Лекция: ФУЦЗЯНЬ 2 страница

Когда караван продолжил путь в сторону красных гор Сычуани, спор о великом поэте продолжился. Говорил торговец железом:

— Если он чист Душой, словно алмаз, зачем так покончил с жиз­нью? Зачем бросился в воды Мило? Боги не любят такие жертвы!

Говорил гончар:

— Великая скорбь была на его сердце! Скорбь и печаль об утра­ченной родине, которую захватили воины царства Цинь.

Говорил седельщик:

— Река позвала его! Река Вечности! Что ему Боги и их суждения?

Он сам был человеком Неба! Сам решил вернуться домой! Говорил гончар:

— Все заранее предопределено Богами — кто и когда родится, кто и когда уйдет на Небо.

Фуцзянъ

Фатум есть фатум.

Говорил оружейник:

— Если все предопределено, то, значит, я хочу и выпью вина!

Кому еще Небо сегодня сказало о хорошем вине из Аньхоя?

Идущие засмеялись и достали свои деревянные чаши. Вскоре полилось терпкое, играющее на солнце, красное вино по чашам, желудкам, головам.

Кто-то достал цитру. Кто-то запел. Кто-то пустился в пляс.

Бодхи думал:

—Хорошим человеком был поэт Цюй-Юань, если даже через столь­ко лет вызывает в людях радость, смех и гордость за свою страну.

На закате усталого серебристого дня, в час, когда сквозь печаль улыбающейся осени можно увидеть мгновение Великой Пустоты, ца­ревич сидел на вершине Белой Горы, на вершине Миньцзян и видел плывущие внизу, в дымке храмы и пагоды, говорящие с ветром, дерев­ни и страстные поля, ждущие крестьян, ясные озера и дороги-змеи, убегающие в холмы.

Бодхи встал и начал свои ежедневные занятия. Вначале — искусство космического дыхания — Пранаяма. За Пранаямой царевич медленно, затем, ускоряясь, проверил се­годня удары ногами снизу-вверх, удары ногами в прыжке вверх.

Каждый день, обучаясь в дороге у людей, животных, птиц, змей, он менял второй или третий слой занятий.

Основным всегда оставалось искусство дыхания.

Монахи храма Будды Амитабы сказали, что паломники с Запада направились в Цюаньчжоу.

Среди полей сахарного тростника и апельсиновых садов шел ца­ревич по дороге, проложенной во времена троецарствия — Саньго.

Вначале дорога шла вдоль побережья, сплошь изрезанного за­ливами и бухтами.

Потом начались подъемы и спуски по горам и холмам.

Множество рек пересекало местность Фуцзянь.

Здесь было много буддийских храмов и ступ.

Много приезжего люда, рыбаков, охотников, собирателей меда.

Фуцзянъ

И еще больше — садов. Банановые рощи сменяли персиковые сады. Ореховые леса переходили в сливовые. Сливовые заросли обнимались с вишневыми.

Подходя к Цюаньчжоу, Бодхи проходил через деревню Каныии, где крестьяне уже сотни лет приготовляли различные лаки для вель­мож столицы Нанкина.

Возле харчевни его остановили трое старцев — старейшин де­ревни.

— Путник, мы просим тебя разрешить наш спор.

— Говорите.

Бодхи пошел за стариками, и они привели его ко двору местного гадателя.

Во дворе стояла глиняная фигура Будды, сидящего в асане Ло­тоса. Вокруг фигуры толпились крестьяне и о чем-то говорили, раз­махивая руками.

Второй старец подошел к скульптуре и поднял руку.

Мгновенно наступила тишина.

— Монах, проходивший через нашу деревню, вылепил глиняного Будду и сказал нашему гадателю — бери, это твое!

А люди деревни хотят поставить его во дворе деревенского храма. И как нам быть?

Воля монаха священна, но и наше желание попасть в Западный Рай велико.

Потом Будду невозможно будет передвинуть.

Бодхи, недолго думая, подошел к статуе Будды и ударил ее но­гой. Тысяча осколков и комочков глины разлетелись веером по двору гадателя.

Крестьяне ахнули и схватились за головы.

— Будда у вас между пальцами. Он в ваших глазах и волосах.

Зачем вам делить то, что есть у каждого?! Крестьяне задумались и согласились. А когда согласились, то обрадовались.

Бодхи хотел уже уходить, как к нему обратился третий старей­шина села.

—- Я узнал тебя, путник.

Фуцзянъ

Ты —■ Да-Мо, человек с Запада, который может творить чудеса. Помоги нам советом.

— Что еще, старик?

Старик повернулся к землякам и кивнул головой. Двое крестьян бросились со двора и вскоре привели женщину, крепко связанную бамбуковой веревкой. Старик подошел к ней и потрогал жгуты.

— Эта женщина населена Духами. Мы собираем два урожая риса в год.

Когда наступило время второго урожая, случилось наводнение, а она убрала свой рис раньше.

Значит, она знала и вызвала бурю на реке.

Женщина молчала.

Волосы ее растрепались. Глаза горели огнем бессилия.

Бодхи приказал развязать ее.

Потом он подошел к старейшине и что-то сказал ему тихо.

Старик ушел, а все остались стоять во дворе храма.

Вскоре старик пришел, в руках у него была небольшая шкатулка.

Бодхи взял ее в руки.

— Женщина, скажи, что в этой шкатулке?

— Яблоко. Зеленое яблоко.

Бодхи открыл шкатулку и достал оттуда зеленое яблоко. Второй раз в этот вечер ахнули от удивления крестьяне. Бодхи поднял руку — и шум стих.

— Как ты догадалась? Говори — от этого зависит твоя жизнь.

— Все просто.

Когда Вы брали в руки шкатулку, там что-то перекатилось.

Это не банан и не цветок.

Круглое может быть гранатом, персиком, яблоком.

Но за шкатулкой ходил старик Ли-Ван. А его дом через дорогу.

Все знают, что в его саду сейчас растут зеленые яблоки, кото­рые он выращивает специально для лечения головокружения своей жены.

Все были поражены простотой объяснения.

— Слушайте меня, крестьяне!

Эта женщина обладает даром внимания и сосредоточенности. Она не колдунья, и нет в ней злых Духов. Я советую вам обращаться к ней за советом, так как в ней живет Истина и честность.

^

Фуцзянь

Когда женщина уходила со двора, крестьяне смотрели на нее с уважением.

Бодхи направился из деревни в сторону большой дороги, веду­щей в Цюаньчжоу.

Среди крестьян, везущих на повозках в город капусту, горох, перец, яблоки и персики, шли или ехали верхом воины, торговцы и бродячие актеры.

На улицах города, куда прибыл в сумерках Бодхи, было оживлен­но и суетливо.

При свете фонарей в харчевнях, на площадях, у повозок люди ужинали, благословляя Богов за дарованный рис, рыбу и овощи.

К часу первой ночной стражи царевич нашел даосский храм, о котором ему говорил монах из Гуйчжоу.

Ученик настоятеля угостил его ужином.

— Правитель города — большой любитель представлений. Он созвал актеров со всего Юга.

Если ты хочешь найти актера Ю-Сина, то иди во дворец. Там сегодня будет много людей, можно затеряться в толпе.

— Я иду во дворец.

Город, где начинались игры мастеров,

шумел, гремел, радовался.

Бушевал всеми красками радуги.

Люди били в барабаны, гонги, дойры.

Люди пели, плясали, хлопали в ладоши.

И трепетали на ветру флаги.

И звенели на площадях флейты.

И сверкали вокруг тысячи цветных фонарей детства.

Люди шли смотреть искусство.

Это не были игры греков, где любовались собой и своей силой.

Это не были игрища римлян, где унижали тело и Дух человека.

Это были игры свободного Духа.

Свободного Разума. Свободного Искусства.

Бодхи вошел-влетел в сверкающий разноцветный зал, наполнен­ный волной безумного веселящегося оркестра жонглеров из Гуаньси.

Пропустив мастеров вперед, царевич увидел большой зал, где по окружности, уходящей вверх, сидели

Фуцзянь

правитель, советники, вельможи, судьи, герои, гости, жены, наложницы, танцовщицы. Напротив правителя сидели люди Сы-Минь. Люди четырех народов, ученые, крестьяне, ремесленники, торговцы. Остальные семь кругов занимал смех. Смех детей, женщин, стариков. Смех мудрецов, воинов, поэтов. Смех полей, лесов, гор и рек.

Бодхи сидел на ступенях лестницы, покрытой красным ковром, рядом со скамьей, где сидели орущие, чумазые брат и сестра. Это были нарядные дети. Это были удивительные дети! Они успевали одновременно

смотреть представление, восхищаться, спорить, ругаться, плеваться, есть сладкую вату, есть сладкий пирог, хлопать царевича по ноге, совать ему в лицо игрушку — и вновь смеяться, бояться, хохотать и есть одновременно вату, мороженое и пирожное.

Вначале выступали акробаты и жонглеры мечами и шарами. Их сменили эквилибристы и канатоходцы. В перерывах карлики и уродцы смешили публику. Затем артисты из Гуйчжоу показали Танец с Семью Подносами. Фокусники показали Превращение Рыбы в Дракона. Вместе с ними по залу ходили глотатели мечей и огня, мастера изображать животных и заклинатели змей.

Затем вышли артисты из Цзянси.

Они показали дрессированных обезьян и медведей, танцующих рыб и марширующих муравьев.

Фокусники «прятали» людей, спали на стене и превращали кожа­ные ремни в змей, туфли — в кроликов, а из пустой чаши доставали цветы лотоса.

Акробаты из Сычуани создали пирамиду из восемнадцати чело­век, танцевали на веревке с чашами воды на голове.

Один из них стрелял из лука с завязанными глазами, точно по­падая в цель.

6 Горы Дзэн

Фуцзянь

В первый день Бодхи не нашел актера в громадной толпе зрите­лей, и ему пришлось идти на второе представление.

Актеры из Гуандуна показали представление «Легенда о Муме-не», где сын спустился в ад, чтобы спасти свою мать.

Всех зрителей поразили красочные костюмы и устрашающие маски.

Действо сопровождалось пением, грохотом барабанов и гонгов, хлопаньем трещоток и музыкой флейт и цитры.

После обильного ужина все смотрели представление кукольного театра «Лысый Го».

Царевич прошел в малый зал, где готовились артисты, и увидел там множество людей.

Куклы и люди смешались здесь, словно масло в рисовой каше.

Перчаточные, ситцевые, куклы-тени, тростевые — куклы пора­жали своей красотой, благородством и изяществом.

В углу залы, среди людей, покрывающих лицо румянами, нашел Бодхи актера-кукловода, который сказал ему, что актер с символом двух рыб находится в оранжевой палатке во дворе дворца.

На обширном дворе правителя было многолюдно и весело.

Нервно бегали распорядители представления.

В прыжках метались слуги знатных вельмож.

Бойко кричали актеры, созывая собратьев, и, заглушая их крики, с упоением гремели барабанами и дудками оркестры из провинций.

Хаос-ожидание дополняли бойкие тррговцы водой, халвой, сла­достями и пирожками, которые ходили, созывали, бранились, торгова­лись, обходя ревущих ослов в разноцветных попонах и величественно жующих верблюдов, косящихся на разноцветные фонари, на желтые плошки-лампады, на драконы-факелы.

Воздух вечера был пропитан-насыщен искрящейся на свету пы­лью, запахом пудры, цветов, масла и вина.

Бодхи шел среди красных, синих, зеленых шатров, где актеры переодевались и покрывали лица румянами.

Мимо него провели двух громадных медведей, четырех смеющих­ся обезьян, цветных кошек и козу с собакой на спине.

Царевич шел, стараясь не задеть жонглеров и акробатов, готовя­щихся к выступлению.

Фуцзянь

Старик пронес мимо него шар, в котором сидела маленькая де­вочка. Девочка смеялась, глядя из шара на двух обезьянок, танцую­щих на шесте акробата.

Увидев оранжевый шатер с эмблемой двух целующихся золотых рыбок, Бодхи вошел в него — и сразу все понял.

Актеры, муж и жена, были убиты.

Юноша в костюме из шелка сидел на скамье, склонив голову и руки на колени.

За раскрытым коробом с куклами лежала юная девушка, похожая

на подростка.

Они лежали, словно сломанные куклы.

Бодхи положил их рядом.

Юные влюбленные отдали свои жизни, ничего не сказав о пере­водчике сутр из Рангуна.

По лицам юных молодоженов было видно, что они сильно люби­ли друг друга.

Царевич взял из бамбукового короба две куклы и положил их между телами.

Это были Принцесса и Отшельник.

Внезапно Бодхи замер.

Обжигающий красный шар мелькнул перед глазами. Его голову, волосы, кожу, его мозг пронзили тысячи и тысячи горящих игл. Запахло гарью… Запах проникал в десны и зубы. Проникал горя­чими камнями реки без воды.

В лабиринте мозга царевича бил Небесный Барабан.

И вспомнил царевич —

засуха пришла в красные джунгли. Жажда.

Десятилетний мальчик полз по высохшему руслу Оленьего Ручья.

Полз из последних сил.

Вдоль звериных троп лежали туши мертвых животных.

Пахло дымом горящих деревьев.

Пахло гарью безысходности.

Мальчик цеплялся за желтую высохшую глину,

поднял глаза к небу.

— Где ты, Богиня джунглей?

Где вы, Боги воды, деревьев, гор, камней? Где вы, Боги?

Темно-фиолетовая туча закрыла солнце.

Фуцзянь

Глаза величиной с гору смотрели на него.

Из глаз текли слезы.

Нет! Это не слезы. Это капли дождя.

Дождь хлынул с небес! Вода! Священная вода! Слезы Богов!

Бодхи встряхнул головой.

Перед ним лежали мертвые влюбленные.

Пустой короб. Куклы. Румяна. Цветы.

Внезапно все вокруг Бодхи стало расплываться.

Тысячи запахов со всех сторон неслись ему в мозг.

По телу пробежала дрожь. Царевич превращался в зверя.

Он вбирал в себя природу разделенного мира.

Становился сущностью мира.

Таким его приняли в стаю обезьяны.

Так он убил ягуара. Так он стал сыном джунглей.

Корни деревьев, сплетение лиан. Жара и пыль. Кровь и шерсть. Рычание и великая жажда. Удары лапы и когтя.

Все просыпалось в нем, и не было теперь пощады вставшему на его пути.

Из тысячи запахов Бодхи уловил запах убийц. Их было трое.

И он побежал. Теперь, пробегая сквозь толпу, он видел все, и только то, что нужно. Его вел запах врага.

Поднялись на дыбы встревоженные скаковые лошади.

Завопили испуганные черные обезьялы.

Внутри здания, на арене, неожиданно зарычали и поднялись на задние лапы медведи.

Животные чувствовали — зверь! Вожак!

Он здесь! Он рядом! Он свободен!

И захрипела в клетке тигрица,

и птицы стали биться о стены клеток.

Бодхи стремительно двигался в сторону темного, страшного сплетения улиц, улочек, стен, переулков портового городка на холме, вблизи пристани.

Под ногами чавкала грязь.

Ветер с моря перебивал запах убийц запахом рыбы и соли.

hjo Бодхи не останавливался.

Фуцзянь

Сейчас он был пантерой, рысью, ягуаром.

Терпкий запах крови и пота вел его по узким улочкам, среди на­громождения многоярусных домов, пропахших рыбой, водорослями и кальмарами.

Внезапно Бодхи остановился.

Слева от него находился длинный деревянный двухэтажный дом. С места, в прыжке Бодхи ящерицей прицепился к стене и бесшумно поднялся на крышу.

Убийцы были под ним. Он слышал их разговор.

Высоко подпрыгнув, Бодхи проломил крышу и вместе с обломка­ми черепицы, балок и перекрытий полетел вниз.

Оказавшись на полу, он сразу же нанес два удара раздирающей лапой тигра.

Двое в черном с разбитыми черепами отлетели в стороны, ломая бамбуковые перегородки.

В глубине комнаты, в маске Прокаженного стоял вожак тайных убийц.

Его прикрывали восемь рослых воинов в черных одеждах.

Вожак захрипел, и его слуги, вытащив мечи, ножи и топорики, бросились на Бодхи.

Они бросились на царевича, не зная, что перед ними стоял зверь красных джунглей.

Высоко подпрыгнув в воздухе, Бодхи стал наносить удары, про­ламывая черепа и распарывая животы.

Словно страшная тень, он вращался вокруг них, и с каждым пово­ротом и рычанием валилось на пол искореженное тело врага.

Тело Бодхи было телом зверя, вобравшего в себя свирепость ге­парда, силу тигра, гнев буйвола. На него бросились двое. Меч прошел по дуге — и горло первого было пробито снизу

вверх.

Копье пролетело мимо, а крученый удар пробил затылок

второго.

Еще двоих убил Бодхи в прыжке двойным ударом ног и третье­го — ударом прямой ладонью в живот, сидя на одном колене.

Фуцзянь

Река сметает все на своем пути — она не размышляет.

Это природа — это движение хаоса!

Так и сейчас — удары, повороты, прыжки —- все было движением хаоса! А хаос — высший порядок, уходящий за пределы понимания обычного разума. Это сверхгармония!

Свободное течение Космической Реки.

Как улыбка и танец ребенка на весеннем лугу. Как полет птицы.

Как поцелуй влюбленных и бессмысленный разговор, являющий язык великого смысла соединения.

Теперь вожак был напротив царевича.

Его тень скользила вправо, а удар зигзагообразным мечом он на­нес слева.

И как только блеснуло лезвие клинка, Бодхи понял — это колдун из пустыни Такла-Макан.

Рухнула со стены лампада, и дом начал гореть.

Затрещали стены. Потолок. Балки. Перекрытия.

На улице раздались истошные крики людей, зовущих пожарную команду.

Бодхи бросился к колдуну и, увертываясь от ядовитых звездочек, заметил, как тот растворился в стене за тайной дверью. Снизу, проломив дверь, наверх бежали пожарные. Бодхи подпрыгнул и через проем-дыру оказался на крыше. Рядом были другие дома, и Бодхи побежал.

Он летел над черепичными крышами домов, словно в джунглях,

с дерева на дерево, с дерева на скалу,

вверх — вниз, влево — вправо.

Ему хватало малейшего выступа, угла, ребра стены.

Подбежав к краю крыши, вожак, не останавливаясь, прыгнул вниз, в толпу веселящихся у волшебного фонаря людей.

Прыгнул — и растворился.

Услышав детские голоса и смех, Бодхи замер на выступе крыши.

Встретив удивленный взгляд ребенка, смотревшего вверх, он от­прыгнул назад.

Рассвет был холодным. Туман с реки — молочным. Песок на берегу — мокрым.

Фуцзянь

Бодхи медленно поднялся и сделал медленный, спокойный вдох. Задержал дыхание и, почувствовав тепло в сосудах мозга, мягко вы­дохнул.

Ушла жара джунглей. В тело возвращалась сущность человека.

Человек, зверь, вода, огонь, земля, воздух — все едино.

И счастлив тот, кто чувствует это в себе.

Чувствует, что он — Пустота, рождающая все и поглощающая

все.

По воде плыли джонки рыбаков. Они появлялись из синего тума­на плавно, медленно. Так движутся руки танцовщицы.

Тишину нарушал всплеск волн. По глади воды расходились круги.

Утренняя рыба, выпрыгнув из волн, исчезла в темных глубинах реки.

В спокойствии осеннего утра царевич начал занятия по боевому

искусству.

Все было, как и тысячи лет назад — очищающее дыхание,

накопительное дыхание,

дыхание, успокаивающее разум и сердце.

Как только энергия Космоса вместе с дыханием вошла через ча­кру Сар в тело, Бодхи мягкими движениями в космическом танце Бога Шивы-Натараджи стал направлять ее по энергетическим рекам тела.

Бодхи всегда заканчивал занатия в час, когда пробуждаются

люди.

Именно в это время закрывались космические ворота, пропуска­ющие энергию Пустоты.

Царевич шел к реке.

За спиной шумел продолжающийся праздник. Рядом смеялись прохожие и дети. Кричали торговцы сладким рисом. Бодхи был в раздумье. Две рыбы — символ супружеского счастья. Умирая, юный актер зажал в руке цветок лотоса. Лотос — символ совершенства Будды — шел по рисунку пещеры вслед за рыбками.

На пристани царевич договорился с лодочниками. И теперь путь его лежал в земли Цзянси.

цзянси

Река шла между разрушенных горных кряжей, проходила по до­лине и вновь оказывалась между склонами, покрытыми зарослями бамбука.

На полях крестьяне выращивали рис и джут. На реке было много плоских, крытых лодок. В местности Шанхай Бодхи нашел людей, которые показали ему дорогу в город Лушань.

В городе Лушань был монастырь, основанный вторым патриар­хом учения Будды в Чжун-Го — мудрым Хуэй-Юнем. Это был монастырь Дулиньсы. Только туда мог пойти переводчик сутр.

Знал об этом Бодхи, и знали об этом посланные по следу наем­ные убийцы.

Золотом и кинжалами открывали они себе путь.

И вот теперь Бодхи впервые настигал их.

Прежде, чем войти в монастырь Дулиньсы, паломник должен был выйти к священному озеру Поянху, где строился буддийский храм Будды Авалокитешвары.

Бодхи шел к озеру Поянху по равнинной местности. Дорога была прямой и шла среди ровных квадратов заливаемых полей риса.

Ночь застала его в деревне, где жители изготовляли фарфоро­вые изделия.

Деревня была большая.

Деревня была закрытая.

Жители деревни по приказу чиновников императора никогда не выходили за пределы селения, чтобы тайна изготовления фарфора не была узнана лазутчиками из соседних государств.

На перекрестках дорог у входа и выхода из деревни Цзиндэчжэнь стояли дружины стражников государственной тайной службы.

Фарфор бывает синий и пурпурный. Голубой и розовый.

Красный и оранжевый. Белый и черный. Матового и землистого цветов.

Цзянси

Созданный из двух сортов белой глины, покрытый после просуш­ки глазурью, фарфоровый сосуд обжигали в большом огне.

За обжигом —г тайной из тайн — следил мастер.

Настоящий фарфор — дар Неба! Дар Богов!

Его тонкие стенки издают волшебные звуки.

Его нельзя оскорбить царапиной от меча.

Его лунный свет освещает темноту.

Его тепло согревает ладони и Душу.

Настоящий фарфор — это космическое слияние дышащей жела­нием ткачихи-земли с бушующим страстью пастухом-огнем.

Глядя на волшебное сияние фарфора, люди видели

алмазные россыпи звезд,

бескрайнее небо после весеннего дождя,

молочный туман на волшебном озере,

слезы небесной красавицы, играющей на цитре.

Ученые мужи — любители древности,

красавицы — весенние цветы,

поэты — созерцающие весны и осени,

художники — видящие незримые узоры неба

считали счастьем иметь и видеть

чаши и вазы, блюда и подносы, тушечницы и курильницы,

фигурки Богов, Бессмертных, мудрецов и героев из фарфора.

Из фарфора, сделанные людьми из деревни

мастерами огня, глины, глазури и воды,

мастерами, видящими невидимое,

видящими сердцем, видящими Пустоту.

Бодхи не стал входить в деревню.

Сложив ноги в асане Сиддхи, он сидел на холме, под куполом звездного, искрящегося, бескрайнего неба.

Шелестели влажные листья деревьев. Теплый ветер гладил шелковые волосы трав. Шумели лягушки, споря с желтой луной. Плыл в океане-Космосе корабль Земли. Бодхи смотрел на огни деревни мастеров фарфора. Он вспоминал отшельника с реки Ганга.

Худой, черный, в одной набедренной повязке, старик звонко сме­ялся, сидя на берегу реки:

Цзянси

— Огонь! Агни! Отец! Ом! Человек — это огонь!

Мужчина — огонь! Пламя, энергия, битва, дорога! Женщина — тоже огонь!

— Женщина — огонь?

— Конечно, путник! Лоно — ее топливо. Волосы — дым. Йони — пламя. Введение внутрь — угли.

Наслаждение — искры!

В этом огне женщины Боги рождают человека. Свершают под­ношение.

Человек живет столько, сколько было огня в очаге.

Когда же он умирает, его несут к погребальному огню.

Агни-отец несет его домой. Туда, где его зачали.

Огонь идет по кругу. Никогда он не исчезает.

Он есть сущность жизни! Он есть сама жизнь!

Арии это поняли сразу.

Поэтому на тебе красный плащ, путник.

Поэтому ты идешь по дорогам.

Дорогам Огня.

На рассвете царевич приступил к занятиям по искусству дыхания и искусству боя.

Затем, омыв тело в холодной воде лесного ручья, продолжил путь.

В грушевый полдень,

когда воздух заполняет аромат душистых трав,

когда деревья ждут прохладного ветра,

когда яблоки, персики, сливы накаляются в ожидании благост­ного дождя,

Бодхи вышел на южный берег озера Поянху. Семья крепких, загорелых, жилистых рыбаков укладывала на бамбуковой пристани сети в лодку.

Отец семейства, в камышовой шапке на голове и с веслом в руке повернулся в его сторону:

— Мир тебе, путник!

— Мир Вам, отец семьи!

Глядя на дальний, дымчатый берег, отмахиваясь от комаров и водяных мух, старик продолжил, улыбаясь:

— Прекрасный, спокойный день, путник.

•

Слишком спокойный день.

— Я все понял, отец!

Да пребудет g вами удача на воде.

— Да будет мирной твоя дорога!

На верхушки апельсиновых деревьев легли фиолетовые пятна

теней.

Впереди извилистой, утоптанной, рыжей тропы из кустов вспорх­нула стая разноцветных, встревоженных птиц.

Справа раздался треск сухих ветвей валежника.

Красная ящерица застыла на краю белого рубленого камня.

Внезапно на тропу, по которой шел царевич, выскочили люди в

платках, закрывающих лицо.

В руках нападавших были короткие мечи, кинжалы-крисы, топо­рики, цепи и булавы.

Нападавшие замешкались.

Бодхи на тропе не было.

Главарь наемных убийц Тао-Фын дал знак своим воинам прове­рить кусты плакучей ивы и заросли пахучего барбариса.

С высоты старого вяза вниз слетела скользящая молния-тень — и два воина в черном беззвучно упали в траву с проломленными голо­вами.

Тао-Фын, мгновенно развернувшись, нанес Бодхи вращающийся

удар мечом в живот.

Прыгнув вверх, царевич перелетел через голову главаря, нанося

ему удар ногой в затылок.

Хрустнули шейные позвонки.

Хлынула изо рта черная кровь.

Не успел упасть на землю вожак, как Бодхи снова взлетел вверх и по косой горизонтали нанес еще два смертельных удара подбежав­шим воинам в черном.

Справа перед ним встали трое с прямыми сверкающими мечами.

Слева подбежали двое, с цепью и булавой.

Не останавливая линии движения атаки, Бодхи присел в низкую

стойку шагом единорога.

Его руки схватили в траве два кинжала-криса. Еще двое рухнули в травы, пронзенные в горло. Сделав движение вперед, Бодхи резко прыгнул назад.

Сделав движение вправо, нанес два удара влево.

Трое наемных убийц корчились в траве с кровавой пеной, теку­щей из ртов.

Четвертый в прыжке хотел нанести удар ногой в лицо. Бодхи присел в растяжке и ударом змеи пробил живот нападаю­щему.

Шумели верхушки трещавших деревьев. Кричали-выли бегущие воины. Срывались на землю спелые мандарины. Свистел-надрывался злой южный ветер.

Бодхи топнул ногой, оставив глубокий след в черной земле. Уклонившись от удара булавой, он перехватил ее и воткнул руко­ятку в живот верзилы-нападающего.

В прыжке, ударом железных пяток царевич пробил одному пе­чень, второму — селезенку.

Еще двумя ударами стальной ладони сломал им шейные позвонки.

Вдоль ромашковой тропы слева и справа лежали тела наемных убийц.

Бодхи посмотрел вправо.

К нему бежали двое с топорами, а справа по склону спускался дневной дозор городской стражи.

Царевич сделал рывок к дереву, уклоняясь от летящих топоров, и вслед за этим два стремительных летящих шага навстречу бегущим.

Удар с разворота раскрытой лапой тигра в голову первому.

Удар ногой в лицо второму.

Словно раскрывающийся веер смел их с тропы в разные стороны.

Наклоняясь к воину, стонущему от боли, царевич резко ткнул его указательным пальцем в чакру Анахату:

— Молчи, воин. Не бойся.

На царевича смотрел бледный юноша-подросток. Бодхи взял его меч и хлопнул юношу рукояткой по лбу:

— Сажай свой рис и никогда не пользуйся чужим оружием! По­нял?

Бодхи еще раз ударил юношу по голове.

— Понял.

Раненый молодой человек поднял голову — на тропе, усыпанной телами убитых, никого не было.

Заходило багровое, палящее солнце за дальние, синие горы.

Черные, густые тени легли у корней апельсиновых деревьев.

Царевич поднимался на коричневый холм по извилистой дорож­ке навстречу вечернему, прохладному ветру.

На вершине базальтовой скалы, залитой белым светом громад­ной, круглой луны, среди острых обломков и диковинных валунов ца­ревич нашел ровное место для занятий по боевому искусству.

Три часа подряд Бодхи отрабатывал удары ногами с положения

Небесного Барабана.

Перед тем, как лечь спать, Бодхи, сидя в асане Мудреца Сиддху,

внимательно разглядывал диск ночного светила.

Глядя на лунные моря, на лунные кратеры и каньоны, царевич вспоминал уроки мастера Чжоу-Сина с горы Удан-Шань.

Это была черта Бодхи —

учиться всегда. Учиться везде.

Учиться без рабской стыдливости.

Учиться, не торопясь.

Понять сущность явления, а не его последствия.

Мастер Чжоу-Син был достойным Учителем.

На священной горе Удан-Шань сидели двое и пили зеленый чай.

Был прозрачный вечер.

Был багровый закат.

Небо было бескрайним. Мир был беспредельным.

Чай был вкусным, бодрящим, радостным.

Двенадцать часов подряд мастер Чжоу-Син показывал Бодхи бо­евое искусство отшельников с горы Удан-Шань.

Бодхи смотрел. Запоминал. Повторял.