Реферат: Н. Г. Чернышевского Л. Н. Чернова повседневная и частная жизнь горожан в XIV-XVI веках учебное пособие

Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского


Л.Н. Чернова


ПОВСЕДНЕВНАЯ И ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

ГОРОЖАН В XIV-XVI ВЕКАХ


Учебное пособие в помощь аспирантам, обучающимся по специальности 07.00.03 – Всеобщая история (средние века)


Саратов - 2011

СОДЕРЖАНИЕ

Лекция 1. Повседневные запросы и досуг 3


Лекция 2. Брак, семья и внутрисемейные отношения 14


Матримониальные предпочтения олдерменов

Восприятие брака в олдерменской среде

Олдермены, их родственники и близки


Примечания 47
^


Лекция 1. ПОВСЕДНЕВНЫЕ ЗАПРОСЫ И ДОСУГ

Жизнь разнообразна и многолика в своих проявлениях. Наряду с эпохальными событиями, затрагивавшими коренные интересы народов и государств, – войнами, научными и техническими изобретениями, открытиями новых земель – всегда существовало то, что мы называем повседневностью. Повседневный мир – это мир, в котором люди живут, рождаются и умирают, радуются и плачут, любят и ненавидят. Только жизненный мир при всех своих иллюзиях обладает непосредственной достоверностью1.

И люди Средневековья не только вспахивали землю, трудились в ремесленных мастерских и торговали, не только заседали в муниципалитетах или парламентах и отстаивали, порой с оружием в руках, свои права и свободы, но и ели, пили, одевались, влюблялись, женились, обзаводились детьми, отдыхали, болели, хоронили близких, переживали, по-своему оценивали происходящее. Без повседневности, без знания бытовых традиций и социально-этических норм той или иной социальной группы, либо отдельных ее представителей, не может быть полной картины прошлого. Именно поэтому исследование повседневной жизни лондонских олдерменов XIV–XVI вв. помогает полнее представить и глубже понять и их внутренний мир со сложной гаммой чувств, оценок и переживаний, и мир внешний, который их окружал, и в котором они жили. Нельзя забывать, что ни производственная, ни политическая деятельность не составляли (и не составляют) для человека самоцели. В конечном счете, они призваны лишь обеспечивать реализацию тех или иных личных потребностей людей, создавать им комфортные условия повседневного существования2. Повседневная сфера выступает с этой точки зрения как функция развития других социальных сфер и как один из важнейших индикаторов ситуации в обществе3. Следует учитывать также, что именно в повседневной жизни индивид оказывается перед необходимостью буквально каждый день принимать то или иное решение, делать свой выбор (например, как реагировать на просьбы близких, как строить отношения с теми или иными родственниками в конкретной ситуации, как выбирать партию в браке и пр.), оказываясь перед лицом фундаментальной проблемы «быть или не быть». А это открывает широкие возможности для исследования актуальной сегодня темы соотношения частного и общего, индивидуального выбора и его социального резонанса4.

Проблема быта и повседневных запросов общества имеет определенную историографическую традицию: она привлекали внимание отечественных и зарубежных исследователей, по крайней мере, с начала XIX века5. Интерес к этим аспектам жизни реализовывался тогда в русле открытой позитивистами хозяйственно-экономической истории, вносившей новое измерение в изучение истории дополнительно к уже существующим – политическому и идеологическому.

В конце XX в. повседневность стала объектом пристального внимания философов, литераторов, историков. Для последних это связано с повышенным интересом к цивилизационному подходу к истории. Как заметил М. А. Барг, «современное нам общество совершенно однозначно декларировало интерес к новому измерению истории, которое может быть обозначено как цивилизационное… суть которого заключается в переносе центра тяжести исторического исследования на феномен человеческой жизни в ее повседневности, во всех проявлениях и связях и прежде всего в процессе реализации человеком своей родовой сущности, производстве условий жизни»6. Следует констатировать настоящий всплеск внимания к этой теме в последнее время, о чем наглядно свидетельствует переиздание ряда работ конца XIX – начала XX вв. и появление новых исследований7. Некоторые из них, в той или иной мере, затрагивают вопросы повседневной жизни различных категорий населения средневековой Англии8.

Принципиальным отличием современного уровня исследования данной проблемы является то, что в центре изучения находятся не столько материальный мир как таковой, не столько объекты и вещи сами по себе, сколько человек как создатель этого мира, данной культуры, человек как субъект истории, выражающий себя в реалиях и через реалии своего повседневного бытия. И с этой точки зрения история повседневной жизни, или повседневности, есть одно из направлений «новой социальной истории»9.

Каково содержание понятия «повседневность»? Сразу скажем, что сегодня этот вопрос составляет предмет дискуссий социологов, психологов, антропологов и социальных историков. По мнению А. Л. Ястребицкой, можно выделить, несколько наиболее распространенных подходов к пониманию сущности повседневности10. Для одних «повседневность» – синоним обыденного, рутины. Другие полагают, что «повседневность» может быть изучена по контрасту с чем-то исключительным и ярким. Для третьих «повседневная жизнь» есть совокупность отдельных, «частных» повседневностей.

Существует и другой уровень осмысления понятия «повседневности» – как области познания (которую Ф. Бродель, признанный лидер «школы ″Анналов″», условно обозначил понятиями «материальная цивилизация», «структуры повседневности»), охватывающей все, из чего складывается жизнь человека: ее условия, трудовую деятельность, потребности (жилище, питание, одежда и т. д.) и возможности их удовлетворения. Это также и весь спектр соответствующих человеческих взаимоотношений, поступков, желаний, ценностных ориентаций и правил, регулирующих и определяющих в ту или иную эпоху «возможное и невозможное» в поведении человека (в том числе, в его так называемом «биологическом поведении» – семья, матримониальное поведение и т. п.), в его индивидуальной и коллективной практике, в его связях с окружающей средой. Опыт именно такого синтеза был предпринят Ф. Броделем Ж. Ле Гоффом (представителем так называемого третьего поколения «школы ″Анналов″»)11. Этим методологическим подходом руководствуется и автор, вычленяя, однако, из понятия «повседневная жизнь» трудовую деятельность.

Как мы могли убедиться ранее, в деловой сфере деятельности лондонских олдерменов XIV–XVI вв. важную роль играли ливрейные компании, к которым они принадлежали, которые во многом определяли и их коммерческий и административно-политический успех, и сам образ жизни. Несмотря на все кардинальные экономические изменения, социально-политические перипетии и превратности судьбы, именно эти общности оставались традиционными получателями «посмертных даров» со стороны своих могущественных членов. И в повседневной жизни столичного купечества XIV–XVI вв., как и по всему Северному региону Европы, значительное место занимали коллективизм, ориентированность на интересы и мнение группы, в которую они входили12. Человек средневековой эпохи (надо думать – не только средневековой) воспринимал себя и окружающих через соответствующую социальную роль, «свое» место в определенной иерархии. Государственная, церковная, семейная и групповая (в том числе торговой компании, сословной или служебной группы, так называемого «своего круга») дисциплина и этика в немалой степени определяли поведение людей, живших в условиях своеобразной слитности своего труда и быта, семьи и трудового коллектива, частной и публичной жизни. Человек формировался в уважении к стабильности, которую гарантировала его принадлежность к той или иной общности. Традиции и конформизм предостерегали от необычных ситуаций или поступков, выходящих за пределы общепринятых. Традиционные «процедуры», ритуалы, которыми были обставлены все события жизни, регулировали поведение людей.

Не только сородичи и свойственники, но и соседи, коллеги привлекались к решению проблем, в том числе личных, и осуществляли постоянный контроль над образом жизни и поведением того или иного человека. Общим регулированием поведения подданных занималось государство, издававшее распоряжения относительно одежды людей из различных социальных групп в разные дни, их пищи и питья, порядка проведения праздников и праздничных шествий, похоронных процессий и пр. Показательно в этом отношении постановление палаты Общин, принятое в 1405–1406 гг. и касающееся регламентации одежды представителей социальных слоев от сквайров и ниже, в том числе и большинства горожан, особенно женщин, «дабы те не могли походить на благородных дам королевы». В постановлении, в частности, перечисляются запретные для них детали одежды и фасоны: длинные висячие рукава (как разрезные, так и сшитые), вуали до земли, ткани – бархатные, прошитые золотом и т. д., меха горностая и куницы. Жены олдерменов, согласно статуту 1363 г. приравнивавшиеся по статусу к женам джентри, имели право носить платье со шлейфом13. К 1420 г. относится петиция палаты Общин о запрете использования драгоценных металлов для украшения оружия и доспехов (кроме рыцарских шпор) лицам, чей статус ниже баронского14. Напомним, что лондонские олдермены не подпадали под эту петицию, поскольку решением парламента еще от 1379 г. были приравнены по своему статусу к баронам15.

Однако сам факт появления подобного рода документов свидетельствует о том, что люди самых разных социальных групп стремились выйти за рамки единообразного поведения, выделиться одеждой, украшениями и пр., подчеркнуть свою индивидуальность. Возникала очень «сложная и противоречивая», по определению С. М. Стама, «проблема соотношения общности и индивида»16, суть которой он очень четко определил следующим образом: «Чтобы раскрыть свои внутренние возможности, личность стремится к суверенности и даже к независимости от общности. Вместе с тем, очевидно, что никакая личность не может функционировать вне общности, условий и потребностей, ею порождаемых»17.

В повседневном быту преобладали многие традиционные нормы, адаптированные к условиям города. Важнейшей из них был ежедневный ритм городской жизни. Продолжительность рабочего дня в основном зависела от количества часов, составляющих светлое время суток, поскольку в ту эпоху необходимое искусственное освещение люди могли получить только от факелов и свечей. Однако долгота дня естественно колебалась в зависимости от времени года.

Обычно горожане просыпались рано, когда заканчивали петь во славу Христа группы верующих, шествующих по разным частям города с 2 часов ночи до 4 часов утра. В это время дьяконы звонили в колокол18 в приходских церквах, ночная стража сходила со стен, и открывались городские ворота. Немного спустя большинство жителей покидало свои постели. Видимо, к 5 часам утра большинство взрослого мужского населения выходило на улицу19. Наверное, учитывая это, лондонский суконщик и олдермен Роберт Дроуп распорядился в своем завещании от 18 мая 1482 г. отслужить торжественную обедню за упокой его души «с пением Св. Урсулы… в церкви Св. Михаила в 5 или 6 часов утра…»20. Зимой рабочий день ремесленников начинался после 6 часов утра, а для высших слоев городского общества это было, возможно, обычное начало дня в течение всего года. Очевидно, не случайно Томас Кестен в своем письме от 13 февраля 1482 г., адресованном Джорджу Сели пишет: «…Уважаемый сэр и мой самый почитаемый друг… После разных дел… я должен поговорить с Вами… и прошу Вас прийти к Сент Лоуренс Пути до 2 часов полудня или до 7 часов утра…»21. Можно предположить, что около 7 часов утра Томас Кестен покинет пределы своего дома и отправится по делам, связанным с его торговыми интересами, а Джорджу Сели не составит большого труда навестить своего делового партнера в столь ранний час. Скорее всего, раннее начало трудового дня было обычной практикой в купеческой среде, по-новому учитывавшей и ценившей время. Вспомним, что и заседания в Городском совете Лондона обычно начинались в 8 часов утра, в экстренных же случаях надлежало собираться до этого часа.

В связи с ранним началом рабочий день в средневековье продолжался 12-14 часов. Однако согласно статуту парламента от 1495 г.22, работа прерывалась для приема пищи, которая для многих работников предоставлялась их мастерами, в том числе богатейшими купцами-олдерменами, имевшими учеников и слуг. Возможно, что и Томас Кестен около часа дня вернется домой пообедать и отдохнуть, а в 2 часа вновь займется работой. Применительно к XVI в. Лиза Пикард упоминает об обеде в семьях богатых купцов между 11-12 часами23. Как заметил В. А. Евсеев, в течение большей части года разрешались перерывы: полчаса на завтрак, один час на обед и полчаса на полдник. Только с середины мая и до середины августа обед удлинялся до полутора часов, так как был достаточно широко распространен обычай послеобеденного сна в течение всего года. Работу прекращали в 6-7 часов вечера. Известно, что около 6 часов вечера богатые купцы, как правило, уже ужинали24. В 8 часов вечера звонил вечерний колокол, и служки запирали двери приходских церквей. Обычно в 9 часов вечера собиралась ночная стража, закрывались городские ворота. С наступлением темноты зажигали фонари над дверями гостиниц и наиболее зажиточных домов, но в лунные ночи зимой их гасили25.

Деловая переписка купцов Сели позволяет отчасти представить стиль жизни членов семейного объединения, их необычайную мобильность. Непосредственно Сели, их агенты и торговые партнеры постоянно перемещались, оказываясь, то в Кенте и Эссексе, то в Лондоне, Кале, Брюгге и т. д. В силу этого понятно стремление купцов приобрести достойные средства передвижения. Роберт Рэдклиф в письме Джорджу Сели в Кале, отправленном 11 декабря 1478 г., убедительно просит не просто «купить экипаж», но «самый лучший из тех, что прибывали сюда раньше…»26. Ричард Сели-старший 14 июня 1479 г. обращается с аналогичной просьбой к своему сыну Джорджу, находящемуся в Кале: «…просил поговорить с тобой относительно покупки для меня в Кале повозки на одну лошадь. Повозка должна быть небольшой, колеса без шин, как на моей старой повозке в Кале. Повозка должна быть из хорошего ясеня, с готовыми осями, ибо у меня большая нужда в этом. Я предполагаю, что вместе с крепежными зажимами, чеками и всем остальным она будет стоить 6 или 7 ш. Попроси Джона Паркера или Томаса Грейнджера помочь тебе, поскольку, как мне кажется, у тебя еще мало опыта в подобных делах…»27. Такие наставления вовсе не случайны. Как человек, умудренный опытом, Сели-старший прекрасно понимал, что значит для купца, активно ведущего торговые дела, удобная и надежное средство передвижения.

Стоит ли особо говорить о том, что активный образ жизни представителей правящей элиты Лондона XIV–XVI вв., связанных торговлей и финансовыми отношениями со многими странами – Францией, Италией, Испанией, Нидерландами, Германией, Московией, Скандинавией, Персией, Северной Африкой и др., значительно расширял их кругозор. Этому во многом способствовало и то, что некоторые из лондонских олдерменов использовались на дипломатической службе, в первую очередь во Франции. Известно, например, что торговец предметами роскоши Джон Пайел, олдермен 1369–1379 гг., трижды выполнял дипломатические поручения во Французском королевстве28. Галантерейщик, олдермен 1381–1390 гг. Хью Фэджстолф и торговец предметами роскоши, олдермен 1413–1444 гг. Джон Мичелл также осуществляли дипломатическую миссию во Франции в сложнейшие периоды Столетней войны29.

Вполне закономерно, что возрос круг умственных запросов и интересов олдерменов – купцов, финансистов и дипломатов, усилилось их стремление к светским, более широким и практическим знаниям, необходимым для ведения торговых и денежных операций и осуществления дел, связанных с городским управлением. Далеко не случайно, что повседневной заботой некоторых олдерменов, особенно в XVI в., стало стремление дать своим детям, прежде всего сыновьям, хорошее, соответствовавшее потребностям эпохи образование. Наглядный пример – Уильям, старший сын богатого лондонского суконщика и олдермена 1547–1554 гг. Джона Лэмбарда. Уильям родился в 1536 г. В 20 лет поступил в один из престижных колледжей Лондона – Lincoln’s Inn, где получил прекрасное для своего времени юридическое образование и сделал весьма неплохую карьеру. Начав в 1579 г. с должности мирового судьи в графстве Кент, впоследствии Уильям Лэмбард назначался Магистром суда лорда-канцлера (1592 г.), избирался членом руководства корпорации барристеров Lincoln’s Inn (1597 г.), был Президентом колледжа Cobham (с 1599 г.). Параллельно с этим Уильям создавал собственные сочинения (в том числе «Описание Англии», 1570 г.) и занимался издательской деятельностью, чем заслужил высокую оценку королевского правительства. В 1601 г., незадолго до смерти, он был назначен Хранителем архивов лондонского Тауэра и вошел в историю как «елизаветинский хранитель древностей»30.

В сферу повседневных потребностей некоторых олдерменов XVI в. постепенно входит забота о преподавателях и школярах. В частности, Оксфордский университет в качестве получателя неких средств обозначили: торговец солью Томас Бьюмонд в завещании от 1452 г. и торговец предметами роскоши Хью Клоптон в завещании от 8 марта 1495 года31. Возможно, эти олдермены были как-то связаны с данным университетом, но, к сожалению, никакой иной информации наши источники не предоставляют. И Элизабет Николас, вдова торговца солью и олдермена, в 1582 г. специально позаботилась о школярах в Оксфорде и Кембридже, оставив на их нужды по 60 фунтов32.

Представляется уместным упомянуть и о таком немаловажном факте, зафиксированном в завещаниях отдельных олдерменов XVI в., как основание ими и содержание на собственные средства школ. В частности, богатейший купец и финансист XVI в. сэр Джон Грэшем завещал, чтобы «сумма в 200 ф. ежегодно употреблялась на обеспечение всем необходимым четырех человек, способных читать лекции по богословию, астрономии, музыке и геометрии, в его собственном доме в Лондоне, отведенном под нужды обучения, в течение 50 лет»33, а также оставил «сумму в 150 ф. на ежегодное обеспечение в течение 50 лет трех человек, способных читать лекции по праву, метафизике, риторике в том же доме…»34. По аналогичному пути пошел и другой олдермен – меховщик сэр Эндрю Джадд. Согласно завещанию от 1558 г., он основал «свободную грамматическую школу в Тоунбридже (графство Кент) и оставил средства на содержание школьного магистра и младшего учителя»35. Подобным образом распорядился сэр Роланд Хилл, торговец предметами роскоши и олдермен XVI в., в отношении основанной им «свободной грамматической школы» в графстве Сэлоп36.

Естественно, что не только духовными запросами жили лондонские олдермены. День любого горожанина обычно начинался с приготовления и потребления пищи. Ж. Ле Гофф рассматривает кодекс приема пищи наряду с кодексом ношения одежды в качестве важнейших в культуре любого общества37. В средневековом же обществе с его консерватизмом и традиционностью, корпоративностью и жестким регламентом бытия оба эти кодекса действовали особенно эффективно, поскольку выступали в качестве основного критерия общественных функций и социального статуса человека и занимали важное место в его системе ценностей38.

Питались горожане нерегулярно: праздничные пирушки сменялись постами, когда количество и характер пищи детально регламентировались церковью. Прибор для каждого сотрапезника включал тарелку, ложку и нож39, менее уверенно можно говорить об индивидуальной вилке (по крайней мере, до XVI–XVII вв.40), и определенно перед участниками трапезы не ставили ни стакана, ни бутылки41.

Какие продукты можно было встретить на столе горожанина? «Продовольственная корзина» напрямую была связана с состоянием и разнообразием городского рынка. И, видимо, не случайно, важнейшее положение в экономической и политической жизни столицы XIV–XVI столетий занимали влиятельные компании, связанные с торговлей продуктами питания и насыщением продовольственного рынка, так называемые «виктуаллеры», в среде которых задавали тон купцы из ливрейных компаний бакалейщиков, торговцев рыбой, вином и солью42.

На рынках Лондона, как правило, постоянно имелись в наличии зерно (пшеница, рожь, ячмень, овес), мука и готовый хлеб. Как замечает Т. В. Мосолкина, горожане в большинстве своем покупали уже выпеченные булки, и лишь наиболее состоятельные жители могли иметь хлебные печи43. Именно поэтому во многих городах, в том числе в Лондоне, существовали специальные гильдии пекарей, или булочников. Известно, например, что в 1559 г. в Лондоне насчитывалось 127 мастеров по выпечке хлеба, 17 из которых располагались в Саутуорке. Определение цены булок в зависимости от их веса и качества муки было прерогативой лорда-мэра44.

В целом, состоятельный горожанин съедал не менее 1 кг хлеба ежедневно45. При этом белый хлеб представлял собой большую редкость и роскошь46.

Большим спросом на рынке пользовалась рыба, что в значительной степени было связано с многообразием церковных праздников и, следовательно, «постных» дней в году. Традиционными «рыбными» днями были пятница и суббота. В 1563 г. особый королевский статут добавил к ним среду «в связи с возрастающей мощью флота, увеличением числа рыбаков и моряков, возрождения портовых городов и навигации»47.

Ассортимент рыбы был весьма разнообразен. На рынках Лондона, прежде всего на Биллинсгейт, тянувшемся вдоль Темзы, можно было приобрести свежую, соленую (особенно сельдь) и вяленую рыбу; здесь продавалась треска, камбала, лосось, тунец, сардины, кальмары и др.48. Учтем, что в столице была и специализированная Рыбная улица, предназначенная для торговцев рыбой49.

На одном из центральных рынков столицы – Лиденхолле, на углу Грэйсчерч и Корнхилл, продавали большое количество разнообразного свежего мяса и птицы50. К тому мясо можно было купить на Ньюгейт-стрит, а птицу на Корнхилл и Чипсайд51.

Немалым спросом (особенно в семьях состоятельных горожан) пользовались овощи и фрукты, которые предлагали на рынках Корнхилл, Чипсайд и на Грэйсчерч-стрит52. Здесь продавали сыр, лук, чеснок, солод, хмель, мед, а также изюм, фиги, оливковое масло, различные пряности (в первую очередь перец, а также корицу, гвоздику, мускатный орех, имбирь, шафран53), кондитерские изделия и сахар (с конца XV в.)54.

Смитфилд был знаменит широким ассортиментом домашних животных, которых по средам и пятницам привозили на продажу из Эссекса, Суффолка, Кента и Бедфордшира55.

В отличие от Смитфилда большинство рынков Лондона были открыты для покупателей 6 дней в неделю: с 6 до 11 часов утром и с часа до пяти днем. А Чипсайд с 1592 г. стал работать во все дни недели с 9 часов утра до 9 вечера. В воскресенье до 7-8 часов утра здесь можно было купить молоко, фрукты и овощи56.

Естественно, что рацион питания зависел от имущественного положения горожан. Питание состоятельных людей было более обильным и разнообразным: ели мясо, в том числе свежее, фрукты, пряности и сладости. В переписке семейной компании Сели упоминаются оленина, миноги, корица, шафран, сахар, инжир57. Известно, что в XVI в. в семьях богатых купцов на обед или ужин в обычные дни подавали 2-3 разных блюда, а по торжественным случаям 4-6 разнообразных блюд из мяса или рыбы с овощами и соусами, не считая десерта58.

Наиболее доступными напитками были вино, пиво, эль, а также яблочный или грушевый сидр, свежее и кислое молоко59, мед. Основная масса горожан употребляла пиво, которое, наряду с хлебом, было одним из основных продуктов в их рационе. Видимо, не случайно многие олдермены, судя по их завещаниям, владели пивоварнями в Лондоне, и реализация пива, скорее всего, приносила им немалые доходы60. Но в подвалах лондонских купцов можно было найти и лучшие вина из Франции, Германии и Испании, которые закупали даже королевские виночерпии61. Конечно, такое вино не было обычным напитком средневековых горожан, даже весьма состоятельных. Вино шло и к трапезе, и для изготовления лекарств, оно было в те времена лучшим растворителем. Виноградное сусло удовлетворяло потребность в сладком, поскольку привозимые с Востока сласти для основной массы горожан оставались предметом роскоши62. Это подтверждают и некоторые пассажи из переписки купцов Сели. Так, Ричард Сели-младший в письме брату Джорджу, отправленному из Лондона в Брюгге 8 ноября 1479 г., пишет: «…Сэр, наша мать желает, чтобы ты купил для нее коробку на 3 или 4 фунта сахара, и чтобы привезти его к Рождеству…»63. А в письме этих же адресатов, отправленном из Лондона в Кале 22 ноября 1481 г., читаем: «… Наша мать хочет, чтобы ты купил для нее инжир и… шафран»64. В письме от 25 мая 1482 г. Ричард Сели-младший, находившийся в Лондоне, сообщил Джорджу Сели в Кале или Брюгге: «… Наша мать… просит добыть для нее инжир в сиропе…»65. Надо ли лишний раз говорить о том, сколь внимательны были братья к запросам своей матери – явной любительницы сладкого!

Об уверенности в себе и осознании своей значимости говорит одежда олдерменов Лондона XIV–XVI столетий. Пытаясь ответить на вопрос, во что одевались зажиточные горожане, необходимо учитывать, что в средние века одежде, так же как еде и жилищу, придавалось социальное значение66. Вопрос о том, как и во что одеваться, был непосредственно связан с проблемами социального статуса и морали: каждый человек должен был носить одежду, соответствующую его положению и не оскорбляющую общественную нравственность. Вид и объем ткани, расцветка, разнообразие узоров и аксессуаров, количество деталей костюма – все свидетельствовало о положении личности внутри определенной группы и о месте этой группы в обществе. Таким образом, платье не только согревало и украшало человека, но и показывало положение человека на социальной лестнице, а также степень его достатка. Отсюда стремление средневекового человека, и горожанина в том числе, «выразить себя» через костюм, не считаясь с затратами. Костюм, кроме того, многое мог поведать о своем хозяине – о его склонности производить впечатление или о его гордыне и спеси. Будучи неотъемлемым компонентом повседневной жизни человека – его быта, окружающего его мира вещей, – одежда вместе с тем запечатлевает в себе явления иного, более высокого уровня, принадлежащие сфере сознания и поведенческих форм67.

Из завещаний купцов можно составить примерное представление о том, какую одежду носили богатые горожане Лондона. Генри Бартон оставил «роскошное одеяние из черного бархата с золотой вышивкой и украшенное перьями и жакет из красного бархата»68. Уильям Грегор, судя по завещанию, носил одежды, «отделанные мехом и на подкладочном материале»69. В описи имущества Джона Оливера упоминаются чулки, чепцы, камзол из черного вельвета, меховые шкурки70.

И купцы Сели в своей переписке немало внимания уделяют вопросам пополнения и обновления гардероба. Роберт Рэдклиф в письме Джорджу Сели в Кале от 11 декабря 1478 г. высказывает просьбу: «… если Вы сможете найти меховую подкладку с остриженными хвостами для длинной одежды, я прошу Вас купить ее для меня…»71. Р. Колдуэйл в письме к Джорджу Сели, написанном 21 сентября 1479 г.: «Милостивый кузен, я обращаюсь к Вам с просьбой послать мне… каракулевый мех для моей жены, а беличий – для меня…»72 А далее – любопытное уточнение, явно свидетельствующее об интересе к женской моде: «прошу Вас купить цветной каракуль… для моей жены»73. И Томас Грейнджер в письме к Джорджу Сели, отправленном из Кале в Брюгге 20 октября 1479 г., просит: «… сэр, Вы должны получить… Вашу одежду, отделанную лисьим мехом…»74.

Одежда, видимо, была очень ярких цветов. Не случайно ведь купец настоятельно просит приобрести именно цветной каракуль для супруги. Об этом можно судить также по цвету и отделке плащей, которые украшали по-разному: вышивали, подбивали мехом или другим цветным сукном.

Горожане стремились не отстать от дворян в роскоши своей одежды, и украшали ее дорогими мехами, драгоценными камнями, золотом и серебром. Страсть к роскоши дошла до того, что во времена Эдуарда IV, в 1463 г., был принят закон, регулировавший расходы на одежду. По этому закону мэрам, шерифам и олдерменам разрешалось носить только мех куницы и белки, а их слугам – ливреи, подбитые недорогим мехом. При этом мэр должен был тратить в год не более 6 ф. 13 ш. 4 п., шериф – 5 ф., рикордер и городской клерк – не более 6 ш. 8 п., оруженосец мэра – 4 шилл.75.

В праздничные дни горожане одевались особенно торжественно и нарядно, а праздников в средние века было много. Видимо, не случайно Джон Дальтон с гордостью сообщает в своем письме к Джорджу Сели в Лондон, Кале, 12 февраля 1479 г., что «…У меня есть для Вас ливрея, лучшая из тех, которую можно было добыть…»76. Ричард Сели-младший пишет брату Джорджу Сели из Лондона в Кале 24 июня 1482 г.: «…наша мать… прошла в процессии на Празднике Тела Христова77 в темно-красной шляпе и черной одежде…»78.

Таким образом, можем заметить, что олдермены рассматриваемой эпохи весьма благосклонно относились к потребностям не только своей души, но и тела, которое еще совсем недавно воспринималось как некое наказание для души, а само телесное существование последней – как значительная ущербность. Однако, уже Фома Аквинский, отвечая на объективные запросы времени, счел возможным оценить соединение души и тела как нормальное явление: тело вовсе не «оковы для души», а ее необходимое дополнение. Земная жизнь, согласно Аквинату, невозможна без удовлетворения его телесных запросов и определенных страстей79.

В этом нас убеждают и жилые дома некоторых лондонских олдерменов, в строительстве которых, несомненно, отразился рост их богатства и влияния. В частности, торговец предметами роскоши и олдермен Николас Элвин оставил по завещанию 1506 г. «огромный дворец на Милк-стрит»80. И такого рода информация содержится практически во всех завещаниях и прочих документах, имеющих отношение к представителям столичной правящей элиты. Дома богатейших лондонских купцов строились с учетом требований комфорта, со все увеличивающимся применением стекла, что давало много света и воздуха. Особенно много таких домов было на Темз-стрит, где выстроили свои жилища самые влиятельные горожане. Среди них выделялся большой дом, наполовину каменный, наполовину деревянный81, с подвалами для хранения вина, носивший название Уинтри, т. е., Винный погреб. Там жил Джон Джизорс, виноторговец, олдермен и мэр Лондона XIV века. После него в этом же доме (возможно, перекупив его) поселился Генри Пикард, мэр столицы 1357 г. Именно он принимал у себя на пиру в 1363 г. английского короля Эдуарда III, французского короля Иоанна, короля шотландцев Дэвида, кипрского короля (все они тогда находились в Англии), Эдуарда, принца Уэльсского (Черного принца), и многих других знатных особ82. Заметим попутно, что некоторые дома лондонских купцов были вполне достойны, чтобы принимать в них лиц королевской крови.

Информацию о жилище столичных олдерменов можно почерпнуть из описей имущества и завещаний некоторых из них. В частности, дом лондонского торговца рыбой и олдермена Томаса де Мокинга де Сомерсета, согласно описи его имущества от 1373 г., состоял из опочивальни, залы, кладовой, малой гостиной, комнаты, расположенной за малой гостиной, комнаты для прислуги, помещения для подмастерьев, находившегося над ней, и кухни83. Торговец железными изделиями и олдермен Ричард Мэрлоу в середине XV в. оставил по завещанию дом, состоявший из холла, спальни, гостиной, комнаты старшего лакея, помещения для домашних слуг, буфетной и кухни84.

Что касается внутренней обстановки, то ее ассортимент даже в богатых купеческих домах был довольно однообразным. Мебель, обычно из дуба или ореха, была достаточно тяжелой и громоздкой. Плотные стойки и толстые доски соединялись пазами и скреплялись гвоздями. Столом служила длинная и прочная доска на козлах. Сидели на скамьях или табуретах простейшей конструкции, сундуках, обшитых обивкой и обложенных подушками (чтобы на них было удобнее сидеть). В «Уставе гильдии ковровщиков города Лондона» от 1331 г. специально упоминаются «покрышки для скамеек», т. е., шерстяные одеяла, которыми покрывалась скамья. При этом от ремесленников требуется «употреблять для своих изделий только хорошую английскую или испанскую шерсть…»85. Утварь размещалась на кухонных столах или на полках. Припасы хранились в невысоких шкафах-поставцах. Для хранения одежды и белья служили лари. Верхнее платье домочадцы, сняв с себя, развешивали на оленьих рогах по стенам86.

Массивность и грубость мебели, которую редко переставляли с места на место, скрадывалась мягкими цветными тканями. Самые богатые дома могли похвастаться такой роскошью, как ковры и шпалеры на стенах, иногда шпалерами были завешаны все стены зала и других основных помещений87.

Для обеспечения удобств лондонцев трудилась специальная гильдия ковровщиков, производившая ковры и подушки из чистой шерсти английского и испанского происхождения88.

В доме упоминавшегося уже Томаса де Мокинга де Сомерсета находились: 2 кровати, 4 сундука, 2 конторки, 8 скамеек и 3 старые скамьи, 5 столов, 5 скамеечек, 2 шкафчика, 4 кресла, 4 длинные скамьи, 2 стола на трех ножках; упоминаются также гобелены, накидки на спинки кресел и подушечки для сидений89. Перечень товаров и движимого имущества лондонского олдермена и суконщика XV в. Джона Оливера содержит упоминание о скамьях, длинных скамьях и скамейках, столах, одном «хорошем стуле», шкафах, полках, сундуках, один из которых сделан из сосны и отделан железом, кроватях с балдахинами и кроватях с покрывалами90.

Кровать и постельные принадлежности, безусловно, были главными предметами в спальне. Довольно часто необходимый элемент тогдашней постели составлял балдахин. Прихотливый вкус богатого горожанина сказывался и на внешнем виде кровати: она украшалась богатой резьбой и нередко представляла собой весьма изящную вещь. В письме к Джорджу Сели в мае 1482 г. Николас Книвтон обращается с просьбой: «… Купите мне, пожалуйста, кровать, ковер и покрывало для кровати. Покрывало должно быть большим, кровать – на Ваш вкус, какую Вы сочли бы лучшей и выбрали для себя, желательно хорошей и редкой модели. И если сможете найти занавеси того же типа и по сходной цене в 3 ярда91 ширины и 30 длины, прошу, купите тоже…»92. Удивляет трогательная забота купца, стремившегося не просто обустроить свой дом, а сделать это «со вкусом», специально подбирая покрывало и занавески «того же типа»!

Рост уровня комфорта можно проследить по тем вещам, которые упоминаются в завещаниях и описях имущества многих лондонских олдерменов. В них чаще всего речь идет о покрывалах из гобелена или украшенного ярким узором сукна,
^ Лекция 2. БРАК, СЕМЬЯ И ВНУТРИСЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ


Семья и родственные связи представляют собой общественные институты, сохраняющие свою значимость во все времена, хотя в различных культурах и в разные эпохи они принимают несхожие формы и описываются разными терминами. Во всех обществах, какие известны историкам, они встречаются в качестве неотъемлемых элементов, поскольку с ними связаны такие важнейшие функции, как природное и социальное воспроизводство материальной жизни119. Семья занимала важнейшее место в средневековом обществе, в том числе городском. Семейные отношения проникали во все формы взаимодействия горожан, включая и производственную деятельность: корпорации, гильдии, компании в определенной мере также строились на основе внутрисемейных отношений. Семья была необходима по соображениям не только хозяйственным или продолжения рода, но и общественного престижа: отсутствие родни выталкивало человека за пределы групповой защиты и, во всяком случае, обрекало на резкое понижение статуса. Через семью, прежде всего, включался человек Средневековья в общественную жизнь; семья была хранительницей традиций, передатчиком памяти поколений и социально-психологических представлений, формировавших систему ценностей и кодекс социального поведения индивида. Именно в силу этого изучение семьи открывает дополнительные в