Реферат: Военно-научное общество культурный центр Вооружённых Сил Российской Федерации память

ВОЕННО-НАУЧНОЕ ОБЩЕСТВО

Культурный центр Вооружённых Сил Российской Федерации


ПАМЯТЬ

УШЕДШЕГО ВЕКА


Сборник посвящён началу Великой Отечественной войны советского народа против фашистской Германии

(1941 – 1945 г.г.)

В двух выпусках. Выпуск 2


Москва 2001 г.


экз.№ ______


УДК 821.161.1

ББК 84(2Рос=Рус)6

П15


П15 ПАМЯТЬ УШЕДШЕГО ВЕКА: Сборник, посвящённый началу Великой Отечественной войны советского народа против фашистской Германии

(1941 – 1945 г.г.):

Сб. статей в двух выпусках. Выпуск II. 1-е изд, -

М.: ВНО КЦ ВС РФ им. М.В. Фрунзе — 2001, — 163 с.

ISBN


Сборник Военно-научного общества посвящён одному из самых трагичных и потому вечно спорных периодов отечественной истории – начальному периоду Великой Отечественной войны. Название сборника – «Память ушедшего века» - отражает стремление авторского коллектива оставить на память воспоминания живых участников о событиях прошлого века на основе их осмысления более чем за 60 летний период жизни.

Авторы сборника – ветераны Отечественной войны, непосредственные участники событий, использовавшие мало изученные факты и материалы (ранее не нашедшие должного освещения в средствах массовой информации) из архивных источников, анализирующие исторические события.

Сборник состоит из двух выпусков. В первый выпуск вошли материалы научных исследований по проблемам. Во второй – поэтический и публицистический – материалы, отразившие впечатления участников событий.

Сборник рассчитан на массового читателя, интересующегося отечественной историей.


Распространение электронной версии для некоммерческого использования – бесплатное.


УДК 821.161.1

ББК 84(2Рос=Рус)6


 ВНО КЦ ВС РФ, 2001

Ссылка на авторов книги и данное издание – обязательна.


ISBN


^ Слово к читателю


Сборник Военно-научного общества посвящён одному из самых трагичных и мало изученных периодов отечественной истории – начальному периоду Великой Отечественной войны.

Авторы сборника – ветераны Отечественной войны, непосредственные участники событий, ветераны военной службы – генералы и офицеры, по роду своей служебной и научной деятельности изучавшие архивные источники и анализирующие исторические события.

Авторы в своих работах использовали мало изученные факты и материалы, ранее (за 60 лет) не нашедшие должного освещения в средствах массовой информации.

Сборник состоит из двух выпусков. В первый выпуск вошли материалы научных исследований по проблемам. Во второй – художественный и публицистический – материалы, отразившие впечатления участников событий.

Сборник рассчитан на массового читателя, интересующегося отечественной историей.

Название сборника – «Память ушедшего века» - отражает стремление авторского коллектива оставить на память воспоминания живых участников о событиях прошлого века на основе их осмысления более чем за 60 летний период жизни.


Авторский коллектив


Старший лейтенант Стефан Армавир,

писатель, профессор, заслуженный работник культуры РСФСР


^ 1. ПЕРВОЕ УТРО ВОЙНЫ В МОСКВЕ


"Не скосить нас саблей острой,

Вражьей пулей не убить!

Мы врагов встречаем просто:

Били, бьём и будем бить!.."

(Песня из к-ф "Дума про казака Голоту")


Владик больше всего на свете любит ходить с отцом в поле или по лесу в выходной, или ездить с ним на рыбалку, когда тот вырвется с работы.

Стефан Фёдорович вырос в казачьей станице, он знает каждое деревце, каждый кустик, каждую травинку по одному только запаху или на ощупь. Он всё сыну рассказывает и показывает охотно. Это так здорово, кто понимает! И отец всё чаще берёт Владика с собой на привычную уже рыбалку, всё больше дает ему самых необычных поручений, хочет передать ему все свои навыки пластуна-разведчика, ветерана первой и гражданской войн.

В это воскресенье они едут в Водники, что с Савёловского вокзала, на канал Москва–Волга, который строил с другими зеками ещё дед-ударник, лишенец как коммерсант НЭПа. Собрались с вечера и первым поездом отправились. Приехали рано, ещё не все звезды ушли с небосклона. Тихо, спокойно.

Но что это? Их любимое место в кустах ивняка уже занято. Досадно. Новички, дело ясное. Знакомые рыбаки знают свои излюбленные места. А здесь торчат две удочки, качаются на воде белые поплавки, да виднеется уголок дерматинового чемодана. Владику даже послышалось глухое бормотание на непонятном языке, вроде немецкого, как бормочет их "немка" в школе.

Стефан Фёдорович резко подался подалее от привычного места. Что-то глухо произнёс, непривычно строг. Владик молчит – он всегда, даже затылком, чувствует настроение отца.

Положили на камни рюкзак, чехол от удочек. Достали насадку – мотыля, что купил отец в зоомагазине, да червей, которых вчера накопал Владик в саду ГОМЭЦ – бывшем саду Московской эстрады и цирка, ныне территории новой 113-й школы. В этой школе Владик только что окончил шестой класс и собирается поехать опять в пионерский лагерь. Но с отцом, конечно же, интереснее. Особенно с таким, как Стефан Фёдорович: бывший разведчик, унтер-офицер русской армии, участник гражданской войны, красный партизан, конармеец… А как ребята во дворе любят рассказы отца о былых боях и походах!

Но сегодня Стефан Фёдорович, ещё весёлый в электричке, почему-то необычно хмурится и молчит. Быстро забросили удочки. Стефан Фёдорович наказал сыну следить за ними, ловить молча, а сам осторожно, словно крадучись, пошёл назад. Что-то на него не похоже!…

Клюнула первая плотвичка, вторая, и Владик забыл обо всём вокруг, снимая с крючков плотву и опуская её в бидон. Лёгкое прикосновение к плечу его огорошило. Он досадливо передёрнулся и даже не оглянулся. Вдруг плечо его сжало со страшной силой, Владик охнул и обмяк от боли. Стефан Фёдорович повернул сына к себе, прикрыв ладонью его рот.

Где шпагат? Быстро достань! – лицо отца непривычно строго и серо. Он почти толкнул сына к рюкзаку.

Да сейчас, а то клюёт, клюёт же, пап! – руки отца опять схватили его, одна плотно зажала ему рот.

Молчи! Быстрее… Дай моток сюда! Да пойди, позови мне дядьков-соседей, рыбаков наших, понял? Быстро и тихо. Это не рыбак, а немец-шпион, с радиопередатчиком… Открытым текстом шпарит, наглец! Я его вязать начну – пусть мне дядьки подмогут, ясно? Сам не суйся!…

Владик кинулся бежать по берегу канала, а Стефан Фёдорович крадучись пошёл назад опять.

Вот сидят два рыбака, дальше один, ещё дальше другой…

Мальчик скатился к ним, схватил одного за руку, зашептал:

Послушайте, там немец-шпион сигналит… Ой, дядя Ваня! Отец просит помочь ему связать немца, скорее, туда!

Ах, это ты, Владик!? Где отец, где немец? Петро, за мной, живо!.. Веди, Владик!…

Двое мужчин едва поспевают за мальчиком. Следом поднимаются другие. Владик с хода кинулся в кусты, прямо на возню и кряхтенье. Схватил чью-то длинную ногу в сапоге, налёг на неё всем телом и тут же отлетел прочь от удара другой ногой… Но отец уже сидит на длинном человеке и обёртывает его шпагатом, как куль с мукой. Человек сопротивляется изо всех сил, бьёт ногами кусты, кряхтит и ругается вполголоса.

Ну-ка, берите его! Здорово, Пётр! А вы возьмите его рацию, да провод смотайте, поаккуратнее… Сидел тут, слушал, как он передавал по радио… Получается, война, товарищи! Германия в четыре часа напала на нас со своими союзниками – вся Европа!… Ведите его в милицию с его рацией!.. Началось, словом! Отрыбачили мы своё с вами, Пётр! Поищите, товарищи, вокруг, – он мог быть не один… А ты, сын, чего сидишь? Смелее, пошарь в кустах!…

Пока Владик, стиснув зубы от боли после удара сапогом в живот, встаёт на ноги, набежавшие рыбаки обшарили все кусты, взяли затаившегося второго, повели их обоих с их чемоданом.

Стефан Фёдорович опять повернулся к сыну:

Удочки смотал? Чего рот раскрыл? Давно надо быть готовым!.. Бери рюкзак, выпусти рыбу, поехали в Москву… Догоняй меня, я прямо на станцию, позвоню в райком дежурному… Война, сын, дело такое – всё старое уже отошло, кончилось!.. Всё теперь будет по-другому, по-военному, сам увидишь!…

В одиннадцатом часу, непривычно рано Стефан Фёдорович с сыном вернулись домой. Солнце печёт немилосердно, а на улицах спокойствие: люди идут по своим делам, многие едут за город, идут в парки… Весёлые, нарядные. Кругом улыбки, цветы. Никто ничего не знает. Отец чернее тучи крутит радиоприёмник, ловит немецкое радио, стиснув зубы, слушает лающую речь Геббельса...

И вдруг рупор радио заговорил в полдень. И радиопередача московского радио необычная. С заявлением выступает сам нарком иностранных дел Молотов, сообщает гражданам Советского Союза о нападении фашистской Германии, о бомбёжке без предупреждения наших мирных городов, западных портов и железнодорожных узлов от моря и до моря.

Стефан Фёдорович сказал правду. Война началась! Фашистская Германия со всеми своими союзниками и сателлитами, нарушив недавно предложенный ею пакт о ненападении, вероломно напала на нас, на великий Советский Союз. Мирная жизнь страны социализма растоптана врагами с Запада опять!


^ 2. СТАРЫЙ МАРШ

"Бей, барабан, походную тревогу,

Время не ждёт, – товарищи, в дорогу!…

(Песня из к-ф "Остров сокровищ")


Белорусский вокзал необычно многолюден. Даже камни пышут жарой конца июня сорок первого года. Ежечасно на запад отходят воинские эшелоны. Ещё более провожающих. Женщины, старики, дети. Гремит духовой военный оркестр. Наряду со старыми обжигающими сердца маршами, вроде "Прощание славянки", гремит и новый, никогда не слышанный марш "Священная война". Мужчины сразу выпрямляются, становятся строже и мрачнее. А женщины плачут.

Газет в киосках "Союзпечати" становится всё меньше и меньше. Исчезают республиканские газеты республик Прибалтики, Белоруссии, Украины… Именно за ними охотится Владик по заданию отца. Именно эти газеты за неделю исчезли все, а отец ругает его, Владика.

Но здесь, на народе, эти слова и музыка "Священной войны" окрыляют мальчика. Он становится, как и все мужчины, строже и прямее, взрослеет на глазах. Мужественная солдатская мелодия вдохновляет:

"Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой тёмною,

С проклятою ордой!"

Владик за два дня выучил её наизусть. Оркестр играет её по нескольку раз подряд. Один раз или "Варяг", или "На сопках Манчжурии", и постоянно "Священную войну". Не выучить слова уже просто невозможно – все кругом уже подпевают. Необычные для советских людей слова ложатся в их душу, захватывая сразу целиком сознание, пробуждая давно знакомые, но почему-то забытые чувства и поэтому легко припоминаемые. Владик бесконечно напевает эту песню.

Мать, Клавдия Викторовна, смахивает слёзы, но крепится, молчит. Зато младшие сестрёнки охотно подпевают брату.

Только приход отца заставляет всех умолкнуть. Стефан Фёдорович всю эту неделю приходит с работы непривычно раздражённым, и дома все дети, особенно младшие сестрёнки, стараются сидеть тихо, как мыши.

Владик, чтобы поднять дух у отца, стал напевать ему новую разученную им на вокзале песню "Священная война". Клавдия Викторовна замахала сыну руками, но отец вдруг загадочно улыбнулся и снял со стены гитару. К удивлению жены и сына Стефан Фёдорович заиграл другую совсем мелодию, очень простую, но мужественную. И запел только что разученную Владиком песню по-своему, на свои слова:

"С германской силой тёмною,

С тевтонскою ордой…"

И припев у отца совсем иной:

"Пойдём ломить всей силою,

Всем сердцем, всей душой, –

За землю нашу милую,

За русский край родной!..."

Глядя на удивлённую жену и раскрывшего рот сына, Стефан Фёдорович рассмеялся, потом глухо заговорил:

Вот и я с таким глупым видом слушал в полевом госпитале, в 1917 году, как пели её такие же раненые с германского фронта… Я-то был ранен в руку, легко, но наш отец-полковник приказал уберечь меня, мальчишку, и направить в госпиталь… Я благополучно тогда сбежал из госпиталя, вернулся в свой полк. Однако эту "священную" песню успел тогда выучить – до сих пор, оказывается, помню, да ещё как отчётливо! Вот что сделала эта гитлеровская война – вспомнил всё про фронты первой мировой. Вспомнил и свою вторую сотню Петропавловского батальона красногвардейцев из Армавира, в составе которого мы в 1918 году под Батайском отразили наступление германских войск из Ростова на Кубань!.. Да, да, эта уже третья война для меня, сын, с той же "тевтонскою ордой за русский край родной"!… Но уж теперь-то мы навсегда разобьём извечного врага, хотя крови это будет стоить нам безмерно!…

Владик был поражён, как и мать, столь же безмерно.

Но все говорят, папа, что эту новую песню придумали поэт Лебедев-Кумач и композитор Александр Александров. Сразу ноты написали, чтобы оркестрантов своих научить…

За одну ночь, что ли? – оборвал сына Стефан Фёдорович. – Нет, сын, это – старая солдатская песня. Я, например, знаю её с семнадцатого года!… И пели её бородатые дядьки, пели и плакали, оставшись калеками, без рук или ног… Забыть эти слова невозможно, сын… Сам вырастешь, узнаешь всю правду, коли заинтересуешься, а сейчас дело не в этом. Новая музыка и новые слова, ты прав, более сейчас нужны…


* * *


2 июля, так и не попрощавшись с рвавшимся на фронт отцом, я вынужден был выехать со своим шестым классом 118-й образцовой средней московской школы в эвакуацию на Рязанщину, следом за младшими, вторыми-пятыми, классами, отправленными 1 июля в школу-интернат №-113. Проводила меня на вокзал мать. Такие же товарные теплушки везли нас, детей и женщин, на восток – эшелон за эшелоном. Классы классом "под завязку" набивались в солдатские вагоны, с нарами и буржуйками, и вывозились из Москвы подалее, иные даже за Урал и в Среднюю Азию. И мы, знакомые по школе и двору мальчишки, в вагоне до самой Рязани пели старые солдатские песни, в том числе и отцовскую "священную войну", на старые отцовские слова. Так Москва спасала своих детей. А Стефан Фёдорович ушёл защищать столицу – в третий раз от "тевтонской орды" – и сложил голову на Угре, на Смоленщине…


* * *

Прошло полвека с того памятного дня, как отец спел мне "священную войну", вынесенную с германского фронта первой мировой войны. Полвека моих, увы, бездоказательных споров с некомпетентными официальными искусствоведами. И вот недавно, с запоздалыми сожалениями, прочёл я в ряде журнальных и газетных публикаций, что, действительно, автором старой русской песни "Священная война" был выпускник Московского университета, преподаватель русского языка и литературы Рыбинской мужской гимназии Александр Адольфович Боде, который весной 1916 года написал слова и музыку своей песни "Священная война" и разучивал её с молодыми призывниками, уходившими на Западный фронт, и что с 1917 года многие полковые оркестры на фронте играли "Священную войну" перед солдатами, идущими в бой.

Любопытно, что А.А. Боде ещё в 1937 году отправил Лебедеву-Кумачу свою песню "Священная война", но, не дождавшись ответа от "самого советского поэта", умер в январе 1939 года в пос. Кратово по Казанской ж.д. под Москвой, а уже известный специалистам плагиатор популярной песни «У самовара я и моя Маша», приписав себе и песню «Священная война», стал за неё лауреатом Сталинской премии. Впрочем, тогда многие таковые «лауреаты» были столь же краплёной масти. Правда, композитор Александр Васильевич Александров написал к словам свой мотив, так что его лауреатство следует считать вполне заслуженным. Ну, а компанию в то время не выбирали.


^ 3. СУДЬБА НЕРАССТРЕЛЯННОГО-41 (Из "былей" комдива Белкина)


"За российское правое дело

Кровь мы русскую честно прольём!..

[Марш "Прощание славянки"]


Юрию Павловичу Пантелееву


Первые дни и недели Той войны  самое трудное и печальное для памяти ветерана... Помню жестокие бои по сдерживанию атакующих танков противника по главным дорогам, остающихся  на смерть  заслонные взводы, и отходы по лесам и проселкам. И кровь, кровь от беспрерывных налётов фашистских асов после уничтожения ими "сталинских соколов" в считанные дни и часы...

Стремился я к одному  сохранить свой стрелковый полк как боевую единицу Красной Армии. И командир дивизии, понимая это, вверил именно мне свою единственную надежду  роту новых танков Т-34. От роты быстро остались рожки да ножки, всего-то один танк. Но зато танкисты, кто остались в живых, буквально молились на этот танк. С других поснимали запчасти, погрузили на свою "техничку" и возили за собой или несли на себе. Ночью ремонтировали, заправляли свой танк, а наутро он всегда шёл в бой. Конечно, всё держалось на их последнем командире...

О, это был чудо-танкист! Таких не на полк  на дивизию, точнее сказать, на армию, приходилось два-три. Мы называли его с большой буквы! Я уже дважды представлял его к ордену Боевого Красного Знамени. Однако отступление нашей дивизии, да и всей армии, подчас бегство  я не побоюсь теперь сказать так,  чтобы сохранить боеспособные части, вынуждало и меня, и вышестоящие штабы забывать о людях. И судьба Героя нашей были  типичная судьба Героя Сорок первого года! Собственно, в отступлении остались у нас единицы уцелевших танков и орудий, в том числе Его экипаж. И этот экипаж вытворял невесть что!

Сегодня всё кажется даже мне, очевидцу, небылью. Откуда они заправлялись, брали горючее и боезапас  не представляю, это  их ушедшая навсегда тайна, которую теперь не раскрыть... Помню, что в самых тяжёлых местах боя, в самый критический момент, словно из-под земли появлялся его танк. Сразу поджигал два-три немецких, подавлял огневые позиции врага, обращал немцев в бегство, и мгновенно исчезал  уходил от ловивших его самолётов противника. Да-да, самолёты фашистов специально охотились за ним! А наше небо было пусто  аж до самой Москвы!…

... Через Свислочь мы отходили по прочно сколоченному низководному мосту, построенному ночью остатками инженерного батальона дивизии с помощью моих сапёров. В колонне стрелкового полка, в мешанине людей, коней, разнообразных повозок и реквизированных гражданских машин шёл его танк, остерегаясь подавить людей или кого-нибудь из уставших раненых. А немецкие самолёты бомбили мост, в тридцати километрах, и две ложные переправы выше, за излучиной реки.

... Я стоял с командиром дивизии и докладывал о бое на рассвете, когда мы оторвались от немцев. Именно его танк расстрелял вырвавшиеся вперёд танки врага и последним покинул поле боя. Оставил там опять заслонный взвод добровольцев, более половины коих были ранеными... Эти, не оцененные историей, герои знали, что им оставалось жить столько, насколько им хватит сил и патронов. И они выполнили свой долг: дали нам спокойно переправиться через полноводную реку.

... И вновь я заговорил с комдивом о своих представлениях к наградам, что нашего танкиста надо представить к званию Героя Советского Союза, но тут неожиданно пожаловало высокое начальство. К мосту подъехали эмка и виллис. Из первой вышел седой и хромающий старик в генеральской форме, опираясь на палку. Мой полковник вытянулся перед командующим армией, начал рапортовать. Но командующий сердито отмахнулся, указывая на что-то палкой. Я стоял по стойке "смирно", стараясь понять их разговор.

Вдруг на мосту произошла заминка, раздались крики людей, ржанье лошадей. Я увидел, как наш танк, едва не свалившись с моста, рывком стал поперёк его, перегородив путь колонне и сбросив в воду телегу с людьми и лошадью. Командующий бросился к танку. В это время Танкист откинул люк, высунулся из него по пояс, чтобы разглядеть, что случилось, и как раз генерал стукнул его палкой по шлему и указал той же палкой выехать вперёд, с моста в сторону. Танкист, было, рванул рукой кобуру, но его быстро втащили вниз, и люк захлопнулся.

Танк, как подстёгнутый, рванулся вперёд, выехал с моста в сторону и остановился. Генерал что-то кричал уже на командира нашей дивизии. О танке все забыли. В это время и случилось непредсказуемое, самое неожиданное для всех. Танк вдруг рванулся в нашу сторону и поехал прямо на нас, на эмку командующего! Я запрещающе замахал рукой, но было поздно. Через пять секунд наш комдив с криком отпрыгнул в одну сторону, генерал с палкой отшатнулся в другую, а эмка командующего была раздавлена всмятку. Из виллиса высыпала охрана командующего, по танку загремели автоматные очереди. Но танк уже остановился, танкист выпрыгнул, снял шлем и опустил голову. Очереди стихли...

Танкист, видимо, осознал всё. Что, если Он, точнее, Его водитель, сбросил раненых в воду из-за поломки моста или по небрежности, по неосторожности, наконец,  то раздавил-то машину генерала с целью явного, несовместимого с честью командира, отмщения за удар палкой именно Он. Жить с таким бесчестьем было уже для Него нельзя. И краткий приказ командующего: "расстрелять!" был воспринят окружающими, в том числе и Им самим,  как должное. Я горестно промычал...

Да и сколько их было тогда, настоящих героев, расстрелянных по-глупому, сгоряча, своими же!… Но генерал в тот момент поступил единственно правильно. Он лучше других понимал, что его армия разбита, что он, согласно чести русского генерала, обязан был застрелиться ещё вчера, даже позавчера. Но ещё было время сделать это сегодня, и даже завтра... А сейчас его долгом было вывести остатки своей армии и, главное, вынести Знамёна из вражеских клещей, сохранить максимум живых бойцов и командиров. Именно для этого была необходима железная дисциплина, пресечение всякой вольницы. А молодой командир на глазах десятков и, может, сотен людей проявил не только недисциплинированность, он сознательно раздавил его эмку, лишил его возможности быстрого перемещения по своим частям, то есть сыграл наруку врагу.

"Расстрелять",  сухо повторил генерал,  Там... Он указал палкой на противоположный берег и отвернулся...

У него дрогнули веки... Генерал с 22-го числа не спит ночами... Едва он закрывает глаза, как перед ним стоит разгневанный командующий Западным особым округом генерал армии Павлов:

 Тактическая внезапность нападения не только для Вашей армии, но и для всего округа, для всего Союза, для всего мира, наконец, предопределена свыше! Поэтому запрещаю Вам все предлагаемые Вами меры для приведения своих дивизий и частей в полную боевую готовность!… Надеюсь только на боеспособность частей и желание солдат отразить и разгромить давно ожидаемое нашествие извечного врага!…

Голос Павлова треснул:

 Однако постарайтесь сберечь своих солдат, генерал!…

Вот и сейчас рефреном прозвучали в ушах эти слова командующего: "Постарайтесь сберечь своих солдат, генерал!…"

... Генерал был расстрелян сам спустя четыре месяца в Москве. За то, что его армия была уничтожена, за то, что он вышел из окружения живым. И, главное, не сохранил Знамён.

Генерал, как мне стало известно, не сказал ни слова в своё оправдание и спокойно принял смерть. И это тоже было единственно правильным для него. Да и для многих других... Тогда, в 41-м году. Но это уже другая быль...

Генерал уже не смотрел, как сержант из его охраны взял двоих бойцов из моего полка, с приговорённого другие охранники уже сняли пояс с пистолетом, сорвали кубики с петлиц и дали указание идти по мосту обратно. Танкист шёл, опустив черноволосую голову, глядя себе под ноги и молча слушая стоны и проклятия раненых, которые вытаскивали из воды свои вещички и коробки с медикаментами, помогавших им бойцов, срывали сбрую с утонувших лошадей...

Сержант указал в сторону опушки леса, и Танкист молча пошёл туда. Он шёл, наклонившись вперед, держа руки за спиной, как положено арестованному, отрешённо ступая по тропинке. За ним несколько смущённо и торопливо с винтовками наперевес шли два молоденьких красноармейца, последним шёл сержант с автоматом, беспокойно оглядываясь назад, на своего генерала...

...Больше я Танкиста не видел, не слышал, не встречался на войне. Да и самих свидетелей того отступления уже никого не осталось... Да, многие тогда погибли самым неожиданным образом... Действительно, первые недели и месяцы войны - самое тяжёлое, что осталось в памяти.

Действительно, как писал тогда фронтовой поэт В.П. Соболь:

"Дороги, страшные дороги!

Дороги смерти без конца…

Скрутили нас в бараньи роги,

И нет вам края и конца!.."


* * *


Как-то, спустя много лет после Дня Победы, приводя в порядок свои фронтовые записи, неожиданно наткнулся на одно из первых представлений к боевым наградам и вспомнил Танкиста, который для родных его, видимо, пропал без вести. И я написал им о героически погибшем "на моих глазах" (как всегда пишется в таких письмах) Его экипаже...

Ответил мне неожиданно сам Танкист. И вскоре мы с ним встретились. Седой полковник, Герой Советского Союза, рассказал мне свою судьбу "нерасстрелянного". Эта судьба тогда поразила меня своим счастливым концом, и я попросил ещё раз рассказать её мне в спокойной обстановке. Излагаю его рассказ.

"Я остановился на опушке леса, повернулся лицом к конвоирам и вскинул голову вверх, поглядел на жёлтое солнце, ожидая залпа. Но сержант сердито приказал мне идти дальше, поглубже в лес... Я молча подчинился и шёл уже по петляющей в стороны лесной дорожке, спотыкаясь о корни деревьев и ожидая выстрелов в спину. Раз-другой попытался обернуться, но сержант прокричал: "Не оборачивайся!…" Но я уже мысленно прожил свою жизнь, так и не успев отомстить фашистам за отца, мать, любимую девушку, которые остались там, на захваченной немцами стороне, и  что-то подсказывало мне  были убиты... Жизни мне уже не было! Я горько застонал, резко остановился у ствола дуба и обернулся: "Я готов, кончайте!…"

...Позади никого не было. Я крикнул громче  только эхо ответило мне опять. Я побежал назад, петляя по тропинке, на которую падали длинные косые тени заходящего солнца, и увидел спины убегающих конвоиров. Я закричал им что-то горько, надрывно, но те, не оглянувшись, уже бежали к опустевшей переправе, которую вот-вот мог взорвать заслонный отряд...

Я вдруг сник, упал на землю. Не только жизнь, но и смерть отвергли меня. Это было страшно!.. Никогда мне не было так плохо  трава, камни впились в лицо, и я выл, стонал, не понимая даже, что эти страшные звуки исходили от меня... Стемнело, высыпали звёзды, я умолк. Застыл. Точнее сказать, ночная прохлада привела мои чувства в порядок... "Я чудом остался жив, и я  русский солдат,  билось во мне.  Значит, надо драться не за себя  за Отечество"... Встал, одёрнул гимнастёрку. Не нашёл привычного ремня и впервые за весь сегодняшний день грустно улыбнулся непривычно неопрятному виду. Пошарил в карманах  складной нож, подарок отца, был единственным моим оружием, не считая нескольких патронов, оставленных, как обычно, "для себя"... Я опять невольно улыбнулся и углубился по тропинке обратно в лес, соображая, что же теперь мне делать...

Неожиданно послышались звуки немецкой речи. Инстинктивно я весь собрался в комок, подобно кошке, огляделся. Вот знакомый дуб, у которого я должен был принять смерть. Мгновенно подскочил, подпрыгнул, подтянулся и взобрался на толстый сук. По тропинке шли двое в немецкой форме, громко разговаривая.

Дальше всё произошло быстро и жёстко. Прыжок на заднего и удар ногой в переднего. Оба немца с криком упали... Нож по рукоятку ушел в ключицу заднего, а выхваченным у него автоматом я раскроил голову другому. Оттащил оба трупа в глубь леса и вооружённый двумя автоматами легко двинулся к знакомой переправе.

На ней уже хозяйничали немцы. Меня удивило, что охранный отряд бежал без боя, оставив даже мост уцелевшим... На востоке, где-то в десятке километров слышалась артиллерийская стрельба, и небо то освещалось, то темнело. Спрятался в тени деревьев и стал ждать. Вот прошли несколько тяжело гружёных машин, притормозили у моста, потом проехали дальше. Видимо, везли боеприпасы.

Примерно через час опять послышался шум  машины шли обратно. Пять, шесть... ещё шумит последняя, седьмая. Больше не слышно.

Я опять подобрался и кинулся вслед проехавшей седьмой, подпрыгнул и ухватился за задний борт. Меня рвануло, пронесло по воздуху, но уже в следующий миг правая нога была перекинута через борт, и я соскользнул в кузов. Сорвал со спины один автомат и дал очередь по кабине...

Машину стало заносить в сторону, она ткнулась в дерево и стала. Я выпрыгнул, рванул дверцы, убитых забросил в кузов, оружие оставил в кабине. И на большой скорости погнал машину обратно, надеясь проскочить по мосту на восточный берег и скрыться там в лесу.

Так и вышло. Часовые выскочили, закричали. Меня ослепил на миг луч света. Я непроизвольно вскрикнул и зажмурил глаза  это и спасло меня от очереди в упор. Часовые увидели лишь мою перекошенную физиономию, пилотку и мундир водителя, наброшенный на мою гимнастёрку... А очередей вслед я не испугался. Раздались, наконец, очереди, но я уже встал правой ногой на подножку, машину крутанул вбок, и она, подняв тучу брызг, врезалась в воду, отвлекая охрану... Сам, не оглядываясь, побежал в лес.

... Рассвет я застал взмокший, уставший, в глухом лесу, с автоматом в руках и другим  за спиною, вооружённый, как говорится, до зубов. Догонять свой полк было бессмысленно. Оставалось единственное  искать партизан. И я их скоро нашёл...

Не сразу они поверили в меня, но мои дела убедили их пуще всяких слов. Обо мне сложилось у них даже мнение, что я ищу смерти нарочно. Самые рискованные задания вызывался выполнять я, и мне просто везло!.. В результате стал командиром взвода, потом роты партизанского соединения во главе с секретарём подпольного обкома, Главным партизаном, как его называли за глаза.

... За два года жизни партизаном было всё. Но пули щадили меня. Дважды был награждён орденом Красного Знамени. После одной особенно удачной операции, в которой главное участие приняла моя рота, да и сам я потрудился наславу, Главный партизан, поверивший мне до конца (я ему ещё год назад выложил всю правду, ничего не утаивая, да и он сам давно через других проверил сведения о гибели моих родителей и невесты) представил меня к званию Героя Советского Союза...

Представляешь мою радость, когда я, партизан Константин Васильевич Крапилин, получил это звание, причём со званием Героя пришло восстановление и в партии, и в звании офицера Советской Армии, которых, оказывается, в то далёкое время, в спешке, меня не лишили...

Потом, после боёв на Курской дуге, я попал в танковую бригаду. Вновь командовал танковой ротой, потом батальоном. Дошёл до Берлина, ведя бессчётные бои до самого конца войны... Всё было. И мои танки горели, взрывались... Два экипажа своих похоронил... Но смерть щадила меня! Причём новые друзья так и звали меня до конца: "Лейтенант  герой с седой головой"  память о том далёком и самом тяжёлом дне моей жизни. И вечно благодарен я своему Главному партизану, тому генералу, сумевшему меня понять и дать мне вторую жизнь".


… И теперь одна мысль гложет меня день и ночь, и будет тревожить теперь до конца дней моих: какого полководца потеряла Россия, приведя тогда поспешно приговор Трибунала-41 года командующему армией генерал-лейтенанту в исполнение! Да, и десяткам других таких же генералов.

Но одному из таких генералов – по имени Коневу – повезло! Его лично спас генерал армии Г.К. Жуков, добившись у Наркома Обороны СССР Сталина назначения того своим заместителем…

К сожалению, эта дружба оказалась на словах: когда отгремела война и оба они стали известными маршалами, Конев из зависти, подхалимничая перед генсеком Хрущёвым, наконец, подло отомстил своему спасителю, оклеветав великого советского полководца перед спровоцированной Хрущёвым (из-за той же зависти) отправкой его на пенсию… Однако, историю интересует не шкурность мелкого человека или неграмотные художества "первого лица" на политической сцене, а талант полководца на войне: у одного - был, а у другого - начисто отсутствовал.


Политрук В.П. Соболь,

гвардии старший лейтенант

^ ДОРОГИ, СТРАШНЫЕ ДОРОГИ…
Памяти командира 41 года,

добровольца-белобилетника

С.Ф. Хаблова


Дороги, страшные дороги,

Дороги, смерти без конца…

Скрутили нас в бараньи роги, –

И нет вам края и конца!..

Хаблов уставшими ногами

Измерил весь смоленский путь,

Идёт, чеканит сапогами, –

Какой его ещё ждёт путь?!

Что скажет нам опять Хаблов?!

Всё то же, что уж знаем в нём:

"Идите, – я опять прикрою

Собою вас, моих бойцов!…"

"Я с вами жил, страдал, учился, –

Я и в Сибири с вами был!…

Я с вами сросся и сроднился, –

Я вас, погибших, не забыл!…"

На нём измокла гимнастёрка,

Кровь заливает и глаза,

Столбом дымит кругом махорка, –

Сорвалась с Якимца слеза…

Дороги, пыльные дороги,

Дороги, муки без конца…

Скрутили нас в бараньи роги, –

И нет вам края и конца!…


Полковник Н.С. Михайлин,

Старший лейтенант Ф.В. Хаблов

^ АРТИЛЛЕРИЯ – РУССКИЙ "БОГ" ВОЙНЫ – В ИЮНЕ 41-го

"Артиллеристы, Сталин дал приказ!

Артиллеристы, зовёт Отчизна нас!

Из тысяч грозных батарей,

За слёзы наших матерей,

За нашу Родину – огонь! Огонь!"

("Песня артиллеристов".

Стихи В Гусева, музыка Т. Хренникова)


Родился я, Николай Степанович Михайлин, на "Голубой Руси" – рязанщине, в сельской глуши – село Поливаново Большекоровинского района, в простой крестьянской семье. Родители, работа летом в колхозе, учителя школы, в которую я ходил за 15 километров каждый день туда и обратно, открыли мне мир. Как хорошо было жить в нашей стране социализма, стране будущего! В школе легко давалась учёба, я стремился к знаниям и запоем читал книги, считал, что наши учителя знают всё на свете. Это в значительной степени и определило мой выбор. Я поступил и с отличием окончил в 1939 г. Коломенский педагогический техникум.

Однако уже чувствовалась напряжённая обстановка. Ведь мы были окружены со всех сторон государствами с иным, капиталистическим – враждебным нам строем!… Вся наша страна училась, работала и готовилась к обороне. В те годы популярна была песня и её слова: "Если завтра война, если завтра поход – мы сегодня к походу готовы!" Меня, как и многих комсомольцев, вызвали в горком комсомола и предложили поступить в военное училище, причём, учитывая хорошие знания математики и физики, – конкретно в Рязанское артиллерийское училище, которое готовило командиров для тяжёлой артиллерии: большой и особой мощности. Это было типичным для выпускников школ и техникумов моего времени, типичная судьба стремящихся к знаниям предвоенных поколений молодежи!…

В нынешнее время часто говорят, что перед грозным трагическим 1941-м годом мы не готовились к защите родины. Было совсем иначе. Приближение второй мировой войны чувствовалось по действиям агрессивного блока "Берлин–Рим–Токио". Вся страна, подобно гигантской стальной пружине, ряд лет "сжималась" для отпора – со всех сторон – любому блоку агрессоров. Народ готовился к обороне… В 1937 г. была в стране проведена чистка – репрессирована "пятая колонна" внутренних врагов, что всегда профилактически необходимо перед большой войной… А мы в училище усиленно овладевали воинским мастерством, занимались допоздна. Срок обучения, рассчитанный на три года, был сокращён в 1939 г. – после начала второй мировой войны между капиталистическими странами на Западе – до двух лет. Занятия были напряжёнными, курсанты очень старались овладеть знаниями – уплотнённая программа обучения успешно усваивалась.

Обстановка в мире и стране была тревожная. Формально шла вторая мировая война, но западные союзники вели "странную" войну против агрессора – гитлеровской Германии, ожидая его нападения на СССР. Об этом мало писали, мало тогда говорили, надеясь на договор с Германией о "ненападении", но много делали… Наш выпуск был аттестован на 2 месяца раньше срока без сдачи государственных экзаменов. В кадровый командирский строй Красной Армии я встал за