Реферат: Второв Порфирий Семенович главный редактор областного литературного альманаха

Н. ОРЕХОВ

ПРОКЛЯТИЕ ЭЗОПА


ПЬЕСА В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ


Действующие лица:


2001 год

6 век до н. э.

Второв Порфирий Семенович – главный редактор областного литературного альманаха;

Зенова Мария Ивановна - заместитель главного редактора;


Сергей Сергеевич - губернатор области;


Подковкин Иван Ильич - прессекретарь губернатора;


Подошвин - врач из поликлиники;


ТРИ санитара из скорой помощи;


Тетя Паша - уборщица


КСАНФ - философ с острова Самос; по преданию был глупым и постоянно подвергался насмешкам Эзопа, хотя и был его хозяином.

РОДОПИДА - египетская царица; по преданию - рабыня Ксанфа, вывезенная им в Египет для промысла телом, но, выкупленная у него за большие деньги и, нажив состояние проституцией, ставшая царицей;

КРЕЗ - лидийский царь, самый богатый из царей своего времени;


ХАРС - гонец Креза;


ЭЗОП - бывший раб Ксанфа, мим;


ХОР - три раба Креза;


РАБЫНЯ - рабыня Креза, мим;


ДЕВУШКИ - исполнительницы танца



Эзопов язык - выражение мыслей путем намеков, недомолвок, иносказаний.

Словарь иностранных слов.


Эзоп - фригийский раб, безобразный горбун и составитель басен. Существовал ли этот Эзоп исторически, неизвестно; рассказы о нем имеют новеллистический характер и принадлежат народному творчеству. Согласно одной из редакций "жизнеописания" Эзопа, он был рабом Ксанфа - философа с острова Самос. Будучи умнее своего хозяина, Эзоп постоянно выставлял его на посмешище. Став свободным, Эзоп служил у Ликурга казнохранителем, путешествовал по свету. Погиб Эзоп в Дельфах: оскорбленные правдой о себе, услышанной от Эзопа, дельфийцы подложили ему в сумку золотую чашу из храма. Дельфийские оракулы обвинили Эзопа в воровстве, оскорблении храма и сбросили со скалы. Автором и рассказчиком басен Эзоп представлен в "жизнеописании" только дважды: он записал басни и притчи для царя Креза и читал их в Дельфах, пытаясь образумить дельфийцев и спасти свою жизнь.


^ ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ


КАРТИНА ПЕРВАЯ


2001 год. Кабинет главного редактора. Обставлен скромно: в углу большой старый двух тумбовый стол, книжный шкаф, несколько шведских стульев. На столе стопки бумаг, телефонный аппарат. Возле стола стоит мусорная корзина полная бумаг. За столом, склонившись над бумагами, сидит горбатый старик в древнегреческом одеянии. Его волосы всклокочены, лицо обезображено большим темно-малиновым родимым пятном. В кабинет входит Второв, на ходу читая текст только что полученного редакцией от городского комитета по управлению имуществом уведомления о повышении арендной платы.


ВТОРОВ: Мария Ивановна! Вы только послушайте, что они пишут! Мария Ивановна! (оглядывается, не видя за собой Марии Ивановны, уходит и тут же возвращается) Нет, это черт знает что! Где мы возьмем такие деньги?! (увидев сидящего за столом старика, останавливается) Вы кто? И что вы делаете за моим столом? Нет, это уже вообще ни в какие ворота! Мария Ивановна! (разворачивается и уходит) Мария Ивановна!


На сцене затемнение. Старик встает из-за стола и уходит в противоположную сторону. Полный свет, входит Второв, за ним Зенова.


ВТОРОВ: Мария Ивановна, что это такое? Кто это такой? Кто его... (осекается, увидев, что за столом никого нет).


ЗЕНОВА: Вы о чем Порфирий Семенович?


ВТОРОВ: Только что вот здесь, за моим столом сидел какой-то безобразный старик!


ЗЕНОВА: Ну и где же он?


ВТОРОВ: Не знаю. Но я же его видел! (обходит вокруг стола) Никого нет.


ЗЕНОВА: Порфирий Семенович, вы сегодня с утра какой-то возбужденный. Я бы даже сказала: через чур возбужденный.


ВТОРОВ: Он вот здесь сидел, на моем стуле. Читал! Так, что он читал? Это моя рукопись, мое эссе о древнегреческой литературе. (перебирает листы рукописи) Вроде все на месте... (садится на свой стул)


ЗЕНОВА: Вот видите... (садится на стул, стоящий перед столом)


ВТОРОВ: Шестой век до нашей эры, переломный момент в греческом искусстве... Да, все на месте.


ЗЕНОВА: А вы говорите - старик. Откуда ему здесь взяться. Вы просто слишком возбуждены. Померещилось.


ВТОРОВ: Да, да, возможно. (оглядывается, нагибается и заглядывает под стол)

Возможно - померещилось.


ЗЕНОВА: Что-нибудь случилось?


ВТОРОВ: Еще бы! Где эта чертова бумага?! (отыскивает уведомление о повышении арендной платы среди листов рукописи) Вот! Полюбуйтесь! Они увеличивают нам арендную плату. Да еще как увеличивают! (Зенова читает уведомление) Как вам это нравится?!


ЗЕНОВА: (продолжая читать) Ничего, ничего...


ВТОРОВ: Как это - ничего? (забирает у Зеновой уведомление)


ЗЕНОВА: Порфирий Семенович, давайте я вам сделаю чай с молоком. Успокоитесь. Звонил Подковкин. Пока вы будете пить чай, я вам все расскажу.


ВТОРОВ: Подковкин? Это имеет отношение к этому... К этому беспределу? (бросает уведомление на стол)


ЗЕНОВА: Скорее всего - нет, но ситуацию можно использовать.


ВТОРОВ: Да? От чая я, пожалуй, не откажусь. (Зенова уходит, Второв оглядывает стол с боков, перегибается через стол, отодвигает стул, на котором сидела Зенова) Странно, я же его видел собственными глазами! И, черт бы меня побрал, он был одет как древний грек! Видно, правда, померещилось. Не мудрено - загнуть такую сумму! Это же все равно, что закрыть альманах! Что там за идиоты сидят?!

Входит Зенова, несет чай.


ЗЕНОВА: Порфирий Семенович, уберите бумаги, поставить некуда.


ВТОРОВ: Ах, да, да. Давайте сюда. (берет в руки рукопись, Зенова ставит чай, садится) Это же я пишу по заказу нашей редакции, то есть по моему заказу мне, то есть мне по заказу... тьфу, ты! Надо действительно успокоится, заговариваться уже начал. (кладет рукопись на стол, пробует чай) Горячеват немного, пусть постоит, остынет. Вы представляете, Мария Ивановна, Греция, шестой век, Солон со своими элегиями! Вы читали Солона?


ЗЕНОВА: Не помню. А кто это?


ВТОРОВ: О-о! Это был один из величайших и мудрейших правителей в древней Греции. Но он был еще и поэтом! А как он писал! Вот, послушайте:

.....................

Золота много, земли и плодородных полей,

Есть и кони и мулы. Но счастлив и тот, кто имеет

Крепкие бедра и грудь, силу и резвость в ногах.

Какая красота, какая гармония! А Эзоп с баснями?! Вот эта, к примеру: "Волк проходил мимо дома, козленок стоял на крыше и на него ругался. Ответил ему волк: "Не ты меня ругаешь, а твое место"". Какое совершенство в образном выражении мысли! Все сказать - и ни кого не обидеть! Мария Ивановна! Какая глубина образности в его баснях: лягушки и слоны, лисица и виноград... Вот еще, одна: "Медведь расхвастался, будто он любит людей и потому не трогает их трупов. Лиса на это отвечала: "Уж лучше бы ты терзал мертвых, да живых не трогал"". Почему-то его басни приводятся только в прозе. Не верю! Когда глубже знакомишься с этим волшебным искусством того времени, кажется, что они даже просто, между собой, разговаривали только стихами...


ЗЕНОВА: Завидую я вам, Порфирий Семенович.


ВТОРОВ: Почему?


ЗЕНОВА: Что бы ни происходило, вы всегда можете уйти в свою работу, в свой мир...


ВТОРОВ: Да, да, простите. Что там Подковкин? Вы сказали, что он звонил. Когда, кстати, он звонил?


ЗЕНОВА: Сегодня, с утра, в начале девятого. Я только пришла - звонок.


ВТОРОВ: И что?


ЗЕНОВА: Они с Сергеем Сергеевичем сегодня едут в какой-то район. Тут, недалеко где-то. Текущая, плановая поездка. И по пути, минут на десять-пятнадцать, заскочат к нам.


ВТОРОВ: Да вы что? Во сколько они, как вы говорите, заскочат? На моих уже девять!


ЗЕНОВА: Он не сказал. Какие-то там бумаги, с утра, подпишут и сразу поедут. Не беспокойтесь, я уже сбегала через дорогу в поликлинику и попросила тетю Пашу прийти прямо сейчас и навести здесь порядок. Она вот-вот должна подойти, уберет здесь, по быстрому, мусор, протрет пыль.


ВТОРОВ: Вот черт! Это не с проста. Наверняка что-то им нужно и мне придется оторваться от эссе.


ЗЕНОВА: Так это и хорошо, Порфирий Семенович.


ВТОРОВ: Что ж тут хорошего! Мне осталось совсем немного, еще день-два и я бы закончил...


ЗЕНОВА: Я не про ваше эссе, а про то, что Сергей Сергеевич к нам заедет.


ВТОРОВ: Да?


ЗЕНОВА: Конечно! Если им что-то от нас нужно - они помогут решить вопрос с арендной платой. Мы же областной альманах, по сути дела последний оплот литературы в области...


ВТОРОВ: Как вы говорите - оплот?


ЗЕНОВА: Не придирайтесь к словам, Порфирий Семенович.


ВТОРОВ: Нет, нет, Мария Ивановна, это я так, про себя, не в обиду вам.


ЗЕНОВА: Так вот... Настоящей литературы, я говорю. Мы существуем на деньги областного бюджета, продажа альманаха приносит крохи...


ВТОРОВ: Настоящее искусство не может быть коммерческим!


ЗЕНОВА: И я о том же, Порфирий Семенович. Нужно что-то Сергею Сергеевичу лично - да мы всегда пожалуйста, на самом высоком художественном уровне.


ВТОРОВ: Последний раз я ему правил текст для выступления в законодательном собрании. Ох и писаки у него в администрации, двух слов связать не могут! Наверняка опять что-нибудь подобное требуется.


ЗЕНОВА: А вы ему сразу вот эту бумагу. Платить-то придется из краевого бюджета. Сергей Сергеевич с городскими быстро договаривается.


ВТОРОВ: Что у них за мода пошла, у начальство этого. Раньше вызывали, а теперь сами приезжают. И всегда не вовремя! Уж лучше бы в администрацию вызвали.


ЗЕНОВА: Зачем лишний раз глаза чиновникам мозолить. Вы знаете сколькие из них хотели бы на ваше место родственников своих пристроить.


ВТОРОВ: А я люблю ходить по коридорам власти. Идешь так по пустому огромному коридору и ощущаешь себя человеком в зверинце. А в кабинетах, как в клетках, сидят хищники. Нет, не львы, не тигры, они не достойны этих прекрасных животных, а просто - хищники, безобразные, как в фильмах ужасов. Истекают слюной и ждут когда к ним, в кабинет-клетку, заползет очередная жертва...


ЗЕНОВА: Порфирий Семенович, переключитесь на реальность, опять вы куда-то улетели.


ВТОРОВ: Да, да. Где же тетя Паша? Они же наверняка вот-вот подъедут. На входе бы надо встретить... (встает и выходит из-за стола, входят Сергей Сергеевич и Подковкин, Зенова вскакивает со стула и, опережая Второва, идет к ним навстречу)


ЗЕНОВА: Здравствуйте, Сергей Сергеевич, мы чуть-чуть не успели, только собирались выйти...


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Здравствуйте, здравствуйте. (не останавливаясь идет по кабинету)


ВТОРОВ: Здравствуйте, Сергей Сергеевич.


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Здравствуйте, Порфирий Семенович. (пожимает Второву руку, садится за его стол)


ЗЕНОВА: Здравствуйте, Иван Ильич. (подходит к столу и забирает с него чашку с чаем)


ВТОРОВ: Здравствуйте, Иван Ильич.


ПОДКОВКИН: Здравствуйте. (пожимает Второву руки и садится на стул возле книжного шкафа)


^ СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: (похлопывает рукой по стопкам бумаг на столе) Литературный процесс в области, как я вижу идет, не умирает. Как у нас молодежь в этом плане, Порфирий Семенович?


ВТОРОВ: Растет, молодежь, Сергей Сергеевич, крепчает. Семинары с молодыми, начинающими авторами проводим. Есть перспективные.


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Это хорошо. Воспитывайте, учите. У нас в области должны быть таланты.


ВТОРОВ: Есть, есть и талантливые. Опыта, правда, еще нет, но... все больше графоманы.


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Натаскивайте, натаскивайте. Только не зажимайте. У нас сейчас свобода слова.


ВТОРОВ: Ну что вы, Сергей Сергеевич.


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: К нам послезавтра министр приезжает. Будет совещание очень важное. Наша задача - добиться от него выделения области дотаций, трансфертов и как можно в большем объеме. А для этого необходимо показать результаты нашей работы. Убедить его, что деньги мы тратим на повышение благосостояния людей, развитие отраслей народного хозяйства и так далее. Убеждать, как всегда, придется мне. В своем выступлении на этом совещании. Мои литераторы, вы уж простите, Порфирий Семенович, что я в вашем присутствии их так называю, кое-что понаписали, (протягивает руку, Подковкин встает, достает из папки и отдает Сергею Сергеевичу несколько листов бумаги, затем садится на место) но меня это не устраивает, (рвет бумаги, не глядя бросает в корзину, промахивается) не впечатляет. В прошлый раз вы сделали мне такой прекрасный доклад! Литература все-таки сила. Да. Большой доклад мне нужен, минут на двадцать, не больше...


Входит тетя Паша, в белом халате, останавливается, окидывает взглядом кабинет, ни на ком не задерживая взгляда.


ТЕТЯ ПАША: Здравствуйте, люди дорогие. (идет к корзине для бумаг, Зенова делает попытку ее остановить, но не успевает, тетя Паша собирает с пола обрывки, утрамбовывает их в корзину) Уже успели полное ведро наработать. Сейчас уберем, раз просили.


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Порфирий Семенович, у вас здесь, как в больнице. И душу словом лечите, и уборщицы в белых халатах.


ВТОРОВ: Тетя Паша, ну что же вы...


ТЕТЯ ПАША: (губернатору) А я, мил человек, из больницы и есть. Вона, через дорогу стоит. Всю жизнь в ней и проработала. Как девчонкой восьмилетней в войну начала утки за солдатиками покалеченными выносить, так вот до сих пор и ношу.


ЗЕНОВА: Тетя Паша, мы работаем...


ТЕТЯ ПАША: А здесь - прирабатываю. (Зеновой) Сами же просили прийти прибраться, гости, сказали, будут. (губернатору) Ну ладно, милок, не болей. Корзиночку я сейчас возверну. Знаю я, сколько вы, писатели, через эту корзиночку бумаги изводите. Сейчас. (направляется к выходу)


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: А я, в общем-то, не писатель. (тетя Паша останавливается)


ТЕТЯ ПАША: А кто ж ты тогда будешь, мил человек, коли не писатель?


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Я - ваш губернатор.


ТЕТЯ ПАША: Ишь ты, губернатор. А я подумала, что писатели наехали. Писателей я люблю, (возвращается к столу) они, как дети, сочиняют все чего-то. (ставит корзину с мусором на место)


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: А губернаторов, значит, не любите.


ЗЕНОВА: Тетя Паша, ну что вы...


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Нет, нет, Мария Ивановна, это даже интересно и полезно.


ТЕТЯ ПАША: А за что мне их любить, губернаторов этих? Писателей, когда по радио читают, так и заслушаешься, да и всплакнешь иногда. И мусор после них вишь какой - бумажки исписанные, чистые, даже рук не замараешь. А вы, которые у власти, только словами и сорите. Аж слушать порой тошно.


ВТОРОВ: Тетя Паша, ну что вы, в самом деле...


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Тетя Паша, вас ведь так, как я понял, зовут?


ТЕТЯ ПАША: Кому - тетя Паша, а кому и Прасковья Ивановна.


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Хорошо, Прасковья Ивановна. Вот мы добились того, что пенсию увеличили вам на двадцать процентов, а цены увеличились у нас в области только на двенадцать процентов. Хорошо это, или плохо?


ТЕТЯ ПАША: Я процентов ваших не знаю, не обучена, да только к пенсии мне добавили пятнадцать рублев, а хлеб вздорожал на целый рублик, а мне на месяц хлебушков этих не меньше двадцати нужно. Вот и вся моя арифметика. Как хочешь, так и понимай. Пойду я однако, а то Семеныч, гляжу, совсем испереживался из-за моей болтовни. Больных обедом накормлю и приду уберусь. Извиняйте уж, если что не так. (уходит, забирая по пути из рук Зеновой чашку Второва)


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Вот так вот, Порфирий Семенович, много нам еще предстоит работать, чтобы найти отклик в душе народа. А вы, писатели, должны нам в этом помочь. Вернемся к делу. На чем мы остановились?


ПОДКОВКИН: На том, что доклад должен быть не большой, минут на двадцать.


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да, не больше. Но за эти двадцать минут всем должно стать понятно, каких успехов мы добились, и добились бы еще большего, если бы нам дали больше денег. Объем трансфертов должен быть увеличен! Это основная цель моего доклада перед министром. Вот показатели по области, которые должны прозвучать в докладе. (Подковкин достает из папки листы бумаги, встает и отдает их губернатору, затем садится на место) На ваше усмотрение конечно, Порфирий Семенович. Если посчитаете что-нибудь лишним - уберите, недостаточным - увеличьте. Не стесняйтесь. Лучше, если доклад будет готов сегодня к вечеру, и мы, на обратном пути, его заберем.


ВТОРОВ: Сегодня?! Но это же мне придется все бросить...


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Важные дела?


ЗЕНОВА: Понимаете, Сергей Сергеевич, сегодня пришло уведомление из городского комитета по имуществу - нам повысили арендную плату.


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Сильно повысили?


ВТОРОВ: Мы не потянем, по крайней мере на те деньги, которые вы нам выделяете.


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Давайте так сделаем: на обратном пути, мы забираем мой доклад и это уведомление, а завтра я даю команду, или сам созвонюсь с мэром, и все утрясем. Обещаю вам, я сделаю все от меня зависящее, чтобы не позволить задушить литературный процесс в области.


ВТОРОВ: Спасибо, Сергей Сергеевич, я прямо сейчас сяду за доклад. Я постараюсь.


СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Вот и хорошо. (встает и выходит из-за стола, Подковкин встает со стула) Пора нам ехать, там людей в клубе собрали, неудобно опаздывать. До свидания, то есть, до вечера.


ЗЕНОВА: Спасибо, Сергей Сергеевич. (Губернатор и Подковкин уходят, но Подковкин успевает на ходу шепотом перекинуться парой слов с Зеновой) Ну вот, Порфирий Семенович, видите, как все хорошо складывается, а вы расстраивались.


ВТОРОВ: Но уведомление-то он не забрал!


ЗЕНОВА: Заберет! И все уладит. Доклад напишете - и все. Сергей Сергеевич пообещал, что сделает.


ВТОРОВ: Обратите внимание, как пообещал: сделаю все, что от меня зависит.


ЗЕНОВА: Ну и что? Не понимаю.


ВТОРОВ: Он ведь не пообещал решить конкретный вопрос с арендной платой, а пообещал сделать что-то... нечто эфемерное, ни где не обозначенное, но от него зависящее...


ЗЕНОВА: Что у вас за привычка, Порфирий Семенович, к словам придираться.


ВТОРОВ: Я не придираюсь. Мне просто доставляет удовольствие, как писателю, следить за развитием, точнее за деградацией, что ли, русского языка. А язык чиновников - это вообще уникальный язык...


ЗЕНОВА: Порфирий Семенович, Иван Ильич спросил, будет ли у нас опубликована повесть его племянника.


ВТОРОВ: А вы ее читали? Ведь это же бред! Это не имеет ни какого отношения к литературе!


ЗЕНОВА: Порфирий Семенович, я читала. На мой взгляд, у автора свое видение мира, своя манера изложения, оригинальная подача материала...


ВТОРОВ: Да что такое вы говорите?! Какое видение, какая своя манера?!


ЗЕНОВА: А разве вы такого не допускаете? Ведь его видение мира и манера изложения, построение сюжетных композиций обусловлены спецификой его профессии, Порфирий Семенович. Автор видит мир сквозь призму своей профессии.


ВТОРОВ: Да? А кем он работает?


ЗЕНОВА: Он - врач-психиатр.


ВТОРОВ: А-а! Тогда все понятно, то-то я смотрю...


ЗЕНОВА: Ну вот, видите...


ВТОРОВ: Хорошо, что не проктолог.


ЗЕНОВА: Ну, знаете. Он все-таки племянник Ивана Ильича. А в нашей ситуации иногда приходится идти на какие-то издержки ради материальных или других выгод. Не личных, конечно, а для редакции.


ВТОРОВ: Вот в этом вы правы. Только не надо в таких случаях спрашивать мое мнение об авторе и о том, что он принес. Так что передайте Ивану Ильичу - опубликуем. В ближайшем номере.


ЗЕНОВА: Порфирий Семенович, вы за доклад прямо сейчас приметесь? Чем быстрее начнем, тем лучше.


ВТОРОВ: (тяжело вздохнув) Да. А за что тогда в администрации писакам деньги платят?! Вон их ведь там сколько. (садится за стол) Вот куда деньги уходят! Доклад... да пропади он пропадом!


ЗЕНОВА: Порфирий Семенович, если бы не Сергей Сергеевич - не было бы нашего альманаха. Ведь это он убедил депутатов выделить на него деньги. А им, вы же знаете, глубоко плевать и на культуру, и на литературу.


ВТОРОВ: Не скажите, не всем. Я со многими депутатами знаком, есть среди них и порядочные люди, немного, но есть. А Сергею Сергеевичу лично, конечно, тоже большое спасибо. (на сцене кратковременное неполное затемнение) Что это?


ЗЕНОВА: Вы о чем?


ВТОРОВ: Кажется, потемнело. Или это у меня в глазах?


ЗЕНОВА: Я ничего не заметила. Наверное, вам опять померещилось. Сходили бы вы завтра к врачу, Порфирий Семенович.


ВТОРОВ: О-ох! Что ни говори, а придется делать. Докла-ад. (перелистывает оставленные губернатором бумаги) Показа-атели. В двух экземпля-арах. А зачем мне два экземпляра?


ЗЕНОВА: Это Сергей Сергеевич, наверное, случайно два экземпляра оставил. Давайте один экземпляр мне, пусть у меня, на всякий случай, полежит.


ВТОРОВ: Да? Забирайте. (кратковременное неполное затемнение) Опять.


ЗЕНОВА: Что - опять?


ВТОРОВ: Свет. Мигнул как бы.


ЗЕНОВА: Я ничего не заметила. Ладно, я пойду, Порфирий Семенович, (забирает у Второва один экземпляр, оставленных губернатором бумаг) Не буду вам мешать. Как напишите - скажите, я быстро отпечатаю. (уходит)


ВТОРОВ: Бред какой-то! (просматривает показатели по области) Это же просто бесстыдное очковтирательство! И я должен всю эту туфту преподнести в виде шоколадной конфетки в золотом фантике?! (бросает бумаги на стол) А что делать? Не закрываться же. Без него вопрос с арендой не решишь. (кратковременное не полное затемнение) Да что такое у меня сегодня с глазами. Эссе закончу - надо к врачу сходить. Ладно, сделаем, на что только не пойдешь, ради родного детища. (достает из ящика стола несколько чистых листов бумаги, кладет перед собой, из внутреннего кармана пиджака вынимает авторучку) Приступим к далеко не литературному процессу. (начинает писать, бросает авторучку и хватается руками за голову) Что за черт, что ж так больно-то? (на сцене вспыхивает яркий свет, Второв, вскрикнув, падает на стол, полное затемнение)

^ КАРТИНА ВТОРАЯ

6 век до н. э. Дворец Креза. В углу стол Второва, к нему приставлены ступени по которым можно на него взойти. В противоположном углу золотое царское кресло, рядом с ним на низком стуле сидит рабыня. По ходу действия она, по знаку Креза, разливает и подает вино. Посредине, за обеденным столом полулежат Крез и Родопида. Перед ними девушки исполняют пирийский танец. Крез делает знак рукой, чтобы танец прекратили и рабыне, чтобы налила вина.


РОДОПИДА: Мне скучно, царь! И жарко, душно.


КРЕЗ: Мы только что легли за стол, царица. Слушай:

Вот фиги из моих садов - нет в мире их вкусней и слаще!


РОДОПИДА: О-о! Веселей, коль ночь застанет в чаще.

Сыта я!


КРЕЗ: Что ж, вина тогда отведай, что ли.

Скажи, что именно твоей угодно воле?


РОДОПИДА: Не знаю даже. Просто скучно мне.

С тех пор, как я царицей стала,

Уж столько стран, царей я повидала,

Но и при солнце, при луне

Меня одолевает скука.

Тосклива царская наука.


КРЕЗ: Зачем же посещаешь ты царей?


РОДОПИДА: Хочу построить пирамиду,

Каких не знала Атлантида!

И чтоб видна она была из-за морей,

Ей высоту определяю

В рост общий тех, с кем разделяю

Ночное ложе.


КРЕЗ: Хватит ли камней!


РОДОПИДА: А я считаю лишь царей!

Признайся, и в свои злаченые ворота

Ты каждый вечер ждешь игривого Эрота?!


КРЕЗ: Обидно слышать эти речи -

До ночи терпит лишь увечный!

А кто богат и телом крепкий

С Эротом в постоянной сцепке!

Отпей вина, чтоб веселее было.


РОДОПИДА: Да не в вине веселье, в том, что после.


КРЕЗ: Мило!

Коль хочешь ты на миг опять гетерой стать,

Я не могу тебе, как гостье, отказать.

Мне разговор о скуке ясен твой.

И пусть мой рост твоя воспримет пирамида

Тем более, что дивной красотой

Тебя с рожденья наделила Немезида.

Как ты упруга телом, как крепка!


РОДОПИДА: Как горяча твоя рука...


Входит Харс и останавливается возле стола Второва.


РОДОПИДА: Кто он такой, чтоб так врываться смело?


КРЕЗ: Гонец мой важный. Говори!


ХАРС: Я сделал свое дело.


КРЕЗ: И что, он мертв?


ХАРС: Мертвее не бывает.


РОДОПИДА: На чей исход в Аид гонец твой намекает?

Скажи ему, при мне пусть говорит ясней!


КРЕЗ: Эзоп спустился в царствие теней.


РОДОПИДА: А, этот безобидный, но уродливый горбун!


КРЕЗ: Он был прекрасный говорун.

И очень мудрые давал советы,

Во всем стараясь угодить при этом.


РОДОПИДА: Как же, помню. Я с ним у Ксанфа одну долю разделяла.

Услужливость его ни в чем границ не знала.

Умен и остр на язык - вечерняя забава для рабов.

Какие чудные картинки он перед ними рисовал из слов!

И каждому в глаза заглянет,

А утром, солнце лишь над морем встанет,

Он пред хозяином - на все готов ответ.

Все растолкует, объяснит, расскажет,

Как будто в мире для него секретов нет!

И говорит так, словно масло мажет.

А, впрочем, чтоб тоску развеять,

Хочу послушать, как он умирал.

Гонец твой говорить умеет?


КРЕЗ: Конечно. Дать ему вина, чтоб лучше языком болтал.


ХАРС: Когда Эзоп уже собрался покинуть Дельфы навсегда,

Оракул вдруг засомневался, что в сумке у него? Эзоп сказал - еда.

Но золотую чашу в ней нашли.

Связали, били, к храму привели,

Судили, приняли решенье:

Пусть будет сброшен со скалы, другим на устрашенье.


РОДОПИДА: Как чудно: ... вдруг засомневался!

Не верю я в случайности на свете.


КРЕЗ: Не важно нам, как он попался.


РОДОПИДА: Не верю, что Эзоп украл. И безделушки золотые эти

Он достоянием в жизни не считал.


КРЕЗ: Так ты считаешь, что его - оракул оболгал?


РОДОПИДА: Оракула я, царь, не оскорбляла

И я хочу, чтоб ты на то не намекал.

Мне интересно, как к Эзопу чаша та попала?

Уверена, Эзоп ее не брал.


КРЕЗ: Ну раз не брал, так значит - подложили.

Его, наверняка, дельфийцы невзлюбили.

Мне кажется, что он им рассказал

Про то, кто они есть на самом деле.

Скажи нам, верный Харс, я угадал?


ХАРС: Ты прав, да будет вечно сила в твоем теле.


КРЕЗ: Вот видишь.


РОДОПИДА: Я не верю.


КРЕЗ: Оклеветан он,

Пошли чуму дельфийцам, Аполлон!

И пусть Эллада вся о том узнает:

Что тот, кто правду говорит

О тех, кто его слушает иль зрит,

От их же рук в мученьях умирает.

Скажи нам, Харс, он их пытался вразумить?


ХАРС: Да. Перед смертью ему дали говорить.

И он им свои притчи, басни рассказал.


РОДОПИДА: Глупец, он, как и прежде, басней к разуму взывал!


ХАРС: А я, укрывшись за платаном, ничем ему не мог помочь...


РОДОПИДА: О-о! Мудрый Крез! Теперь все ясно!

Гонец был тайный! День и ночь

Клянусь Деметрой, вижу я прекрасно:

Он за Эзопом шел и плыл

И чашу в сумку - он вложил!

Но! Этого я вслух не говорила,

Пьяна я, право. От вина - я глупо пошутила!

Пусть он уйдет, продолжим же беседу.

Хочу я царских фиг отведать...


КРЕЗ: Ты предан, Харс, но не следишь за словом!

Клянусь Афиной, заслужил ты наказанья.


ХАРС: Мой царь, исполнил все твои я указанья...


КРЕЗ: Скажи, на сколько под платановым покровом

Ты для дельфийцев был невидим?


ХАРС: Ни кто из них меня не видел?

Надежно я был скрыт от любопытных взглядов,

И днем, и ночью. Но с Эзопом рядом

Всегда был Ксанф. И вот, в последний миг,

Когда Эзоп издал предсмертный крик,

Донесшийся из пропасти, как эхо,

Меня заметил Ксанф, и громко стал при этом

В твой адрес, царь, проклятья посылать,

И к мести Олимпийцев призывать.


КРЕЗ: Что? Он взывал к богам?


ХАРС: Да. И просил их,

Чтоб отняли они у Креза силы.


РОДОПИДА: О! Ксанф, философ, бывший мой хозяин.

Ты знаешь, что ему - ума не занимать.

Умеет он по скальным изваяниям

Чужие замыслы и мысли разгадать.

Не только мудрыми словами

Он хлеб насущный добывал,

А также тем, что и рабами,

И моим телом торговал.


КРЕЗ: Ты, Харс, клянусь - достоин смерти!


ХАРС: Позволь мне лишь договорить!

Ксанф здесь, он ждет давно за дверью

Его с большим трудом сумел я убедить

В необходимости предстать перед тобою.

И он, хвала богам, пошел со мною.

Нелегким было возвращенье,

Я сделал все, чтоб Ксанф в пути,

Лишь с птицами и с диким зверем

Свои беседы мог вести.


РОДОПИДА: Ксанф здесь? Вот это развлеченье!

Хотелось бы его мне увидать!

И посмотреть, как свои нудные ученья

Он мне, теперь - царице, будет лепетать.


КРЕЗ: Я слышал, что он горд и знает себе цену

И, даже перед страхом смерти,

Ни перед кем не преклонит колена.

Ну что ж, веди его сюда, проверим,

Что он про смерть Эзопа скажет.

Как приведешь, пойдешь к рабам -

Здесь каждый получает по делам:

Пусть только не убьют тебя, а лишь накажут.


Харс уходит. Крез поднимается из-за стола и идет к царскому креслу.


РОДОПИДА: Считаешь ты, что Ксанф достоин

Такого пышного приема?


КРЕЗ: Намек твой понял, он - не воин!

Но у философов нет дома

Им безразлично, что их окружает,

Они по-своему весь мир воспринимают.

И если уж беседу с ним вести,

Старайся не его, свою честь соблюсти.


Крез садится в кресло, рабыня надевает ему сандалии. Входит Ксанф, его подталкивает в спину Харс. Ксанф останавливается. Крез делает знак рукой Харсу и тот уходит.


КСАНФ: Приветствую тебя, царь Лидии, коварный и жестокий.


КРЕЗ: Похвальна вежливость твоя, но сразу же намеки...


КСАНФ: Я говорю, как есть. Намеки презираю!


КРЕЗ: Пусть будет так, тебя я понимаю,

Но будь же вежлив до конца - мы не одни...


КСАНФ: Я вижу, царь, но помню еще дни,

Когда цари гетер вот так не принимали...


РОДОПИДА: Ты позволяешь, чтоб меня здесь оскорбляли?!


КРЕЗ: Будь сдержана, прошу, не прерывай беседу.

Ты дерзок! Но не потому тебя я не зову к обеду

И не велю моим рабам омыть твои запачканные ноги,

Хотя и знаю, ты устал, и только что с дороги.

Известно мне, что ты просил богов,

И не жалел при том проклятий,

На голову мою послать врагов.

За что же так? Хочу понять я.

Иль у философов сейчас в чести

Без доказательств и без объясненья,

Что в голову взбредет в народ нести

По поводу царей, включая оскорбленья?


КСАНФ: Безумен мир, в котором, коль правду ты сказал -

Тебя к суду не медля привлекут, за то, что оскорблял.


КРЕЗ: За правду, говоришь? А что ты в правде понимаешь?

Земное на ночь пьешь вино, а в мыслях в облаках витаешь!

Очнись, философ, правда жизни пред тобой:

Вот эта женщина, еще вчера, была твоей рабой,

А нынче - царь любой ее за честь принять считает,

Ее богатства велики на столько,

Что, правдолюбец, ты подумай только,

Она о пирамиде собственной мечтает!

А ты? Чем ты живешь и что имеешь?!

Хитон твой проще, чем у моих рабов!

Нет, правды жизни ты не разумеешь,

И не всегда в твоих речах на все ответ готов!


КСАНФ: Ты зря кричишь, царь, я не глух.

А то, что нынче прославляют шлюх,

Что ж, видно времена настали

Упадка чести, нравов и морали.

Взгляни на ту, что ты привел примером:

Одета в пурпур, золота не в меру.

Царица славная, но, что ни говори,

И как прилюдно ты ее ни восхваляй,

В богатстве, власти, золоте купай -

Другая лишь снаружи - та же дрянь внутри!


РОДОПИДА: И я должна все это слушать?! Вели: он должен умереть!


КРЕЗ: На смерть и муки правдолюбца еще успеем посмотреть.

А ты забавен, но скажи мне: с каких пор

Торговля телом для людей - позор?

Ты продаешь рабов - тела чужие.

Она торгует телом, но своим!

И, согласись, за оскорбления такие

Ты жив, пока с тобой мы говорим.

КСАНФ: А разве, царь, я что-нибудь сказал о теле?


КРЕЗ: Тогда о чем же? Объясни мне, в самом деле!


КСАНФ: Я говорил о чистоте людской души.


КРЕЗ: Молчи, молчи, философ, не смеши!


КСАНФ: В какие ни ряди ее наряды -

Всегда стремится в хоровод Харит,

Пред алтарем лишь Вакха чтит,

Душою вечная, разгульная менада!


КРЕЗ: Давай богам оставим наши души,

Я, все же, вот о чем хотел тебя послушать:

Ведь ты не глуп и точно знал,

Что после тех проклятий,

Что на меня ты посылал,

В живых останешься ты вряд ли.

И, все же, с храбростью, достойной уважения,

И даже с гордостью, а не в почтительном смирении,

Сюда ты прибыл, предо мной стоишь,

Ты жизнью краткою своей не дорожишь?


КСАНФ: С тех пор, когда, по настоянию народа,

Эзопу, моему рабу, я дал свободу,

Решил остаток своей жизни посвятить

Тому, чтоб всюду следовать за ним,

И вовремя его, глупца, предупредить...


КРЕЗ: Он не был глупым.


КСАНФ: Но душой раним!


КРЕЗ: Опять ты о душе мне начал говорить!

Ну, ладно. Так о чем предупредить

Его хотел ты? Расскажи, но побыстрей.


КСАНФ: Эзоп умом известен был среди людей,

Но, в отношении житейских дел

Ущербен, и убог его удел.

Он был доверчив, всех готов любить,

Старался не обидеть ни кого,

Во всем всегда любому угодить,

И много бед познавший от того.

А сам, при этом, даже словом,

Старался ни кого не задевать

И басни глупые его укором

Навряд ли можно называть.

Вокруг себя жестокость наблюдая,

Он призывал к терпению людей,

Их на ночь притчами своими развлекая,

Учил смиренью взрослых и детей.

Но так же и тиранам своевластным

Советы по их просьбам раздавал,

Готов служить был всем подобострастно,

Любого встречного, как мог, он ублажал.

И все в Элладе пользовались этим,

Кто для того лишь, чтоб обиду охладить,

Кто шел к нему по делу, за советом,

А я ж его хотел предупредить

Тогда, в тот миг, когда его умом,

Воспользуются так, чтобы потом

Бесчинства, беззаконие тиранов и царей

Не вызывали б ни когда среди людей

Желания открыто им сопротивляться -

Над баснями про них достаточно смеяться -

Быть осторожным, думать, прежде, чем сказать,

Чтоб не пришлось его потомкам проклинать.

Ему ж казалось, что повсюду и везде

Под патронажем он находится Тихе.

Но никогда Гермесу он не поклонялся.

И вот в тот миг, как с жизнью он расстался,

И я в мучениях никак не мог понять:

Кому же мог убогий помешать?

Заметил за платаном твоего гонца!

Мне стало ясно - ты убийца,

И покарать тебя просил я Олимпийцев,

Но до сих пор мне не понятно до конца:

Зачем вот так Эзопа убивать -

Чтоб жалким вором миру показать?

За этим я стою перед тобою,

Покуда нет ответа - нет покою!

Ты можешь жизнь мою отнять!

Как гекатомбы люди для тебя,

Ты убиваешь их и в гневе, и любя,

Но перед смертью дай понять -

В чем смысл именно вот так его убить?


КРЕЗ: Такие вот, как ты, не могут просто жить,

Не получив на все ответа!


РОДОПИДА: Глазам моим не видеть света -

Больные все они собой!

Асклепий их обходит стороной!

И ясно, даже старой бабке -

Ходить они должны все в шапке!


КРЕЗ: Ну что ж, коль с жизнью ты готов проститься

Ради того, чтоб что-нибудь узнать,

Изволь, попробую тебе ответ я дать,

Но все же не могу с тобой я согласиться,

Что так уж мы, цари, жестоки и коварны.

Напрасно, что ли, так сладки и славны

Слова и речи в нашу честь?

Постой, велю я их сейчас прочесть.


Крез хлопает в ладоши, выходят три раба, поднимаются на стол Второва, поют а капелла.


ХОР: Гордостью будет служить и для города и для народа

Крез, наш в