Реферат: Проф. Е. Месснер луцкий прорыв к 50-летию великой победы Всеславянское Издательство Нью-Йорк

Проф. Е. Месснер


ЛУЦКИЙ ПРОРЫВ

К 50-летию великой победы


Всеславянское Издательство

Нью-Йорк

1 9 6 8


BREAK-THROUGH at LUTSK

by

PROF. E. MESSNER


Library of Congress Catalog Card No. 68-21566


1 9 6 8

Published by ALL-SLAVIC PUBLISHING HOUSE, INC

NEW YORK



Все книги Всеславянского Издательства

выходят при благосклонном участии и поддержке

Князя С.С. Белосельского-Белозерского



ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ


Прадедам - правнуки

ОБРАЩЕНИЕ
Санкт–Петербургского отдела
Российского Имперского Союза–Ордена

^ "К 90–ЛЕТИЮ СО ДНЯ НАЧАЛА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ (ВТОРОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ) ВОЙНЫ"




Соотечественники! Соратники!! Братья и сестры!!!

Великим испытаниям подвергается сегодня наше многострадальное Отечество. Извечные враги его уже празднуют победу. Но для сил зла победа, в конце концов, не есть разгром войск, захват территории и завладение богатством. Победа для них есть сокрушение духа побежденного народа, низвержение его в уныние, отчаяние и покорность, низведение его до стада бессловесных скотов, неспособных мыслить и озабоченных только удовлетворением животных потребностей. Для слуг врага рода человеческого победа есть обращение побежденных в рабов, в звероподобных тварей без чести и достоинства, без Веры и Родины. И, хотя в той многовековой борьбе, которую ведут с Русским народом враги Божии, многие пали, и физически, и духовно, победе над Россией, над Домом Пресвятой Богородицы, над Святою нашею Русью не быть. Не быть пока в памяти народной не стерты замалчиванием, не замараны ложью подвиги многих поколений предков наших.

Четыре страшных года противостояла Российская Империя вражескому нашествию. Четыре года спасала она вероломных своих союзников, столь скоро забывших о том, чем они обязаны Русскому народу и его Державному Вождю. Чудеса храбрости и самоотверженности, стойкости и мужества проявили русские люди, а также представители почти всех населяющих Россию племен в решающий для нашей страны час.

Неправда, что Россия, в отличие от её противников, не была готова к войне. К войне маневренной Россия заботами Государя была подготовлена не менее чем её враги или союзники. К войне позиционной, окопной, требующей для победы еще не существовавших в то время видов вооружений и военной техники: танков, бомбардировщиков, химического оружия, никто готов не был, ни Антанта, ни австро–германцы. Для победного оптимизма русский народ имел все основания. Одна Русская армия, без учета союзных, состояла перед войной из 37 пехотных корпусов, численностью 1, 3 млн. человек, т.е. приблизительно такой же, какая составляла армии Германии и Австро–Венгрии вместе взятых. Всего же Русская армия вместе с запасными и ратниками достигала 5 млн. человек. Достаточно сказать, что по числу самолетов Российские военно–воздушные силы, взращенные трудами Великого Князя Александра Михайловича, были на втором месте в мире. Начальник германского главного штаба генерал фон Мольтке отмечал перед войной: "Боевая готовность России сделала совершенно исключительные успехи и находится ныне на никогда ещё не достигавшейся высоте. Следует в особенности отметить, что она некоторыми чертами превосходит боевую готовность других держав, включая Германию…"

После героических битв 1914–1915 года, когда Россия воспрепятствовала разгрому англо–французских сил и избежанию Германией длительной войны на два фронта, наши деды и прадеды под Верховным командованием Императора Николая II остановили вражеские полчища, не пустив неприятеля в пределы коренной России. Скоро враг должен был оказаться на краю гибели. В 1917 году, при полном истощении ресурсов Австро–Венгрии, Болгарии и Турции, Германская империя, сумевшая мобилизовать только тринадцать дивизий, да и то в основном из числа тех, кому уже было более 40 лет, Германия, объявившая для нужд войны сбор даже медных дверных ручек и металлической посуды, должна была быть повержена. В конце ноября 1916 года германское правительство выпустило ноту, в которой по сути дела, выступало с предложением мира. Русская же армия представляла собой грозную силу, хорошо обеспеченную вооружением и боеприпасами. К ноябрю 1916 года по сравнению с январем 1915 года производство трехдюймовых (76–мм) орудий возросло в 8 раз, гаубиц в 4 раза, винтовок в 4 раза, тяжелых снарядов – в 9 раз, трехдюймовых снарядов – в 19,7 раз (а по сравнению с 1914 г. – в 40 раз, до 2 млн. шт. в месяц, так, что русские артиллеристы имели возможность открывать орудийный огонь даже по одиночным целям), взрывателей в 19 раз, бомб – в 16 раз, взрывчатых веществ – в 40 раз, газов – в 69 раз. По отношению к 1914 году производство пулеметов выросло в 6 раз, утроилось число аэропланов (до 716 шт.). Несмотря на все тяготы войны Россия смогла организовать, вооружить и снабдить всем необходимым для победы 60 армейских корпусов. Боевой дух армии, в составе которой сражались десятки тысяч Георгиевских кавалеров, был необычайно высок. Весной 1917 года должно было начаться генеральное наступление, последний победоносный порыв Русского народа в борьбе за независимость нашей Родины. Близок был день, в который над одной из величайших святынь, Царьградской Святой Софией, снова воссиял бы Православный крест. Недалек был час, когда братские славянские народы были бы освобождены от векового гнета, а под Высокую руку Русского Царя перешли бы Святая Земля и Гроб Господень.

И не вина нашего славного христолюбивого воинства, что чаемая веками победа была вырвана из рук Русского солдата ненавидящими Россию богоборцами, клеветниками и предателями, нанесшими подлый удар в спину нашему Отечеству. Божиим попущением Русский народ вступил на крестный путь новых, невиданных еще страданий, дабы, претерпев их, возродиться и быть достойным Царства Небесного и его земного образа.

Сегодня мы молитвенно поминаем миллионы тех, кто, оставаясь даже и до смерти верными долгу, в тяжелейшие годы войны, по праву названной Второй Отечественной, отдал жизни свои за Веру и Царя на алтарь Великой нашей Родины. Вечная им память. Россия помнит о вас, герои. Россия гордится вами! Россия жива. Слава России! С нами Бог!

^ Секретариат Санкт–Петербургского Отдела
Российского Имперского Союза–Ордена






ОГЛАВЛЕНИЕ


От Издательства

М. Месснер Введение

Глава I ^ Стратегическая обстановка (Е. Месснер)

Глава II Нутро войны (Ив. Эйхенбаум)

Глава III План генерала Алексеева (Е. Месснер)

Глава IV Позиционное воевание (Е. Месснер)

Глава У ^ План генерала Брусилова (Е. Месснер)

Глава VI Генерал Брусилов (Е. Месснер)

Глава VII Сражения у Луцка и Черновиц (Е. Месснер)
Глава VIII Слава Русскому оружию! (М. Бояринцев)

Глава IX ^ С наблюдательного пункта (М. Месснер)

Глава Х Сражение за сражением (М. Месснер)

Глава XI Как с цепи сорвались (Ив. Эйхенбаум)

Глава XII Боевая страда (М. Месснер)

Заключение

От Издательства


Изданием этой книги "Всеславянское Издательство" решило ознаменовать 50–летие великой битвы, – ЛУЦКОГО ПРОРЫВА, как величайшей победы Русского оружия на всех фронтах Первой Мировой войны.

К сожалению, в издании подобных трудов зачастую ме­шают два фактора.

Первое: все меньше и меньше остается в живых непо­средственных участников того или иного освещаемого и разбираемого момента, а иностранные архивы оригинальных документов пока нам недоступны.

Второе: материальное положение русских зарубежных издательств оставляет желать много лучшего, что зачастую отражается на своевременности задуманного издания и его опоздания к сроку затронутой темы.

Таков случай и с этой нашей книгой: издание немного опоздало, но победа у Луцка своего значения и величины от этого не утратила.

В книге этой – точное, научное, но в то же время и по­пулярное изложение стратегических, оперативных и такти­ческих обстоятельств величайшей в истории битвы: в ней приняло участие 7 миллионов бойцов.

В книге этой – эпически–спокойно описана героика и трагика битвы, длившейся 140 дней, и описание это – не писательство издалека, а солдатская правда участников и героев исполинского сражения, в котором обе стороны поте­ряли 4 миллиона воинов.

В книге этой – глубокие психологические картины ду­ха войны и духа воина, его малости и его величия, его муки и его подвига.

В книге этой – страницы славы Российской Император­ской Армии.

^ ЭТО – ЛУЦКИЙ ПРОРЫВ!


Воспоминания мои посвящаю:

генералу Каледину и генералу Лечицкому,

под водительством которых была одержана величайшая победа Великой войны,

героическим участникам этой победы: генералу^ Ломновскому и его офицерам, унтер–офицерам и солдатам 15–й пе­хотной дивизии, в рядах которой прошла моя служба от младшего офицера 5–й батареи до Начальника штаба дивизии.

Благодарю:

полковника Бояринцева Митрофана и полковника Эйхенбаума Ивана,

украсивших эту книгу своими очерками,

поручика Вакар Михаила,

вычертившего схемы,

майора Якимовича Сергея и инженера К. И. Кемеровского,

снабдивших меня фото–иллюстрациями.

^ Проф., Ген. Штаба полковник Е. Месснер


Введение
Непростительна вина наша, офицеров–участников Вели­кой войны 1914–17 гг. и наших генералов, что мы в Зарубежьи не написали истории военных событий 1914–16 гг. Правда, архивы войсковых частей и соединений были нам недоступны, потому что находятся в СССР, а разрешение на пользование военными архивами наших бывших союз­ников и врагов было не легко получить, но у нас в 20–х, в 30–х годах был великолепный архив памяти – по свежим воспоминаниям сотен, тысяч капитанов, полковников, гене­ралов (особенно их, как видевших события с высоких ба­шен,) можно было с достаточной точностью нарисовать бои, сражения, битвы, успехи наши, неуспехи, победы и по­ражения. Мы бы создали письменный памятник славы Армии Императора Николая Второго. А славы она заслуживает, потому что была величественна в своих победах и была мужествен­на в перенесении тяжелых боевых испытаний, подчас весь­ма трагичных.

В университетских архивах и, вероятно, в личных чемо­данах лежат воспоминания отдельных письменных офице­ров, а сколько пожелали остаться неписьменными и ничего не записали для истории о пережитом ими, о виденом ими на войне. Опубликованы были десятки, может быть, сотни статей и несколько книг, но даже самые основательные из них, как труды генералов Головина и Данилова, дают лишь представление об исторических событиях, но (за недостат­ком данных) не могли стать историей этих событий.

Наиболее примечательным из них надо признать Луцк–Черновицкую битву, потому что в этой битве русское ору­жие добилось того, чего не могли достичь ни германское, ни франко–британское: они не могли ни пробиться, ни про­грызть вражескую фортификационную систему, а мы рвану­ли нашей русской солдатской храбростью, нашей русской духовной силою и прорвали позиционные полосы и у Луцка, и у Черновиц1.

К 50–летию Луцк–Черновицкой битвы пишется эта кни­га, пишется не как историческое исследование (где взять исторические матерьялы? где достать достоверные свиде­тельства?) а как мемуары на основе, главным образом, тех заметок, какие автор делал – припоминая пережитое и услышанное, и прочитанное – когда память его была моло–да, а воспоминания свежи. Весьма возможно, что некоторые факты будут изображены не так, как они представляются иным еще живым участникам описываемых событий или тем, кто в иных мемуарах прочли описания тех же событий. Но всякий бывший на войне знает, что реляция командира полка о происшедшем бое кажется офицерам этого полка не точной, потому что каждый офицер видел бой в свое окон­це и не видел того, что было видно в другие оконца. Из со­поставления свидетельств и мнений рождается истина, а автор книги может лишь надеяться, что его свидетельства и мнения не далеки от истины.

Мемуаристы нередко впадают в грех самопрославления. Но чем может себя прославить автор этой книги, во время описываемой им битвы маленький офицер, ничтожная пес­чинка в трехмиллионной массе русских воинов, в битве уча­ствовавших? Их, этих воинов, хочет прославить книга, ибо велик их боевой подвиг, велика была их храбрость, велики были их жертвы, прославить три миллиона героев, смертью или кровью, храбростью и упорством и воинским искусством добывавших победу в победные дни и своими ударами по­трясавших врага в дни, когда победа не давалась.

Надо ли их славить с пафосом? Державин с пафосом прославил Суворова:


Станет на горы, горы дрожат,

Ляжет на воды, воды кипят,

Града коснется, град упадает,

Скалы рукою за облак кидает.


А некий Суворовский чудо–богатырь, когда катафалк с телом Генералиссимуса Суворова застрял в воротах Александро–Невского кладбища и начальство совещалось, не надо ли надломать катафалк, крикнул: ,,Всюду проходил – и тут пройдет!" Катафалк тронулся и, треща, прошел в во­рота. ,,Всюду проходил" – лучше, чем ,,ляжет на воды, во­ды кипят". Прославим же Российское войско за Луцк–Черновицкую победу без пафоса, русскому военному обычаю не свойственного и с русской храбростью, с русской доблестью не сочетаемого. Русский воин – капитан Миронов у Пушки­на, Максим Максимыч у Лермонтова – красив в своей про­стоте – в простоте, а не в выспренности надо писать о нем.

Из крошечных – крошечных по сравнению с размерами исполинской битвы – деяний сотен тысяч храбрецов–сол­дат, из доблести тысяч прапорщиков, подпоручиков, пору­чиков шедших впереди своих солдат, из мужества и уменья сотен штабс–капитанов, капитанов, подполковников, полков­ников командовавших батальонами и полками, из воли и разума генералов – сотворена ВЕЛИЧАЙШАЯ ПОБЕДА ВЕ­ЛИКОЙ ВОЙНЫ.


* * *

Боевой период 1914–18 годов мы называли Великой войной, теперь называют Первой Мировой. Старое название лучше – в нем есть душа, тогда как в новом – только ре­гистрация: Первая, Вторая, Третья Мировая... Возвратимся к старому названию: Великая война.

* * *

Александр Македонский блистательно разбил персов при Гранине, при Иссе, при Арабелах, но ни одна из этих битв не названа Александровой; Ганибал разгромил римлян у города Канны и эта классическая операция называется н во­енном искусстве Каннами, а не Ганибаловым маневром; знаменита победа Наполеона под Аустерлицем, однако назы­вается она Аустерлицкой, а не Наполеоновой. Мы не гово­рим "Кутузовская битва", то – Бородинская, не называем Полтавскую баталию Петровой баталией, а победу на Неве над шведским орлом Биргером мы не наименовали именем Великого Князя Александра, а, наоборот, Князя назвали Нев­ским, потому что битва называется Невскою. Но вот, вопреки традиции исторической и нашей военной и нашей народной, боевые операции 1916 года на Юго–Западном фронте полу­чили наименование Брусиловского наступления. Почему Бру­силову оказана такая нигде и никогда невиданная честь?

В России либеральные пресса и общественность бывали очень энергичны, когда находили нужным прославить ка­кого–либо масона или же человека, возвеличение которого было сопряжено с уничижением царизма. Масоном генерал Брусилов, невидимому, не был. Едва ли можно считать на­мёком на принадлежность его к масонству такой эпизод (о нем писал в "Перекличке" полковник Б. Н. Сергеевский) "...через 2–3 дня после отречения Императора Николая 2–го от престола, Его генерал–адъютант, генерал–от–кавалерии Брусилов, будучи Главнокомандующим Армиями Юго–Запад­ного фронта, пригласил к себе на чай политических деятелей левых группировок. На этом чае его супруга утверждала, что её муж уже давно состоит в партии эсэров". Вероятно и даже почти несомненно, что это – ложь неумной женщи­ны (ложь эту, впрочем, генерал не опроверг) и потому эти слова не могут быть доказательством левизны Брусилова, ни его принадлежности к масонству.

Но прославление Брусилова ради нанесения ущерба ре­жиму – такое предположение правдоподобно. Когда, вскоре по принятии Императором па Себя Верховного Главноко­мандования, произошло удачное сражение у Тарнополя и Трембовели, то официальная пропаганда, почти не упоминая имени победительного генерала, внушала народу, что побе­да одержана по той причине, что во главе Действующей Армии стал Царь. Когда обнаружился успех Луцкого и Чер­новицкого прорывов и рождалась надежда, что битва при­мет вид победы решающей и войну завершающей, то и оп­позиционных кругах не могло не возникнуть опасение, что победа эта тоже будет приписана Царю, а это укрепит мо­нархию, режим. Чтобы этого не случилось, было только од­но средство: всю славу возложить на Главнокомандующего – тогда она не ляжет на Верховного Главнокомандующего. И Брусилова стали возносить до небес, как не возносили Иванова за Галицийскую битву, ни Плеве за Томашев, ни Селиванова за Перемышль, ни Юденича (Суворову подобно­го, по мнению генерала Штейфона) за Сарыкамыш и за Эрзерум. В безмерном восхвалении Брусилова битву назвали Брусиловским наступлением. По тем же антимонархическим побуждениям такое наименование битвы понравилось союз­никам России в ту войну и в мировую литературу прочно вошло название "Брусиловское наступление".

Однако мы должны остаться при традиционном наиме­новании битв и сражений по географическим названиям. Мо­жем сделать лишь одно исключение: сохраним за операция­ми 1917 года установившееся название "Наступление Керен­ского" – так ему и надо: пусть позор Калиша лежит не на войске, а на Главноуговаривающем.

Итак, боевые операции 1916 года на Юго–Западном фронте, начавшиеся победными прорывами у Луцка и Черновиц, будем называть Луцк–Черновицкой битвой.


* * *

В книге будет речь преимущественно о сражениях у Луц­ка и о Луцком прорыве, совершенном 8–й Армией генерала. Каледина. Это не означает пренебрежения к заслугам 9–й и 7–й Армий генералов Лечицкого и Щербачева. Но они дей­ствовали – храбро, с великим порывом, с огромным успе­хом – на оперативном направлении» не первостепенном, на направлении, которое выводило в оперативный тупик, в ма­лопроходимую часть Карпатского хребта, в то время как направление Луцк–Ковель открывало огромные оператив­ные возможности. Но этой причине, в равной мере учтен­ной и нашим и вражеским командованиями, в Луцкий район были брошены огромные силы и тут, подле Луцка, разыгра­лись сражения неимоверной напряженности. Не в ущерб славе Черновицкой группы наших победоносных Армий, надо признать, что центр тяжести Луцк–Черновицкой битвы ле­жал у Луцка и что на группу Армий у Луцка легла наиболее трудная роль в этой исполинской битве. Но в воинском под­виге не должно быть местничества в заслугах и почести. Истинный герой не кичится ни своим подвигом, ни своим орденом, потому что верит, что каждый из его боевых то­варищей, очутись он та том же месте и в тех же обстоятель­ствах, совершил бы такой же подвиг. Всем – слава! Всем – благодарность Отечества.

Но... Луцк–Черновицкий подвиг совершен, а Отечества нет. Когда возродится Отечество, будет и благодарность, увы, посмертная и слава, а сейчас да будет эта книга малень­ким прославлением воинов Величайшей битвы и величайшей победы в Великую войну.
^ ГЛАВА I СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА

"Греми, слава, трубой!" – поет солдатская песня вре­мен завоевания Кавказа. "Греми, слава, трубой!" – поем и мы, завоевывая Царю Галицию. Нужды нет, что оплошностями генерала Жилинского2 погублена 2–я Армия несчаст­ного генерала Самсонова – но зато спасен Париж от сокру­шительного удара молотом, который сконструировал перед своей смертью генерал Шлиффен и которым мы помешали ударить до конца генералу Мольтке–Младшему, Начальнику Штаба Кайзера. Нужды нет, что наша 4–я Армия генерала барона Зальца была потрепана у Красника – зато 5–я Армия несокрушимого генерала Плеве превратила почти поражение в блестящую победу у Томашева и тогда 3–я Армия генерала Рузского взяла Львов, столицу Галиции, а 8–я Армия гене­рала Брусилова овладела крепостью Миколаев на Днестре. "Греми, слава, трубой!" Армии генерала Иванова (Юго–За­падный Фронт) шагают, словно в семимильных сапогах, к реке Сан, запирают в крепости Перемышль 120.000–ую ав­стрийскую Армию – к обложению Перемышля приступает Блокадная Армия генерала Селиванова – и идут: 3–я Армия3к Кракову, а 8–я к Карптатам. На Северо–Западном Фронте происходит катастрофа у Августова, но зато блестяще про­ведены оборонительные бои на Раве и Бзуре и немцы от­брошены с огромными потерями от Варшавы. Мы же, 8–я Армия, преодолевая горы, метровый снег, леденящую стужу ( в России кричат: ,,Холодно в окопах!" и женщины шлют нам теплые вещи и благословения), преодолевая оборону австро–венгров, лезем на Карпатские вершины. ,,Греми, сла­ва..." Но умолкает огонь – хотя слава на нас остается – умолкает потому, что войско наше обезоружено: у пехоты нет патронов, у артиллерии нет снарядов... Чья вина? Воен­ного Министра генерала Сухомлинова? Начальника Главного Артиллерийского Управления генерала Маниковского? Генерального Штаба, неверно предвидевшего, какова будет огневая напряженность войны? Но если в таком предвиде­нии точно так же ошиблись во Франции, Германии и Австро–Венгрии, то надо сказать: раз везде ошиблись, значит невоз­можно было предвидеть, как нельзя предвидеть, сколько домов и деревьев свалит ураган. Уже после войны появи­лось мнение, что Великий Князь Николай Николаевич, уви­дав, как огромен расход огнеприпасов в первых боях, дол­жен был не форсировать оператику, не слать Армии из сра­жения в сражения, но замедлить темп действий в ожидавши, пока военная наша промышленность развернется для доста­точного снабжения прожорливого фронта огневой войны.

Но Николай Николаевич был генералом–от–кавалерии и на посту Верховного остался генералом кавалерии – он не мог не мыслить по конному, ставя задачи пешим Армиям. В войске Великий Князь пользовался уважением – в солдат­ской массе о нем рассказывали легенды – и не винили его за чрезмерную активность в 1914 г., доведшую до снаряд­ного голода.

Впрочем, не один, так сказать, кавалеризм побуждал Николая Николаевича форсировать оператику; принцип сме­лых нападательных действий был привит Императорской Ар­мии генералом Драгомировым Михаилом Ивановичем.

Как установлен столетний срок для причисления к лику святых, так – кажется –должно пройти столетие, чтобы у нас, в России, по настоящему оценили полководца. Напри­мер, потребовалось 100 лет, чтобы наши военные историки обратили внимание на слова из донесения генерала Кутузо­ва Императору Александру о Бородинской битве: "...ноче­вав на месте сражения, я взял намерение отступить..."; это свидетельствовало о том, что к концу дня битвы отступил Наполеон, что Кутузов, следовательно, одержал победу и, простояв на позиции полночи, велел отходить. 100 лет мы верили французской версии о победе Наполеона у Бороди­на и лишь в начале XX века сообразили, что победил там Ку­тузов. Тоже и с Суворовым: его "Наука побеждать" проле­жала 100 лет в архиве и лишь в конце XIX века генерал Драгомиров, в дополнение к Суворову – в битвах победителю, открыл Суворова – военного мыслителя и его идейное бо­гатство раскрыл перед нашим генералитетом. Не все генера­лы им обогатились, но Николай Николаевич зачерпнул мно­го – может быть, слишком много – из этого богатства и, богатый им, расточал военное имущество – снаряды, доведя Войско до снарядного голода.

Мы снарядно голодали, но отпор врагу давали великолепный: в Карпатах австро–венгры предприняли отчаянное наступление, чтобы прорваться к Перемышлю и деблокиро­вать его. На горе Козювка 4–я Стрелковая дивизия генерала Деникина, не ощущая страшного горного холода, в жарком бою, отбила в сутки 24 атаки; 14–я и 15–я Пехотные дивизии – отбили за 3 недели десятки атак; противник был отбит, Перемышль пал и мы взобрались но Карпатский хребет, готовясь спуститься в Венгерскую низменность, идя к великой победе и громкой славе....

Но 1–го мая (18 апреля по старому стилю) 1915 г. триум­фальный период войны сменился катастрофальным: "фалан­га" генерала Макензена – но не из тяжело–вооруженных гоплитов, воинов древности, а из батарей тяжелой и тяже­лейшей артиллерии – смела легкие позиции 3–й Армии у Горлице (под Тарновом) и пошла громить наши Корпуса и Армии, по–прежнему бесснарядные, беспатронные. Всякое другое войско, не исключая и великолепного германского, по­бежало бы от такого артиллерийского чудовища, превра­щавшего окопы в могилы, пулеметы и пушки в стальной лом. Но мы не бежали, мы, цепляясь за каждый рубеж, оборо­нялись с мужеством отчаяния, с отчаянным мужеством. Пере­числяю, глядя в мой послужной список, оборонительные бои 15–й Пехотной дивизии со дня, когда она, вследствие катастрофы у Горлицы, скатилась, в составе 8–й Армии, с Кар­патских высей и стала на позицию у Перемышля: (даты здесь, как и вообще в книге – по старому стилю):

4–20 мая бои у дер. Плещавице подле группы "Седлиска" Перемышлянских фортов;

в ночь на 21 мая – отход, вследствие отступления 3–й Армии после многодневных страшных боев у Родымно на ре­ке Сан; стали на позицию у городка Мосциска;

22–24 мая противник атакует нас у Мосциски и, разбомбив­ши ключ позиции, фольварк Юзефовку, принуждает нас к ночному отступлению;

27 мая – 2 июня идет тяжелый бой у деревни Бонув; со­седи наши отброшены и поэтому дивизия, отбив все атаки врага и дождавшись ночи, отступает; наши по­тери уже достигли 30 % состава дивизии;

5–6 мая крепко обороняемся у дер. Вишенька–Велька, но наш сосед слева опрокинут, немцы заходят нам в тыл и мы отступаем, потеряв 7 орудий (в первый и послед­ний раз за rein войну приходится нам донести о поте­ре пушек);

8–9 июня обороняемся под гор. Жолкиев; потери диви­зии возросли до 60 %; приказано отступить;

10–14 июня деремся у гор. Желдец и, но приказу, уходим за реку Западный Буг; дивизия потеряла за полтира ме­сяца 80 % своего состава.

Подобным образом дрались и иные дивизии 8–й и 3–й Армий, а затем и дивизии Северо–Западного фронта, где Гинденбург предпринял массивное наступление, сбивая наши войска с позиций, захватывая наши крепости, истребляя русское войско, нанося артиллерийские удары нашим бесснарядным Армиям. За 116 дней битвы (начиная от удара Макензена 1–го мая/18 апреля) мы потеряли 500.000 ква­дратных километров территории Прибалтики, Польши, Волыни, Галиции, Буковины, мы потеряли 2.000.000 воинов. Но воинского духа мы не потеряли. Поэтому мы можем, не стыдясь, сказать: техническим перевесом в битве враг раз­бил наше войско, но духа его не разбил.

Нас на боевых позициях беспокоило не наше тактиче­ское или оперативное положение – беспокоила Россия. Она была потрясена грандиозным отступлением войска. В нее хлынули 6 миллионов беженцев (русские чиновники из Поль­ши и Галиции и евреи, поголовно выселяемые из прифрон­товой полосы, как считавшиеся неблагонадежными по шпио­нажу), которые сеяли уныние. Уныние давно уже сменило в городах воинственность августа 1914 года и поэт Игорь Се­верянин осмелился в своих стихах советовать "не торопить­ся в шрапнельный дым", а в Государственной Думе депутат Шингарев произнес речь о благодетельных последствиях про­игранных войн (после них, смол, обновляется режим): пора­женчество стало шириться. Образовался Внутренний Фронт, противоправительственный – Прогрессивный Блок партий в Думе, – требовавший "министерства доверия"; в Военно–Промышленный Комитет представители рабочих вошли с лозунгом "защита отечества есть лишь прикрытие хищни­ческих притязаний правящих классов" (это было в сентябре, а в декабре ими было заявлено, что их цель – "борьба с на­шим страшным внутренним врагом – самодержавным стро­ем").

Конечно, не все это доходило до Действующей Армии, однако она чувствовала, что Россия устала воевать. Но 23 августа Государь взял на Себя Верховное Командование и это было войском понято так: Россия не побеждена, Россия бу­дет воевать до победы.

Дошли до нас слухи, что Императора отговаривали от возглавления войска, мотивируя династическими, политиче­скими, государственно–административными соображениями, а министр Кривошеев заявил: "Народ считает Государя не­счастливым и незадачливым" и будет встревожен, что в Его руках окажется управление военными действиями. Офицеры знали, что Царь прервал Свою военную "карьеру" на коман­довании батальоном, что, хотя он и прослушал курс воен­ных наук (преподавателями были знаменитые генералы Леер и М. Драгомиров), но опыта в командовании войсковыми массами не имел, все же переход Ставки в руки Его Величе­ства (и генерала Алексеева) произвел на войска бодрящее действие: раз Царь, то значит: врагу не сдаемся, раз Алек­сеев, то значит: будем побеждать (он ведь помогал побеж­дать старенькому генералу Иванову, при котором был На­чальником Штаба Юго–Западного Фронта).

И тут стало рождаться великое чудо: разгромленное Войско крепло духом не по дням, а по часам, приводилось в порядок, воспитывало себя и обучало, воспитывало при бывающие пополнения (а пополнения всю войну прибывали из запасших батальонов и виде сырого материала – от этих запасных батальонов и Россия погибла: они превратили в Петрограде хлебный бунт в социальную революцию). Радо­вали этикетки с надписью "Патронов, снарядов не жалеть!" на ящиках с огнеприпасами4. К началу зимы чудо соверши­лось: Россия снова имела боеспособную Действующую Ар­мию. И это чудо тем примечательное, что осенние и зимние приготовления Войска к победам 1916 года производились на фоне роста пораженчества в стране.

В тот самый день – 23–го августа 1915 года – когда в Ставку прибыл Венценосный Верховный Главнокомандую­щий, чтобы в Армии и стране укрепить дух борьбы, в де­ревне Циммервальд в Швейцарии съехались 33 социалисти­ческих злодея, чтобы сговориться о разложении духа войны, особенно в России (на Россию нацелились Ленин и Зино­вьев, социал–демократы большевики, Мартов и Аксельрод, меньшевики, Натансон и Чернов, социал–революционеры, а также Троцкий, Берзин, Радек и Раковский). Конференция объявила целью пролетариата – немедленный мир, а Ленин поставил своей целью – немедленную революцию в России. Циммервальдские тезисы всеми подпольными каналами по­текли в России к фабричным рабочим, к железнодорожни­кам, к солдатам в запасных батальонах, к студентам, к "зем–гусарам". В декабре 1915 г, Горький стал издавать журнал "Летопись" для осторожной пропаганды циммервальдских тезисов. Циммервальдцы, немецкие агенты, думский Прогрес­сивный блок всюду распространяли олухи об измене, зара­жая Россию недоверием к Власти. Войско они не заразили.

К осени 1915 года в России уже было (с начала войны) мобилизовано 10.000.000 человек. Из них мы потеряли уби­тыми и раненными в 1914 г. 1.500,000, а в 4 месяца отступле­ния 1915 г. – 1.200.000; кроме того, в плен попало в 1914 г. 800.000, и в 1915 г. 800.000. Общая сумма потерь достигла 4.300.000. Обращает на себя внимание огромное количество попавших в плен – 1.600.000. Но надо сказать, что и Австро–Венгрия в Великую войну потеряла пленными 1.737.000 чело­век, Германия 159.000. Сдача в плен стала массовым явлением со времени Русско–Японской войны, первой войны на базе системы "Вооруженный народ". Эта система с её короткими сроками военной службы, с призывом под знамена запасных солдат, у которых выветрилось воинское воспитание, давала в ряды воюющих армий много людей недостаточной воин­ственности. В австро–венгерском случае массовый характер сдачи надо приписать и политическим причинам – сла­вяне не хотели умирать в борьбе против славянской Рос­сии. В русском случае политических причин сдачи в плен не было (в 1914 и 1915 гг.), но были иные причины: 1) неимо­верное форсирование темпа операций в 1914 г., когда сол­даты, доведенные до предела человеческих сил, нередко те­ряли способность сопротивляться или даже отступить – впавшие в пассивность сдавались; 2) в 1915 г. апокалипсическая мощь германских бомбардировок: оглушенные, полу­засыпанные в обвалившихся окопах люди не могли уйти; при огневом истреблении целых батальонов нельзя было вынести раненых и они попадали в плен; 3) количество офи­церов в Действующей Армии было недостаточным (боль­ной вопрос нашего Войска на протяжении всей войны!), вследствие чего более слабые духом солдаты, не чувствуя над собой офицерской командной воли, сдавались в труд­ных обстоятельствах. К чести их надо сказать, что сдавшие­ся и потом опомнившиеся пытались бежать из лагерей для военнопленных. Так из германских лагерей бежало 259.972 пленника – бегство удалось 60.316 воинам.

Возвращаясь к цифрам мобилизованных и убывших из строя, мы видим, что к началу 1916 г. у нас было в Действу­ющей Армии и в тылу (в запасных батальонах) 6.700.000 воинов. Этого было недостаточно; потребовались призывы новобранцев и ополченцев. Число офицеров было совершен­но недостаточным. В полках оставалось не более 15–20 ка­дровых офицеров; выбывших заменила полная энтузиазма молодежь, вступавшая в военные училища в 1914 г.; а их поредевшие ряды пополняла молодежь последующих вы­пусков из военных училищ и школ прапорщиков, уже носив­шая в себе элемент усталости от войны, появившейся в Рос­сии в 1915 году. Некомплект офицеров был велик: командир роты мог радоваться, если у него было 2 взводных команди­ра – часто бывал только один; на прочих взводах стояли унтер–офицеры.

Некомплекта патронов в пехоте и снарядов в артилле­рии уже не было. В полках постепенно увеличивалось коли­чество пулеметов, минометов, бомбометов. Все Армейские Корпуса получили батареи гаубиц (полу–тяжелые орудия);

Армии получили дивизионы тяжелых мортир; в распоряже­нии Ставки появился мощный артиллерийский резерв ТАОН (Тяжелая артиллерия особого назначения). Но наша артил­лерия оставалась, по преимуществу, пушечной, легко–пу­шечной, а между тем условия войны, по сравнению с 1914 годом, коренным образом переменились: по примеру Запад­ного театра войны, где с осени 1914 года германцы и франко–англичане ушли в землю, засели в позиционные линии и полосы, прикрылись бетоном и сталью, мы и наши противники стали осенью 1915 года сооружать фортификационную си­стему такой прочности, что легкая пушка не могла ей при­чинить серьезного ущерба, как вследствие малой силы её гранаты, так и вследствие настильности её траектории. Для разрушения мощных укрепленных позиций требовались гау­бицы и мортиры, чьи бомбы падают на цель отвесно и несут в себе большой заряд взрывчатого вещества. Но наша воен­ная промышленность не могла удовлетворить потребности Действующей Армии в этих тяжелых и полу–тяжелых ору­диях, а союзники не торопились с присылкой нам такой ар­тиллерии.

Приходится признать, что на верхах нашей Армии со­хранились понятия, подобные пресловутому "шапками за­кидаем!" Существовала мысль, что недостаточное снабже­ние нашего войска огневыми машинами можно отчасти ком­пенсировать превосходством над противником в численно­сти пехотинцев. К наступлению 1916 года роты в ударных дивизиях были доведены до 250 штыков (и это при нали­чии трех офицеров на роту, из коих два малоопытны, если не совсем неопытны, еще даже не обстреляны). Мы по–прежнему оставались при дивизиях в 16 батальонов, в то время как враги наши и союзники перешли к дивизиям в 9 бата­льонов. Мы по–прежнему имели в дивизии 6 легких батарей по 6 пушек и по 1 батарее из 6 гаубиц – это составляло 42 орудия на 16 батальонов. А германские 9 батальонов в диви­зии имели 72 и более орудий, из коих значительная часть были полу–тяжелыми и тяжелыми. Наши батареи (кроме тяжелых) по–прежнему состояли из 6 орудий, хотя опыт союзников и врагов показал, что мощность огня артиллерий­ской массы не столько зависит от числа жерл, сколько – от числа стреляющих командиров: поэтому в армиях фран­цузской, германской и других увеличили число командиров батарей раздробивши батареи на четырех–орудийные.

Эти организационные дефекты, эти указания на недо­статочную артиллерийскую мощь Действующей Армии, на большой некомплект офицеров, и, наконец, на дувшие из тыла, из России ветры усталости духа, оппозиционности к правительству и пораженчества5 приведены не ради критики и упреков, а для подчеркивания, что в кампанию 1916 года Войско вступало в