Лекция: ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ПОЛИСА 4 страница
7. Делос: квартал священного озера.
Вокруг священного озера (А), теперь пересохшего, располагался район, граничивший на севере со святилищем Аполлона. За исключением небольшого храма Латоны (VI век) (В) и «террасы львов» (VII век) (С), все сооружения квартала относятся к эллинистической эпохе. Большая агора италийцев (D), построенная в конце II века, — замечательный пример закрытой агоры: большой четырехугольный двор окруженный дорийским перистилем, под которым открываются экседры и ниши со статуями. Лавки выходят на внешнюю сторону. С другой стороны большой улицы, идущей в направлении север — юг, находится святилище Двенадцати Богов (E), сооруженное в начале III века, с жертвенником перед фасадом. Восточный холм занимали беритские поседойнаисты (F). Еще севернее выделялись дом Диадумена (G) и дом Масок (Н). К северу от озера располагались две палестры: сильно разрушенная Озерная палестра (I) и сохранившаяся лучше гранитная палестра (I). Весь квартал на востоке окружен крепостной стеной Триария (К). Она была возведена по приказу римлянина Триария, легата проконсула Лукулл в 69 году до н. э. после страшного нападения пиратов, разоривших город.
Эти странники и переселенцы, где бы они ни были, тем не менее могли чувствовать себя в безопасности, имея формальные юридические гарантии, защищающие их самих и их имущество от посягательств и насилия. Эти гарантии существовали издавна благодаря учреждению статусов простатов и проксенов. Простат, или покровитель, был гражданином, выступавшим поручителем переселенца и представлявшим его интересы в суде. Проксеном назывался гражданин, назначенный другим полисом принимать прибывавших из полиса и помогать им у себя в городе, который он представлял как проксен: он в какой-то степени исполнял функции современного консула с тем лишь отличием, что принадлежал не к полису, выходцев из которого протежировал, а к полису, где проживал сам. Эти два института продолжали играть свою роль в эллинистическую эпоху. Но проксения получила особое развитие в связи с аспектом обоюдности этого института, выгодным для самого проксена. Проксен получал свою должность от чужого полиса: почет, который ему давало это назначение, часто сопровождался другими привилегиями, такими, например, как освобождение от налогов, право лично предъявлять иск в суде, право приобретения недвижимого имущества, гарантия от конфискации в качестве репрессивной меры, иногда даже пожалование гражданства со всеми следующими из этого правами. Таким образом, тот, кто по долгу службы оказывался в полисе, проксеном которого он являлся, имел существенные льготы. Понятно поэтому, что пожалование титула проксена, удостоверяемое в эллинистическую эпоху несколькими декретами, высекаемыми на камне, было важным, и предоставлял не только собственно почетную должность, но и вполне фактические привилегии, позволявшие их обладателю чувствовать себя комфортно и безопасно, находясь среди тех, кто удостоил его этой чести.
Помимо гарантий этого рода, предоставляемых лишь ограниченному кругу лиц, греками были придуманы другие юридические меры для защиты чужеземцев — двусторонние договоры, заключаемые между полисами и обозначаемые термином символа. Они должны были определять границы действия права конфискации (конфискуемое таким образом называлось syla), общераспространенного в греческом мире: оно позволяло кредиторам чужеземца, находившегося вне пределов досягаемости, вернуть долги, конфисковав в своем собственном городе имущество какого-либо соотечественника должника на основании юридической взаимоответственности между гражданами одного полиса, что делало каждого из них ответственным за личную несостоятельность любого из своих сограждан. Всякий, кто имел торговые отношения с чужестранцами, серьезно рисковал. Страховка от этих рисков и была целью символы. Эти договоры устанавливали порядок разрешения тяжб на основе взаимности. Увеличение их числа в эллинистическую эпоху привело к определенной унификации юридической практики, которая в архаической и классической Греции различалась от полиса к полису.
8. Делос: дом беритских посейдониастов.
Община посейдониастов, «купцов, судовладельцев и кладовщиков» из Берита (нынешнего Бейрута), объединяла под покровительством морского бога Посейдона сирийских торговцев, посещавших Делос. В конце II века они построили это прекрасное здание, служившее им одновременно местом собраний, постоялым двором и складом и имевшее несколько маленьких святилищ в честь «богов предков». Через ворота и небольшой вестибюль (А), который вел на улицу, идущую вдоль южной стороны, можно было попасть в передний двор (В), окруженный с запада и востока двумя колоннадами. Западная колоннада образовала портик (С) перед четырьмя часовнями(О), посвященными трем божествам сирийских греков и римской богине. Жертвенники располагались в переднем дворе. Восточная колоннада отделяла передний двор от большого двора (Е), окруженного широким перистилем, как в частных домах. Под двором в центре была устроена большая цистерна под сводом, опирающимся на мозаичный пол. Второй двор (F) занимал северо-западный угол здания. В южной части перистиля находились места для жилья и торговли.
Такое же значение имела новая форма сотрудничества в юридической сфере между полисами, к которой зачастую прибегали в III и особенно II веке до н. э., — обращение к чужеземным судьям для облегчения задачи местных судов. Отправлять правосудие было одной из главных функций государства; что касается Афин, Аристотель подробно описал организацию народного суда в эпоху Александра (Афинская полития, 63; и след.), а Павсаний перечислил многие суды (I, 28), которые во II веке до н. э. продолжали разбирать разнообразные дела, передаваемые им в силу их особой компетентности. Поскольку не существовало специальных магистратов, то заседали и принимали решения от имени народа граждане. Так что одной из первых обязанностей гражданина бЬшо «выступать беспристрастным судьей», как гласит надпись на Косе, датируемая началом III века до н. э. Несмотря на усердие этих народных судов, случалось, что они оказывались перегруженными делами, ожидающими своего рассмотрения, или серьезные внутренние разногласия заставляли усомниться в беспристрастности граждан, призванных разрешить тяжбы между своими соотечественниками. Чтобы предотвратить эти кризисы судебного аппарата, полис, оказавшийся в трудной ситуации, обращался к другому полису с просьбой прислать комиссию, состоящую из его граждан, например трех судей и одного секретаря, чтобы образовать суд, который рассмотрел бы накопившиеся дела и который бы, стоя в стороне от местных страстей и интриг, не мог быть заподозрен в предвзятости. В особо деликатных случаях приглашались судьи из нескольких городов.
Согласно дошедшим до нас документам, выполнение этими внешними судами их задачи, как правило, вызывало удовлетворение. В соответствии с обычаями предков они старались прежде всего примирить стороны, а в случае неудачи выносили решение, которое — поскольку они были чужеземцами — воспринималось как беспристрастное и, следовательно, справедливое. Чтобы отблагодарить их за оказанные услуги, принимавший полис к их отъезду издавал декрет, предоставлявший им почести и привилегии, такие как проксения, право гражданства, различные освобождения от налогов и гарантии неприкосновенности имущества, право приобретения земли и другие льготы. Эти декреты высекались на стелах, которые устанавливались в общественных местах: здесь их было найдено большое количество. Они позволяют оценить, насколько распространился этот собственно эллинистический обычай, который способствовал установлению дружественных связей между полисами одного региона, которые давали друг другу доказательство обоюдного доверия.
* * *
Эти связи могли принимать форму соглашений не только между полисом и отдельными чужеземцами или группами чужеземцев, но и между одним полисом и другим полисом или группой полисов. Понимание силы союза стало острее, чем раньше, в связи с тем, что создание крупных царств все больше угрожало независимости греческих полисов. Осознавая свою слабость, некоторые маленькие полисы объединялись, чтобы образовать одни большой. Благодаря этому процессу, называемому синойкизм, в архаическую эпоху родились Афины, в классическую — Родос и Мегалополь в Аркадии. В эллинистическую эпоху это иногда происходило под давлением государя, который принуждал несколько соседних городов объединяться в одно целое. Так, например, Лисимах, согласно Павсанию (I, 9, 7; см. также VII, 3, 4–5), «с помощью синойкизма расширил город Эфес до самого моря, как он выглядит сегодня: он переселил туда жителей Лебеда и Колофона, уничтожив оба эти полиса. Так что поэт Феникс оплакал в ямбических стихах „взятие Колофона”». Менее жесткой процедурой был договор полисов, устанавливающий между ними общее гражданство; это называлось симполития. Таким образом, например, во II веке до н. э. поступили два небольших соседних полиса в Фокиде — Стир и Медеон, а в Малой Азии — Милет и карийские полисы Миласа и Гераклея Латмийская, которые расширили свою территорию, поглотив смежные мелкие полисы. К этим союзам применялся, правда редко, термин гомополития: например, к заключенному соглашению между островом Кос в Додеканесе и соседним островом Калимной во времена Птолемея Сотера; в этом случае Калимна становилась определенным образом зависимой от Коса и отказывалась в его пользу от всякой политической инициативы. Надпись не воспроизводит самого соглашения, но указывает, при каких условиях была принесена торжественная клятва, связывавшая два сообщества, и передает формулировку этой клятвы, которая знакомит нас с содержанием договора. Здесь мы видим еще раз, что любой публичный акт требовал одобрения богов, которые были порукой соблюдения договора.
Увеличивается число соглашений об изополитии, уже известных в классическую эпоху, но теперь заключавшихся чаще. Согласно им, граждане договорившихся полисов, переселяясь одни к другим, пользуются теми же правами, что и граждане принимающего полиса: эти соглашения устанавливали, таким образом, «гражданское равенство», на что указывает обозначающий их термин, а именно «потенциальное гражданство», которое реализовалось лишь в случае переселения гражданина в другой полис, который заключил договор. Изополития могла устанавливаться между двумя и более полисами, даже между полисами и союзом полисов: в этом последнем случае участникам соглашения предоставлялось гражданство союза, а не отдельных его полисов. Договоры изополитии заключались часто: так, например, Афины имели такое соглашение с Родосом и Приеной, Милет — с несколькими полисами Малой Азии, Кирена — с островом Тенос в Кикладах. Как видим, эти соглашения могли связывать не только соседние полисы, но также государства, сильно отдаленные друг от друга.
Помимо этих двусторонних обязательств, которые устанавливали тесные отношения между отдельными полисами и при этом, за исключением договоров синойкизма и симполитии, в целом не посягали на традиционную независимость греческих государств, в эллинистическую эпоху наряду с крупными монархиями наблюдался расцвет уравновешивающих их союзов и лиг (два равнозначных термина для передачи соответствующего греческого слова), объединяющих в одно целое полисы одного региона, которые были связаны общими традициями и интересами. Конечно, такие союзы существовали и раньше, особенно в пограничных и окраинных областях: в Фессалии, у магнетов (в заливе Воло), в Халкиде, в Эпире, в Аркадии уже были известны образования такого рода, которые назывались койнон, то есть «общность». Эти общности объединяли либо городские агломерации, либо «народы», или племена, сохранявшие общие традиции и имевшие общую историю. Форма организации, варьирующаяся в зависимости от региона и эпохи, была своя у каждого койнона, который называли по географическому термину, охватывавшему всех участников: например койнон фессалийцев, или халкидонян, или молоссов (часть эпиротов), или, наконец, магнетов. Беотия при доминирующем влиянии могущественного полиса Фивы тоже образовывала союз беотийцев, федеральные институты которого контролировали фиванцы: она пережила сражения при Херонее и разрушение Фив после их мятежа против Александра. С другой стороны, такие сильные полисы, как Спарта и Афины, с помощью системы военных альянсов устанавливали фактический контроль над союзными городами. «Лакедемоняне и их союзники», как именовался Пелопонесский союз, объединялись под властью Спарты только в случае войны: их связывали только двусторонние договоры, заключенные между Спартой и другими заинтересованными полисами, без создания каких-либо общих федеральных институтов. Афины после персидских войн создали морской Делосский союз, который очень быстро стал инструментом доминирования над союзными полисами. После его развала в 404 году до н. э. Афины предприняли новую попытку, создав в 377 году до н. э. Морской союз, имевший зачатки федеративной организации; он тоже распался через несколько десятилетий. Коринфский союз, созданный Филиппом II Македонским, был долговечнее постольку, поскольку политические цели македонских правителей требовали такого инструмента. Позже Эллинский союз, основанный Антигоном Досоном, объединил не полисы, а конфедерации полисов, которые в то время стали очень значимыми, — беотийцев, фокидийцев, локридов, эпиротов, акарнанцев, ахейцев, эвбейцев, фессалийцев. Впрочем, этот союз был эффективен лишь некоторое время и исчез незадолго до поражения Филиппа V при Кеноскефалах (197).
Другое дело крупные Ахейский и Этолийский союзы, сыгравшие в эллинистической истории наиважнейшую роль. Это были поистине федеративные организации со своими политическими институтами, со своей армией, с общим гражданством, с собственными финансами и, естественно, с федеральными святилищами, религиозный авторитет которых обеспечивал солидарность полисов — участников Союза. Они были способны разрабатывать и вести последовательную и самостоятельную внешнюю политику, проводить значительные военные операции, внушать другим уважение и страх. Только они в какой-то мере могли противостоять крупным монархиям: роковой удар им нанесли не эти последние, а могущество Рима. В эллинистической Греции они стали единственной серьезной попыткой разрешить с помощью оригинальной политической структуры острую проблему выживания греческих полисов как независимых государств с их ограниченной территорией, со своим немногочисленным населением, проблему, которую вызывали соперничество между ними и посягательства со стороны царей. Рассмотрим подробнее эти два союза.
Ахейский союз возник раньше: первоначально он объединял двенадцать полисов, позже их число сократилось до десяти, все они располагались на северо-западе Пелопоннеса, вдоль Патрасского залива и на южном побережье Коринфского залива. Легенды, подробно изложенные Павсанием в начале книги VII его «Истории Эллады», посвященной Ахайе, рассказывают, как ахейский народ, считавшийся родственным ионийцам, занял их регион, заставив этих последних укрыться в Аттике, а затем в Малой Азии. Эти предания, несомненно, отражают факт изначальной этнической общности населения Ахайи. В традициях греческого мира они имели первостепенное значение. Так же у них были общие для всех культы Зевса Гамария, святилище которого находилось близ города Эгиона, и Деметры Панахайи («всеахейской»). И историк Полибий, и Плутарх в своем «Жизнеописании Арата» достаточно полно рассказывают о блестящем периоде в истории Ахейского союза в III и II веках до н. э. Между 251 и 214 годами до н. э. им руководил Арат: благодаря его инициативам, его энергичности и политическому чутью, союз после долгого затишья около 280 года до н. э. был трансформирован в сильное федеративное государство значительных размаров: Сикион, Коринф, Эпидавр в Арголиде, Мегары за Истмийским перешейком объединились в союз, который, таким образом, распространил свое влияние на большей части Пелопоннеса, намереваясь использовать совместные военные силы против Спарты, которую до сих пор подозревали в желании восстановить свою гегемонию на полуострове, против Антигонидов в Македонии и их политики, нацеленной на контролирование всей Эллады, и, наконец, против Этолийского союза — конкурирующей конфедерации, которая господствовала в Западной и Центральной Греции.
Ахейский союз имел тогда настоящее федеративное устройство, которое давало жителям входивших в него полисов общее гражданство, что не отменяло права гражданства, которым они обладали в своих собственных городах. Среди институтов Союза, аналогичных институтам классического полиса, было собрание, открытое для всех граждан старше тридцати лет. Оно собиралось вплоть до 188 года до н. э. в Эгионе, игравшем роль федеративной столицы. Здесь проходили обычные заседания по определенным дням и экстренные заседания, созываемые магистратами, когда того требовала внешнеполитическая ситуация. Решения собрания подготавливались советом (буле) и исполнялись федеральными магистратами, избираемыми собранием. Самым главным магистратом был стратег, который с 255 года до н. э. исполнял эту должность в единственном лице. Он был настоящим главой Союза, управлявшим его политикой и командовавшим его армией. Избираемый на год, он мог быть переизбран после годичного перерыва: это положение позволило Арату переизбираться семнадцать раз за свою долгую карьеру и благодаря этому оказывать на судьбу Ахейского союза определяющее влияние в течение тридцати с лишним лет. Таким образом, это устройство, принципы которого формально были демократическими (Полибий не устает расхваливать его организацию, [особенно см.: II, 37–38], за предоставляемые ею гарантии свободы, равенства и согласия как между отдельными гражданами, так и между полисами), тем не менее обеспечивало преемственность отправления власти и следование далекоидущим планам, что приравнивало Ахейский союз к современным ему монархиям.
9. Этолийский и Архейский союзы в Элладе.
Действительно, личные убеждения Арата и тенденции, как правило выражаемые обществом посредством собрания, ориентировали политику Союза в строго консервативном направлении — мы это прекрасно видели в борьбе против Клеомена и против его политики социальной реформы. Но несомненно то, что в этой системе деятельность глав Союза отвечала желаниям их избирателей: еще одно лишнее доказательство того, что понятие демократии в Античности отличалось от нашего представления о ней, поскольку это общество, как и во всех греческих полисах, на деле составляло лишь меньшинство населения.
Этолийский союз тоже был организован в эллинистическую эпоху. Между Локридой Озольской на востоке и рекой Ахелой, которая на западе отделяла этолийские племена от Акарнании, они населяли на северном побережье залива Патрас гористую местность, пригодную для сельского хозяйства только в долинах и в низине, занимаемой озером Трихония. Болотистый берег, на котором сегодня находится город Миссолонги, не имел портов, а только лагуны, простиравшиеся вдоль моря. От Тимфреста до Эты высокая и обрывистая горная цепь преграждала проход в долину Сперхея в направлении к Эгейскому морю. Эта изолированная страна, лежащая в стороне от всех путей сообщения, за исключением ведущего на северо-запад к заливу Арта через Акарнанию, действительно находилась за пределами эллинского мира. И тем не менее это была исконная земля легенд, известных всей Греции: Ахелой, самая крупная река Греции, была наиболее знаменитым речным божеством, символом самой воды в поэтическом языке; считалось, что герои-эпонимы этолийских городов Плеврой и Калидон породнились с родом Дороса — эпонима дорийцев, что подтверждается лингвистическим родством их диалектов; знаменитый герой Мелеагр, известный уже во времена Гомера, был сыном царя Калидона и вместе со знаменитыми героями и полубогами Тесеем, Аталантой, Ясоном, Пирифоем, Пелеем, Кастором и Поллуксом и другими, пришедшими со всей Эллады, устроил охоту на калидонского вепря, шкура которого была помещена в храм Афины Алей в Теге, в Аркадии, где ее, всю изъеденную молью, еще видел Павсаний. Этот отделенный от континентальной Греции регион был населен горцами-пастухами и отчасти разбойниками, жившими родами в поселениях; эти последние и немногочисленные маленькие полисы образовывали федеративное государство, центром которого было святилище Аполлона в Ферме, рядом с озером Трихония. Фукидид упоминает этолийский народ, «многочисленный и воинственный, проживающий в неукрепленных и сильно разбросанных деревнях, использующий только легкое оружие», большинство которого «говорило на непонятном наречии и, ходили слухи, ело лишь сырую пищу» (III, 94). Эти грубые и нецивилизованные люди тем не менее в 426 году до н. э. нанесли жестокое поражение афинскому военачальнику Демосфену, опрометчиво напавшему на них. Эти воинские качества не были утрачены ими впоследствии и позволили Этолийскому союзу занять в Греции первостепенные позиции в III веке до н. э.
Организация Союза, известная нам только относительно эллинистической эпохи, была схожа с устройством Ахейского союза и также переносила на федеральный уровень типичные для полиса институты. Собрание, заседавшее регулярно два раза в год, не считая чрезвычайных заседаний, было открыто для всех граждан. Оно решало главным образом проблемы внешней политики. Совет, состоявший из делегатов, число которых зависело от численности населения представляемого ими полиса или племени, назывался синедрионом (синедры — «заседающие вместе»). Он избирал внутри себя более узкий совет — аподектов, которые разрабатывали политику Союза, и магистратов, которые ее исполняли. Во главе их находился стратег, обладавший верховной властью, бывший эпонимом и главнокомандующим армией, он избирался на год и имел право переизбираться только после определенного перерыва. При нем находились командующий конницей (гиппарх ), агонотет, в обязанности которого входило следить за организацией религиозных церемоний и федеральных праздников, секретарь для ведения архивов и финансовые магистраты. Койнон этолийцев имел федеральное гражданство, притом что в полисах сохранялось свое право гражданства. Это федеральное гражданство было удобно для принятия в союз новых государств, которые не имели с ним общих границ. В этом случае он заключал с ними договор изополитии, который предоставлял жителям нового участника право гражданства в любом из этолийских полисов. Чтобы стать полноправным этолийцем, нужно было, чтобы эти союзники помимо федерального гражданства получили право гражданства в одном из этих полисов. В обмен полисы или соседние с Этолией конфедерации, например некоторые полисы Акарнании, Локрида Озольская (называемая также западной), Дорида (или континентальные дорийцы), Энида и долопы и постепенно полисы Фессалии и Фокиды и Локрида Опунтская смогли войти в Союз по договору симполитии, который устанавливал более тесные юридические и конституционные связи.
Одним из главных преимуществ, которые давал статус члена Этолийского союза, была асилия — привилегия, которая, как мы видели, обычно предоставлялась вместе в проксенией и правом гражданства, частью которых она, по правде говоря, являлась. Мы говорили, что асилия защищала частных лиц от применения к ним репрессивных мер (syla ). Но помимо этого, она защищала неприкосновенность имущества и самих частных лиц в пиратских операциях; вспомним, что этолийцы занимались разбоем в широких масштабах не только на побережье Ионического моря, но и глубоко внутри своей собственной страны вплоть до Эгейского моря. Таким образом, некоторые приморские полисы, такие как Амбракия в заливе Арга, остров Кефалления на входе в залив Патрас, остров Кеос в Кикладах, Аксос на Крите, Лисимахия во Фракии, Киос на Пропонтиде, Халкедон на Боспоре и даже — в Анатолии — Магнесия на Меандре и Гераклея на Латме добивались вхождения и вошли в Этолийский союз, который таким образом весьма существенно расширил свои первоначальные границы за пределами континентальной Греции.
Из недавно обнаруженного документа явстует, как Этолийский союз по неоспоримому праву защищал интересы одного из своих участников, территориально не относящегося к Эголии. Около 206 года до н. э. небольшой город Китинион, расположенный в маленькой Дориде, к северу от гор Парнаса, оказался в сложной ситуации: землетрясение когда-то частично разрушило его стены, а двадцать лет назад царь Македонии Антигон Досон, рассорившись с этолийцами и их союзниками и воспользовавшись отсутствием в Китинионе войск, которые отбыли на защиту Дельфийского святилища, расположенного с другой стороны Парнаса, занял Китинион, снес остатки укреплений и предал город огню. Китинийцы, чтобы восстановить свой небольшой полис, который они считали «наиважнейшим в Дориде», должны были прежде всего возвести стены — обязательную защиту для любого города греческого мира в те тревожные времена. Но это восстановление требовало огромных расходов, а маленький полис со своей крошечной гористой территорией не имел ресурсов. Тогда он воззвал к солидарности дорийских полисов, находящихся вне дорийской метрополии, и отправил посольство за моря, а Малую Азию — в Ксанф, крупный город Ликии, жители которого считали себя дорийцами. Замечательная мраморная стела, найденная в Ксанфе, в храме Латоны, особо почитавшейся в этом полисе, знакомит нас с документами этого посольства: с декретом ксанфян, в котором они извинялись за то, что могут предложить Китиниону лишь относительно скромную помощь; с декретом этолийцев, который именем Союза уполномочивал делегатов, посланных дорийцами в родственные полисы и к царям Птолемею IV и Антиоху III; с грамотой магистратов и синедров Этолийского союза, вверяющих китинионийских послов милости ксанфян и умоляющих этих последних великодушно откликнуться на их просьбу; и, наконец, с длинным письмом китинионийцев, излагающих свое дело народу Ксанфа и просящих его о помощи. Совокупность этих прекрасно сохранившихся текстов на греческом языке в сто две строки, сообщают нам множество новых деталей об истории, институтах, верованиях, диалектах упомянутых в них полисов и об их отношениях с лагидскими и селевкидскими правителями. Остановимся здесь только на том, каким образом этолийцы участвовали в этом деле: роль, которую они сыграли, оказалась решающей. Именно от них прибыли в Ксанф послы Китиниона: они поддерживали это предприятие декретом этолийского койнона, который позволял всем отправленным в другие полисы и к царям послам говорить от его имени; они присовокупили к этому особое аккредитивное письмо, допускающее трех членов посольства в совет и к народу Ксанфа; наконец, они подкрепили ходатайство, напомнив, что цари Птолемей и Антиох, чьи имена (особенно лагидское) были авторитетны в Ликии, тоже заинтересованы в этом деле. Жители Ксанфа были далеки от западной Греции и жили в Азии, в мире, чуждом спорам народов Этолии и Дориды с монархом Македонии. Но престиж и влиятельность Этолийского союза настолько их впечатлили, что, несмотря на очень серьезные финансовые затруднения, подробно изложенные в их декрете, они почувствовали себя обязанными постараться ради Китиниона. Ничто не могло бы лучше измерить авторитет, который завоевали этолийцы в течение III века до н. э. во всем греческом мире благодаря эффективной организации их Союза.
Особо интересно в надписи в Ксанфе частое упоминание мифических родственных связей, объединяющих между собой дорийские полисы, а также лагидскую и селевкидскую династии, каждая из которых возводила себя к Гераклу. Было бы ошибкой видеть в этих отсылках только типичную формулу договора, безосновательное утверждение, изобретенное исключительно для пользы дела. Если бы речь шла только о риторическом общем месте, отсылка к кровному родству между народами не служила бы так часто доказательством вполне конкретных ходатайств, денежных даров, дипломатической и военной помощи, и не принимались бы с такой охотой теми, кто по доброй воле снисходил к этим просьбам. Мы видим это в документах Китиниона и Ксанфа, где трое участников — этолийцы, континентальные дорийцы и ксанфяне — усиленно ссылались на родство, которое связывало их между собой, а также с Птолемеем и Антиохом; декрет народа Ксанфа особенно четок в этом отношении и очень пространно развивает более краткие сведения, содержащиеся в письме Китиниона и в декрете этолийцев. Составитель декрета Ксанфа совершает настоящий экскурс в мифологию, привлекая к делу различные легенды о героях и богах. Он возводит свое изложение к Аполлону, Артемиде и их матери Латоне, которая, согласно собственным преданиям Ксанфа и вопреки общепринятой традиции, родила двух своих детей не на острове Делос, а в самом Ксанфе, — именно поэтому Латона была избрана главным божеством и покровительницей полиса. Эти мифы воспринимались жителями ликийского полиса как уходящая в далекое прошлое историческая реальность, точно так же китинионийцы и их дорийские соотечественники очень серьезно верили в историчность генеалогий, согласно которым они вели свое происхождение от своего эпонима Дороса, в чем были убеждены и другие греки; вспомним, что в Совете Дельфийской амфиктионии крошечная и бедная континентальная Дорида обладала одним из двух голосов, отданных дорийцам вообще, тогда как могущественный Лакедемон не имел собственного голоса и представал в Совете только иногда, когда континентальные дорийцы готовы были уступить ему свое привилегированное место. Могло ли быть лучшее доказательство того, что миф и история даже в эллинистическую эпоху были весомыми аргументами, порой решающими в отношениях между полисами?