Лекция: Улица Уорт, Чайнатаун
Эфраим Гудуэдер не мог сказать, то ли сирена донеслась с улицы — иначе говоря, была реальной, — то ли она входила в саундтрек видеоигры, в которую он играл со своим сыном Заком.
— Почему ты все время убиваешь меня? — спросил Эф.
Рыжеволосый мальчуган пожал плечами, будто в вопросе не было ни малейшего смысла.
— В этом же вся игра, папа.
Телевизор стоял рядом с большим, выходящим на запад окном — без сомнения, главной достопримечательностью маленькой квартирки на втором этаже дома у южной границы Чайнатауна. На кофейном столике валялись вскрытые контейнеры с китайской едой, пакет с комиксами из магазина «Форбидден планет», мобильник Эфа и мобильник Зака; на нем же покоились и пахучие ноги самого Зака.
Игровая приставка была совсем новая — Эф приобрел эту забаву, имея в виду, конечно же, сына. Бабушка Эфа когда-то начисто выскребала половинку апельсина, готовя сок для внука, вот и сам Эф старался выжать максимум веселья и доброты из того ограниченного времени, которое он мог провести с Заком. Эфраим души не чаял в своем единственном сыне. Зак был для него то же, что воздух, вода или пища, и всякий раз, когда представлялась такая возможность, он должен был надышаться, напиться и наесться до отвала; однако иной раз за неделю они перезванивались только раз или два, и тогда Эфу казалось, что неделя прошла без солнца.
— Что за черт! — Эф ткнул пальцем в беспроводной контроллер — совсем чужеродное для него устройство — и опять нажал не ту кнопку. Его солдат ткнулся носом в землю. — По крайней мере позволь мне хотя бы встать.
— Слишком поздно. Ты снова убит.
Многие знакомые Эфа, оказавшиеся в той же ситуации, что и он, разводились не только с женами, но и с детьми. Конечно же, они любили почесать языком, как им недостает деток, как во всем виноваты бывшие жены, которые только и делали, что разрушали семью, то да се, тра-ля-ля, но души в этих разговорах не было. Выходные, проведенные с детьми, становились для них выходными, вычеркнутыми из новой свободной жизни. Для Эфраима же выходные с Заком как раз и были жизнью. Эф никогда не хотел развода. Да и сейчас не хотел. Он признавал, что его супружеская жизнь закончилась — Келли ясно дала ему это понять, — но не желал уступать права на Зака. Родительское попечение оставалось последним нерешенным вопросом, и это было единственной причиной, по которой в глазах закона их по-прежнему связывали брачные узы.
Нынешние выходные были последним из испытаний, рекомендованных семейным консультантом, которого назначил суд. На следующей неделе Заку предстояло собеседование с консультантом, а вскоре после этого судья должен был вынести окончательное решение. Эф старался не думать, что его борьба за попечение имела мало шансов на успех; для него это была борьба за саму жизнь. У Келли ведь тоже имелось слабое место, и место это называлось — чувство вины. А чувство вины порождало главный принцип: «Делать все, чтобы Заку было хорошо». Именно поэтому Эф рассчитывал получить максимальные права на посещение ребенка. Однако, с точки зрения Эфа, ему самому будет хорошо только в том случае, если Зак останется с ним. Эф приложил немалые усилия, чтобы убедить своего работодателя, правительство США, перевести его команду в Нью-Йорк, а не оставлять в Атланте, где находилась штаб-квартира ЦКПЗ,[12]— и все лишь для того, чтобы жизнь Зака не омрачалась в большей степени, чем она была уже омрачена произошедшим в их семье.
Эф мог бы бороться жестче. С использованием более грязных методов. Как и советовал ему адвокат — не раз и не два. Этот человек прекрасно знал всю кухню бракоразводных процессов. Однако Эф так и не смог заставить себя прислушаться к советам юриста. Тому были две причины. Во-первых, в Эфе сидела неизбывная грусть от того, что их брак потерпел крушение. А во-вторых, мешал избыток сострадания: именно то, что делало Эфраима Гудуэдера потрясающим врачом, превращало его в совершенно никудышного клиента бракоразводного адвоката.
Он согласился со всеми материальными и финансовыми условиями, выдвинутыми адвокатом Келли. И хотел только одного: чтобы с ним жил его единственный сын.
Который в этот момент забрасывал его гранатами.
— Как я могу отстреливаться, если ты оторвал мне руки? — спросил Эф.
— Не знаю. Может, попытаешься драться ногами?
— Теперь я понимаю, почему твоя мать не покупает тебе игровую приставку.
— Потому что игры перевозбуждают и способствуют развитию антисоциальных… Опа! Я тебя ЗАМОЧИЛ!
Столбик жизненной силы Эфа упал до нуля.
В этот самый момент зажужжал его мобильный телефон. Вибрируя, он пополз по столику меж контейнеров с китайской едой, напоминая большого голодного жука в серебристом панцире. «Наверное, Келли, — подумал Эф. — Хочет напомнить, что Зак должен попрыскать себе противоастматическим ингалятором. Или просто проверяет, не удрал ли я с Заком в Марокко либо куда-нибудь еще».
Эф дотянулся до мобильника и взглянул на дисплей. Код 718, звонок местный. Идентификатор номера гласил: «ДФК КАРАНТИН».
В систему ЦКПЗ входил карантинный пункт в международном аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди (сокращенно — ДФК). Ни задержание пациентов, ни лечение там не предусматривалось. Карантинный пункт состоял всего из нескольких маленьких служебных комнат и смотрового кабинета — по сути, это была промежуточная станция, противопожарный барьер, предназначенный для того, чтобы распознать недуг и по возможности остановить вспышку заболевания, угрожающего населению Соединенных Штатов. В основном работа карантинного пункта заключалась в том, чтобы изолировать пассажиров, у которых в полете обнаружились те или иные симптомы, и оценивать состояние их здоровья. Иногда такая проверка выявляла действительно опасные инфекционные заболевания — например, менингококковый менингит или атипичную пневмонию.
По вечерам отдел Эфраима Гудуэдера не работал, никаких вызовов сегодня у него быть не могло, да, впрочем, до самого утра понедельника тоже. Он расчистил свой график еще несколько недель назад — и все для того, чтобы посвящать выходные только Заку.
Эф выключил виброзвонок и положил телефон на столик возле контейнера с китайскими блинчиками, начиненными луком-пореем. Пусть все проблемы сегодня решает кто-то другой.
— Это парень, который продал мне приставку, — сказал он Заку. — Хочет засыпать меня полезными советами.
Зак взял себе еще один китайский пельмень.
— Не могу поверить, что ты достал билеты на завтрашнюю игру «Янкиз» с «Ред Сокс».[13]
— Знаю, задача не из легких. И места хорошие. Напротив третьей базы. Пришлось даже залезть в деньги, отложенные на твой колледж. Да ты не волнуйся, при твоих способностях и школьного диплома хватит, чтобы далеко пойти.
— Ну папа!
— Ты же знаешь, какой болью отзывается мне каждый доллар, который я кладу в карман Стайнбреннера.[14]Для меня это просто предательство собственных принципов.
— Кышь, «Сокс»! Вперед, «Янкиз»!
— Сначала ты меня убиваешь, а потом насмехаешься?
— Думаю, как болельщик «Ред Сокс» ты к этому привык.
— Вот тебе за это!.. — Эф обхватил сына и принялся щекотать его под мышками. Мальчик брыкался, заливаясь смехом.
«Зак становится все крепче», — подумал Эф. Это чувствовалось по тому, с какой силой он вырывался. А ведь совсем недавно Эф запросто сажал сына на плечо и кружил по комнате.
Волосы у Закари были материнские — такие же рыжие (природный цвет Келли, запавший в душу Эфа с первых же минут их знакомства в колледже) и шелковистые. А вот руки, к восторгу и радости Эфраима, — точь-в-точь как у него; было даже слегка жутковато видеть, как от запястий мальчика начинаются его собственные кисти, такие, какие они были у маленького Эфа в одиннадцатилетнем возрасте. Кисти с широкими, выступающими костяшками пальцев; кисти, которые ненавидели пианино и которым больше всего на свете нравилось поглаживать воловью кожу бейсбольного мяча; кисти, которые просто мечтали как следует вцепиться в мир взрослых.
Да, жутковато видеть свои собственные детские руки. А с другой стороны, правильно говорят: дети — это наша смена. В генетическом отношении Закари был само совершенство: ведь в его ДНК уложилось все, что когда-то видели друг в друге Эф и Келли, — надежды, мечты, возможности. Не зря же они оба, и он и она, изо всех сил старались — пусть каждый по-своему, пусть противореча друг другу — выявить в себе лучшее, чтобы это лучшее досталось Заку. Старались до такой степени, что теперь мысль о том влиянии, которое будет оказывать на Зака сожитель Келли Матт — «милый» парень, «хороший» парень, но столь посредственный, что и в упор не разглядишь, — не давала Эфу спать по ночам. Он хотел для сына небывалых высот, порыва, вдохновения, величия! Борьба за попечение над физической оболочкой Зака, может, и близилась к концу, но только не борьба за попечение над его духом — над его сокровенной душой.
Телефон вновь завибрировал и пополз к краю стола, как игрушка «Клацающая челюсть», которую дядья Эфа когда-то любили дарить ему на Рождество. Оживший мобильник оборвал бурную возню. Эф отпустил Зака, с трудом подавляя желание взглянуть на дисплей. Что-то случилось. Иначе звонки к нему просто не прошли бы. Вспышка? Заразный пассажир?
Эф заставил себя не брать мобильник. Пусть возникшей проблемой займется кто-нибудь другой. Эти выходные принадлежат Заку.
Сын внимательно посмотрел на него.
— Не беспокойся. — Эф отодвинул мобильник подальше от края стола. Телефон уже переадресовал звонившего на голосовую почту. — Все под контролем. Никакой работы в эти выходные.
Зак кивнул, вскинул голову и нащупал рядом с собой контроллер.
— Сыграем еще?
— Даже не знаю. Я все жду, когда мы доберемся до той части, где этот малыш Марио начинает скатывать бочки на обезьяну.
— Ну папа!
— Мне просто спокойнее со старыми добрыми итальянскими ребятами, которые для набора очков всего-навсего пожирают грибы.
— Ага. И еще расскажи, сколько километров ты каждый день топал по колено в снегу, чтобы добраться до школы.
— Ах, так!
Эф метнулся к сыну, но мальчик был начеку — он мгновенно прижал локти к бокам, защищая подмышки. Тогда Эф сменил направление атаки и нацелился на ахиллесовы сухожилия, тоже очень чувствительные к щекотке. Он заграбастал ноги сына, следя за тем, чтобы не получить пяткой по физиономии. Зак уже просил о пощаде, когда до Эфа дошло, что его мобильник вибрирует вновь.
Эф раздосадованно вскочил — теперь он уже точно знал, что его работа, его профессия не дадут ему провести этот вечер с Заком. Эф посмотрел на идентификатор номера: судя по телефонному коду, звонили из Атланты. Значит, плохие новости. Очень плохие. Эф закрыл глаза и прижал вибрирующий мобильник ко лбу, пытаясь собраться с мыслями.
— Извини, Зед, — сказал он сыну, называя того по первой букве имени, как это было принято у них в семье. — Я только разберусь, что там к чему.
С мобильником в руке Эф ушел на кухню и только там ответил на звонок.
— Эфраим? Это Эверетт Барнс. Доктор Эверетт Барнс. Директор ЦКПЗ.
Эф стоял спиной к Заку. Он знал, что Зак наблюдает за ним, но не мог заставить себя повернуться к сыну лицом.
— Да, Эверетт, что такое?
— Мне только что позвонили из Вашингтона. Твоя команда уже едет в аэропорт?
— Э-э… сэр, дело в том, что…
— Ты видел это по телевизору?
— По телевизору?
Эфраим вернулся к дивану, поднял руку, призывая Зака к терпению, и взял пульт. Попробовал найти нужную кнопку или комбинацию кнопок, несколько раз нажал. Картинка игры исчезла, но вместо нее ничего не возникло — экран был совершенно пуст. Зак отобрал у отца пульт и угрюмо переключил телевизор на кабельный канал.
Новостная передача. Картинка: самолет, стоящий на летном поле. По периметру большого, словно продиктованного страхом крута — множество служебных автомобилей. Аэропорт, понятное дело, Кеннеди.
— Думаю, что вижу, Эверетт.
— Со мной только что связался Джим Кент. Он собирает оборудование, необходимое твоей «Канарейке». Наша линия фронта — это ты, Эфраим. Без тебя они не сделают ни шагу.
— «Они» — это кто, сэр?
— Управление нью-йоркских портов. Управление транспортной безопасности. Национальный совет безопасности перевозок и министерство национальной безопасности уже гонят волну.
За названием «Канарейка» скрывалась эпидемиологическая группа быстрого реагирования. Этот проект был создан для того, чтобы обнаруживать и идентифицировать зарождающиеся биологические угрозы. В поле зрения группы входили как природные угрозы, например, вирусные заболевания и риккетсиозы,[15]имеющие естественное происхождение, так и угрозы, созданные человеком, — хотя финансирование проекта мотивировалось прежде всего необходимостью борьбы с биотерроризмом. Руководящий центр группы располагался в Нью-Йорке, но были еще и малые «Канарейки», созданные при университетских больницах в Майами, Лос-Анджелесе, Денвере и Чикаго.
Свое название проект получил благодаря давнишнему шахтерскому трюку: в целях безопасности горняки брали с собой под землю канарейку в клетке — это была своего рода «биологическая система раннего предупреждения», примитивная, но весьма эффективная. Канарейки обладают крайне высокой чувствительностью к угарному газу и метану, и задолго до того, как уровень содержания этих газов в воздухе мог привести к отравлению людей или взрыву, обычно неумолчная птичка прекращала петь и начинала раскачиваться на жердочке.
В современном мире любой человек мог оказаться такой вот дежурной канарейкой. Работа команды Эфа заключалась в том, чтобы изолировать переносчиков инфекции, как только они прекращали «петь», распознать заболевание и предотвратить его распространение.
— А что случилось, Эверетт? — спросил Эф. — В самолете кто-то умер?
— Они все мертвы, Эфраим, — ответил директор. — Все до единого.