Реферат: Торических векторов в своей внешней политике, а значит, обеспечивает преемственность тех или иных исторически детерминированных внешнеполитических направлений

МЕЖДУНАРОДНЫЕ И ВНЕШНЕЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРИОРИТЕТЫ СОВРЕМЕННОГО ИРАНА: ПРАКТИКА И ПЕРСПЕКТИВЫ


На протяжении многих веков истории Иран выступал на международной арене либо как великая держава, либо как, минимум, влиятельнейшая региональная держава, и это ощущение себя таковой все больше приобретало содержание в конкретной политике этой страны после 1945, и, особенно, после середины 60-х годов. Как бы не были радикальны реформенные или революционные преобразования, изменения в идеологии, общественном строе и политическом курсе, суверенная страна, а тем более крупная страна, так или иначе пытается придерживаться генеральных исторических векторов в своей внешней политике, а значит, – обеспечивает преемственность тех или иных исторически детерминированных внешнеполитических направлений. Исламская революция самым радикальным образом изменила международные вектора Ирана во внешней политике, приоритеты и содержание направлений внешнеполитической деятельности, которая приобрела совершенно новое, идеологизированное содержание и, одновременно, – реалистические, сугубо прагматические подходы. Внешнеполитическая роль страны на международной арене видится ее современным политическим и духовным лидерам весьма значимой, а в части позиционирования Ирана как лидера Исламского мира, как минимум, – суперрегиональной державой, имея в виду Евразию в целом, причем роль иранского государства видится современной исламской элите – как «полюсная» в многополярном мире. Один из признаков великой державы – преемственность ее внешнеполитического курса и внутреннего идеологического статуса, и современная иранская политическая система пытается обеспечить это важнейшее внешнеполитическое условие существования подлинно суверенного государства.

Исламская республика Иран вступила в активные международные отношения в весьма примечательный исторический период, когда превосходящими силами мира Запада был сломлен и практически уничтожен «идеологический Восток» – восточный полюс мировой политики, что имело очевидно негативное значение для Ирана и для многих других стран переднеазиатского региона. Крушение СССР, а значит, ликвидация так или иначе понимаемой «северной угрозы» и максимальное ослабление северного геополитического соперника кардинальным образом изменили геополитическую обстановку вокруг Ирана: сами собой создались широкие возможности по наращиванию своего политического присутствия в «мягком подбрюшье» бывшего СССР – в исламских и неисламских странах Закавказья и Средней Азии. Вместе с тем, эти же самые обстоятельства оставили Иран «один на один» с американо-атлантистской стратегией, амбициями политического пантюркизма и внедрением «де-факто» политического сионизма в некоторые страны западной части Евразии. То, о чем предупреждал в 1989 году Михаила Горбачева лидер Иранской Исламской Революции имам Хомейни – об опасности наступления ценностей агрессивного либерализма, политико-экономической экспансии мира Запада в результате катастрофичного распада СССР, осуществилось, причем в самом прискорбном варианте [1].

В сложившейся в 90-е годы XX столетия, во многом очень непростой международной ситуации, внешнеполитическая идеология Ирана в значительной мере экстраполировала устремления многих крупных и средних держав, а также государств с «идеологизированными» режимами, сформировать новый мир не панамериканским, а многополярным. Именно этим вызвано искреннее стремление Ирана к диалогу с такими державами, как Россия, Франция, Германия, Япония и Китай. Данные региональные и суперрегиональные державы, имеющие в своем историческом багаже континенталистские стратегии, а также имеющие вековой опыт осуществления более-менее суверенных политий, противостоящих вначале Великобритании, а затем тандему США-Англия видятся иранцам как возможные союзники или партнеры. После преодоления Востоком угрозы утраты своей цивилизационной субстантности, иранцам представляются перспективными новые схемы цивилизационного развития, так как часть стран бывшего «бедного» Юга уже превзошла многие параметры стандартов «средней развитости» и даже достигла уровня некоторых индустриально развитых стран, в том числе в части общего интеллектуального развития общества, уровня образования и др. Данные изменения, по мнению иранских политиков, касаются прежде всего самого Ирана, экономическая динамика которого позволяет надеяться на превращение страны в самой ближайшей перспективе в наиболее мощное индустриальное государство Передней Азии, которое будет по военно-техническому развитию опережать Турцию, по уровню жизни достигнет показателей стран Южной Европы – Италии и Испании, а по технологической динамике выйдет на уровень «молодых тигров» Азиатско-Тихоокеанского бассейна. Сегодняшнее социально-экономическое развитие Ирана: устойчивые темпы прироста ВНП и промышленного производства – 6-7% и более, модернизационное реформирование экономики, активное государственное участие в структурных преобразованиях, контроль за рождаемостью и чрезвычайно высокая инвестиционная активность – рисует в этом смысле обнадеживающие перспективы.

Наиболее иллюстративно значимыми признаками формирования многополюсного мира в представлениях иранских политиков сегодня являются: все большая самостоятельность Германии и Франции в континентальной и ядерной политике; нарастание противоречий между ЕС и США, а также все более усугубляющаяся обособленность Англии в европейской политике; самостоятельные шаги Франции на Ближнем Востоке, Германии в Центральной Европе в части создания «новой германской цивилизационной общности» с участием германских, славянских, прибалтийских и, возможно, балканских стран; попытки российских политиков сопротивляться экспансии НАТО и атлантистской стратегии в целом; «поляризация» самого Американского континента – создание НАФТА (Северная Америка), «Организации американских государств» и «Организации экономического сотрудничества (АПЕК)» и др.; развитие политического блока 17 государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН); попытки исламских государств создать все более структурированные региональные организации; относительно недавнее создание Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) с большими политическими и экономическими перспективами; укрепление позиций Японии как самостоятельного геополитического полюса в мире и т.д. [2].

Другим важным представлением современных иранских политиков является убеждение в тщетности антиисламской политики США в целом. Поиск «нового врага» (после разрушения СССР) и искусственное превращение Ислама во «врага переднего эшелона», по мнению иранцев, преследует несколько целей – создание непрерывающегося периметра долговременной напряженности между исламскими странами и Россией; превращение Западной Европы в «осажденную крепость» со стороны Ислама, сопровождаемая «прививкой» европейцам психологии «осажденных»; а также создание зон напряжения в самом Исламском мире в результате неравномерности общего социально-экономического развития этих стран и неравномерности абсорбции религиозных исламских принципов в политике и идеологии. По мнению иранских специалистов и политиков, данные устремления США больше основаны на былом опыте американцев, полученном в предыдущие периоды их политических инициатив в исламских регионах и не учитывают «де-факто» происходящего нового этапа становления политической и экономической независимости этих стран, когда зона внешних манипуляций и иноидеологических инициаций значительно сужается, поскольку возрастает роль новых отношений в самом Исламском мире. Возможно, эти взгляды несколько оптимистичны и американцам и далее удастся так или иначе проводить политику по известному римскому постулату, но вопрос в том, – насколько эффективна будет их политика «разделяй и властвуй» в современных условиях. Больше того, иранцы внимательно следят за внутриполитической ситуацией в самих США, – в части расовых и этнических волнений, особенно связанных с деятельностью Л. Фаррахана и его движения «черных мусульман» (которое куда более радикально, нежели протестантское движение пастора Мартина Лютера Кинга), а также с центробежными силами, связанными с лоббистской деятельностью некоторых восточноевропейских и средиземноморских этносов – греков, курдов, армян, арабов и др. Иранцы считают, что в перспективе ближайших 10-15 лет развал американской супердержавы станет актуальной реальностью [3].

Не станет преувеличением констатация, что за последние 250 лет (если рассмотреть ретроспективу со времен похода в Индию Надир шаха Авшара) Иранское государство не имело такого значения в мировой политике, которое оно приобрело после Исламской Революции и, особенно, – после окончания ирано-иракской войны, (которая была завершена фактически на политических условиях Тегерана).

Исламская республика Иран вступила в мировую политику, практически отказавшись от территориальных претензий, а ее вмешательство в дела Бахрейна в 1979 году имели цели не территориальной аннексии, а, скорее, идеологические (актуальные иранские политики считают проблему Бахрейна завершенной в 1970-71 гг. с признанием Ираном его независимости) [4]. Отказ от территориальных претензий к соседям имел огромное значение в части усиления международного влияния Ирана и укрепления его внутригосударственного положения (несмотря на то, что при Каджарах и Пехлеви Иран неоднократно предъявлял территориальные претензии к соседям – к Афганистану в отношении Герата; к Ираку на нескольких участках границы, в том числе по течению реки Шат-эль-Араб; к отдельным территориям эмиратов и княжеств в Персидском Заливе, ревностно относясь к самому названию залива, который арабы склонны называть Арабским).

Иран, претендующий на роль лидера Исламского мира, «полюсного» идеологизированного государства, противостоящего не просто сверхдержавам, но и соответствующим идеологиям, хорошо понимает, что территориальные претензии – это очевидный тупик в его стратегических устремлениях, а также подрыв генеральных задач достижения партнерских и союзнических отношений с исламскими государствами региона. В то же время, с самого начала эпохи Исламской революции, несмотря на купирование каких-либо амбиций в части территорий, Иран неизменно позиционирует себя в международном аспекте как абсолютно стержневую державу региона, статус которой попросту не сравним со статусом Саудовской Аравии, Египта, или даже Турции. Даже Пакистан, который по числу населения немного превосходит Иран и уже обладает реальным ядерным оружием, не рассматривается иранской политической элитой как некая равная региональная держава. Свою мировую роль и международное положение Иран рассматривает на равных с Россией и Индией [5].

Важнейшим для Ирана направлением внешнеполитической деятельности остается регион Персидского Залива, некогда объявленный, как известно, – «зоной жизненных интересов» США. Иран за последние 18 лет предпринял немало усилий для преодоления политико-экономического вмешательства США в регионе и переориентации стран Залива на Тегеран. Война с Ираком, которая фактически отвлекла Садама Хусейна от экспансионистских устремлений в малые страны Залива, нанесла Ирану ущерб, оцениваемый иранцами в один триллион долларов, а экспертами ООН в сумму более чем 100 млрд. долл. [6].

Отношения с Саудовской Аравией, как важнейшим союзником США в регионе по-прежнему остаются весьма натянутыми и носят не только характер политической конфронтации, но и идеологического противостояния, так как Саудовский режим принял в качестве официальной религиозно-этической доктрины ваххабизм (крайнюю форму ханбалистского мазхаба), который в Тегеране считают религиозной ересью. Саудовская Аравия, опираясь на помощь США и Англии, является главным противником Ирана в региональных организациях и системах безопасности, настаивая на формировании чисто арабской системы безопасности (в одних случаях с участием Ирака, в других – без). Политическая элита Саудовской Аравии рассматривает Иранскую революцию как «узконационалистическую», «религиозно-общинную», которая якобы расколола Исламский мир. Саудовцы выдвинули тезис о том, что в перспективе возможна «поляризация» сил в регионе с полюсами Израиль и Иран, что приведет к реальному расколу арабского мира и снижению его безопасности.

Неровно складываются отношения Ирана с другими государствами Залива – Кувейтом, Катаром и несколько лучше с Объединенными Арабскими Эмиратами, вполне дружески – с Оманом[7]. В арабском мире наиболее предпочтительны отношения Ирана с Ливией и Йеменом (с последним – в значительной мере в связи с многочисленностью шиитского населения в этой стране), а также Сирией, отношения с которой Иран считает наиболее геополитически приемлемыми, партнерскими и даже, в известном смысле, союзническими, имея ввиду тождественность позиций в отношении Израиля и палестинского движения.

Нынешние отношения с режимами в Египте, Марокко, Иордании Иран рассматривает через призму тесного сотрудничества этих стран с США и Израилем. Иран внимательно следит за развитием событий в Алжире и Судане, где существенно усилились исламские силы, а также не отказывается от своего незримого присутствия в Ливане, где поддерживает шиитские и иные исламские политические и военизированные организации, деятельность которых направлена против Израиля и США.

Иран рассматривает Африку, особенно исламские страны Восточного побережья – Танзанию, Сомали, Эритрею и др., а также исламские страны Западной Африки – Нигерию (45% мусульман), Нигер (85%), Камерун (25%), Сенегал (90%), Гвинея (75%), Гвинея-Биссау (35%), Буркино-Фасо (17%), Кот-д′Ивуар (45%), Гану (12%), Того (15%) и Либерию (15%), как своих возможных партнеров и союзников, участников разноуровневых экономических межгосударственных организаций, в идеале включенных в ориентированный на Тегеран политический союз [8]. Однако, в исламских странах Африки для Ирана имеются немалые сложности в связи с тем, что здесь нередко вероучение Ислама сочетается с синкретическими языческими верованиями, наличием секуляристски настроенной элиты, ориентированной на бывшие метрополии – Англию и Францию, а политически входящих в Британское или Французское Содружества. Большие трудности вызывает также и то, что значительная часть, а в ряде случаев и вся культурная и интеллектуальная жизнь некоторых стран Африки основана не на арабском языке и графике, а на французском и английском лингвистических базисах.

«Особые» отношения складываются у Ирана с тремя державами Евразии – Россией, Китаем и Индией, хотя место и значение каждой из этих стран в иранской политике неоднозначно. Отношения с Индией придают Ирану значительный вес на Индостанском субконтиненте, уравновешивая отношения с Пакистаном – фактически союзником США и Англии. Индию сближают с Ираном не только прагматические политические цели и экономические задачи, но и общность культурных традиций обеих стран, основанных на глубочайшей индоиранской арийской традиции.

Китай, несмотря на принадлежность этой страны к «идеологическому» коммунистическому миру, является для Ирана не только поставщиком технологий, материалов и вооружений, но и союзником в части предотвращения реальной пантюркистской угрозы (имея в виду, что в северо-западных провинциях Китая, с 45млн. тюркским населением, имеются весьма благоприятные возможности для пропаганды идей пантюркизма). С другой стороны, дружба с исламским Ираном позволяет Китаю находить диалог с мусульманским меньшинством в тех же северо-западных провинциях страны. Кроме того, Китай рассматривается и как надежный, хотя и неявный партнер в антиамериканской стратегии.

Весьма прагматичны отношения Ирана с Россией, изменившей свой международный статус (со сверхдержавы на крупную региональную державу), но сохранившей, благодаря ядерному оружию, свои прежние геополитические функции, причем как в Азии, так и в Европе. Иран пытается сохранить благоприятный для себя баланс отношений с Россией, проводя умеренную сдержанную политику на Балканах, в Средней Азии (Таджикистане), в Афганистане и в Закавказье. Россия рассматривается Ираном как важнейший союзник и партнер в антинатовской политике, в получении атомных и иных высоких технологий, закупке современных вооружений. Россия, возможно неосознанно, выступает естественным партнером Ирана в противостоянии пантюркизму. Видимо, в обозримой перспективе произойдет разграничение внешнеполитических функций России и Ирана в традиционно исламских регионах юга бывшего СССР, то есть к функциональному разделению политико-экономического влияния и присутствия в них.

Большие надежды возлагает Иран на развитие отношений с Германией и с континентальной частью Западной Европы в целом, а также с Японией, как, прежде всего, с технологическими державами, а в перспективе, видимо, и партнерами по преодолению американского влияния. В Иране достаточно внимательно прислушиваются к идеям европейских правых политологов о целесообразности создания новой геополитической Оси: Берлин-Москва-Тегеран-Токио (или Пекин), с участием Индии, Франции и других держав континента.

Отношения Ирана с Турцией носят весьма противоречивый характер. Иран стремится осторожно поддержать исламские политические организации в этой стране, сотрудничать с партией «Благоденствия» Н. Эрбакана. Партнерство с турецкой политической элитой рассматривается прежде всего в части создания нового исламского экономического объединения, где были бы слабы позиции проамерикански настроенных арабских стран. Вместе с тем, Иран активно пытается противостоять пантюркизму, беспрецедентному росту влияния Турции в Средней Азии, фактической политической интеграции с Азербайджаном и т.д. Иран не может равнодушно относиться к современным политическим стратегиям Турции, так как Турция, помимо привязки к американской стратегии, осуществляет и определенную собственную, в значительной мере автономную, пантюркистскую политику. Участие Турции в реализации крупных нефтяных проектов в Каспийском море не может не огорчать Иран, который оказался в значительной мере вытеснен из азербайджанской экономической зоны массированным влиянием США при согласии режима Г. Алиева.

Любопытно, что в иранской политической терминологии по-прежнему используется понятие «Третий мир», что, в целом, имеет традиционное содержание, то есть, когда имеются в виду экономически неразвитые страны Азии, Африки и Латинской Америки. Однако, иранцы хотели бы изменить содержание этого термина, в значение которого современные иранские политологи вносят совершенно иную политическую начинку. В представлениях иранских политиков «Третий мир», в силу определенных цивилизационных, культурно-исторических, религиозных, конкретных социально-экономических особенностей многих стран и регионов, должен выбрать «Третий путь» развития, отмежевываясь как от коммунистической, так и либералистской идеологии. При этом специально подчеркивается, что первый этап деколонизации не принес зависимым от Запада народам подлинного освобождения, и что поэтому необходим второй этап глобальной деколонизации. Локомотивом этого процесса должен выступить Исламский мир, который имеет реальные ресурсы для осуществления данной, фактически новой мировой революции. Иран считает, что уже располагает достаточно мощным экономическим потенциалом, опытом формирования общественных отношений на основе идеологии «Третьего пути» и поэтому готов «экспортировать» эти подходы, методы и идеологию в целом [9].

«Большое экономическое пространство», которое формирует современная политическая элита Ирана – представляет собой экономическую, возможно даже, – политико-философскую категорию, несущую определенную емкость содержания и обозначающую достаточно большой регион или, в ином случае, совокупность регионов, в рамках которых сформированы более-менее сходные общественно-экономические отношения и применяются единые по сути подходы и методы, которые призваны обеспечить функционирование определенных законов и, соответственно, закономерностей развития данного пространства. «Большое экономическое пространство» должно обладать набором ресурсов, условий и функций, которые определяли бы самодостаточность пространства в воспроизводственном, общественно-экономическом и структурном отношениях, однако, главным критерием самодостаточности данного «большого экономического пространства» является обеспечение независимого политического существования в конкретных исторических и политических условиях. Различные исторические периоды предъявляли различные требования к формированию данных пространств, их размерам и внутреннему ресурсному содержанию, однако, как правило, они не вмещались в национальные границы. Такими «пространствами» являлись Советский Союз и Британская империя. Создание США и системы стран-сателлитов вокруг них также было обусловлено необходимостью формирования самодостаточного пространства, которое могло обеспечить независимое существование новой мировой державы. Классическими примерами создания «большого экономического пространства» уже в новейшую эпоху явились Европейский Союз и АСЕАН.

Иран, сам по себе, безусловно является крупным государством, по территории (1650 тыс. кв. км) втрое превосходящим Францию, в пять раз – Германию и Японию, по численности населения (более 70 млн. чел.) превосходит все государства Передней Азии, а среди стран Европы уступает только России. Иран располагает 10% мировых запасов нефти и 15% – природного газа, обладает крупными месторождениями железных руд и руд цветных металлов, угля, урана, минерального сырья и других ценных природных ресурсов. Иран, добившись значительных успехов в промышленности, постепенно становится и развитой сельскохозяйственной державой. Внутренняя экономическая ситуация в Иране характеризуется очень емким, разнообразным, динамичным рынком. Заинтересованность в иранском рынке, в том числе и в рынке сбыта товаров, достаточно ярко проявилась в фактическом провале американских экономических санкций, объявленных некогда Б. Клинтоном, которые носили экстерриториальный характер и должны были коснуться промышленных компаний всего мира, которые осуществляли инвестиции в иранскую экономику объемом более 40 млн. долл. Тогда буквально все страны Западного мира, включая Англию, Францию и Германию, а также партнеры Запада – Япония и страны арабского сообщества осудили эти неправомерные действия США. Самодостаточность иранской экономики очевидна как в идеологическом, так и в структурном и внешнеэкономическом отношениях. Однако, достижение подлинного успеха идеологии «Третьего Мира» (в его иранской редакции, разумеется) невозможно только в рамках одной страны, и распространение системы «большого экономического пространства» стало важнейшей целью иранской внешней политики.

Каковы же перспективы формирования «большого экономического пространства», ориентированного либо на Тегеран, либо на некую геополитическую Ось, где Исламская республика Иран имела бы геополитически приоритетное значение?

Внешние и внутренние условия развития иранского исламского государства достаточно сложны, а подчас и противоречивы, что в значительной мере отражается на многосложности формирования «большого экономического пространства» как основы политического партнерства и союзничества. Каковы же могут быть, с точки зрения современной иранской политии, принципы формирования данного «пространства» – этнические, этнокультурные, региональные, лингвистические, геополитические, религиозные или чисто экономические? Политическая практика современного Ирана пытается осторожно использовать все эти вектора. Причину этой осторожности и особой корректности легко понять. Принять этнический принцип – означает отвергнуть часть иранских народов, принадлежащих к иным культурным типам (например, осетины или пуштуны). Принять исключительно религиозный принцип – также будет означать отвержение некоторых иранских народов, не принявших джафаритский мазхаб – суннитов. Сугубый региональный принцип станет досадным ограничителем для включения стран иных регионов, например, Африки и Юго-Восточной Азии. Националистический принцип, то есть некий паниранизм – отвергнет арабов и тюрок. Более того, даже принятие только исламского принципа отвергнет участие христианских, конфуцианских и индуистских стран.

Как известно, Исламская революция категорически отвергла этнический национализм, как политическую деятельность и социальную практику, по существу объявив Иран своего рода универсальным государством, то есть, пользуясь европейской терминологией, объявив Иран – государством-нацией. Национальность гражданина Ирана определяется исключительно его гражданством. Имам Хомейни неоднократно высказывался по поводу неприемлемости национализма, делая акцент на равенстве арабов, тюрок и иранцев перед Исламом. Именно в этом универсализме и состоит наиболее важный и сильный аргумент в пользу постепенного превращения Тегерана в ориентир для формирования нового «большого экономического пространства».

Конечно же, основные чаяния иранских политиков связаны, прежде всего, с вовлечением в данное «пространство» исламских государств. По иранской инициативе предпринимаются методические усилия по созданию экономического сообщества исламских государств, которое по численности населения может превзойти ЕС и некоторые другие политико-экономические сообщества.

Сложившаяся в переднеазиатском регионе геополитическая ситуация выдвигает в качестве приоритетной задачу формирования «большого экономического пространства» на основе постепенной, и все более тесной политико-экономической интеграции с Ираном Туркменистана, Таджикистана, Армении, Грузии, Омана, Объединенных Арабских Эмиратов, Йемена, а затем Сирии и Афганистана. Эти страны пока формально не вовлечены в иные экономические сообщества, имеющие реальное содержание, испытывают долговременную заинтересованность в Иране, как политическом и экономическом партнере. Кроме того, эти страны имеют четкую экономическую ориентацию – сырьевую или технологическую, а их участие в гипотетическом новом экономическом сообществе создаст весьма компактное и целостное пространство, что послужит реальной базой для его последующего расширения.

Филь Ибятов

заместитель директора Центра

исследований Кавказа,

Ближнего и Среднего Востока РГТЭУ,

кандидат исторических наук


Список литературы

1. Ансари Хамид. Имам Хомейни: политическая борьба от рождения до кончины. М., 1999. С.315-326.

2. Ghods Reza. Iran in the Twentieth Century//Political History. London: Adamantine Press. 1989. P. 59-61.

3. Амир Ахмади Хушанг. Иран в трехполярном мире.//Гуфтугу. Тегеран. 1375/1996. №3. Р. 87-92.

4. Амир Ахмади Хушанг Внешняя региональная политика Ирана.// Иттила’ат-и сийаси-иктисази. Тегеран. Ч.1. 1372/1993. № 71-72. Р. 113-119.

5. Муджтахид-зада Пируз. От Персидского залива до Каспийского моря – от геополитических идей до иранских реалий// Иттила’ат-и сийаси-иктисази. Тегеран. Ч.1. 1375/1996. №109-110. Р. 91-97.

6. Рамазани. Внешняя политика Ирана: и север, и юг.// Джами’а-йи салим. Хурдад. 1372/1993. № 9. Р. 37-39.

7. Сенченко И.П. Персидский Залив: взгляд сквозь столетия. М., 1999. С.123.

8. Ислам в Западной Африке. М., 1998. С.43-45.

9. Манучихри Аббас. Политическая система Ирана. СПб., 2007. С.193 сл.