Реферат: Тема данного реферата Любовная лирика Анны Ахматовой новое умение видеть и любить человека''

Зайцева В. Н.

«Любовная лирика Анны Ахматовой - новое умение видеть и любить человека.»
Введение
Тема данного реферата "Любовная лирика Анны Ахматовой - новое умение видеть и любить человека''.

В раскрытии этой темы использованы труды различных авторов: и современников поэтессы, и критиков середины двадцатого века.

Так работы Н. В. Недоброго "А. Ахматова", А. Кушнера "Поэтическое восприятие мира", М. Дудина "Неповторимость прекрасных слов", Н. Коржанина "Анна Ахматова и серебряный век" и И. Бродского "Скорбная муза" представляют собой критические статьи с глубоким детальным анализом особенностей ранней лирики А. Ахматовой, а вступительная статья Н. Скотова "Книга женской души" к избранной лирике поэтессы, книга Виленкина "В сто первом зеркале" и слово протопресвитера А. Шлемана на собрании памяти А. Ахматовой представляют собой личные размышления, впечатления, замечания о творчестве поэтессы в контексте русской культуры в определённый исторический период развития общества, в период литературных поисков новых направлений, жанров, приёмов и форм выражения душевных переживаний и исканий А. Ахматовой в начале двадцатого столетия.

Каждый из авторов при анализе ранней лирики Ахматовой ставит перед собой конкретные цели и задачи: Н. В. Недоброго; "Какие точки приложения находит она (сила ахматовского творчества), что приводит в движение своею работою и чего достигает - это я постараюсь показать в своей статье ". 1

А. Кушнер в своей статье ставит перед собой задачу показать, что "непосредственное восприятие мира и составляет сущность ... поэзии Ахматовой ... В поэзии любовь к человечеству тождественна любви к жизни во всём её многообразии; в каком-то смысле вся поэзия - это любовь".3

М. Дудин в своей работе касается следующих вопросов; откуда приходит мастерство, филигранность выразительности слова о красоте и трагедии человеческих чувств?

В чём выражается закон творческого труда, какое выражение должна находить прекрасная мысль.

Н. Коржавин в своей статье ставит задачу убедить читателя в том, что уже в начале творческого пути именно в любовной лирике прослеживаются "самостоятельность и глубина восприятия11 А. Ахматовой как поэта, ''широта её умственных горизонтов".8

И. Бродский проводит сжатый анализ творчества А. Ахматовой с одной целью - дать оценку лирики Ахматовой, её феномену русской поэзии двадцатого века.

Ник. Скатов затрагивает вопрос о "женском" характере стихов Ахматовой.

1 – здесь и далее см. "Библиографию".

Цель его работы - показать "центр поэзии А. Ахматовой, её основной нерв, её идею и принцип".

В. Виленкин. Первая цель его воспоминаний - раскрыть своеобразие поэзии А. Ахматовой: "чем полнятся, чем дышат эти неслыханно сжатые строки и строфы, эти "обычные слова, в своём сочетании почти звучащие у неё так, словно они впервые сказаны...".7

Вторая задача воспоминаний Виленкина - пояснить необходимость такой концентрации выражения душевных переживаний в стихах А. Ахматовой.

Обобщая цели и задачи исследователей творчества А. Ахматовой, можно обозначить несколько проблем, которые авторы пытаются разрешить в своих статьях:

1) В чём заключается феномен любовной лирики А. Ахматовой? 2) Как достигается высшая концентрация мысли чувства в лирике А. Ахматовой? 3) Истинный лиризм. Как раскрывается это понятие в ранней лирике Ахматовой?

Основная часть реферата излагает различные точки зрения критиков, литературоведов на данные проблемы, позволяет найти определённое сходство или расхождение в мнениях последователей в оценке лирики поэтессы.

Знакомство учащихся с подобными мнениями критиков позволит им самим выработать собственное мнение о стихах А. Ахматовой, возможно, совсем не схожее с авторитетным мнением исследователей, работы которых позволяют понять ученику, что лирику А. Ахматовой можно изучать бесконечно, открывая всё новые и новые стороны её творчества; возможно, опираясь на эти труды, ученики смогут открыть ещё одну, ранее неведомую грань, которая дополнит уже известное о поэзии А. Ахматовой, они смогут почувствовать себя исследователями, приоткрывшими завесу неразгаданной таинственности творческой мастерской поэтессы, что в свою очередь повлечёт их в поэтические миры других поэтов.

^ I Феномен любовной лирики А. А. Ахматовой

В исследовании Н. Скатова "Книга женской души" освещается своеобразие так называемой "женской поэзии", представителем которой была А. Ахматова.

На рубеже прошлого и нынешнего столетий..., накануне великой революции, в эпоху, потрясённую двумя мировыми войнами, в России возникла и сложилась, может быть, самая значительная во всей мировой литературе нового времени "женская" поэзия - поэзия А. Ахматовой.

Но возможно ли и нужно ли сейчас это противопоставление? Женская поэзия? Мужская?

Конечно, всякая большая литература общечеловечна. И всё же мало что можно объяснить в стихах А. Ахматовой, не поняв этого женского характера их.

И проблема обернулась ещё одной стороной. Впервые женщина обрела поэтический голос такой силы, Женская эмансипация заявила себя и поэтическим равноправием. "Я научила женщин говорить ", заметила Ахматова в одной эпиграмме.

Веками копившаяся духовная энергия женской души получила выход в революционную эпоху в России, в поэзии женщины, родившейся в 1889 году под скромным именем Анны Горенко и под именем А. Ахматовой приобретшей за пятьдесят лет поэтического труда всеобщее признание...

Ахматова почти не прошла школы литературного ученичества..., и в литературе выступила сразу как стихотворец вполне зрелый.

Её первые стихи в России появились в 1911 году в журнале "Апполон", а уже в следующем вышел и поэтический сборник - "Вечер". Почти сразу же Ахматова была дружно поставлена критиками в ряд самых больших русских поэтов.

А. Ахматова "вылила в искусстве" сложную историю женского характера переломной эпохи, его истоков, ломки "нового становления".

Вывод; Как же объясняет критик феномен "женской" поэзии А. Ахматовой?

"Есть центр, который как бы сводит к себе весь остальной её поэзии, оказывается её основным нервом, её идеей, её принципом. Это любовь.

Стихия женской души неизбежно должна была начать с такого заявления себя в любви. Герцен сказал однажды как о великой несправедливости в том, что женщина, "загнана в любовь". В известном смысле вся ранняя лирика Ахматовой "загнана в любовь". Но здесь же прежде всего и открывалась возможность выхода. Именно здесь рождались подлинно поэтические открытия, такой взгляд на мир, что позволяет говорить о поэзии Ахматовой как о новом явлении в развитии русской лирики двадцатого века.

Сравнительно с символизмом. Сохраняя высокое значение идеи любви, связанное и с символизмом тоже, она возвращала ей живой и реальный, отнюдь не отвлечённый характер, "Великая земная любовь - вот движущее начало всей её лирики".5

Павловский А. И. в книге "А. А. Жизнь и творчество" (гл. I "Ранние годы") представляет свою точку зрения на новаторство лирики великой поэтессы, приводит убедительные доказательства, раскрывающие загадку творчества А. Ахматовой её первых книг ("Вечер", "Чётки", "Белая стая") - почти исключительно лирика любви. Её новаторство как художника проявилось первоначально именно в этой традиционно вечной, многократно и, казалось бы, до конца разыгранной теме.

Едва ли не сразу после появления первой книги, а после "Чёток" и "Белой стаи" в особенности, стали говорить о "загадке" Ахматовой. Сам талант был очевидным, но непривычна, а значит, и неясна была его суть, не говоря уже о некоторых действительно загадочных, хотя и побочных свойствах. Как объяснить, например, пленительное сочетание женственности и хрупкости с той твердостью и отчетливостью рисунка, что свидетельствуют о властности и незаурядной, почти жёсткой воле?

Вызывало недоуменное восхищение и странное немногословие её любовной лирики, в которой страсть походила на тишину предгрозья и выражала себя обычно лишь двумя-тремя словами, похожими на зарницы, вспыхивающие за грозно потемневшим горизонтом. Но если страдание любящей души так неимоверно - до молчания, до потери речи - замкнуто и обугленно, то почему так огромен, так прекрасен и пленительно достоверен весь окружающий мир?

Вывод: В сложной музыке ахматовской лирики, в её мерцающей глубине, в её убегающей от глаз мгле, в подпочве, в подсознании постоянно жила и давала о себе знать особая, странная, пугающая дисгармония, смущавшая саму Ахматову. Она писала впоследствии в "Поэме без героя", что постоянно слышала непонятный гул, как бы подземное клокотание, сдвиги и трения тех первоначально твердых пород на которых извечно и надёжно зиждилась жизнь, но которые стали терять устойчивость и равновесие ...Это эпоха по-своему озвучивала и переиначивала стихи, вносила в них ноту тревоги и печали, имевших более широкое значение, чем собственная судьба.6

И. Бродский. "Скорбная муза". Автор данной статьи видит новаторство лирики А. Ахматовой в её природной одарённости и своеобразии внутреннего видения мира. Отмечает важность её близости к психологизму литературы девятнадцатого века.

Ахматова относится к тем поэтам, у кого нет генеалогии, ни сколько-нибудь заметного "развития". Такие поэты, как она, просто рождаются. Они приходят в мир с уже сложившейся дикцией и неповторимым строением души. Она явилась во всеоружии и никогда никого не напоминала, и, что, быть, ещё важней, ни один из бесчисленных подражателей даже не подошёл близко к её уровню.

Ранние сборники - "Вечер", "Чётки", "Белая стая" - посвящены теме, которой всегда отдаются первые сборники, - теме любви, Стихи похожи на интимную скоропись дневниковых записей. Они запоминаются слёту, и их заучивали и заучивают в России вот уже многие поколения.

Но ведь не из-за краткости или темы появляется желание во что бы то ни стало запомнить эти стихи. Новое здесь заложено в подходе автора и к старой теме. Брошенная, измученная ревностью или сознанием вины, истерзанная героиня чаще корит себя, чем впадает в "гнев, красноречивее прощает, чем обвиняет, охотнее молится, чем плачет. Она черпает в русской прозе девятнадцатого века душевную тонкость и точность психологических мотивов, а чувству собственного достоинства учится у поэзии. Немалая же доля иронии и отстранённость не кратчайший путь к смущению, а отпечаток её духа и личности... Вовремя пришли к читателю её стихи: поэзия больше других школа чувства, и строки, и отроки, ложившиеся на душу читавшим Ахматову, заняли их души для противостояния натиску и пошлости.

Вывод: Феномен Ахматовой не сводится к тонким стилистическим ухищрениям и связан скорее со второй частью уравнения Бюффона для "я".

Напрашивается мысль, что её внутреннее "я" слышало, как язык рифмой сближает, казалось бы, далекие предметы, а внешнее "я" с высоты человеческого роста глазами, зрением видело их родственность.

Оно соединяло то, что уже было связано раньше в жизни и предвечно на небесах. А. Коржавин в статье "Анна Ахматова и "серебряный век" возражает критикам, видевшим Феномен Ахматовой в женской ипостаси её лирики.

Автор убедительно доказывает, что воздействие её стихов сплавом двух начал - женского и поэтического, с преобладанием второго.

Образ этой необыкновенной женщины, человека высокой духовной и интеллектуальной культуры, сумевшей через невероятные испытания пронести царственное достоинство и верность себе, живёт в сознании многих, Но многих может удивить, что всё это - самостоятельность и глубину восприятия, широту умственных горизонтов - Коржавин в ней находит с самого начала.

Тогда... , в десятые годы, ...никто или почти никто не сомневался в том, что она первый и единственный представитель женской ... интимной лирики, ... То, что стихи написаны женщиной, - только новая краска, новый сюжет, новое условие достоверности, поэтического переживания и откровения, но не более того, Надо уметь улавливать в этих переживаниях и перипетиях нечто такое, что важно и прекрасно независимо от них, от чего человек, пройдя путём этого переживания, становится богаче, утверждается в своей человеческой сущности, короче поэзию,

Так что стихи Ахматовой - даже психологические - интересны не раскрытием женской психологии, а тем, что она в себе содержала, - поэзией.

Не знаю, сразу ли поняли масштабы её дарования поэты, но необычность и подлинность его оценили все. И всё же её творчество многих сбивало с толку.

Например, А. Блок характеризует её манеру не только как женскую и самоуглублённую, но ещё и как усталую и болезненную, с чем согласиться сегодня просто невозможной

Вывод: Однако факт остаётся фактом - Ахматова была и женщиной, и поэтом. Критик полагает, что и появление её и приятие было связано с общими процессами, происходящими в жизни.

... "Просто лирикой", нужной всем, была и лирика Ахматовой. В её стихах есть женское чувство, никак не противоречащее мужскому представлению о нём и мужской потребности в нём, есть, может быть, даже игра этим самым вечно женственным, Но стихи этого рода - только исходный рубеж для выхода к иным горизонтам,, или,, "площадка для взлёта". Особенно если речь идёт о её шедеврах.3

Н. В. Недоброго оригинально трактует феномен лирики А. Ахматовой в статье "Анна Ахматова", объясняя его появление муками душевных переживаний, выраженными определёнными творческими приёмами, которые позволили проникнуть в тайны души человека. Интересно мнение автора о качествах лирической души, возникающих в стихах поэтессы.

В стихотворениях поражает струнная напряжённасть переживаний и безошибочная меткость острого их выражения. В этом сила Ахматовой.

Напряжение переживаний и выражений Ахматовой даёт иной раз такой жар и такой свет, что от них внутренний мир человека скипается с внешним миром. ... Каждому волнению, хотя бы и от слабости возникшему, находится слово, гибкое и полнодышащее, и, как слово закона, крепкое и стойкое. Впечатление стойкости и крепости слов так велико, что, мнится, целая человеческая жизнь может удержаться на них; кажется, не будь на той усталой женщине, которая говорит этими словами, охватывающего её и сдерживающего крепкого панциря слов, состав личности тотчас разрушится и душа распадётся в смерти. Творчество Ахматовой не стремится напечатлиться на душу извне, показывая глазами зрелище отчётливых образов или наполняя уши многотонной музыкой внешнего мира, но ему дорого трепетать своими созданиями в самой груди, у сердца слушателя и ластиться у его горла, Её стихи сотворены, а не сочинены. Во всяком случае, она, не губя обаяния своей лирики не могла бы позволить себе того пышного красования сочинительскою силою, которое художнику, отличающемуся большею душевною устойчивостью, не только не повредило бы, но моего бы явиться в нём даже источником очарования. Несчастной любви, её страданиям принадлежит видное место в ахматовской лирике - не только в том смысле, что любовь является предметом многих стихотворений, но и в том, что в области изображения её волнений Ахматовой удалось отыскать общеобязательные выражения и разработать поэтику несчастной любви до исключительной многотрудности. Однако, нельзя сказать ... что её поэзия - "поэзия несчастной любви". Она - творческий приём проникновения в человека и изображения неутомимой к нему жажды. "... жажда ... пути (пути женщины к религиозной её равноценности с мужчиной пути женщины в Храм), не обретённого, - потому и несчастная любовь - есть та любовь, которою на огромной глубине дышит стихотворение Ахматовой, с виду посвящённое совсем личным страданиям. Это ли "несчастная любовь?"

Желание напечатлеть себя на любимом, несколько насильническое, но соединённое с самозабвенной готовностью до конца расточить себя с тем, чтобы снова вдруг воскреснуть и остаться и цельным, и отрешённо ясным, - вот поэтова любовь ... Из неё же текут лучи, обожествляющие любимое, по крайней мере, делающее его видимым.

... И в лучах великой любви является человек в поэзии Ахматовой. Мукой живой души платит она за его возвеличение.

Вывод: Эти муки, жалобы и такое уж крайнее смирение - не слабость ли это духа, не простая ли сентиментальность? Конечно, нет: само голосоведение Ахматовой, твёрдое и уж скорее самоуверенное, самое спокойствие в признании и болей, и слабостей, самое, наконец, изобилие поэтически претворённых мук, - всё свидетельствует не о плаксивости по случаю жизненных пустяков, но открывает лирическую душу скорее жёсткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую, и уже явно господствующую, а не угнетённую.

Огромное страдание этой совсем не так легко уязвимой души объясняется размерами её требований, тем, что она хочет радоваться ли, страдать ли только по великим поводам, ... Ахматова принадлежит к тем, которые дошли как-то до края "мирового круга" - и что бы им повернуться и пойти обратно в мир? Но нет, они бьются мучительно и безнадёжно, у замкнутой границы, и кричат, и плачут.

При общем охвате всех впечатлений даваемых лирикой Ахматовой, получается переживание очень яркой и очень напряжённой жизни. ...А так как описанная жизнь показана с большою силой лирического воздействия, то перестаёт быть только личной ценностью, но обращается в силу, подъемлющую дух всякого, воспринявшего ахматовскую поэзию.

Протопресвитер Александр Шлеман в своей статье представляет точку зрения на необычайность, оригинальность лирики Анны Ахматовой, её отличие от других представителей "женской поэзии". Автор объясняет феномен творчества поэтессы в возврате к правде изображения внутреннего мира, очищает и просвещает который правдой своей души и совести.

Быстрая и широкая популярность Ахматовой по первоначалу могла показаться несколько подозрительной. В мире, насыщенном сложной и высокой поэзией русского "серебряного века", вдруг прозвучало не только что-то очень простое, но в своей простоте как бы снижавшее высокий почти мистический тон, усвоенный русской поэзией, начиная с Владимира Соловьёва и пророческих "зорь" раннего символизма.

Женская лирика о любви и влюблённости, об изменах и верности, о боли и радости, о встрече и разлуке. Таково вначале было отношение Гумилёва к поэзии Ахматовой "Вам нравится?" - говорил он. - Очень рад. Моя жена и по канве отлично вышивает". Так казалось и многим другим. Да, действительно, это женская лирика (...простая земная любовь с её радостями и горестями, с её уединённостью в себе, с её, казалось бы, бесчувственностью к "проблемам" и "вопросам"). Но может быть, тогда не было так ясно, как стало ясно потом, это женская лирика о любви... совершала нечто насущное в самой русской поэзии, очищая её изнутри и указывая ей как раз тот путь, которого она всей своей мистической взволнованностью, всей своей болью искала. ...Простые, любовные стихи Ахматовой, такие, казалось бы, "незначительные" на фоне взлётов и крушений, в атмосфере мистического головокружения, на деле были возвратом к правде - той простой человеческой правде о грехе и раскаянии, о боли и радости, чистоте и падении, которая одна - потому что она правда - имеет в себе силу нравственного возрождения. Сама того не зная и не сознавая, пиша стихи о простой и земной любви, Ахматова делала доброе дело - очищала и просвещала - и делала это действительно по-женски, просто, без самооглядки, без манифестов и теоретических обоснований правдой всей своей души и совести. И потому, в конечном итоге, она имела право сказать, что творчество её. Не для страсти, не для забавы, Для великой земной любви.

В Ахматовой "серебряный век" нашёл свою последнюю правду: правду совести. Эта совесть приходит к ней в новогодний вечер и освещает правдой смутную и двусмысленную, как маскарад, давнюю петербургскую повесть всех этих запутанных и трагических жизней всей этой эпохи, эта совесть даёт ей силу, с одной стороны.

Отшатнуться, отпрянуть, испугаться, сдаться и замаливать давний грех, а с другой стороны, всё, включая сам грех, побеждает жалостью и верностью, небесной правдой великой земной любви. И потому от любви её ранних стихов, той любви, из-за которой она "на правую руку надела перчатку с левой руки", и - прямой путь к голой, страшной, как распятое тело, но уже действительно ничем непобедимой любви "Реквиема".2

В чём же видят сущность феномена лирики А. Ахматовой исследователи её творчества? К каким выводам они подходят?

Обобщая всё выше сказанное о любовной лирике А. Ахматовой, можно сделать следующее заключение:

1. В начале двадцатого века в России возникла и сложилась самая значительная во все мировой литературе нового времени "женская поэзия" – поэзия Анны Ахматовой.

2. Корни ее лирики уходят в душевную тонкость и прозы.9

3. В поэзии Ахматовой жила и давала себя знать странная дисгармония, пугавшая саму поэтессу: лирическая душа в её лирике скорее жёсткая, чем слишком мягкая, скорее жестокая, чем слезливая, и уж явно господствующая, а не угнетённая.

4. Необычность поэзии Ахматовой состоит в том, что она одновременно и женщиной, и поэтом, и в своём творчестве правдой всей своей души и совести.

^ II Разгадать секрет мастерства - значит постичь феномен любовной лирики Анны Ахматовой

Как достигается высшая концентрация мысли и чувства в ранней лирике А. Ахматовой?

Н. В. Недоброво, исследуя приёмы Анны Ахматовой, отмечает прежде всего, стилистических средств создания стихотворения, единства таксических и рифмических систем. Автор отстаивает свою точку зрения достаточно убедительно, приводя множество фактов в подтверждение выдвинутых умозаключений о своеобразии поэтики Анны Ахматовой. Не из ритмов и созвучий состоит поэзия, но из слов, и из сочетаний этих живых слов вытекают ... и волнения ритмов, и сияния звуков - и стихотворение держится на внутреннем косяке слов.

Что стихи построены на слове, можно показать на примере хотя бы одного стихотворения, ничем в "Четках" не выдающегося:

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем, и она тиха.

Ты напрасно бережно кутаешь

Мне плечи и грудь в меха.

И напрасно слова покорные

Говоришь о первой любви.

Как я знаю эти упорные,

Несытые взгляды твои!10

Речь проста разговорна до того, пожалуй, что это и не поэзия? А что, если ещё раз прочесть, да заметить, что когда бы так разговаривали, то, для полного исчерпания многих людских отношений, каждому с каждым довольно было бы обменяться двумя-тремя восьмистишьями - и было бы царство молчания. А не в молчании ли слово дорастает до той силы, которая пресуществляет его в поэзию?
^ Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, ...10

Какая простая, совсем будничная фраза, как она спокойно переходит из стиха в стих, и как плавно и с оттяжкой течёт первый стих - чистые анапесты, коих ударения отдалены от концов слов.

Но вот, плавно перейдя во второй стих, речь сжимается и сечётся: анапеста, первый и третий, стягиваются в ямбы, а ударения, совпадая с концами слов, секут стих на твёрдые стопы. Слышно продолжение простого изречения:
^ Нежность не спутаешь
Ни с чем. и она тиха. - 10

Но ритм уже передал гнев, где-то глубоко задержанный и всё стихотворение вдруг напряглось им. Этот гнев решил всё: он уже подчинил и принизил душу того к кому обращена речь; потому в следующих стихах уже выплыло на поверхность торжество победы - в холодноватом презрении:

Ты напрасно бережно кутаешь ...10

Чем же особенно ярко обозначается сопровождающее речь душевное движение? Самые слова на это не расходуются, но работает опять течение и падение их: это "бережно кутаешь" так изобразительно и так, если угодно, изнеженно, что и любимому могло бы быть сказано: от того тут и бьёт оно. А дальше уже почти издевательство в словах:

Мне плечи и грудь в меха -10

Этот дательный падеж, так приближающий ощущение и выдающий какое-то содрогание отвращения, а в тоже время звуки, звуки! "Мне плечи и грудь ..."- какой в этом спондее и анапесте нежный хруст всё чистых, всё глубоких звуков.

Но вдруг происходит перемена: повторением слова ''напрасно" с "и" ним:

И напрасно слова покорные ...10

На напрасную попытку дерзости нежности дан был ответ жестокий, и особо затем оттенено, что напрасны и покорные слова; особливость этого оттенения очерчивается тем, что соответствующие стихи, входят в другую рифмическую систему, во второе четверостишье:

И напрасно слова покорные

Говоришь о первой любви ...10

Как это опять будто заурядно сказано. Но какие ответы играют на лоске этого щита - щит ведь всё стихотворение. Не сказано: " напрасны слова покорные" - но сказано; и напрасно слова покорные говоришь"... Усиление представления о говорении не есть ли уже и изоблечение? И нет ли иронии в словах "покорные", "о первой"? И не оттого ли ирония так чувствуется, что эти слова выносятся на стянутых в ямбы анапестах, на ритмических затаениях? В последних двух стихах:

Как я узнаю эти упорные,

Несытые взгляды твои.10

Опять непринуждённость и подвижная выразительность драматической прозы в словосочетании, а в то же время такая лирическая жизнь в ритме, который, вынося на стянутом в ямб анапесте слово "эти", делает взгляды, о которых упоминается, в самом деле "этими", т. е. вот здесь сейчас видимыми. А самый способ введения последней фразы, после обрыва предыдущей волны, восклицательным словом "как", - он сразу показывает, что в этих словах нас ждёт совсем новое и окончательное. Последняя фраза полна горечи, укоризны, приговора и ещё чего-то. Чего же? - Поэтического освобождения от горьких чувств стоящего здесь человека; оно, несомненно, чувствуется, а чем даётся? Только ритмом последней строки, чистыми, этими совершенно свободно, без всякой натяжки раскатившимися анапестами; в словах ещё горечь: "несытые взгляды твои", но под словами же полёт. Стихотворение кончилось на первом вздроге крыльев, но, если бы его продолжить, ясно: в пропасть отрешения отпали бы действующие лица стихотворения, но один дух трепетал бы, вольный, в недосягаемой высоте. Так освобождается творчество. 1

В разобранном стихотворении всякий оттенок внутреннего значения слова всякая частность словосочетания и всякое движение стихотворного строя и звучания - всё работает в словообразовании и соразмерности с другим, всё к общей цели, бережение средств таково, что сделанное ритмом уже не делается, например, значением; ничто, наконец , не идёт вопреки другому, нет трения и взаимоуничтожения сил. Оттого-то так легко и протекает в нас это такое, оказывается, значительное стихотворение.

А если обратить внимание на его строй, то придётся ещё раз убедиться в вольности и силе ахматовской речи. Восьмистишье из двух простых четырёхстрочных рифмических систем распадается на три синтаксические системы: первая обнимает две строки, вторая четыре и третья - снова две; т. о., вторая синтаксическая система, крепко сцепленная рифмами с первой и третьей, своим единством прочно связует обе рифмические системы, притом хоть и крепко, но упругою связью.

Итак, при разительной крепости стройки, какая в то же напряжённость упругими трепетаниями души!

Описанный приём: перевод цельной синтаксической системы из одной рифмической системы в другую так, что фразы, перегибая строфы в средние, скрепляют их края, а строфы тоже делают с фразами, - один из очень свойственных Ахматовой приёмов, которым она достигает гибкости и вкрадчивости стихов, ибо стихи, так сочленённые, похожи на змей.

В статье И. Бродского представлено своеобразное видение поэтической мастерской А. Ахматовой.

По убеждению автора, ведущим приёмом поэтессы было сочетание несочетаемого, что приводило к потрясающему эффекту - новому видению мира, необычному восприятию переживаний лирического героя, Ахматова - поэт строгих ритмов, точных рифм и коротких фраз. Синтаксис её прост, не перегружен придаточными конструкциями, спиральное строение которых в немалой степени держит на себе русскую литературу. В эпоху технического экспериментаторства в поэзии она демонстративно отстранялась от авангардизма, Скорее, её стихи тяготеют (да и то внешне) к тому, что послужило толчком обновления и русской, и мировой поэзии на рубеже веков, - к вездесущим, как трава, четверостишьям символистов. Но это внешнее сходство поддерживалось Ахматовой сознательно, ради не упрощения, а усложнения задачи.

Её (Ахматовой) оружием было сочетание несочетаемого. В одной строфе она сближает на первый взгляд совершенно не связанные предметы. Когда героиня на одном дыхании говорит о силе чувства, цветущем крыжовнике и на правую руку надетой перчатке с левой руки, дыхание стиха – его - сбивается до такой степени, что забываешь, каким он был изначально. Рифмы у неё лёгкие, нестесняющие. Иногда она опускает один-два слоге в последней и предпоследней строчке четверостишья, чем создаёт эффект перехваченного горла или невольной неловкости, вызванной эмоциональным перенапряжением.9

В статье А. И. Павловского "Ранние годы" отмечается необычная роль житейской детали, без которой, по мнению автора, стихи Анны Ахматовой лишились бы притягательности и оригинальности. В данной работе отмечается умение поэтессы соединить воедино смысловые оттенки житейской детали, придаваемые ей символистами и прозаиками девятнадцатого века.

Поэтическое слово молодой Ахматовой, автора вышедшей в 1912 году первой книги стихов "Вечер", было очень зорким и внимательным по отношению ко всему, что попадало в поле её зрения. Конкретное, вещная плоть мира, его чёткие, материальные контуры, цвета, запахи, штрихи, обыденно-обрывочная речь - всё это не только бережно переносилось в стихи, но и составляло их собственное существование, давало им дыхание и жизненную силу, Уже современники заметили, какую необычно большую роль играла в стихах юной поэтессы строгая, обдуманно локализованная житейская деталь. Она была у неё не только точной. Не довольствуясь одним определениям какой-либо стороны предмета, ситуации или душевного движения, она подчас осуществляла весь замысел стиха, так что, подобно замку, держала на себе всю постройку произведения.

Не любишь, не хочешь смотреть?

О, как ты красив, проклятый!

И я не могу взлететь,

А с детства была крылатой.

Мне очи застит туман,

Сливаются веши и лица,

И только красный тюльпан.

Тюльпан у тебя в петлице.

Стоит этот тюльпан, как из петлицы, вынуть из стихотворения, и оно немедленно погибнет!... Почему? Не потому ли, что этот молчаливый взрыв страсти, отчаяния, ревности и поистине смертной обиды - одним словом, что составляет в эту минуту для этой женщины смысл её жизни, всё сосредоточилось, как в красном гаршинском цветке зла, именно в тюльпане: ослепительный и надменный, маячащий на самом уровне её глаз, он торжествует в пустынном и застланном пеленою слёз, безнадёжно обесцветившемся мире. Ситуация стихотворения такова, что не только героине, но и читателям, кажется, что тюльпан не "деталь" и уж, конечно, не "штрих", а что он - существо, истинный, полноправный и даже агрессивный произведения, внушающий нам некий невольный страх, перемешанный с полутайным восторгом раздражением.

Ахматова не только вобрала в себя изощрённую культуру многочисленных значений, развитую её предшественниками - символистами, в частности, судя по всему, не осталась чуждой и великолепной школе русской психологической прозы, в особенности романа (Гоголь, Достоевский, Толстой). Её так называемые вещные детали, скупо поданные, но отчётливые интерьеры, введённые прозалезмы, а главное, та внутренняя связь, вает у неё между внешней средой и потаённо бурной жизнью сердца, - всё напоминает русскую реалистическую классику, не только но и стихотворную (Пушкин, Лермонтов, Тютчев, позднее Некрасов).

Продолжая исследовать творческую мастерскую жанровое своеобразие её лирики, А.И. Павловский на статьях Эйхенбаума и В. Гиппиуса, трактовавших жанр стихов поэтессы как роман-миниатюру. При этом находит и другие жанровые особенности - это и фрагментарность, и дневниковые записи. По мнению А И. Павловского, все особенности сводятся к одному - к изображению драматических переживаний переходящих в трагедию. И.Б. Эйхенбаум и Василий Гиппиус, а затем и некоторые другие исследователи, писавшие ...о романности ахматовской лирики были правы. Верно были указаны и ''источники" этой романности прежде всего Толстой, Гоголь, Лермонтов, Правда, ахматовские романы-миниатюры ещё не сопоставляли с современным мировым опытом, но уже близко подходили к тому, чтобы остановиться на той принципиальной формы в лирике Ахматовой, что связывает её искания с исканиями новейшей прозы ...

Нередко миниатюры Ахматовой были, в с её манерой, принципиально не завершены и походили не на роман, сколько на случайно вырванную страничку из страницы, не имеющей ни начала, ни конца и заставляющей читателя додумывать то, что происходило между героями прежде.

Хочешь знать, как всё это было? -

Три в столовой пробило,

И прощаясь, держась за перила

Она словно с трудом говорила:

'Это всё... Ах, нет, я забыла,

Я люблю вас, я вас любила

Ещё тогда!''

«Да"!

Возможно, именно такие стихи, наблюдательный В. Гиппиус и называл "гейзерами", поскольку в подобных стихах-фрагментах чувство действительно как бы мгновенно вырывается наружу из некого тяжкого плена молчания, терпения, безнадёжности и отчаяния.

Ахматова всегда предпочитала фрагмент связному, последовательному и повествовательному рассказу, т, к, он давал прекрасную возможность насытить стихотворение острым и интенсивным психологизмом; кроме того, как ни странно, фрагмент придавал изображаемому своего рода документальность: ведь перед нами и впрямь как бы не то отрывок из нечаянно подслушанного разговора, не то оброненной записка, не предназначавшаяся чужих глаз. Мы, таким образом, заглядываем в чужую драму, как бы ненароком, словно вопреки намерениям автора, не предполагающего нашей невольной нескромности.

Нередко стихи Ахматовой походят на беглую и как бы ее "обработанную" запись в дневнике:

Он любил три вещи на свете:

За вечерней пенье, белых павлинов

И стёртые карты Америки.

Не любил, когда плачут дети,

Не любил чая с малиной

И женской истерики.

... А я была его женой.11

Иногда такие ''дневниковые" записи были более распространёнными, включали в себя не двух, как обычно, а трех или даже четырёх лиц, а какие-то черты интерьера и пейзажа, но внутренняя "фрагментарнось, похожесть на "романную страницу' неизменно сохранялась и в таких миниатюрах;

Там тень моя осталась и тоскует,

Всё в той же синей комнате живёт.

Гостей из города за полночь ждёт

И образок эмалевый целует.

И в доме не совсем благополучно:

Огонь зажгут, а всё-таки темно...

Не оттого ль хозяйке новой скучно,

Не оттого ль хозяин пьёт вино

И слышит, как за тонкою стеною

Пришедший гость беседует со мною?

В этом стихотворении скорее обрывок внутреннего монолога, та текучесть и непреднамеренность душевной жизни, которую любил в своей психологической прозе Толстой,

Особенно интересны стихи, где Ахматова - что, кстати, очень редко у неё - переходит к "третьему лицу", т.е. казалось бы, использует чисто повествовательный жанр, предполагающий и последовательность, и даже описательность, но и в таких стихах она всё же предпочитает лирическую фрагментарность, размытость и недоговорённость.

Вот одно из стихотворений, написанное от лица мужчины:

Подошла. Я волненья не выдал,

Равнодушно глядя в окно,

Села словн