Реферат: А. Ахматова и символизм: "блоковский код" в лирике поэта
Контрольная работа
по дисциплине: «Русская литература конца XIX — начала XX века»
по теме: «А. Ахматова и символизм: „блоковский код“ влирике поэта»
Явлением в русской поэзии на рубежедевятнадцатого-двадцатого столетий был символизм. Он не охватывал всегопоэтического творчества в стране, но обозначил собой особый, характерный длясвоего времени этап литературной жизни. Веяния символизма чувствовались уже впоследние десятилетия девятнадцатого века. Система эстетики символистов, ихфилософские устремления вызревали в годы политической реакции, наступившейпосле разгрома революционного народничества. Это была эпоха общественногозастоя, эпоха торжества обывательщины — смутное, тревожное безвременье. Однимиз виднейших представителей символизма, человеком своей эпохи являлся А. Блок,чье творчество оказало влияние на поэзию молодых поэтов двадцатого века.
Уже к 1910 г. символистскаяшкола приходит к кризису. В ней происходит перегруппировка сил и расщепление. Вдесятых годах ряды символистов покидает молодежь, образуя объединенияакмеистов, противопоставивших себя символисткой школе. Окончательное падениесимволисткой школы историки датируют приходом революционного 1917 года.
Однако символизм не пересталсуществовать, — напротив, «не силой звука, а мощью отзвука» (Вяч. Иванов)определяется присутствие символистского художественного опыта в поэтическомсознании постсимволистской эпохи. Символизм долгое время был живойобщекультурной средой. В качестве эпохального «большого стиля» с егомировоззренческими установками и базовыми принципами поэтики, он актуализировалпроцесс формирования новых художественных систем, не потерявших, однако своегогенетического родства с символистской культурой. Как в период активнойхудожественной и теоретической практики, так и в фазе своего «латентного»(О. Клинг) существования[1], символизм представлял собойтот художественный опыт, который «заряжал» последователей стремлениемпозиционировать свое к нему отношение. Чаще всего это было противостояние врешении всех кардинальных вопросов жизни и эстетики, — в понимании роли исущности поэзии, онтологии творчества, представлении о слове и образе какпервоэлементах поэтического искусства. Но для всех без исключения опыт символизмабыл значимым и неотменимым объектом художественных реакций.
Анне Ахматовой «после смерти А. Блока бесспорнопринадлежит первое место среди русских поэтов». Так писал в 1922 г. настраницах центральной «Правды» (4 июля, № 145) в своем обширном обзоресовременной русской советской поэзии Н. Осинский (Оболенский), активныйучастник Октябрьской революции, позднее — академик. И хотя его оценка Ахматовойне встретила поддержки в тогдашней печати, можно сказать, что таково было в тегоды мнение многих читателей и почитателей этих поэтов.
А. Ахматова, являясь активнойучастницей литературного процесса 10-х годов, находилась в атмосфере постоянныхи неслучайных контактов с представителями символистской культуры. Неудивительно поэтому, что символизм вызывал в ней не только живую творческуюреакцию, но и непосредственно-личностный отклик. Это во многом определилохарактер поливариантных отношений творческого сознания Ахматовой с «текстом»символизма как объемной, многослойной художественной системой, жизнетворческаямодель которой не знает деления на «текст жизни» и «текстискусства».
Литературный дебют Ахматовойподготовлен поэтической ситуацией рубежа веков, когда, по замечанию Л. Долгополова,«подводятся итоги прошлому, художник уже имеет перед глазами результат,опираясь на который он стремится <… > привести свои взгляды на человекаи окружающий его мир в законченную систему. Отыскиваются историческиепоследовательности, большое место в литературе начинают занимать параллели суже бывшим, литературные реминисценции». [2]
Действительно, переосмыслениенакопленного художественного опыта стало характерной приметой эпохи десятыхгодов XX века. Символизм как поэтическая школа и эстетико-философскоенаправление оказывал огромное влияние на развитие постсимволистскиххудожественных систем, однако этот процесс носил имплицитный характер. Болеетого, представители новых литературных направлений, в частности, акмеизма,считали его неспособным отобразить во всей полноте, сложности, и многообразиидуховного опыта эпохальное сознание современного человека. Как отмечает Н.А. Богомолов,«кризис символизма, претендовавшего на то, чтобы стать наследником всеймировой культуры в её высших образцах, но и одновременно ключом к осознаниювсего, что происходит в современном мире, привел <… > к пересмотрупредставлений о соотношении искусства и действительности… ». Вретроспективном взгляде А. Ахматовой на события художественной жизни начала XXвека основным критерием, определяющим мировоззренческую разнородность впроцессе постижения исторического времени, признаётся так называемый «счётвремени» — мироощущение и миропонимание, отличающие «классиков» от«модернистов».
В 1913 году в статье «Новыетечения в русской поэзии» Брюсов подчеркивает, что акмеизм в лицеГумилёва, Мандельштама, Ахматовой и отчасти Зенкевича имел многочисленные точкисоприкосновения с символизмом. В частности, он пишет о том, что поэты-акмеисты- М. Зенкевич, В. Нарбут, А. Ахматова — «примыкают к тому, что ужеделалось в поэзии и до них». [3]
Б. Садовской в статье схарактерным названием «Конец акмеизма» признаёт Ахматову как поэта«несомненно талантливого» и указывает на близость ахматовскоголиризма блоковскому: «В поэзии Ахматовой чувствуется что-то родственноеБлоку, его нежной радости и острой тоске; можно сказать, что в поэзии Ахматовойострая башня блоковских высот как игла пронзает одинокое, нежное сердце». [4]
«Символистский» фонтворчества Ахматовой отмечался неоднократно, но наиболее обоснованной ипринципиально значимой не только для Ахматовой, но в свете понимания новыхтенденций в поэтической современности стала статья В.М. Жирмунского «Преодолевшиесимволизм» (1916). Автор едва ли не впервые отмечает такие стороны втворчестве Ахматовой, «которые сближают ее творчество с произведениямисимволистов», но выделяет в её поэзии более существенные — «черты вечныеи черты индивидуальные, не укладывающиеся до конца во временные и историческиеособенности поэзии»[5] конца Х1Х-начала XX столетий. Вниманиекритика, однако, привлекают «именно те особенности времени, которые ставятстихи Ахматовой в период иных художественных стремлений и иных душевныхнастроений, чем, те, которые господствовали в литературе последней четвертивека <… > черты, принципиально новые, принципиально отличные от лирикирусских символистов», которые «заставляют <… > видеть вАхматовой лучшую и самую типичную представительницу молодой поэзии». [6] Средиотличительных особенностей поэтического стиля Ахматовой В. Жирмунский выделяетмногое из того, что войдет в арсенал ее зрелой поэтики: объективированностьлирического высказывания, раздельность и конкретность лирических переживаний,разговорность интонации, эпиграмматичность и стремление к простоте словесноговыражения, новеллистичность лирического сюжета. Но главное, что удалосьпроницательно увидеть Жирмунскому и что особенно важно в свете нашей проблемы,- соотношение символистского художественного опыта и творческой манерыАхматовой.
Не отрицая преемственностиАхматовой по отношению к символизму, В. Жирмунский, однако, отмечает, что,«восприняв словесное искусство символической эпохи, она приспособила его квыражению новых переживаний, вполне раздельных, конкретных, простых и земных. <…> Это душевное своеобразие заставляет <… > причислить Ахматову кпреодолевшим символизм». [7]
В.М. Жирмунский был не одинок вэтом отношении.
Б. Эйхенбаум в известной работе«Анна Ахматова. Опыт анализа» (1923) предпринял исследованиеформальных особенностей поэтического мастерства Ахматовой. Во втором разделестатьи Б. Эйхенбаум обращает внимание на то, что с самого начала творческогопути Ахматовой, большинство критиков «не уловило реакции на символизм»[8],восприняв её ранние стихи только как интимный дневник. Эйхенбаум выделяет впоэтическом методе Ахматовой особое «отношение к слову», выразившеесяв том, что «словесная перспектива сократилась, смысловое пространство сжалось,но заполнилось, стало насыщенным. <… > Речь стала скупой, ноинтенсивной», новые оттенки значений слово обнаруживает не в слиянии, а всоприкосновении, «как частицы мозаики». [9] Однаков поэтическом методе Ахматовой, «отличающем её от символистов», Б. Эйхенбаумвидит «не „преодоление“ символизма, а лишь отказ от некоторыхего тенденций, явившихся у поздних символистов и не всеми ими одобренных».
Г. Чулков: характеризуяобразность ахматовской лирики, писал, что «за ясностью образов и мыслейтаится незримый мир, полный тревоги и тайны», сочетание образов «делаетих загадочными психологически и символическими в их сущности». [10] Длянас особенно важно то, что в ахматовском психологизме автор видит аналогии ссимволистской традицией: «Поэтический опыт Ахматовой <… > приводитеё к угадыванию чего-то более глубокого, значительного и подлинного, и еёчуткий талант предуказал ей какие-то „соответствия“. <… >Поэзия Ахматовой символична, т.е. образы, ею созданные, свидетельствуют опереживаниях, соединяющих её душу с душою мира как с чем-то реальным». [11]
Тайна поэтического очарованияАхматовой, по Г. Чулкову, «в равновесии её художественного опыта ипоэтического сознания, которое подсказывает ей, что „мир есть поэма,написанная чудесными таинственными письменами“. [12]Анализируя поэтическую манеру Ахматовой, Г. Чулков рассматривает её творчествочерез призму символистских категорий, связывая его, однако, и с романтической,и с классической, и с реалистической традициями, затем, чтобы указать намасштабность ахматовского таланта: „Среди поэтесс прошлых и современных уАхматовой нет соперниц. Среди поэтов ей конгениальны старшие символисты. <…> Разнообразие внешних личин не мешает общему языку. На том же языке говорилпокойный Блок. <… > Язык у них был общий (язык символов, а не стиль,конечно), но дыхание у неё иное“. [13]
Многими исследователямиЧуковской Л.К., Тименчик Р.Д., Цивьян Т.В., а также Топоровым В.Н., изучалсявопрос „блоковского текста“ в творчестве А. Ахматовой, но наиболеекрупное исследование провел известный литературовед М. Жирмунский. Важноотметить, что и сама Ахматова считала себя в какой-то степени ученицей старшегопоэта. Можно было бы сказать, что Блок разбудил музу Ахматовой, как она о томсказала в дарственной надписи к „Четкам“; но дальше она пошла своимипутями, преодолевая наследие блоковского символизма.
Существование для Ахматовой смолодых лет „атмосферы“ и традиции поэзии Блока подтверждаетсяналичием в ее стихах довольно многочисленных реминисценций из Блока, вбольшинстве, вероятно, бессознательных.
В литературе уже отмечаласьперекличка с Блоком в стихотворении, где, при всем различии темы, Блокомподсказана общая синтаксическая структура строфы (»Тот город, мной любимыйс детства… ", 1929).
У Ахматовой:
Но с любопытством иностранки,
Плененной каждой новизной,
Глядела я, как мчатся санки,
И слушала язык родной.
Ср. у Блока («Вновьоснеженные колонны… », 1909):
Нет, с постоянством геометраЯ числю каждый раз без слов Мосты, часовню, резкость ветра, Безлюдность низкихостровов.
В отличие от этой формальнойпереклички мы находим и случаи материального заимствования образа.
«Золотые трубы осени» — индивидуальная метафора, характерная для поэтического стиля второй книги Блока(«Пляски осенние», 1905):
И за кружевом тонкой березы
Золотая запела труба.
Ср. у Ахматовой в стихотворении«Три осени» (1943):
Итруб золотых отдаленныемарши
В пахучем тумане плывут...
На этом фоне выступают и другиесоответствия: пляски осени (Блок) — танец (Ахматова); рифмы (оченьшаблонные) березы: слезы. Ахматова:
И первыми в танец вступают березы,Накинув сквозной убор, Стряхнув второпях мимолетные слезы На соседкучерез забор.
Блок:
Улыбается осень сквозь слезы
И за кружевом тонкой березы...
Другое стихотворение позднеговремени «Слушая пение...» (1961) неожиданно возвращает нас в передачемузыкальных переживаний к мощному, иррациональному порыву лирики Блока.
Певица Галина Вишневскаяисполняет «Бразильскую бахиану» композитора Вилла-Лобоса:
Женский голос как ветер несется,
Черным кажется, влажным, ночным...
Эта смелая метафоричностьзавершается видением почти экстатическим, в манере, характерной для некоторыхпоздних образцов любовной лирики Ахматовой («Cinque», «Полночныестихи»):
И такая могучая сила
Зачарованный голос влечет,
Будто там впереди немогила,
А таинственной лестницы взлет.
Здесь неожиданная перекличка сБлоком, по существу, с одним из его наиболее памятных стихотворений,экстатическим и исступленным, открывающим собою третий том его лирики («КМузе», 1912). Пророческим оказалось стихотворение Блока из цикла «Пляскисмерти» (1912-1914), написанное накануне первой мировой войны (7 февраля1914 г), — одно из наиболее острых в его лирике того времени по своейсоциально-политической теме:
Вновь богатый зол и рад,
Вновь унижен бедный.
Последние две строфы звучали так:
Все бы это было зря,
Если б не было царя,
Чтоб блюсти законы.
Только не ищи дворца, Добродушноголица,
Золотой короны.
Он — с далеких пустырей
В свете редких фонарей
Появляется.
Шея скручена платком
Под дырявым козырьком
Улыбается.
Стихотворение Ахматовой, сходноепо теме и первоначально озаглавленное «Встреча», потом «Призрак»,было написано зимой 1919 г. и впервые опубликовано в сборнике «Anno Domini»(1921). И здесь образ царя появляется в свете зажженных рано фонарей", истранный взгляд «пустых светлых глаз» означает смерть.
И, ускоряя ровный бег,
Как бы в предчувствии погони,
Сквозь мягко падающий снег
Под синей сеткой мчатся кони.
Черты общего внутреннегосходства при глубоких индивидуальных отличиях могли быть порождением общейисторической и художественной атмосферы эпохи этому свидетельствует наличие взрелом творчество Ахматовой некоторых основных тем блоковской поэзии,разумеется — в свойственном ей идейном и художественном преломлении.
Такова тема «потерянногопоколения», занимающая важное место в творчество позднего Блока, в стихахего третьей книги, — поколения, жившего между двух войн (имеются в видурусско-японская и германская) и в «глухой» период политическойреакции после крушения революции 1905 г. Так, например, стихотворение «Рожденныев года глухие...» написано 8 сентября 1914 г., в первые дни мировой войны.Оно отражает глубокий кризис общественного самосознания Блока, который привелего после 1917 г. в лагерь революции:
О судьбе своего «поколения»Ахматова говорит в ее стихотворении «De profundis… ». Оно написаноодновременно с первой редакцией поэмы (23 марта 1944 г., Ташкент) иперекликается по теме с произведением Блока. «Две войны» у Ахматовой,в отличие от Блока, — первая и вторая мировые войны.
Ощущение близости трагическогоконца, угрожающего мнимому спокойствию и уюту обывательского существования,сопровождало у Блока в предреволюционные годы владевшее им сознание неминуемойсоциальной катастрофы." Этот пророческий страх перед грядущим нашел яркоевыражение в известном стихотворении «Голос из хора» (6 июня 1910 — 27февраля 1914):
Как часто плачем — вы и я –
Над жалкой жизнию своей!
О, если б знали вы, друзья,
Холод и мрак грядущих дней!
Стихотворение Блока былоопубликовано впервые в журнале «Любовь к трем апельсинам» (1916, № 1).Слышала ли его Ахматова раньше (в 1914-1915 гг.) в чтении Блока, сказатьтрудно, но сходная тема прозвучала и в ее творчестве:
Думали: нищие мы, нету у насничего, А как стали одно за другим терять, Так что сделался каждый день Поминальнымднем, — Начали песни слагать О великой щедрости божьей Да о нашем бывшембогатстве.
Важен — сам факт творческойпереклички двух поэтов, сходство темы: роднящее их ощущение зыбкости привычногожизненного уклада в его мнимом благополучии и предчувствие грядущихобщественных и личных бед — у Ахматовой в форме более интимной, простой иперсональной, у Блока — с перспективой философско-исторической и с пророческойинтонацией.
Той же темой трагической судьбы«поколения» и суда над ним с точки зрения истории объединенынезаконченная поэма Блока «Возмездие» (1910-1921) и «триптих»Ахматовой «Поэма без героя», точнее — его первая часть «Девятьсоттринадцатый год. Петербургская повесть» (1940-1962).
В поэме Ахматовой передвнутренним взором поэтессы, погруженной в сон, застигший ее перед зеркалом зановогодним гаданьем, проходят образы прошлого, тени ее друзей, которых уже нетв живых («Сплю — Мне снится молодость наша»).
Они спешат в маскарадныхкостюмах на новогодний бал. В сущности, это своего рода пляска смерти:
Только как же могло случиться,
что одна я из них жива?
Мы вспоминаем «Пляскисмерти» Блока, в особенности стихотворение «Как тяжко мертвецу средилюдей Живым и страстным притворяться!», с его зловещей концовкой:
В ее ушах — нездешний, странныйзвон:
То кости лязгают о кости.
Ср. у Ахматовой:
Вижу танец придворных костей...
Тем самым звучит тема,проходящая через все восприятие исторического прошлого в поэме: изображая«серебряный век» во всем его художественном блеске и великолепии (Шаляпини Анна Павлова, «Петрушка» Стравинского, «Саломея» Уайльдаи Штрауса, «Дориан Грей» и Кнут Гамсун), Ахматова в то же времяпроизводит суд и произносит приговор над собою и своими современниками. Ее непокидает сознание роковой обреченности окружающего ее мира, ощущение близостисоциальной катастрофы, трагической «расплаты» («Все равноподходит расплата») — в смысле блоковского «возмездия»:
И всегда в духоте морозной,
Предвоенной, блудной и грозной,
Жил какой-то будущий гул,
Но тогда он был слышен глуше,
Он почти не тревожил души
И в сугробах невских тонул.
«Над городами стоит гул,в котором не разобраться и опытному слуху, — писал Блок еще в 1908 г. в своемизвестном докладе „Народ и интеллигенция“, — такой гул, какойстоял над татарским станом в ночь перед Куликовской битвой, как говоритсказание». Ахматова жила под впечатлением того же акустического образа,подсказанного словами Блока о подземном гуле революции. С образами «Возмездия»связаны непосредственно и стихи, завершающие приведенный отрывок торжественными грозным видением новой исторической эпохи:
А по набережной легендарной
Приближался не календарный –
Настоящий Двадцатый Век.
Ср. у Блока в начале его поэмыпроникнутую глубокой безнадежностью, характерной для него в годы безвременья,философскую и социально-историческую картину смены тех же двух веков:
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
И дальше:
Двадцатый век…
Еще бездомней,
Еще страшнее бури мгла.
Еще чернее и огромней ТеньЛюциферова крыла.
Образ снежной вьюги был хорошоизвестен современникам Ахматовой из лирики Блока, начиная со стихотворенийвторого тома, объединенных в разное время в сборники «Снежная маска»(отдельное издание — 1907), «Земля в снегу» (1908), «Снежнаяночь» (1912). Как символ стихийной страсти, вихря любви, морозного иобжигающего, он развертывается в любовной лирике Блока в этот период в длинныеряды метафорических иносказаний, характерных для его романтической поэтики. Вдальнейшем те же символы, более сжатые и сконцентрированные, переносятся поэтомна восприятие России — Родины как возлюбленной, ее мятежной, буйной красоты иее исторической судьбы:
Ты стоишь под метелицей дикой,
Роковая, родная страна.
Отсюда они перекидываются в«Двенадцать», поэму о революции как о мятежной народной стихии, превращаясьиз «ландшафта души» в художественный фон всего действия,реалистический и в то же время символически знаменательный.
С Блоком связан и основнойлюбовный сюжет поэмы Ахматовой, воплощенный в традиционном маскарадномтреугольнике: Коломбина — Пьеро — Арлекин. Биографическими прототипами, какизвестно, были: Коломбины — приятельница Ахматовой, актриса и танцовщица О.А. Глебова-Судейкина(жена художника С.Ю. Судейкина); Пьеро — молодой поэт, корнет Всеволод Князев,покончивший с собой в начале 1913 г., не сумев пережить измену своей «Травиаты»(как Глебова названа в первой редакции поэмы); прототипом Арлекина послужилБлок.
Сама Ахматова называет своюгероиню «Коломбиной десятых годов», объясняя в своих заметках, чтозадумала ее не как индивидуальный портрет, а как собирательный образ женщинытого времени и того круга творческий облик Ахматовой остается совершеннонепохожим на Блока даже там, где она трактует близкую ему тему
Так же известно пятьстихотворений, которые Ахматова посвятила Блоку. Они относятся к разнымпериодам ее жизни и одинаково свидетельствуют о том исключительном значении,которое имело для нее явление Блока.
Первое стихотворение — ответ на«мадригал» Блока («Я пришла к поэту в гости… », 1914)
Второе — поминальное, написано вавгусте 1921 г. непосредственно после похорон Блока на Смоленском кладбище 10августа
Этим ограничиваются стихиАхматовой, современные Блоку, которые были известны до сих пор.
Три последних стихотворения былинаписаны в 1944-1960 гг., через много лет после его смерти, и содержат впоэтической форме воспоминание и оценку, дистанцированную во времени,претендующую на историческую объективность, хотя и личную по тону.
Первое и третье написаны в1944-1950 гг., второе присоединено к ним в 1960 г. и в дальнейшем вошло всостав одного с ними цикла «Три стихотворения» (1944-1960).
Первое: «Пора забытьверблюжий этот гам… », озаглавленное первоначально «Отрывок издружеского послания»/>, представляет прощание с Ташкентоми с ориентальными темами периода эвакуации.
Поэтесса возвращается на родину,и родной среднерусский пейзаж Слепнева и Шахматова связывается в ее воображениис именем Блока, воспевшего красоту родной земли:
И помнит Рогачевское шоссе
Разбойный посвист молодого Блока...
Аллюзия понятна только припристальном знакомстве с блоковской поэзией. Его стихотворение «Осенняяволя» («Выхожу я в путь, открытый взорам… „), написанное виюле 1905 г., помечено автором: Рогачевское шоссе. Это одно из первыхстихотворений, подсказанных Блоку веяниями революции 1905 г., в которыхвыступает новый образ России как родины, любимой в ее буйной, “разбойной»красе:
Третье стихотворение цикла,помеченное в рукописи 7 июня 1946 г. («Он прав — опять фонарь, аптека…»), написано Ахматовой в самые тяжелые годы ее жизни и отмечено аллюзиейна стихотворение Блока из трагического цикла «Пляски смерти»:
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Конец, подымающийся надбезысходностью личного чувства до высокого сознания исторически непреходящегозначения поэзии, был, по-видимому, подсказан Ахматовой воспоминанием овыступлении Блока 13 февраля 1921 г. на многолюдном юбилейном собрании в Домелитераторов с речью «О назначении поэта», которая начинается изаканчивается «веселым именем Пушкина». С этим последним выступлениемБлока, на котором Ахматова, вероятно, присутствовала, связано и егостихотворение, посвященное Пушкинскому Дому (написано 5 февраля 1921г), — нанего Ахматова намекает в своих стихах:
Как памятник началу века, Тамэтот человек стоит — Когда он Пушкинскому Дому, Прощаясь, помахал рукой Ипринял смертную истому Как незаслуженный покой.
Во втором стихотворении, самомпозднем по времени написания («И в памяти черной пошарив, найдешь
До самого локтя перчатки…», 1960), в воспоминании героини мелькают ассоциации светской иартистической жизни Петербурга 1910-х годов — театр, петербургские ночи,поездки на острова.
На этом фоне образ Блокавозникает психологически сниженный — как образ героя своего времени:
Тебе улыбнется презрительно Блок–
Трагический тенор эпохи.
«Памятник началу века»и «трагический тенор эпохи» представляют для Ахматовой двадиалектически взаимосвязанных аспекта образа Блока как «человека-эпохи».
А. Ахматова была несомненносвязана с эпохой, сформировавшей ее как поэта, — с так называемым серебрянымвеком русской художественной культуры. Можно с уверенностью сказать, что натворчество поэта огромное влияние оказало поэтическое наследие символистов. Нотворчество ее отлично от поэзии символистов, восприняв словесное искусствосимволической эпохи, она приспособила его к выражению новых переживаний, вполнераздельных, конкретных, простых и земных.
Не вызывает также сомнения, чтона Ахматову оказал влияние «человек эпохи» символист А. Блок. Ееглубинное отношение к творчеству Блока проявилось не в воспоминаниях, а впоэзии, во всей ее художественной системе. По своему духу и поэтике Ахматова,особенно в ранний период, была далека от Блока и шла собственным путем. ПоэзиюАхматовой соединяла с поэзией Блока не столь явная преемственность, творческаяэстафета, сколько “диалектическая связь — зависимость, проявляющаяся вотталкивании и преодолении". Однако важным свидетельством о восприятииАхматовой Блока в разные периоды ее жизни является также прямое содержание еестихотворений, относящихся к поэту.
/>/>/>Список литературы
1. Долгополое Л. На рубеже веков. Л., 1977
2. Жирмунский В. Анна Ахматова и Александр Блок. — Рус. лит., 1970,№ 3.
3. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука,1977
4. Клинг О. Эволюция и «латентное» существованиесимволизма после Октября. // Вопросы литературы — М., 1999, №4
5. Чулков Г. Анна Ахматова // Анна Ахматова. Pro et contra
6. Эйхенбаум Б. Анна Ахматова. Опыт анализа // Эйхенбаум Б. Опоэзии. Л., 1969