Реферат: Суеверия, оккультизм и магия в представлениях современного человека

--PAGE_BREAK--Молот ведьм


ЖРЕЦ И ЖРИЦА, колдун и ведьма—вот   ключевые   фигуры «Искусства», главные действующие лица магического круга. На эту неизменную арену они выходят то поодиночке, то вместе и ведут свою партию при пустом либо, напротив, набитом притихшими зрителями зале. Впрочем, театр никогда не бывает по-настоящему пуст. Его заполняют  невидимые  духи, ради и с помощью которых разыгрывается магическое действо, будь то сольный номер или дуэт.

Хронология властно втягивает нас в ренессансный период, когда Европу захлестнула волна чародейства, докатившаяся и до новых времен, а костры, на которых жгли ведьм, пылали с особой яростью. У «культуры внутри культуры», у «теневой цивилизации» колдовских пещер, повторяю, собственная хронология. Альфред Леманн в «Иллюстрированной истории суеверий и волшебства» особо выделяет XIIIвек, когда, по его мнению, произошла «полная и внезапная перемена в отношении церкви”к самой возможности  чародейства. Такая ли полная?

Основные вехи «Черного Искусства»—института тайного, схороненного в подземельях,—зачастую удается разглядеть лишь в отраженном свете церковной истории. «Ведомство света» не только освещает антипод, хотя бы огнями костров, но и побуждает его к активности. Эволюция магии и дьяволизма неотделима от эволюции церковных представлений о сем жгучем в полном смысле слова вопросе. Поэтому, если до отмеченного Ломанном рубежа церковь сжигала в основном еретиков, а затем вдруг принялась и за колдунов.

Что случилось с католической церковью на переломе эпох, если она, пребывая на вершине могущества, с такой яростью ополчилась на дьявола и его прислужников? Ужель вправду воскрес козлоногий рогатый Пан, а некогда загнанные в чащобы милые нимфы полчищами ведьм вернулись в опустошенные чумой и неурожаями села и города? Судя по «Молоту ведьм», вернулись:

«Истину можно вывести из слов Кассиана: «… У нечистых духов. без сомнения, столько же занятий, сколько и у людей. Некоторые из них, которых простой народ называет фавнами, лесными богами, а мы—призраками и привидениями, бывают обольстители и шутники». Европейские народы вместе со «светом с Востока» унаследовали и экзотические суеверия, которые пали отнюдь не на стерильную почву. Собственное языческое наследие упорно отстаивало свои позиции. Поэтому христианство прежде всего обрушилось на местные верования, реликты которых по сей день сохранились в повседневной жизни людей. Сущность конфликта легко понять. Церковь боролась на первых порах не столько с верой в злых духов, сколько с их культом, потому что язычникам свойственно поклоняться своим божествам. Злой дух значил для них ничуть не меньше, чем добрый. Напротив, служение враждебно настроенным силам требовало куда большего тщания и заботы. Их приходилось ублажать, склоняя на свою сторону обильными жертвоприношениями и лестью, тогда как заслужить благосклонность духов света казалось куда легче. Не случайно культ темного начала разработан намного глубже, обстоятельнее, нежели служение силам добра. С особой наглядностью это проявилосьв ламаистской форме буддизма, где тантрическая обрядность воскрешает самые устрашающие волхвования древнейших времён. Заклинания, магические и бальные церемонии, наполненные жертвенной кровью чаши из черепов—все это живые примеры необычайной устойчивой колдовских ритуалов, соединявших человека с косным, враждебным, затаившимся миром, который следовало сначала умилостивить, а затем организовать. поставить себе на службу. Раннее христианство занимало поотношению к злому началу половинчатую позицию. Фактически признав его существование и введя это положение в  категорически  запрет служению Сатане—в буквальном смысле  слова   «врагу христианской троицы. силы души христианин должны посвятить одному богу.

Верить и не служить? Для я редкого сознания это было постижимо. Тем более чтоцерьковь ухитрилась воскресить зачастую крайне диковинные обычаи. Голенького младенца пускали по течению. Если он ухитрялся не потонут то его объявляли законным, в противном случае роженицарисковалапрослыть шлюхой. Или, заподозренным в ведовстве связывали крестом руки и ноги, после чего несчастных бросали в воду. Если человек шел камнем на дно, его признавали оправданным, ибо освященная вода не могла принять грешника.

Христианизируя наиболее чтимые народом языческие праздники и обычаи, церковь невольно подпадала под воздействие магической ауры, приобщая к своему арсеналу откровенно колдовские заговоры и заклинания. Тому есть тьма примеров. Приведем один, наиболее наглядный. Вот как звучит старинный, записанный в Трире заговор, с помощью которого крестьяне пытались исцелять лошадей:
Христос раз ехал очень скоро,

Его молодая лошадь сломала себе

ногу,

Иисус сошел и исцелил ее:

Он приложил мозг к мозгу,

Кость к кости, мясо к мясу,

Затем прикрыл листом,

И все пришло в порядок.

Рекомендация дельная, с точки зрения костоправа, хотя случай с лошадью и не был зафиксирован составителями евангелий. Обратимся поэтому к другому источнику—заклинанию, приведенному в рукописи Х века, принадлежавшей капитулу Мерзе-бургского собора:
Фол и Водан пошли в лес;

Там у бальдерова коня была сломана

нога,

Заговорила ее Зингунда, сестра ее Зунна,

Заговорила ее Фруа, сестра ее Фолла,

Заговорил ее Водан, так как он это умеет.

На сломанную кость, на кровь, на члены,—

С костью кость, с кровью кровь,

С членом член, склейте, как прежде.

Историческая   преемственность здесь очевидна. Произошла лишь «смена караула». Пантеон «Старшей Эдды» расступился перед новым.победоносным божеством. «Подобным образом,—отмечает Леманн,—в течение всех средних веков и до наших дней сохранилось в низших классах народа (вскоре мы увидим, что и привилегированные классы не остались тут в стороне.) древнее искусство чародейства, как европейского, так и азиатского происхождения; только таким образом оно и могло сохраниться. так как церковь уже давно… считала языческую магию за диавольскую  и  преследовала наравне с ересью.

Кстати, клерикальная элита решилась на это далеко не сразу. В постановлении падерборнского синода. созванного в785году. сказано на сей счет весьма категорично: Кто, ослепленный диаволом, подобно язычнику, будет верить, что кто-либо может быть ведьмой — на основании этого подлежит смертной казни.

Если бы этим реалистическим принципом руководствовались в течение последующего тысячелетия! Сколько ущербных садистов он мог бы обуздать! Сколько безвинных женщин были бы спасены от позора, нечеловеческих пыток и мученической смерти!

Мы знаем, однако, что история церкви пошла по другому пути. Более того, разве смысл и категоричный тон постановления не указывают на то, что несчастных ведьм к тому времени уже сожгли предостаточно? И вновь возникает вопрос: так ли уж внезапно совершился поворот в отношении церкви к колдунам и ведьмам?

Несмотря на то что КарлBеликий в свое время утвердит цитированное выше постановление, придав ему силу закона, а на собрании церковных иерархов. состоявшемся в900году, главы общин призывались к борьбе с вредными суевериями насчет всякого рода сношений человека с демонами, веру в чародейство равно разделяли и общество, и церковь. Об этом свидетельствуют как многочисленные магические формулы, дошедшие до нас с тех времен, так и зафиксированные в документах случаи преследования за колдовство. Речь, таким образом, можетидти о перевороте в церковном мышлении. Некоторые думают, будтоне существует никакого ведовства писал один из виднейших авторитетов Фома Аквинский(1225или1226) — но церковь доказала обратное, и демоны существуют.

Не приходится спорить: радикальный и, главное, резкий разрыв с падерборнским постановлением здесь налицо. За одним, может быть, исключением. Осуждая веру в чародейство, постановление тем не менее содержит (ссылку  на   дьявола—первоисточник, движущее и юридическое начало всех живописуемых Фомой — ужасов. Не следует также не принимать во внимание половину тысячелетия, разделяющая высказывания. Это не наполненная пустотой бездна, но исторический процесс, в течение которого постепенно восторжествовала новая точка зрения на побочный, в сравнении с главным—признание дьявола,—вопрос.

«Животный магнетизм, симпатическое лечение, магия, вещие сны, призраки,  видения—все  явления, ветви одного ствола, и они дают непреложно-достоверное   свидетельство в пользу того, что есть связь мировых существ, обусловленная совершенно   иным   порядком вещей, нежели природа, которая имеет своей основой законы пространства, времени и причинности, тогда как этот иной порядок глубже, исконнее и непосредственнее, и потому на него не распространяются самые первые и общие (благодаря своему чисто формальному характеру) законы природы, так что время и пространство больше не разделяют индивидуумов, и как раз на эти формы опирающиеся разобщение и изоляция индивидуумов не ставят уже неодолимой преграды сообщению мыслей и непосредственному воздействию воли; значит, всякие изменения происходят здесь совсем не обычным путем: не в силу физической причинности и не по сцеплению ее звеньев, а вызываются просто волевым актом, на особый лад проявленным и оттого получившим силу вне пределов индивидуума».

Здесь уже не то что дьявол, но и бог не упоминается как первопричина всего сущего, однако при самом поверхностном анализе обнаруживается, что столп немецкой идеалистической философии серединыXIXвека просто-таки не продвинулся дальше средневекового теолога. Здесь то же признание магических явлений, их над природной, высшей сущности, примат воли над материей. Тем более что немецкий философ признает вне пространственный и вневременной характер всего комплекса магических чудес. Заглавие основного шопенгауэровского труда «Мир как воля и представление» без угрызений совести могло быть принято и вXIIIвеке. И если Фома ссылается в таких случаях на провидение божье, то у Шопенгауэра оно подразумевается, присутствует в неявном виде. Вот и все различие за600лет. И какие это были века! Насыщенные борьбой, революциями, взлетами человеческого гения и взрывами воинствующего мракобесия, величайшими свершениями науки, торжеством искусств и отчаянными  пароксизмами реакции, сменой общественных формаций и преемственностью учений, в том числе и заведомо ложных. Последнее, кстати сказать, особенно интересно для исследователя   средневекового типа сознания. Если проследить непрерывную линию от Фомы Аквинского до Шопенгауэра и современных спиритуалистов, то можно раз и навсегда убедиться, что в «опыте духоведения» никаких изменений за это время не произошло, равно как и в «опыте колдовства». Что ж, тем больше оснований изучить этот несомненно богатый и поучительный опыт тупиковых ветви. Едва ли можно сомневаться в том, что, меняя свою точку зрения на ведовство, церковь лишь избирала иную тактику, более отвечающую ее возросшей мощи и абсолютистским амбициям. Не следует забывать также, что этот достаточно протяженный процесс протекал на фоне непрерывных и возрастающих по масштабам преследований еретиков. Отстаивая первоначальную мысль о том, что произошел «полный переворот» в общем понимании чародейства, Леманн объяснял это влиянием мавританской магии:

«Благодаря крестовым походам и мавританским университетам в Испании европейцы пришли в соприкосновение с арабами и, познакомившись с естествознанием и магией, которые ревностно культивировались маврами, развили эти науки еще далее».

Здесь нет места для полемики. Более высокий по сравнению с европейским уровень арабской науки, а также изощренные приемы магии, искусство алхимии и каббала сыграли заметную роль в истории народов христианской Европы. Но это отнюдь не вскрывает причину  «переворота». Что же касается очевидной перемены тактики, то она целики и полностью была вызвана появлением инквизиции. В1274году, как раз в год смерти Фомы Аквинского, состояла первый широковещательный процесс над ведьмами, закончившийся костром.

Так фантом, завладевший людским сознанием и узаконенный в юридических актах, обретает плоть, подвижность и власть. Тогда же стала обретать отчетливые очертания и занимающая нас фантасмагорическая система, получившая название оккультной науки.

Колдовское зелье, составленное из вавилонских заговоров, александрийской теургии, арабской алхимии, еврейской каббалы, иранского магизма и суеверных вымыслов, взращенных на пустырях сумеречного сознания еще греками и римлянами, вскипело в адском котле и потекло через край.

Понадобился добавочный жар припасенных инквизиторами вязанок хвороста, чтобы сплавить воедино столь разнородные ингредиенты. В известном смысле это древнее варево клокочет и пенится по сей день, жадно вбирая в себя отголоски вселенских мифов. И дабы не остыли угли в алхимическом горне, чудовищные мехи неустанно подкачивают туда чумной воздух.





Экзорцизм в Лудене
БЕЛАЯ РОЗА стала пурпурной, когда Афродита наколола божественную ножку острым шипом… Розы и пергамент, о которых упоминает Альфред де Виньи, действительно были представлены в качестве вещественных доказательств на суде, где в пособничестве дьяволу обвинялся Урбен Грандье, служитель церкви.

Двести лет отделяют процесс, Жиля де Ре от не менее знаменитого дела Урбена Грандье. Это не только бездна времени, но и новая историческая эпоха, которую лишь школьник, начитавшийся романов Александра Дюма, мог назвать «веком мушкета». Для нее куда больше подходит иной символ—обложенный дровами столб. Географические открытия, мануфактуры, прогресс науки и техники— это лишь одна сторона медали, а «охота за ведьмами»—другая. На позолоченном аверсе летящий на всех парусах фрегат, на закопченном реверсе—воронье вокруг эшафота. Не будем сворачивать корабль с его победного курса. Наш путь проходит по теневым страницам  истории...   «Как ни омерзительны подробности преследования, поднятого против колдовства доXV столетия,—пишет в «Истории  инквизиции» Г.-Ч. Ли,—они были только прологом к слепым и  безумным убийствам, наложившим позорное пятно наследующее столетие и на половинуXVII.Казалось, что сумасшествие охватило христианский мир и что сатана мог радоваться поклонениям, которые воздавались его могуществу,видя, как без конца возносил  дым жертв, свидетельствовавший о его торжестве над всемогущим. Протестанты и католики соперничали в смертельной ярости. Уже больше не сжигали колдуний по одиночке или парами, но десятками и сотнями». Общее число жертв этого воистину дьявольского пира определяется в9или даже10миллионов человек. «Что значат мучения одного распятого на кресте перед муками этих девяти миллионов, сожженных во имя его и во славу святой троицы людей, которым целые месяцы перед этим терзали тела и ломали кости!»— восклицает М. Геннинг в монографическом исследовании, озаглавленном с предельной ясностью—«Дьявол». В интересующем нас эпизоде дьявольские легионы проявили себя в Лудене, близ старинного французского города Пуатье, избрав для массового паломничества небольшой монастырь сестёр — урсулинок. Зная обстановку и нравы женских обителей, удивляться здесь особенно не приходится. «Неудовлетворенная жажда любви и материнства,— отмечал по этому поводу академик С. Д. Сказкин в предисловии к роману Альфреда де Виньи «Сен-Мар»,—превращенная в экстаз любви к небесному жениху, часто изливалась на отца-духовника, единственного мужчину, появлявшегося в монастыре и принужденного в силу своих обязанностей выслушивать тайную исповедь, блуждая по самым интимным уголкам женской души. Дело принимало опасный оборот, когда таким отцом оказывался блестящий, красивый и образованный священник».

Урбен Грандье полностью отвечал столь лестной характеристике. Великолепный оратор, получивший основательную подготовку в иезуитской коллегии в Бордо, он буквально завораживал собеседников своей речью. К столь опасному красноречию следует присовокупить и эффектную внешность, и надменную осанку, и относительную молодость— в разгар событий Грандье минуло 42года,—и тогда одержимость монашек получит самое простое и совершенно естественное объяснение. К тому же блестящий служитель церкви успел прослыть беззастенчивым ловеласом. Получив27лет от роду луденский приход, он соблазнил совсем еще молоденькую дочь королевского прокурора Тренкана, не составляла секрета и его связь с дочерью советника Рене де Бру, с которой он даже тайно обвенчался, сыграв двойную роль: священника и жениха. Одним словом, проказник в рясе был далеко не безгрешен по амурной части. И еслион действительно получил место духовника в луденской обители которого так домогался, товполне могла повториться история  Мазетто из Лампореккио(“Декамерон“, деньIII,новелла 1.) Ведь, как явствует из аннотации оный Мазетто, «прикинувшись немым, поступает садовником в обитель монахинь, которые соревнуются сойтись с ним». Грандье не нужно было прикидываться требовалось лишь получить вожделенную должность, на которую претендовал и его лютый враг отец Миньон. Собственно, в них, во врагах, таилась основная интрига: в недоброжелателях, завистниках, оскорбленных отцах, обманутых мужьях, осмеянных слугах господних.

Если же добавить сюда  памфлет, в котором луденский попик осмелился задеть самого кардинала Ришелье, то вмешательство дьявола в церковные дела станет куда как ясно. Вольнодумца и гордеца следовало любыми способами погубить,его погубили, когда представилась такая возможность.

Должность, была отдана все-таки Миньону. Враги Гиньона живо припомнили подробности дела  Гоффриди. Духовника урсулинок, сожженного в Эксе20апреля1611года. И прежде всего христову невесту Луизу, пухленькую блондиночку, в которую вселился Вельзевул, ее бесстыдные телодвижения, опасные горячечные речи. Отчего бы не повторить номер в Лудене? «Князь магов» Гоффриди вполне мог воскреснуть в Грандье, чтобы вновь обратиться в пепел. Начать решено было с наузы— заговоренной какой-нибудь вещицы или, иными словами, хорошо известного всем колдунам и шаманам фокуса, основанного на фанатичной вере в сглаз, порчу и прочие губительные чары. Не найдя ничего лучшего, остановились на ветке с прекрасными белыми розами, еще влажными от обильной росы. Ах, эти розы, превратившие Луция в осла, ах, эти умилительные слезинки девственных голубиц.

Первой увидела перекинутую через ограду ветвь мать-настоятельница Анна Де Занж. Едва она вдохнула аромат заговоренных цветов, как монастырский сад, «котором так не хватало немого садовника, закружился у нее перед глазами и горячий ток нестерпимого соблазна потряс  ее существо. О том, что случилось с почтенной настоятельницей далее, следственные протоколы повествуют со свойственной инквизиторам натуралистичностью. Утонченный стилист Альфред Де Виньи (устами старухи свидетельницы) делает это намного изящнее: «… жалко было смотреть как она раздирала себя как выворачивала ноги и руки, а потом вдруг сплетала их за спиной. Когда святой отец Лактанс подошел к ней и произнес имя Урбена Грандье, изо рта у нее потекла пена и она заговорила по-латыни, да так гладко, словно читала Библию: поэтому я ничего как следует не поняла, только запомнила Urbanus magicus rosas diabolica, а это значит, что колдун Урбен заворожил ее при помощи роз, которые получил от лукавого. И правда, в ушах у нее и на шее показались розы огненного цвета, и так от них несло серой, что судья закричал, чтобы все заткнули носы и зажмурились, потому что вот-вот бесы вылезут».

Бесы эти вселялись во всех, кто только нюхнул злополучные розы. Вслед за настоятельницей занедужили две сестры Ногарэ, затем порча обнаружилась в хорошенькой монашке Сен-Аньес, дочери маркиза Делямот-Брасс, потом у Клер Сазильи и пошло-поехало. Вскоре в обители не осталось почти ни одной девушки, не затронутой одержимостью. Обрушившийся на скромный провинциальный монастырь бесовский легион вел себя, как воинская часть, завладевшая неприятельской крепостью. Насильники принуждали робких сестер и послушниц выделывать невероятные вещи. Причем все одержимые воспламенились страстью именно к Урбену Грандье, который являлся к ним по ночам, искушая на сладостный грех, соблазняя на вечную погибель. Но бог силен! Находясь на самом краю погибели, ни одна урсулинка не сорвалась в пропасть, что и было надлежащим образом засвидетельствовано в ходе многократных экзорцизмов. Сидевшие в девицах бесы вынуждены были подтвердить сей прискорбный для них, но отрадный для Вечного света факт. В опытных руках экзорцистов адские десантники вели себя уже не как оккупанты, но как военнопленные, доставленные в неприятельский штаб на допрос. Вынужденный давать показания, демон называл свое имя и чин в бесовском легионе, описывал собственную наружность и тот сокровенный уголок в человеческом организме, который непрошенно и так бесстыдно занимал.

Я отнюдь не передергиваю ради метафорической полноты, говоря о чинах. В материалах луденского процесса так прямо и сказано— чин. Судя по всему, засевшие в барышнях бесы внимательно проштудировали неоплатоника Дионисия Ареопагита, разделившего в сочинении «Иерархии небесных сил» ангелов—а демоны, или аггелы,—это те же ангелы, только отпавшие от бога,—на девять чинов-разрядов. Во всяком случае, каждый твердо знал свое место в строю. Настоятельница Дезанж, например, была одержима сразу семью захватчиками, из которых Бегемот, Асмодей и Грезиль оказались происходящими из чина «престолов», Изакарон, Амон и Балам    продолжение
--PAGE_BREAK--