Реферат: Иран: Между прошлым и Будущим? Иран после парламентских выборов

Иран: Между прошлым и Будущим?


Иран после парламентских выборов

За четверть века, прошедших со времени Исламской революции в Иране 1979 г., броские революционные лозунги первых лет постепенно сходят на нет, а радикальные преобразования страны, в основе которых лежали религиозные догмы, сменяются эволюционными процессами, направленными на укрепление государства, развитие его экономики и социальной сферы. И хотя до сих пор во внутренней и (в меньшей степени) внешней политике страны превалирует идеология, а тезис об «особом исламском пути развития» все еще в ходу, прагматический курс все чаще берет над нею верх, страна выходит из периода послереволюционных возмущений. Иран все увереннее вписывается в новые реалии глобализирующегося мира и целенаправленно стремится занять одно из лидирующих мест в регионе Ближнего и Среднего Востока. И, надо признать, основания для этого у него есть.

Но не слишком ли оптимистично такое утверждение, если учесть пока еще довольно сложное положение страны на международной арене, известные слабости экономики и социальной сферы и непростую внутриполитическую ситуацию, которая осложняется растущим соперничеством двух внутриполитических течений – консервативного и реформаторского?

Это соперничество особенно остро проявилось в парламентской избирательной кампании 2004 года, что дало основание некоторым наблюдателям говорить о внутреннем расколе и политическом кризисе в стране.

Результаты выборов в меджлис 20 февраля 2004 г., на которых консервативное крыло иранского политического спектра одержало убедительную победу, положив конец четырехлетнему доминированию в законодательном органе страны реформаторов, казалось бы, говорят о том, что страна поворачивает вправо. Этого мнения придерживаются многие зарубежные обозреватели. Действительно, по сравнению с прошлым составом, в котором реформаторы имели около 70% голосов, ситуация в парламенте поменялась на противоположную – теперь уже свыше 70% голосов в меджлисе контролируют консерваторы.

Госдеп США, выражая разочарование Вашингтона результатами парламентских выборов в Иране, назвал их «не соответствующими мировым стандартам». Аналогичное заявление сделал и Совет министров иностранных дел ЕС. Резкие оценки прошедшим в Иране парламентским выборам, как и в целом ситуации с соблюдением прав человека, были даны в ежегодном докладе госдепа США «Поддержка прав человека и демократии (2003–2004)», опубликованном 17 мая 2004 г. Эти оценки были вызваны тем, что накануне выборов Совет опекунов запретил участвовать в выборах многим кандидатам реформаторского крыла, в том числе действующим депутатам. Консервативным руководством страны был также принят ряд других мер, приводящих к ограничению свободы слова – может быть, не столь уж значительных сами по себе, но, безусловно, способствующих усилению страха в реформаторских кругах и в целом в интеллектуальной среде страны, самоцензуры в СМИ под угрозой ожидаемых репрессий т. п. Все это дало повод говорить об усилении реваншистской деятельности консерваторов. И доля истины в этом есть.

И все же результаты февральских парламентских выборов в Иране вряд ли следует оценивать столь прямолинейно. Прежде всего надо признать, что формально выборы прошли в основном в соответствии с Конституцией страны и действующими законами. Хотя, правда, некоторые представители реформаторов обвинили «ряд диктаторов» в предвзятой интерпретации Конституции страны, что «нанесло смертельный удар вере общества в Конституцию». В частности, ушедший в отставку заместитель председатель меджлиса ИРИ Бехзад Набави считает, что вмешательство Совета опекунов в политические процессы под предлогом защиты исламской революции – грубое нарушение Конституции ИРИ, так как этот орган, судебная власть и вооруженные силы страны должны оставаться нейтральными.

Но поражение реформаторов вызвано не столько действиями радикальных правящих в стране сил, сколько иными, более глубокими причинами. Это признают и представители проигравшей выборы стороны. Показательно, например, что явка избирателей на этих выборах составила, по данным министерства внутренних дел Ирана, чуть более 50% – самый низкий показатель со времени революции 1979 года1. Победа консерваторов стала возможной лишь потому, что реформаторы так и не оправдали ожиданий населения, касающихся повышения уровня жизни, улучшения социального климата и социальной инфраструктуры (трагедия разрушенного землетрясением Бама в конце 2003 года показала всю ее слабость), развития гражданских прав и свобод. Т. е. надо говорить не столько о победе консерваторов на этих выборах, сколько о поражении реформаторов (скорее всего, временном), с одной стороны, и явном стремлении иранского общества к назревшим переменам, с другой.

К тому же и разница между консерваторами и реформаторами не столь уж большая. Реформаторы отнюдь не настаивают на замене сложившейся в Иране формы правления, а лишь на ее частичной модернизации. «Мы выступаем против религиозного правления, но не против религиозной системы… Мы верим в политическую систему, способную управлять исламским обществом Ирана, учитывать религиозные чаяния народа», - отметил Реза Хатами, лидер крупнейшей реформаторской партии «Фронт участия исламского Ирана», брат президента-реформатора М. Хатами.

Поэтому говорить о состоявшемся кризисе власти пока не приходится. Необходимость политических и тем более экономических реформ, секуляризации (хотя бы частичной), без чего невозможно обеспечить экономический рост, осознают представители той и другой группы. Тем более что сложившийся в Иране своеобразный политический режим, сочетающий теократическую и республиканскую формы правления и основанный на примате исламского права, за прошедшую четверть века показал свою недостаточную эффективность и приспособленность к реалиям современного мира, к процессам глобализации. Режим эволюционирует, но довольно медленно, и не успевает за динамично развивающимися глобальными процессами в политике, экономике, информатизации. Бюрократизация режима, его инерционность существенно тормозят реформы.

А с другой стороны, сами консерваторы вынуждены считаться с настроениями общества, и в их среде все больший вес приобретают прагматики. Не исключено, что именно под их влиянием назревающие преобразования в стране пойдут более быстрыми темпами, т. к. реальная власть в стране находится в руках консервативного крыла правящего в стране исламского духовенства.

Все это позволяет смотреть на будущее страны с известной долей оптимизма, хотя, конечно, обстановка в стране и вокруг нее такова, что исключать иного развития событий никак нельзя. Но важно, что Иран обладает неплохими и внутренними ресурсами, и внешнеполитическим потенциалом для того, чтобы занять достойное место в мировом сообществе и одно из ведущих мест в регионе Ближнего и Среднего Востока.


^ Война в Ираке и ее влияние на ситуацию в Иране и вокруг него

Накануне войны Тегеран, как и большинство членов мирового сообщества, выступал за мирное разрешение кризиса вокруг Ирака, высказывался против военной акции. Но в преддверии войны президент Хатами занял подчеркнуто нейтральную позицию, заявив, что его страна не примет сторону ни Ирака, ни США. Это заявление вызвало в стране довольно резкую реакцию, даже представители реформаторского крыла разделились по этому вопросу на два лагеря. Тем не менее, понять сложности, которые стояли перед президентом Ирана, можно. Да и другого выбора у него по существу не было. С одной стороны, войну вел главный противник Ирана – Соединенные Штаты, причем вел ее против соседней мусульманской страны, в опасной близости от границ Ирана. Но, с другой стороны, война была направлена против давнего врага Ирана – режима Саддама Хусейна, с которым Иран вел кровопролитную войну в 1980–1988 годы (развязанную, как считают в Тегеране, не без помощи США, поддерживающих в те годы Багдад).

Но, как аккуратно подкорректировал позицию своего президента посол Ирана в Российской Федерации Голямреза Шафеи, «в иракском вопросе Иран нейтрален, но не безразличен». И это понятно. Победа антисаддамовской коалиции самым серьезным образом затрагивает Иран. Есть в ней позитивные для Тегерана стороны. Как-никак, США устранили в регионе, после талибов, уже второй недружественный Тегерану режим – иракский. Но все же негативных последствий больше.

Как известно, после террористического акта 11 сентября 2001 года Соединенные Штаты заподозрили в его организации прежде всего те террористические группировки, которые, по их оценкам, связаны с Ираном. Однако проведенное расследование убедило американцев, что основным организатором теракта является базирующаяся в Афганистане «Аль-Каида», возглавляемая Усамой бен Ладеном. По ней и поддерживающему ее режиму талибов и был нанесен первый удар. Второй был нанесен по Ираку, хотя, по оценке самих американцев, режим Саддама Хусейна был в значительно меньшей степени замешан в поддержке международных террористических организаций по сравнению с Ираном. К тому же Тегеран намного дальше Багдада продвинулся по пути создания ОМУ.

Думается, в выборе второй – после Афганистана – цели своих превентивных антитеррористических действий США руководствовались не только своими геополитическими и военно-стратегическими интересами в регионе, но и учитывали особое положение Ирана. Во-первых, Иран намного более серьезный противник, чем Ирак, – по состоянию своих вооруженных сил и их технической оснащенности, особенностям театра военных действий, военно-промышленному потенциалу. Во-вторых, Иран пользуется значительно большей поддержкой и авторитетом в исламском мире, да и его межгосударственные связи намного более обширны, чем у бывшего режима Хусейна. В-третьих, Иран является одним из основных поставщиков нефти на мировые рынки (объем его квоты, установленной ОПЕК, уступает только Саудовской Аравии). Военные действия против этой страны могли бы серьезно нарушить поставки нефти на мировые рынки и на долгое время дестабилизировать мировую экономику. И, наконец, в-четвертых, выбрав в качестве цели очередной военной акции более слабое звено – Ирак и в короткие сроки успешно завершив операцию против саддамовского Ирака, США заняли исключительно выгодное стратегическое положение, в том числе для силового давления на Иран, а при необходимости – и на случай военных действий против этой страны. К этому надо добавить, что после войны в Ираке США фактически окружили Иран: помимо значительной группировки в соседних Ираке и Афганистане, они обосновались в ряде стран Центральной Азии и Южного Кавказа. В известном смысле войну в Ираке можно было рассматривать как подготовительную фазу возможных военных действий против Ирана. И, надо отметить, вероятность развязывания силовых действий против Ирана весной 2003 года, после быстрой и фактически бескровной победы США в Ираке, была довольно высокой.

Разумеется, последствия войны в Ираке сказались не только на достижении Соединенными Штатами серьезных военно-стратегических преимуществ на случай военных действий или угрозы военной силой против Ирана. США получили хорошие возможности оказывать давление на иранский режим, не прибегая к непосредственному применению военной силы.

Кроме того, весьма выгодное геополитическое положение в самом центре Евразийского пространства, которое они заняли в результате войны, позволяет США активно влиять не только на Иран и другие близлежащие страны Ближнего Востока, но и в целом на весь континент.

Если бы Соединенным Штатам удалось, как обещал президент Буш, создать в Ираке демократический режим, укрепить стабильность, а главное – улучшить условия жизни народа, то одно это явилось бы мощным стимулом для ускорения процессов преобразования в Иране, проведения в стране либеральных реформ и, скорее всего, перехода к светской форме государственного устройства.

Последствия войны в Ираке будут сказываться для Тегерана и в экономической области, прежде всего в нефтедобыче – жизненно важной для страны отрасли, а также в трубопроводной стратегии. Если США в конце концов удастся обеспечить условия для резкого увеличения нефтедобычи в Ираке и поставок ее на мировые рынки, то это снизит уровень нефтедоходов Ирана, на которых держится экономика страны, и в конечном счете может вынудить Иран занять более лояльные позиции по отношению к США и их главному союзнику в регионе Израилю.

Но в складывающейся сегодня ситуации США, объективно усилив Иран своими кампаниями в Афганистане и Ираке (причем война в Ираке не только покончила с иранским врагом Хусейном, но и способствовала усилению позиций консервативного крыла иранского истеблишмента, настроенного антиамерикански), опасаются его негативного воздействия. Влияние Тегерана на шиитов Ирака, составляющих большинство населения страны, бесспорно. После свержения режима Хусейна активно устанавливаются связи между Багдадом и Тегераном в экономической сфере (что, впрочем, не вызывает особой аллергии у оккупационных властей). Так, в январе 2004 года министерства энергетики Ирака и Ирана подписали меморандум, предусматривающий поставки электроэнергии из Ирана в приграничные районы Ирака в обмен на иракский природный газ. Достигнута договоренность о строительстве железной дороги, связывающей столицы Ирана и Ирака. Очень активно иранская сторона работает в нефтегазовой сфере, пытаясь внедриться в эту перспективную отрасль иракской экономики и, наряду с прочим, по возможности сгладить негативные для Ирана последствия полномасштабного восстановления этой отрасли экономики Ирака.

Безусловно, шиитская проблема – самая главная в складывающихся взаимоотношениях в пределах треугольника «оккупационные власти – Ирак – Иран». В Вашингтоне опасаются: как бы в результате демократических выборов не получить в Ираке второй Иран. США пытаются ввести шиитов Ирака в выстраиваемую ими схему политического урегулирования в Ираке и даже сделать их одной из несущих конструкций будущего демократического Ирака. Тегеран, естественно, вынашивает собственные планы в отношении близкой им шиитской общины Ирака.

Однако сложность для обеих сторон заключается в том, что сама шиитская община Ирака далеко не однородна. Как заметил один американский журналист, сейчас в Ираке «у каждого аятоллы – собственная еженедельная газета, группа сторонников и недвижимое имущество». Сегодня в Ираке обозначилось соперничество по крайней мере между тремя религиозными деятелями.

Один из них – лидер Высшего совета исламской революции в Ираке (ВСИРИ) верховный аятолла ^ Абдель-Азиз Бадр аль-Хаким (брат убитого 29 августа 2003 г. Мухаммеда Бадра аль-Хакима). Еще недавно организация ВСИРИ, которую активно поддерживал Тегеран, занимала главенствующее положение в шиитской общине Ирака, но после свержения режима Хусейна и особенно после гибели Мухаммеда Бадра аль-Хакима растеряла свой авторитет под напором внутриобщинных оппозиционеров. «Местные» шииты подозревали ВСИРИ и ее лидера в чрезмерной проиранской ориентации. Но сегодня аль-Хаким придерживается, скорее, проамериканских позиций, сотрудничая с Временным управляющим советом Ирака и коалиционной администрацией. В целом его влияние в Ираке за последний год, после завершения войны, заметно ослабло.

Молодой харизматический лидер ^ Муктада ас-Садр, сын знаменитого шиитского клирика Мухаммеда Садика ас-Садра, убитого саддамовцами, – «трибун бедноты», пользующийся заметным влиянием в маргинальных кругах общины, выступающих как против американцев, так и против ВСИРИ. В отличие от лидера ВСИРИ аль-Хакима, выступающего за светские, демократические преобразования в Ираке, Муктада разделяет взгляды иранского аятоллы Али Хаменеи и главы судебной власти ультраконсерватора Махмуда Хашеми Шахруди, с которыми он встречался в ходе своего визита в Тегеран и поддержкой которых, по-видимому, пользуется. Как сообщалось, в Иране Муктада ас-Садр получил поддержку и соответствующую финансовую помощь для борьбы за установление исламистского режима в Ираке и со сторонниками светской формы правления, в частности с Систани. Когда в апреле 2004 года произошли вооруженные столкновения между оккупационными войсками и контролируемыми Муктадой ас-Садром вооруженными отрядами шиитов, многие официальные лица Ирана высказали поддержку молодому лидеру иракских шиитов. Так, бывший президент Ирана Рафсанджани заявил, что высоко ценит его роль и роль подконтрольных ему отрядов в противостоянии оккупационным войскам. Особо он подчеркнул заслуги Бадрского корпуса, члены которого проходили подготовку в Иране2. Но в целом отношение в Тегеране к Муктаде ас-Садру неоднозначное. Многие в Тегеране считают Муктаду «воинствующим антииранским арабским националистом». В качестве национального лидера он неприемлем не только для Вашингтона, но и для Тегерана. Более того, некоторые аналитики считают, что именно фигура Муктады ас-Садра может послужить сближению между Вашингтоном и Тегераном.

«Великий аятолла» ^ Али Систани, авторитетный деятель, который пользуется влиянием среди богатых и среднеобеспеченных шиитов. Временная коалиционная администрация, которая вначале активно сотрудничала с ВСИРИ и ее лидерами, сейчас все более склоняется к поддержке и сотрудничеству с Али Систани, который выступает за создание в Ираке светского государства. Но и с ним сотрудничество складывается не просто. Так, Систани выступил против предложенного администрацией Бремера поэтапного многоступенчатого плана формирования властных структур Ирака, высказавшись за всеобщие прямые выборы. Но это может дать подавляющее преимущество во власти шиитам Ирака, чего опасаются США.

Неоднозначно отношение к усилению влияния иракских шиитов и в Тегеране. С одной стороны, создание в Ираке исламского государства при главенствующей роли шиитов Тегеран устраивает. Но, с другой стороны, в Тегеране опасаются чрезмерного усиления иракских шиитов и появления опасного конкурента, который станет проводить собственную линию и ослабит влияние Тегерана. Опасаются в Тегеране и «ливанизации» Ирака, грозящей для него многими негативными последствиями, причем на длительную перспективу.

Вторая проблема, связанная с Ираком, – беженцы. К началу 2004 года в Иране находилось, по данным ООН, 202 тыс. беженцев из Ирака в 20 лагерях (9 – для шиитов и 11 для курдов), покинувших страну в во время событий 1991 года и подавления режимом Саддама Хусейна восстания курдов на севере Ирака. По данным Ирана, численность иракских беженцев достигает 300 тыс. Их возвращение в Ирак, на чем настаивает Тегеран, может поставить перед Вашингтоном весьма серьезную задачу по их обустройству, не говоря уже об иных проблемах.

И еще один важный итог войны в Ираке. Как отметили участники круглого стола, проведенного редакцией журнала «Россия в глобальной политике» под руководством академика Е. М. Примакова, вооруженные действия США против Ирака однозначно способствуют укреплению позиций консерваторов в Иране и могут подтолкнуть Тегеран к разработке ядерного «оружия сдерживания»3. И хотя под давлением Соединенных Штатов, Евросоюза и МАГАТЭ Тегеран в конце 2003 года официально отказался от создания собственного ядерного оружия, вопрос этот вряд ли можно со 100-процентной уверенностью считать окончательно закрытым. Тем более что этот регион в течение последних десятилетий ХХ века превратился в основной «ядерноопасный» регион мира, в котором появились уже три ядерных страны, не охваченных обязательствами по режиму нераспространения (Пакистан, Индия, Израиль) и притом разноконфессиональных.

В целом война в Ираке и особенно последующие события в этой стране привели к усилению антиамериканских настроений в мусульманском мире и усилили консолидирующие тенденции в мировой мусульманской общине. На прошедшем 16–17 октября 2003 года в Малайзии саммите Организации Исламская конференция – первом после терактов в США 11 сентября 2001 года – на тему Ирака лидеры мусульманских стран почти не высказывались, однако общая тональность многих выступлений носила антиамериканский и антизападный характер. «Враг использует разобщенность нынешних мусульман, их дробление на различные ветви и группировки… Для него все мы – заклятые враги»; враги «атакуют и убивают нас, захватывают наши земли, свергают наши правительства – независимо от того, кто мы – сунниты, шииты, друзы»; «ни одна из наших стран не является подлинно независимой. На нас давят, чтобы мы соглашались с их желанием определять, как нам себя вести, как управлять своими землями, как думать», – такие обвинения прозвучали в речи Махатхира Мохамада, премьер-министра Малайзии, избранного на саммите новым главой ОИК. И, надо отметить, Иран в своей политике на иракском направлении стремится использовать ситуацию в Ираке для того, чтобы «набирать очки» в сложных отношениях с Соединенными Штатами как в многостороннем, так и в двустороннем формате.

Но шиитская проблема, помимо конфронтационных, вносит в отношения между США и Ираном и нюансы сотрудничества. Так, в апреле 2004 года, когда в Ираке вспыхнуло восстание шиитов, в Багдад направилась делегация Ирана во главе с руководителем департамента МИДа по вопросам Персидского залива Хосейном Садеги. Ясно, что направление официальной делегации Ирана в оккупированный американцами Ирак, да еще в самый разгар шиитского восстания, не могло быть осуществлено без просьбы американцев. Это косвенно подтвердили и представитель госдепа, и глава иранского МИДа Харази, который сообщил, что Тегеран предпринимает усилия по урегулированию кризиса по просьбе американцев. Позднее, правда, иранские официальные лица сделали ряд заявлений, в которых отвергалась сама идея посредничества, тем более сотрудничества с США. Но сам этот беспрецедентный факт говорит о том, что обе стороны находят общие точки соприкосновения по ситуации в Ираке, во всяком случае по шиитской проблеме. Еще один факт связан с обвинениями Тегерана (в основном со стороны американских военных) в поддержке радикальных шиитских движений в Ираке. Представитель госдепа сделал на этот счет официальное заявление о том, что никакими убедительными фактами такого рода внешнеполитическое ведомство США не располагает.


^ Некоторые аспекты политики Ирана в СНГ

В первые годы после исламской революции 1979 года клерикальное руководство Ирана, руководствуясь принципом «Ни Запад, ни Восток», резко сократило свою деятельность на международной арене, ограничившись лишь необходимыми контактами.

Однако события последнего десятилетия прошлого века, в особенности распад СССР и войны в Заливе 1990-1991 годов (агрессия Ирака против Кувейта и операция США «Буря в пустыне»), которые резко усилили позиции США, вынудили иранское руководство к постепенному отходу от международной самоизоляции и возвращению утраченных после исламской революции 1979 года позиций в двусторонних отношениях и в международных организациях. Этот процесс особенно активизировался после избрания президентом страны М. Хатами (май 1997 года). Почти сразу же после своего избрания он провел под своим председательством совещание на высшем уровне Организации Исламская конференция (декабрь 1997 года), а в последующем предпринял ряд важных международных визитов, в т. ч. тех, которые были названы в прессе «историческими» (Япония, Саудовская Аравия, Россия и др.).

Реализуя свой обновленный международный курс, Тегеран особое внимание уделяет отношениям с новыми независимыми государствами, образовавшимися на территории бывших советских республик Средней Азии и Закавказья. Это и понятно.

Во-первых, образовавшийся здесь после распада СССР вакуум влияния стал быстро заполняться Соединенными Штатами, Западной Европой, Китаем, вытесняя «наследницу» Россию. Иран, хотя и с некоторым опозданием, также принял участие в этом «геополитическом пиршестве» и, используя экономические, политические, религиозные рычаги (не исключая, впрочем, и военных), стремится закрепиться в этом перспективном районе, распространить здесь свое политическое и экономическое влияние, опираясь в том числе и на единство веры.

Во-вторых, мощным катализатором пробуждения внешнеполитической деятельности Ирана стала каспийская проблема, которая, помимо воли Тегерана, вышла далеко за региональные рамки и стала развиваться, как считают ее руководители и многие политические деятели страны, в исключительно неблагоприятном для Ирана направлении.

В-третьих, в Тегеране осознали экономическую ценность стабильных и добрососедских отношений с северными соседями. Без этого, в частности, Ирану не удастся реализовать одно из своих важнейших преимуществ как главного перекрестка трансконтинентальных коммуникаций. И в первую очередь – наиболее привлекательный и выгодный для него транспортный маршрут Север – Юг. Тем более что и сами страны Центральной Азии, особенно нефтегазодобывающие – Казахстан, Туркменистан, Узбекистан, заинтересованы в иранских маршрутах, открывающих им выход к южным морям и дающие альтернативные, помимо российских, и к тому же, как считается, более дешевые, возможности транспортировки добываемого углеводородного и другого минерального сырья на мировые рынки.

В-четвертых, свою роль сыграли и соображения собственной безопасности. Тегеран тревожит активное военное проникновение в регион США и НАТО, усиление влияния Израиля. Да и Россия после десятилетней спячки стала активизировать здесь свои военно-стратегические усилия, что также вызывает опасения Тегерана, особенно с учетом сближения позиций Москвы и Вашингтона по многим международным позициям, возможности их стратегического партнерства.

Надо отметить, что у Ирана после 1979 года отношения со своими «старыми» соседями, странами Ближнего Востока и Персидского залива, складывались не очень хорошими – от сдержанно-настороженных до откровенно враждебных (режимы Талибан в Афганистане, Саддама Хусейна в Ираке). Основная, но не единственная причина трений заключается в негативной реакции Ирана на арабо-израильский мирный процесс и поддержке Тегераном экстремистских мусульманских группировок. Существуют и территориальные споры с некоторыми из них (спор с ОАЭ за острова Абу-Муса, Томбе-Бозорг и Томбе-Кучек). А отношения с Пакистаном и Турцией остаются прохладными из-за соперничества в регионе, особенно в Афганистане и Центральной Азии. На этом «холодном» фоне северное направление для Ирана, в отношениях с государствами которого он может выступать в качестве донора и покровителя, является весьма привлекательным и перспективным.

Наиболее тесные отношения в Центральной Азии у Ирана сложились с Туркменистаном. О многом говорит хотя бы тот факт, что за последние 12 лет, по сообщениям азербайджанских источников, состоялись десятки встреч только на высшем уровне. Финансовая и иная помощь Ашхабаду (все эти годы Иран был основным донором для Туркменистана), крупные экономические проекты, близкие позиции по разделу Каспия, устоявшиеся тесные межгосударственные и межправительственные связи на различных уровнях – все это позволяет сделать вывод, что отношения между двумя странами вышли на уровень стратегического партнерства.

Довольно тесные связи, хотя и не в равной степени, сложились у Ирана и с другими странами Центральной Азии.

Так, июньский (2003 года), четвертый по счету, визит президента Узбекистана Ислама Каримова показал, что отношения между этими двумя странами складываются хотя и дружеские, но, скажем так, довольно осторожные. Тегеран с настороженностью относится к проамериканской ориентации узбекского президента. Каримов является одним из немногих неофициальных связующих звеньев между Вашингтоном и Тегераном. Через него, в частности, иранским властям подаются успокаивающие сигналы относительно американского военного присутствия в странах Центральной Азии. Появлялись даже сообщения, что июньский визит Каримова в Иран преследовал, среди прочих, цель уговорить Тегеран отказаться от сотрудничества в ядерной сфере с Россией в пользу американских компаний4.

Ташкент, в свою очередь, связывает деятельность некоторых экстремистских религиозных группировок и организаций, причисленных к международным террористическим ( «Хизб ут-Тахрир», Исламское движение Узбекистана), базирующихся на территории страны, с поддержкой Тегерана. В узбекских СМИ иранская тема почти не затрагивается, что дает повод властям Тегерана упрекать Каримова в информационной блокаде. Но важным объединяющим фактором для обеих сторон является экономическая сфера. Например, Узбекистан, второй в мире производитель хлопка, крайне заинтересован в транспортном коридоре, обеспечивающем ему выход через территорию Ирана к Персидскому заливу. Эта тема стала одной из главных на четырехсторонних переговорах в Тегеране в июне 2003 года, в которых, помимо Ирана и Узбекистана, приняли участие лидеры Таджикистана Рахмонов и Афганистана Карзай. Узбекистан также является участником трехстороннего (с Ираном и Афганистаном) Соглашения о перевозках, реализация которого позволит Узбекистану транспортировать грузы (хлопок в первую очередь) по автодорогам этих стран к портам Персидского залива.

В Закавказье главным объектом внимания Ирана является Азербайджан. Даже установившиеся довольно тесные отношения Ирана с Арменией многие аналитики склонны рассматривать через призму соперничества Ирана и Азербайджана, в котором Еревану отводится роль потенциального союзника Тегерана. Это верно, но лишь отчасти, так как Армения для Ирана также представляет несомненный интерес как потребитель иранского газа, а в потенциале - и транзитная страна для его транспортировки в Европу. Развивается сотрудничество и в других областях экономики. Объем годового торгового оборота Ирана и Армении составляет около 130 млн. долларов. Ежегодно около 28 тысяч грузовиков занимаются перевозкой товаров и транзитом между Ираном и Арменией. Новые возможности для обеих стран в области транспортных перевозок открывают транзитные маршруты Астрахань - Каспий - Армения и Иран - Армения - Грузия – Европа. Успешно функционирует созданная несколько лет назад ирано-армянская комиссия по экономическому сотрудничеству. Среди экономических проектов, реализуемых Тегераном в Армении, – строительство туннеля и прокладка газопровода из Ирана в Армению, экспорт электроэнергии, учреждение иранского банка в столице Армении. Расширяются контакты и по политической линии. В частности, в октябре 2003 года стороны приняли решение создать двустороннюю межпарламентскую комиссию.

На отношения между Ираном и Азербайджаном, помимо Южного Азербайджана, оказывают влияние многие проблемы. Это, прежде всего, Каспий. Стороны занимают принципиально разные позиции в отношении его раздела. Кроме того, в последние годы возник спор относительно ряда шельфовых месторождений, разрабатываемых Азербайджаном, на которые претендует Иран. Летом 2001 года дело едва не дошло до применения военной силы, когда участились случаи нарушения иранскими самолетами воздушного пространства Азербайджана и произошел инцидент с кораблем «Геофизика-3» (тогда в территориальные воды Азербайджана вторгся боевой корабль Ирана, а иранский боевой самолет имитировал нападение на это судно).

Крайне обеспокоен Тегеран и усиливающимся военным присутствием США в Азербайджане и Грузии. Стоило, например, в ряде СМИ появиться сообщениям, что США намерены разместить свои военные контингенты в этих странах, как последовало жесткое заявление иранского руководства с угрозами нанести удар по военным объектам в этих странах.

Заметную, но неоднозначную роль в иранско-азербайджанских отношениях сыграл визит президента Азербайджана в Тегеран в мае 2002 года, который откладывался около двух лет. В ходе визита были подписаны Договор о принципах дружбы и сотрудничества (одно это уже немалого стоит), а также целый ряд соглашений по конкретным вопросам сотрудничества (по таможенной службе, автомобильным грузоперевозкам, воздушному транспорту и другие). Удалось добиться взаимопонимания и по такому важному для обеих стран вопросу, как проект международного транспортного коридора Север – Юг, в котором Азербайджан также намерен принять участие. Но наиболее острые в отношениях двух стран темы (прежде всего Южный Азербайджан) были обойдены. Сторонам фактически не удалось сблизиться по вопросу о статусе Каспийского моря. Влиятельная иранская газета Iran News в комментариях по поводу этого визита писала, что переговоры по Каспию «могли бы быть эффективными лишь в том случае, если Азербайджан откажется от проамериканской, пророссийской и произраильской позиций» и предпримет все возможные меры «для искоренения атмосферы недоверия», которая, считает газета, установилась между Тегераном и Баку после 1991 года. Иранской стороной был проигнорирован и призыв азербайджанской стороны вместе выступить против захватнической политики Армении в отношении оккупированных ею земель Азербайджана.

Все это и многое другое дает основание считать, что отношения между Ираном и Азербайджаном, при всех усилиях, прилагаемых официальным Баку их приукрасить и не выпячивать противоречия, все же оставляют желать лучшего. Перспектив их коренного улучшения при той внешнеполитической ориентации, которую избрали нынешние власти Баку, и при сохранении нынешнего режима в Иране, пока не видно. До сих пор высшему руководству Азербайджана удавалось поддерживать баланс в своих отношениях между Ираном и США. Смена президента в Азербайджане в результате выборов 15 октября 2003 года может подорвать этот баланс, причем не в пользу Тегерана, хотя новый руководитель Азербайджана и заявил о преемственности его внешней политики. Многое будет зависеть от позиции Вашингтона, влияние которого на Баку после президентских выборов усилилось.


^ Иран – Евросоюз

По целому ряду причин отношения Ирана с Евросоюзом представляются крайне важными для обеих сторон.

Для Ирана – это прежде всего важнейшая часть сферы его внешнеэкономических связей. Достаточно сказать, что в списке важнейших торговых партнеров Ирана страны Евросоюза занимают ведущее место. Иран остро нуждается в инвестициях и передовых технологиях для модернизации своей нефтегазовой промышленности, а также для развития других отраслей с тем, чтобы снизить довлеющую над экономикой Ирана острую зависимость от поставок энергоресурсов.

Не менее важным являются и соображения безопасности. В Тегеране понимают, что чем теснее будут экономические и политические отношения между Ираном и ЕС, тем менее вероятно развязывание Соединенными Штатами военной кампании против Ирана и тем выше уровень безопасности страны, которая будет включена в сферу торгово-экономических интересов ЕС. (Переговоры о заключении торгового соглашения с Евросоюзом Иран ведет с 2000 года).

Камнем преткновения в дальнейшем развитии этих отношений долгое время являлась ядерная программа Ирана. Точнее, нежелание Тегерана сделать ее более открытой, убедить мировое сообщество в отсутствии ядерных амбиций. Поэтому Евросоюз усилил давление на Тегеран, поставив будущее экономических отношений с ним в зависимость от согласия Ирана подписать Дополнительный протокол к ДНЯО. Поначалу это вызвало довольно резкую ответную реакцию в Тегеране, особенно со стороны консерват
^ Каспийская проблематика

Каспийская проблематика в политике Тегерана занимает особое место. Министр иностранных дел Ирана К. Харрази не раз подчеркивал, что статус Каспия является для Ирана общенациональной проблемой. Иран с самого начала настаивал на принципе кондоминиума либо, в крайнем случае, на равнодолевом разделе моря. Он также категорически выступал и продолжает выступать против вмешательства в решение проблемы Каспия третьих стран и только за пятистороннее соглашение по разделу Каспия, заключенное между всеми прикаспийскими государствами