Реферат: Дела и дни Кремля

А. АВТОРХАНОВ
Дела и дни Кремля

ОТ АНДРОПОВА К ГОРБАЧЁВУ


YMCA-PRESS


11, rue de la Montagne Sainte-Genevieve

75005 Paris

1986
ВВЕДЕНИЕ

Генсек и его власть


С мировой славой представителя молодого поколения коммунистов на трон генсека воссел Михаил Сергеевич Горбачев. Этот "молодой комму­нист" в партии состоит уже 33 года и находится в возрасте, в котором умер основатель советского государства Ленин, – в 1985 году Горбачеву исполнилось 54 года. Чтобы прослыть молодым, ему надо было очутиться в уникальной компании стариков из Политбюро. Горбачев – шестой генсек со времени учреждения этой должности. Сталин занимал этот пост 30 лет (1922-1952), Хрущев – 11 лет (1953-1964), Брежнев – 18 лет (1964-1982), Андропов – 15 месяцев (1982-1984), Черненко – 13 месяцев (1984-1985).

Эпоха Сталина стала знаменита кровавыми зло­деяниями тирана, эпоха Хрущева разоблачениями этих злодеяний, на эпохе Брежнева лежит печать политического безвременья и тотальной коррупции. Захвативший его трон Андропов, мелькнув как метеор по партийному небосклону, ярко осветил внутренность брежневской эпохи во всей ее непри­глядной наготе. Мы, наблюдатели издалека, знали почти все пороки системы, но что эти пороки приняли столь чудовищный масштаб – мы впервые узнали из той безнадежной борьбы, которую объявил им Андропов. Правда, Андропов не разоблачал личность Брежнева, как Хрущев личность Сталина. Андропов разрешил печати в определенных границах разоблачать факты коррупции, а эти факты сами разоблачали всю эпоху Брежнева.

Кратковременное междуцарствие Черненко – этот реванш партаппаратчиков чекистам за военно-чекистский переворот Андропова – было тщетной попыткой спасти пожизненное господство одряхлев­шей партийной, государственной и хозяйственной бюрократии. Генсекство Горбачева, будучи по своему стратегическому замыслу продолжением политичес­кого курса Андропова, обещает стать новой попыт­кой вывести Советский Союз из экономического и социального тупика. Сказанное оправдывает необходимость более подробно остановиться на должности генсека, на ее исторической эволюции, а также на определении места генсека на вершине партократии. Сокращение "генсек" – от "генерального секретаря" – принадлежит Ленину, как и инициатива создания такой должности.

Сейчас запрещено употреблять это сокращение, да еще "генеральный" надо писать с большой буквы, если говорится о некоммунистических генсеках. Пост генсека при Ленине носил исполнительно-технический характер. У генсека тогда была одна обязанность – следить за исполнением решений Политбюро и Оргбюро, и две привилегии – пред­седательствовать на заседаниях Секретариата ЦК и руководить техническим аппаратом ЦК.

Сталин еще при Ленине начал превращать должность генсека в директивно-распорядительную власть над партией и государством. После ликвида­ции "ленинской гвардии" генсек стал единоличным диктатором. Все последующие генсеки – испол­нители воли Политбюро. Будучи первыми среди равных олигархов, они пользуются и некоторыми привилегиями престижного характера, которыми не пользуются другие. Их имена в партийном прото­коле называют первыми вне алфавита, а всех других называют в порядке алфавита. Их слова цитируют почти в каждой передовой статье "Правды" и во всех политических статьях печати страны, но слова эти выражают все, что угодно, кроме остроумия, оригинальности или новой мысли, других олигархов не принято цитировать. Каждый член коллективной диктатуры в своем выступлении, о чем бы речь ни шла, должен обязательно сослаться на указание генсека. Каждого генсека при его личной харак­теристике надо величать "выдающийся партийный и государственный деятель", других членов диктатуры называют "видными партийными и государственными деятелями". Только один генсек имеет право быть названным "продолжателем дела Ленина". Но и тут есть свои нюансы в термино­логии. Сталин и Хрущев прямо назывались "продол­жателями дела Ленина", Брежнев был "продолжа­телем великого дела Ленина", в данном контексте прилагательное, как это парадоксально ни звучит, снижает ранг Брежнева, как "продолжателя дела Ленина", ибо продолжателями "великого дела" Лени­на являются все коммунисты. Андропов не разрешил поставить себя рядом с Лениным. Что же касается Черненко, то через год его генсекства член Полит­бюро Гришин назвал Черненко "продолжателем ленинского дела". Это было уже выше Андропова, но ниже Брежнева. Горбачев не прицепил Черненко к Ленину, но зато назвал зримо умирающего генсека "душой Политбюро".

Есть у генсека еще и другая, для практической политики правящей догматической партии весьма важная, привилегия – это сан главного теоретика партии. Только генсек имеет право выдвигать оригинальные теоретические новшества в марксизме-ленинизме и пересматривать его устаревшие или просто неугодные сегодня догматы. Заметам сразу. Ни один из генсеков, включая Сталина, никаких новых теоретических вкладов в марксизм-ленинизм не сделал. Даже те "вклады", которые приписывались послесталинским генсекам, делали не они лично, а их советники и референты.

Русская история необычайно своенравна и полна причудами. Ведь как объяснить рационально, что первыми теоретиками марксизма в России были не большевики и не меньшевики, таких понятий тогда еще не было на свете, а идеологи русского либерализ­ма – П. Струве, М. Туган-Барановский, С. Булгаков, Н. Бердяев, которые вошли в историю как "легаль­ные марксисты" (они проповедовали свои марксист­ские взгляды в тогдашней легальной печати в России и издавали свои собственные журналы в Петербурге и Москве. Петр Струве даже был автором первого марксистского "Манифеста РСДРП", который входит и до сих пор в кодификацию КПСС (см. том пер­вый "КПСС в резолюциях"). Потом из них первые два стали идеологами русской демократической партии кадетов, а последние два богословами.

Основоположником русского марксистского социализма был будущий вождь меньшевиков Георгий Плеханов. На его трудах по марксизму училось все ленинское поколение большевиков. Плеханов умер в 1918г. в Петрограде непримири­мым врагом большевизма и Ленина, но года через два Ленин писал, что никто не может считать себя образованным марксистом, если он не читал все, что написал Плеханов.

В общепринятом смысле этого слова сам Ленин не был теоретиком марксизма, каким был Плеханов, зато Ленин был марксистским стратегом революции, каким не был Плеханов. Да и почти вся теоретическая элита русских марксистов находилась в рядах меньшевиков, большевики располагали мастерами революционного подполья и организаторами революционной пропаганды. После революции в теоретиках партии числился Н. Бухарин. Сталин как теоретик был ничто, как политический стратег – весь из Ленина, однако, как мастер власти, – выше Ленина.

Троцкий был выдающимся публицистом и трибуном. Он знал, как делать революцию, но совершенно не знал, что делать с властью, которую создали в результате революции. Не знал и основного урока всех революций – твоя же власть тебя же сожрет, если не сумеешь вовремя ее оседлать. Большевистские адъютанты Ленина по эмиграции, Зиновьев и Каменев, тоже не были теоретиками, а в политике оказались ничтожествами, ибо, сделавшись во время болезни Ленина бездумными союзниками Сталина, именно они проложили ему путь к едино­личной тирании. Да, Сталин как теоретик был ничто, но как стратег стоял выше всех, благодаря изумительному дару обосновывать свои злодеяния ссылками на марксизм.

Ни в каких официальных партийных документах нет описания прав и обязанностей генсека. Даже в уставе партии упоминание о генсеке впервые ввел Брежнев на XXIII съезде КПСС в 1966г. Эту ини­циативу Брежнева надо объяснить не только его известной манией к помпезности и внешней мишуре, но еще и хитроумным умыслом. В старом уставе говорилось, что пленум ЦК избирает из своей среды Президиум (Политбюро) и Секретариат ЦК, Брежнев предложил теперь добавить, что пленум ЦК избирает также и генерального секретаря ЦК. Это означало, что Политбюро не может выкинуть генерального секретаря, избранного пленумом ЦК и утвержденного на съезде партии, как он и его коллеги по Политбюро выкинули в свое время Хрущева. И все-таки пост генсека есть то, что из него делает его владелец. Известные слова Ленина из его "Политического завещания", что Сталин, став генсеком, сосредоточил в своих руках "необъятную власть" и что он, Ленин, не уверен, не будет ли Сталин злоупотреблять этой властью, доказывают, кроме всего прочего, что пост генсека правящей партии может дать его носителю де факто высшую власть и над правящей партией, и над государст­вом, причем власть, не ограниченную ни уставом партии, ни конституцией СССР, в которой должность генсека вообще не указана.

Должность генсека через тридцать лет, в 1952г., на XIX съезде, значит, еще при Сталине, была упразд­нена. Была создана новая должность – "первого секретаря" ЦК. Им стал Маленков. Став после смерти Сталина председателем Совета министров, Маленков вынужден был через пару недель оставить этот пост, который в сентябре 1953 г. занял Хрущев. На том же съезде было переименовано Политбюро в Президиум ЦК. Какие же были мотивы этой перелицовки фасада диктатуры – до сих пор неясно. Если отставка Сталина с поста генсека на пленуме ЦК, избранном XIX съездом, является документально подтвержденным фактом, то как мотивы сталинской отставки, так и истинные причины переименования Политбюро и поста генсека неизвестны. Официальное объяснение, данное от имени ЦК Л.Кагановичем на XIX съезде, было куцым и невразумительным. Каганович сказал, что название "Президиум ЦК" лучше отвечает обязаннос­тям, которые выполняет Политбюро. Восстанавливая старое название Политбюро, брежневское руковод­ство повторило Кагановича, только в обратном порядке: название Политбюро лучше отвечает обязанностям, которые выполняет Президиум.

Почему же все-таки восстановили старые назва­ния? Здесь едва ли могут быть разные ответы. Роль сыграли не правовые соображения, а психологический синдром партийных карьеристов. Политбюро на протяжении более тридцати лет было Олимпом партийных богов во главе с супербогом Стали­ным. У партократов появлялись слезы умиления с нескончаемой овацией, когда они на своих бесчисленных сборищах выбирали этих богов в почетный президиум. Но вот теперь, после тяжкого, долгого и унизительного восхождения к партийному Олимпу, они наконец добрались до цели, но у входа на Олимп увидели не вожделенное, магическое слово "Политбюро", а другое – избитое и давно проституированное слово "Президиум". Ведь для них воистину "в начале было слово", и это слово было "Политбюро". Теперь выясняется, что они прибыли не в обитель богов – в "Политбюро", а в какой-то "Президиум". Ведь в государстве "прези­диумов" десятки тысяч, начиная от сельсоветов и до всяких там верховных советов. И новые боги были единодушны в своем решении: восстановить поруганный Олимп во всем его величии и блеске и вновь написать у входа "Политбюро". Так же поступили и с названием генсека. Брежнев решил, что он, как и Сталин, будет генсеком, вместо того, чтобы называться "первым секретарем", ибо первых секретарей в партии ведь тоже тысячи, а генсек один. В некотором отношении они даже пере плюнули обитателей старого Олимпа. Сталин не разрешал величать себя "генеральным секретарем" и подпи­сывался тоже просто: "секретарь ЦК", а эти беско­нечно повторяют, что данное лицо – "генеральный секретарь".

Сталинские наркомы и министры, являющиеся членами Политбюро, перечислялись без указания, что они члены Политбюро, а теперь даже впереди председателя Президиума Верховного Совета СССР или Совета министров СССР сначала ставят "член Политбюро", а потом только указывают их высокие должности. Партийным тугодумам невдомек, что ставя часть выше целого, партию выше государ­ства, они оскорбляют собственное "общенародное государство".

Как велика власть генсека, являющегося, ска­жем, одновременно и главой советского государства в качестве председателя Президиума Верховного Совета СССР? Можно ли сравнить эту власть с властью глав государств президентской системы, например, с властью американского или французского президен­тов или с властью премьер-министров в странах, где глава государства лишь репрезентативная фигура? После Сталина и Хрущева в Кремле стабилизовалась коллегиальная диктатура. Поэтому глава этой диктатуры не диктатор, а исполнитель воли и решений коллективной диктатуры. В этом смысле послесталинская партия вернулась к так назы­ваемым "ленинским принципам" коллегиального руководства. Поскольку эти принципы отрицают диктатуру одного лица, то в партийном уставе всегда указывались только органы коллективной диктатуры – пленум ЦК и Политбюро, их побочные органы Оргбюро и Секретариат ЦК, но никогда не указывался генсек ЦК. Отсюда понятно, что не было надобности фиксировать в уставе его права и обязанности.

Совершенно так же обстоит дело и с высшими органами государственной власти. Во всех четырех советских конституциях 1918,1924, 1936 и 1977гг. глава государства – не отдельное лицо, а коллектив, в старых конституциях президиум ЦИК СССР, а в новых конституциях президиум Верховного Совета СССР, а председатель этих президиумов лишь под­писывает декреты и законы, принятые ими по прямому поручению партийной коллегиальной диктатуры. В силу этого не было также надобности указывать в советских конституциях права и обя­занности советских "президентов", как и функции советских "премьеров". Даже Сталин, будучи едино­личным диктатором, никогда не правил от собствен­ного имени, как генсек, а от имени коллективной диктатуры, стараясь создавать впечатление, что партией правит не генсек, а ЦК и его Политбюро.

Законы якобы тоже издает не Политбюро, а Президиум Верховного Совета. Единственное новше­ство Сталина – принимать решения правительства от имени Совнаркома СССР и ЦК ВКП (б), но и в этом случае первым подписывал предсовнаркома Молотов, а вторым – секретарь ЦК Сталин. Когда сам Сталин стал председателем правительства, его подпись стояла первой, но за ЦК подписывал уж другой его секретарь.

Совершенно иначе обстоит дело в демократичес­ких государствах. В их конституциях ясно определе­ны прерогативы, объем и границы власти президентов и премьеров. Существующее в этих государствах разделение власти законодательной" судебной и исполнительной, наличие в них политических свобод и свободной печати затрудняют появление там тиранов легальным путем. Сравнивать западные парламенты с советским "парламентом", западные выборы с комедией советских выборов – вещь абсурдная. Если все же сравнивать власть послесталинских генсеков, скажем, с властью американского президента, надо констатировать факт, который покажется невероятным только тем, кто не знаком с описанным выше механизмом власти в СССР, а факт этот следующий: президент США пользуется и юридически и фактически большей властью, чем генсек, если даже генсек и председатель Президиума Верховного Совета.

Причем в прерогативы президентской власти в США не может вмешиваться в остальном всесильный американский парламент – Конгресс. Поэтому, когда Политбюро направляет генсека на встречу на высшем уровне за границей, то все, что он должен говорить, вручается ему в письменном виде. Его роль – читать врученные ему документы. Если же возникнут неожиданные проблемы или вопросы, на которые тут же надо дать ответ, то генсека сопровождает целая радио-телефонно-телеграфная аппаратура, по которой он получает директивы Политбюро. Генсек не получает чрезвычайных полномочий даже в случае войны. Если в Белом Доме на атомной кнопке держит палец одно лицо – президент, то в Кремле держат на ней столько пальцев, сколько Политбюро имеет членов.

Нынешние генсеки не диктаторы, а слуги Полит­бюро. Поэтому в кресле генсека могут сидеть и политические ничтожества, но сам пост генсека – вакантная должность для единоличного диктатора, если ее займет волевое и властное лицо. Все дикта­торы дрожат за свою жизнь, абсолютные диктаторы дрожат абсолютно, причем дрожат не от страха перед народом, с которым прямо дела не имеют, а от страха перед собственной кликой. Чтобы стать диктатором, надо убрать, лучше уничтожить, сначала клику, при помощи которой ты пришел к власти, как это сделал Гитлер со штабом своих штурмовиков и Сталин с ленинским ЦК и его Политбюро. Где это не было сде­лано, клика свергала своего диктатора, как Большой фашистский совет сверг Муссолини и Политбюро свергло Хрущева. После Хрущева партийная клика учла исторические уроки – отныне в кресло генсека сажали политические ничтожества (Брежнев, Чернен­ко, а Андропов сам захватил этот пост, опираясь на военно-полицейский аппарат). Но если ты уже занял это кресло и не претендуешь на единовластие, то ты можешь сидеть там пожизненно, будучи даже дрях­лым или смертельно больным. Поразительно, что сама партийная клика перед всем миром намеренно показывала своих дряхлых генсеков, словно для того, чтобы мир видел – страной правят не эти безнадежные генсеки, а она – клика Политбюро. Отсюда и родился новейший советский анекдот о трех предыдущих генсеках: "После долгой, тяжелой болезни, не приходя в сознание, генсек приступил к исполнению своих обязанностей"!

Однако, как уже подчеркивалось, не только "кол­лективная диктатура", но и единоличный диктатор в Кремле стараются создать во внешнем мире впечатление, что единоличный диктатор вовсе не диктатор, а исполнитель воли Политбюро, а само Политбюро вовсе не диктатура олигархии, а исполни­тельная инстанция воли советского народа. Вот два примера, свидетельствующие о такой тактике Крем­ля. Добиваясь максимальных успехов у Рузвельта и Черчилля на Ялтинской конференции, Сталин аргументировал свою неуступчивую позицию тем, что потом русский народ скажет, что Сталин и Молотов защищали русские интересы хуже, чем их защищали русские цари, а его всесильное Политбюро откажется утвердить соглашения в Ялте. Сталин убеждал, в частности, Рузвельта, что слава о нем, о Сталине, как о диктаторе – это просто миф, он подотчетен и зависим от Политбюро, как Рузвельт зависит от своего Конгресса. И трюк вполне удался. Ведь Рузвельт говорил тогда, что "дядя Джо" человек добрый, а вот Политбюро его – учреждение ужасное. Даже тогда, когда Сталин начал, вопреки соглашениям в Ялте, большевизировать восточную Европу, министр иностранных дел США Эдвард Стеттинус объяснял акции Сталина нажимом этого "ужасного учреждения". Вот его утвержде­ние: "Когда маршал Сталин вернулся с конферен­ции, Политбюро взяло его в оборот за то, что он вел себя на ней чересчур дружелюбно и сделал двум капиталистическим странам много уступок". ("НРС", 6.2.1985). Наученные горьким опытом истории, нынешние американцы, надо думать, не так уж наивны в понимании советского механизма власти. Когда в Белом Доме член Политбюро Щербицкий самоуверенно и вызывающе заявил президенту Рейгану, что "советский народ" не потерпит новой угрозы США в космосе, то президент дал единственно правильный ответ: "Советский народ имеет мало что сказать в отношении того, что делает его прави­тельство". ("Нью-Йорк Тайме"). Только такой язык понимают и уважают владыки Кремля.


^ ЧАСТЬ I. ОТ БРЕЖНЕВА К АНДРОПОВУ


Глава 1. Последний съезд Брежнева


В последние годы правления Брежнева в центре внимания Кремля стояли два события: XXVI съезд КПСС (1981) и "пролетарская революция" в Польше в августе 1980г. Проанализируем эти события.

Накануне XXVI съезда Брежнев преподнес зна­токам протокола ЦК (а этот протокол ведется куда скрупулезнее, чем его вели дворы абсолютистских монархий) сюрприз, на который не отважился бы не только Ленин, но и сам Сталин.

Брежнев дал понять в "Правде", что он, как генеральный секретарь, стоит выше Политбюро (по уставу высшие руководящие органы партии идут по нисходящей линии так: съезд партии, пленум ЦК, Политбюро, Секретариат, генсек). Так, когда Политбюро вынесло от имени ЦК постановление об утверждении "Основных направлений экономическо­го и социального развития", Брежнев присовокупил к нему свое личное постановление: "1. Одобрить проект ЦК КПСС... 2. Опубликовать проект ЦК КПСС... 3. Провести обсуждение проекта... Гене­ральный секретарь ЦК КПСС Л.Брежнев". ("Прав­да", 2.12.1980).

Формула раньше гласила, в согласии с уставом, что ЦК одобряет проект любого докладчика, в том числе и генсека, у Брежнева получилось наоборот. Что это – сознательный антиуставный акт или протокольный ляпсус? Но этот ляпсус очень характерен для стиля брежневского руководства и вполне укладывается в рамки раздуваемого до абсурда "культа Брежнева" (по телевидению и во всех кинотеатрах идут серии фильмов, снятых по мемуарам Брежнева, в стиле всепобеждающего древнерусского богатыря, перед которым бледнеют все эти мифические Геркулесы и исторические Наполеоны). До сих пор при перечислении имен членов Политбюро имя Брежнева называли всегда в общем списке, хотя и первым, не соблюдая алфавит­ного порядка, обязательного для других, а теперь его выделили, по примеру Сталина, из общего списка, называя его отдельно как генсека, а потом идет общий список членов Политбюро. Ожидал советских телезрителей и другой сюрприз. До сих пор доклады Брежнева на съездах партии и сессиях Верховного Совета транслировались прямо из зала, а теперь транслировались только начало и конец доклада, а дальше текст читал диктор. Это вызвало целый переполох среди иностранных журналистов, которые, не будучи допущены на съезд, сидели в Прессбюро съезда у телевизора. Сколько бы они ни добивались узнать причину, они толком ничего так и не узнали.

Объяснение, видимо, простое: уже из этого начала доклада было видно, как Брежневу было трудно его читать. Осилить почти четырехчасовой доклад он просто был не в состоянии. Он, видимо, читал наиболее важные отрывки, а в остальном сослался на письменный текст, заранее розданный делегатам.

На съезд было назначено 5002 делегата из облас­тей, краев и национальных республик (формально пропущенные через местные конференции и съезды, они еще до прибытия в Москву проверяются и утверждаются отделом организационно-партийной работы ЦК КПСС. Среди них пара сотен статистов из "рабочих и колхозников", а остальные высшая партийная и государственная бюрократия).

Как по форме и стилю, так и по содержанию работы XXVI съезд Брежнева не был обычным съездом, обсуждающим и дискутирующим острые проблемы внутренней и внешней политики, а пред­ставлял из себя огромное сборище партийной и государственной элиты, в котором, кроме пяти тысяч делегатов, участвовало также более тысячи гостей из-за границы и столичного партийного актива. Только, в отличие от шума толпы на обычных сборищах, здесь царила мертвая тишина, строевой порядок и давящая торжественность. Напрасно Брежнев жаловался в докладе, что все еще не сформировался "советский человек". Если бы возможно было воскресить Ленина и привести его обозреть зал этого сборища, он, наоборот, сказал бы: "Да, советский человек создан", – и, пользуясь терминологией своего соратника Троцкого, может быть, только добавил бы: "Сталин вырастил от моего имени голосующее стадо людей!" Надо отдать должное большевикам: они унифицировали не только мысли, но и низменные побуждения людей: честолюбие, эгоизм, пороки, продажность. Пользуясь этой стороной человеческой натуры, Сталин и создал того "советского человека", который уникален как гражданин – он поменял личную свободу на спокойствие, человеческое достоинство на при­вилегии, сомнения гражданина на уют мещанина. Он, как говорил Эренбург, усовершенствованный коммунистический человек ("ускомчел"), который без малейшего притязания на цинизм может сказать о себе: "голова мне нужна, чтобы не думать". Он до глубины души убежден, что это тоже его редкая привилегия, что тяжкую обязанность думать за него взял на себя мудрый ЦК! Поэтому он будет голосовать за любые решения этого ЦК, одинаково как за благотворные, так и преступные. И история с него ничего не спросит – он был всего лишь винтиком механизма ЦК, представителем "голосу­ющего стада". Поэтому понятно, что и на XXVI съезде царил тот же классический сталинский ритуал: ЦК объявил свои мудрые решения, а в пятитысячной аудитории поднялся лес рук за эти решения – без вопроса, без возражения, без воздер­жания, при диких криках "слава, слава, слава", "бур­ная и непрекращающаяся овация", как отмечает протокол.

На съезде было представлено семнадцать с половиной миллионов коммунистов, из которых 43,4% "рабочих" (что это за рабочие, можно судить по тому, что все члены Политбюро тоже являются "рабочими" или "крестьянами"), 43,8% интеллигенции, то есть партийной и государственной бюрократии, 12,8% "колхозников" (то есть кол­хозная бюрократия). После последнего съезда была проведена негласная чистка – из партии были исключены 300000 членов и 91000 кандидатов за разные преступления (коррупция, взяточничество, присвоение "социалистической собственности", пьян­ство, всякого рода "уклоны"). В связи с этим Брежнев заметил: "Никаких поблажек и никому, когда речь идет о чести и авторитете нашей партии, о чистоте ее рядов". Среди исключенных был и ряд видных коммунистов-диссидентов (известный писатель Виктор Некрасов, старая коммунистка Лерт, ученая Орлова-Копелева), а также много рядовых членов партии, эмигрировавших на Запад.

Известная установка Сталина – в руководящие органы партии выдвигать не представителей гумани­тарных наук, даже не представителей юридических наук, а представителей инженерно-технического персонала – последовательно проводилась в жизнь и руководством Брежнева. Он сообщил съезду, что три четверти секретарей Центральных Комитетов республик, крайкомов, обкомов, две трети секретарей горкомов и райкомов партии имеют техническое образование. Затаенный мотив этой установки – представители гуманитарных наук склонны к рассуждениям и своеволию, а спе­циалисты – исполнительны и более покорны. Но у них есть и недостаток (Брежнев: "специалисты не обладают достаточным политическим опытом"), то есть послушны верхам, но не умеют командовать низами. Поэтому всех этих специалистов пропускают через высшие партийные школы и курсы. Брежнев сообщил, что из этих специалистов в истекшие годы после последнего съезда 32000 человек прошли через партийные школы и 240 000 человек – через партийные курсы, где их обучали только одной науке: как управлять партией и государством. Их профессора – члены Политбюро, Секретариата ЦК и министры СССР. Через такие школы и курсы прошли в свое время и почти все члены нынешнего ЦК. Брежнев, как и надо было ожидать, поставил вопрос и о пересмотре действующей ныне "Про­граммы КПСС", принятой в 1961 г. Брежнев не дал ответа на кардинальный вопрос: почему двадцатилетняя "Программа КПСС" не была выполнена. Единственно, что он сказал о причинах ее пересмотра, это следующее: "Ныне действующая "Программа КПСС" в целом правильно отражает закономерности общественного развития. Но с момента ее принятия минуло 20 лет", Брежнев только косвенно признался, что со строитель­ством обещанного коммунистического общества к 1980г. (Программа: "Нынешнее поколение будет жить при коммунизме") ничего не вышло, ибо оказывается, что между социализмом и коммуниз­мом лежит еще один этап или одна фаза, которая не была известна не только Марксу и Энгельсу, но также и Ленину со Сталиным – это фаза "реально­го", "зрелого" или, по последней терминологии, "раз­витого социализма". К разочарованию тех, кто предвкушает, что вот-вот водворится коммунизм и рай благоденствия осчастливит "нынешнее поколе­ние", Брежнев доложил,что по его новому "научному открытию" в марксизме новый этап или новая фаза – это "необходимый, закономерный и исторически длительный период в становлении коммунистичес­кой формации". Из внутренних проблем особенно тревожат Кремль национальные отношения в стране, где представлены более ста различных народов. Послевоенная политика партии в этом вопросе, особенно в период правления Хрущева и Брежнева, сводилась к планомерной и интенсивной денационализации нерусских народов через их языковую русификацию и дерусификации самих русских через их ассимиляцию с нерусскими наро­дами – это и называется на языке партии формиро­ванием "единого советского народа". Эта политика встречает уже открытое сопротивление с обеих сторон – как со стороны русских ("неославянофиль­ство", "почвенники", "русская партия"), так и со стороны национальных меньшинств в Прибалтике, на Кавказе, в Туркестане, в Татаро-Башкирии. Причем некоторые из нерусских народов, которым админи­стративно навязывают русский язык вместо родного языка, являются культурно-исторически более древними христианскими народами, чем сам русский народ – например, армянский и грузинский народы. Советское правительство в Москве издало ряд распоряжений (Высшая аттестационная комиссия, министерство высшего образования СССР), которые запрещают писать в грузинских вузах дипломные работы и диссертации на гру­зинском языке. Против этого, как известно из самиздата, в письме на имя Брежнева протестовало в 1980 году 365 видных грузинских ученых и деятелей культуры, с именами, известными не только в СССР, но и на Западе. Какая была реакция Брежнева на это письмо – неизвестно, но в своем докладе он говорил, что "в нашей стране уважают национальные чувства, национальное достоинство каждого человека", однако ударение Брежнев делал на "формирование культуры единого советского народа – новой социальной и интернациональной общности".

По второму "острому вопросу", почему ведущие должности в национальных республиках занимают люди не коренной национальности, Брежнев открыто поддержал великодержавников: "Состав населения советских республик многонационален. И естествен­но, что все нации имеют право на должностное пред­ставительство в их партийных и государственных органах". Это был косвенный ответ на жалобы эстон­ских, латышских и литовских коммунистов, что у них повсюду командуют русские коммунисты, а местные коммунисты выполняют роль помощников и переводчиков. Брежнев сказал, что партия будет бороться и против "антисемитизма", но так как он связал борьбу с "антисемитизмом" с борьбой против "сионизма", то он по существу амнистировал антисемитизм, ибо в советских условиях легальной формой активизации антисемитизма как раз и является борьба с "сионизмом". Писателям и худож­никам Брежнев обещал тяжелую жизнь. Партия будет "активно и принципиально выступать в тех случаях, когда появляются произведения, порочащие нашу советскую действительность. Здесь мы должны быть непримиримы", – сказал он.

За успехи в строительстве "развитого социализ­ма" Брежнев щедро роздал похвалы Советам, профсо­юзам, комсомолу, партии, ее ЦК, Политбюро, Секре­тариату, но дифирамбы пел только одному учрежде­нию: КГБ. Стоит привести сказанное о нем: "Острота классовой борьбы на международной арене предъяв­ляет высокие требования к деятельности органов государственной безопасности, к партийной закалке, знаниям и стилю работы наших чекис­тов. Комитет государственной безопасности СССР работает оперативно, на высоком профессиональном уровне... Зорко и бдительно следят чекисты за происками империалистических разведок. Они ре­шительно пресекают деятельность тех, кто стано­вится на путь антигосударственных, враждебных действий (это по адресу диссидентов – А. А.). И эта работа заслуживает глубокой признательности партии". Это и есть признательность КГБ за успехи его подрывной, террористической и шпионской практики внутри и вне СССР.

Ораторы, которые были назначены ЦК для высту­пления по докладу Брежнева, должны были заранее представить аппарату ЦК тексты своих выступлений, в том числе и иностранные гости. Все выступления были составлены по одному шаблону: доклад Брежнева – "великий теоретический и практический вклад в сокровищницу марксизма-ленинизма".

Некоторые делегаты даже побили все предыдущие рекорды по "культу Брежнева" – так, когда первый секретарь Грузии Шеварднадзе назвал доклад Брежнева "документом больше чем эпохальным", то первый секретарь Краснодарского крайкома Медунов его переплюнул, назвав доклад Брежнева "гениальным". Разумеется, ни одного критического замечания по адресу ЦК не было.

С молчаливого согласия компартий из 94 стран, представленных на съезде, и, конечно, с одобрения Политбюро, главы делегаций Израиля и Турции внесли на съезде предложение созвать новую миро­вую конференцию компартий (последняя такая конференция была в 1969г.). Трудно судить, какова ее реальная перспектива, но само это предложение показывает, что Кремль хочет координировать в новых условиях мировое коммунистическое движение, разработать его новую стратегию и активно возглавить проведение в жизнь такой стратегии. Это тоже ответ президенту Рейгану, обвинявшему Кремль, что он держит курс на "миро­вую революцию". Этот же ответ вновь звучал и в заключительной речи Брежнева при закрытии XXVI съезда, когда он сказал: "Революционное преобразование мира невозможно предотвратить".

По существующим внутрипартийным законам и исторически сложившейся традиции на XXVI съезде сначала должны были быть подведены итоги выполнения двадцатилетней программы партии (1961-1980), принятой в 1961г. на XXII съезде, согласно которой советское общество должно было сегодня выглядеть так, как выглядит "спецраспреде­литель" Кремля: жены членов Политбюро и секрета­рей ЦК приходят в этот распределитель, выбирают товары и продукты в потребном количестве и качестве и увозят их по своим квартирам, не платя ни одной копейки (Сталин однажды хотел отменить такой "коммунизм", но это не удалось даже ему!). Как же выполнила партия эту программу? Брежнев даже не поставил этого вопроса, но жизнь уже дала ответ на него. Вот новейшая статистика ООН.

^ Динамика мировой хозяйственной продукции (доля в процентах) с 1960по 1980год*

* Источник: "Франкфуртер Альгемайне Цайтунг" 29.3. 1980, статья Вернера Обста.

Страны, регионы
1960 1970 1980 1990 оценка


^ Западные страны 63,0 63,7 67,0 67,0

США 30,0 26,7 24,4 22,0

Западная Европа 24,9 25,7 28,2 28,0

Япония 4,3 7,4 10,6 13,0

Другие 4,0

Развивающиеся страны 13,8 14,2 14,7 16,0

Коммунистические страны 23,1 22,0 18,3 17,0

СССР 13,1 13,2 9,8 8,0

Восточная Европа 5,1 4,6 3,5 3,0

Китай 4,0 3,3 4,5 5,5

Другие 0,9 0,9 0,5 0,5

СССР не только не догнал Америку, но его обогнала даже Япония, которая в год объявле­ния "Программы КПСС" отставала от СССР больше чем в три раза! Если рассуждать не категориями наличных ракетно-ядерных арсеналов, а категориями экономической мощи каждой страны или группы стран, то надо пересмотреть и уже изжившую себя теорию о двух "сверхдержавах" – США и СССР. В 1980 год мир вступил при пяти "сверхдержа­вах" (по своей валовой продукции в миллиардах долларов) в следующей последовательности:

Европейское сообщество 2 700

США 2600

Япония 1 200

СССР 1 050

Китай 550

(Источник: там же).

После этих общеизвестных данных совершенно дико звучит заявление председателя Совета министров СССР Тихонова: "Советский Союз выпускает сейчас пятую часть промышленной продукции планеты". ("Правда", 7.11.1980). Только в одной отрасли – в отрасли военной экономики – Советский Союз догнал и перегнал Америку, что ярко иллюстрирует следующая таблица Лондонского института стратегических исследований:

^ Расходы на вооружение в миллиардах долларов

1972 1973 1974 1975 1976 1977 1978 1979

США 78 79 86 89 91 100 105 115

СССР 84 91 111 124 127 133 148 165


(Там же).

По экспорту оружия Советский Союз в 1980г. уже догнал Америку: Советский Союз экспортиро­вал в 1980 году оружия на сумму 7,1 миллиарда долларов против 6,7 миллиарда американского экспорта ("Зюддойче Цайтунг", 31.12.1980).

На Западе говорят^ Глава 2. Польская революция и Кремль
На том же XXVI съезде КПСС Брежнев угрожающе заявил: "Социалистическую Польшу мы в беде не оставим и в обиду не дадим... Пусть никто не сомневается в нашей решимости обеспечить свои интересы". Значение победы польского пролетариата в августовской мирной революции 1980г. выходит за рамки страны и времени. Это была первая в истории победа внутри коммунизма над коммуниз­мом. Она была одержана не ко