Реферат: Генерал краснов. Монархическая трагедия. Блейз Честное слово генерала

ГЕНЕРАЛ КРАСНОВ. МОНАРХИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ.


Блейз

Честное слово генерала.

Союз Верных Государю-Мученику Николаю II. Красноярский отдел.


I

Россия и в самом деле погибла, это не было только фигурой речи, столь популярной среди переживавших трагедию революции. Атаман Каледин был прав, произнося свои предсмертные слова.

2 марта 1917 года пала Российская Империя; сама Россия, потерявшая вместе с Царём лицо и душу, продержалась на монархическом запасе прочности 8 месяцев – такой срок потребовался для того, чтобы окончательно разорвать материальные и духовные связи Империи. Наступил Октябрь, на который демократы продолжают и ныне сваливать все грехи: Россия будто бы вставала на путь демократии, но большевики развалили Армию, проиграли Великую войну и начали тиранию. Но с первых дней революции демократия равнялась беззаконию, и в сентябре М.В.Алексеев уже считал состояние армии непоправимым. К октябрю не стало Русской Армии и надежд на победу; большевики захватили власть по причине того, что 8 месяцев демократического триумфа подготовили всё к их приходу. Свержение Монархии 2 марта 1917г. изменило ход всемирной Истории. 25 октября 1917г. – только второй из этапов нового будущего, вызванного осуществлением заговора против Императора Николая II.

Именно так видели происходившее свидетели эпохи, далёкие от личных выгод творцов мартовского переворота. Такими свидетелями можно назвать Детей русской эмиграции, чьи сочинения были собраны в одноимённый сборник.

Беликов Всеволод. «10 марта 1917 года под влиянием негодяев Император Николай II Александрович должен был отречься от престола в пользу своего брата Михаила Александровича, который, в свою очередь, также отказался».

Чумаков Иван. «Мирно протекали годы пятнадцатый и шестнадцатый [для школьника]… Одно удовольствие. Но вот настал коварный семнадцатый. Школы закрыты. Учители не желают “учить” – свобода… Интеллигенция с красными бантиками. “Конец царям”. Старики плачут: «Царя-батюшки нет». В станице появились ораторы, не умевшие говорить («Товарищи! Моя лично мнения такова, что ежели мы атамана смястим, а на место его поставим председателя, а его помощника замяним товарищем председателя, то это будет, так сказать, более социально»)».

Максимов С. «Весть об отречении Императора Николая II от престола в пользу своего брата Михаила Александровича пришла к нам на Дон раньше, чем пришёл манифест, подтвердивший эту печальную весть. Казаки приняли её без малейших признаков радости; приходилось утешать себя тем, что Михаил, может быть, вступив на престол, успокоит волнение, но уже смутно чувствовалось, что события пойдут дальше этого. Когда же Михаил отказался без Учредительного собрания вступить на престол, ясно стало, что началась революция».

Плахтиенко Н., из г. Бор Подольской губернии. «Всех созвали в актовый зал, где директор со слезами на глазах прочёл акты отречения от престола Государя Императора Николая II... Не буду описывать то тяжёлое впечатление, которое было произведено подобным фактом на всех учеников реального училища… Мне казалось, что нечего ждать впереди добра, нечего надеяться на светлое будущее нашей Родины… Те манифестации, митинги, потом разделение граждан Великой России на украинцев, литовцев, поляков и т.д. ничего хорошего не рисовали мне в будущем… Вместо спасения страны они стали грабить богатства её и увлекаться той или иной партией».

17 лет. «Я ещё был маленьким, когда пронеслась весть, что государь Николай Александрович отказался от престола. Весть эта тяжело запала мне в моё сердце. После этого начались бунты и разные беспорядки».

17 лет. «Я была тогда ещё совсем ребёнком, но когда мне сказали, что Государь отрёкся от престола, как-то больно застонала душа. Мы, дети, ещё тогда сделались уже взрослыми».

23 года. (24 мая 1924г.). «Душу солдат и простолюдинов старались развратить всеми способами, а главное, внедрить в душу, что нет Бога... больше всего виновата та аристократия, которая затеяла дворцовый переворот. Больше всего виновата Государственная дума, которая не смогла удержать чернь от тех беспорядков и безобразий, которые она выкидывала. Моё же личное мнение, что Николай Второй был хороший и добрый Император; но если бы и был плохой, то всё-таки да был порядок, а при хорошем правительстве народном стал беспорядок. <...> С удовольствием вспоминалось дореволюционное время».

И таких признаний в сборнике очень много. Часть из них отражала другой облик того окружения, в котором присутствовали молодые очевидцы, например, «каждый чему-то радовался» в вагоне при известии об отречении – для кого-то оно было личной трагедией, а для кого-то путём к наживе. Главное что «началось всё с “Великой бескровной революции”», «было то, чего не могло быть раньше: продажа казённых вещей» в армии после революции, «тихо и спокойно жили мы, но вот настало 26 февраля, и всё рухнуло». Единодушие в этой оценке объединяло детей русских беженцев в самых разных странах: Турция, Болгария, Чехословакия, Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев. Главным считали уход Императора, а не приход большевиков, которые лишь следствие. Они говорили об одном, даже приводя разные даты, путаясь в стилях летоисчисления и называя дни от 26 февраля до 10 марта. Поэт Арсений Несмелов, выражая ту же правду, что и Дети русской эмиграции, обозначил это время обобщённо: В ЭТОТ ДЕНЬ.

«В этот день встревоженный сановник

К телефону часто подходил,

В этот день испуганно, неровно

Телефон к сановнику звонил.


В этот день, в его мятежном шуме,

Было много гнева и тоски,

В этот день маршировали к Думе

Первые восставшие полки!


В этот день машины броневые

Поползли по улицам пустым,

В этот день одни городовые

С чердаков вступились за режим:


В этот день страна себя ломала,

Не взглянув на то, что впереди,

В этот день царица прижимала

Руки к холодеющей груди.


В этот день в посольствах шифровали

Первой сводки беглые строки,

В этот день отменно ликовали

Явные и тайные враги.


В этот день… Довольно. Бога ради!

Знаем, знаем, – надломилась ось:

В этот день в отпавшем Петрограде

Мощного героя не нашлось.


Этот день возник, кроваво вспенен,

Этим днём начался русский гон, –

В этот день садился где-то Ленин

В свой запломбированный вагон.


Вопрошает совесть, как священник,

Обличает Мученика тень…

Неужели, Боже, нет прощенья

Нам за этот сумасшедший день!»


Именно так. В тот условный день определилось всё, чему суждено было произойти: разлом Российской Империи, зелёный свет Владимиру Ленину, который незадолго до мартовского переворота успел сказать, что его поколение проиграло сражение против Монархии. Заговор против Императора добился своего и заодно осуществил за большевиков первую часть их плана коммунизации России. В помощь осуществлению следующей части был послан тот самый запломбированный вагон с большевиками и бундовцами. Ещё один еврей, Лев Троцкий, прибыл в Петроград спустя месяц после Ленина, 5 мая. Если Ленина спонсировали немцы, то Троцкого американцы. Они вытащили его из Испании в Нью-Йорк, предоставили американский паспорт и 10000 долларов на дорогу домой после мартовского переворота. Сталин и Каменев прибывают в Петроград быстрее, 12 марта.

Так некоторое время ушло на то, чтобы большевики собрались и сорганизовались. Последовало выступление 4 июня, когда они могли захватить власть, если бы вместо демонстраций и манифестаций осуществили переворот и отправили долой 10 министров-капиталистов. Тогда переворот они справедливо считали преждевременным. 5 числа подошло подкрепление и были опубликованы данные о том, что большевики работают на немецкие средства. В результате большевики потеряли особняк Кшесинской – резиденцию ЦК, юнкера разгромили типографию «Правды», Каменев, Луначарский и Троцкий были арестованы. Ленин и Зиновьев избегли ареста. Совдепу стоило сильных переживаний провести резолюцию о необходимости вооружённого подавления восстания. В эмиграции И.Г.Церетели просветил Р.Б.Гуля: «Ведь в Совете многие еще считали большевиков товарищами, пусть “заблуждающимися”, но товарищами. И вот когда мы (небольшое число членов Совета) убедили принять эту резолюцию, Либер тоже выступил за эту резолюцию, но после с ним произошла истерика, настоящий истерический припадок, он рыдал, как ребенок, говоря, что никогда не мог себе представить, чтоб ему, социалисту, пришлось вооруженной силой подавлять выступление своих же товарищей-социалистов и рабочих...». При Сталине Либер, то бишь меньшевик М.И.Гольдман, будет сослан в Сибирь, а потом и расстрелян. Историк Г.Вернадский всерьёз пишет, что вначале Ленин и Зиновьев прятались на чердаке, потом в стоге сена – в позже прославленном Разливе. Оттуда перебрались в Выборг. В честь победы над Корниловым большевикам дали амнистию, но Ленин пока остаётся в Выборге, разрабатывает планы восстания и программу, с которой будут выступать Советы, получив согласно лозунгу всю власть. Призвав начать захват власти как можно скорее, Ильич переезжает ближе к Петрограду, 10 октября участвует в заседании ЦК, который одобряет ленинский план восстания. 24 октября он в Смольном: «Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно» [68]. Кроме него, исключительную роль в октябрьском перевороте сыграл Троцкий. После многих расхождений и разногласий, безоговорочная поддержка Ленина исправила отношение к нему “вождя мирового пролетариата”: заведомая ложь помогла Бронштейну завоевать доверие Ульянова. «Кто говорит, что тов. Ленин может быть немецким агентом, тот – негодяй», – защищал Троцкий “честное имя” Ильича. Г.Орджоникидзе в июле заявил на большевицком съезде, что преследованием Ленина создают второе дело Бейлиса [50]. Временное правительство тогда не имело всех необходимых доказательств предъявленных обвинений, но не ошиблось. Ничего удивительного: иностранный источник финансирования имели все демократические партии, сражавшиеся с Самодержавием Николая II.

По личному признанию Сталина в «Правде» ноября 1918: «Вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством председателя Петроградского совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего т. Троцкому» [70]. Однако член ВРК Садовский утверждал, что прежде всего переходом гарнизона партия обязана генералу Черемисову, который требовал, чтобы гарнизон отправился на Северный фронт защищать Петроград от немцев. Выяснение, кем был Черемисов и какую роль он в действительности играл в этой октябрьской истории, приводит к неожиданным открытиям и выводам.

По воспоминаниям Краснова, подполковник Попов ещё до нового переворота говорил ему, что Черемисов заодно с большевиками. Но мог ли Попов сказать такое, знай он приказ о выводе петроградских войск на фронт? И назвал бы тогда ужаснейшим (!) генерала Черемисова гетман Скоропадский? Поведение Черемисова на Псковском совещании боевых советов всех армий Северного фронта было крайне антибольшевицким и антиреволюционным. Черемисов посягнул на право петроградского гарнизона, завоёванное февральским бунтом: Временное правительство объявило, что гарнизон не подлежит отправке на фронт, он должен оставаться в столице и защищать завоевания революции.

^ Слова подполковника Попова объясняются только левой репутацией, приобретённой Черемисовым.

Деникин звал его наравне с М.Д.Бонч-Бруевичем отъявленным демагогом и сообщал, будто в начале октября Черемисов финансировал откровенно большевицкую газету «Наш Путь», а в интервью хвалился: «У нас свобода печати». Однако в мемуарах Войтинского, напротив, комиссар фронта защищал свободу печати псковской большевицкой газеты от Черемисова, недовольного оскорблениями союзников. Выпады против Антанты Черемисов считал важнее выпадов против себя и Керенского! Когда Войтинский показал Черемисову вырезку из гельсингфорской газеты с обещанием повесить Войтинского, Черемисов повторил: «Когда ругают ваших союзников, вы должны закрыть газету», но Войтинский продолжил убеждать генерала, что это невозможно [13]. Отсюда следует, что Деникин, начитавшись вздора у Бурцева, дважды сел в лужу с клеветой на Черемисова, ругаемого большевицкой газетой за месяц до переворота.

С Черемисовым как со своим конкурентом конфликтовал Корнилов со дня назначения главковерхом. Незадолго до мятежа Корнилов пожаловался Савинкову, что Керенский за его спиной вёл «разговоры с Черемисовым и хотел назначить его верховным» (позднее Керенский отрицал слова Корнилова). Черемисов, отвергавший программу Корнилова, считался любимцем и фаворитом Петроградского Совета и революционной демократии. Барановский говорил Филоненко, что «генерал Черемисов по своим взглядам ближе подходит к Керенскому, чем генерал Корнилов» [45]. Станкевич пишет о Черемисове: он «всегда слыл левым генералом» [65]. После мятежа Корнилова Черемисова предлагали Керенскому в начальники штаба ген. Алексеев и заместитель министра-председателя Коновалов [44].

Если Краснов и Попов из-за левой репутации Черемисова уверовали, будто он заодно с большевиками, то Керенский воспользовался ею, создавая в интересах самооправдания целую историческую легенду о Черемисове. Стойкость этой легенды напоминает легенду о Распутине, поскольку, как и Распутин, Черемисов стал очень удобной дымовой завесой, за которой каждый мог спрятать свои ошибки и неудачи, бездействие и бессилие. Из-за неприлично левой репутации генерала Черемисова никто не стал заступаться за него, никто не выяснял действительных событий, настолько удобна была предложенная легенда. На примере Г.Е.Распутина мы разбирали, как исторические легенды создаются, подхватываются и распространяются. Как все стали шарахаться от Распутина после злонамеренной пропагандистской кампании, нацеленной на Династию, так и от революционного карьериста В.А.Черемисова поспешил оттащить М.В.Алексеева А.И.Деникин, чтобы Алексеев об Черемисова не “запачкался”.

Созданная Керенским легенда заключается в обвинении Черемисова в саботаже посылки войск с фронта против большевиков. Керенский неоднократно “вспоминал”, как отдавал распоряжения о срочном вызове войск с Северного фронта в Петроград, что первые эшелоны должны были прибыть 24 октября, то есть, до восстания, но злодей Черемисов блокировал все приказы Керенского и штаба Петроградского военного округа.

– Керенский лгал, но очень долго все ему верили, пока Керенского не разоблачил Сергей Мельгунов в книге «Как большевики захватили власть» (Париж, 1953). На основании опубликованных телеграмм и других документов, Мельгунов объявил, что никаких распоряжений о вызове войск Керенским и Временным правительством до 25 октября сделано не было. Исключение составил лишь 3-й самокатный батальон. 24 октября о нём стало известно ВРК, и навстречу самокатчикам был послан Орджоникидзе на автомобиле. 25 октября в 70 верстах от Петрограда на станции Передольская Орджоникидзе провёл с самокатчиками митинг с вынесением большевицких резолюций о помощи рабочим в защите завоеваний революции и вернулся с батальоном в Смольный [50, с.176-177].

Из всех поступков главкома выясняется несостоятельность обвинений по адресу Черемисова. В амплуа историка Виктор Чернов показал себя неразборчивым во множестве вопросов, он без критики передал легенду о том, что Черемисов «не ударил палец о палец, чтобы спасти беспомощное правительство Керенского». Минуя реальные обстоятельства октября, в которых устроенная Черемисовым распальцовка не помогла правительству, Чернов выставляет легенду следствием обиды Черемисова, который «полностью принял революцию», прославился по главе 12-го корпуса под Галичем как «новая военная звезда» и претендовал на место Корнилова. По мнению Филоненко и Чернова, Черемисов более чем Корнилов по убеждениям и способностям подходил для главковерха, но Керенский остановил выбор на Корнилове и отнял у Черемисова не только армию, но даже командование корпусом [В.М.Чернов «Великая русская революция» М.: Центрполиграф, 2007, с.315]. Полезно учесть приведённое соображение для понимания, что лояльность к Керенскому не доставляла главкому Черемисову особых удовольствий. В их октябрьских отношениях можно было ожидать натянутости и обоюдной подозрительности. Если на Черемисова эти обстоятельства мало повлияли, то на Керенском – завидном неврастенике и параноике – не могли не сказаться.

Мельгунов оставляет без внимания обратную инициативу Черемисова по высылке войск из Петрограда на фронт, рассматривая отношения правительства и Черемисова в ключе московских «Русских Ведомостей»: 12 октября «на совещании правительства с представителями Верховного штаба (Керенский, Коновалов, Верховский, Духонин и Черемисов) выяснилось, что спокойствие в Петрограде может быть вполне обеспечено». В ночь 22 октября Керенский телеграфировал Духонину, что всё организовано, он не опасается волнений и восстаний, находит нужным усилить не свою охрану, а Корнилова в Быхове [6, Т.7, с.281-285].

В подтверждение того, как успешно распространялась легенда Керенского, привожу не известные Мельгунову мемуары Войтинского (не опубликованные при жизни обоих). В них Войтинский тщился убедить, что Черемисов – плывущий по течению популист и карьерист, забывший о долге. Такая характеристика совершенно противоречит октябрьской инициативе Черемисова по выводу петроградского гарнизона на фронт. Напротив, её объясняет подчёркиваемая Мельгуновым и Войтинским стойкая антинемецкая позиция Главкосева. Поэтому Войтинский отбирает эту инициативу у Черемисова и приписывает Военному министерству, сделав себя её проводником! Мошенничество Войтинского обнаруживается по его описанию поведения Черемисова на совещании 17 октября: «Говорил он с явной неохотой, вяло, подчеркивая своими манерами, что его, мол, совершенно не интересует, прибудут ли на фронт петроградские полки или нет, и он не знает, зачем втягивают его в это дело. Но, отвечая на мои вопросы, он подтвердил, что фронту необходимы подкрепления»!

Мы-то знаем – Черемисову не было всё по барабану. Именно Черемисов грозил в Пскове, что «не допускает никаких колебаний в выполнении этого приказа», именно Черемисов ездил в Петроград предупреждать об опасности наступления немцев. У Войтинского мы узнаём, как Черемисов относился к союзникам и немцам, как убеждал представителей армии, что надо «очень хорошо воевать» [13]. Из телеграммы Духонина Керенскому в ночь 22 октября, узнаём, что Черемисов участвовал в составлении способствующей отбору лучших офицеров инструкции для аттестации на командные должности. Черемисов передавал инструкцию командующим армиями. Духонин был против комитетских аттестаций начальствующих лиц, зато Войтинский передавал эту инструкцию комиссарам армий и желал её распространения на всех фронтах. Такого единомыслия как с Войтинским, Черемисов не имел ни с Духониным, ни со Станкевичем [6, Т.7].

Из телеграмм 28 октября известно, что Черемисов считал «настоящим противником» «немцев берлинских», т.к. большевики (их Черемисов считал петроградскими немцами!) «захватили в свои руки власть, но осуществить её не могут» [44]. Будучи твёрдым сторонником продолжения войны с Германией, главнокомандующий Черемисов добивался вывода гарнизона на фронт. Комиссар Войтинский помогал ему.

После разоблачения самодельного фокуса с подменой инициативы можно перейти к легенде Керенского. В 1920-х годах, прочтя множество мемуаров, Войтинский “вспоминает”, что был приказ немедленно послать в столицу надёжные войска, и вечером 23 октября Черемисов попросил Войтинского приехать к нему, показал этот приказ и прокомментировал, смеясь:

«– Они там совершенно рехнулись… “Надёжные войска”! Откуда возьму я им “надёжные войска”?».

– Это приказ, надо выполнять, – будто бы ответил Войтинский.

Черемисов:

« – Меня этот приказ не касается. Это – политика. Если вы полагаете, что приказ может быть выполнен – сами и выполняйте его».

Войтинский якобы взялся выполнять, стал названивать комитетам: комитету 12-й армии, 1-й армии, говорил с генералом Болдыревым, командующим 5-й армией. «Переговоры продолжались всю ночь, но не привели ни к чему» [13].

Предыдущий фокус показал, что Войтинский не просто был загипнотизирован легендой о Черемисове, но сознательно эксплуатировал её в личных целях. Поэтому можно подумать, что и здесь Войтинский не запутался в датах, а надуманно подставил Черемисова, вознося себя.

На самом деле 23 октября Черемисов был срочно вызван в столицу вместе с Войтинским для обсуждения конфликта между штабом округа и Петросоветом. Газета «День» нашла в тот день Войтинского очень оптимистичным [44]. Вечернему телеграммному приказу о надёжных войсках в тот день неоткуда взяться. Мельгунов не раскрывает сути упомянутого конфликта, т.к. инициатива Черемисова выпадает из его поля зрения. Конфликт был всё по тому же вопросу о выводе гарнизона и обороне Петрограда [13]. На совещании с участием чинов штаба Округа и заменившего Верховского ген. Маниковского, Черемисов вновь настаивал на выводе гарнизона на фронт [24, с.299]. Но теперь, в отпор требованиям Черемисова, с 21 октября по постановлению всех ротных и полковых комитетов петроградского гарнизона единственной властью над ним был признан только Совет рабочих и солдатских депутатов с Троцким во главе. Соответственно, штаб Петроградского военного округа этой власти лишался и был этим очень недоволен. По словам Садовского, вокруг этого конфликта с ПВО и Ставкой Черемисова «организовалось всё движение в Октябре» [7].

Приказ об отправке на фронт частей гарнизона был разослан 9 октября, и в тот же вечер пленум Петроградского Совета решил создать Военно-революционный комитет. Петроградский ВРК, руководящий орган будущего переворота, был создан «для противодействия попыткам штаба Петроградского военного округа вывести войска из столицы» [28, с.169]. Троцкий в эмигрантской «Истории русской революции» считал: «Период переворота необходимо поэтому считать с 9 октября». Троцкий согласен с Садовским и в 1932г, и в брошюре 1918г. «Октябрьская революция»: «Конфликт в Петрограде развёртывался на вопросе о судьбе гарнизона», и в неопубликованной статье «Наши разногласия» (ноябрь 1924г.): «Керенский хотел вывести гарнизон; этого по традиции нельзя было сделать без солдатской секции Совета, штаб обратился в президиум солдатской секции, но там уж прочно сидели большевики, возник конфликт, который получил своё дальнейшее развитие, чреватое столь важными последствиями для октябрьского переворота» [Архив Троцкого, Т.1, с.127].

Садовский был не только членом ВРК, но и входил в пятёрку членов учреждённого 21 октября Бюро, возглавившего ВРК (Антонов-Овсеенко, Подвойский, Лазимир, Сухарьков, Садовский). Сразу после учреждения Бюро, ВРК назначил Садовского, Лазимира и Мехоношина комиссарами в штаб ПВО к Полковникову. Без подписей комиссаров приказы полковника Полковникова ВРК объявил недействительными [58, с.136,245]. Князь Владимир Палей 9 октября записал в дневник услышанную шутку: «В Риме находится папа, раб рабов Божьих, в Персии царь царей, а у нас – полковник Полковников» [51]. Когда власть комитетов поставила Полковникова в зависимость от Садовского, власть военная подчиняла Полковникова непосредственно ген. Черемисову. Полковников отказался признать за Петроградским Советом и ВРК право контролировать его приказы [6, Т.7, с.284,290]. В ночь на 22 октября Садовский, Мехоношин и Лазимир явились в штаб Округа. Полковников принял их враждебно, заявил, что признаёт «только ЦИК», а не комиссаров, и пригрозил арестом в случае нарушения закона. Комиссары ушли, заверив его, что ВРК не отказывается от решения о неподчинении приказам штаба ПВО [24, с.298].

Как Троцкий и Садовский, Сталин через год после переворота назвал важным событием, ускорившим октябрьское восстание, «решение командного состава старой армии перебросить весь гарнизон Петрограда на фронт» [63, с.152]. Говоря об этом, Сталин постарался приврать: требование вывода гарнизона на фронт он объясняет намерением Керенского сдать Петроград немцам, «оставив столицу беззащитной»! Столь дико противоречащим логике умозаключением Сталин и Троцкий часто выставляли себя спасителями Петрограда и всей революции. «Сдали Ригу, готовились сдать Петербург только для того, чтобы доказать необходимость войны и военной диктатуры» (Сталин, 29 октября 1918г.). Вместе со Сталиным Троцкий поддерживал легенду, будто Родзянко желал захвата немцами Петрограда для наведения порядка, а под новый 1919г. по н.ст. Троцкий напомнил: «То обстоятельство, что Керенский назывался Главковерхом, не помешало ведь “начальнику штаба” Корнилову сдать немцам Ригу» [69, Ч.1].

Запись выступления Родзянко на Московском совещании общественных деятелей была напечатана в газете «Утро России» за 8 октября. Вопреки пересказу Ленина, о «необходимости» сдать Петроград немцам речи не шло. Родзянко сожалел, о скором захвате Петрограда и утешал слушателей тем, что доля промышленного производства в столице теперь не так велика как прежде. «Запасы снарядов у нас так велики, что мы можем вести от 3-4 месяцев интенсивную маневренную войну». А ещё Родзянко радовался будущей гибели центральных учреждений в Петрограде, «потому что кроме зла, России они ничего не принесли» [48, с.258]. Речь здесь идёт скорее о Временном правительстве, чем о Петроградском Совете.

Большевики так же воспользовались беседой Родзянко с журналистами, в которой говорилось, что «Вильгельм был в Православном Рижском соборе, прикладывался к иконе и велел при богослужении упоминать здравие Императора Николая. Побеседовал с пленными русскими: офицерам сказал, что они рыцари, а солдатам, что они трусы и негодяи. В Риге полный порядок, тишина и в продовольствии острой нужды нет. Позавидуешь!» (Н.П.Окунёв, 10 октября 1917г.). Зависть испытывал не Родзянко, а московские обыватели, насытившиеся свободой до такой степени, что были не прочь разменять её на оккупацию [49]. Жители Петрограда тоже ждали от немцев порядка и законности [59, с.63]. Родзянко рассказал о полном порядке в захваченной немцами Риге, и этого хватило для создания легенды о предательстве. Исторические легенды создавались в два счёта и жили столь долго, сколь в них оставалась необходимость. Сталин и через 25 лет испытывал потребность в повторении легенды о предательских сдачах Керенского и Корнилова [28].

Для того чтобы в феврале могла произойти революция, нужен был широкоохватный обман населения. За месяцы при революционном правительстве и буйстве свободы количество фантастических представлений в народных массах было только умножено. В 1924г. «у всех ещё в памяти этот всесокрушающий агитационный натиск» [8, с.92] большевиков после Февраля. Создавались благоприятные дезинформационные условия для начала гражданской войны. В основу октябрьского переворота были положены антимонархические легенды, миф о бессмысленности войны с напавшими на Россию врагами, миф о социалистическом рае после уничтожения классовых врагов.

Эти мифы создавались специально как средства демократической борьбы за предпочтения избирателей. Временное правительство и Совет народных комиссаров одинаково получили власть захватным порядком во имя свободы и демократии, а “право” на захват тем и другим давала ложь. К октябрю в информационной войне лжи Ленин побеждал Керенского. Миф о сдаче Риги и Петрограда, подхваченный Сталиным и Троцким на самом деле – миф ленинский, Ленин первый продвигал его в баталиях обмана:

12-14 сентября: «Керенский и К˚ не ждут, а готовят сдачу Питера»

7 октября Ленин подозревал правительство Керенского в заговоре «с англо-французскими империалистами об отдаче немцам Питера для подавления революции таким способом».

8 октября: «Керенский и корниловцы сдадут Питер немцам. Именно для спасения Питера надо свергнуть Керенского и взять власть ^ Советам обеих столиц», Керенский и корниловские генералы состоят в заговоре сразу «с Бьюкененом и с Вильгельмом»! Вот у кого Сталин учился логике, раскрытию тайн международного империализма и спасению революции.

10 октября Ленин вставил в резолюцию ЦК РСДРП(б) «решение» буржуазии и Керенского сдать Петроград. На заседании ЦК Ленин убеждал: «То, что затевается со сдачей до Нарвы и сдачей Питера, ещё более вынуждает нас к решительным действиям» [48]. Естественно, туфту Ленина быстро подхватили солдаты и Советы. 12 октября Северный областной съезд Советов вынес резолюцию: «В ненависти к революционному Петрограду русские контрреволюционеры объединились с английскими империалистами и находят себе фактического помощника в лице кровавого германского кайзера». За этим последовало требование всей власти Советам.

14 октября по просьбе Черемисова штаб Петроградского военного округа разослал в полки гарнизона телефонограмму с предложением выбрать по 1 делегату для совещания в Пскове о защите Петрограда [24, с.271]. 16 октября на заседании ЦК Крыленко объяснил необходимость поддержания ленинской линии лжи в интересах революции: «На Черемисовском совещании будет доказано, что войска вывести нужно, на это мы ответить не сможем, но должны ответить, что хотя это и нужно, но не будет сделано, ибо нет доверия к генералам»! Крыленко считал, что «можно воспользоваться» Черемисовским совещанием, главное не снижать агитации. Другим участником заседания ЦК 16 октября совещание у генерала Черемисова прямо названо «моментом для восстания» [48, с.54-58].

17 октября в Псков прибыла делегация от Петросовета в количестве 33 человек, включая Садовского (по его воспоминаниям). Газета «Голос солдата» сообщала, что делегация была определена в 40 человек. В Пскове делегатов убеждали отправить войска на фронт. Войтинский «особенно усердствовал», но расколоть делегацию не удалось. Она вернулась в Петроград 18 октября, 19-го в органе с.-р. «Дело народа» и горьковской газете «Новая жизнь» был напечатан отчёт о совещании и категорическом требовании Черемисова защиты Петрограда выводом гарнизона на фронт.

Самое что ни есть патриотическое требование Черемисова дало Троцкому власть над войсками в Петрограде. Для её передачи власти Черемисову оказалось не обязательно быть сторонником большевиков. Фактически, Керенский с ПВО остался без войск. Но 23 октября Войтинский был настроен оптимистично, а Керенский заверил Черемисова, «что правительство справится при помощи войск, находящихся в столице». – Так следует из кратких воспоминаний Черемисова, опубликованных в 1921г. и доступных Мельгунову. Мельгунов считает, что другого ответа Черемисов и не мог получить, т.к. Временное правительство на предыдущих совещаниях решило, что не нуждается в дополнительной охране. 24 октября, по воспоминаниям полковника Коренева, «в Штабе округа твердят лишь одно – опасности никакой нет, и Керенский приказал не муссировать будто бы пустых слухов и не повышать и без того беспокойного состояния мирных жителей», поэтому не было принято предложение собрать офицеров в боевые единицы для охраны столицы [6, Т.7, с.28-29]. Савинков вспоминал речь Керенского «накануне» 25 октября о соблюдении Временным правительством всех необходимых мер для подавления восстания [61, с.152]. Уверенность министра ин. дел Терещенко в успехе ликвидации восстания засвидетельствована американским и английским послами в Петрограде [44, с.125].

Точнее всех воспоминаний будут телеграфные ленты переговоров Войтинского с Петроградом ^ 24 октября. В 17 часов Войтинский отвечал генералу Левицкому на вопрос, какую реальную поддержку может оказать Северный фронт Петрограду: «Я уже говорил Александру Фёдоровичу, что всё зависит от мотивов вызова войск на поддержку Временного правительства. В голом виде, без дальнейших объяснений, не удастся вывести и одного полка», нужна санкция ЦИК и армейских комитетов [56, с.74]. Через полчаса Я.Г.Багратуни передал, что полковник Полковников находит необходимым подготовить для отправки с фронта в Петроград, при необходимости, одну бригаду пехоты, один кавалерийский полк, одну батарею. «Отряд желательно держать наготове и отправить по требованию».

«Войтинский. – Я передам Вашу просьбу главкосеву, но имейте в виду, что готовить отряды заранее, не зная для какой цели, абсолютно невозможно. В тот момент, когда Вам понадобятся войска, Временное правительство должно дать главкосеву соответствующий приказ, который он и примет как новую задачу <...>. Полчаса тому назад я указал генералу Левицкому, при каких условиях считаю формирование отряда возможным. Ознакомьтесь с лентой. [В] добавление отмечу, что главкосев согласен вполне с указаниями, сделанными мною в разговоре с Левицким.

Говорит Барановский. – ^ Главкосев приказал дважды в день на его имя от начальника округа присылать срочные донесения о положении столицы к 10 утра и 22 вечера за истёкшее время.

Багратуни. – ^ Будет исполнено» [48, с.277].

24 октября Черемисов и Войтинский по-прежнему заодно, и Черемисов озабочен положением в Петрограде. В воспоминаниях Войтинский выдумал измену и безразличие Черемисова, как телеграмму 23 октября и свои старания прислать войска до переворота. На самом деле даже к вечеру 24 октября была дана только просьба подготовить отряд на случай восстания, а даже подготовить отряд действительно было столь сложно, как описано в телеграммах Войтинского и Черемисова. На вопрос Багратуни, через какое время отряд в названном составе может быть подготовлен, Войтинский ответил: отряд может прибыть через сутки после отдачи приказа. Как и напирал Войтинский, до отдачи приказа отряд не был подготовлен.

2 ноября допрашиваемый Военно-следственной комиссией ПВРК Войтинский отвечал, что первое санкционированное требование вооружённой поддержки было передано ночью с 24 на 25 октября. Если быть точным – в 2ч.20м. ночи 25 октября. Только после этого приказа Черемисову Войтинский устроил обзвон комитетов армий, и выяснилось, что 1-я армия против посылки войск в Петроград, 5-я армия готова двинуть части в помощь Петроградскому ВРК большевиков, и только 12-я армия за подавление восстания. Причём, по словам Черемисова, комитет 12-й армии не выражал её воли и желаний, а Войтинский даже пишет, что комитет ежеминутно ожидал от матросов ареста.

Ещё весной Владимир Савельевич Войтинский заседал на партийных совещаниях со всеми известными большевиками, такими как Свердлов, Зиновьев, Каменев, Молотов, Сталин, Голощёкин, и многими другими, не ставшими столь знаменитыми. 29 марта первые 2 доклада делали Сталин и Войтинский – по вопросу о Временном правительстве. Суть выступления Сталина сводилась к тому, что Временное правительство только уступает революционному напору Совдепа и «не логично говорить о поддержке Временного Правительства, наоборот, уместнее говорить о том, чтобы правительство не мешало нам проводить свою программу», а Войтинский говорил так: «Одновременно с признанием контрреволюционной сущности Временного Правительства, мы должны также признать, что оно исполняет революционную работу, мы должны поддерживать всякие революционные шаги его и бороться против каждой попытки уйти от контроля, рассматривая это как измену, как бунт против демократии. Пока же наша задача – организация сил, подготовка к переходу власти в наши руки». Выслушав доклады, Н.Н.Крестинский резюмировал: «Разногласий в практических шагах между Сталиным и Войтинским нет. Мы не будем свергать немедленно Временное Правительство» [70]. 4 апреля к ним подключается Ленин и громит все, что они насовещали. Теперь наступил октябрь, согласно пожеланию Войтинского силы организованы и подготовлены к тому, чтобы взять власть, но он уже в другом лагере. На стороне Керенского Войтинский вместо поддержки Ильича помогает генералу Краснову.

В воспоминаниях, придумав приказ Черемисову, Войтинский не остановился и сочинил, будто «прик