Реферат: О свержения тирании Ран в 1951 году была закрыта для иностранцев, до недавнего времени имелось очень мало какой-либо достоверной информации и научной литературы

ПРЕДИСЛОВИЕ


О Непале, горной стране в южных отрогах Гималайских гор, которая до свержения тирании Ран в 1951 году была закрыта для иностранцев, до недавнего времени имелось очень мало какой-либо достоверной информации и научной литературы. Не случайно поэтому, говоря о Не­пале, очень часто прибегали к таким определениям, как «закрытая страна», «забытая долина», «неизвестная зем­ля», «таинственное княжество» и т.п.

В последние годы появилось несколько исследований советских и иностранных авторов, которые посвящены во­просам экономики, политики, истории и этнографии Непа­ла. Тем не менее литература об этой стране чрезвычайно скудна и отрывочна, а в ряде случаев и недостаточно до­стоверна. Это в равной степени относится к немногочислен­ным справочным материалам о Непале, изданным в Со­ветском Союзе за последнее время.

В этих условиях издание на русском языке книги Джо­на Морриса «Зима в Непале» представляет определенный интерес как для широкой читающей публики, так и для лиц, которые в силу служебной или общественной деятель­ности сталкиваются с необходимостью глубоко и детально изучать страны Востока, и в частности Непал.

Описание путешествия, совершенного тремя англичана­ми в 1960 году по некоторым труднодоступным районам Непала, дается в достаточно увлекательной форме, насы­щено фактами, наблюдениями, обобщениями, которые не только имеют познавательный интерес и дают возможность лучше понять жизнь непальцев в наше время, но и позво­ляют также представить себе условия и обстоятельства раз­вития этой страны в прошлом.

Автор не ставил перед собой задачу дать в книге глубоко научное исследование материальной и духовной жиз­ни современного Непала, но это не помешало ему оказать­ся вдумчивым наблюдателем, беспристрастно описываю­щим все виденное, показывающим жизнь такой, как она есть.

Автор не похож на современного туриста буржуазного Запада. Ему чуждо поверхностное отношение к жизни Не­пала, стремление во что бы то ни стало все — непременно все — посмотреть и обязательно сфотографировать. Он — солидный путешественник. Он нетороплив и осмотрителен. Он не лишает себя возможности вникнуть в явления, вду­маться, взвесить их, по-настоящему оценить и сравнить новые впечатления со своими прошлыми представлениями и представлениями других людей. Эти качества Морриса несомненно сказались и на манере его письма. Частые от­ступления, очевидная в ряде случаев эмоциональная окра­шенность повествования придают книге особый колорит, заставляют читателя вместе с автором задуматься над теми или иными явлениями и вынести свои суждения.

Кстати о суждениях. Нет никаких сомнений, что при всей своей искренности и стремлении быть сторонним и беспристрастным наблюдателем, автор в ряде случаев при рассмотрении явлений и событий истории и жизни Непала вольно или невольно занимает позицию объективистски настроенного буржуазного либерала, а иногда грешит и рассуждениями, характерными для официальной англий­ской буржуазной историографии. Так, например, рассмат­ривая причины англо-непальской войны, автор говорит об агрессивности непальского дурбара, а роль английского резидента в Катманду сводит к формальному представи­тельству при непальском дворе. Хотя в конечном счете он вынужден косвенно признать несостоятельность этой точ­ки зрения, указывая на происки Ост-Индской компании в Непале, на вмешательство англичан в дела этой страны, на факты явного сговора Ран с английской колониальной администрацией в Индии.

Автор в прошлом длительное время служил офицером в гуркхских войсках, занимался вербовкой гуркхов в анг­лийскую колониальную армию. Это несомненно сказалось и на его взглядах, и в особенности на его трактовке собы­тий прошлого в Непале.

В силу своих буржуазных воззрений автор обходит молчанием вопрос об угнетении империалистами племен и народностей Непала в прошлом и настоящем, которое явилось главной причиной отсталости Непала и главным препятствием для экономического и социально-политического прогресса страны. У автора не нашлось убедительных слов осуждения английского империализма, который более чем за сто лет своего фактического господства с помощью марионеток-Ран всячески тормозил развитие этой горной страны, превратив ее в закрытый и недоступный никому источник первоклассных рекрутов. Английский империа­лизм использовал их в течение многих десятилетий для подавления национально-освободительного движения в Ин­дии. С помощью различных соглашений, в том числе и соглашения «об экономической помощи», расчищал он до­рогу для хищнических американских монополий. Правда, автор не скрывает своей неприязни к американским дейст­виям в Непале и даже высмеивает их, но звучит это скорее как сетования недовольного английского либерально на­строенного буржуа по поводу напористых и бесцеремонных действий более молодого и энергичного американского со­перника.

Смелое и беспощадное изобличение пережитков феода­лизма, косности и коррупции правящей верхушки не было доведено автором до логического конца. Не раскрыта пол­ностью ответственность империализма за теперешнее состояние Непала, не показана и не разоблачена деятель­ность современных неоколониалистов.

Как только автор затрагивает вопросы современной по­литики, так ему немедленно изменяет перо, и вместо чет­кой, ясной картины мы сталкиваемся с набором, может быть, искренних, но явно тенденциозных высказываний. Моррису не удалось подняться до уровня научного осмыс­ления процессов, проходящих в наше время в Непале, и написать о современной политической обстановке в стране так же ярко и правдиво, как это он делает, касаясь сугубо страноведческих и этнографических проблем. Следует, од­нако, отметить, что не политическая обстановка составляет главное содержание книги, и автор лишь мимоходом гово­рит об этих вопросах.

Джон Моррис с большой симпатией, сочувствием и теп­лотой относится к непальскому народу, не впадая в то же самое время в сентиментальность и не идеализируя жизнь этой страны. Автору чуждо также высокомерие и прене­брежение, которое так характерно для отношения к восточ­ным народам со стороны многих представителей западно­го мира. В этом большое достоинство книги. Читатель с большим интересом ознакомится не только с описанием путешествия Морриса. Рассказ о жизни путе­шественников в деревне под Катманду, описание нравов деревенских жителей, их взаимоотношений, существующих порядков, местных обычаев раскрывает живую и полно­кровную картину того, к каким последствиям приводят пережитки феодализма, каким образом система кастовости подавляет всякий путь к прогрессу, обрекая трудящееся население на безысходную нужду и бесправие.

Автор убедительно говорит о системе эксплуатации не­пальских крестьян, вынужденных выплачивать до 2/3 свое­го урожая, собранного с маленьких клочков пригодной для обработки земли, землевладельцу и ростовщику-аренда­тору. Ссылаясь на конкретные факты и явления, Джон Моррис, широко иллюстрируя свои выводы, показывает, что правящие круги проявляют полное пренебрежение к интересам и запросам населения, подчеркивает наличие глубокого разрыва между массами с одной стороны, и пра­вящей верхушкой с другой.

Автор показывает яркую картину социальной жизни народа, раскрывает его духовную культуру. Являясь про­тивником религиозного фанатизма и христианской миссионерской деятельности в Непале, он тщательно раскрывает положение различных религий в стране и их влияние на воззрения племен и народностей Непала. Заслуживают внимания также описания принятой в стране системы род­ства, порядка наследования, оказывающих непосредствен­ное влияние на условия материальной жизни населения, сведения, касающиеся быта, нравов и обычаев жителей Непала.

Все эти данные представляют научный интерес, хотя излагаются автором без сугубо научных рассуждений и без использования сложной терминологии, затрудняющей, как правило, восприятие текста даже специалистами. Книга написана простым, доходчивым языком. Особенно хорошо удались автору картины впечатляющей горной природы, яркой, но в то же время строгой и чрезвычайно само­бытной.

Советский читатель несомненно с большим интересом и пользой для себя ознакомится с книгой, которая раз­двигает плотный занавес, скрывавший до недавнего прош­лого эту горную страну.

Перевод дается с незначительными сокращениями.

^ И. Юриванов




ПРОЛОГ


Эта книга — плод навязчивой идеи. Сорок лет назад, когда меня назначили в гуркхский полк, я ничего не знал о людях, с которыми столкнула меня судьба. Но в те без­умные дни* с меня было достаточно и того, что я убрался из Франции, чтобы принять участие в военных действиях на более спокойном палестинском фронте, где меня и за­стал конец войны. Все дальнейшее началось с отсутствия корабля, который должен был доставить нас обратно в Индию; и вот, чтобы как-то заполнить месяцы ожидания, я стал интересоваться нравами и обычаями людей, служив­ших под моим началом. Труднее всего было с языком: тогда мои познания в непали ограничивались несколькими воинскими командами, без которых невозможно было обой­тись.

У гуркхов есть одна очень привлекательная черта: они не могут долго оставаться серьезными: малейший пустяк вызывает у них улыбку. Кроме того, гуркхи не любят на­смехаться над людьми; поэтому, когда они смеялись над моими неумелыми попытками завести с ними разговор, я не обижался.

Я понимал, что они смеются вместе со мной, а не надо мной. Тогда я и решил, что мне нужно как можно скорее изучить их язык.

Вскоре по возвращении в Индию я был назначен ко­мандиром батальона. Когда однажды из штаба армии при­шел приказ об утверждении должности помощника офице­ра по вербовке, я стал претендовать на это место. Больше желающих не оказалось: вербовка считалась в армии ти­хой заводью, и молодые честолюбивые офицеры старались избегать подобных назначении, но я считал, что именно это мне и нужно.

Вербовочный центр находился в Горакхпуре. Это важ­ный железнодорожный узел в той части Индии, которая называлась тогда «Объединенные провинции»**, в пяти­десяти милях от границы с Непалом (с границей его свя­зывает несколько коротких железнодорожных веток). Бри­танским офицерам запрещался въезд в Непал, который тогда был закрытой страной, поэтому предварительный набор рекрутов производили солдаты-гуркхи — их отко­мандировывали для этой цели из полков. Горакхпур в этом отношении оказался удобным местом: отсюда легки можно было достичь западных предгорий. Кроме того, в Горакхпуре выплачивались пенсии, и в зимние месяцы в этом городе все время находилось не меньше тысячи гуркхов. Когда я приехал в Горакхпур, в связи с демоби­лизацией у вербовочного центра было много работы; че­рез Горакхпур возвращались домой солдаты-гуркхи. Мы начинали в шесть утра и часто засиживались до темноты. Все дела (например, весьма запутанные претензии вдов на пенсии) приходилось вести на языке непали, а я знал его еще довольно плохо.

В связи с увеличением объема работы в Горакхпуре командование решило временно создать еще одно отделе­ние вербовочного центра в Лахерия Сераи, уединенной де­ревне к востоку от Горакхпура, в провинции Бихар. На­чальником этого отделения назначили меня, и впервые в жизни я очутился один в незнакомом окружении. Целый год я не видел ни одного человека, знающего английский, зато, не прилагая к тому особых усилий, постепенно ос­воил непали. Теперь, когда мне случалось заезжать в свой полк, поначалу было очень странно говорить по-английски.

Наш лагерь в Лахерия Сераи раскинулся в манговой роще, и зимой, когда устанавливалась ясная и солнечная погода, по утрам я часто на расстоянии двадцати-тридцати миль хорошо видел почти весь Центральный Непал. На первом плане — узкая полоска тераев*, далее — гря­да за грядой вырисовывались предгорья, возрастающие по высоте, и совсем далеко мерцала гигантская стена Ги­малаев. Хотя нас разделяло не более ста миль, хребты их казались далекими и недоступными. В свободное время я часто разглядывал эту запретную страну, и чем больше мои солдаты рассказывали о своей жизни в горах, тем сильнее мне хотелось побывать там. Я знал, что это не­возможно, но в моей душе росла решимость совершить когда-нибудь путешествие по Непалу. Я понимал, что это всего лишь праздная мечта, но избавиться от этого непрео­долимого желания не мог, и оно терзало меня все после­дующие годы.

Между тем я прилежно изучал все что мог, об этой стране, и постепенно за вечерними разговорами вокруг бивачного костра приобрел солидные теоретические по­знания по географии Непала. По роду службы мне часто приходилось разъезжать вдоль индийской границы и иногда, если я был уверен, что меня не обнаружат, я на­рушал запрет и проникал на несколько миль в глубь тер­ритории Непала. Раз или два гуркхи подбивали меня пой­ти с ними подальше в горы. Ничего не было легче: ведь граница между Индией и Непалом не охранялась, как она не охраняется и сейчас, и, отважившись на это путешест­вие, надо было только избегать известных торговых пу­тей, на которых расположены сторожевые посты. Тем не менее рано или поздно эти проделки выплыли бы наружу, и я не хотел брать на себя ответственность за суровое наказание, которое неизбежно понесли бы мои проводники. Кроме того, у меня, как и у всякого офицера в армии, было хорошо развито чувство дисциплины, которое не позволяло пренебрегать приказами.

К концу года работы стало поменьше. Демобилизация закончилась, и мне было приказано свертывать лагерь и возвращаться в Горакхпур. Тогда я еще не знал, что меня послали в Лахерия Серан главным образом потому, что в лихорадочной обстановке вербовочного центра моя неопыт­ность больше мешала работе, чем помогала ей, и у опытных офицеров не было времени обучать меня. Однако, когда я вернулся, обо мне сложилось мнение, что я самостоятель­но проделал полезную работу, и меня даже наградили.

Брук Норти, старший офицер по вербовке, время от времени посещал Катманду; там он совещался с британ­ским резидентом и наносил визиты вежливости махарад­же. Когда я вернулся в Горакхпур, он как раз собирался ехать туда через две недели и предложил мне договорить­ся с командованием о том, чтобы меня послали в качестве его сопровождающего. В последующие годы мне не раз случалось бывать в Катманду, но я никогда так не волновался, как во время моего первого путешествия туда. В наши дни самолеты почти ежедневно совершают рейсы из Дели и Калькутты в Катманду; полет этот занимает не больше двух часов. В ясную погоду с борта самолета открывается совершенно неповторимый вид на Гималаи, поэтому этот перелет мож­но смело назвать одним из самых эффектных воздушных путешествий в мире. Но тогда путь от индийской границы до Катманду мы проделали пешком за три дня. И я до сих пор уверен, что такое постепенное приближение к цели путешествия значительно приятнее. Первая встреча с этим единственным в своем роде городом всегда потрясает, но мне кажется, что Катманду более щедр к тем, кто прибли­жается к нему медленно.

Из Раксаула, который расположен всего в нескольких сотнях ярдов от границы, узкоколейная железная дорога (до сих пор единственная в стране) идет через тераи к Амлекхганджу; здесь начинаются предгорья. Мы провели ночь на постоялом дворе в Раксауле и с рассветом отпра­вились в путь. Граница не была обозначена, и ничего по­хожего на таможенный досмотр не производилось. Встре­чал нас начальник станции, которого кто-то предупредил о нашем приезде. Миниатюрный поезд был набит до отказа, на площадке локомотива толпились пассажиры, а некото­рые из них забрались даже на крыши вагонов. Тем не ме­нее это не представляло никакой опасности; когда мы в конце концов тронулись, поезд ни разу не превысил десяти миль в час. Пассажиры входили и выходили прямо на ходу, подбадриваемые добродушными возгласами тех, кто ехал дальше. Насколько я мог судить, очень немногие пу­тешественники позаботились о билетах, но это никого не беспокоило.

В наше распоряжение предоставили личное купе ма­хараджи. Оно было обито блестящим розовым атласом и в сиянии раннего утра представляло довольно печальное зрелище. На каждой остановке, а их было много, около вагона толпились люди, чтобы посмотреть на нас двоих, сидевших развалясь среди непомерной, как им казалось, роскоши. Но, по правде говоря, путешествие было не из удобных: вагон — без рессор, просто коробка на колесах, и мы непрерывно подпрыгивали, как горошины в барабане. В те времена железная дорога считалась в Непале одним из чудес, символом прогресса страны, но в наши дни ее вытеснили более быстрые средства сообщения. Волею судьбы мне пришлось снова воспользоваться этой желез­ной дорогой в 1960 году; по чистой случайности я оказался в том же самом вагоне. Большая часть обивки исчезла, а заплеванный атлас выцвел до неопределенного рыжеватого цвета. Стекол в окнах не было, нас на этот раз было не двое, а двадцать человек, и мы теснились в вагоне, как скотина. Тогда я в полной мере почувствовал, насколько предпочтительнее путешествовать в качестве почетного гостя.

В Блимпхеди нас ожидал офицер непальской армии, который был назначен сопровождать гостей в столицу. Махараджа прислал носильщиков для багажа и двое но­силок для нас. Круто вверх вела ухабистая дорога, путь был утомительным и ни один непалец, занимающий хоть какое-нибудь положение в обществе, не подумал бы караб­каться по ней пешком. Но Норти и я были молоды и энер­гичны, нам не понравилось, что людей используют в каче­стве вьючного скота, поэтому мы пошли пешком. Ночь провели в Сисагарху на постоялом дворе. Заснули под звуки горна, доносившиеся из старой крепости внизу. Мы уже взобрались почти на тысячу футов над тераями; после равнины Индии воздух здесь казался свежим и прохлад­ным. Мы углубились на территорию Непала не больше, чем на тридцать-сорок миль, казалось, попав в другой мир. В те дни эта дорога, единственная, связывающая Кат­манду с внешним миром, оставалась, будто специально, чтобы обескуражить путешественников, в девственном со­стоянии. Необходимые товары доставляли в столицу Не­пала на спинах носильщиков. Этим же путем попали в Катманду и первые автомобили. Нам пришлось наблю­дать, как это делается. Колеса у автомобиля были сняты, а кузов привязан к огромным носилкам, с обоих концов ко­торых торчали длинные шесты. Тащить этот неуклюжий груз по извилистым горным дорогам было сложным делом и требовало много терпения. Носилки попеременно несли сорок мокрых от пота кули. В час они проходили не больше полумили, получая за этот изнурительный труд шесть пенсов в день.

На второй день мы были у перевала Чандрагири. От­сюда путешественник впервые видит Непальскую Долину. Она лежала прямо под нами — зеленая чаша, окруженная горами. Миллионы лет назад здесь было большое озеро, сейчас аллювиальная почва долины считается самой плодородной в Непале. Вдали теснились дома Катманду, ог­нем горели золоченые крыши храмов, и даже отсюда мож­но было различить легкие очертания дворцов непальской знати. А на горизонте, как часовые, стояли Гималаи: словно огромная ледяная радуга плыла по облакам, клу­бящимся у подножия. Завороженный, я долго не мог ото­рваться от этого зрелища.

Мы остановились в британской дипломатической мис­сии. В то время она занимала огромное здание, выстроен­ное в стиле, который лучше всего можно охарактеризовать как «индийский тюдор»; крыша его была крыта рифле­ным железом, и выглядело все это на редкость уродливо, хотя по сравнению с безвкусными и претенциозными двор­цами семейства Ран* здание, казалось, имело вполне им­позантный вид. Безобразие этого архитектурного ансамб­ля несколько искупалось великолепным садом; за ним с любовью ухаживали сменявшие друг друга резиденты. К счастью, большинство из них имело склонность к садо­водству, иначе им трудно было бы заполнить свой рабо­чий день. Непальцы выбрали для резиденции это место, так как оно считалось самым нездоровым в округе. Но Катманду разрастался, и квартал этот, расположенный вдали от городского шума и грязи, вскоре стал самым фе­шенебельным в столице. Поэтому в двух шагах от рези­денции вырос новый дворец короля. Несколько лет назад, когда статус британского представителя достиг ранга посла, ему предоставили более фешенебельное помещение, а здание старой резиденции, безусловно самое удобное в городе, по какой-то необъяснимой причине подверглось реконструкции. То, что ранее служило ему задней стеной, превратилось в фасад; в процессе перестройки пострадал и старый сад. Сейчас здесь разместился индийский по­сол, который прибыл в Непал после завоевания Индией независимости. Конечно, Непал заинтересован в помощи Индии больше, чем любой другой страны, и ее послу по праву полагается предоставить комфортабельное жилище. И все же мы, англичане, были неприятно поражены, узнав, что британский посол — некогда единственный предста­витель иностранной державы в Непале — занимает поме­щение, которое в объявлениях квартирных агентов обычно именуется небольшой виллой, а сотрудники посольства живут во флигелях, некогда построенных для клерков старой британской резиденции. Я должен с грустью заметить, что, не считая вербовки солдат-гуркхов, которую англича­нам до сих пор разрешается производить, Великобритания более не играет серьезной роли в делах Непала. Осталась только «нерушимая дружба».

Даже если вы гость махараджи, встретиться с ним не так-то просто. Раны были ортодоксальными индуистами, и, хотя многие из них проводили время во всевозможных увеселениях, сам махараджа был окружен жрецами-брахма­нами, которые строго регламентировали его повседневную жизнь. Даже для самых незначительных дел нужно было выбрать благоприятный день, а в остальное время совет­чики-жрецы держали махараджу в изоляции. Исключи­тельное значение придавалось расположению звезд на небе, и, если случайно в последний момент обнаруживалась ошибка в астрономических вычислениях, встречу могли не­ожиданно отменить. Человека, даже если он приезжал в Катманду с единственной целью — встретиться с маха­раджей, часто заставляли томиться в ожидании много дней, и посланец должен был терпеливо ждать, пока его призовут во дворец.

Прошла неделя, прежде чем мы получили разрешение представиться махарадже. Я целые дни проводил в про­гулках по Непальской Долине. Мы могли ходить 'куда угодно, но практически никогда не оставались без сопровождающих. Несколько раз я тайком прокрадывался через садовую калитку резиденции, чтобы осмотреть город в оди­ночку, но не успевал пройти и нескольких сотен ярдов, как появлялся какой-то человек, который неизменно тащился за мной следом. Теоретически считалось, что эта услуга оказывалась гостям, чтобы избавить их от всяких недруже­любных акций со стороны якобы подозрительно настроен­ных местных жителей, которые редко видят иностранцев и поэтому от них можно ожидать любого проявления неудо­вольствия; в действительности же жители были намного более дружелюбными, чем это предполагалось. Все понима­ли, что эти меры, предпринимаемые якобы для нашего удобства, были лишь замаскированной формой наблюде­ния за нашим поведением. Непал больше не был закрытой страной, но подозрительное отношение к иностранцам оста­лось. Даже сейчас бывает довольно трудно получить раз­решение на путешествие по внутренним районам страны.

Аудиенцию назначили на три часа дня. Незадолго до ее начала на автомобиле прибыл один из адъютантов махараджи, чтобы сопровождать нас во дворец. Поскольку это был мой первый визит, по протоколу требовалось, что­бы меня представил сам британский резидент. Поэтому он, одетый в дипломатический мундир, тоже отправился с нами. Сингх Дарбар находился на расстоянии мили от бри­танской миссии, но путь нам то и дело преграждали свя­щенные быки, которые не считали нужным сходить с доро­ги. Сейчас, когда узкие улицы и переулки Катманду с рас­света до темноты заполнены разнообразным транспортом, создания эти превратились в главное препятствие нормаль­ного уличного движения; но в двадцатые годы непреклон­ность быков раздражала только европейцев. Быки и те­перь сохраняют свое привилегированное положение: ги­бель священного быка, даже в результате катастрофы, влечет за собой штраф в тысячу рупий (это добрых сто фунтов).

Пока мы тряслись по улицам, никто даже не обратил на нас внимания. Непал был тогда абсолютной монархией и управлялся одной семьей в ее собственных интересах. Двор и народ представляли собой две изолированные сферы, и дела правящих кругов нисколько не заботили про­стой народ, который издавна находился в подчиненном положении.

При нашем приближении железные ворота распахну­лись, и автомобиль остановился перед дворцом; почет­ному караулу была отдана команда: «Смирно!». В то вре­мя считалось немыслимым, чтобы представителя Ее Вели­чества принимали без подобной пышности. Пока шел смотр караула, я томился в стороне и, наблюдая за этой военной церемонией, чувствовал себя несколько неловко в штат­ском костюме (тогда за границей было принято носить штатскую одежду). Резидент сделал мне знак присоеди­ниться к нему, и мы вместе поднялись по лестнице, где уже ждал секретарь. Он проводил нас наверх, в личные апартаменты махараджи.

Почти весь нижний этаж занимал огромный зал; использовался он только в торжественных случаях: здесь махараджа принимал своих бесчисленных родственников и льстивых прихлебателей. Стены были сплошь покрыты плохими, но вполне реалистически выполненными фреска­ми. На них были изображены правители прошлого или на поле брани или охотящиеся на крупного зверя; тераи и сейчас привлекают спортсменов-охотников всего мира. Пол устилали тигровые шкуры, и двигаться приходилось весьма осторожно, чтобы не споткнуться о разинутую пасть. Вдоль стен были расставлены чучела носорогов, тигров, оленей всех видов. Все помещение напоминало музей есте­ственной истории. С потолка свисали великолепные люстры, но мебель — кресла, диванчики и даже огром­ный трон, покрытый слоем пыли, — была довольно без­вкусна. В этом же зале, правда уже без нелепого убранст­ва, в феврале 1961 года король Махендра чествовал на торжественном банкете королеву Елизавету.

Мы медленно поднялись по великолепной лестнице: на верхней площадке нас встретил чиновник. Он ввел нас в небольшую приемную, где стояли три рояля, а на стенах висели зеркала с изогнутыми стеклами. В этой комнате мы провели несколько неприятных минут, разглядывая свои искаженные отражения; моя и без того полная фигура в зеркале расплылась еще больше, что касается моего спут­ника, стройного худощавого человека, то в зеркале он со­кратился до одного фута и стал тонким, как карандаш. Но торжественная пышность этого приема произвела на меня слишком большое впечатление, и я не рассмеялся. В 1960 году в этой комнате находилось уже какое-то пра­вительственное учреждение, но зеркала сохранились.

Противоположная дверь медленно отворилась, и мы предстали пред махараджей. Он стоял за большим столом, за которым, несмотря на огромный письменный прибор, казалось, никто никогда не работал. На махарадже был национальный костюм (большинство представителей выс­ших слоев общества в Непале и сейчас придерживаются этого стиля в одежде; с некоторых пор он даже стал официальным для всех правительственных чиновников) — двубортная куртка из хлопчатобумажной ткани. Иногда она делается на подкладке и простегивается, а у шеи и на талии завязывается тесемками. Довольно длинная нижняя часть куртки собирается в сборку, а внизу она расходится, несколько напоминая балетную пачку. Пожилые люди консервативного склада предпочитают слегка присбо­ренные куртки; зато молодые щеголи ударяются в край­ность. Куртка может быть сшита из любого материала — все зависит от желания и фантазии, — но брюки в офи­циальных случаях принято надевать белые. Они плотно об­легают ноги наподобие джодхпуров, но в верхней части кроятся очень свободно — чтобы удобно было сидеть на корточках. Если позволяет состояние, костюм дополня­ют европейской обувью и носками. Экипировку завершает типичная шапочка, высокая с одного бока и низкая — с другого. Сейчас многие носят твидовые пиджаки обычного европейского покроя, из-под них неизменно высовывается куртка, которая выпускается поверх брюк. Эта одежда имеет в Непале повсеместное распространение. Обувь и носки крестьяне носят редко, поскольку большинство из них не может себе позволить подобную роскошь.

Я знал Чандра Шамшера по фотографиям, но меня удивил цвет его лица. Оно оказалось гораздо темнее, чем я думал. Махараджа был похож на индийца высокого про­исхождения: в его облике не было ничего общего с гуркхами — ни раскосых глаз, ни выдающихся скул, которые служат признаком «загималайского» происхождения. Его длинная белая борода была тщательно подстрижена. А ког­да он изобразил на своем лице улыбку, то обнаружил пол­ный рот ослепительно белых фальшивых зубов, с которыми с трудом управлялся.

Раны всегда считали себя гуркхами, но тем не менее они происходят от раджпутов, хотя и не по прямой линии, что дает им право относить себя к касте воинов. Поэтому сомневаюсь, чтобы они могли претендовать на происхож­дение от горных племен Непала.

Свой костюм махараджа дополнил — очевидно, чтобы подчеркнуть высокое положение, — красно-голубым кепи: в Европе такие кепи обычно носят шоферы и начальники станций. К кепи была приколота большая бриллиантовая брошь. На руках у него были шелковые перчатки бледно-фиолетового цвета, оберегавшие его от непосредственных прикосновений к иностранцам, питающимся говядиной. Махараджа был умным и проницательным человеком, и я сомневаюсь, что он всерьез воспринимал эту ритуальную бессмыслицу, просто на этом, видимо, настаивало его жре­ческое окружение. Однако жители Азии, если они не евро­пеизированы, не признают рукопожатия, считая этот обы­чай негигиеничным. Забавно, что Соединенные Штаты ук­рашают свои многочисленные дары освободившимся стра­нам эмблемой, изображающей две руки, соединившиеся в рукопожатии; мои непальские друзья неоднократно ком­ментировали это как нелепость.

Несколько минут продолжалась незначительная беседа, во время которой махараджа дал нам понять, что инфор­мирован обо всем, что мы делаем и что говорим в Кат­манду; после чего он намекнул, что аудиенция окончена.

Чандра Шамшер правил Непалом двадцать восемь лет. Умер он в 1929 году. Это была выдающаяся личность. Во­обще семья Ран дала Непалу двух крупных государствен­ных деятелей: великого Джанга Бахадура и Чандра Шамшера. Чандра Шамшер был абсолютным правителем, но ни он, ни его преемники не притесняли чрезмерно своих подданных. Они скорее предпочитали вообще игнорировать их существование, их интересы и их права. Тем не менее они признавали племя гуркхов. Это племя послужило объектом сделки между махараджей и британскими властями в Индии: в ответ на разрешение использовать гуркхов в армии, махараджи и их высокопоставленные родственники ежегодно представлялись к наградам. К концу жизни Чандра Шамшер имел почти все высшие награды бри­танской короны, а также многочисленные иностранные ордена. Соглашение это мало стоило Британии и было ей очень выгодно. Правители Непала не нуждались в мате­риальном вознаграждении, но питали слабость ко всяким медалям и орденам. Многие из них отделывали свои знаки отличия бриллиантами и другими драгоценными камнями; а один, задетый отсутствием внимания к своей особе, про­славился тем, что собрал полную коллекцию британские орденов и медалей и инкрустировал их, хотя ни одну из этих наград он не имел права носить.

Во время моего первого визита в Непал города Непальской Долины были еще не испорчены западным влия­нием. Изоляция страны препятствовала не только духовному и политическому прогрессу, но и распространению новшеств современной архитектуры. В Непале не было безвкусных псевдовикторианских зданий, которые обезоб­раживают многие города Индии. Облик Катманду в тече­ние столетий оставался неизменным. И поскольку на ули­цах не встречалось иностранцев, казалось, что вы попали в совершенно другой мир. Катманду, Бхадгаон и Патан и сейчас остаются единственными в своем роде городами, с их великолепно распланированными центральными пло­щадями, многочисленными пагодами, или домами, укра­шенными резьбой по дереву, хотя средневековая атмосфера в них уже не чувствуется. Сильное землетрясение 1934 года сильно разрушило эти города, и никто особенно не за­ботился об их восстановлении. Кроме того, неварцы, первоначально населявшие Непальскую Долину, превратились в племя мелких купцов и клерков и потеряли всякий интерес к своему старинному мастерству.

Доктор Дэниел Райт, который провел в Непале несколько лег в качестве врача британской резиденции, так описывал Катманду в 1877 году: «Улицы очень тесные, фактически это просто узкие проходы, и город в целом очень грязный. В каждом переулке — непроточная канава, полная гниющих отбросов, и никто даже не пытается вы­чистить ее. Улицы в центре, правда, подметаются, и часть нечистот уносят продавцы удобрений; но в настоящее вре­мя невозможно очистить водостоки, не перестраивая город целиком, потому что земля, на которой стоят здания, на­сквозь пропитана нечистотами. Дома обычно имеют квад­ратную форму с внутренним двором; на улицу ведет низ­кий дверной проем. В эти внутренние дворы часто свали­вают ненужный хлам и мусор. Короче говоря, можно ска­зать, что Катманду построен на отхожих местах».

Это описание и сейчас соответствует действительности, но с тех пор прошло много лет, значительно выросло на­селение, а следовательно, и количество нечистот. Даже в наши дни узкие улицы часто используются в качестве от­хожих мест и прохожий должен пробираться по ним очень осторожно. К счастью, большую часть года Катманду залит ярким солнечным светом, но и это дезинфицирующее сред­ство не помогает — столица Непала продолжает оставаться одним из самых грязных городов мира. Он, как прекрас­ная женщина, лицо которой обезображено оспой, — таковы, кстати, и на самом деле лица многих жителей страны.

Но мне кажется, что этот недостаток окупают те до­стопримечательности, которые открываются взору путеше­ственника на боковых улицах и в переулках Катманду. Там нередко можно встретить великолепные образцы жи­лищной архитектуры — дома, украшенные резьбой по дере­ву, бронзовой и каменной скульптурой неизвестных ма­стеров. Многие из них достойны именоваться подлинно великими произведениями искусства, хотя никто не знает имен их создателей. Среди неваров было столько по-на­стоящему талантливых людей, что никто не оставил ника­ких свидетельств об именах отдельных художников и сами они не подписывали свои работы.

Недалеко от старой британской резиденции, через поле, у подножия поросшего лесом холма, находится сад, извест­ный под названием Баладжи. Это очаровательный уголок: среди развалин царит покой, а множество ключей ороша­ют редкий по красоте изумрудный газон — такого я не видел больше нигде в Азии. В центре сада находится ка­менный бассейн, полный карпов: вода вытекает отсюда через трубы, украшенные резьбой и окруженные кирпичной стенкой ажурной кладки. Между камнями растет мох, по­всюду виднеются бледно-лиловые ageratum (в Непале это сорная трава) и белые колокольчики дурмана. Редко кто забредет в этот заброшенный уголок. Около ворот, в за­рослях бамбука, виднеется маленький пруд, всего в не­сколько квадратных ярдов; в центре его — статуя Вишну, возлежащего на ложе из кобр. Фигура эта, наполовину погруженная в воду, производит впечатление соверше^ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


Королевство Непал узкой полосой протянулось почти на пятьсот миль вдоль южных склонов центральной части Гималаев, которые и образуют его границу с Тибетом. Средняя ширина этой полосы около ста миль. Непал — горная страна, большая часть его населенных областей лежит на высоте от двух до десяти тысяч футов. В его пределы входят и тераи (узкий пояс джу