Реферат: Дефицит ценной древесины в россии – как результ ущербной лесной политики

ДЕФИЦИТ ЦЕННОЙ ДРЕВЕСИНЫ В РОССИИ –

КАК РЕЗУЛЬТ УЩЕРБНОЙ ЛЕСНОЙ ПОЛИТИКИ

Бачили очі, що купували,

тепер їжте, хоч повилазьте.

Украинская пословица

I. Дефицит как реальность

Уже к самому сочетанию слов «дефицит древесины» и «Россия» большинство моих сограждан, воспитанных в традиционных представлениях о своей стране, очевидно, отнесется как к неправдоподобной химере, которой нет, потому что не может быть никогда. Предвижу аргументы, на которые опирается названная точка зрения, и постараюсь дать ответы.

Первый аргумент. Всего около 100 лет тому назад леса России не только удовлетворяли внутренние потребности страны в древесине, но и позволяли нам устойчиво занимать первое место в мире по показателям массы и валютной стоимости экспорта разных сортиментов древесины. Это имело место без перерубов расчетных лесосек в государственных лесах и при том условии, что в составе нашего «лесного» экспорта преобладала более дорогая переработанная (пиленая) древесина, а не «круглый лес». О каком дефиците древесины в России может сегодня идти речь, если еще недавно мы продавали ее другим странам в большем количестве, чем взятые вместе Канада и США?

Ответ. Все было действительно так. Было. Но в последующие годы Россия утратила роль лидера в сфере международной торговли древесиной и изделиями из нее. Так в 2002 г. вклад России и некоторых других стран в мировую «лесную» торговлю характеризовался следующими цифрами (в млрд долл. США): Россия – 4,3, Канада – 23,3, США – 13,8, Финляндия – 10,5. Важно при этом отметить, что на долю экспорта дешевого «круглого» леса приходилось (%): в России – 40, Канаде – 1,7, США – 9,4, Финляндии – 0,3.

Приведенные цифры взяты из справочника «Finnish Statistical Yearbook of Forestry» [Finnish Statistical Yearbook of Forestry, 2004, Metla, p. 377]. Более «свежими» цифрами я, к сожалению, не располагаю. Однако, думаю, что соотношение приведенных величин в последние годы не могло измениться существенным образом.

То, о чем сказано выше, не было вызвано стихийными катастрофами. Оно – результат лесной политики, разрушившей высокодоходное государственное лесное хозяйство страны и «заморозившей» развитие нашей деревообрабатывающей промышленности.

Второй аргумент. Площадь покрытых лесом земель России равна 760 млн га. На данной территории имеется 82 млрд. м3 древесины. Это примерно 21-22% от общепланетарных величин названных показателей. К сказанному можно добавить, что в лесных экосистемах России сохраняется 118,1 Gt углерода, изъятого из атмосферы Земли [V.А. Alexeyev, P.A. Birdsey, V.D. Stakanov и др. Carbon Storage in Forest and Peatlands of Russia/ 1998, USDA Forest service, Northeastern Forest Experiments Station, 137 p.]. В мире нет такой страны, которая бы превосходила Россию по величине этих показателей. Как при названных цифрах можно говорить о дефиците древесины как сырья?

Ответ. Названные цифры можно уточнять, но их масштаб сомнений не вызывает. По причине обширной площади и в связи с огромной массой аккумулированного углерода атмосферы наши леса просто не могут не оказывать позитивного влияния на региональные и глобальные процессы в атмосфере Земли. Это утяжеляет груз почетной ответственности президента, парламента и правительства за состояние лесов не только перед населением России, но и перед социумом Планеты. Все это, как понятно, очень важно. Вместе с тем, и особенно в условиях страны, которая занята созданием социально ориентированной товарно-денежной (рыночной) экономики, мы просто не можем не учитывать, что взятые сами по себе цифры об огромной площади наших лесов и имеющихся там гигантских суммарных объемах древесины нельзя рассматривать в качестве достаточных аргументов при определении реальной (товарной) ценности лесосырьевых ресурсов страны и ее регионов. Для этого надо располагать и другими данными, в том числе – обязательно – «привязанными» к конкретным территориям не устаревшими сведениями о таксационных характеристиках древостоев, об изменении этих характеристик во времени, о величинах показателя рентабельности работ по заготовкам древесины, о проверенных сроках воспроизводства запасов древесины после проведения лесосечных работ, а также о товарной и коммерческой ценности древостоев во вторичных лесах, возникающих на месте вырубаемых.

В связи с многолетним пренебрежением в СССР и РФ экономическим аспектом организации доходного лесного хозяйства, наши лесоустроители не смогли накопить крайне необходимую вышеназванную информацию. По этой же причине сегодня у нас нет даже таких данных, на основании которых на территориях, где по закону не запрещены индустриальные способы лесосечных работ, можно было бы обоснованно провести границы, разделяющие леса по уровням их доступности для заготовителей древесины по экономическим показаниям. О том, как важна была бы для нас такая информация, можно судить по примеру Канады, уверенно занимающей сегодня ведущее место в мире по величине своего «лесного» экспорта. В этой стране в особую категорию выделены «коммерческие» леса, предназначенные для систематического получения древесины как товарной продукции, в которых осуществляется соответствующий названной цели комплекс лесохозяйственных акций (that are currently managed for timber purposes). В таких лесах в числе их характеристик имеют место следующие минимальные величины: запас древесины в возрасте главной (сплошной) рубки – на уровне примерно 200 м3/га и средний прирост древесины 2 м3 на 1 га в год [The state of Canada’s Forests, 1993, 112 p.]. При общей площади лесов Канады 416 млн га, на долю таких «коммерческих» лесов приходится только 118,9 млн га, т. е. 28,6%. Все остальное – это леса других категорий, в том числе те, вырубка которых запрещена по закону, а также леса разного предназначения и древостои пониженной продуктивности1.

По сравнению с «коммерческими» лесами Канады, в России, конечно, есть леса такой же и более высокой продуктивности. Однако, по условиям климата и почвы, их доля (%) во всей нашей лесопокрытой площади не может быть больше, чем в Канаде. И все это, напомню, при существующих колоссальных различиях лесов России по их многим характеристикам не только в границах всей страны, но и в ее регионах. Так на севере в европейско-уральской части России, в Западной Сибири, в Восточной Сибири и в Дальневосточном экономическом районе имеются обширные покрытые лесом территории с запасами древесины всего лишь 50-100 м3/га и со средним приростом древесины около одного и даже менее одного м3/га в год. За этим фактом стоит следующее грустное для нас обстоятельство: почти ¾ наших лесов имеют производительность (продуктивность), соответствующую IV, V, V-a и Vб классам бонитетов, т. е. находится на том уровне, при котором, с моей точки зрения, просто нет смысла вести речь о получении здесь древесины как сырья в режиме систематической рентабельной предпринимательской деятельности.

Только в Северо-Западном, Центральном, Волго-Вятском и Уральском регионах средние значения производительности лесов характеризуются II-III классами бонитета, при средних величинах запаса древесины в спелых хвойных древостоях 210-250 м3/га, а в некоторых случаях и больше. В лесах названной продуктивности (при их физической и экономической доступности!) может быть выгодна систематическая предпринимательская деятельность по производству древесины как сырья. Однако, отмечая это, надо тут же сказать о том, что покрытая лесом площадь в названных выше регионах равна в сумме всего 60 млн га. Если даже увеличить эту цифру вдвое (за счет южной полосы лесной зоны к востоку от Урала), то и в этом случае площадь наших лесов, в которых на рентабельном уровне могут вестись систематические работы по производству древесины, составит только 120 млн га. Это примерно в 3 раза меньше той площади лесов, которую называют в официальных документах в числе якобы доступных для проведения крупномасштабных лесосечных работ. При этом еще раз замечу и подчеркну, что у нас в России до сих пор нет планово-картографических материалов, на которых – в отношении лесов, где не запрещены сплошные и не сплошные рубки – были бы обозначены территории с разными уровнями рентабельности предпринимательской деятельности по заготовке древесины. Более того, названные показатели даже не фигурируют в существующих классификациях лесов по их народнохозяйственному значению.

Названная цифра 120 млн га лесов, доступных для рентабельной предпринимательской деятельности – это примерно столько же, как в Канаде. Это тоже много. Однако именно они уже сильнейшим образом истощены в результате нерачительной, а по существу – хищнической эксплуатации. Об этом свидетельствуют многие данные, из числа которых я приведу только два факта.

А) Это происшедшее резкое снижение запасов древесины (в расчете на 1 га) в еще оставшихся спелых хвойных древостоях в европейско-уральской части России. Так, в Архангельской, Вологодской, Калининской и Пермской областях, в Башкирии, Карелии, Коми, Марий Эл величина этого показателя «упала» до уровня приспевающих древостоев, а в Екатеринбургской и Челябинской областях – даже ниже уровня средневозрастных древостоев [Шутов И.В. Ошибки в методике определения лесосырьевого потенциала России – главная причина просчетов правительства в конструировании лесной политики страны, «Лесная Газета», 2006, № 8].

Б) Это уже происшедшая и продолжающаяся массовая смена высокоценных хвойных древостоев менее ценными мелколиственными, вызванная главным образом тем, что после ликвидации Лесного Департамента наше государство (собственник лесов!!!) перестало взымать лесокультурный залог с заготовителей древесины. Таким образом они были, по существу, освобождены от жесткой материальной ответственности за сохранение подроста и оставление семенных деревьев при проведении лесосечных работ. Не лучше обстояло дело и с уходом за культурами и подростом. Все это имело и продолжает иметь далеко идущие эколого-экономические и социальные следствия, обусловленные, главным образом, сокращением площади наиболее ценных хвойных лесов. О масштабах этого явления можно судить по уменьшению доли хвойных древостоев в лесах названных ниже – в качестве примера – областей в период с 1931 по 1999 год (табл. 1).

^ Таблица 1

Сокращение площади хвойных лесов

Область

Доля хвойных древостоев, %

1931 г.

1999 г.

Вологодская

90

55

Пермская

90

60

Вятская

71

55

Костромская

70

48



В настоящее время, в условиях отсутствия новых лесоустроительных данных, у нас, тем не менее, нет оснований полагать, что в последнее 10-летие произошло замедление скорости вызванного заготовителями древесины «ухода» из леса хвойных пород. И еще. Те хвойные леса, что остались, ныне представлены, как правило, низкобонитетными древостоями на болотах, заболоченных и иных малоплодородных почвах. На более богатых почвах былые крупнотоварные хвойные древостои в основном уже вырублены и теперь на их месте растут березняки разных уровней добротности (это в лучшем случае), а также, как правило, пораженные сердцевинной гнилью осинники. Сегодня о коммерческой ценности таких осинников для заготовителей древесины в России можно судить уже по тому, что коэффициент рентабельности работы предпринимателей здесь часто оказывается меньше единицы [Б.Д.Романюк. Разработка сортиментных и товарных таблиц по основным лесообразующим породам …». Отчет о НИР. СПб., 2010 г.].

Третий аргумент. «Лесные» регионы России «славятся» огромнейшими величинами расчетных лесосек, о которых говорят как об объемах древесины, изъятие которых якобы не вызывает истощения лесов и снижения их продуктивности. Более того, сегодня кто только не пишет и не говорит о том, что в очень многих наших лесничествах (лесхозах) объемы фактически изымаемой из леса древесины были и в течение уже многих лет остаются меньше расчетных лесосек. Что это, если не экономия лесосечного фонда, и почему сегодня нельзя вырубать то, что было сэкономлено в прошлые годы?

Ответ. Такая экономия – миф. А сами наши расчетные лесосеки являются не реальными, а фиктивными категориями. Это обусловлено, главным образом, двумя названными ниже обстоятельствами.

1). В стране уже почти 100 лет тому назад были отправлены в отставку (и все еще остаются там) принцип организации неистощительного (постоянного!) лесопользования и правило определения расчетных лесосек, не противоречащее названному принципу.

Это правило заставляло определять возможный (неистощительный) объем отпуска древостоев в рубку обязательно в отношении каждой лесной дачи (т. е. хозяйственной части лесничества с относительно однородными лесорастительными и социально-экономическими условиями), а не для крупных административных образований. Данное правило автоматически исключало возможность сложения в расчетах таких величин, которые – по причине их разнокачественности – складывать вместе в принципе нельзя.

Не использовались названные принцип и правило и в более близкое нам время, в том числе тогда, когда многим леспромхозам выделяли в административном порядке сырьевые базы, мало чем отличавшиеся по их площади от иных небольших государств. И в таких базах можно было бы организовывать работу леспромхозов на рачительной, постоянной основе. Вместо этого делали другое: проектировали и создавали леспромхозы-кочевники в виде временных структур, которые уже в силу этой их особенности не были озабочены долгосрочными интересами не только всей страны и местного населения, но и собственных трудовых коллективов. Такой асоциальный и антиэкологический подход к планированию заготовок древесины не мог не перевернуть с ног на голову саму идею и цель определения расчетных лесосек.

2) В используемых методах определения расчетных лесосек с поражающей неизменностью отсутствовала (и отсутствует теперь) их экономическая (коммерческая) часть. Именно это обстоятельство мешает собственнику и уполномоченным им лесничим, а также другим владельцам лесов предвидеть финансовые убытки, вызываемые применением усредненных (или плохо дифференцированных) корневых цен, а также неконтролируемым во времени (по годам) соотношением величин отпуска в рубку древостоев разной коммерческой ценности

Очевидный общий итог происходящего: ускоренная вырубка лучших древостоев (при одновременном сохранении и накоплении менее ценных), минимизация (вместо максимизации) сумм получаемого государством лесного дохода и обесценивание наших лесов как одного из главных сырьевых ресурсов России.

Сегодня у тех, кто занят в сферах заготовки, переработки древесины и лесовыращивания (в широком смысле этого слова), дела идут почти в полном соответствии с украинской пословицей, приведенной нами в качестве эпиграфа. Однако различие есть. Оно заключается в том, что те люди и структуры власти (это главным образом Минлеспром СССР, Отдел лесной промышленности Госплана СССР и соответствующие подразделения МПР и Минэкономики РФ), которые «купували» т. е. конструировали «лесную» политику страны, уже ушли (или уходят) со сцены, а остаются жить те, кому теперь приходится расхлебывать то, что было сделано. Один из главных результатов этой политики можно выразить в следующем кратком виде: наши леса перестают (а во многих регионах – уже перестали) быть обильным источником экономически доступной высокоценной крупной деловой древесины хвойных пород, т. е. той самой нашей «хвои», которая издавна рассматривалась в мире в качестве одного из главных торговых брендов2 России.

В настоящее время дефицит древесины имеет место не только в областях, краях и республиках России, для которых издавна была типична низкая лесистость, но и в тех регионах страны, которые – на нашей памяти – воспринимались как неисчерпаемые источники ценной древесины. Сегодня эти источники иссякают или уже иссякли. Речи о том, что здесь в лесах не осталось того ценного и обильного, что рубили раньше, можно услышать не только в кругу лесоводов, но и прочесть в средствах массовой информации, цитирующих выступления политиков из верхних эшелонов власти в таких типично «лесных» регионах как Карелия, Архангельская, Пермская области, Приморский край и др. Сказанное – печальная реальность. И на ее фоне трудно не высказать удивление по поводу того, что на ежегодных многолюдных «лесных форумах» и иных подобных совещаниях федерального уровня, как правило, не обсуждаются актуальнейшие вопросы о динамике важнейших характеристик лесов, доступных для заготовки древесины по экономическим показаниям, а также о возможной эффективности ведения в таких лесах других видов хозяйственной деятельности. Все это – трудные и сложные проблемы. Возможно, именно поэтому устроители таких акций предпочитают обсуждать более простые технологические и технические вопросы – главным образом о том, как срезать деревья и перерабатывать древесину. И все это, замечу, делается людьми, видимо, не знающими о том, что несколько десятилетий тому назад С.Г. Синицын (он тогда возглавлял Отдел лесного хозяйства в Госплане СССР) на основании произведенных расчетов предупреждал всех, кого это касалось, о грядущем дефиците деловой древесины хвойных пород в регионах, где расположены крупные промышленные центры по ее переработке. О том же в более близкое нам время говорили академик А.С. Исаев и проф. В.И. Сухих. Названных лесоводов правительство не услышало (или не захотело услышать), и теперь этот прогноз стал печальной реальностью России.

Возможно, мои читатели захотят узнать больше о количественных характеристиках возникшего дефицита древесины. На это отвечу: такие публикации есть. В качестве примера сошлюсь на книгу «Статистические данные о лесном фонде и изменение продуктивности лесов России во второй половине ХХ века [2003, СПб, 272 с.] Ее авторы – наши ученые В.А. Алексеев и М.В. Марков выполнили большую работу по анализу изменений характеристик лесов во времени в разных субъектах РФ. На основании этих данных, в книге (на с. 107) сделан следующий генеральный вывод: «В России почти не осталось крупных площадей с высокопродуктивными массивами хвойных лесов».

В связи с вышесказанным, предвижу возражение в том духе, что в России еще есть значимые «острова» со старовозрастными хвойными лесами, экономически доступными для заготовителей древесины. Отвечаю: «острова» есть. Один из них – Республика Коми. Сегодня этот «остров» оказался в центре внимания не слабых в административном и финансовом отношении предпринимателей, озабоченных своими интересами в сфере заготовки, переработки древесины, а также торговли древесиной и изделиями из древесины. Однако и в этом регионе довлеющее значение сегодня придается ситуационным интересам лесопромышленников, а не стратегическим интересам государственного лесного хозяйства и населения страны. Как и в других регионах, здесь не задействован экономический механизм, при помощи которого можно было бы уверенно отслеживать происходящие ценностные изменения лесного имущества, принимать своевременные меры против его истощения и для повышения его реальной (рыночной) стоимости, а также для умножения лесного дохода собственника лесов. Все названное в действующем Лесном Кодексе просто не предусмотрено. Поэтому в пока еще богатой ценной древесиной Республике Коми ее население столкнется (очевидно, очень скоро!) все с тем же дефицитом крупнотоварной древесины хвойных пород, к которому люди уже попривыкли в других «лесных» областях и республиках, как к чему-то похожему на обретенный физический недостаток своего тела.

О результатах ужу происшедшего в наших лесах посвятивший им свою жизнь известный ученый и педагог профессор В.Ф. Цветков сказал так: «По сравнению с серединой прошлого столетия запас [древесины] в отведенных в рубку древостоях Архангельской области, Республике Коми снизился с 200-250 до 110-120 кубометров [на 1 га] … » [Газета «Российские лесные вести», 2011 г., № 12(15), статья И. Якубова «Доска зеленая»].

^ 2. Политико-экономическое происхождение дефицита

Как было сказано выше, в зависимости от многих обстоятельств имеющаяся в лесах древесина может представлять или не представлять товарную и коммерческую ценность. Поэтому сразу уточню, что в данной статье речь идет о лесах, в которых по закону не запрещены сплошные рубки, и только о той древесине хвойных пород, заготовка которой может быть рентабельна, т. е. выгодна для лесопромышленников по экономическим показаниям. Естественно, что эта выгода не может быть меньше той, которую получают предприниматели при других доступных вариантах инвестиций денежных средств.

Чтобы преодолеть дефицит, надо сделать так, чтобы стало больше того, чего не хватает, и (или) уменьшить расходы того, что стало или грозит стать дефицитом. Казалось бы, всё очевидно. Тем более что лесоводами накоплен кладезь знаний о том, от чего зависит продуктивность лесов и товарная ценность выращиваемых древостоев. Не бедны знаниями и те, кто имеет дело не с живым лесом, а с древесиной, в том числе – в сферах уменьшения ее потерь на пути от лесосеки до потребителя конечной продукции, а также путем использования таких вариантов переработки древесины, при которых доход и прибыль больше, а количество потребляемого ценного сырья меньше.

Многое из вышеназванного у нас есть, а недостающую информацию, технологии и машины можно купить или создать. Однако нет другого и очень важного: заданного государством обоснованного соподчинения интересов у тех, кто, так или иначе, командует происходящими в лесах событиями, при котором могло бы иметь место умножение лесного имущества страны, а не дефицита древесины.

Как это сделать? Ответить очень непросто. Особенно теперь, в эпоху происходящих в нашей стране перемен – не только политических, но и экономических.

Возрождаемый ныне экономический уклад – забытая многими рыночная экономика. Сегодня, встретившись с ней в облике «дикого капитализма», большинство людей воспринимает данный феномен как разрушительную реальность, в которой нам предстоит жить и умирать. По этому поводу напомню моим коллегам то, о чем думаю как об очень важном. А именно о том, что в 7-й статье нашей Конституции (1993) четко сказано: Россия – социальное государство. Соответственно структуры нашей законодательной и исполнительной власти обязаны строить (а страна в итоге получить) не просто рыночную, а – обязательно – социально ориентированную рыночную экономику, при которой товарно-денежные отношения и такие категории, как доход и прибыль, могут (должны!) выступать не в качестве единственных и самодовлеющих целей тех или иных субъектов, а в качестве инструментов, при помощи которых обеспечивается благополучие и справедливое устройство жизни и работы всего сообщества людей. Именно такой, я надеюсь, станет будущая политическая и экономическая организация России.

Проблема строительства социального государства в новых экономических условиях и задача преодоления дефицита древесины имеют, конечно, разный масштаб. При всем том, замечу, что без нашего полновесного «лесного вклада» в это строительство страна не может обойтись ни сейчас, ни потом. Суть этого вклада – живые леса России. Как их сохранять, выращивать, улучшать и, вместе с тем, рачительно использовать, чтобы не вызывать истощения запасов древесины и других лесных благ? Искать ответы на перечисленные – очень сложные – вопросы можно и нужно в разных источниках, в том числе в накопленных результатах работы лесохозяйственной науки и практики разных стран. Однако, с моей точки зрения, в первую очередь это надо делать в самой России, соединив в ответах то лучшее, что было создано и проверено российскими лесоводами за нашу не короткую историю. Почему именно так? Потому что опыт наших лесоводов накоплен в лесах, которые были и остаются в собственности государства, в наших родных почвенно-климатических условиях и еще при всем том, что влияло и влияет на сам строй мыслей и на образ жизни множества людей России.

Естественно, что в новых («рыночных») экономических условиях нас просто не может не интересовать вопрос о том, как упреждали возникновение дефицита ценной древесины в государственных лесах быв. Лесного Департамента России.

Как раньше, так и теперь основными взаимодействующими сторонами в наших государственных лесах были и должны оставаться специально созданные структуры лесного хозяйства (казенные лесничества) и находящиеся в частной собственности предприятия лесной промышленности. Те и другие имели разные цели и задачи

Лесное хозяйство. Деятельность его структур направлена преимущественно на сохранение и улучшение лесов, увеличение их товарной (коммерческой) ценности и на получение собственником и владельцами стабильного и максимально возможного в данных условиях лесного дохода. Об этих и других целях и задачах лесоводов в России изначально говорили как о ведении правильного лесного хозяйства3 с присущими только ему стратегическими и иными ориентирами.

Лесная промышленность. Это предпринимательская деятельность, сопряженная с заготовкой в лесах приобретенной в лесничествах древесины, ее переработкой и реализацией своей продукции на внутреннем и внешнем рынках. Главная цель таких предприятий – получение дохода и прибыли. То и другое, естественно, могли бы быть бóльшими, если бы не задаваемые структурами лесного хозяйства ограничения, касающиеся объемов и способов проведения лесосечных работ, а также самой их организации по месту и во времени.

Как, очевидно, понятно всем, лесное хозяйство и лесная промышленность не могут обойтись друг без друга. Данная ситуация не уникальна. Она широко распространена в разных отраслях, например, при взаимодействии хозяйств, занятых животноводством, и предприятий, выпускающих изделия из мяса. При этом каждый из таких сотрудничающих субъектов имеет свою товарную продукцию, свои источники дохода и прибыли, что в условиях немонополизированного рынка является залогом их успешного параллельного развития.

Так же, как в приведенном примере, наши лесничества, чтобы иметь деньги для своего функционирования и развития в условиях неразрушенной экономики, не могли не продавать свой главный товар в виде отведенных в рубку древостоев, а лесопромышленники – не могли не покупать его. Это обязывало тех и других искать то, что уже в наше время стали называть консенсусом в сфере широко варьирующих цен на разные объекты купли-продажи, взаимоприемлемых условий проведения лесосечных работ и, обязательно, при оговоренных объемах купли-продажи и местонахождении реализуемых в рубку древостоев, при которых не нарушается принцип неистощительного лесопользования. Все это в череде лет способствовало увеличению эффективности работы обеих сторон. О том, как изменялись ее результаты во времени, можно судить по следующим, взятым в качестве примера цифрам (табл. 2).

Приведенный пример сбалансированного роста деловой активности лесохозяйственных и лесопромышленных структур имел место не всегда. В середине 1920-х гг. между названными отраслями (обе они уже имели статус государственных) началось усиленное «перетягивание одеяла на себя». Сначала Центральное управление лесами Наркомзема СССР заявило о том, что оно возьмет на себя, в дополнение к своим былым обязанностям, всю заготовку древесины и ее реализацию потребителям не только в круглом, но и в переработанном виде. Именно для этого в стране было проведено то, что тогда называли «лесхонизацией лесничеств» (т. е. объединение нескольких лесничеств в один лесхоз).

Таблица 2

Изменение во времени деловой активности государственного лесного хозяйства и находящихся в частной собственности предприятий лесной промышленности

Показатели

Единицы измерения

Годы

1890

1900

1910

1913

Валовый доход Лесного департамента

млн руб.*

18

55

75

96

Расходы Лесного Департамента (с учетом выплаченных земских сборов),

в том числе:

-«-

8

19

24

39

- на проведение лесоустройства

-«-

0,2

0,5

1,4

2,0

- на содержание лесной

стражи

-«-

2,5

3,0

5,3

6,7

- на закладку лесных культур

и уход за ними

-«-

Нет данных

0,1

1,5

2,2

- на проведение «лесных работ» (строительство и ремонт дорог, осушение, защита леса и прочее)

-«-

Нет данных

Нет данных

0,6

1,4

Отпуск (продажа) «сырорастущего леса» в рубку

млн куб.

саженей*

Нет данных

5,6**

6,1

6,8

Экспорт древесины предприятиями лесной промышленности (все сортименты из лесов разных видов собственности)



млн пудов*

млн руб.



-«-

-«-



250**

73**



417

138



461

163

Примечания. * В 1913 г. ценность 1 рубля соответствовала 0,77 г золота; 1 куб. сажень равна 9,7 м3; 1 пуд равен 16,4 кг. Приведенные в таблице цифры взяты из книги В.В. Фааса и др. [«Результаты бывшего казенного лесного хозяйства к 1914 г». Петроград, 1919 г., СПб., 2010 г.]. ** Данные относятся к 1904 г.

Довольно скоро ответный ход сделали те структуры в правительстве, в чьем ведении находилась лесная промышленность. В результате у лесного хозяйства был отнят его давний статус товаропроизводящей высокодоходной отрасли, а наш главный товар – выращенные (сохраненные) и отведенные в рубку древостои были признаны – по «идеологическим» причинам – природными ресурсами, не имеющими цены - стоимости. За всем этим последовало превращение лесного хозяйства в подпитываемого из государственного бюджета помощника лесной промышленности, чьи ситуативные интересы возобладали над стратегическими целями и задачами государственного лесного хозяйства. Это «возобладание» вылилось в хищническую эксплуатацию лесов. Ее реальный итог – истощение «живых» запасов наиболее ценной древесины в доступных по экономическим и другим показателям лесах, которые – при сбалансированном отношении руководства страны к ее лесному хозяйству и лесной промышленности – могли быть неиссякаемыми источниками не только ценной древесины и иных «лесных» благ, но и крупных сумм лесного дохода государства как собственника лесов.

Объективности ради, надо сказать, что в СССР и РФ были (и еще есть!) специалисты, понимающие обусловленную интересами государства необходимость параллельного функционирования в лесах России административно независимых друг от друга структур лесного хозяйства и лесной промышленности. Однако от них, к сожалению, зависело далеко не все. Тем не менее, в течение ряда послевоенных лет правительство СССР уделяло лесному хозяйству больше внимания, чем до войны. Это выражалось в создании целостной (централизованной) системы управления нашей отраслью и ее лесничествами (лесхозами) на местах. Были годы, когда лесное хозяйство имело ранг министерства в союзном и аналогичный ранг в республиканских правительствах страны и получало из государственного бюджета значительные инвестиции. Их размер, а также относительно небольшое число лет, в течение которых мы получали такие средства, не были достаточными для того, чтобы вернуть нашему лесному хозяйству статус высокодоходной отрасли. Тем не менее, это позволяло нам проводить крупномасштабные работы по лесоустройству, осушению лесов (для увеличения их продуктивности), создавать на обширных площадях рукотворные насаждения, усиливать службы охраны и защиты леса, развивать лесохозяйственное образование и науку и делать многое другое, что могло бы способствовать решению проблемы нарастающего дефицита древесины хвойных пород в экономически доступных лесах. Могло бы … – при наличии должного и долгосрочного баланса внимания со стороны государства к своему лесному хозяйству и лесной промышленности. И еще, конечно, если бы принимаемые в административном порядке решения об объемах заготовки древесины хвойных пород в экономически доступных лесах не выходили бы за установленные самой Природой рамки их возобновительной способности и реальной продуктивности.

К сожалению, названное «если бы» не состоялось. Состоялось другое, а именно постоянно лоббируемое в верхних этажах власти ложное представление о лесном хозяйстве, как о всегда убыточной отрасли, которая, якобы, не может быть самостоятельной, и еще, кроме того, мешает работе заготовителей древесины. В итоге государственный статус нашей отрасли был «опущен» до уровня участия в комплексных «лесных» структурах разного уровня, в большинстве которых командовали и командуют лесопромышленники и в которых лесоводы оказались в положении кучера Селифана в «Мертвых душах» и еще в роли козла отпущения, принимающего на себя гнев граждан по поводу того, что они видят в своих лесах.

К сожалению, то, о чем сказано выше, не осталось в нашем прошлом. Более того, оно и сегодня «живее всех живых», что нельзя не заметить при чтении действующего Лесного кодекса, а также выступлений руководящих деятелей лесной промышленности.

То, о чем сказано выше, не частный случай. С полным основанием это можно назвать государственной лесной политикой, в которой в качестве главной цели названа «интенсификация лесопользования», сокращенно ИЛП.

В том, что обозначено как ИЛП, казалось бы, не должно заключаться плохое. Это – если не учитывать, что слово «лес» имеет в русском языке два принципиально разных смысловых значения.

В первом случае это – древесина. Именно в данном смысле его используют в таких распространенных словосочетаниях как лесной экспорт, лесозаготовки, лесные торги, лесопиление, трелевка леса и во многих других.

Во втором случае – это один из самых распространенных в России ее национальных ландшафтов, вмещающих в себя не только косные элементы природы, но и соответствующие их сочетаниям всегда разнообразные живые древостои и еще множество других взаимодействующих существ.

С моей точки зрения, управлять лесными ландшафтами (впрочем, как и другими) нельзя. В лесных ландшафтах люди могут вести рачительное (правильное) лесное хозяйство или разрушающую данные ландшафты хищническую деятельность, в чем-то похожую на былые набеги степных кочевников на занятых землепашеством жителей Русской равнины.

С учетом сказанного, подчеркну, что, применяя слово «лес», надо обязательно уточнять, какой именно смысл ему в данном случае придается. Если речь идет именно о древесине (например, о том, чтобы уменьшить ее колоссальные потери на лесосеках, по дорогам и в процессе переработки; чтобы – по примеру Финляндии, Канады и многих других стран – не сбывать за рубеж дешевый «кругляк», а построить и задействовать в границах России заводы, на которых можно получать целлюлозу и другие ценные товары из малоценной древесины), то оценить значение такой ИЛП можно четко и однозначно: флаг в руки и вперед. Однако, к глубокому сожалению, в нашей недавней истории и сегодня аббревиатуру ИЛП как правило используют не в охранительно-созидательном, а в потребительском смысле, а именно в смысле изъятия из лесов возможно бóльшего количества ценной и доступной для заготовителей древесины, главным образом, хвойных пород; бóльшего – замечу – по сравнению с тем, что можно было бы брать на конкретных территориях, если руководствоваться долгосрочными интересами не только лесного хозяйства и лесной промышленности, но и всей страны.

^ 3. Понижение возраста сплошных рубок и увеличение объема заготовок древесины

На рубеже 1960-1970 гг. данные об изменении важнейших характеристик лесов и ожидаемом дефиците ценной хвойной древесины в регионах, где были построены крупные деревоперерабатывающие предприятия, не были тайной за семью печатями.

По сути, это был сигнал о необходимости внесения кардинальных изменений в лесную политику, в том числе – о назревшей необходимости интенсификации лесовыращивания (в широком смысле этого слова), о строжайшем соблюдении принципа постоянства лесопользования в отношение каждой конкретной территории с однородными лесорастительными и социально-экономическими условиями и еще, кон