Лекция: Николас Спаркс Лучшее во мне 12 страница

Доусон обернулся, услышав, как скрипнула дверь, и улыбнулся Аманде. Темная щетина у него на лице придавала его внешности какой-то плутоватый вид.

– Привет. – Он достал стоявший у него за спиной стаканчик и протянул ей. Другой он держал на коленях. – Я подумал, что ты захочешь кофе.

– Откуда он у тебя? – спросила Аманда.

– Из магазина. Который на дороге. Насколько я понимаю, это единственное место в Вандемире, где продают кофе. Но он, наверное, хуже, чем тот, что ты пила в пятницу утром.

Аманда взяла стаканчик и под пристальным взглядом Доусона устроилась рядом.

– Хорошо спала?

– Да, – ответила Аманда. – А ты?

– Не очень, – едва заметно пожал плечами Доусон и, отвернувшись, снова устремил взгляд на цветы.

– Я заметила.

– Когда приедем к Таку, наверное, стоит помыть машину, – проговорил Доусон. – Если хочешь, позвоню Моргану Тэннеру.

– Я сама позвоню, – сказала Аманда. – Наверное, все равно придется с ним разговаривать.

– Аманда понимала, что ничего не значащий разговор – способ не говорить об очевидном.

– Неважно себя чувствуешь?

Плечи Доусона поникли, но он ничего не сказал.

– Ты расстроен, – прошептала Аманда, и сердце у нее заныло.

– Нет, – к ее удивлению, ответил Доусон и обнял ее. – Вовсе нет. С чего мне расстраиваться? – Нагнувшись, он нежно поцеловал ее и медленно отстранился.

– Послушай, – начала Аманда, – что касается прошлой ночи…

– А знаешь, что я нашел, пока здесь сидел? – перебил ее Доусон. Заинтригованная, Аманда отрицательно покачала головой.

– Я нашел клевер с четырьмя лепестками. Прямо здесь, возле лестницы, как раз перед тем, как ты вышла. Он был прямо перед моими глазами. – Доусон протянул Аманде тоненький зеленый стебелек, завернутый в обрывок бумаги. – Это к счастью, я сегодня утром об этом много думал.

Аманда уловила в его голосе тревогу, и у нее возникло дурное предчувствие.

– Ты о чем? – тихо спросила она.

– Об удаче, – ответил он. – О призраках. О судьбе.

Его слова ничуть не уменьшили ее смятения. Она продолжала внимательно смотреть на Доусона. Тот сделал глоток кофе и, поставив стаканчик, уставился вдаль.

– Ведь я чуть не погиб, – наконец выдал он. – Хотя по всему должен был погибнуть. Одного падения с высоты хватило бы. Пли взрыва. Черт, да я мог погибнуть два дня назад…

Доусон в задумчивости умолк.

– Ты меня пугаешь, – наконец сказала Аманда. Доусон очнулся.

– Весной на вышке случился пожар, – начал он и затем выложил Аманде все: о пожаре на нефтяной платформе, превратившемся в адское пекло; о том, как он, оказавшись в море, увидел темноволосого человека; как этот незнакомец вывел его к спасательному кругу; и как он снова неожиданно возник на корабле в синей ветровке, а потом внезапно исчез. Он также рассказал ей обо всем, что произошло с ним за прошлые несколько недель, – о преследовавшем его ощущении, будто за ним кто-то наблюдает, и как снова увидел того человека на причале. В конце концов он описал ей свою встречу с Тедом в пятницу, и очередное необъяснимое появление темноволосого незнакомца, и его исчезновение в лесу.

Когда он закончил, сердце у Аманды бешено колотилось.

– Хочешь сказать, Тед пытался тебя убить? Он пришел к дому Така с оружием, чтобы пристрелить тебя, и ты об этом вчера даже не обмолвился?

Доусон с видимым безразличием покачал головой:

– Теперь все позади. Я решил проблему.

– Ты выгружаешь его из машины возле вашего участка и звонишь Эби? – Аманда словно со стороны слышала, как ее собственный голос звучит все громче и громче. – Берешь оружие Эда, выбрасываешь его, и это называется решить проблему?

– Это моя родня, – проговорил Доусон, слишком усталый, чтобы спорить. – Мы решаем проблемы именно таким образом.

– Ты не такой, как они.

– Я всегда был одним из них, – возразил Доусон. – Я Коул, не забывай. Они пришли, и мы подрались, затем они снова пришли. Так мы ведем себя.

– Ты что хочешь сказать? Что эта история еще не закончена?

– Не для них.

– Тогда что ты собираешься делать?

– То, что всегда делал. Постараюсь не показываться им на глаза, по мере возможности не пересекаться с ними. Это будет не слишком сложно. Мне тут делать нечего – только машину помыть да, может, на кладбище еще раз заехать.

Внезапная мысль, поначалу жидкая и расплывчатая, начала принимать отчетливую форму, и в душе Аманды зашевелилась паника.

– Так мы именно поэтому вчера не стали возвращаться к Таку? – начала она допрос. – Ты опасался, что они будут ждать тебя там?

– Не сомневался, – сказал Доусон. – Но это не имело значения. Я вчера о них вообще не думал.

Главное – мы с тобой провели замечательный день.

– Неужели тебя не возмущает то, что они делают?

– Не особенно.

– Как это? Просто не обращаешь внимания? Даже зная, что они за тобой охотятся? – Аманда ощутила, как адреналин волной прокатился по ее телу. – Это что, тоже связано с твоим идиотским представлением о своем уделе в качестве одного из Коулов?

– Нет, – едва заметно покачал головой Доусон. – Я и не вспоминал о них, моя голова была занята тобой. С тех пор как ты впервые вошла в мою жизнь, в ней больше ни для кого нет места, потому что я люблю тебя.

Аманда опустила глаза.

– Доусон…

– А ты не должна этого говорить, – остановил ее Доусон.

– Нет должна, – настойчиво повторила Аманда и поцеловала его в губы. – Я люблю тебя, Доусон Коул, – естественно, как дыхание, прозвучали ее слова.

– Знаю, – сказал он, нежно обнимая ее за талию.

Гроза выжала из воздуха влагу, сохранив голубое небо и благоухание цветов. С крыши, правда, еще падали отдельные капли, которые приземлялись на папоротник и плющ, отчего те блестели и переливались в чистом золотистом свете. Доусон сидел, обняв Аманду, а она тесно прижималась к нему, наслаждаясь ощущением близости.

Аманда снова завернула в бумажку клевер и спрятала его в карман, затем они поднялись и в обнимку отправились прогуляться вокруг дома. Дорожку, по которой они ходили накануне, размыл дождь, а потому они шли прямо вдоль кромки цветочного поля. Они завернули за дом, располагавшийся на невысоком, но отвесном берегу реки Бэй, расстилавшейся перед ними широкой гладью, реки такой же широкой, как и река Ньюс. У берега по мелководью бродила, высоко поднимая ноги, голубая цапля. Чуть поодаль на бревне грелись на солнышке черепахи.

Они постояли так какое-то время, любуясь этой красотой. Затем медленно побрели назад к дому. На крыльце Доусон притянул Аманду к себе и поцеловал еще раз. В приливе любви она ответила на его поцелуй, но когда они наконец оторвались друг от друга, послышался приглушенный звон мобильного телефона, который напомнил Аманде, что у нее где-то есть и другая жизнь. Она медленно опустила голову. Доусон повторил ее движение, и их лбы под продолжавшийся звон телефона соприкоснулись. Аманда закрыла глаза. Казалось, этому звону не будет конца, но как только он все-таки умолк, Аманда открыла глаза и посмотрела на Доусона в надежде, что он поймет ее.

Он кивнул и открыл дверь, пропуская внутрь Аманду, которая обернулась, поняв, что Доусон за ней не последует. Доусон присел на ступеньку, а Аманда, превозмогая себя, направилась к ванной. Вынув из сумки телефон, она по пути посмотрела на «пропущенные вызовы».

К горлу внезапно подступила тошнота, а в голове бешено закружились мысли. Сбрасывая с себя одежду, она машинально стала составлять для себя список того, что ей предстоит сделать и что сказать. Включив воду, она, к счастью, обнаружила в шкафчике шампунь и мыло и, встав под душ, попыталась смыть с себя охватившую ее панику. Аманда вытерлась полотенцем, снова оделась и как следует высушила волосы, затем слегка подкрасила лицо

– минимум косметики она всегда носила с собой.

Очень быстро она заправила постель и прибралась в комнате – положила на место подушки, слила остатки вина в рукомойник и выбросила бутылку в ведро под раковиной. Подумав, не взять ли мусор с собой, она в конце концов решила оставить все как есть. Два полупустых бокала со столиков возле кровати были вымыты, вытерты и убраны в буфет. Так она заметала следы.

Но что делать с телефонными звонками? Пропущенными вызовами. Сообщениями.

Придется лгать. Мысль о том, что придется рассказать Фрэнку, где она была, внезапно показалась ей совершенно невозможной. И ей даже страшно было представить, что могут подумать дети. Или мать. Нужно было все это уладить. Нужно было что-то делать, однако внутренний голос настойчиво шептал ей: «Знаешь, что ты натворила?»

«Да. Но я люблю его», – отвечал другой.

Раздираемая противоречивыми чувствами, Аманда стояла в кухне и еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Но как раз в это время, предвидя ее смятение, в кухню вошел Доусон. Он обнял ее и еще раз шепнул, что любит ее. И Аманде вдруг показалось – хотя это невероятно, – что все будет хорошо.

В Ориентал ехали молча. Тревога Аманды передавалась Доусону, и он почел за благо молчать, хотя руль в руках держал крепко.

У Аманды на нервной почве пересохло в горле. Лишь близкое присутствие Доусона помогало ей держаться. Ее мысли, хаотично сменяя одна другую, метались от воспоминаний к планам на будущее, чувствам и, наконец, тревоге. Погрузившись в них, она едва замечала, как они проезжали милю за милей.

Прибыв в Ориентал незадолго до полудня, они проехали вдоль причала, а через несколько миль уже свернули на дорогу, ведущую к дому. Аманда несколько отстраненно заметила, как Доусон напрягся и, склонившись к рулю, стал вглядываться в тянувшийся вдоль дороги лес.

Мало того, он напрягся и стал чрезвычайно осторожным. Его двоюродные братья, вдруг вспомнила Аманда. Машина замедлила ход, и на лице Доусона отразилось удивление.

Проследив за его взглядом, Аманда повернулась в сторону дома. И дом, и гараж выглядели точно так же. Их машины стояли на прежнем месте. Но когда Аманда увидела то, что уже заметил Доусон, она перестала что-либо чувствовать. Она так и знала, что все закончится этим.

Доусон остановил машину. Аманда повернулась к нему и коротко улыбнулась, пытаясь убедить его, что в состоянии справиться с этим сама.

– От нее три сообщения, – беспомощно пожала плечами Аманда, и Доусон кивнул, соглашаясь, что она должна справиться с этим сама. Глубоко вздохнув, Аманда открыла дверь и вышла из машины, совершенно не удивляясь тому, что мать выглядит так, будто наряжалась по какому-то особому случаю.

Доусон наблюдал, как Аманда направилась прямо к дому, оставляя матери возможность, если она того хочет, последовать за ней. Эвелин, по-видимому, растерялась. Она явно никогда раньше не бывала в доме Така, который подходящим местом для дам, разряженных в кремовые брючные костюмы и жемчуга, особенно после грозы, не назовешь. В замешательстве Эвелин взглянула на Доусона. Внимательно и невозмутимо, словно реагировать на его присутствие считала ниже собственного достоинства, она какое-то время смотрела на него.

В конце концов она развернулась и последовала за дочерью, которая к тому времени уже устроилась на крыльце в одном из кресел-качалок. Доусон включил передачу и медленно завел машину в гараж.

Выйдя из автомобиля, он прислонился к верстаку, откуда уже не мог видеть Аманду. Он и представить себе не мог, что можно сказать ее матери. Разглядывая гараж Така, Доусон вдруг вспомнил, что сказал Морган Тэннер, когда они с Амандой сидели у него в кабинете. По его словам, и Доусон, и Аманда узнают сами, когда придет время прочитать письма, оставленные им Таком. И Доусон вдруг понял: Так хотел, чтобы он прочитал его послание именно сейчас.

Возможно, Так предвидел, как будут развиваться события.

Достав из кармана конверт, Доусон развернул его и, скользнув пальцем по имени Така, увидел все тот же дрожащий неразборчивый почерк, которым было написано прочитанное им с Амандои послание. Перевернув, Доусон вскрыл конверт. В отличие от предыдущего это послание занимало всего страницу, исписанную с обеих сторон. В тишине гаража, который Доусон когда-то называл своим домом, он сосредоточенно начал читать.

«Доусон!

Не знаю, как по-другому начать это письмо, кроме того, что за долгие годы я хорошо узнал Аманду. Хочется верить, она не изменилась с тех пор, как я епереые ее увидел, хотя точно никто не может этого знать. Давно это было. Вы, как многие молодые, сторонились меня, замолкали, стоило мне появиться рядом с вами. Меня это, надо сказать, не задевало. Мы с Кларой в свое время вели себя так же. Не помню, слышал ли ее отец от меня до свадьбы хоть слово, но это другая история.

Все это к тому, что я на самом деле не знаю, какая Аманда была раньше, но какая она сейчас, знаю и понимаю, почему ты не смог ее забыть. Главное ее качество – это доброта. Она умеет любить и терпеть. При этом она очень умна и красива. Аманда самая красивая женщина их тех, что когда-либо гуляли по улицам этого города, – это точно. Однако я больше всего ценю в ней доброту – прожив долгую жизнь, я знаю, как редко она встречается.

Наверное, я ничего нового тебе не открыл. Но за последние несколько лет я стал относиться к ней как к дочери, а значит, мне придется говорить с тобой, как говорил бы ее отец, а отцы мало чего стоят, если не переживают за детей. Тем более за такую дочь, как она. Ты должен знать, что Аманде больно, и думаю, уже давно. Я заметил это, когда она впервые пришла навестить меня. Тогда я надеялся, что это пройдет. Но чем дальше, тем ей становилось хуже.

Иногда, проснувшись, я видел, как она ходит туда-сюда в гараже. Постепенно до меня дошло, что одна из причин ее меланхолии – это ты. Она не могла забыть прошлое, не могла забыть тебя. Но память, поверь, вещь коварная. Не всегда воспоминания соответствуют реальности, довольно часто мы желаемое выдаем за действительность, и Аманда, судя по всему, пыталась понять, чем было для нее прошлое на самом деле. Именно поэтому я все устроил для вас таким образом. У меня возникло чувство, что встреча с тобой для нее единственный способ выхода из темноты.

Но, как я уже сказал, ей больно, а боль, я точно знаю, застит глаза и мешает увидеть вещи в истинном свете. Сейчас у Аманды очень трудный период, когда ей предстоит для себя решить кое-какие проблемы, и именно в это время появляешься ты. Вы вместе должны подумать о том, как быть дальше. Однако помни, что Аманде может потребоваться больше времени, чем тебе. Она может несколько раз изменить свое решение. Но как только вы придете к обоюдному согласию, вам нужно будет неукоснительно действовать в соответствии с ним. И даже если у вас не все пойдет как задумано, вы не должны оглядываться в прошлое. Оно способно погубить есе. Нельзя жить, постоянно сожалея о чем-то, потому что жалость высасывает жизнь. У меня при одной только мысли об этом разрывается сердце. Я начал относиться к Аманде как к дочери, следовательно, тебя воспринимаю как своего сына. И самым большим, последним моим желанием было благополучное устройство вашей жизни, счастье моих детей. Так».

Аманда наблюдала, как мать внимательно разглядывает гнилые доски веранды, словно боится, что под ее весом может провалиться пол. Затем, приблизившись к креслу-качалке, Эвелин снова засомневалась, стоит ли на него вообще садиться.

Однако она осторожно села – на самый краешек, постаравшись, чтобы поверхность соприкосновения с креслом у нее была как можно меньше. Аманда при этом ощутила приступ знакомой тоски.

Эвелин повернула голову к дочери, словно ждала, что та заговорит первой, но Аманда молчала. Она не могла сказать ничего, что сделало бы их разговор менее мучительным, а потому намеренно отвернулась и стала наблюдать за игрой пробивавшегося сквозь навес солнца.

Мать закатила глаза.

– Ну хватит, Аманда, не веди себя, как ребенок. Я тебе все же не враг – я твоя мать.

– Я знаю все, что ты скажешь, – без выражения произнесла Аманда.

– Вполне возможно, и тем не менее обязанность родителя предостеречь детей от ошибок.

– Ты считаешь мое поведение ошибкой? – огрызнулась Аманда, прищурившись.

– А как еще это можно назвать? Ведь ты замужняя женщина.

– Думаешь, я не знаю?

– Судя по всему, нет, – ответила мать. – Ты не первая женщина, которая несчастлива в браке.

И чье поведение продиктовано этим обстоятельством. Главное, что ты обвиняешь в этом других.

– О чем ты? – Аманда вцепилась в подлокотники кресла.

– Да, ты обвиняешь в этом других, Аманда, – повторила мать. – Меня, Фрэнка, а после того, что случилось с Беей, даже Бога. Ты везде ищешь виноватых в твоих невзгодах, только не хочешь трезво взглянуть на себя, разыгрывая мученицу: бедную, несчастную Аманду, на долю которой выпало так много горестей в этом жестоком мире. Однако жизнь вообще тяжелая штука. Так было всегда, и так будет. И если быть честной с самой собой, ты должна признать, что и сама не похожа на невинную овечку. Аманда стиснула зубы.

– А я-то все надеялась получить от тебя хотя бы толику сочувствия и понимания.

– Ты это серьезно? – спросила Эвелин, смахивая воображаемую ворсинку с платья. – Что же, по-твоему, я должна была тебе сказать? Взять за ручку и осведомиться о твоем самочувствии?

Успокоить, сказав, что все устроится? Что все будет шито-крыто? – Она сделала паузу. – Ничто не проходит бесследно, Аманда. И ты достаточно взрослый человек, чтобы это понимать. Нужно ли мне напоминать тебе это?

– Ты меня не понимаешь. – Аманда всеми силами старалась не повышать голоса.

– А ты меня. Ты не так хорошо меня знаешь, как думаешь.

– Я знаю тебя, мама.

– Ну конечно, по-твоему я не способна даже на капельку сочувствия и понимания. – Эвелин коснулась маленького бриллиантового гвоздика в ухе. – Тогда непонятно, с чего это мне вчера вечером вздумалось прикрывать тебя?

– Ты о чем?

– О том, что вчера звонил Фрэнк. В первый раз я прикинулась, что ничего не знаю, а он все бубнил о каком-то гольфе, который он планировал на завтра с другом по имени Роджер. А потом, позже, когда он позвонил во второй раз, я ему сказала, что ты уже спишь, хотя вполне представляла, чем ты занимаешься с Доусоном и что домой к ужину не вернешься.

– Как ты могла это знать? – решительно спросила Аманда, пытаясь скрыть изумление.

– Ты что, не в курсе, какой маленький городок Ориентал? Тут мест, где можно остановиться, раз-два и обчелся. Сначала я позвонила Элис Рассел є гостиницу. Мы с ней, кстати, очень мило побеседовали. Она сказала, что Доусон выехал, но мне достаточно было знать, что он в городе, чтобы понять, что происходит. Собственно, именно поэтому я не стала ждать тебя дома, а приехала сюда. Мне кажется, не стоит отрицать очевидного. Так нам с тобой будет проще разговаривать.

У Аманды закружилась голова.

– Спасибо, – промямлила она. – За то, что ничего не сказала Фрэнку.

– Я не хочу еще больше осложнять вашу жизнь. Что ему сказать, решать тебе. Не думаю, что произошло нечто особенное.

Аманда, ощущавшая горечь во рту, сглотнула.

– Тогда почему ты здесь? Мать вздохнула.

– Потому что ты моя дочь. Возможно, ты предпочла бы избежать разговора со мной, но я хотела бы, чтобы ты меня выслушала. – В голосе матери Аманды послышалось разочарование. – Должна сказать, что у меня нет желания выслушивать пошлые подробности прошедшей ночи, тем более твою речь на тему, как было ужасно с моей стороны не принять Доусона. Так же я не желаю обсуждать ваши с Фрэнком проблемы. Я просто хочу дать тебе совет. Как мать. Несмотря на твое мнение обо мне, ты все-таки моя дочь и потому мне небезразлична. Так ты хочешь выслушать меня или нет?

– Да, – едва слышно ответила Аманда. – Что мне делать?

С лица матери тут же сошла наигранная чо" сеп50гес)''сть, потеплел голос.

– Все очень просто, – сказала она. – Не слушай моих советов.

Аманда ждала продолжения, но мать, кажется, не собиралась ничего добавлять к сказанному.

Аманда не знала, как это понимать.

– Ты что, советуешь мне уйти от Фрэнка? – наконец прошептала она.

– Нет.

– Значит, попытаться наладить жизнь с ним?

– Этого я тоже не говорила.

– Тогда я не понимаю.

– Не пытайся увидеть в моих словах какой-то скрытый смысл. – Мать встала и, оправив на себе жакет, направилась к лестнице.

Аманда часто заморгала, пытаясь вникнуть в смысл происходящего.

– Постой… ты что, уходишь? Ты же так ничего и не сказала. Мать обернулась.

– Наоборот. Я сказала самое важное.

– Не слушать твоих советов?

– Вот именно, – кивнула мать. – Не слушай моих советов. II ничьих вообще. Доверяй только себе. Чем бы это ни завершилось в итоге, это твоя жизнь, и как ты ее строишь, касается только тебя. – Она поставила блестящую туфлю на заскрипевшую ступеньку. Ее лицо снова застыло в маске. – Ну теперь, полагаю, до встречи? Ты ведь заедешь за вещами?

– Да.

– Я приготовлю бутерброды и фрукты, – сказала мать и продолжила спускаться по лестнице.

Подойдя к машине, она заметила 8 гараже Доусона. Окинув его коротким оценивающим взглядом, она отвернулась, села за руль, включила зажигание и уехала.

Отложив письмо в сторону, Доусон вышел из гаража и посмотрел на Аманду, которая стояла, устремив взгляд куда-то вдаль, на лес. Она оказалась более спокойной, чем он ожидал, однако понять что-либо по выражению ее лица он не сумел.

Доусон двинулся к ней навстречу, и она, слабо улыбнувшись ему, тут же отвернулась. Доусон почувствовал, как внутри у него рождается паника.

Он сел в кресло-качалку и, молча сцепив руки, наклонился вперед.

– Не хочешь поинтересоваться, как прошел разговор? – наконец спросила Аманда.

– Я решил, ты в итоге сама все расскажешь, – сказал Доусон. – Ну если захочешь.

– Неужели я так предсказуема?

– Нет, – возразил Доусон.

– Оказывается, предсказуема. Не то что моя мать… – Аманда потянула себя за мочку уха.

– Если я когда-нибудь скажу тебе, что поняла свою мать, напомни мне о сегодняшнем дне.

– Хорошо, – кивнул Доусон.

Аманда глубоко вздохнула, а когда наконец заговорила, ее голос прозвучал необычно отстраненно.

– Когда она приближалась к крыльцу, я была почти уверена в том, как будет развиваться наш разговор, – сказала Аманда. – Сначала она спросит, понимаю ли я, что творю и какую грандиозную ошибку совершаю. Затем последует лекция о последствиях и ответственности, после чего я ее перебью, сказав, что она ничего обо мне не знает. Я хотела донести до нее, что любила тебя всю жизнь и что Фрэнк уже не может сделать меня счастливой. Что хочу быть с тобой. – Аманда повернулась к Доусону, надеясь найти у него понимание. – И почти уже высказала ей все это, но потом… – Доусон следил за выражением ее лица. – Все же она может заставить меня усомниться в чем угодно.

– Ты имеешь в виду нас с тобой, – произнес Доусон, и комок страха еще более затвердел.

– Я имею в виду себя, – едва слышно прошептала Аманда. – Хотя и нас тоже. Ведь я действительно собиралась все это сказать ей. Именно это, потому что это правда. – Аманда тряхнула головой, словно пытаясь прояснить мысли, избавиться от иллюзий. – Но мама заговорила, и реальность тут же напомнила о себе. Я вдруг услышала, что говорю нечто совершенно иное. Как будто работали две радиостанции, одна из которых транслировала некую альтернативную версию той, которой я должна придерживаться. В альтернативной версии я говорила, что не хочу, чтобы Фрэнк все узнал обо мне, что меня дома ждут дети, для которых любые мои слова и оправдания на самом деле будут продиктованы элементарным эгоизмом.

Аманда замолчала. Доусон наблюдал, как она машинально крутит на пальце обручальное кольцо.

– Аннет еще маленькая, – продолжила Аманда. – Представить себе не могу, как ее можно лишить матери или отца. Как объяснить ей ситуацию, чтобы она поняла меня? А Джаред и Линн? Они почти взрослые, но от этого не легче. Как они отреагируют, узнав, что я разрушаю семью ради тебя, словно пытаюсь вернуть свою юность? – В голосе Аманды сквозила боль. – Я люблю своих детей, и их разочарование разбило бы мне сердце.

– Они тебя любят, – сказал Доусон, сглотнув комок в горле.

– Да. Поэтому я не хочу ставить их в такое положение, – возразила Аманда, отколупливая отслоившуюся краску на кресле-качалке. – Не хочу, чтобы они чувствовали по отношению ко мне ненависть или разочарование. А Фрэнк… – Она судорожно вздохнула. – Да, у него есть проблемы, и мне больших усилий стоит не позволить окончательно угаснуть своим чувствам.

Он неплохой человек и всегда будет жить в моем сердце. Иногда мне кажется, что он продолжает функционировать в нормальном режиме только благодаря мне. Но он не тот человек, который сможет пережить мою измену. Ему не оправиться от такого удара. Это… убьет его. Он совсем сопьется. Или впадет в глубокую депрессию, с которой не сможет справиться. Я не смогу пойти на такое. – Плечи Аманды поникли. – И потом – ты.

Доусон почувствовал, что она скажет дальше.

– Мы замечательно провели выходные, но это не настоящая жизнь, а что-то вроде медового месяца, который вскоре кончится. Можно уверять себя, что этого не случится, давать какие угодно обещания, но это неизбежно, и спустя какое-то время ты уже не будешь смотреть на меня так, как смотришь сейчас. Я перестану быть женщиной твоей мечты, девочкой, которую ты когда-то любил, а ты – моей единственной настоящей любовью. Ты превратишься в человека, презираемого моими детьми, презираемого за развал нашей семьи, и тогда увидишь меня в истинном сеете – обыкновенной стареющей женщиной под пятьдесят, с тремя детьми, которые, возможно, даже ненавидят ее и которая в конце концов из-за всего этого возненавидит себя сама. Да и ты тоже меня возненавидишь.

– Это неправда, – твердо заявил Доусон.

Аманда собрала волю в кулак, стараясь сохранить решительность.

– Это правда, – сказала она. – Любой медовый месяц имеет конец. Доусон положил ей руку на колено.

– Время, которое мы с тобой проводим вместе, не медовый месяц. Это время, когда нам с тобой не нужно ничего скрывать. Я хочу по утрам просыпаться рядом с тобой, а по вечерам сидеть против тебя за обеденным столом, рассказывая, как провел день, и слушая о том, что произошло с тобой. Я хочу смеяться с тобой и засыпать, держа тебя в своих объятиях.

Потому что ты не просто женщина, которую я когда-то любил. Ты мой самый лучший друг, то лучшее, что есть во мне, и я не могу себе представить, что придется снова отказаться от этого. – Доусон помедлил, подбирая точные слова. – Возможно, тебе сложно понять, но когда ты уехала, ты взяла с собой есе самое лучшее, и моя жизнь кардинально изменилась. – Ладони Доусона стали влажными. – Я знаю, ты боишься, мне тоже страшно. Но если мы упустим этот шанс и сделаем вид, будто ничего не произошло, то другой такой возможности у нас уже не будет. – Доусон поправил Аманде упавший на лицо локон. – Мы еще молоды. У нас еще есть время поправить дело.

– Не так уж мы и молоды.

– Молоды, – настойчиво повторил Доусон. – У нас впереди целая жизнь.

– Знаю, – прошептала Аманда. – А потому хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.

– Все, что угодно.

Аманда, стараясь не расплакаться, терла переносицу.

– Пожалуйста… не зови меня с собой, потому что, если ты станешь меня уговаривать, я поеду.

Пожалуйста, не проси, чтобы я рассказала Фрэнку о нас, потому что я сделаю и это.

Пожалуйста, не проси меня забыть о своих обязанностях и разрушить семью. – Аманда судорожно, словно утопающий, вдохнула воздух. – Я люблю тебя, и если ты меня тоже любишь, то не будешь просить меня сделать это. Потому что я не доверяю себе и скорее всего не смогу отказаться.

Доусон молчал. Не желая признавать очевидного, он, однако, понимал, что Аманда права.

Распад семьи все изменит, в том числе и Аманду, как ни страшно было Доусону об этом думать. Он вспомнил письмо Така, который считал, что ей может потребоваться гораздо больше времени. Не исключено, что все уже кончено, и ему нужно просто жить дальше.

Но этого не должно быть. Он вспомнил, как все прошедшие годы мечтал снова ее увидеть, мечтал об их совместном будущем, которого у них, вероятно, никогда не будет. Он не хотел, чтобы она раздумывала, он хотел чтобы она сделала выбор сейчас же, хотя знал, что именно сейчас, как ничто другое, ей необходимо время. Он с силой выдохнул, надеясь, что так станет легче говорить.

– Будь по-твоему, – наконец произнес он.

И тогда Аманда заплакала. Борясь с охватившими его эмоциями, Доусон поднялся. За ним последовала Аманда. Он притянул ее к себе, и она бессильно прильнула к нему. Вдохнув ее запах, Доусон вновь представил ее волосы, окрашенные предвечерним солнцем, в тот миг, когда он впервые увидел ее выходящей из гаража возле дома Така, ту естественную грацию, с которой она двигалась по цветочному саду в Вандемире, тот момент, когда в теплом уютном доме Така, о существовании которого Доусон никогда не знал, их губы слились в жадном поцелуе. II вот теперь всему этому пришел конец – словно последний всполох света мелькнул в темноте бескрайнего туннеля.

Потом они еще долго стояли на крыльце, прижавшись друг у другу. Аманда прислушивалась к биению сердца Доусона, и ей казалось, что ничто в ее жизни не может быть более естественным. Ей так хотелось невозможного – начать все с чистого листа. И уж тогда бы она есе сделала правильно – не позволила бы ему уйти. Ведь они предназначены друг для друга, они две половинки единого целого. У них еще есть время. Аманда чуть не произнесла эти слова, почувствовав, как Доусон прикоснулся к ее волосам, но сдержалась и лишь пробормотала: