Реферат: Третья одиссей

Часть третья


ОДИССЕЙ


Глава XIII


Громадная черная фигура на кривых ногах продвинулась от двери и, неслышно ступая чувяками, направилась прямо к Ожогину.

Крупный мохнатый паук-крестовик перебежал с одного угла своих тенет на другой и немигающим фасетным взглядом своих глазах уставился вниз, прямо на спящего под ним человека.

Длинные волосы, звериный разрез прищуренных зрачков, кислый овчинный запах. На поясе – серые тряпки человеческих скальпов. Тупое скотоподобное лицо  вылитый Гориопиф. Мускулистая рука, натренированным движением потянувшаяся к акинаку.

Спящий человек не чувствует приближения смерти. Цветные сны вспыхивают в нем, поднимаясь высоким салютом, и осыпаются вниз черным бездонным водопадом.

Нет, не хочу! Руки взметнулись вверх, выставив отвердевшие ладони к занесенному мечу. Напрасно! Он рассек живую плоть так же легко, как булат рассекает шелк, и вошел лезвием в самое сердце Ожогина.

И в этот момент Иван Антонович проснулся.

Было, наверно, часов шесть-семь. Солнце слепящим розовым шаром, медленно и лениво, начинало свой долгий дневной переход с востока на запад. Вблизи него, на северо-востоке, тянулись вверх черные клубы дыма,  это горел Никоний. Ожогин вздрогнул и тревожно огляделся по сторонам. Ощущение близкой опасности вернулось к нему черным каркающим вороном в голубой вышине.

Вдруг он услышал не то плач, не то булькающий горький смех  негромкий, где-то совсем близко.

Иван Антонович, крепко сжав в руке рукоять меча, настороженно шагнул по направлению плача, в соседний двор,  это был двор Диофанта. А внутри дома (дверь была открыта) сидела и плакала, уткнувшись лицом в ладони, женщина в черном кредемноне. Одного взгляда хватило Ожогину, чтобы узнать Асию.

Гречанка подняла на него глаза и тоже сразу узнала:

 Ты! – удивилась она,  Ты, Иван?!

 Да, это я, Асия,  сказал он и, шагнув дальше в комнату, взял гречанку за руку, – наверно, с тем, чтобы убедиться что она – не иллюзия и не фантом,  Что ты тут делаешь? Где Диофант? Где все остальные?

 Диофант? … Его нет. Все убежали, переправились на остров, на Офиуссу.

 Я слышал: ты же писала нам. И вы все время жили там?

 Да, все два месяца, как только началась осада.

 А ты почему здесь?

Асия долго молчала, видимо, не желая отвечать на этот вопрос. Иногда лишь по-женски прерывистое и хрипловатое дыхание напоминало Ожогину о присутствии эллинки.

Наконец, она сказала:

 Я вернулась. На острове тяжело жить  в шалаше грязно, сыро, никаких удобств. Кругом полно гадюк, еще кабаны, волки … Я вернулась, хотела забрать кое-что из своих вещей. А тут всё разграблено, сожжено …

Асия, не в силах дальше сдерживать себя, зарыдала в полный голос, уткнувшись лицом в подол хитона.

 Ладно,  устало сказал ей Иван Антонович,  Хватит, прекрати.

Голодное бурчание в желудке напомнило ему, что он не ел со вчерашнего вечера, и потому он осторожно спросил эллинку:

 У тебя не найдется, что поесть?

 Поесть?  удивилась Асия,  Нет, откуда? Я сама с утра ничего не ела.

 А тут, в деревне, были какие-то запасы?

Асия задумалась:

 Надо поискать по погребам. Если, конечно, они (она кивнула в сторону степи) всё не забрали.

Они вышли на улицу и пошли по домам, разыскивая пищу. Вскоре нашли сыр, початый пифос с вином, немного свиной колбасы. Тут же расположились прямо под деревьями и стали молча, торопливо есть.

 Что же нам теперь делать, Иван?

Иван Антонович вздрогнул: сама не зная того, Асия повторили вопрос Наташи  заданный девушкой тогда, при переходе из их времени в это время.

 Не знаю. Наверно, надо вернутся к твоим родственникам, на остров. И переждать, пока варвары уйдут. А потом посмотрим!

Лицо Асии просветлело, она мягко и цинично улыбнулась:

 На остров? На Офиуссу? Ты хочешь, Иван, чтобы мой дядя снова продал тебя в рабы Агасфару? Так знай, что лукавый сколот уже наведывался к дяде и предлагал ему полную безопасность, если он вернется сюда, в Фиску. Но у дяди просто нет тех десяти мин, которые требует Агасфар. Все семьи разорены, им и трех мин не собрать! А вот если тебя и еще кого-нибудь предложить Агасфару …

 Хватит!

зло оборвал эллинку Ожогин: ему явно пришлись не по душе ее фантазии,

 Где лодка, на которой ты приплыла? Пойдем к ней!

 У меня только маленький челнок,  объяснила Асия, когда они уже подошли к пристани,  Двоих он выдержит, но с трудом.

 Попробуем,  пробурчал себе под нос Ожогин и стал отвязывать лодке от причального крюка. Узел, который завязала гречанка, оказался неожиданно крепким, и прошло, наверно, минуты полторы, пока Ожогин с ним справился.

 Смотри, это, наверно, скифы!

схватив его за плечо, вдруг указала Асия назад,  туда, где на взгорье, за тополями, показалась группа всадников  примерно человек десять.

 Ворон тебя возьми, быстрее в лодку!

закричал ей Ожогин и, подтолкнув гречанку, следом за ней прыгнул на борт и, угнездившись на банке, энергично взмахнул веслами.

Челнок, подгоняемый сильными ударами весел, стал отходить от берега. Пять, десять, двадцать, тридцать, пятьдесят метров. Между тем всадники (теперь отчетливо было видно, что это скифы), легко преодолев валы и заграждения Фиски, вылетели на берег. Увидев, что лодку им уже не достать, они стали вынимать из своих горитов  колчанов  длинные луки.

 Ложись!  крикнул Ожогин на Асию, и та послушно легла на дно челнока; сам Иван Антонович между тем продолжать отчаянно выгребать на середину Тираса. Но как только первая стрела свистнула возле его уха, он тут же прекратил греблю и лег рядом с Асией.

Над лодкой просвистела еще одна стрела, вторая тупо ударилась о борт челнока и отскочила в гудящую речную волну. Третья царапнула весло, четвертая задела нос и, так же как вторая, легла в зеленую воду реки. Скифы отчаянно мазали, а шлюпка, оставшись без управления, покорно закачалась на волнах посередине Тираса.

Прошло еще немного времени и стало ясно, что до Офиуссы им никак не добраться. Челнок застрял на полпути к острову, и неумолимое течение реки стало постепенно сносить лодку в море, до которого здесь было всего несколько стадий. Номады прекратили обстрел, но, продолжая держать наизготовку луки, неспешной рысью двинулись по берегу вслед за лодкой. Едва стоило Ожогину приподнять голову чуть выше борта, как в него тут же была пущена стрела. К счастью, и на этот раз сколот промахнулся …

А потом случилось то, чего Иван Антонович никак не ожидал  ведь ситуация до того явно складывалась в их пользу. Эллины давно уже приучили его к мысли, что скифы бояться воды и не умеют ни плавать, не грести. Потому, даже если его и Асию отнесет в море, в этом не будет ничего страшного: к Офиуссе они всё равно смогут, с трудом, но выгрести. Главное  чтобы сколоты не смогли их достать на воде.

Но четверо скифов  в это было невозможно поверить!  не желая упускать добычу, оставили своих лошадей и пересели в (как на грех подвернувшийся) им на берегу рыбацкий баркас! Двое энергично погребли, а еще двое  с вложенными в луки стрелами  стали держать на прицеле убегающий в море челнок.

Положение стало критическим  и, невзирая на опасность, Ожогин снова взялся за весла. Грести в полусогнутом положении, было неимоверно трудно, но можно, хотя и очень опасно. Иван Антонович напрягал все силы, чтобы делать это побыстрее, но, несмотря на это, расстояние между челноком и баркасом стало неуклонно сокращаться: скифы постепенно настигали их. Помогать Ожогину в гребле стала Асия: сквозь соленый пот, заливавший ему глаза, он увидел склонившееся к нему лицо эллинки, почувствовал отчаянный напряг ее рук то на одном, то на другом весле, дополненный тонким запахом рассыпавшихся ее волос. Однако и это им вряд ли могло помочь: скифы были уже совсем близко, и, подобно пиратам, подбадривая себя воинственными криками, они изготовились взять приглянувшийся им челнок на абордаж.

И в этот момент произошло чудо: совсем недалеко от берега Иван Антонович увидел шедший им навстречу корабль,  судя по внешнему облику (низкие борта, тупой нос), купеческое судно, направлявшееся из моря в Тирас. Ожогин закричал, приподнялся, замахал руками, и в этот момент одна из скифских стрел вонзилась ему,  к счастью, правда, неглубоко,  в левое предплечье. От боли Иван Антонович на мгновенье потерял всякое ощущение реальности, и жутко охнув, опустился на дно лодки; Асия тут же бросилась к нему на помощь, сломала стрелу, затем аккуратно (Ожогин застонал от нестерпимой боли) вытащила и далеко отбросила в воду наконечник (который вполне мог быть отравленным); и, не обращая внимания на близкую погоню, вынула из кармана чистый платок, разорвала его и принялась промывать рану и делать перевязку.

Неподвижно закачавшийся на волнах челнок уже через пару минут мог стать добычей варваров, но, к счастью для Ожогина и Асии, их призыв на помощь был вовремя замечен с корабля. Судно изменило курс и, подгоняемое мощными ударами длинных весел, устремилось навстречу челноку.

Корабль приближался, вырастая у них на глазах. Увидев в догоняющем лодку баркасе скифов, он ударил по ним камнеметами. Один за другим водяные столбы стали вздыматься рядом со сколотами, и те, испугавшись, остановили погоню, а затем и вовсе повернули обратно.

Прошли считанные минуты, и опытные матросы, спустив вниз особую люльку, подняли Ожогина и Асию на борт корабля. Челнок отвели за корму и взяли на буксир, после чего беглецов от варваров подтолкнули к невысокому, коренастому человеку в богато изукрашенном синем хитоне.

 Меня зовут Харидем: я владелец и капитан «Тавриды», этого судна. А вы кто такие?

Ожогин, ослабевший от своей раны и потерявший много крови, долго не мог отдышаться и вразумительно ответить Харидему. Наконец, поддерживая рукой левое плечо, он стал объяснять навклеру: царь Атей вероломно нарушил мир с эллинами и захватил Никоний; он, Ожогин, бежал оттуда в самый последний момент; плыть дальше, в Тирас, нельзя: «Тавриду» могут захватить сколоты  причем, как он убедился сегодня лично, даже на воде …

Харидем отказывался верить:

 Никоний захвачен овчинниками? Когда?

 Вчера к вечеру всё было кончено. Посмотрите на горизонт  вон туда. Видите дым? Это горит Никоний!

 А Тира?

 Ее взяли еще раньше.

Харидем помолчал, размышляя:

 Спасибо, что предупредил. Но у тебя странный выговор,  ты, что же, не эллин?

Иван Антонович объяснил: он  гелон, живет в Никонии несколько лет.

 А это женщина  твоя жена?  спросил навклер.

 Нет, она …,  Ожогин запнулся,  Она  вдова, моя родственница. Жена моего брата.

 Гм! Ничего, красотка! Ну, ты следи за ней, а то я за своих матросов не ручаюсь.

И грек поспешил на корму, к рулевому веслу,  отдать необходимые для изменения курса приказания: «Таврида» стала разворачиваться, беря курс обратно, в море: теперь ее целью стал другой греческий город  Ольвия.


Ожогин и Асия вдвоем устроились в маленькой носовой каюте, которую любезно предоставил им капитан. Две грубо сколоченные деревянные лежанки почти вплотную примыкали друг к другу, оставляя лишь посередине проход, через который едва мог протиснуться один человек.

«Таврида» шла из Афин в Никоний и Тиру за отборной скифской пшеницей, пенькой и мехами из далеких северных стран. На продажу она везла оливковое масло, вино и, главное,  высоко ценимое варварами аттическое оружие: щиты, мечи, копья, латы. Не сумев реализовать свой товар на берегах Тираса, Харидем теперь поплыл к Борисфену (Днепру) и Гипанису (Южному Бугу), надеясь, пусть с не такой большой выгодой, продать всё это в греческих и скифских поселениях по берегам этих рек и, прежде всего, в Ольвии  самом крупном греческом городе в этих местах, расположенном на двести стадий вверх по Гипанису.

От крутой ночной волны на судне скрипели переборки, а снизу доносились глухие жалобы укладываемых спать гребцов и ворчливая брань келевста  их начальника.

Асия долгое время сидела напротив Ожогина, который тихо лежал на лежанке и постанывал. Температура у него поднялась, и гречанка озабоченно прощупывала прохладной рукой горячий лоб гелона. Потом она встала с места:

 Я схожу к капитану: может, он даст нам пару одеял и немного еды.

Иван Антонович кивнул:

 Поскорее возвращайся.

Асия вернулась через примерно через час, немножко угрюмая, но принесла с собой два покрывала и еду: солонину, рыбу, лепешки, кувшин вина.

Вздохнула, и, застелив обе лежанки, покормила его и даже смазала его рану целебным бальзамом. Затем сказала Ожогину: «Спокойной ночи!» и устроилась на соседней постели.

Какой ценой досталось ей всё это здесь, на чужом корабле, она говорить Ожогину не стала; последний, впрочем, ни о чем и не спрашивал. Как только гречанка покормила его и перевязала рану, он тут же забылся тяжелым больным сном и проснулся лишь на следующий день после обеда.

Чувствовал он себя уже гораздо лучше, хотя температура и слабость по-прежнему не оставляли его.

Асия уже встала и теперь сидела рядом с ним. Ожогин взял левой рукой ее теплую влажную ладошку, прижал к груди и спросил:

 Куда мы плывем?

 В Ольвию,  ответила гречанка, но ладонь вынимать не стала.

 В Ольвию?  удивился Иван Антонович,  Почему  в Ольвию?

Асия улыбнулась:

 Корабль плывет туда, куда ведет его капитан. Разве не так?

 Так,  согласился Ожогин,  А почему он не повернул обратно, в Афины? Здесь война, а там гораздо спокойнее!

(Иван Антонович в жару своей болезни совсем забыл, что «Таврида» доверху загружена оружием на продажу  и всё это надо сбыть на здешних, северопонтийских, берегах. Так что война была даже выгодна Харидему с его товаром. Только причаливать надо было там, где спокойнее, и где оружие можно было продать, а не где его заберут задарма сколоты).

Асия нагнулась к нему, и Иван Антонович поцеловал ее в горячие сухие губы. Эллинка ответила ему жгучей лаской; Ожогин, потеряв всякую робость, впился губами в чело Асии,  невзирая на слезы, катившиеся с ее лица и тонкое попискиванье крыс за переборками каюты.

После долгих и жарких поцелуев Асия вдруг отстранилась и сказала:

 Ты отвернись, я сейчас разденусь.

 Здесь всё равно плохо видно,  улыбнулся Ожогин.

Асия покачала головой:

 Нет, ты всё равно отвернись.

Ожогин закрыл глаза и отвернулся.

Обнаженная Асия притиснулась к нему, и ее нежные руки стали снимать с него хитон.

Перед тем, как они вошли друг в друга, Асия, глотая жгучие слезы, тихо прошептала ему:

 Я навеки твоя, Иван.

Так, во второй день своего морского путешествия бывший москвич из двадцатого века нашей эры и гречанка из древних веков стали de facto мужем и женой. Иван Антонович принял Асию одновременно как данность и как подарок судьбы  тот самый подарок, принимая который, вряд ли разумно у богов просить что-то еще лучшее,  всё равно боги дадут это лучшее другому, а не тебе … Наташа и Лаида остались позади, и даже попытка что-либо узнать об их судьбе в скифской неволе была связана с экстраординарным риском для жизни,  тем самым риском, когда лучше вообще было не рисковать. А Асия была рядом, совсем близко, она, как заботливая галка, ухаживала за своим птенцом,  т.е. за Иваном Антоновичем, перевязывала, кормила его чуть ли не с ложечки и, наконец, жадно отдавалась ему ночью. Потому вопрос о любви вообще тут не стоял, само добро было любовью, а стоило ли от добра искать добра? Разумеется, нет …


А через два дня на третий Ожогин и Асия благополучно прибыли в Ольвию.

В переводе с древнегреческого Ольвия  значит, «счастливая». Город широко раскинулся на берегах Гипаниса (Южного Буга) и еще издалека, поднимаясь вверх по реке, можно было увидеть вдали на светло-желтом фоне выгоревшей степи темно-серые башни ольвийских укреплений, а за ними покатые крыши домов, покрытые разноцветной черепицей, и голубые фронтоны городских храмов.

По своим размерам Ольвия значительно превосходила как Никоний, так и Тиру. В большом, шумном, многоязыком городе  большей частью за тесным периметром стен, меньшей частью в предместьях и сельской округе  жило примерно двадцать тысяч человек: эллинов, сколотов, гетов, сарматов и даже тавров. Однако, как и в большинстве причерноморских городов, правом гражданства из них пользовались немногие  в основном потомки первых поселенцев-греков, а также некоторые из варваров, получившие его за те или иные заслуги. Большинство же иноязычных граждан, как и в Никонии, были на положении «метеков»  свободных неграждан. В этом заключалась одна из причин того, почему лазутчики Атея, а затем и македонян, также покушавшихся на свободу Ольвии в лице полководца Зопириона, всегда находили в городе благоприятную почву для своей пропаганды.

Перед тем, как сойти на скрипучие мостки причала, Ожогин и Асия распрощались с капитаном «Тавриды» (Иван Антонович сделал это дружески, а вот Асия  не очень) и уже на каменной набережной, среди разноязычной толпы, остановились, вопросительно глядя друг на друга:

 Куда пойдем?  спросил Ожогин, придерживая перевязь с раненой рукой,  Я здесь никого не знаю.

 И я не знаю,  печально вздохнула Асия.

 У тебя здесь случайно нет никаких родственников?

спросил ее на всякий случай Иван Антонович и, получив в ответ отрицательное покачивание головой, еще больше помрачнел.

Асия же, перед прибытием в Ольвию перестиравшая и выгладившая всё свое скромное бельишко, даже в своем далеко не новом хитоне была по-своему привлекательна, свежа и нарядна; взгляды спешащих мимо прохожих отскакивали от нее, как целлулоидные шарики от теннисного стола.

Ожогин испытывал в тот момент немалую ответственность: ведь он отвечал не за одну жизнь, а сразу за две. А поскольку до торжества феминизма древней Элладе было еще далеко, решать здесь приходилось ему, мужчине.

И он решил:

 Пойдем пока вверх, к агоре.

Асия взяла его руку, и они стали подниматься наверх  по крутым каменистым улочкам, мимо пыльных ракушечных домов со слепыми стенами и редкими бойницами окон.

На ольвийской агоре, шумной и многоязыкой, они остановились в растерянности. Асия прижалась к Ивану Антоновичу, а тот долго не мог ничего решить и лишь спустя несколько минут неуверенно двинулся вдоль торговых рядов. Интуиция вела его в самый тихий уголок агоры, где за грубо сколоченными столиками сидели местные банкиры и меняли, и где под надзором строгих астиномов  смотрителей агоры  совершались операции оборотом в десятки, сотни и даже тысячи талантов.

У столика с табличкой «Протоген, меняла и навклер» Ожогин остановился и некоторое время он пристально рассматривал сидевшего за ней толстого носатого грека, придумывая повод к нему обратиться. И этот повод нашелся: вихрем в голове Ивана Антоновича пронеслась мысль, что ольвиец (или ольвиополит, как называли местных жителей) наверняка должен был что-либо слышать про знаменитую школу ойкономики в Никонии. И тогда есть шанс представиться преподавателем этой школы и обратиться к нему за помощью или просто предложить себя в работники.

 Хайре!  произнес Ожогин, подойдя к Протогену.

Меняла поднял на него равнодушные, слегка заплывшие жиром глаза, и спросил:

 Ты кто? У тебя есть рекомендация ко мне?

Ожогин оказался вполне готов к этому ответу:

 Я управляющий архонта Лисигора из Никония и преподаватель его знаменитой школы ойкономики. Надеюсь, ты знаешь и про Лисигора, и про эту школу?

Протоген промычал что-то невразумительное: однако, из его мычания следовало, что и про Лисигора, и про школу он кое-что слышал.

Ожогин продолжил:

 Никоний разорен варварами, а Лисигор погиб. Мне нужно найти здесь работу  хотя бы на время. Можешь ли ты, уважаемый Протоген, помочь мне с этим делом?

 Какую работу ты ищешь, никониец?  глаза Протогена сощурились в издевательской усмешке,  Работу варвара или работу эллина?

 Разумеется, работу эллина,  спокойно ответил Ожогин,  Я, например, могу быть одним из твоих управляющих.

 Мне не нужен управляющий,  ответил Протоген,  и, если ты, никониец, пришел только за этим, ты зря теряешь время. Уходи, пока я не позвал астиномов!

Ожогин, кусая губы от злости, отошел в сторону: он не заметил, кто к их с Протогеном разговору прислушался проходивший мимо небольшого роста неприметный толстячок в изумрудном гиматии, аккуратно переброшенным через правое плечо.

 Ну что?  спросила Асия.

 Пока ничего,  хмуро ответил Ожогин и протянул ей руку, чтобы повести за собой,  Пойдем еще искать.

В этот момент кто-то тронул его сзади за плечо. Иван Антонович обернулся: перед ним стоял известный уже толстячок, а сзади два высоких стражника с длинными сарматскими мечами.

Толстячок склонил набок голову и небрежно представился:

 Эфиальт, сикофант на службе этого города. А ты, как я слышал, чужеземец, из Никония?

Ожогин выступил вперед, заслоняя собой Асию:

 Да, я из Никония. А что случилось? В чем меня обвиняют?

 Тебе придется пройти со мной, чужеземец. С тобой наверняка захотят побеседовать наши архонты и стратеги  о том, что случилось в твоем Никонии.

Ожогин оглянулся на Асию: «Ты видишь! Меня арестовывают! Что, они, эти ольвиополиты, с ума посходили?». Асия инстинктивно схватила его за руку, не желая отпускать Ожогина от себя, но стражники грубо оттолкнули ее в сторону и повели Ивана Антоновича вслед за толстяком в направлении городского Пританея. Прошло еще примерно полчаса, и Ожогин предстал перед двумя архонтами Ольвии, представившимися ему как Аристид и Менон. Рядом устроился Эфиальт и стал на обрывке папируса вести протокол допроса.

Вопросы задавал Аристид:

 Как тебя зовут, никониец?

 Иван.

 Кто ты  гет, эллин, скиф, сармат?

 Я  гелон.

 Гелон?  архонты удивленно переглянулись между собой,  Это с севера, там, где будины?

 Да, именно оттуда,  подтвердил Ожогин.

Аристид подался вперед, наклоняясь лицом к допрашиваемому:

 Ты приплыл сюда из Никония на корабле, гелон, или приехал степью?

В голосе архонта послышалось что-то, от чего Иван Антонович поежился: его наверняка в чем-то подозревают!

 Я прибыл сюда на корабле,  стараясь держаться как можно спокойнее, ответил Ожогин,  Корабль называется «Таврида», а его капитана зовут Харидем. Если не верите, можете спросить в порту.

Аристид и Менон снова переглянулись, а последний подозвал к себе Эфиальта:

 Мы проверим эти сведения, гелон. Но пока, согласно постановлению городского совета о поимке скифских лазутчиков, тебе придется несколько дней провести в тюрьме  до выяснения всех обстоятельств!

Ожогин попробовал возмущаться и протестовать, но это было совершенно бесполезно: архонты даже не хотели слушать его протесты: они разрабатывали свою версию, и в ней Ожогину, очевидно, отводилась роль скифского шпиона.

Тупоголовые стражники бесцеремонно втолкнули Ивана Антоновича в каморку местного КПЗ, и оставили одного  без Асии, и без надежды на скорое оправдание. За последующие сутки, проведенные Ожогиным в тюрьме, дверь его камеры открывалась лишь дважды,  когда угрюмый, похожий на Харона старик-тюремщик приносил ему ячменную похлебку, лепешки и менял питьевую воду в глиняной чаше на столе.

«Нет худа без добра!», думал Иван Антонович, «Хоть кормят за казенный счет!»

Однако тут же его сердце сжалось от переживаний за гречанку:

«Асия! Она осталась одна! Что она делает там, на воле?»


Асия, оставшись одна, долго и безутешно бродила возле тюрьмы, куда заключили Ожогина. Все попытки добиться свидания со свом мужем окончились для нее грубой руганью и хохотом стражников, то и дело норовивших заглянуть ей своими лапищами к ней под юбку, а робкая попытка заговорить с покидавшими тюрьму Аристидом и Меноном также завершилась ничем: архонты Ольвии, не желая с ней общаться, надменно проследовали мимо. Остановился один Эфиальт, который тут же, без обиняков, предложил ей провести ночь в своем доме  в обмен за содействие в освобождении Ивана Антоновича.

 Сначала вы арестовали его, а теперь хотите меня за свое содействие!

гневно воскликнула Асия,

 Пусть припомнят вам это Зевс и олимпийцы!

Эфиальт передернул плечами, ухмыльнулся:

 Тебе жалеть, женщина!

И потопал дальше.

Поразмышляв, Асия решила спуститься в порт, надеясь найти там какую-нибудь ночлежку, где, возможно, над ней сжалятся, дадут хлеба и пустят переночевать. Поднимая высоко кромки подола, чтобы не замочить платье в бегущих вниз желтых ручьях нечистот, она медленно пошла вниз, к судам, лениво колыхающимся на фиолетовой глади Гипаниса.

Стемнело, зажглись факелы у портовых кабаков и притонов. Грубый хохот пьяных матросов, визг продажных прислужниц Афродиты Пандемос доносились почти из каждого окна или двери. Иногда, впрочем, эти двери приоткрывались, но лишь для того, чтобы выпустить наружу какого-нибудь морячка, облегчавшего себе жизнь приступами долгой многоэтажной брани и блевотины.

Асия явно ошиблась: в такое время здесь не следовало появляться честной женщине и жене. Она, плотно закутавшись в покрывало, медленно шла вдоль большегрудых кораблей с их головами богов и богинь, и словно просила молящим взглядом помощи у олимпийцев. Дошла, наконец, и до «Тавриды», даже была окликнута с нее каким-то матросом, но, не поворачивая головы, прошла мимо. Она ведь хорошо помнила, чем ей пришлось платить за недолгий приют на этом судне.

Наконец, длинный причал закончился, и Асия утомленно присела отдохнуть у последнего столба. Прямо перед ней расстилался широкий Гипанис: в восходящем свете ночных светил оливково-зеленый цвет речной волны уступил место бледно-бирюзовому, молчаливые тени подводных созданий скользили в темной глубине: глаза Асии стали сонно слипаться и она незаметно для себя задремала …

Очнулась она от того, что кто-то грубо толкнул ее в спину. Вскочив на ноги, она обернулась: два матроса-варвара, по виду меоты или танаиты, пьяненькие в доску, стояли перед ней и раскачивались в такт причальной доске.

 Хорошенькая шлюха,  заключил один из них, внимательно оглядев Асию с ног до головы,  Ты уже с кем-то договорилась, а? И ждешь его?

 Наверно, с кормчим или капитаном … Кого тут еще ей ждать!  отозвался его товарищ,  Пойдем, Савмак, все равно ни у меня и у тебя нет ни обола.

Но Савмак не пожелал так просто отстать от Асии. Он больно схватил ее за руку и притянул к себе:

 А, может, она нам бесплатно даст или запишет в долг, как меняла на рынке? А, красавица? Пойдешь к нам на корабль?

Асия, очнувшись от мгновенного испуга, пронзительно закричала, и попыталась оттолкнуть от себя насильника. Но Савмак, плотно зажав ей рот, стал валить ее вниз, под себя: его грузное тело стало наезжать на гречанку, как тело тяжелой молосской собаки на болонку-мальтийку: Асия каким-то неведомым даже ей броском слегка вывернулась в его руках, нашла кистью горло насильника и стала сдавливать ему кадык.

 Задушу, сука!  задыхался Савмак.

Если бы ему еще помогал его товарищ, то с Асией было бы покончено в две минуты. Но тот безучастно стоял в стороне, раскачиваясь на длинных ногах; а после, отойдя в сторону, закашлял и, нагнувшись, стал вываливать из своего рта темно-желтую кашицу в мутные речные воды: стало очевидно, что на данный момент ему было не до проблем любвеобильного Савмака. А того плохо слушались его пьяные члены и, как результат, Асии все же удалось стряхнуть с себя насильника. Она вскочила на ноги, и, путаясь ногами в длинной юбке, и, громко взывая о помощи, хотела бежать к кораблям, но Савмак в последний момент успел преградить ей дорогу. Он, медленно приближаясь с расставленными руками, стал отжимать эллинку к реке, и скоро почти прижал к концу булыжной набережной. Потеряв в пьяной атаке на Асию последние остатки своего разума, он плохо понимал, что сильно рискует, приставая к свободной женщине: ольвийские законы были весьма строги на этот счет, и если бы вина Савмака была доказана в суде, ему бы грозила смертная казнь. Но, будучи сильно под шафе, он лез на гречанку, как безумный кобель в своем зверином угаре лезет на суку.

Отступать Асии вскоре стало некуда: впереди был Гипанис. И она смело бросилась в речную волну, несмотря на то, что всегда была плохой пловчихой. Отгребя подальше, она оглянулась: Савмак стоял на берегу и не решался повторить подвиг Асии. А потом, убедившись, что добыча ушла из рук, повернулся и, пошатываясь, вяло побрел назад к своему товарищу.


Через полчаса она выбралась на берег за пределами Ольвии. Здесь начиналась хора  цепь деревень и поселков, также входивших в ольвийский полис и составлявший его сельскую округу.

Огни одного из них манящей горсткой горели прямо впереди перед Асией, но она не пошла на них: ей уже приелось ольвийское «гостеприимство». Она прошла немного назад, и, нащупав какую-то тропинку в длинном, как ей даже показалось, почти бесконечном овраге, в обход возвышавшегося рядом города, прилично отдалилась от реки. Наконец, зверски устав от постоянных спотыканий в непроницаемой беззвездной тьме, и в целом от перипетий этого невероятно трудного дня, а, также желая обсохнуть и обсушиться, она сняла сандалии, пеплос и верхний хитон, и села отдохнуть на неприметный твердый холмик, увенчанный высокий камнем, облокотилась на него спиной и, немного пожевав последний из припасенных ей еще на «Тавриде» кусочков хлеба, задремала. Сон ее был тяжелым и смутным: кошмары длинной чередой плыли через него, как челны Харона, отправляющиеся к мертвецам. И, неудивительно, что примерно часа через два она проснулась, разбуженная зловещим криком неизвестной ей ночной птицы.

Взошла луна, бело-голубой млечный свет пробился сквозь облака: эллинка внимательно огляделась вокруг и вздрогнула: оказывается, она была на кладбище, а холмик, на котором она так неосторожно присела, был одной из могильных плит с обелиском. Во все стороны от нее раскинулся огромный некрополь Ольвии: сотни именных и безымянных могил серыми островками белели вокруг нее, среди которых кое-где молчаливыми дольменами высились склепы знатных ольвиополитов. Снова ухнула неизвестная ей птица на реке, и Асия, обмирая от страха, сползла спиной с примятой ее ягодицами могилы. Потом, чуть осмелев, она одела еще мокрое платье и принялась искать в окружавшем ее кладбищенском разброде обратную тропу к Гипанису, но успеха в этом деле не добилась. Эллинка тогда попыталась идти к реке прямо через могильный хаос, но, неосторожно ступив между камнями, сильно подвернула правую ступню, и, застонав от резкой боли, снова была вынуждена присесть на одно из надгробий. Это было как проклятие трех Эвменид – Непрощающей, Завистницы и Мстящей: кладбище упорно не отпускало свою пленницу и будто мстило ей за то, она так непростительно и глупо забрела сюда ночью. В довершении всех несчастий невдалеке послышался протяжный волчий вой (на который тут же отозвались негромким боязливым бреханьем деревенские и городские псы), и Асии стало совсем страшно. Одна, на кладбище, ночью! О, спаси ее Зевс и все олимпийцы!

И вдруг … Асия, вскрикнув, обмерла от ужаса: совсем неподалеку от нее, за небольшим всхолмленьем в три холма, густо усыпанном могильными плитами, послышались негромкие, но отчетливые человеческие голоса. Поднялось зарево от факелов и на вершину одну из холмов вышли три человеческие фигуры, освещенные мрачным багровым пламенем. В руках они держали лопаты и тяжелые ломы.

Одна из них остановилась и повелительно сказала, указывая рукой на какой-то склеп:

 Она здесь похоронена, Тавр. Начинайте!

Услышав приказание, двое других фигур энергично взялись долбить ломами крепкий камень. По кладбищу во все стороны разнеслись глухие удары, ему ответило дальнее ворчание собак, и тот, кто руководил всей этой операцией, нервно прикрикнул на работающих:

 Потише вы, подметки дионисовы! Всю округу разбудите!

Асия, притаившаяся в метрах сорока за большим надгробным камнем, отчаянно пыталась сообразить: что эти люди здесь делают,  в такую глухую ночь? Раскапывают чужую могилу, чтобы ограбить? Но у эллинов, в отличие, например, от скифов, не было принято класть в могилу к покойнику ценные вещи. Один обол в рот мертвецу для платы Харону  и всё! И никаких вещей, никаких драгоценностей!

Тогда, может быть, они пытаются достать покойника, чтобы перезахоронить его в другом месте? Но зачем они тогда это делают тайно от всех, ночью? Нет, тут дело было явно нечисто! И гречанка, забыв обо всех своих проблемах,  пустом желудке, усталости, больной ноге,  продолжила из-за своего укрытия осторожно наблюдать за этими (в этом она уже ничуть не сомневалась) преступниками.

А те явно торопились сделать свое черное дело к рассвету, старательно выбрасывая своими заступами комки земли и камни из могильной ямы. И примерно часа через полтора начальствующий ольвиополит хрипло бросил:

 Эй вы, обжоры геракловы, заканчивайте, наконец!

Странно: Асии голос грабителя показался уже где-то слышанным, а когда он, приподнявши огонь, будто специально для нее осветил свое лицо, Асия пережила очередное потрясение за последние сутки: в начальствующем ольвийце она узнала сикофанта Эфиальта,  того самого Эфиальта, который задержал на рынке ее мужа, и что нагло предлагал ей после ареста Ивана Антоновича провести ночь любви в его доме!

Эллинка едва не вскрикнула от такого открытия, и, испугавшись сама себя, быстрее быстрого зажала свой рот кулачком. Нельзя выдавать свое убежище, надо таиться: вряд ли ей удастся уйти отсюда невредимой, если Эфиальт с подручными обнаружат ее!

Тем временем слуги Эфиальта разбили, в конце концов, склеп и, проникнув вновь, стали вытаскивать наружу что-то длинное и тяжелое. Асия догадалась: гроб!

Несколькими тяжелыми ударами они отбили крышку гроба и положили ее рядом: обнажился силуэт мертвеца,  девушки или молодой женщины,  судя по всему, похороненной совсем недавно: она была в ярком белом саване, тонкий профиль ее лица ясно вырисовывался на фоне ночного неба.

 Теперь уходите, только тихо! Не дай бог, кто-нибудь вас увидит! Ждите меня дома!

приказал Эфиальт, и его подручные, прихватив с собой свои гробокопательские инструменты, растворились в кладбищенской тьме. Все факелы при этом они оставили хозяину,  наверно, для того, чтобы при их мрачном полыхании Асии могла и дальше наблюдать за жуткой и отвратительной сценой вокруг вынутого гроба.

А действие пьесы продолжалось: правда, теперь это был театр одного актера.

Эфиальт наклонился к покойной, откинул полог с ее головы (Асия теперь убедилась, что покойница  совсем еще молодая девушка), и, осветив его лицо факелом, и сказал глухим сиплым голосом:

 Вот мы и снова встретились, прекрасная Таргико! Или ты наверняка думала, что, даже на том берегу Стикса ты уйдешь от меня?

Он встал на колени и поцеловал Таргико в губы. Затем сказал, очевидно, обращаясь к покойнице:

 Я сегодня хотел заиметь одну прекрасную никонийку, но вместо этого заимел тебя, Таргико!

«Прекрасная никонийка» в очередной раз вздрогнула от ужаса в своем убежище.

Эфиальт между тем сбросил гиматий и остался в одном нижнем хитоне. Затем он, еще раз зорко оглядевшись вокруг, разодрал и расшвырял одежды на покойнице, и медленно, словно нехотя, вытянулся над ней животом:

 Моя Таргико! Хочешь, я тебе сделаю ребенка? И он родится там, в темном царстве Аида, в полях, заросших асфоделиями и черными маками. (Эфиальт Глава XIV


Второй год пребывали они в «счастливой и благословенной» Ольвии, и их здешние жизнь и быт постепенно налаживались.

Вначале, как уже говорилось выше, Ожогин и Асия жили у Дамона, пользуясь его госте