Реферат: П. Д. Успенский Tertium Organum

www.koob.ru
П.Д. Успенский Tertium Organum Ключ к загадкам мира


Книги, книги, книги... Я читаю, нахожу, теряю, опять нахожу и снова теряю. Наконец в моем уме формируется некое целое. Я вижу непрерывность линии мысли и зна­ния; она тянется из века в век, из эпохи в эпоху, из одной страны в другую, из одной расы в другую. Эта линия скрыта глубоко под слоями религии и философских сис­тем, которые представляют собой лишь искажения и лже­толкования идей, принадлежащих основной линии. Я об­наруживаю обширную и исполненную глубокого смысла литературу, которая до недавних пор была мне совершен­но незнакомой, а сейчас становится понятной, питает из­вестную нам философию, хотя сама в учебниках по исто­рии философии почти не упоминается. И теперь я удивля­юсь тому, что не знал ее раньше, что так мало людей слы­шали о ней. Кто знает, например, что простая колода карт содержит в себе глубокую и гармоничную философскую систему? Ее так основательно забыли, что она кажется почти новой.

Я решаюсь написать книгу, рассказать обо всем, что на­шел. Вместе с тем я вижу, что вполне возможно согласо­вать идеи этого сокровенного знания с данными точной науки; и мне становится понятным, что четвертое измере­ние» и есть тот мост, который связывает старое и новое знания. Я нахожу идеи четвертого измерения в древней символике, в картах Таро, в образах индийских божеств, в ветвях дерева, в линиях человеческого тела.

И вот я собираю материал, подбираю цитаты, формули­рую выводы, надеясь показать очевидную мне теперь внутреннюю связь между методами мышления, которые обычно кажутся обособленными и независимыми. Но в самый разгар работы, когда все уже готово и приняло определенную форму, я внезапно чувствую, как мне .в душу заползает холодок сомнения и усталости. Ну хоро­шо, будет написана еще одна книга. Но уже сейчас, когда я только принимаюсь за нее, я заранее знаю, чем кончится дело. Я угадываю границу, за пределы которой выйти не­возможно. Работа моя стоит; я не могу заставить себя пи­сать о безграничности познания, когда вижу уже его преде­лы. Старые методы не годятся, необходимы какие-то дру­гие. Люди, рассчитывающие достичь чего-то своими соб­ственными способами, так же слепы, как и те, кто вообще не подозревает о возможностях нового знания.

Работа над книгой заброшена. Проходят месяцы, я с го­ловой окунулся в необычные эксперименты, которые выво­дят меня далеко за пределы познаваемого и возможного.

Устрашающее и захватывающее чувство! Все становится живым! Нет ничего мертвого, нет ничего неодушевленного. Я улавливаю удары пульса жизни. Я «вижу» Бесконеч­ность. Затем все исчезает. Но всякий раз после этого я го­ворю себе, что это было; а значит, существуют явления, отличные от обычных. В памяти остается совсем немного; я так смутно припоминаю свои переживания, что могу пере­сказать лишь крохотную часть того, что со мной происходило. К тому же я не способен ничего контролировать, ни­чего направлять. Иногда «это» приходит, иногда нет; иног­да возникает только чувство ужаса, иногда же — ослепи­тельный свет. Порой в памяти остается самая малость, а то и вовсе ничего. Временами многое становится мне понятно, открываются новые горизонты; но длится это всего лишь мгновение. И мгновения эти оказываются столь краткими, что никогда нельзя быть уверенным в том, что я нечто уви­дел. Свет вспыхивает и гаснет, прежде чем я успеваю рас­сказать себе, что я видел. С каждым днем, с каждым разом пробудить этот свет становится все труднее. Нередко мне кажется, что уже первый опыт дал мне все, а последующие опыты были лишь повторением одних и тех же явлений в моем сознании, лишь повторением. Я понимаю, что это не так, что всякий раз я приобретаю что-то новое, но от этой мысли очень трудно избавиться. Она усугубляет то ощуще­ние беспомощности, которое возникает у меня словно при виде стены: через нее можно бросить беглый взгляд, но настолько кратковременный, что я не в состоянии даже осознать то, что вижу. Дальнейшие эксперименты лишь подчеркивают мою неспособность овладеть тайной. Мысль не может ухватить и передать то, что порой ясно угадыва­ется, ибо она слишком медленна, слишком коротка. Нет слов, нет форм, чтобы передать то, что мы видим и сознаем в такие мгновения. Задержать их, приостановить, удли­нить, подчинить воле — невозможно. Мы не способны при­помнить найденное и впоследствии пересказать его. Все исчезает, как исчезают сны. Быть может, и сами эти пере­живания — не более чем сон.

И все-таки это не так. Я знаю, что это не сон. Во всех моих экспериментах и переживаниях есть привкус реально­сти, который невозможно подделать; здесь ошибиться нельзя. Я знаю, что все это есть, я в этом убедился. Един­ство существует. Я знаю, что оно упорядочение, бесконеч­но, обладает одушевленностью и сознанием. Но как связать «то, что вверху» с «тем, что внизу»?

Я понимаю, что необходим какой-то метод. Должно су­ществовать нечто такое, что человек обязан знать прежде, чем начинать опыты. Все чаще и чаще я думаю, что такой метод могут дать мне восточные школы йогинов и суфиев, о которых я читал и слышал, если такие школы вообще существуют, если туда можно проникнуть. Моя мысль со­средоточена на этом. Вопрос школы и метода приобретает для меня первостепенное значение, хотя сама идея школы еще не совсем ясна и связана со слишком многими фанта­зиями и очень сомнительными теориями. Но одно мне оче­видно: в одиночку я не смогу сделать ничего.

И вот я решаюсь отправиться в далекое путешествие, на поиски этих школ или людей, которые могли бы указать мне путь к ним.

Мой путь лежит на Восток. Предыдущие путешествия убедили меня в том, что на Востоке до сих пор остается много такого, чего в Европе давно не существует. Вместе с тем у меня вовсе не было уверенности, что я найду именно то, что хочу найти. Более того, я не мог с уверенностью сказать, что именно мне нужно искать. Вопрос о школах (я имею в виду эзотерические, или оккультные, школы) по-прежнему оставался неясным. Я не сомневался, что эти школы существуют, но не мог сказать, насколько необходи­мо их физическое существование на земле. Иногда мне казалось, что подлинные школы могут существовать толь­ко на другом плане, что мы способны приблизиться к ним только в особых состояниях сознания, не меняя при этом места и условий нашего существования. В таком случае мое путешествие оказывалось бесцельным. Однако мне ка­залось, что на Востоке могли сохраниться традиционные методы приближения к эзотеризму.

Вопрос о школах совпадал для меня с вопросом об эзо­терической преемственности. Иногда я допускал непре­рывную историческую преемственность; в другое же время мне казалось, что возможна только «мистическая» преем­ственность, линия которой на земле обрывается и исчеза­ет из нашего зрения. Остаются лишь ее следы: произве­дения искусства, литературные памятники, мифы, рели­гии. Возможно, лишь через продолжительное время те же самые причины, которые породили когда-то эзотери­ческую мысль, снова начинают работу — и возобновляется процесс собирания знаний, создаются школы, а древнее учение выступает из своих скрытых форм. В этом случае в промежуточный период может не быть полных или пра­вильно организованных школ, а разве что подражатель­ные школы или школы, хранящие букву древнего закона' в окаменевших формах.

Однако это не отталкивало меня; я был готов принять все, что надеялся найти.

Имелся еще один вопрос, который занимал меня до пу­тешествия и в его начале.

Можно ли пытаться делать что-то здесь и сейчас, с явно недостаточным знанием методов, путей и возможных ре­зультатов?

Задавая себе этот вопрос, я имел в виду разнообразные методики дыхания, диеты, поста, упражнений на внимание и воображение, прежде всего, методы преодоления себя в минуты пассивности или лености.

В ответ на этот вопрос внутри меня раздавались два го­лоса:

— Не важно, что делать, — говорил один из них, — важно хотя бы что-то делать. Не следует сидеть и ждать, пока что-то само придет к тебе.

— Все дело как раз в том, чтобы воздержаться от дей­ствий, — возражал другой голос, — пока не узнаешь навер­няка и с определенностью, что именно нужно делать для достижения поставленной цели. Если начинать что-то, не зная точно, что необходимо для достижения поставленной цели, знание никогда не придет. Результатом будет «работа над собой» различных оккультных и теософских книжек, т. е. самообман.

Прислушиваясь к этим двум голосам во мне, я не мог решить, какой из них прав.

Пытаться или ждать? Я понимал, что во многих случаях пытаться бесполезно. Как можно пытаться написать карти­ну? Или читать по-китайски? Сначала надо учиться, чтобы уметь что-то сделать. Я сознавал, что в этих доводах немало желания избежать трудностей или, по крайней мере, отсро­чить их, но боязнь любительских попыток «работы над со­бой» перевесила все остальное. Я заявил себе, что в том на­правлении, в котором я хочу идти, двигаться вслепую невоз­можно. К тому же я вовсе не хотел каких-либо изменений в самом себе. Я отправлялся в поиски; и если бы посреди это­го поиска я стал меняться, я бы, пожалуй, от него отказал­ся. Тогда я думал, что именно это часто происходит с людь­ми на пути «оккультных» исканий: они испытывают на себе разные методы, вкладывают в свои попытки много ожида­ний, труда, усилий, но в конце концов принимают свои субъективные старания за результат поиска. Я хотел любой ценой избежать этого.

Но с первых же месяцев моего путешествия стала выри­совываться и совершенно новая, почти неожиданная цель.

Чуть ли не во всех местах, куда я приезжал, и даже во время самих поездок я встретил немало людей, которые интересовались теми же самыми идеями, что и я, которые говорили на том же языке, что и я, и с которыми у меня немедленно устанавливалось полное и отчетливое взаимопо­нимание.

Конечно, в то время я не мог сказать, как велико это взаимопонимание и далеко ли оно зашло, но в тех услови­ях и с тем идейным материалом, которым я располагал, тогда даже оно казалось почти чудесным. Некоторые из этих людей знали друг друга, некоторые — нет; я чувство­вал, что устанавливаю между ними связь, как бы протяги­ваю нить, которая, по первоначальному замыслу моего пу­тешествия, должна обойти вокруг всего земного шара. В этих встречах было нечто возбуждающее, исполненное зна­чения. Каждому новому человеку, которого я встречал, я рассказывал о тех, кого встретил раньше; иногда я уже заранее знал, с кем мне предстоит встретиться. Петербург, Лондон, Париж, Генуя, Каир, Коломбо, Галле, Мадрас, Бенарес, Калькутта были связаны незримыми нитями общих надежд и ожиданий. И чем больше людей я встречал, тем больше захватывала меня эта сторона путешествия. Из него как бы выросло некое тайное общество, не имеющее ни названия, ни устройства, ни устава, членов которого, одна­ко, тесно связывала общность идей и языка. Я нередко размышлял о том, что сам написал в «Tertium Organum» о людях «новой расы», и мне казалось, что я был недалек от истины, что происходит процесс формирования если не но­вой расы, то, по крайней мере, новой категории людей, для которых имеются иные ценности, чем существующие для всех.

1914—1930 годы.
ОГЛАВЛЕНИЕ Глава I
Что мы знаем и чего не знаем? Наши данные и наши искомые. Неизвестные, принимаемые за известные. Ма­терия и движение. К чему приходит позитивная фило­софия? Тождество неизвестных: х = у, у = х. Что мы действительно знаем? Существование сознания в нас и мира вне нас. Дуализм или монизм? Субъективное и объективное познание. Где лежат причины ощущений? Система Канта. Время и пространство. Кант и «эфир». Замечание Маха. С чем в действительности оперирует физик?
Глава II
Новый взгляд на проблему Канта. Идеи Хинтона. «Чувство пространства» и его эволюция. Система разви­тия чувства четвертого измерения при помощи упраж­нений с разноцветными кубами. Геометрическое поня­тие пространства. Три перпендикуляра. Почему их три? Все ли, что существует, может быть измеряемо тремя перпендикулярами? Факты физические и факты мета­физические. Признаки существования. Реальность идей. Недостаточная очевидность существования мате­рии и движения. Материя и движение — только логи­ческие понятия, как «добро» и «зло»
^ Глава III
Что мы можем узнать о четвертом измерении, изучая геометрические отношения внутри нашего пространства? Каким должно быть отношение трехмерно­го тела к четырехмерному? Четырехмерное тело как след от движения трехмерного тела по направлению, в нем не заключающемуся. Четырехмерное тело как состоящее из бесконечного количества тел трехмер­ных. Трехмерное тело как разрез четырехмерного. Части тел и целые тела в трех и в четырех измерени­ях. Несоизмеримость трехмерного и четырехмерного тела. Материальный атом как разрез линии четверто­го измерения
Глава IV
В каком направлении может лежать четвертое изме­рение? Что такое движение? Два рода движения — дви­жение по пространству и движение по времени, — зак­лючающиеся во всяком движении. Что такое время? Две идеи, заключающиеся в понятии времени. Новое протяжение пространства и движение по этому про­странству. Время как четвертое измерение простран­ства. Невозможность понять идею 4-го измерения без идеи 5-го измерения. Идея движения и «чувство време­ни». Чувство времени как граница (поверхность) чув­ства пространства. Хинтон о законе поверхностей. «Эфир» как поверхность. Идея Римана о переходе вре­мени в пространство в четвертом измерении. Настоя­щее, прошедшее и будущее. Почему мы не видим про­шедшего и будущего? Жизнь на ощупь. Вундт о нашем чувственном познании
Глава V
Пространство четырех измерений. «Временное тело» ^ Линга Шарира. Форма человеческого тела от рождения до смерти как переменная величина. Несоизмеримость трехмерного и четырехмерного тела. Флюэнты Ньютона. Нереальность постоянных величин. Правая и левая рука в трехмерном и четырехмерном пространстве. Раз­личия трехмерного и четырехмерного пространства. Не два разных пространства, а два разных способа воспри­ятия одного и того же мира

Глава VI
Способы исследования проблемы высших измере­ний. Аналогия между воображаемыми мирами разных измерений. Одномерный мир на линии. «Простран­ство» и «время» одномерного существа. Двумерный мир на плоскости. «Пространство» и «время»: «эфир», «материя» и «движение» двумерного существа. Реаль­ность и иллюзия на плоскости. Невозможность видеть «угол». Угол как движение. Непостижимость для дву­мерного существа функций предметов нашего мира. Феномены и ноумены двумерного существа. Каким об­разом плоское существо могло бы постигнуть третье измерение?
^ Глава VII
Невозможность математического определения изме­рений. Почему математика не чувствует измерений? Полная условность изображения измерений степенями. Возможность представить себе все степени на линии. Кант и Лобачевский. Различие неэвклидовой геометрии и метагеометрии. Где должны мы искать объяснения трехмерности мира, если верны идеи Канта? Не заклю­чаются ли условия трехмерности мира в нашем воспринимательном аппарате, в нашей психике?
^ Глава VIII
Наш воспринимательный аппарат. Ощущение. Пред­ставление. Понятие. Слова и речь. Искусство как язык будущего. В какой мере трехмерность мира зависит от свойств нашего воспринимательного аппарата? Что могло бы доказать эту зависимость? Где мы можем найти реальное подтверждение этой зависимости? Пси­хика животных. В чем ее отличие от человеческой? Рефлекс. Раздражаемость клетки. Инстинкт. Приятное и неприятное. Эмоциональное мышление. Отсутствие понятий. Язык животных. Логика животных. Разные уровни психики животных. Гусь, кошка, собака и обе­зьяна
Глава IX
Восприятие мира человеком и животным. Иллюзия животного и отсутствие у него контроля над восприятия­ми. Мир движущихся плоскостей. Углы и кривые как движение. Третье измерение как движение. Двумерный вид нашего трехмерного мира для животных. Животное как реальное двумерное существо. Низшие животные как одномерные существа. Время и пространство улитки. Чувство времени как неясное чувство пространства. Время и пространство собаки. Изменение мира при изменении психического аппарата. Доказательство проблемы Канта. Трехмерный мир — иллюзорное представление
Глава Х
Пространственное понимание времени. Углы и кри­вые четвертого измерения в нашей жизни. Есть движе­ние в мире или нет? Механическое движение и «жизнь». Биологические явления как проявления движений, иду­щих в высшем пространстве. Эволюция чувства про­странства. Рост чувства пространства и уменьшение чув­ства времени. Переход чувства времени в чувство про­странства. Идея времени как вытекающая из сравнения разных полей сознания. Затруднение со стороны наших понятий и нашего языка. Необходимость искать способ пространственного выражения временных понятий
Глава XI
Анализ явлений. Что определяет для нас разные роды явлений? Способы и формы перехода явлений од­ного порядка в другой. Явления движения. Явления жизни. Явления сознания. Центральный вопрос нашего познания мира: какой род явлений первоначален и про­изводит другие? Может ли лежать движение в начале всего? Законы перехода энергии. Простой переход и ос­вобождение скрытой энергии. Различная освобождаю­щая сила разных родов явлений. Сила механической энергии, сила живой клетки и сила идеи. Феномены и ноумены нашего мира
^ Глава XII
Явная и скрытая сторона жизни. Позитивизм как изу­чение феноменальной стороны жизни. В чем заключается «двумерность» позитивной философии? Рассмотрение все­го на одной плоскости, в одной физической последователь­ности. Ручьи, текущие под землей. Что может дать изуче­ние жизни как феномена? Искусственный мир, который строит себе наука. Отсутствие в действительности закон­ченных и отдельных явлений. Новое ощущение мира
^ Глава XIII
Голоса камней. Стена церкви и стена тюрьмы. Мачта корабля и виселица. Тени палача и подвижника. Раз­личное комбинирование в высшем пространстве извест­ных нам явлений. Связанность явлений, кажущихся нам отдельными, и различие явлений, кажущихся оди­наковыми. Как должны мы приближаться к ноуменаль­ному миру? Понимание вещей не в категориях времени и пространства. Реальность очень многих «образных выражений». Оккультное понимание энергии. Письмо индуса-оккультиста. Искусство как познание ноуме­нального мира. Искусство и любовь. Творчество любви. Любовь и оккультизм. Что мы видим и чего не видим? Диалог Платона о пещере
^ Глава XIV
Феноменальная и ноуменальная сторона человека. «Человек в себе». Как мы познаем внутреннюю сторо­ну человека? Можем ли мы узнать о существовании сознания, находящегося в не аналогичных нашим ус­ловиям пространства? Мозг и сознание. Единство мира. Логическая невозможность одновременного су­ществования духа и материи. Или все дух, или все материя. Разумные и неразумные действия в приро­де и в жизни человека. Могут ли существовать разум­ные действия рядом с неразумными? Мир как случай­но создавшаяся механическая игрушка. Невозмож­ность сознания в механической Вселенной. Невозмож­ность механичности при существовании сознания. Факт человеческого сознания, нарушающий механи­ческую систему. Сознания других разрезов мира. Как мы можем узнать о них? Шестое измерение. Кант о духах. Спиноза о познании невидимого мира. Необхо­димость интеллектуального определения того, что может быть и чего не может быть в ноуменальном мире.
Глава XV

Сознательная Вселенная. Разные виды сознаний. Разные линии сознательности. Одушевленная приро­да. Души камней и души деревьев. Душа леса. Чело­веческое «я», как коллективное сознание. Человек как сложное существо. «Человечество» как существо. Мировое сознание. Лицо Махадевы. Проф. Джеме о мировом сознании. Идеи Фехнера. Зенд-Авеста. Жи­вая земля.

^ Глава XVI

Сознание и жизнь. Жизнь как познавание. Сознание как реализация существования. Интеллект и эмо­ции. Эмоции как орудие познания. Эволюция эмо­ций с точки зрения познания. Чистые и нечистые эмоции. Личные и сверхличные эмоции. Уничтоже­ние элемента себя, как средство приближения к истинному познанию. «Будьте как дети...». «Блажен­ны чистые сердцем...». Ценность морали с точки зрения познания. Недостатки интеллектуализма. Дрэдноты как венец интеллектуальной культуры. Опасности морализма. Моральный эстетизм. Рели­гия и искусство как организованные формы эмоцио­нального познавания. Познание Бога и познание красоты.

^ Глава XVII


Интеллектуальный метод. Объективное и субъектив­ное познание. Изучение «не-я» и изучение «я». Невоз­можность объективного исследования «я». Границы объективного познания. Возможность расширения субъективного познания. Поглощение всего «не-я» в «я». Идея Плотина. Разные формы сознания. Сон (по­тенциальное состояние сознания). Сновидение (созна­ние, заключенное в себе самом, отраженное от себя). Бодрствующее сознание (дуалистическое ощущение мира, разделение «я» и «не-я»). Экстаз («выхождение из себя»), «турийя» (абсолютное сознание всего как себя). «Капля, поглощающая океан». «Нирвана».

^ Глава XVIII

Ощущение бесконечности. Первое испытание неофи­та. Невыразимая тоска. Потеря всего реального. Что должно было бы испытывать животное, становясь че­ловеком? Переход к новой логике. Наша логика как основанная на наблюдении законов феноменального мира. Непригодность ее для изучения мира ноуме­нов. Необходимость другой логики. Аналогичность аксиом логики и математики. Две математики. Мате­матика реальных величин (бесконечных и перемен­ных); и математика нереальных, воображаемых вели­чин (конечных и постоянных). Трансфинитные числа. Числа, лежащие за бесконечностью. Возможность разных бесконечностей.

^ Глава XIX

Переход к высшей логике у человека. Необходимость отказаться от всего «реального». «Нищета духом». При­знание реальным только бесконечного. Законы беско­нечного. «Оrgапоп» Аристотеля и «Novum Organum» Бэ­кона. Логика бесконечного — Tertium Organum. Высшая логика как орудие мысли, как ключ к тайнам приро­ды, к скрытой стороне жизни, к миру ноуменов. Оп­ределение мира ноуменов на основании всего преды­дущего. Ощущение ноуменального мира неподготов­ленным сознанием. «Трижды непознаваемая тьма, созерцание которой способно всякое знание превра­тить в неведение».
Глава XX

Теософия Макса Мюллера. Древняя Индия. Филосо­фия Веданты. Tat tvam as/. Познание расширенным сознанием как реальность. Мистика разных веков и народов. Единство переживаний. «Tertium Organum» как ключ к мистике. Признаки ноуменального мира. Трактат Плотина «О Красоте» как непонятная система высшей логики. Просветления Якова Беме. «Арфа со многими струнами, из которых каждая струна такая же Арфа». Мистика «Добротолюбия», св. Авва Дорофей и другие. Климент Александрийский. Лао-цзы и Чуанг-цзы. «Свет на Пути» и «Голос Безмолвия». Му­сульманские мистики. Поэзия суфиев. Мистические состояния под наркозом. Анестезическое откровение. Опыты проф. Джемса. Достоевский о «времени» («Идиот»). Влияние природы на душу человека.
^ Глава XXI
«Космическое сознание» д-ра Бекка. Три формы со­знания по Бекку. Простое сознание или сознание жи­вотных. Самосознание или сознание человека. Косми­ческое сознание. Рост сознания. В чем он выражается? Ощущение, представление, понятие, высшее моральное понятие — творческая интуиция. Люди космического сознания. Грехопадение Адама. Познание добра и зла. Христос и спасение человека. Законы эволюции. Еди­ничные признаки, постепенно делающиеся общими. Рождение нового человечества. Высшая раса. Сверхчело­век. Общие этапы эволюции разных сторон человеческо­го духа. Таблица четырех ступеней
Заключение

Таблица четырех стадий психической эволюции.


И клялся... что времени уже не будет.

Апокалипсис, 10:6.

...Чтобы вы, укорененные и утвер­жденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что — широта и долгота, и глубина, и высота.

Апостол Павел, Послание к Ефесянам, 3:18.


ГЛАВА I
Что мы знаем и чего не знаем? Наши данные и наши искомые. Неизвестные, принимаемые за известные. Материя и движение. К чему приходит позитивная философия? Тождество неизвестных: х = у, у = х. Что мы действительно знаем? Существование сознания в нас и мира вне нас. Дуализм или монизм? Субъектив­ное и объективное познание. Где лежат причины ощу­щений? Система Канта. Время и пространство. Кант и «эфир». Замечание Маха. С чем в действительности оперирует физик?

Научись отличать истинное от ложного...

«Голос Безмолвия» Е. П. Б.

Самое трудное: знать, что мы знаем, и чего не знаем.

Поэтому, желая что бы то ни было знать, мы должны прежде всего установить, что мы прини­маем как данное и что считаем требующим опреде­ления и доказательства; то есть установить, что мы уже знаем — и что желаем знать.

По отношению к нашему познанию мира и себя мы находились бы в идеальных условиях, если бы мы могли не принимать как данное ничего и счи­тать все требующим определения и доказатель­ства; или, иначе говоря, лучше всего было бы предположить, что мы ничего не знаем, —и идти от этого.

Но, к сожалению, создать такие условия невоз­можно. Что-нибудь должно быть положено в осно­ву, что-нибудь должно быть признано известным. Иначе нам все время придется определять одно не­известное посредством другого.

С другой стороны, мы должны опасаться при­нять как известные, как данные вещи в сущности совершенно неизвестные, только предполагаемые, искомые. Мы должны опасаться попасть в такое положение, в каком находится позитивная филосо­фия, в основу которой долгое время клалось при­знание существования материи (материализм), а теперь кладется признание существования силы или движения (энергетизм), хотя в действительнос­ти материя и движение всегда были неизвестными, иксом и игреком, и определялись одно посредством другого.

Всякому совершенно ясно, что нельзя искомое принимать за данное, и нельзя одно неизвестное определять посредством другого неизвестного. В ре­зультате не получается ничего кроме тождества не­известных х = у, у = х.

Именно это тождество неизвестных и есть ко­нечный вывод, к которому приходит позитивная философия.

^ Материя — это есть то, в чем происходят из­менения, называемые движением, х == у; а движе­ние — это есть те изменения, которые происхо­дят в материи, у = х.

Что же мы знаем?

Мы знаем, что на первой же ступени самосозна­ния человеку бросаются в глаза два очевидных факта.

^ Существование мира, в котором он живет. — и существование сознания в нем самом.

Ни того, ни другого человек ни доказать, ни оп­ровергнуть не может, но и то, и другое для него факт, действительность.

Можно задумываться о взаимоотношении этих двух фактов. Можно стараться свести их к одно­му — то есть рассматривать сознание как часть или функцию мира — и мир как часть или фун­кцию сознания. Но это уже будет отвлечение от фактов, и все такие соображения для обыкновен­ного, не мудрствующего, взгляда на мир и на себя не будут иметь характера очевидности. На­оборот, единственным очевидным фактом остает­ся противоположение я и не-я, — сознания и мира.

В дальнейшем мы будем возвращаться к этому основному положению. Но пока у нас нет никаких оснований возражать против очевидного факта су­ществования нас самих, то есть нашего сознания, — и мира, в котором мы живем. Это мы и должны принять как данное.

Но зато это единственное, что мы имеем право принять как данное. Все остальное требует доказа­тельства своего существования и определения на основании имеющихся у нас двух данных.

Пространство с его протяженностью; время с идеей прежде, теперь и после; количество, масса, вещественность; число, равенство, неравенство; тож­дество и противоречие; причина и следствие; эфир, атомы, электроны, энергия, жизнь, смерть... — все, что кладется в основу обычного знания, — это все неизвестные.

Из двух основных данных — существование со­знания в нас и мира вне нас — непосредственно вытекает совершенно ясное для нашего обычного сознания разделение всего, что мы знаем, на субъективное и объективное.

Именно — все то, что мы принимаем как свой­ства мира, мы называем объективным; а все то, что мы принимаем как свойства нашего сознания, мы называем субъективным.

Мир субъективного мы познаем непосредствен­но; он в нас; он и мы — это одно.

Мир объективного мы представляем себе суще­ствующим как бы вне нас, помимо нас. Он и мы — это разное. Нам кажется, что если мы закрываем глаза, то мир объективного продолжает существо­вать таким же, каким мы его сейчас видели, и что если погаснет наше сознание, исчезнет наше «я», то мир будет существовать по-прежнему, как суще­ствовал тогда, когда нас не было.

Точнее всего определяет наше отношение к объективному миру то, что мы познаем его во вре­мени и в пространстве, — и иначе, вне этих усло­вий, ни познать, ни представить себе не можем. Обыкновенно мы говорим, что объективный мир состоит из вещей и явлений, то есть перемен в со­стоянии вещей. Явление существует для нас во вре­мени, вещь в пространстве.

Путем рассуждения мы можем установить, что в действительности мы знаем только свои собственные ощущения, представления и понятия — и мир объек­тивного познаем, проектируя вне себя причины сво­их ощущений, которые мы у них предполагаем.

Затем мы находим, что наше познание как субъективного, так и объективного мира может быть истинным и ложным, правильным и непра­вильным.

Критерием для определения правильности или неправильности нашего познания субъективного мира служит форма отношений одного ощущения к другим и сила самого ощущения. Иначе говоря, правильность одного ощущения проверяется срав­нением его с другим, в котором мы более уверены, или интенсивностью данного ощущения.

Критерием для определения правильности или неправильности нашего познания объективного мира служит то же самое. Нам кажется, что мы определяем вещи и явления объективного мира пу­тем сравнения между собою; и мы думаем, что на­ходим законы их существования помимо нас и на­шего познания их. Но это иллюзия. О вещах от­дельно от нас мы ничего не знаем. И никаких дру­гих средств для проверки правильности нашего познания объективного мира кроме ощущений у нас нет.

Вопрос о нашем отношении к истинным причи­нам наших ощущений с глубокой древности состав­лял главный предмет философских исканий. Люди всегда должны были иметь какое-нибудь решение этого вопроса, какой-нибудь ответ на него. И эти ответы колебались между двумя полюсами, от пол­ного отрицания самих причин и утверждения, что причины ощущений лежат в нас самих, а не в чем-либо внешнем, до признания того, что мы эти при­чины знаем, что они заключаются в явлениях внешнего мира, что эти явления и составляют при­чину ощущений; а причина наблюдаемых явлений заключается в движении «атомов» и в колебаниях «эфира». И что мы не можем наблюдать этих дви­жений и колебаний только потому, что у нас нет достаточно сильных аппаратов, и когда такие аппа­раты будут, то мы увидим движение атомов так же, как теперь видим в сильные телескопы звезды, самое существование которых раньше не предпола­галось.

Для нашего современного познания центральное положение в этой проблеме о причинах ощущений заняла система Канта, не разделяющего ни того, ни другого из крайних взглядов и занимающего между ними среднее место. Именно Кант установил, что наши ощущения должны иметь причины во внеш­нем мире, но что этих причин мы чувственным путем, то есть таким образом, каким познаем яв­ления, познать не можем и никогда не познаем.

Кант установил, что все, что мы познаем чув­ственным путем, мы познаем во времени и в про­странстве, что вне времени и пространства мы ни­чего чувственным путем познать не можем, что вре­мя и пространство есть необходимые условия чув­ственного восприятия (то есть восприятия при помощи органов чувств). И главное, он установил, что протяженность в пространстве и бытие во вре­мени не есть свойства вещей, принадлежащие им, а только свойства нашего чувственного восприятия, что в действительности, вне нашего чувственного познания их, вещи существуют вне времени и про­странства, но что мы никогда не можем ощутить их вне времени и пространства и что, воспринимая вещи и явления чувствами, мы этим самым налага­ем на них условия времени и пространства, как принадлежащую нам форму представления.

Таким образом, пространство и время, определя­ющие все то, что мы познаем чувственным путем, сами по себе только формы нашего восприятия, категории нашего рассудка, призма, через которую мы смотрим на мир, — или, иначе говоря, про­странство и время не представляют собой свойств мира, а только свойства нашего познания мира при помощи органов чувств. Следовательно, мир, пока мы не познаем его, не имеет протяжения в про­странстве и бытия во времени. Эти свойства, кото­рые мы придаем ему.

Представления пространства и времени возника­ют в нашем уме при соприкосновении его с вне­шним миром, через посредство органов чувств, а не существуют во внешнем мире помимо нашего со­прикосновения с ним.

Пространство и время — это категории рассуд­ка, то есть свойства, приписываемые нами внешне­му миру. Это только вехи, знаки, поставленные нами самими, так как без них мы не можем представить себе внешнего мира. Это графики, в кото­рых мы рисуем себе мир. Проектируя вне себя причины наших ощущений, мы мысленно (и только | мысленно) конструируем эти причины в пространстве — и представляем себе непрерывную действи­тельность в виде ряда следующих один за другим временных моментов. Нам это необходимо, потому что, не имея известного протяжения в простран­стве, не занимая известной части пространства и не существуя известное время, вещь для нас совсем не существует. То есть вещь без идеи пространства, не вложенная в пространство, не взятая в категории пространства, ничем не будет отличаться от другой вещи, будет занимать одно с ней место, будет сли­ваться с ней; а без идеи времени, то есть не вло­женное во время, не взятое в том или другом поло­жении с точки зрения прежде, теперь и после, все будет для нас происходить как бы сразу, смешиваясь одно с другим, и наш слабый интеллект не бу­дет в состоянии разбираться в бесконечном разнооб­разии одного момента.

Поэтому наше сознание выделяет из хаоса впечатлений отдельные группы, и мы строим в про­странстве и во времени представления о предметах, соответствующих этим группам впечатлений. Нам необходимо как-нибудь разделять вещи, и мы разделяем их по категориям пространства и времени.

Но мы должны помнить, что эти разделения существуют только в нас, в нашем познании вещей, а не в самих вещах, что настоящего отношения вещей друг к другу мы не знаем и настоящих вещей не знаем, знаем только фантомы, призраки вещей — и не знаем, какие отношения существуют между ве­щами в действительности. В то же время мы совер­шенно определенно знаем, что наше разделение вещей по времени и пространству совершенно не соответствует разделению вещей в себе, независимо от нашего восприятия их, — и совершенно определен­но знаем, что если между вещами в себе существует какое-нибудь разделение, то это ни в каком случае не есть разделение по времени и пространству, по­тому что последнее есть свойство не вещей, а наше­го познания вещей при помощи органов чувств. И мы не знаем, можно ли даже заметить те разделе­ния, которые видим мы, то есть по пространству и времени, смотря не человеческими глазами, не с человеческой точки зрения. То есть мы не знаем, не представлял ли бы собою наш мир для иначе устроенного организма совершенно другого вида.

Мы не можем образно представлять себе вещи не в категориях пространства и времени, но мыс­лим мы их постоянно вне времени и пространства.

Когда мы говорим этот стол, мы представляем себе стол во времени и в пространстве. Но когда мы говорим предмет, сделанный из дерева, не подразу­мевая определенного предмета, а говоря вообще, то это относится ко всем предметам из дерева во всем мире, во все века. Человек с воображением может сказать, что мы говорим о каком-то большом пред­мете из