Реферат: Мелитополь загорелись и начали взрываться склады 275-й базы хранения артиллерийских боеприпасов Южного оперативного командования сухопутных войск

http://magazines.russ.ru/october/2006/3/sto7.html

Начало формы

Детальный поиск Конец формы




Опубликовано в журнале:
«Октябрь» 2006, №3

^ ПУБЛИЦИСТИКА И ОЧЕРКИ

Андрей Столяров

Пасынки Средневековья




Бремя великих побед

В начале мая 2004 года средства массовой информации сообщили, что в Запорожской области Украины неподалеку от г. Мелитополь загорелись и начали взрываться склады 275-й базы хранения артиллерийских боеприпасов Южного оперативного командования сухопутных войск. На складах хранились реактивные снаряды для систем залпового огня “Ураган”, “Смерч” и “Град”. Охваченная беспорядочными взрывами площадь составила десятки гектаров. Столб огня над ней достигал трехсот метров высоты. Осколки снарядов разлетались на пятнадцать – шестнадцать километров вокруг. Были разрушены близлежащая железнодорожная станция и соседние села. Более пяти тысяч человек были срочно эвакуированы. Украинские медики заявили о трех – четырех тысячах пострадавших, нуждающихся во врачебной помощи. Пожарные не могли подойти к месту возгорания из-за взрывов ракет. Впрочем, как заявил тогдашний министр обороны Украины Евгений Марчук, такие пожары не тушатся, они локализуются при помощи специальных технологий и оборудования. Огонь был остановлен лишь проливным дождем, который длился всю ночь. Видимо, это и была та “специальная технология”, на которую уповал министр. По его же словам, причиной возгорания стал “человеческий фактор”, однако узнать звание и фамилию этого “фактора” не удалось.

Впрочем, объективности ради заметим, что аналогичные случаи происходили и раньше. В июле 2003 года взорвались снаряды на артиллерийских складах Тихоокеанского флота в районе поселка Таежный. Пострадали 27 человек. В августе того же года прогремели взрывы на военных складах примерно в ста километрах юго-западнее Биробиджана. Согласно официальным данным, пострадали семь человек. Пожар был ликвидирован по той же “спецтехнологии” – то есть ливневым дождем, хлынувшим среди ночи. А годом ранее, в июле 2002-го, громыхнул склад Главного ракетно-артиллерийского управления Министерства обороны России, расположенный в четырех километрах от Сызрани. Тогда пострадали около ста человек.

^ Антропогенные катастрофы, то есть катастрофы, вызванные деятельно-стью человека, известны с давних времен. Собственно, возникать они стали, как только цивилизаторская активность древнего человечества достигла таких масштабов, которые начали нарушать естественное природное равновесие. Первые катастрофы носили исключительно экологический характер: истощение пастбищных, охотничьих, посевных земель, вызванное, как правило, их чрезмерной эксплуатацией, заставляло племена и народы покидать обжитые места и мигрировать, часто в ожесточенных схватках с соседями, за сотни и тысячи километров от прежней территории обитания. Менялась геополитическая карта тогдашнего мира.

Однако с повышением качества сельскохозяйственных технологий кризисы этого типа, хоть и продолжали напоминать о себе периодическим голодом и недородами вплоть до середины XX века (а для некоторых регионов планеты, для Африки, например, они актуальны и в настоящее время), тем не менее отодвинулись на второй план. Кошмар Великого Голода, тысячелетиями нависавший над человечеством, ныне рассеялся. Зато появилась другая проблема, не менее грозная и масштабная: за относительную независимость от природы, за победу над древними демонами голода и стихий человечество заплатило тем, что пробудило нового монстра, силы которого кажутся неисчислимыми.

Имя ему – техногенные катастрофы.

На суше и на море

Видимо, первой по-настоящему задокументированной катастрофой такого рода стала гибель фрегата “Ваза” королевского военно-морского флота Швеции. Этот корабль был последним достижением конструкторской мысли: четырехпалубное судно сорока восьми метров в длину, с тремя мачтами, с 64 пушками, которые в три ряда располагались по каждому борту. Главное, он должен был обладать невиданной для того времени скоростью – обгонять любые другие военные корабли. На фрегат возлагались большие надежды. Швеция должна была стать владычицей океанов. Однако, торжественно спущенный на воду 10 августа 1628 года, он после первого же парадного залпа из бортовых орудий накренился, завалился на бок и на глазах тысяч зрителей исчез под водой. Из команды спаслись лишь несколько человек.

Причины трагедии выяснились только через три с половиной века, когда фрегат был поднят со дна. Обнаружился фатальный просчет конструирования: в жертву быстроходности были принесены поперечные размеры судна. Корабль получился слишком “узким” и не обладал устойчивостью.

А вот некоторые катастрофы последнего времени: гибель подводной лодки “Курск” в Баренцевом море. Погибли 118 членов команды. Столкновение двух самолетов над Боденским озером, разделяющим Швейцарию и Германию: погибли оба экипажа и все пассажиры. Столкновение поездов со взрывчатыми веществами в Ренчхоне (Северная Корея): примерно 160 человек погибли, 1300 – ранены. Взрыв газа при утечке из магистрального газопровода в бельгийском городе Ат: погибли четырнадцать человек, ранены двести. Автобус и два автомобиля рухнули в реку из-за обвала моста в Португалии: погибли более семидесяти человек.

Сообщения такого рода мы слышим в новостях практически каждый день. Конечно, при оценке частоты их появления в эфире следует делать скидку на стремление средств массовой информации к повышенной сенсационности. Акцентируются прежде всего плохие новости. Но даже при этом понятно, что все наше существование протекает в условиях непрекращающегося сражения. Личная безопасность давно стала иллюзией. Снаряды падают совсем рядом, разрывы все ближе, нет никаких гарантий, что следующим ударом не накроет тебя.

Особенно впечатляет статистика дорожно-транспортных происшествий. В конце XX века автокатастрофы ежегодно уносили примерно 250 тысяч жизней, еще почти миллион человек получал травмы. По осторожным прогнозам экспертов, в первой четверти XXI века на дорогах погибнет по крайней мере миллион человек, в десять раз больше людей в той или иной степени пострадают.

На безопасность нельзя рассчитывать даже у себя дома. Взрывы при утечках бытового газа, обрушение перекрытий, возгорания от неисправной электропроводки давно стали повседневной реальностью. Никакие меры предосторожности не помогают. Техника, призванная защищать человека, оборачивается его злейшим врагом. Техносфера, то есть совокупность всех технических признаков цивилизации, требует от человечества все новых и новых жертв. На суше, на море, в воздухе, под землей. На улице, на производстве, в квартире, в офисе, в поезде, в самолете. Где бы человек ни находился, чем бы ни занимался он, хоть простым перекладыванием бумаг, у него всегда есть шанс попасть на заклание.

 

Очевидное – невероятное

Техносфера обладает собственным потенциалом развития. Это значит, что любое техническое новшество, от спичек до космических кораблей, конечно, осуществляется человеком, однако не произвольно, а лишь при осознании существующего технологического горизонта. Нельзя построить двигатель внутреннего сгорания раньше, чем будет открыта плавка металлов, возгонка нефти с выделением из нее фракций бензина или керосина, пока не будет изобретена система механических передач, пока не станут известны принципы промышленного конструирования. Инновационный процесс возникает на этой почве и в момент своего проявления определяется только ей. Автор изобретения не может выйти за обозначенные пределы. А потому почти каждое крупное техническое изобретение первоначально неудобно для человека. Оно существует скорее “для себя самого”, нежели для него. Вспомним первые велосипеды, автомобили, паровозы, телевизоры, самолеты – крайне громоздкие и ненадежные в эксплуатации. Каждый экземпляр имел свой “характер”. Управление ими было сродни искусству.

Далее происходит процесс приспособления техники к человеку, процесс делания ее удобной и предсказуемой. Изобретение при этом утрачивает уникальность и встает на серийный поток производства. Управление им из искусства превращается в комплекс рутинных навыков. Вся эта последовательность называется гуманизацией техносферы, и идет она непрерывно, буквально тысячи лет – с тех пор, как появились на Земле первые каменные орудия.

Разумеется, одновременно идет и встречный процесс – технологизация человека, связанного с материальной средой: непрерывное приспособление человеческого существа к различным техническим новшествам. Этот процесс осуществляется как за счет общего образования (“умения нажимать кнопки”), так и за счет специальных тренингов, то есть профессионального обучения.

Итак, с одной стороны – гуманизация техносферы, с другой – технологизация человека. Смыкаясь в точке баланса, они обеспечивают устойчивость “машинной цивилизации”. Причем протекание обоих процессов имеет существенные ограничения. Технику нельзя сделать абсолютно “биологичной”. Ее нельзя упрощать без предела: рамки гуманизации, приспособления, управляемости ставит сама конструкция. С другой стороны, технологизация человека тоже не бесконечна: она не может выйти за грани его физиологических характеристик. Вот в чем тут суть.

Статистика катастроф, как лавина, нарастающая в последние десятилетия, дает все основания полагать, что сейчас этот второй ресурс – ресурс адаптации человека, уже исчерпан. Техносфера, опирающаяся ныне на сетевые методы управления, достигла, по-видимому, такого уровня сложности и быстродействия, который требует реакций, лежащих за пределами биологии. Они превышают физиологические возможности человека, – и никакие профессиональные тренинги, никакие дополнительные регуляторы, никакие меры безопасности не в силах компенсировать это трагическое отставание.

Изменилось само качество катастроф: ранее они были связаны с несовершенством техники, теперь ведущим является человеческий фактор.

Почему столкнулись самолеты над Боденским озером? Был отключен радар автоматического оповещения, отсутствовал на рабочем месте напарник авиадиспетчера, были отданы неправильные команды. Почему произошла трагедия в Цемесской бухте? Капитан сухогруза решил, что успеет проскочить раньше встречного парохода. Взрыв артиллерийского склада на Украине случился, потому что курили в неположенном месте. Взрыв артиллерийского склада под Биробиджаном – потому что в неположенном месте сливали бензин. В Киншасе (1996 г.) самолет рухнул на рынок, потому что перегрузился и в результате не хватило тяги на взлете. В Мозамбике (1986 г.) самолет врезался в вершину горы, потому что экипаж не обращал внимания на настойчивые, продолжительностью более тридцати секунд, сигналы предупреждающей системы “Вектор”. Впрочем, о чем можно еще говорить, если выясняется, что вертолет МИ-4 одного из гражданских авиаотрядов на Камчатке упал сразу же после взлета, потому что баки его, оказывается, заправили не бензином, а водопроводной водой. Причем это не диверсия, это – халатность.

По оценкам экспертов, человеческие ошибки сейчас становятся причиной 45 процентов экстремальных ситуаций на атомных станциях, 80 процентов авиакатастроф и более 80 процентов катастроф на море. Еще выше этот показатель для автодорожных аварий, в том числе при перевозке опасных грузов. Считается, что для новой техники, то есть техники, условно исправной на сто процентов, среднее время между двумя поломками в четыре раза больше, чем среднее время между двумя ошибками человека. Иными словами, техника виновата в четыре раза реже, чем человек.

Это – глобальный процесс. Согласно данным Брюссельского исследовательского центра по эпидемиологическим катастрофам, если в 1960-х годах от бедствий природного и техногенного характера в среднем за год пострадал один человек из 62 проживающих на Земле, то в 1990-х – уже один из 29. Повышение, как мы видим, более чем в два раза. В России же данная ситуация обостряется предельной изношенностью оборудования, которое во многих случаях не обновлялось уже несколько десятилетий. Здесь риск оказаться среди пострадавших намного выше, чем в развитых странах мира. В России число погибших от катаклизмов разного рода ежегодно повышается в среднем на четыре процента, материальный ущерб возрастает в среднем на десять процентов. Причем, если количество стихийных бедствий остается примерно на том же уровне, то количество аварий и катастроф только в период 1991 – 1996 гг. возросло более чем в пять раз. Еще немного, и они сольются в один технологический катаклизм, непрерывный Армагеддон, затрагивающий всех и каждого. Жить придется в условиях ни на секунду не прекращающейся катастрофы.

Разумеется, одновременно с возрастанием плотности техносферы совершенствовались и методы ее регулирования. Теперь возможные техногенные сбои просчитываются заранее, разрабатываются специальные программы, позволяющие их избегать.

Однако и здесь возникает принципиальный тупик.

В сверхсложных процессах, каковыми стали сейчас процессы индустриального взаимодействия, при той плотности технологических “пересечений”, которая уже существует, нельзя предусмотреть каждый шаг. Всегда остается некая “зона неопределенности”, некий зазор, в котором и возникает наибольшее количество рисков. Говоря иными словами, если вероятность несчастного случая меньше одной миллионной, никому и в голову не придет проводить дорогостоящие превентивные мероприятия. Вместе с тем, если на Земле находится миллион атомных станций и для каждой из них вероятность аварии тоже одна миллионная, то существует очень значительный шанс, что в ближайшие десять – пятнадцать лет хотя бы одна из них даст катастрофический выброс.

Конечно, миллиона атомных станций у нас пока нет. Однако и имеющихся достаточно, чтобы жить в напряженном состоянии стресса.

Где в следующий раз громыхнет?

Показательна в этом смысле крупнейшая в истории авиации катастрофа в аэропорту Санта-Крус. В аэропорту Лас-Пальмас была взорвана бомба, власти его закрыли, и множеству рейсов пришлось использовать маленький аэродром острова Тенерифе. Свою роль сыграли туман, стоявший именно в этот день, плохая связь, отсутствие на взлетно-посадочных полосах светофоров, регулирующих движение, желание экипажей улететь как можно скорее, профсоюзные нормы, ужесточившиеся как раз в это время. Короче – сочетание обстоятельств, каждое из которых имело очень малую вероятность стать решающим. А в результате столкнулись два самолета, ведомые опытными пилотами, погибли 582 человека.

Это и есть тупик. Мир стал настолько сложен, что катастрофы, им порождаемые, невозможно предотвратить именно по причине их абсолютной невероятности.

Их невозможно даже предположить.

Если военная авиация регулярно проводит тренировочные учения, значит, когда-нибудь истребитель столкнется с фуникулером, как это несколько лет назад произошло в Италии. Если в океанах плавают подводные лодки, значит, рано или поздно одна их них протаранит рыболовное судно. Обратим внимание на взрыв газопровода в Башкирии: пассажирские поезда, которые “влетели” в скопление газа, что и вызвало взрыв, не только не должны были пересечься между собой, но и вообще находиться здесь в это время; один задержался в пути из-за технических неполадок, второй – из-за того, что пришлось высаживать беременную пассажирку. Сочетание двух-трех не слишком вероятных событий, результат – гибель более пятисот людей.

Видимо, следует признать очевидный факт. Техносфера, достигнув определенных структурных пределов, выходит из-под контроля. Дальнейшее рассогласование ее с человеком чревато катастрофами планетарных масштабов. Причем ничего хорошего нас не ждет. Сложность индустриальных взаимодействий будет увеличиваться с каждым годом, будут постоянно нарастать их множественность и быстрота, адаптивные реакции и защита будут все больше опаздывать. Недалек, вероятно, тот час, когда они отстанут настолько, что уже не удастся вывернуться из-под шипов накатывающей Колесницы.

Недостатки, как известно, – это продолжение наших достоинств.

Техногенные достоинства нашей цивилизации ныне непомерно тягостны для нее самой.

 

В джунглях на ощупь

Впрочем, избыточная сложность техносферы, громоздящая катастрофу на катастрофу, это лишь одна сторона современной реальности. Существует и другая ее сторона, менее эффектная, вероятно, менее заметная, однако порождающая в перспективе даже большие риски, чем первая.

Это – чрезмерная усложненность социума.

Собственно, однотипность развития техносферы и социосферы стала очевидной еще со времен работ Людвига фон Берталанфи, показавшего, что система, то есть целое, не сводимое к механической сумме его частей, представляет собой явление универсальное – общее, как для естественных, так и для гуманитарных наук. Развитие социосферы также осуществляется при наличии определенного структурного горизонта, а ее способность порождать новшества подчиняется той же логикой системных закономерностей. В итоге формализованный социум, например, государство, обретает свои интересы, далеко не всегда совпадающие с интересами человека.

Примеров этому великое множество. Наиболее показательны, на наш взгляд, визы в зарубежные страны. Сейчас трудно себе представить, но всего сто лет назад для поездки за рубеж требовались только деньги. Мир был и в самом деле открыт, ни о каких разрешениях, приглашениях, правилах, которые к тому же постоянно меняются, ни о каких анкетах, заявлениях, декларациях и прочих формальностях тогда слыхом не слыхивали. Размежевание интересов здесь очевидно: государству визы необходимы – они служат регуляторами перемещений, однако собственно человеку визы вовсе не требуются. Человеку не нужны визы, границы, досмотры, таможни – вся эта “нечеловеческая” структурность, неумолимо наращиваемая социумом. Гуманизация здесь идет по пути упрощения данных структур – процесс сложный, длительный, но тем не менее приносящий определенные результаты; можно вспомнить хотя бы “зеленые коридоры” с упрощенной процедурой перехода границы или полностью безвизовое перемещение в Шенгенской зоне Европы.

И точно так же идет встречный процесс – процесс непрерывной социализации человека, процесс обучения его внутренней социальной механике, процесс вписывания человека в правила конкретного общества. Этим занимаются семья, школа, различные воспитательные программы.

Невооруженным глазом видно, что динамического баланса здесь нет: оба процесса не дотягиваются до точки пересечения, между ними наличествует функциональный разрыв, заполняемый уродливыми структурными скрепами. Опрос, проведенный несколько лет назад в Великобритании интернетовской службой “Моутли фул”, показал, например, что большинству англичан проще отказаться от выгодного предложения своего банка, где размещен их индивидуальный сберегательный счет, чем вникать в суть сложных банковских формулировок. Впрочем, бог с ними, с банками. Трудности вызывает даже инструкция по пользованию обыкновенной стиральной машиной. Требуется незаурядная сообразительность, чтобы понять, чем отличается один режим от другого и почему по окончании стирки надо сначала перейти на программу “Специальная обработка”, если она вовсе не требуется, и лишь затем выключать машину, “нажав на ручку командоаппарата”. Однако, как “закрепить шпиндельный язычок в просечке углового тангенц-держателя” (инструкция по подвешиванию шкафчика в ванной), понять уже совсем невозможно.

Идиотские предупреждения – вообще особая тема. Упаковка снотворного предупреждает, что это лекарство может вызвать сонливость, инструкция к фену для сушки волос рекомендует не включать его во время сна, пакетик с лососем обращает внимание на то, что “этот продукт содержит рыбу”, а инструкция на упаковке с арахисом, раздаваемым на некоторых американских авиалиниях, советует предпринять следующие не очевидные действия: “1) Откройте пакетик”, 2) Ешьте орехи”.

Конечно, многие такие предупреждения делаются не от хорошей жизни. После того как некая американка, ошпарившаяся горячим кофе из пластмассового стаканчика, выиграла процесс против компании “Макдоналдс”, которая должна была выплатить ей в качестве компенсации за ущерб более двух с половиной миллионов долларов, некоторые компании стали писать на стаканчиках с горячим кофе: “Осторожно, горячий кофе!”. А после того, как некий предприимчивый американец, перетаскивавший холодильник и повредивший при этом спину, тоже выиграл процесс против компании-изготовителя, в инструкциях по пользованию холодильниками появилось строгое предостережение: “Носить на спине не рекомендуется!”. Дошло до того, что фирмы, производящие утюги, снабжают их напоминанием о том, что не следует гладить одежду прямо на теле, фирмы, занятые выпуском стиральных машин, строго запрещают стирать в них кошек, а на баночках с некоторыми деликатесами теперь красуется надпись: “Не переворачивайте открытую баночку вверх дном!”. Правда, помещена эта надпись как раз на дне баночки.

Не будем касаться такого явления, как бюрократия. На эту тему написаны тысячи серьезных исследований. Бюрократия стала грозой нашей цивилизации, вероятно, более разорительной, чем ураганы и землетрясения. Исчезает в безвестности гуманитарная помощь, направленная в районы бедствий, растворяются в небытии транши, займы, кредиты, переведенные в отстающие страны. Любой вопрос, даже самый элементарный, ковыляет по административным инстанциям со скоростью муравья, охромевшего сразу на все конечности. Это общеизвестно. Обратим внимание лишь на такой, не самый выдающийся факт: рядовой комитет Конгресса Соединенных Штатов Америки, кстати, вместе с обслуживающим персоналом достигающий численности в четыреста человек, производит за год примерно десять тысяч страниц отчетной документации. Кто-нибудь может это освоить? Кто-нибудь в состоянии понять смысл этого извержения? Неизвестно, сколько бумаг производит за год Государственная Дума России, но, вероятно, достаточно, чтобы загрузить ими небольшой эшелон. Причем можно с уверенностью утверждать, что 90 процентов этих бумаг никто никогда не читает. Никто к ним даже не прикасается. Тогда зачем их производить?

Вопрос, разумеется, риторический.

Хуже другое. Практически ни один человек ни в одной стране мира представления не имеет о законах того государства, гражданином которого он является. Кто-нибудь из нас может процитировать Конституцию? Кто-нибудь знает, на что он имеет право хотя бы в том простом случае, если его на улице вдруг задержит милиционер? Кто-либо из пенсионеров способен проверить правильность начисляемой ему пенсии? Кто-либо из молодежи в состоянии оценить договор, подписываемый при поступлении на работу? В идеальном государстве Платона было всего три категории граждан: правители, воины и работники. Великий философ считал, что этого будет вполне достаточно. А теперь, чтобы просто перечислить набор профессий с краткой их расшифровкой, требуется толстенный справочник. Государственно-социальные отношения превратились в такие джунгли, сквозь которые можно продраться, только имея опытного проводника.

Как решить проблему? Обратиться к специалисту. Это то, на чем держится современный мир. И вот мы имеем специалиста по уголовному законодательству, по гражданскому законодательству, по бракоразводным процессам, по продаже квартир, по продаже земельных участков, по корпоративным законам, по работе с местными органами администрации, по здравоохранению, по страхованию, по социальному обеспечению. Миллионы людей создают законы и правила, миллионы людей следят за их соблюдением и исполнением, миллионы людей участвуют в коллизии интересов на той или другой стороне. Сюда же следует прибавить громоздкую систему судов, ведущих дорогостоящие, часто очень длительные процессы. Это громадные непроизводительные расходы, которые тяжелым бременем ложатся на цивилизацию. Их может позволить себе только очень богатое государство.

Вот почему, заметим в скобках, развитое гражданское общество в России построено никогда не будет. Соединенные Штаты потребляют сейчас 40 – 45 процентов всех мировых ресурсов. Объединенная Европа – примерно столько же. Два этих колосса могут содержать многочисленные “паразитические сословия”. У нас таких денег нет.

 

Бессмертная тень

Следует честно признать: социосфера современного государства настолько переусложнена, что функционировать в нормальном режиме уже не может. Сами законы ее существования оборачиваются против нее. Как пишет петербургский историк и социолог Сергей Переслегин: “В иерархической системе скрупулезное соблюдение законов, правил, инструкций, установлений – лозунг правового государства в действии – приводит к параличу управления и недееспособности социума”. Парадоксальной иллюстрацией этого являются так называемые “итальянские забастовки”: когда сотрудники какого-либо учреждения/предприятия в знак протеста начинают работать исключительно по инструкциям – соблюдая все правила, весь регламент, установленный законодательством. В итоге деятельность учреждения/предприятия оказывается парализованной.

Любое социальное действие обросло сейчас таким количеством регулирующих нормативов, что его законное исполнение практически невозможно. Чтобы жизнь не превратилась в бюрократический ад, человек вынужден выходить из легального социума, создавая каналы существования, которые государству не подотчетны. Иными словами, социум криминализуется: жизнь “по понятиям” оказывается проще и эффективнее, чем жизнь “по закону”. Возникают устойчиво работающие “теневые структуры”, которые в значительной мере дублируют структуры легальные. Это опять увеличивает накладные расходы. Если только в одной Москве сейчас около восьмисот тысяч охранников, бдительно присматривающих за фирмами, фирмочками, магазинами, офисами, рынками, базами, учреждениями, то можно себе представить, во что обходится нам содержание собственной “тени”. Невольно вспоминается анекдот советских времен: “Почему в СССР невозможна многопартийность? Потому что вторую партию народ не прокормит”. Причем скандалы с фирмами “Локхид” и “Энрон” в США, с партийной кассой в Германии, по поводу чего был вынужден оправдываться сам Гельмут Коль, с бывшим президентом Италии, уличенном в связях с мафиозными кланами, свидетельствуют о том, что “теневой социум” стал явлением универсальным. Просто на Западе, в отличие от России, “тень” более цивилизована – без стрельбы и подпольных съемок “человека, похожего на генерального прокурора”.

Приходится делать шокирующий вывод: “криминальный социум” – межличностные связи, не подчиняющиеся нормативным актам, – вовсе не аномалия. Это нормальная реакция нормальных людей на чрезмерную усложненность современного общества. На усложнение любого социума вообще. Криминал – это показатель избыточной социальной структурности, он обходит “мертвые зоны” коммуникационных заторов, парализующих государственную механику. Поэтому он неистребим. Здесь бессмысленно говорить о нравственности. До тех пор пока перед гражданином будет стоять выбор: заплатить (дать взятку, обратиться в фирму, которая “решает” такие проблемы) или, тратя время и силы, продираться через чудовищные бюрократические препоны, причем без всякой гарантии на успех, он будет выбирать первый путь.

В результате “тень” падает практически на все общество. Мы становимся заложниками ситуации, которую сами же и сконструировали. Жить, хотя бы слегка не нарушая законов, нельзя, а значит формально каждый из нас – немного преступник. К ответственности можно привлечь любого. Компромат, чуть больше или чуть меньше, найдется всегда. Прав был Фридрих Дюрренматт, как-то сказавший, что если мужчину тридцати лет, внешне – законопослушного гражданина, не объясняя причин, посадить в тюрьму, то он будет знать – за что.

Отчуждение человека от государства хорошо иллюстрирует тот факт, что даже в такой либерально активной стране, как Соединенные Штаты, количество граждан, участвующих в выборах, снизилось на 25 процентов и на 40 процентов сократилось участие американцев в политических и гражданских организациях. “В итоге между серединой семидесятых и девяностых годов XX века более трети гражданской инфраструктуры США просто испарилось” (Ч. Капхен. Закат Америки). Человек больше не рассчитывает на государство. Он предпочитает справляться со своими проблемами с помощью негосударственных социальных структур, которые работают значительно эффективнее.

С другой стороны, государство, по-видимому, ощущая свою социальную недееспособность, само уходит из некоторых сфер жизни. Обнажаются зоны общественной саморегуляции, осуществляемой большей частью все по тем же “понятиям”. Так на одном полюсе общества возникают, как правило, нищие “черные”, “желтые”, “арабские” и другие кварталы, где полиция предпочитает не появляться и где жизнь регулируется исключительно внутренними нормативами, а на другом полюсе – охраняемые поселки, места обитания граждан с высоким доходом, имеющие собственные службы правопорядка, собственные законы и даже собственные частные тюрьмы.

Мы создали общество, жить в котором не в состоянии. Переусложненность социального мира – это, видимо, сейчас главный тормоз упорядоченного развития. Избыточная структурность социума достигла таких масштабов, что отдельные его части функционирует независимо друг от друга. Картина складывается удручающая. Люди бездеятельные не могут разобраться в нарастающих сложностях современности и плывут по течению, отдаваясь на волю случая. Люди активные тратят жизнь на преодоление искусственных трудностей. Люди пассионарные (или просто с повышенным биологическим тонусом) образуют “теневые структуры”, фактически управляющие социумом из “зазеркалья”.

Сколько еще подобная ситуация будет существовать – неизвестно. Судя по частоте и масштабности катастроф, времени у нас уже почти не осталось. Баланс между человеком и “второй (цивилизационной) реальностью” настолько смещен, что глобальный обвал, технологический или социальный, может вызвать любой, даже самый слабый толчок.

Угроза насморка

Говоря о слабом толчке, который может обрушить всю нашу цивилизацию, мы нисколько не преувеличиваем. Возникающие сейчас концепты социогенеза, включающие в себя синергетику, теорию неравновесных систем, математическую теорию катастроф и некоторые другие новые дисциплины, предполагают, что в любой сложной системе по мере ее развития усиливается неравновесность. То есть в системе нарастает динамика: она неизбежно переходит из более устойчивого состояния в менее устойчивое. Усиление неравновесности, в свою очередь, связано с накоплением случайных микроскопических изменений, которые постепенно рассогласовывают процессы и структуры внутри системы. В биосфере такие изменения проявляют себя как генетические мутации, в техносфере – как “случайные” ошибки и отклонения, не имеющие четко выраженных причин, в социосфере, в развитии общества, – как мутации социальные, связанные с наличием у человека свободы воли, с его способностью совершать нелогичные, нерациональные, “невыгодные” поступки.

Источник этих изменений – случайности микромира: принципиальная “неопределенность” процессов, идущих на квантовом уровне. Это свойство природы, непрерывно транслируемое в макромир. Его нельзя устранить. Именно потому, заметим, невозможна тотальная регламентация сложных процессов – ни в экономике, что пыталось осуществить социалистическое хозяйство, планировавшее буквально все, вплоть до производства последней гайки, ни в социальной сфере, о чем свидетельствует недолговечность тоталитарных режимов. Накопление случайных изменений, предусмотреть которые невозможно, приводит в “жестких” структурах к колоссальным дисфункциям и диспропорциям; экономически – к дефициту товаров, к провалам в научных и производственных отраслях, политически – к появлению внесистемных оппозиционных течений: подпольных, партизанских, террористических, разламывающих арматуру власти.

Однако даже в случае грамотного “динамического” управления, опирающегося на обратные связи, гибко реагирующего на изменения внутренней и внешней среды, постепенное накопление случайных изменений все равно происходит. Рано или поздно система приобретает высокую степень неравновесности, и любое ничтожное отклонение теперь приводит к ее тотальному преобразованию. С точки зрения “системы” – это переход на качественно иной уровень структурного бытия, а с точки зрения “включенного наблюдателя” – это системная катастрофа: глобальный экономический кризис, война, революция, социальные потрясения.

Существует классический пример, поясняющий сказанное. Представим себе длинную очередь за товаром. Если товара достаточно, значит, напряжение невелико, никто не нервничает, система находится в состоянии устойчивого равновесия; поддерживается порядок: любые попытки пройти без очереди незамедлительно пресекаются. Вдруг объявляют, что товара на всех не хватит. Система при сохранении того же порядка переходит в состояние высокого неравновесия. Внутреннее напряжение возрастает. Теперь стоит кому-нибудь попытаться пройти без очереди, как это может сыграть роль спускового крючка: вся очередь разрушается, прежняя упорядоченность мгновенно превращается в хаос.

Сверхчувствительность системы, находящейся в состоянии неравновесия, к самым малым, самым ничтожным изменениям делает невозможным прогнозирование катастрофы. Причиной ее действительно может послужить все что угодно. В этом отношении обретает смысл известный исторический анекдот о том, что Наполеон проиграл битву при Ватерлоо исключительно из-за насморка. Если бы не это ничтожное обстоятельство в резко неравновесной ситуации военного столкновения, история Европы была бы другой.

Применительно к нашей теме очень показателен финансовый кризис 1997 – 1998 гг. в Юго-Восточной Азии. Начался он, как позже отмечали обозреватели, буквально на ровном месте. Зашатавшаяся экономика Таиланда подтолкнула Малайзию, Индонезию и Филиппины. Это ударило по Тайваню и спровоцировало кризис национальной валюты в Гонконге. “Поехала” экономика Южной Кореи – начали “осыпаться” рынки всего Юго-Востока. Инвесторы стали в панике изымать капиталы – рухнула спекулятивная пирамида (государственные краткосрочные обязательства), выстроенная российским правительством. Деньги еще быстрее побежали из развивающихся стран – развалился громадный бразильский рынок. Лихорадочные колебания бирж охватили тогда весь мир. Специалисты считают, что удержать от падения экономику США удалось лишь ценой колоссальных усилий. А ведь все началось в Таиланде – не самом мощном и далеко не самом развитом государстве.

Та же механика, на наш взгляд, проявляет себя и в череде природных бедствий, участившихся в последние десятилетия. Конечно, утверждение о том, что антропогенный фактор (деятельность человека) влияет на биосферу Земли, давно стало банальностью. Однако, обращаясь к этой банальности, как правило, забывают, что в сильно неравновесных системах, каковой, вне всяких сомнений, является ныне геодинамика климата, следствие может оказаться намного масштабней причины. Мы, разумеется, не можем выделить исходные “детонирующие” подвижки, приводящие к снегопадам в Европе, которые парализуют движение на дорогах, к засухам и наводнениям, вызывающим голод в слабо развитых регионах мира, к гигантским цунами, наподобие того, что недавно обрушилось на берега Таиланда и Индонезии. Вполне возможно, что определить их нельзя даже в принципе. Но мы можем с достаточной уверенностью утверждать, что атмосфера Земли, включая сопряженные с