Реферат: Бгажноков Б. Х

Бгажноков Б.Х.


«Адыгская этика»


Оглавление


Предисловие



Глава 1. Реальность адыгской этики и этическая антропология


Глава 2. Адыгская этика как система



Глава 3. Человечность - цIыхугъэ



Глава 4. Почтительность - нэмыс



Глава 5. Разум - акъыл



Глава 6. Мужество - лъыгъэ



Глава 7. Честь, совесть, репутация - напэ



Глава 8. Социальное распределение адыгства



Предисловие


В основе духовно-нравственной культуры адыгов лежит система моральных ценностей под общим названием адыгагъэ - букв.: "адыгство", "адыгская этика". Это квинтэссенция нравственного опыта народа, вырабатывавшийся веками механизм его культурной самоорганизации.
        Принципы и установки адыгства (человечность, почтительность, мудрость, мужество, честь и др.) формировались и оттачивались в тесном взаимодействии с другими народами Кавказа и, в свою очередь, оказывали на них обратное, неизменно прогрессивное влияние. Адыгская этика является эталоном общекавказской нравственной философии, ее наиболее полным и детально разработанным выражением. То же касается и адыгского этикета - адыгэ щэнхабзэ, который сравнивают иногда с китайским, японским, французским. Традиционный адыгский этикет служит важным подспорьем адыгства, институтом, через который этика проводит в жизнь свою "политику", свои принципы и идеалы.
        Однако этика сама по себе является только ресурсом, потенциальной возможностью человеческой деятельности; ее воздействие на духовную жизнь зависит во многом от состояния общества, от степени его восприимчивости к ценностям культуры. Потрясения последних двух столетий нарушили преемственность социальных практик. В настоящее время механизм адыгства дает большие сбои, оборачиваясь стремительным падением нравов, профанацией культурных традиций. Ощущение такое, что адыгское общество развивается не в том направлении, рискует потерять свое духовно-нравственное "лицо". Впрочем, существует и опасность фетишизации, и этноцентристской интерпретации адыгства. К этому предрасполагает ситуация культурного кризиса в целом, а также в определенной степени и внутренняя форма слова, избранного для обозначения адыгской этими. Поэтому в обращении с данным понятием нужна величайшая аккуратность и точность. Нельзя допустить, чтобы в высшей степени гуманистическое содержание адыгства было выхолощено, переродилось в стратегию лжи, лицемерия, рабской покорности, либо в еще более разрушительную, в конечном итоге - губительную идею национальной исключительности.
        От эффективности мер, предпринимаемых для этого, зависит во многом духовно-нравственная атмосфера не только адыгского общества, но и всего Кавказа. Адыгская этика - наилучшая база для развития и поддержания в регионе традиционной культуры мира, согласия, взаимопонимания.
        К сожалению, мы еще плохо это сознаем. И потому первое, что необходимо сделать - заполнить вакуум знаний об адыгстве, снять с этого термина завесу неопределенности и забвения. Следует признать, что по сей день мы пользуемся ресурсами адыгской этики без должной объективации и рационализации, не имея отчетливых представлений О том, как она устроена, какова иерархия средств и приемов, обеспечивающих ее слаженную работу и общий негэнтропийный эффект. Настоящая книга призвана восполнить данный пробел. Она задумана как подробное изложение основ и специфических свойств адыгства, как первый опыт объективации узловых морально-этических ценностей, поддерживающих status quo адыгского общества, его социальную и духовно-нравственную целостность и мобильность.
        Касаясь способов изложения материала, хочу отметить" что в тексте сокращены, по возможности до минимума, специальные термины, формулировки, ссылки на литературу. Ссылки на полевой материал даются непосредственно в тексте с указанием в скобках имени и фамилии информантов, полные сведения о них содержатся в конце книги. Не разграничены, то есть не выделены с помощью специальных указаний, варианты адыгского языка (кабардино-черкесского и адыгейского), на которых приводится иллюстративный материал. Вместе с тем как синонимы используются обозначения "адыг" ("адыгский") и "черкес" ("черкесский"), хотя первое из них является самоназванием - эндоэтнонимом, а второе - общепринятым названием - экзоэтнонимом.
        Остается сказать, что взгляды на сущностные свойства и механизмы,адыгской этики формировались у меня благодаря знаниям и опыту исследований в области психолингвистики, социологии, культурной антропологии. Хорошо сознавая, насколько обязан я этим опытом моим учителям, выражаю большую и искреннюю признательность А. X. Шарданову, А. А. Леонтьеву, С. А. Арутюнову. С особой теплотой вспоминаю А. Т. Вазнева, В. К. Гарданова, Б. М. Карданова, А. М. Гукемуха; в беседах с ними мне открылись многие тайны адыгской этики и этикета.
        Выражаю благодарность коллегам из Кабардино-Балкарского института гуманитарных исследований, Института прикладной математики и автоматизации РАН, Института повышения квалификации КБГУ, которые постоянно поддерживали меня в моей работе.
        Моя признательность Р. М. Жанимову и Дж. К. Хаупа за ценные замечания по рукописи книги.
        Наконец, от всей души благодарю всех, кто принял участие в финансировании настоящего издания, в особенности президента Французской ассоциации содействия восточным народам Пьера Паско.


Глава 1. Реальность адыгской этики и этическая антропология
^ 1.1. Адыгство как компонент традиционной соционормативной культуры
        В 30-х годах прошлого столетия англичанин Э. Спенсер после близкого знакомства с Черкесией и черкесами высоко и не без удивления отозвался об устройстве адыгского общества. "Можем ли мы не восхищаться степенью цивилизации, которой достиг этот изолированный народ, - замечает он, - и все это без каких-либо писаных законов, без каких-либо других регуляторов, кроме традиций их предков и песен их бардов" (Spenser 1855:192).

        Известно, что такое состояние общественных отношений поддерживалось благодаря генетическим связям с цивилизацией древних хаттов, за счет богатого опыта культурной самоорганизации аккумулированного в адыгском морально-правовом кодексе адыгэ хабзэ и в адыгской этике - адыгагъэ. Это две составные части традиционной соционормативной культуры адыгов, и каждая из них требует комплексного исследования. Стало быть, со всей очевидностью вырисовываются здесь два исследовательских направления: историко-правовое и собственно этическое, основанное на принципах моральной философии и культурной антропологии.

        Первое направление, сложившись еще в прошлом столетии, получило развитие в трудах современных историков и этнологов.

        Менее известен и изучен опыт морального регулирования социальных отношений. Во всяком случае, он не был специально выделен и исследован под углом зрения этической теории. Замечу в этой связи, что задача этики состоит в том, чтобы выявить, обобщить и систематизировать исторически сложившийся опыт нравственных отношений, показать скрытую за стихией обыденного, за потоком и рутиной повседневной жизни железную логику моральных принципов. В отношении адыгской морали такая задача не выполнена. До недавнего времени вопрос об адыгской этике, как хорошо слаженной и организованной системе, даже не ставился в нашей науке, хотя еще в 1957 году Ю. К. Намиток правильно отметил, что адыгагъэ - совокупность лучших нравственных качеств, которые должны быть присущи и присущи на самом деле истинному черкесу: человечность, почтительность, гостеприимство, верность данному обязательству и т. д. (Намиток 1957: 31). В научной литературе это одно из первых указаний на реальность адыгской этики.

        В 50-60 годах представление об адыгстве, как этической системе, было закреплено в двуязычных адыгско-русских словарях, а также в Толковом словаре адыгейского языка. Вслед за этим в 70-80-х годах появились публикаций, в которых можно найти более четкое и осмысленное толкование природы и функций адыгства (См.: Шоров; Бгажноков). В моих работах неоднократно подчеркивалось, что адыгство является механизмом системной интеграции адыгского общества, генерирующим нравственную силу и энергию этнического социума.

        Совсем недавно появились статьи и книги, в которых смысл и назначение данного института рассматриваются с философских и общесоциологических позиций (Ханаху, Цветков 1995; Ханаху 1997; Касландзия 1995). Хотя развернутого анализа системы адыгской этики в этих работах нет, сама постановка вопроса подкупает глубиной проникновения в сущностные свойства адыгства, знаменует настоящий прорыв в этом направлении. Подчеркивается, что адыгcтво - система исторически сложившихся духовно-нравственных моделей мышления и поведения, что эта система сопоставима с мировоззрением, образом или стилем жизни этнического социума. Выделяется и перечень важнейших социальных функций адыгства: коммуникативная, идентификационная, идеологическая, аксиологическая, воспитательная, мировоззренческая, когнитивная (Ханаху 1997: 50-51).

        Другие, в том числе и новейшие, исследования нравственной культуры адыгов, выполненные в рамках этнографии, педагогики, культурологии, являются в этом смысле только шагом назад (См. напр.: Мафедзев 1991; Загазёжев 1996; Гутов 1997). Термин "адыгcтво" в этих работах даже не упоминается, словно это ничтожно малая величина, которой можно пренебречь.

        Впрочем, "невнимание" к проблеме адыгства обусловлено и некоторыми, можно сказать, объективными причинами.

        Прежде всего дает о себе знать инерция известных идеологических установок прошлого, когда концентрация внимания на таких ценностях не одобрялась, даже преследовалась. Но самым главным препятствием является, конечно, сложность самого понятия "адыгагъэ". Это тонкая материя, трудно поддающаяся описанию, определению, анализу. Показательно, что если слово "адыгагъэ" и упоминается в той или иной работе, то обычно лишь вскользь, наряду с такими добродетелями, как почтительность, гостеприимство, человечность, а подчас как синоним адыгского этикета (Мамхегова 1993: 7). Иногда адыгство относят к числу структурных единиц адыгэ хабзэ, что также не соответствует действительности (Мафедзев 1997: 47). Искания этих авторов очень любопытны еще и в том смысле, что обычно их труды посвящены предмету, который так и не нашел рационального объяснения. Все это в немалой степени способствует созданию своего рода мифа об адыгстве, как о явлении эфемерном, мистическом, не поддающемся анализу, описанию, определению.

        На самом деле она довольно проста: использование термина адыгэ хабзэ в двух существенно отличающихся значениях является следствием, издержкой - своего рода последействием - синкретизма традиционной соционормативной культуры. Адыгэ хабзэ - морально-правовой кодекс, то есть общественный институт, в котором соединены в одно целое моральные (прежде всего этикетные) и юридические правила и установления. При этом основополагающее значение имеет тот, для нас совершенно очевидный, факт, что идеологической базой синтеза или организационного единства обычного права и этикета является традиционная этика - адыгагъэ. Адыгcтво придает нормам адыгэ хабзэ характер целерациональных программ и моделей социального действия, подчиняющихся единому, синергитическому в основе своей замыслу и плану.

        Это означает, что в адыгэ хабзэ нет и по определению не может быть норм, не подконтрольных адыгской этике, противоречащих ее принципам и идеалам. Наконец, из этого следует другой очень важный вывод: не обращаясь к природе адыгагъэ, невозможно понять и во всей полноте представить специфику адыгэ хабзэ. К сожалению, в таком плане вопрос о традиционной соционормативной культуре адыгов никогда не ставился. Поэтому так поверхностны и чаще всего противоречивы и неубедительны суждения о таких понятиях, как "адыгэ хабзэ", "уэркъ хабзэ", "адыгагъэ".

^ 1.2. Этнический кризис и габитус адыгства

         Отсутствие теории адыгства имеет другие, еще более масштабные негативные следствия: заметно снизилось качество восприятия и оценки адыгской культуры в целом. В трудах наших ученых (философов, социологов, литературоведов, языковедов, фольклористов) она предстает как набор плохо организованных и неупорядоченных элементов, без этических ориентиров и опор, составляющих ее смысловую доминанту, без "зашифрованных" в адыгстве системных связей и отношений. Вне поля зрения оказались, помимо адыгства, такие тесно с ним связанные базовые ценности, как готовность действовать в интересах другого - хьэтыр, эмпатия - гущIэгъу, благодеяние - псапэ, способность или искусство понимания - зэхэщIыкI, искусство находиться среди людей - цIыху хэтыкIэ, чувство меры - мардэ, этический иммунитет личности - цIыхум и нэмыс, этический страх - шынэ-укIытэ и др. Преобладает, одним словом, умозрительный подход.

         Однако и попытки преодолеть его, обращаясь к новым теориям, понятиям, не спасают положения, если нет достаточно глубокого анализа повседневной практики этического мышления и поведения. Чаще всего это только отдаляет от нас живую картину адыгской действительности.

         Мне видится во всем этом непростительно беспечное и расточительное отношение к ценностям культуры. Игнорирование роли адыгства в динамике социальной жизни, в формировании базовой личности общества равносильно игнорированию роли конфуцианства в китайской или буддизма в индийской культурах.

         Угрожающие формы и масштабы приобретает в этих условиях профанация духовного наследия. Адыгская Культура, в том виде, как она официально преподносится, реализуется, транслируется и в малой степени не отвечает мощной заявке, которую сделала в свое время культура феодальной Черкесии. Во всем: в характере поселений и жилищ, в одежде и в поведении, в музыке и танцах, в поэзии и прозе - признаки упадка. И, пожалуй, в первую очередь - это упадок вкуса. Адыгская, и прежде всего кабардинская, культура утратила свойственную ей красоту и гармонию, величавую сдержанность и законченность. Насколько велика традиционно значимость адыгства в этической рационализации мира и в конструировании социальной реальности, настолько велики и губительны следствия его вытеснения на периферию духовной жизни. Без всякого преувеличения это гуманитарная катастрофа, на что все чаще и чаще, и вполне справедливо, обращают внимание некоторые исследователи (Болотоков 1995; Унежев 1997). "Самая страшная опасность для любой нации, - пишет В. X. Болотоков, - таится в уничтожении генофонда и национального духа, когда народ, отказываясь от сознательного национального мышления, предпочитает погрузиться в океан бессознательного, стать огромной толпой, развращенным и разложившимся сбродом" (Болотоков 1995: 111).

         Налицо, иначе говоря, основательное расстройство преемственности социальных практик, кризис социальной, и прежде всего этнической идентичности. В вопросе о том, как трактовать, осваивать, развивать культурные традиции, нет необходимой ясности, твердо установленной позиции, что сводит к минимуму эффективность нравственного воспитания и образования. И это неудивительно: в ту нишу сознания (дискурсивного и практического), которую традиционно занимает адыгство, вторгается и постепенно разрастается, оттесняя этику, пустое пространство морального невежества, негативизма, апатии.

         В итоге теряют смысл и дискредитируются многие культурные инициативы и конструктивные идеи. На наших глазах меняются к худшему представления о нравственном, эстетическом качестве и гигиене повседневного мышления, общения, поведения. Адыгcкий социум не ощущает в полной мере своего активного и зримого присутствия в мире, в его действиях нет, как прежде, спокойной уверенности, стремления и готовности выявить себя в облагороженной форме. Изменился к худшему даже внешний облик адыгов, утрачена, предана забвению традиционная "культура себя", согласно которой устанавливалось, как и в соответствии с какими критериями человек должен заботиться о себе, "строить", "конструировать" свой внутренний мир, свою внешность и поведение - свою публичную идентичность. Распущенность и самопопустительство - неизбежные следствия самой тенденций упадка и дискредитации культуры.

         Я связываю все это с системным, и в том числе этническим, кризисом, в котором находится адыгcкое общество. Этнический кризис, как я его представляю,- состояние социума, при котором существенно меняются, приходят в упадок или резко снижают свою действенную силу его этновоспроизводящие признаки и механизмы: язык, культура, психология, национальная государственность, территория, этнонимические обозначения и т.д. Иссякают, иначе говоря, ресурсы: воспроизводства этнической системы, ослабевает контроль за соответствием сознания и социальных практик основным параметрам социальной идентичности. Плохо воспроизводится в этих условиях базовая личность общества.

         Этнический кризис, как явствует из вышеизложенного, знаменует определенный рубеж в биографии, в историческом развитии народа, когда осуществляется эволюционный выбор - между прежней и новой идентичностью, а порой - между бытием и небытием, жизнью и гибелью этноса. Но это не единовременный акт, а процесс, который длится иногда десятилетия, даже столетия. Он имеет свои стадии (стадии кризиса), свои спады и подъемы и является в этом смысле определенной эпохой в истории народа.

         Таким, весьма напряженным и драматичным, периодом стали в истории адыгского народа последние три столетия. Это период стагнации, разрушения и затем медленного угасания адыгской цивилизации, связанный, - конечно, не во всем, но во многом, - с началом и эскалацией, ходом и последствиями русско-кавказской войны. В числе основных звеньев кризиса, четко обозначившихся к настоящему времени, я выделяю особо:
         1) геодемографический кризис; 
         2) кризис национальной государственности; 
         3) этнонимический кризис; 
         4) кризис языка; 
         5) кризис культуры и базовой личности (См. об этом: Бгажноков 1999).

         Однако и в таких весьма неблагоприятных условиях адыгская этика выполняет - по инерции, главным образом - возложенные на нее регулятивные функции. Это, говоря иначе, система принципов и навыков структурирования социального пространства и организации деятельности, получившая название габитуса (от лат. habitus - состояние, свойство, расположение, характер) (См. об этом: Bourdieu 1990: 53). Габитус адыгства приспособлен объективно к достижению определённых результатов, но иногда без видимой сознательной нацеленности на эти результаты. С другой стороны, перед нами такое измерение бытия социума, в котором границы настоящего раздвинуты настолько, что вмещают в себя прошлое и будущее. Адыгская этика - не столько часть истории народа, сколько постоянно действующий механизм преобразования прошедшего и будущего в настоящее. Предрасполагая к правильному, удачному - сообразующемуся с наличной ситуацией и с опытом прошлого - переходу из одних состояний в другие, она помогает справляться с непредвиденными, постоянно меняющимися жизненными ситуациями и проблемами.

         Габитус адыгства - неотъемлемая часть основной (базовой) личности адыгского общества. В массе черкесского населения трудно найти человека, не признающего этику высшей культурной ценностью, не сознающего свою к ней причастность. Как самое тяжкое обвинение или обидный упрек воспринимается фраза: Адыгагъэ пхэлъкъым - "Нет в тебе адыгства". Известны структурные единицы, принципы, - механизмы адыгской этики. Таких механизмов, дополняющих и усиливающих друг друга, очень много, но наибольшее значение приобретает человечность - цIыхугъэ. Вслед за человечностью выделяются: почтительность - нэмыс, разумность - акъыл, мужество - лIыгъэ, честь - напэ. На почве этих Ценностей и возникает адыгство, как внутренне согласованная система принципов культурной самоорганизации личности и общества.

         Не получив научного обоснования и представления, оставаясь практически нелегитимным институтом, адыгство существует реально - в многообразии морально-этических понятий и категорий, в логике моральных суждений и оценок, используемых в практике повседневной жизни. Это виртуальная и вместе с тем ультимативная реальность, предопределяющая тенденцию и формы развертывания актуальной реальности. Адыгство служит мерилом духовно-нравственного качества жизни, смысла и назначения бытия человека в мире.

         Это не снимает ответственности за изучение внутреннего устройства адыгской этики, за ее объективацию, сигнификацию, легитимизацию. Ослабленное этническим кризисом адыгское общество не воспроизводит в полном объеме габитус адыгства, что нарушает преемственность социальных практик, негативно сказывается на всех сферах деятельности. Нельзя полагаться на стихийное, не сопровождающееся стратегическим расчетом действие заключенных в этике механизмов духовного производства. Необходимо выработать систему долгосрочных мер осмысленного и целенаправленного использования ресурсов адыгской этики. Этому, как было сказано, должно предшествовать научное исследование ее специфических свойств и возможностей. Нужно показать в деталях, как именно устроен механизм адыгства и как действует он в типовых социальных условиях.

         Актуальность этой задачи еще и в том, что адыгский этнический социум находится в состояние неустойчивого равновесия и неопределенности: когда трудно предсказать, что ожидает его в будущем, какие пути развития будут избраны. В такие периоды, называемые точкой бифуркаций (Пригожий 1985: 118), возникают некоторые параметры новых решений, в том числе и сознательно инициированных. Я уверен, что наилучшие условия создает для этого экспериментальный диалог с природой и обществом, основанный на гуманистических принципах адыгской этики. Необходимо познать и освоить адыгство как главный и незаменимый ресурс и механизм культуры мира, как систему универсальных и невероятно эффективных возможностей социального становления и развития.
^ 1.3. Материал, методика и методология исследования адыгской этики

         Адыгство - специфичная этическая система, обслуживающая внутренние и внешние связи и отношения отдельного этноса, являющаяся в этом смысле частным проявлением общей теории морали. Поэтому настоящее исследование является прежде всего этико-эмпирическим, опирается на конкретные факты, отношения и проявления моральной жизни адыгов. Они фиксированы в общепринятых заповедях и кодексах, в этических понятиях и категориях, в поступках и в поведении людей. Сюда же следует отнести различного рода нравственные оценки, суждения, рассказы, притчи и т.д. Все это своего рода артефакты или материальные выражения нравственной жизни адыгов, в то время как мораль сама по себе нематериальна и непосредственно не наблюдаема (См. об этом: Петропавловский 1982). В чистом виде явления морали представлены только в качестве данностей сознания, ментальных образов. В ходе настоящего исследования я буду называть их этическими образами, а также этическими значениями, смыслами, установками.

        Такая постановка вопроса позволяет сформулировать главную Задачу этико-эмпирических исследований. Она состоит в том, чтобы на основе имеющегося фактического материала выявить внутреннюю логику и внутреннее - этическое значение моральных заповедей, кодексов, понятий, рассказов, суждений, а также конкретных событий, действий, поступков. Из них, как мы увидим, и складывается общая картина адыгской этики.

        Вообще же здесь нужно учитывать и процессы определенного взаимодействия между означающим и означаемым. Поэтому, с одной стороны, я пытался проследить семантические операции, через которые слово или высказывание, поступок или событие прокладывают себе путь к тому или иному этическому значению или смыслу (метод В. Гумбольдта, Л. Витгенштейна), а с другой - не менее важный процесс трансформации еще не оформленных образов в мысль и далее - в символ, термин, поступок, моральное суждение (метод К. Юнга, О. Фрейденберг). Применялся вместе с тем структурно-функциональный, факторный анализ ключевых моральных терминов и суждений" позволяющий установить наличие глубинных связей между различными компонентами этической системы.

        Очевидно, что такие подходы отвечают традициям метаэтики. На первый план выдвигается здесь экзегетика, то есть обоснование и внутренняя логика моральных систем и субсистем, принципов и свойств норм и суждений, действий и ситуаций (См.: Wellman 1968; Osterberg 1988; Фритцханд 1976).

        Этим задачам был подчинен анализ общеадыгской и рыцарской этики, традиционного морально-правового кодекса, рыцарско-дворянского этикета.

        Специально выделялись и рассматривались всевозможные этические принципы, категории, установки: человечность - цIыхугъэ почтительность - нэмыс, разум - акъыл, мужество - лIыгъэ, честь - напэ, нравственное внимание - гулъытэ, нравственная память - гукъэкI, благодеяние - псапэ, благодарность - фIыщIэ, стыд - укIытэ и др. Важно было показать, что эти и многие другие моральные ценности и ориентиры организованы в иерархические структуры, что их значение зависит во многом от функций, выполняемых в составе целого - в системе адыгства. Поэтому для наиболее полного и всестороннего анализа основных категорий адыгской этики активно привлекались социально признанные предикаты данных категорий: связанные с ними типичные высказывания, оценки, разъяснения. Такой материал был получен нами в большом количестве и в ходе полевых исследований языка морали, и в процессе анализа литературных источников.

        В первую очередь это различные типы моральных суждений: нормативные, оценивающие, описывающие, побудительные. Часть из них закрепилась в языке в виде клише, афоризмов, пословиц, ср.: Псэр emu напэр къащтэ - "Отдай жизнь и возьми честь"; Нэмысыншэр насыпыншэщ - "Лишенный почтительности лишен счастья"; Зэманым декIур лIыфIщ - "Идущий в ногу со временем - благородный муж"; Адыгагъэр цIыхугъэщ - "Адыгство суть человечность". Суждения о том, какие действия являются моральными, дополнялись в данном случае указаниями на нравственную, социальную значимость определенных мотивов, побуждений, привычек, черт характера. Многие специалисты совершенно справедливо считают такую процедуру необходимым условием наиболее полной и адекватной характеристики этических систем (См. напр.: Francena 1963: 8-10). Большую и разнообразную этическую информацию несут устойчивые запреты и отрицания определенных действий, привычек, черт характера: Губжь къыспкъырошасэ жыпIэу Iуэху йомыхьэжъэ - "Охваченный гневом к делу не приступай"; ИбгъэкIыжа фыз умыуб - "Жену, с которой развелся, не хули". К ним примыкают понятия и суждения, отображающие формы и признаки девиантного (отклоняющегося) поведения, на фоне которых господствующие представления о морали и моральности становятся особенно отчетливыми. Я имею в виду негативный фон, который создают проявления "нечеловечности" - цIыхугъэншагъэ, "непочтительности" - нэмысыншагъэ, "неразумности" - акъылыншагъэ и т. д.

        Системный анализ языка морали не исключает семиотического истолкования деятельности, основанной на нормах и ценностях - с акцентом на организующей, регулирующей функции этой деятельности (См.: Morris 1971; Loeser 1966; Ивин 1970; Целикова 1974; Коновалова 1975). В частности, выделенные Ч. Моррисом прагматические значения знаковой деятельности (информативное, ценностное, побудительное, систематизирующее), можно считать одновременно формами морального суждения или общения (Morris 1971: 212). В русле семиотических способов организации опыта выдержаны также характерные для языка морали противопоставления типа: добро - зло, мужество - трусость, благодарность - неблагодарность.

        Безусловно, структуры языка морали являются главными источниками сведений о внутреннем устройстве и режимах работы этнических систем. Но следом возникает еще один очень важный вопрос. Как именно соотносятся эти структуры с реальным человеком, какое место занимают они в индивидуальном и общественном сознании, в общем настрое масс? Ведь в этом взаимодействии проверяется социальное качество моральных систем, способность выполнять возложенные на них регулятивные функции в различных, в том числе и кризисных, ситуациях. С другой стороны, и в еще большей степени здесь дают о себе знать человеческие качества, которые являются предметом психологического изучения. Словом, нужны еще несколько иные исследовательские подходы, выходящие за рамки традиционной моральной философии. Я счел возможным объединить их под общим названием "этическая антропология".
^ 1.4. Адыгство в свете принципов этической антропологии

        Этические значения возникают в ходе взаимодействия логических и конкретно-психологических значений. К примеру, тот факт, что одно и то же суждение может быть истинным с логической точки зрения и ложным - с моральной, невозможно объяснить, игнорируя его психологическую, культурно-антропологическую подоплеку. Поучителен диалог правителя Егуна с Конфуцием. Егун сказал: "У нас есть прямой человек. Когда его отец украл барана, сын выступил свидетелем против отца". На что Конфуций ответил: "Прямые люди у нас отличаются от ваших. Отцы скрывают ошибки сыновей, а сыновья покрывают ошибки отцов, в этом и состоит прямота" (Лунь той 1972: 163).

        Существует, иначе говоря, относительно самостоятельная сфера морального мышления, поведения, развития, которую необходимо рассматривать с позиций психологии и культурной антропологии (См. об этом: Piagetl977; Kohlberg 1984; Furer-Heimendorf 1979; Артёмова 1987). В то же время весьма продуктивен комплексный подход, когда ставится задача выявить некоторые закономерности взаимодействия логических, психологических и социологических Параметров морали (Кгоу 1976; Montague 1992; Першиц 1979; Семенов 1997). Соотношение этих параметров подвержено изменениям. К примеру, ситуация современного адыгского общества отличается большими расхождениями между логикой адыгства и его реальным психологическим и социокультурным содержанием.

        Я обнаружил, кроме того, что координаты и специфические свойства адыгства выявляются и уточняются при рассмотрении их в системе других универсальных ценностей, таких, как "человек", "Бог", "дело", "поступок", "время", пространство", "прошлое", "будущее" и т. д. Все они имеют определенное этическое значение и в этом качестве включаются в процессы рационализации действительности, дополняя характерную для адыгов этическую картину мира. Заметим в данной связи, что отчасти и ipso facto настоящая книга является исследованием адыгского этоса - духовно-нравственной атмосферы общества. Принципы такого, по преимуществу социологического, подхода к интерпретации духовного мира адыгов были заложены еще в первой половине XVIII века Жабаги Казаноко (См. об этом: Бгажноков 1987). В современной науке особенно четко общесоциологические проблемы этики поставлены в работах М. Оссовской. Подчеркивается, что любое состояние общества может быть названо этосом, если оно рассматривается под углом зрения наиболее значимых моральных ценностей (Ossowska 1963: 177-178).

        Идея этоса перекликается во многом с концепцией базовой, или основной, личности, выдвинутой А. Кардинером и Р. Линтоном (Kardiner, Linton 1939; Kardiner 1945; Linton 1952). Согласно этой концепции основные ценности, нормы, идеалы усваиваются личностью в ходе первичной социализации, формируя базовую для данного общества или народа структуру личности. В свою очередь, особенности базовой личности определяют во многом состояние, параметры и перспективы развития общества. Таким образом, с известной долей осторожности можно утверждать: какова базовая личность, таков и этос. Или: каков этос, такова и базовая личность.

        Адыгский социум в этом отношении особенно показателен. Во-первых, четко выделяется первичная социализация - гъасэпэтхыдэ, в ходе которой закрепляются основные ценности и формируется основная личность с характерной для нее нравственно ориентированной ментальностью: адыгэ хъэлщэн - "адыгский характер", "адыгский нрав". Во-вторых, вводятся обозначения базовой личности: адыгэлI - "адыгский мужчина", адыгэ бзылъхугъэ - "адыгская женщина", адыгэ щыпкъэ - "истинный адыг" и др. В-третьих, постоянно подчеркивается, .что это хранители, носители, трансляторы адыгства, что в их руках развитие и судьба этноса. Проблема человека морального - homo moralis выдвигается здесь на первый план.

        Все эта свидетельствует об организационном единстве базовой личности и ее социального окружения, о том, что "действия человека в мире являются не чем иным, как действием мира и посредством мира, к которому человек относится как интегральный конституент" (Dewey, Bentley 1949: 228). Отсюда ставшее в последние годы необычайно популярным в социологии понятие дуализма структур, акцентирующее внимание на том, что свойства агентов социального действия являются не только продуктами социальных структур, но и ресурсами для их построения. Общество, согласно этой концепции, является одновременно и условием, и постоянно воспроизводимым результатом человеческой деятельности (Bhaskar 1986: 123). О том же, как известно, писал в свое время К. Маркс (Маркс, Энгельс 1969).

        Термин "этос" (от греч.: ethos) охватывает весь спектр привычек, настроений, интересов, желаний, присущих членам общества в тот или иной период времени. Сюда входят также факты, отношения, установки, которые несовместимы с моралью, даже разрушают ее: эгоизм, алчность, алкоголизм и т. п. В то же время именно мораль и морально-этические системы, подобные адыгству, являются организующим центром духовной атмосферы общества. Образующие этос модели мышления и поведения формируются, преломляясь через моральное сознание, под контролем общенациональных и общечеловеческих ценностей и предрасположений. Таким образом, этос - суть психология сознания в его отношении к моральному сознанию. Или отношение того, что есть в общественном и индивидуальном сознании к исторически сложившимся принципам этической рационализации мира. Это чрезвычайно богатое, динамичное, порой драматичное отношение. Показательно, что в адыгской культурной традиции оно передается с помощью терминов, содержащих слово "мир", ср.: цIыхум и дуней - "мир человека", лъэпкъым и дуней - "мир этноса (народа)" и т.д.

        Мир основной личности адыгского общества определяется во многом традиционной этикой. Будучи наиболее полным выражением духовного гения народа, адыгагъэ подчиняет себе весь спектр циркулирующих в обществе нравственных идей, понятий, категорий, выполняет роль своего рода аттрактора базовых ценностей и регулятивов. Общий негэнтропийный эффект достигается при этом за счет этической рационализации. Она осуществляется постоянно, каждодневно, поэтому все многообразие фактов и отношений действительности воспринимается в терминах таких категорий, как добро и зло, справедливость и несправедливость, человечность и нечеловечность... В итоге мир становится более близким, понятным, поддающимся разумному объяснению.

        Хочу подчеркнуть в данной связи, что этика является внутренним условием и способом бытия человека в мире. Поэтому невозможно представить изучение морально-этических понятий и представление без изучения человека - агента морального мышления и поведения.

        Принципиальное значение имеет разграничение первичной и вторичной этической рационализации. Первичная - осуществляется рутинно и отчасти спонтанно по мере столкновения с текущими изо дня - в день повторяющимися проблемами и реалиями человеческого существования. Это привычные формы обыденного, или повседневного, мышления, которые структурируют (конструируют) жизненное пространство, обеспечивая преемственность социальных практик. А. Щутц, постоянно обращавший