Реферат: Происхождение и мифология Корана

--PAGE_BREAK--И поэтому ради восстановления истины Аллах, без воли и желания которого, по Корану, ничего в мире не происходит, должен был посылать все новые и новые «откровения» с новыми наби и расулями, объявившимися у разных народов в различных странах.
Согласно мусульманской традиции, ссылающейся на слова пророка Мухаммеда, всего было послано Аллахом 124 тысячи наби и из них всего 300 расулей.
В числе последних главными принято называть шесть: Адама, Ибрахима (по Ветхому завету – Авраам), Нуха (по Ветхому завету – Ной) и уже названных Мусу, Ису ибн Марйам и Мухаммеда. Пророк и расуль Мухаммед назван в Коране «печатью пророков» – хатяма набийина, то есть последним, завершающим, заключающим всю их цепь.
Такая традиционная цепь пророков и посланников вполне в духе Корана и мусульманской догматики, но в истории религии вообще она не оригинальна.
Даже и «печатью пророков» еще до ислама назывался Мани (216-277), проповедник из Вавилонии, заложивший основы манихейства, религии, имевшей широкое распространение в Иране, Индии и ряде др. стран от Китая до Италии.
А имена Адама, Ибрахима, Нуха, Мусы, Дауда и Исы известны и из Библии, где они, однако, начертаны в другой форме, в транскрипции, принятой их авторами в соответствии с особенностями речи и письменности их читателей — еврейской, греческой, латинской… Однако, было бы грубой ошибкой полагать, что вся разница в различной транскрипции.
1.3 Медина. Гонимые и гонители Проповедь Мухаммеда, как и движение ханифов, не получила поддержки в Мекке, пока там властвовали родоплеменная знать и тесно с нею связанное жречество доисламской Каабы. Сторонники пророка подвергались травле и унижениям, из-за которых некоторые из них были вынуждены искать убежища за пределами Хиджаза, даже в Аксумском государстве, в Северной Эфиопии. Впрочем, связи с Восточной Африкой были давние, эфиопская община в Мекке известна еще в VI веке. Эфиопы оказывались в Хиджазе как мирным путем, с торговыми караванами, так и в числе воинов других государств.
После кончины жены пророка Хадиджи и смерти вскоре главы рода хашимитов Абу Талиба, дружественно относившегося к своему племяннику Мухаммеду, во главе их рода по праву старшинства оказался Абд аль-Узза ибн Абд аль-Мутталиб. По преданию, являясь родным дядей Мухаммеда, он был непримиримым недругом его «пророческой миссии», ярым защитником традиционного культа Каабы.
Мухаммед стал искать выход на стороне, вне Мекки. Поиски свели Мухаммеда с мединцами, которым он был близок по матери, происходившей из Медины. Обстановка в этом городе была неспокойной (междоусобицы, в основе которых лежала борьба за плодородные земли).
Согласившись на роль своеобразного «третейского судьи», а отнюдь не вероучителя, Мухаммед стал переселять своих сторонников из Мекки в Медину.
Вслед за ними он и сам совершил хиджру — переселение в этот город. С момента этого переселения ведется мусульманский лунный календарь хиджры. Летоисчисление по нему начинается с 16 (точнее, вечер 15) июля 622 года н.э. Это был первый день нового года – месяца мухаррема – по лунному календарю древних арабов. Надо сказать, что днем, когда произошло переселение сторонников Мухаммеда из Мекки в Медину, в разных преданиях называются разные дни: 14, 20 или 21 сентября 622 года.
Далеко не просто, не сразу и не только мирным путем Мухаммеду и его соратникам, переселившимся в Медину и называвшимся мухаджирами («переселенцами») удалось примирить племена аус и хазрадж и вместе с примкнувшими к ним мединцами встать в середине двадцатых годов VII века во главе нового большого объединения родов и племен Хиджаза с центром в Медине. Мухаджир Мухаммед признавался судьею и своего рода политическим главой этого нового объединения. В подтверждение этой договоренности было обнародовано вошедшее в Коран «откровение» о равенстве исповеданий: «В религии нет принуждения».
У этого нового объединения, по-видимому, было немало энтузиастов, давно искавших выхода из нелегкого материального и правового положения. Но перед ними вскоре возникли новые трудности, решение которых нельзя было откладывать. Всех мухаджиров в тот или иной мере связывал факт их переселения, а так же то, что все они признавали Мухаммеда не только юридическим главой своего объединения, но и выразителем близких им духовных интересов.
Мечети в Аравии тогда строились без крыш: они представляли собой место, с четырех сторон обнесенное стеной. Не было в то время и определенной стороны поклонения молящегося. Лишь позднее, когда ислам распространился и на севере, стали строить мечети, как правило, крытые и даже отапливаемые. Вообще, как известно, религиозные верования отражают действительность и подвержены изменениям в соответствии с новой исторической обстановкой.
Но цель мухаджиров – ослабление жречества Каабы, опирающегося на курейшитскую знать. Мухаммед и его соратники, при помощи примкнувших к ним ансаров встали на путь активных действий против мекканцев.
Мухаджиры начали нападать на торговые караваны мекканцев. Их действия принесли мединской общине немалую добычу и окрылили ее.
Захватив ценную добычу и пленных они (мединцы) отпускали их, если те принимали Мухаммеда за пророка, изрекавшего истину; в противном случае с пленных требовали выкуп. Все действия мединской общины мухаджиров и ансаров включали не только нападения на караваны мекканцев, но и хлебную блокаду Мекки. Курейшиты Мекки, очевидно, учитывали также, что мединская община добивалась политического подчинения себе все большего числа арабских родов и племен. Это также отражено в Коране, где и название новой религии – ислам (что значит по-арабски покорность, предание себя единому богу), истолковывалось в ряде аятов как политическое требование общины мужаджиров и ансаров, установивших свою власть в Медине. И принявшие эту покорность, или преданность, стали именоваться покорными, преданными — «муслимами», мусульманами. Вплоть до первой половины XI века сохранялось и первоначальное название мусульман – ханифы.
В Медине, где среди арабов-ансаров было немало христиан, а также до их выселения или истребления – много иудеев, в том числе, очевидно, и книжников, вступавших с мухаджирами в беседы и споры о вере, в первые годы после хиджры создавалась обстановка, благоприятствовавшая разработке вероучения и культа. К вопросам вероисповедания и ритуала Мухаммеду и его соратникам приходилось обращаться также, разбирая взаимоотношения родов и племен Медины, решая вопросы судопроизводства и права, торговли и финансов, семьи и брака.
В Медине стали принимать более или менее четкую форму отдельные стороны вероучения, а также обряды и обычаи позднейшего ислама. Это прежде всего вера в рок, судьбу. К. Маркс писал:" …стержень мусульманства составляет фатализм". Именно в Медине определяется, в какую сторону должно быть направлено лицо молящегося, то есть кыблой мусульман становится Мекка, Кааба. Подчеркивается необходимость ежегодно соблюдать пост (саум, ураза, орудж) в месяц рамадан, отмечать праздник жертвоприношения (ид аль — адха, курбан-байрам, курбан-хаит) и совершать паломничество – хаджж в месяц зу-ль-хиджжа.
Словом, все это подготавливало капитуляцию Мекки, которая и произошла в 630 году или около этого времени. Через два года мухаджиры и ансары Медины вместе с Мухаммедом смогли совершить паломничество – хаджж – в Мекку.
  1.4 Халифат и завоевания арабов После капитуляции Мекки и смерти Мухаммеда (632 г.) возглавлявшаяся им община мухаджиров и ансаров в Медине и связанное с нею объединение арабских племен, действовавшее в контакте с влиятельными мекканскими кругами, стали центром нового, еще более крупного объединения арабских родов и племен. Это объединение с центром в Медине вскоре оформилось как арабское теократическое государство раннефеодального типа – Халифат. Во главе его встали былые соратники посланника Аллаха, его преемники, или, иначе, заместители, халифы. Идеологией Халифата стал ислам, вероучение и культ которого с каждым годом разрабатывались все более детально. Халифы представляли как высшую духовную власть — имамат, так и светскую, в том числе политическую и военную – эмират. При их правлении в Медине стал собираться и составляться Коран.
Мединская власть одновременно с расправой с племенами и пророками, не желавшими ей подчиняться, принимала решительные меры по привлечению на свою сторону кочевых арабских племен. Союз с Мединой не грозил племенной аристократии утратой ее главенствующего положения в племенах. Не могла она также не сознавать экономической выгоды слияния с мусульманскими отрядами в военных предприятиях, особенно после успешно начатого осенью 633 г. вторжения через Сирийскую пустыню в Палестину и Сирию. Халифат в Медине, начав военные действия за пределами Аравии в 30-х годах VII века, в том же столетии завладел Сирией, Палестиной, Египтом и др. восточными провинциями Византийской империи, подчинил себе Иран, вторгся в Северную Африку, Закавказье и Среднюю Азию. В течение одного века он завоевал огромную территорию, номинально простиравшуюся от Атлантического океана и границ Южной Франции на западе, до Индии и Западного Китая – на востоке.
 Побудительной причиной этих войн, по-видимому, сначала было стремление объединить и подчинить Медине и Мекке все арабские племена полуострова, а также обеспечить себе свободное пользование торговыми путями в соседние государства.
Вообще успех военных действий Арабского халифата был обусловлен не «религиозным рвением», как это часто внушалось и внушается исламской пропагандой, а более всего внутренним истощением Византии и Ирана, хозяйство и военные силы, которых находились в упадке. Обе эти империи только что закончили войну, тянувшуюся между ними долгие годы (602- 628). Население Византии и Ирана, особенно в смежных с Аравией областях, почти не оказывало сопротивление арабам, т. к., страдая от возросших податей и произвола правителей, не хотело их защищать. Армия, состоявшая из наемников, тоже была ненадежна, хотя и составляла десятки тысяч воинов. Во время боевых действий многих из них сковывали цепью, «чтобы пресечь всякую возможность к отступлению». В этих же целях сковывались цепями по пять-шесть воинов и в иранской пехоте.
 Византийские императоры восстанавливали против себя подвластное население и своим нетерпимым отношением к иноверцам. Император Ираклий усугубил это положение, издав в 30-х годах VII века указ о насильственном крещении живших на территории империи иудеев, который проводился в жизнь с крайней жестокостью. В результате часть иудеев, не согласившаяся принять христианство, «бежала из земель римлян»[4]. Эти гонимые люди могли и сами подстрекать арабов к дальнейшим действиям против Византии.
Такая же примерно картина наблюдалась и в Египте, где господствовала Византия. Когда войска халифата вторглись сюда в 639-641 годах копты – христиане монофизитского толка — «встретили арабов как избавителей от религиозного, экономического и политического ига Византии».
Утверждаясь в новых областях, арабы облагали население поземельной (харадж) и подушной поборами и натуральными повинностями.
Через несколько лет арабы проникли в глубь Ирана, выиграли ряд сражений, в том числе битву при Нехавенде в 642 году.
Халифы на первых порах принимали меры, чтобы не озлоблять местного населения. Огромные же средства, которые требовались для новых и новых походов, они получали главным образом как военную добычу.
Рвение, усердие в битве с иноверцами – по-арабски «джихад» – понималось как «война за веру». Иудеи и христиане, которые не принимали ислам должны были давать выкуп за свою жизнь; к людям остальных вер применялись другие положения, требовавшие принятия ислама под угрозой смерти.
В 712 году в Дебале, в Синде арабы, захватив огромные богатства, умертвили всех мужчин старше 17 лет, отказавшихся принять ислам. Но и требуя принятия ислама, завоеватели более всего заботились о своем обогащении.
Надежды населения окраинных областей Византии и Ирана освободиться с помощью арабов от преследований и разорения очень скоро рухнули. Крестьян и ремесленников арабские правители задавили тяжелыми податями, закрепостили, принижали духовно, вербовали в войска завоевателей, иногда заставляли воевать против их же братьев.
Девизом завоевателей стало следующее положение, приписываемое «праведному» халифу Омару I: «Подлинно, мусульмане будут питаться за счет этих (зиммиев, платящих подать), пока будут в живых; а когда мы умрем, и они умрут, то сыновья наши будут питаться за счет их сыновей вечно, пока будут существовать, так что они будут рабами последователей мусульманской веры, пока мусульманская вера будет оставаться преобладающей». Приведенный девиз не был случаен, и он многое объясняет в истории Халифата.
Из завоеванного арабами Ирана бежало немалое число зороастрийцев. Волна этой эмиграции была столь обильной, что дошла до японских островов.
Следует, однако, сказать и о переходах в ислам, о его распространении. Условия его принятия в то время были несложными: требовалось признание и произнесение при свидетелях главной формулы исповедания веры – шахада — «свидетельства»: «Нет божества, кроме Аллаха (бога), и Мухаммед – посланник божий».
Этот акт воспринимался как заключение договора с Аллахом, в силу чего вероотступничество исключалось. Если оно все же имело место, то едва ли не в большинстве случаев наказывалось смертью.
Переход в ислам знати обычно означал для них сохранение имущества и привилегий. Между тем не только на захваченной периферии Халифата, но и здесь в столице халифов (Медине), несмотря на немалые поступления от военной добычи (ее пятой части), многие люди влачили полуголодное или голодное существование. В Халифате «в голодный и чумной год, когда смерть избавляла многих от бремени налогов, власти запретили хоронить умерших, пока за них не уплатят джизью».
Завоевания Халифата наталкивались на героическое сопротивление многих народов (в Грузии, Армении, Азербайджане и в Средней Азии и т.д.). Горные области Грузии халифам вообще не удалось покорить. Несмотря на угрозу суровой расправы, население обращенное в ислам во время набега войск, возвращалось к старому культу, когда чужеземцы уходили.
Ислам вытеснял старые религиозные культы и в Индии. Ислам распространялся и мирным путем, но этот процесс почти повсеместно шел сравнительно медленно; есть страны, где он незавершен и в наши дни. Ислам, формировавшийся в период установления классового общества, сравнительно легко приспособился к особенностям новых мест его распространения. Способствовало этому и сохранение в нем специфической обрядности религий Древнего Востока, в частности характерного для зороастризма требования ритуальной чистоты верующего.
На формирование и развитие ислама определенное воздействие оказали культы и религиозно-философские системы, издавна известные в Иране, Средней Азии, на Кавказе, в Египте, Северной Африке и др. областях.
Распространение ислама как новой религии в Халифате сопровождалось усилением гнета завоевателей. Борцы против захватчиков воспевались в сказаниях и песнях как герои, защитники родной земли. В Армении, например, постепенно сложился большой цикл таких сказаний, известный по имени его главного героя – легендарного богатыря Давида Сасунского. В Испании, где борьба против господства арабских феодалов приняла характер длительной народно-освободительной войны — реконсисты, она тоже отразилась в устном поэтическом творчестве, в том числе в героическом эпосе «Песнь о моем Сиде». Схожие мотивы содержаться во французском эпосе «Песнь о Роланде».
История Халифата богата событиями в любой сфере человеческой деятельности, в том числе в культуре, науке, технике. Что же касается колыбели ислама — Хиджаза, Аравии, то здесь больших позитивных перемен не произошло. Даже центр Халифата не пробыл и трех десятилетий в Медине. С 661 года столицей стал Дамаск, а с 750 года — Багдад; затем появились столицы параллельных халифатов: с 756 года – Испанского в Кордове, с 909 года – Фатимидского в Каире, а позднее, после уничтожения монголами Багдадского халифата в 1258 году – новый Аббасидский халифат с центром в Каире и с 1517 года – Османский с центром в Стамбуле…
С началом внешних завоеваний тысячи кочевников, в основном кочевой бедноты, утратившей средства производства, переселились в соседние страны. Отток значительной массы кочевого населения с территории Аравийского полуострова в еще большей степени замедлил процесс разложения общинно – родового строя в кочевом обществе Аравии. Все это не могло не оказать влияния на то, как происходило собирание и составление Корана.
    продолжение
--PAGE_BREAK--
2. Составление, изучение и переводы Корана 2.1 Собирание и составление Корана Из учений и взглядов, возникших в период пророческих движений, имевших место в Аравии в первой половине VII века, до нас в наибольшей мере дошли лишь те, что проповедовались ханифами — мусульманами в Мекке и Медине. Они получили отражение в Коране, книге, составление которой стало возможным и даже, не будет преувеличением сказать, государственно и общественно важным после образования в Медине Арабского халифата (632 г.) и начатых им широких завоевательных войн.
Поскольку официальной идеологией Халифата стал ислам, с ним должны были быть согласованы как новые так и старые правоустановления, вернее те из них, которые сохранялись и приспосабливались к нуждам арабского государства.
В силу таких практических требований стали разрабатываться нормы мусульманского права, создаваться богослужебные руководства, закладываться основы будущей литературы ислама, его священных книг.
Самой ранней из них явился Коран, в своем содержании еще почти целиком связанный с Аравией. Корану – книге предшествовали и сопутствовали записи законодательного и богослужебного значения, существовавшие частью, как можно судить по преданию, уже при первых халифах. Некоторые из них восходили к аналогичным записям проповедников раннего ислама или ханифизма в Мекке и Медине. Тексты разных записей не были согласованы и, как отмечают предания, по одним и тем же вопросам в них имелись противоречия. Возникла необходимость устранить разноречивые списки и составить единый свод записей, придав ему характер восходящего к Аллаху канонического писания – Корана.
Составлением такого свода записей руководили представители правящих кругов во главе с халифом. 22 летний мединец Зейд Ибн Сабит в последние годы жизни пророка Мухаммеда состоял при нем в качестве писца. По поручению халифа Абу Бекра, Зейд собрал и сличил разрозненные записи, делавшиеся им и другими лицами на плоских костях, камнях, коже, пальмовых листьях, на всем, что использовалось тогда для письма. Кроме того, он стал записывать рассказы современников Мухаммеда, тех, кто помнил, сохранил в своей памяти «откровения Аллаха». Все это заново просмотренное Зейдом и переписанное на отдельных листах – ас-сухуф, составило первую редакцию Корана, которая поступила в распоряжение руководства Халифата при халифах Абу Бекре и Омаре, но не переписывалась, не размножалась. Появились и другие подобные записи и списки. Тексты этих записей не всегда совпадали. В политических интересах Халифата решено было заменить их одним списком, устраивавшим господствующие круги. Через несколько лет после убийства иранским рабом халифа Омара (644), новый халиф Осман решил заглушить разгоревшиеся споры вокруг разноречивых текстов «откровений Аллаха», приняв вместо них единый официальный текст «священной книги». Зейду и работавшим под его началом помощникам из числа бывших сахабов – соратников пророка Мухаммеда – было поручено подготовить требовавшийся единый текст. Для этого были отобраны все записи «откровений Аллаха», имевшиеся у отдельных лиц. Сличив конфискованные тексты с первой редакцией Корана, подготовленной Зейдом, и приняв или отвергнув ту или иную вновь полученную запись, составители Корана по приказу халифа уничтожили все оригиналы насильно или добровольно собранных текстов.
Полученная в результате этого новая редакция теперь уже зейдовско-османского текста Корана, переписанная в четырех экземплярах, была разослана в важнейшие центры Халифата — Мекку, Дамаск, Куфу и Басру. Этот текст стал считаться каноническим. Зейд ибн Сабит был отмечен весьма щедрым подарком: получил из казны Халифата 100 тыс. дирхемов.
Вскоре, однако, обнаружилось, что утвержденный халифом Османом текст Корана принимался верующими за подлинный далеко не везде, не сразу и отнюдь не всеми. Немалую огласку получили тексты, которые, как оказалось, удалось сохранить нескольким бывшим соратникам пророкам.
Заметной фигурой среди подготовивших свой текст Корана и критиковавших зейдовско-османский список был Абдаллах ибн Мас'уд (умер около 653 г.), человек незаурядной судьбы и несгибаемой воли. В юные годы он был рабом, пасшим стадо у курейшитов, затем стал мухаджиром и в битве при Бедре снес саблей голову одному из наиболее ярых врагов пророка Мухаммеда – курейшиту Абу Джахлю. Он же ценился как тонкий знаток «откровений Аллаха» и умелый передатчик хадисов, от которого пошло 848 преданий. Потомок Ибн Мас'уда, арабский историк Абу-ль-Хасан Али аль-Мас'уди (конец IX в. – 956 или 957), которого называют «Геродотом арабов» писал, что в день убийства халифа Османа (656) только в его личной казне насчитали 150 тысяч динаров и миллион дирхемов. И это, при нищете большинства населения столицы, города пророка!
Да, трудно поверить, чтобы в версии Корана, принадлежавшей бывшему рабу Ибн Мас'уду, были аяты, оправдывающие неравенство, невольничество, рабство, вроде того, что читаем в суре «Пчелы» — «ан-Нахль». Этот текст отражал, конечно, беспокойство тех, кто был «избыточно наделен». Волнение было понятно: во время одной из ярких вспышек социальной борьбы тех лет в Медине был убит халиф Осман. Его преемник халиф Али ибн Абу Талиб – двоюродный брат и зять пророка Мухаммеда – принял власть из рук убийц своего предшественника. Жизнь Али расцвечена позднее многими легендами, но пробыл он на посту халифа сравнительно недолго. В 661 году в Куфе при выходе из мечети халиф Али был смертельно ранен и через два дня умер. С ним покончил мусульманин – хариджит[5] Ибн Мульджам во время широкого народного восстания, участники которого требовали равенства мусульман, независимо от их происхождения и цвета кожи.
У хариджитов, отряды которых при Нахраване, в Западном Иране, безжалостно громил халиф Али, был свой взгляд на Коран. Отстаивая равенство мусульман, хариджиты считали, что и верховный пост халифа вправе занять каждый мусульманин, хотя бы он был не курейшитом и не арабом, а негром или рабом–эфиопом.
Хариджиты, как и последователи шиизма, ставшего вторым по численности направлением ислама, считают, что зейдовско-османский список Корана имеет ряд нарочитых искажений.
Составлен Коран на том арабском языке, который, как отметил академик Крачковский, «мы называем „песенным“, но он значительно затемнен при письменной фиксации». Язык Корана во многом определил затем и особенности арабского литературного языка, на котором в странах Ближнего и Среднего Востока в течение веков были созданы многие выдающиеся произведения науки и литературы. Впрочем, внедрение этой «латыни» Востока порой сопровождалось принуждением и подавлением местных литературных языков и даже физическим истреблением их знатоков и носителей. Это оставило тяжелый след в истории ряда народов (например, древний Хорезм).
Немалый интерес представляет также история практики чтецов Корана. Чтец мог придавать различный оттенок и даже разный смысл не только передаваемому на слух, но и прочитанному или усвоенному на слух и передаваемому затем наизусть. К этому чтеца могли побуждать личный вкус, пристрастие и антипатия, политическая или религиозная ориентация близких ему людей. Принятое же чтение затем оказывало влияние на последующее закрепление текста при проставлении в нем диактрических[6] значков и т.п.
И после установления канонического текста Корана разные чтения этой книги продолжали существовать, хотя в основном как формы декламации.
К X-XI векам установилось несколько «школ» такого чтения; некоторые из них существуют и в наше время. Самые древние из сохранившихся рукописей с текстами Корана датируются концом VII или началом VIII века. К ним примыкает и так называемый османовский (точнее, зейдовско-османский) список Корана, в течение столетий выдававшийся богословами за первоначальный, с которого якобы списывались копии. Согласно преданию, во время чтения именно этого списка халиф Осман был убит сторонниками его преемника, халифа Али.
Исследование (палеографическое) показало, что этот список, в течение длительного времени находившийся в распоряжении мусульманского духовенства мечети Ходжа Ахрар в Самарканде, не идентичен тому, за который он выдавался.
И все-таки, нельзя не отдать должное тем, кто трудился над этим манускриптом, переписывал и украшал его. Он исполнен на 353 листах толстого крепкого пергамента, с одной стороны гладкого и глянцевитого, желтого цвета, с другой белого, в мелких морщинах. На каждом листе 12 строк (текст 50*44 см, общий размер листов – 68*53). На месте 69 недостающих, вырванных или растерянных, листов — бумажные, имитирующие пергамент. Этот манускрипт известен под названием «Коран Османа». В настоящее время «Коран Османа» хранится в Ташкенте.
Исследовался аналогичный список Корана, выполненный тоже куфическим письмом и хранящийся в Хедивской библиотеке в Каире (1902). Порой обнаруживаются и новые находки, сулящие пополнить уже накопленные данные об истории «священной книги» ислама, к тому же являющейся первым крупным произведением арабской прозы.
В общепринятых списках, размножаемых теперь типографски, обычно 6226 или 6238 аятов.
Каждого, кто впервые приступает к чтению Корана, поражают, прежде всего, постоянные нарушения в нем хронологической и особенно смысловой последовательности. Слабости в изучении раннего ислама, естественно, отразились на состоянии исследования Корана и уровне переводов «слова Аллаха».
Все чаще стали появляться переводы, особенно на европейские языки, с оригинальной последовательностью его сур, отражающие эстетические, «вкусовые» и т.п. пристрастия их истолкователей.
Культ Аллаха, как бога ислама в период составления Корана еще только выделился из числа богов древних арабов. Поэтому и проповедники раннего ислама, в том числе те из них, кто работал над составлением и редактированием Корана, были прежде всего заинтересованы не в проповеди абстрактного бога, а в утверждении уже известного арабам Аллаха как единого бога, новое представление о котором должно было устранить культы всех старых богов и богинь.
Безусловным достоинством перевода И.Ю. Крачковского является сохранение в нем той формы произношений собственных имен, какие были приняты у арабов, а не их иудейских или христианских соответствий (Джибриль вместо Гавриил, Нух вместо Ной, Йусуф вместо Иосиф, Ибрахим вместо Авраам, Марйам вместо Мария и т.д.). Но, к сожалению, превосходящий более ранние переводы (русские) перевод Крачковского остался неоконченным.
В комментариях академика Крачковского, имеющих форму предварительного «краткого конспекта примечаний», ощущается порой сильное влияние мусульманской традиции и ее модернизированных истолкований. Впрочем, иногда это воспринимается как досадная описка. Так, в примечании 62 к словам 91-го аята второй суры Корана «Кто был врагом Джибрилу…» сказано: «У евреев Гавриил – злой ангел». На поверку Гавриил в иудаизме, как и в христианстве, — один из главных ангелов — «сила господня», он характеризуется не злыми, а добрыми качествами. Мнение же о том, что он считается в иудаизме грозным, злым, как оказывается, идет от мусульман, авторов известных тафсиров – аль-Бухари (810-870), аль-Замахшари (1074 — 1143), аль-Байдави (умер около 1286 г.), которые добросовестно пересказывая Коран, создали впечатление, что раз враги Джибриля — «враги божьи», иудеи, то и их ангел Гавриил – злой.
 Коран — первое крупное произведение письменно зафиксированной арабской прозы. К тому же прозы, хотя и записанной, но и чаще всего с устной передачи, а порой воспроизведенной по памяти через годы после ее произнесения. Было бы странно, если бы в таком тексте не встречалось тех или иных непоследовательностей, описок, недосмотров и т. п.
Те, кто считал его сочинением, не сотворенным людьми, «священным», «божественным», и даже создал мусульманское учение о его «неподражаемости» – иджаз аль-Куръан, не хотели замечать этих недостатков, а если и замечали их, то пытались всячески затушевать, шли на их искусственные истолкования.
Но, истина, преодолевая клерикальную традицию, медленно, но настоятельно пробивает путь к широкому читателю.
2.2 О догмате несотворенности Корана Философия, история, филология, медицина и точные науки, развивавшиеся в средние века в Халифате, получили широкое признание далеко за его пределами. Английский исламовед Уильям Монтгомери Уотт пишет: «Когда арабские исследования, арабская мысль, арабские сочинения предстают в полном объеме, становится ясно, что без арабов европейская наука и философия не смогли бы развиваться такими темпами. Арабы были не просто передатчиками, но подлинными носителями греческой мысли. Они не только сохранили живыми науки, которые постигли, но и расширили их диапазон. Когда около 1100 г. европейцы стали серьезно интересоваться наукой и философией своих врагов сарацинов (имеются ввиду арабы, турки, иранцы, народы Северной Африки) эти науки были в расцвете. Европейцам пришлось учиться у арабов всему, что было возможно, прежде чем они смогли двинуться вперед».
2.3 Изучение, издания и переводы Корана Коран, по представлению мусульман – книга предвечная, боговдохновенная, «слово Аллаха». Об этом можно прочитать на страницах самого Корана. Культ Аллаха вышел за пределы древнего пантеона арабов и занял место первого и единственного бога, как провозглашено в шахида — «символе веры» ислама: «Нет божества, кроме Аллаха» – Ля илях илла ллах".
Коран не представляет нам почти никаких указаний на жизнь и особу арабского пророка. Коран — это слово божие, сказанное Магомету и переданное его устами народу арабскому.
Анализ источников подтверждает, что традиция истолкования Корана как авторского произведения последнего мусульманского пророка утверждалась прежде всего не на Востоке, а в Западной Европе, едва ли не ранее всего в католической среде в миссионерских обличительных целях. Так повелось с периода распада Кордовского халифата и успехов реконсисты – отвоевания народами Пиренейского полуострова земель, захваченных арабами и берберами, позднее ставшими известными под именем мавров, а также после образования, в результате первого Крестового похода, Иерусалимского королевства (1099-1291). Позднее, с развитием в Европе книгопечатания, в XV и особенно в XVI и XVII веках эта традиция утвердилась.
Суровый повседневный труд писцов, требовавший усидчивости и постоянного внимания, напряжения внутренних сил, но не убивавший в лучших из них вольномыслия, желания вникнуть в то, что им диктовали, стремления приподнять завесу над тем, как рождается «несотворенное», «боговдохновенное». По данным современной науки – психологии и экспериментальной фольклористики, установлено, что человеческая память не гарантирует сколько-нибудь длительного сохранения незафиксированных текстов. Даже у профессиональных сказителей, в течение долгих лет исполняющих эпические произведения, обычно сохраняются лишь фабульная основа воспринятого и передаваемого ими, а также связанный с этой основой эмоциональный фон. Отсюда смутность и ограниченность представлений о времени и месте происходящего, композиционные, хронологические и т.п. смещения в текстах, дошедших через устные пересказы, или представляющие их позднейшую запись, доработку. Странно такую запись выдавать за сочинение определенного лица. Между тем именно так поступили с Кораном при его переводе на западноевропейские языки.
Трудно давалось составление Корана, подготовка первого, а затем и второго его списка, рассчитанных на то, чтобы удовлетворить ими всех мусульман, приверженцев разных течений, имевшихся в раннем Халифате. Несмотря на многие усилия, это достигнуто не было.
Сложность заключалась, прежде всего, в необычности задачи, поставленной халифом: создать книгу, которая бы имитировала «слово Аллаха», хранимое на седьмом небе, а отнюдь не жизнеописание реального человека, проповедника, пророка, занятого вместе со своими соратниками и единомышленниками разработкой и распространением нового вероучения и даже войной с инакомыслящими.
Жители Мекки, Медины и др. мест Аравии первых десятилетий VII века, были людьми, в большинстве своем отдававшими большую часть своего времени тяжкому труду кочевника, земледельца, садовода, скотовода, пастуха, каравановожатого, ремесленника, торговца, а отнюдь не отвлеченному созерцанию, отшельничеству или мистицизму. Большинство арабов, слушавших «посланника Аллаха» или его соратников и даже что-либо записывавших из их речей, проповедей, поучений, наставлений, приговоров, обращали внимание, как правило, не на изрекавшиеся или отвлеченные постулаты, не на теологию и космогонию, а на беспокоившую их конкретность, сердца их откликались, прежде всего, на злободневность, на то, знание чего могло помочь им в жизни. Именно это запоминалось лучше всего. Но как раз эта историческая конкретность, заземленность, казавшаяся наиболее убедительной тем, кто слушал пророка, не помогала, а мешала составителям и редакторам «божественного откровения».
    продолжение
--PAGE_BREAK--Составлявшие Коран вскоре нажили немало противников. В числе их, вероятно, были и те, кто давал им записи с именами своих соратников, быть может, и со своим именем, а затем в тексте Корана, ставшем каноническим, этих имен, в том числе своего, не обнаружили.
Все это происходило в условиях классового общества, в первые десятилетия Халифата в Медине, при весьма напряженной внутренней и внешней обстановке. Именно в этой обстановке Халифат нуждался не только в книге, которая бы освящала и утверждала его идеологию — ислам, как высшую истину – аль — хакк, но одновременно служила бы основой правовых установлений, провозгласив себя верным ориентиром, по которому следует «судить среди людей», быть «арабским судебником». И Халифат такую книгу получил при непосредственном участии и под наблюдением первых халифов.
Нельзя не признать, что сам факт составления в возникшем в VII веке в Халифате этой большой и сложной по содержанию книги, да еще частью ритмизованной и даже рифмованной, был в целом позитивным, свидетельствовал о происходивших в жизни арабов значительных переменах.
Конечно, первоначально Коран был обращен к арабам, по-видимому, Медины, отношения между родами и племенами которой часто нарушались кровавыми усобицами. Коран звал этих арабов к примирению, видя средством этого новое вероучение.
Однако с распространением ислама и власти Халифата в завоеванных им странах, народы которых не только говорили на различных языках, но и создали на них в течение веков немало выдающихся произведений науки и культуры, такое возвеличивание одного народа, языка, веры да еще завоевателей, являлось односторонним и не служило прогрессу. К тому же, это не ограничивалось сферой языка, идеологии, этноса, вероучения.
В силу этого, несмотря на значительное распространение арабского языка, разговорного и особенно литературного, противопоставление его всем другим языкам долго не удержалось. Происходили существенные изменения в политическом значении арабских халифов. Например, в Багдаде, халифы — аббасиды с 945 года, когда власть оказалась в руках иранцев-буидов, и в 1055 году, когда их сменили тюрки-сельджукиды (до распада государства Сельджукидов в 1118 г.), были лишены светской власти.
Так жизнь брала свое, воздействуя на сферу идеологии, литературного языка, права, культа, вероучения. Даже такое предписание, как пятикратность исполнения мусульманами ежедневной молитвы (салат, намаз), которого нет в Коране, введено в ислам под воздействием культов, распространенных в Иране. И все же наибольшее воздействие на ислам оказали древнеарабские культы. Влияли на ислам и распространенные в Аравии чужеземные религии, в том числе и зороастризм. Однако ни один из этих источников не определил того нового, что проявилось в исламе, и прежде всего его пропагандистского характера. В этом смысле исламу ближе всего было христианство, последователи некоторых направлений и сект которого еще задолго до возникновения ислама жили в Аравии.
Изменения в общественных отношениях в Аравии, связанное с ними образование нового политического объединения арабских племен, а затем обширного раннефеодального государства — Халифата, начавшего широкие завоевательные войны в странах Азии и Африки и спустя уже 30 лет переместившего свой политический и частью религиозный центр в Дамаск, а позднее в Багдад и другие важные средоточия экономической и культурной жизни, — все это являлось теми «общими историческими движениями», которые «приняли религиозную окраску» и привели к развитию и оформлению идеологии ислама, начальные зерна которой заложены в Коране.
Представлением, в значительной мере связывающим Коран с христианством и частично, через влияние Ветхого завета, с иудаизмом, является упоминавшееся учение о посланниках и пророках Аллаха. Сказания о них занимают около четверти Корана. Исходя из имен пророков и посланников и отдельных черт их «жизнеописаний», обычно полагают, что едва ли не большинство сказаний Корана – всего лишь слегка измененные «биографии», заимствованные из более древних, чем ислам, чужеземных религий и их «священных книг». Действительно, в Коране содержатся рассказы о посланниках или пророках Аллаха, имена которых в большей или меньшей мере соответствуют именам библейских пророков, патриархов и иных персонажей. В их числе: Нух (Ной), Ибрахим (Авраам), Лут (Лот), Исхак (Исаак), Исмаил (Измаил), Йакуб (Иаков), Йусуф, Юсуф (Иосиф Прекрасный), Муса (Моисей), Харун (Аарон), Айюб (Иов), Дауд (Давид), Сулейман (Соломон), Илиас (Илия), Иса ибн Марйам (Иисус Христос, Иисус, сын Марии), и без имени: Ибн Марйам – Сын Марии.
На самом деле едва ли не большинство пророков и посланников Аллаха имеют в Коране и у его мусульманских комментаторов «жизнеописания», во многом отличающиеся от соответствующих «жизнеописаний» в Ветхом или Новом заветах. К тому же разница между этими персонажами заключается не в одних «жизнеописаниях». Примером может служить Иса, Иса ибн Марйам Корана, в котором нередко видят Иисуса Христа.
Коран отрицает христианское учение об его «единосущности» с богом, как и вообще представление о «троице». По Корану, «богу несвойственно иметь детей»[7]. Иса ибн Марйам — пророк и посланник (расуль) Аллаха, предсказавший пришествие вслед за ним последнего посланника Ахмеда, под именем которого, следует понимать Мухаммеда.
Выступая против почитания Иисуса Христа как «сына божия», дословно «сына Аллаха», Коран неосновательно приписывает подобное почитание также иудаизму.
Но Коран все же выделяет христиан (как и иудеев) из общей среды многобожников. Считая христиан, как и иудеев, «людьми писания», надлежащим образом изложенного пророками и только позднее искаженного их последователями, Коран принимает на себя миссию исправления и этих извращений.
Наличие в Коране тех или иных старых сказаний не вызывает сомнения. Почему многие из этих сказаний находятся в тех или иных версиях или вариантах в Библии? Немного истории.
Арабы и евреи – семиты. В племенах тех и других еще в далекой древности возникло немало близких сказаний, мифов, легенд, имевших, однако, у каждого из них свои неповторимые черты. С этими общими и в не меньшей мере специфическими чертами двух самобытных народов, отраженными во всех сферах жизни, в том числе в их литературах и вероучениях, нельзя не считаться, обращаясь как к Библии, так и Корану.
Естественно, что сказания об одних и тех же или близких по имени и «жизнеописанию» персонажах, безотносительно к тому, имеют они исторических прототипов или нет, сложившиеся у народов, родственных по происхождению, но затем разошедшихся и проложивших каждый самостоятельный путь развития, могут быть во многом несхожими. И если у одного из них то или другое сказание записано раньше, а у другого позднее, то несправедливо, сравнивая их, отдавать первенство тому, у которого оно зафиксировано в более раннее время.
В христианских направлениях, как и у представителей иудаизма, сравнительно долгое время не было достаточной ясности, что за религия ислам и чему учит Коран. Весьма распространенным было представление о том, что новая религия – еще одна христианская секта или ересь. Порой, правда, подобное заблуждение поддерживалось и в XX веке, например в изданиях Ватикана. Так в 1932 г. теоретический журнал Ватикана «Civita Cattolica» в пяти номерах напечатал четыре анонимные статьи, сравнивающие христианство и ислам. Во второй из них — «Ислам и христианство с точки зрения божественного откровения» – Коран выдан за ухудшенную версию Евангелия, а пророк охарактеризован «не как создатель новой религии, а как восстановитель древней веры патриархов и Евангелия Иисуса Христа». В основном негативное отношение католицизма и др. направлений христианства к исламу определялось наличием в его учении и «священной книге» — Коране – резко отрицательных оценок догматов о троице, об Иисусе Христе как богочеловеке, сыне божьем, Марии как богородице и т.п.
Однако тому же папе римскому и главам других христианских церквей пришлось считаться с тем, что ислам стал государственной религией крупных феодальных держав. Ведь ислам был официальной идеологией ряда халифатов, в их числе суннитских Омейядского с центром в Дамаске (661-750), Аббасидского с центром в Багдаде (750 – 1258), Омейядского с центром в Кордове (912 – 1031), исмаилитского Фатимидского с центром в Каире (909-1171), суннитского, второго Аббасидского, с центром в Каире (1261-1517), суннитского Османского с центром в Стамбуле, во главе с султаном-халифом (1517-1923 и, после свержения султаната, до 3 марта 1924 г.) и др.
Из названных халифатов многие распространяли свою власть на огромные территории, не раз обостряли отношения с соседними государствами, прибегали к угрозам или вели войны, стремясь склонить их на свою сторону.
Не случайно еще в раннем средневековье появляются рассказы о посольствах, отправлявшихся в государства, где господствовали мировые религии, в том числе христианство и ислам, для «испытания вер». Известны, например, сообщения и даже довольно детальные рассказы о таких посольствах из Киевской Руси (например, в русской Лаврентьевской летописи начала XVI века под годами 6494 и 6495 (986-987).
В отношении деятелей римско-католической церкви к Корану и исламу не раз проявлялись немалые колебания. Беспокоила, естественно, угрожающая близость держав, где ислам стал государственным вероучением. Вспомним обстановку: на юго-западе — Испания, Кордовский халифат, удельные правители (мулюк ат-тава' иф) XI-XII веков, в Средиземноморье — все государства Магриба[8], Северной Африки, многочисленные пиратские базы (впрочем, не только мусульман, но и христиан, а с образованием Османской империи да еще с падением не только Иерусалимского королевства, но позднее и Константинополя, продвижением турок на Балканы и в Центральную Европу, взятием ими Боснии и Герцеговины создавалась прямая угроза не только Греции, но и Италии, территориям папы римского. И действительно, войска османского султана Мехмеда II в 1480 году предприняли завоевание Южной Италии[9]. Турецкий флот пересек пролив Отранто и взял одноименный город, где вырезал почти все мужское население: «12 тысяч из 22 тысяч жителей…800 человек, отказавшихся принять ислам, были казнены, около 8 тысяч жителей из оставшихся в живых было угнано в рабство». (Новичев А.Д. история Турции. Эпоха феодализма (XI – XVIII века)). Наступил момент, когда вступления турок ожидали не только в Риме, но и в Париже.
В странах Запада и Востока к этому времени все более укреплялись ростки нового…«С падением Константинополя неразрывно связан конец средневековья», — писал Ф. Энгельс. На Руси примерно в это же время, в 1480 году, было окончательно покончено с монголо-татарским игом. Наперекор феодальным усобицам, фанатизму, розни и нетерпимости к людям иной веры, разжигавшейся ретроградами[10], ширились торговые и культурные связи между народами. Написанное в одной стране все чаще получало отклик в других странах, более стойкими становились культурные связи, проявлявшиеся в схожих стилистических чертах искусства, архитектуры. В ряде стран Западной и Центральной Европы XV-XVI веков – это эпоха Возрождения (в Италии начавшаяся еще раньше, в XIV веке); одновременно это и эпоха великих географических открытий, способствовавших утверждению идеи шарообразности Земли. В это время и на Востоке, и на Западе рушатся многие задерживавшие развитие человечества ретроградные представления.
Прокладывавшие себе путь требования Нового времени то и дело сталкивались со стремлениями духовной и светской реакции удержать человечество во власти глухой ночи средневековья.
О том, сколь расширился кругозор людей, свидетельствуют труды того времени, даже созданные в весьма сложных условиях. Примером может служить творчество мавра, получившего в Европе широкую известность под именем Льва Африканского, автора обширного «Описания Африки и достопримечательностей, которые в ней есть». Этот труд, впервые изданный в Венеции в 1550 году, и в XX веке публиковался на разных языках немалыми тиражами.
Лев Африканский, полагают, родился в 1489 году в Гранаде (Испания). В раннем детстве, когда объединенные силы католических Кастилии и Арагона в ходе реконсисты разгромили Гранадский эмират и изгнали его мусульманское население, он вместе с родителями оказался в Марокко. Здесь, окончив медресе в Маракеше, он начал многотрудную жизнь, связанную с дальними, полными опасностей путешествиями, в ходе одного из которых попал в плен к корсарам из христиан и был ими подарен римскому папе Льву X Медичи. Тот, оценив познания пленника, ведущего в своих поездках обширный дневник на арабском языке, окрестил его в Риме в 1520. Вскоре Лев Африканский стал преподавать в Болонье арабский язык, и, изучив итальянский, написал на нем несколько трудов, в том числе «Описание Африки». Около 1528 г. вернулся в Тунис, где его след теряется. Есть мнение[11], что, «возвратившись в Африку, он вновь вернулся к исламу, т.к. ислам позволяет в исключительных условиях (выполняя требование „осторожности“, „спасения“) отказываться от своей веры и возвращаться к ней при наступлении возможности».
«Арабские историки придерживаются твердого мнения, — писал Лев Африканский, — что африканцы не обладали иной письменностью, кроме латинской… Некоторые другие наши историки говорят, что африканцы имели собственную письменность, но потом, когда Берберией правили римляне, а затем в течение долгого времени ее синьорами были бежавшие из Италии христиане и затем готы (имеются в виду вандалы, религией которых было арианство), они потеряли ее, ибо подданным полагается следовать обычаям господ, если они желают быть им угодными. То же самое произошло с персами, которые были под властью арабов. Они также потеряли свою письменность, и все их книги были сожжены по приказанию магометанских первосвященников».
Продолжая изыскания о письменности африканцев, он находит подтверждения тому, что «во всей Берберии (в городах, построенных в древности) можно видеть, что все надписи на могилах или на стенах некоторых зданий написаны по-латински и никак иначе нельзя сомневаться, что, когда их враги (африканцев) – римляне овладели этими местами, они по обычаю победителей и для большего унижения африканцев, уничтожили все их документы и надписи, заменив их своими, чтобы вместе с достоинством африканцев уничтожить всякое воспоминание об их прошлом и сохранить одно лишь воспоминание о римском народе. То же самое хотели сделать готы с римскими постройками, арабы – с персидскими, а в настоящее время обычно делают турки в местах, которые они захватили у христиан, разрушая не только прекрасные памятники прошлого и свидетельствующие о величии документы, но даже изображения святых, мужчин и женщин в церквах, которые они там находили».
Все сказанное приводит к твердому выводу: «Не следует удивляться тому, что африканская письменность была утеряна уже 900 лет назад (т.е. во время завоеваний Арабского халифата) и что африканцы употребляют арабскую письменность».
Под его пытливым взором памятники прошлого открывают правду истории, позволяя понять политику завоевателей, какой бы верой они ни прикрывали свою агрессию. Нет «чистых» и «нечистых», а есть слабые и сильные, те, что побеждали, и те, что оказались покоренными.
Политика «войны за веру» — джихада, газавата, — это всегда состояние постоянного устрашения, приносившего и приносящего народам огромный ущерб (вспомним иракско-иранский конфликт, например). При этом обе воюющие страны, обосновывая свои домогательства, ссылаются на один и тот же авторитетный источник – Коран. Так было и во времена Льва Африканского, и значительно раньше, и позже его.
Вспомним Наполеона Бонапарта, его египетскую экспедицию 1798-1801 годов. Еще тайно готовясь к этой экспедиции, Наполеон конфисковал в Риме и установил на борту корабля «Ориент» типографию с арабским шрифтом, а затем взял с собой в экспедицию арабистов и переводчиков, готовивших ему обращения на арабском и др. языках Востока. Выпускались прокламации, заверявшие египтян в любви и верности Наполеона и французов к Корану и вообще исламу.
Наполеон заявил жителям Каира, будто он прибыл в Египет лишь для того, чтобы освободить его население из-под власти тиранов. Бонапарт, обращаясь к чиновничеству, военной, светской и духовной бюрократии Египта, восклицал: «Скажите своему народу, что французы также истинные мусульмане».
    продолжение
--PAGE_BREAK--Привезенные Бонапартом востоковеды следили и затем, чтобы в выпускаемых французами на арабском и др. восточных языках изданиях не было оскорбительной для мусульман отсебятины, которая была характерна для ряда ранних переводов и комментариев к Корану на европейских языках.
Писалось, что французы — мусульмане, что они почитают Коран и пророка, что они помогли паломникам вернуться (из Мекки и Медины) домой и почтили их, дали коня пешему, накормили голодного и напоили жаждущего. Лишь много позднее в пухлых томах историков Египта можно было прочитать о том, как действительности вели себя эти новоявленные «истинные мусульмане».
Когда обездоленные оккупантами жители Каира подняли против них восстание, оно было жестоко подавлено. «Французы открыли огонь из пушек по жилым кварталам, при этом они особенно стремились попасть в мечеть ал-Азхар (мечеть и высшая богословская школа, основанная в X веке). Французы проникли в мечеть ал-Азхар, причем въехали туда верхом, а пехотинцы ворвались, как дикие козы. Они буйствовали в галереях и проходах, били лампы и светильники, ломали шкафы студентов и писцов, грабили все, что находили из вещей, посуды и ценностей, спрятанных в шкафах и хранилищах. Разорвав книги и свитки Корана, они разбрасывали обрывки по полу и топтали их ногами. Они всячески оскверняли мечеть: испражнялись, мочились, сморкались, пили вино, били посуду и бросали все во двор, а если встречали кого-нибудь – то раздевали и отнимали одежду».
Немало мечетей было разрушено французами…Начались массовые казни тех, кто был причастен к восстанию, а вслед за этим появились новые прокламации, образцы все более широкого использования Корана, учения ислама в интересах агрессора. Жестокое усмирение восставших изображено было в обращениях Бонапарта как исполнение им божественной воли, это-де «бог покарал их за действия и дурные намерения».
В наполеоновских прокламациях мысли, соответствующие кораническим, изложены так, чтобы нельзя было заподозрить, будто писавший нарочито подражает Корану, пытается заменить его «несотворенное» всесовершенство своими человеческими потугами. Ибо в исламе и в быту мусульман это осуждалось.
Лев Африканский жил почти на три столетия раньше Бонапарта, но как отличается от наполеоновского его отношение к Африке и ее народам.
В период Возрождения и в Новое время одновременно с первыми переводами Корана на европейские языки все чаще стали публиковаться и образцы арабского текста Корана. Духовенство всех церквей, по-прежнему, беспокоило наличие в Коране критики едва ли не главных догматов христианства: учения о троице, божественной природе Иисуса Христа, Марии как богородицы и т.п. Причем их особенно беспокоило то, что эта критика содержится в книге, которая сама учит, что она есть «книга бога, священная книга» и т.д. Именно этим и объясняется столь позднее издание арабского текста Корана в Европе. Даже более века спустя после названного латинского перевода Корана, вышедшего в 1543 г., а вслед за ним и его перевода на итальянский язык (Венеция, 1547) и на французский язык (Париж, 1649), «Собор римских цензоров при папе Александре VII (1655 –1667) наложил, для католиков, формальное запрещение на всякое издание или перевод Корана». (Крымский А. История арабов и арабской литературы, светской и духовной).
Интерес к Корану и требования папской пропаганды все же вынудили римскую курию приступить к изданию арабского текста и перевода этой книги, по возможности близкого к оригиналу. Дело было поручено монаху из ордена правильных клириков, духовнику папы Иннокентия XI Людовику Мараччи (1612 — 1700). Он подготовил арабский текст Корана и его латинский перевод с многочисленными комментариями, определившими общее название труда «Опровержение аль-Корана». Обширный труд Л. Мараччи был издан в Падуе в 1698 году и, будучи снабжен тщательно подобранными выписками из тафсиров, которые также приведены в арабском оригинале и латинском переводе, способствовал появлению, как новых изданий арабского текста Корана, так и его переводов на живые европейские языки, в том числе и на русский.
Вместе с тем все больше стало появляться книг, авторы которых критически относились к ортодоксальным христианским взглядам на ислам и роль арабов в истории Халифата. Речь шла. Не только об историческом пути арабов, но и конкретно об оценке «слова Аллаха» — Корана, на что откликнулась и церковная печать разных христианских направлений.
Видный английский специалист по истории ислама У.Монтгомери Уотт пишет, что хотя в период с 1100 г. почти до 1350 г. европейцы в культурном и интеллектуальном отношении уступали арабам, но они «в целом не желали признавать зависимости своей культуры от арабов, оккупировавших в течение нескольких веков Испанию и Сицилию». «Исламоведа поражают в средневековой Европе два момента: во — первых, тот путь, которым формировался в Европе XII – XIV вв. искаженный образ ислама, до сих пор продолжающий витать над европейской общественной мыслью…И, во — вторых, то как идея крестовых походов завладела умами и приобрела столь горячих поборников в Европе…Это тем более удивительно, если разобраться, каким безрассудным донкихотством были все эти попытки».
Для «объяснения» предубеждения против ислама у европейцев Монтгомери Уотт, ссылаясь на Зигмунда Фрейда, пишет, что «тьма, приписываемая врагам, — это лишь проекция собственной тьмы, которую не желают признать. Так, искаженный образ ислама следует рассматривать как проекцию теневых сторон европейца». Этот густой британский туман, по-видимому, призван затушевать сохранение в Западной Европе до настоящего времени многого из той «собственной тьмы, которую не желают признать». Что касается Корана, то именно в Западной Европе, а не на Востоке создали искусственную проблему его истоков и авторства, всячески затемняли вопрос о действительном происхождении этой большой и сложной арабской книги.
Особые усилия к этому были приложены после разгрома наполеоновской Франции и Венского конгресса 1814 – 1815 годов, когда в условиях свободной конкуренции западноевропейские, и прежде всего немецкие, промышленники стали искать рынки для своих товаров в далеких уголках Османской империи, Ближнего Востока.
Еще до образования Германской империи в начале 30-х годов XIX века философский факультет Боннского университета объявил о назначении премии за сочинение на тему о том, что Мухаммед взял из иудаизма. Молодой ученый раввин Авраам Гейгер (1810 – 1874) в 1833 издал труд на эту тему и был удостоен за него премии.
Книга Гейгера стала своего рода «маяком» для последующего суждения о раннем исламе. Все сводилось в ней к заимствованиям из Библии и др. внешних источников, возможность же наличия соответствующих подлинно арабских материалов совершенно игнорировалась. Арабы изображались народом, способным лишь перенимать чужое, прежде всего от иудеев, принадлежащих-де к единственной «богоизбранной» творчески одаренной нации.
Успех подобных установок Гейгера определил его признание не только в иудейских, но вскоре и в христианско-миссионерских кругах, которые в подобных же целях подготовили соответствующие произведения с добавлением материалов из Нового завета.
Между тем взгляд, изложенный в книге Гейгера, не только сыграл, но и по-прежнему играет отрицательную роль в изучении истории арабов и ислама, исследовании Корана и его источников.
Даже столь известный ориенталист и семитолог, как Ю. Вельхаузен (1844-1918), шесть выпусков своего труда, посвященного истории Аравии в период до, во время и после возникновения ислама, объединил под названием «Наброски и подготовительные работы» (Берлин, 1884 – 1889), поскольку для него «изучение арабов было только средством для лучшего понимания истории ветхозаветных евреев»[12]…
Справедливость требует отметить, что весьма долгому господству таких взглядов и методов изучения в известной мере способствовало негативное отношение духовных кругов стран, где распространен ислам, к доисламскому периоду их истории, который рассматривался ими как время джахилийи, варварства, язычества, невежества.
Стремясь подчинить все сферы жизни исламской идеологии, духовные круги пытались вытравить из памяти народа страницы доисламского прошлого. Однако, из этого мало что получилось.
Другое дело, что легенду о джахилийи порой с корыстной целью использовали и европейцы, в частности те, кто раскапывал археологические ценности и вывозил их в музеи столиц Запада. Так произошло, например, в Месопотамии, в Ираке, где для этой цели распространили слух о том, что докопались якобы чуть ли не до самого ада, до джаханнам, откуда показались какие-то белые головы, чудовища, от которых, чтобы не случилось какого-либо несчастья, надо поскорее избавиться. Не случайно английский археолог О.Г. Лэйярд (1817-1894) из раскопанного им в столице древней Ассирии «в первую очередь решил отправить два крылатых чудовища – одного быка и одного льва. Лэйярд буквально не знал, куда деваться от забот, а для арабов увоз „идолов“ был настоящим праздником. Феллахи Нильской долины провожали останки своих царей, увозимые археологом Бругшем в Каир, с плачем и стенаниями; арабы, собравшиеся у холма Нимруд (у Тигра, на окраине Мосула), оглашали окрестности криками радости. Под эти крики гигантскую статую и поставили на катки»[13].
Даже из этого небольшого сообщения видно, что все дело заключалось в том, как «подготавливали» арабов их духовные «пастыри»: и вот случилось так, что вроде бы в одной ситуации в Египте плакали, а в Ираке – радовались…
Теперь с грустью и возмущением арабы говорят о том, что им приходится выставлять в музеях гипсовые копии произведений своего родного искусства, вывезенных на Запад в период хозяйничанья здесь (в Ираке) европейцев.
Изучение древней и раннесредневековой истории Аравии, успешно развивающееся во второй половине XX века, помогает всесторонней оценке социальных корней происхождения ислама. Раскопки в Йемене подтверждают, что процесс постепенного перехода от многобожия к единобожию, который был характерен для северо-западной и Внутренней Аравии, имел место и на юге Аравии, и даже в весьма раннее время. С середины IV века йеменские надписи почти не упоминают имен божеств, но возносят хвалы, мольбы и благодарности единому и единственному божеству, называемому просто «богом»…«милостивым»…«господином небес»… «господином на небе и на земле»…«владыкой неба и земли».
Интересно и то, что местный монотеизм верующие не подменяли чужеземным, завозным. Иудаизм и христианство были знакомы йеменцам. Нет сомнения, что их собственные представления складывались под влиянием этих религий, но поначалу прямо с ними не связывались, потому что имели и свои йеменские корни.
Конкретный исторический материал позволяет считать, что монотеизм Корана вырос на местной, арабской почве, а не завезен, как утверждается в христианской и иудаистской миссионерской литературе, извне.
Кавказовед и арабист академик Н.Я. Марр (1864-1934) в 1927 г. писал: «Классический арабский язык не имел никаких оснований уступать в универсальности любому классическому языку Европы, греческому или хотя бы латинскому, уступать по охвату своей выразительности и способности фиксировать в скульптурно-выпуклых выражениях все виды и ступени мышления человечества, удовлетворять как орудие общения всем потребностям человеческой жизни, от грубо-материальных до высшей отвлеченности, от интимно-сокровенных и узко-племенных до широкой мировой и международной общественности… Даже религиозное предание, сообщая миф, что Коран не сотворен, а дан самим богом готовым для проповеди, имеет в виду содержание священной книги и ее безукоризненную формулировку на этом чудном и еще тогда формально высокоразвитом языке, арабском языке. Предание не имеет в виду создание в этот момент с Кораном и самого арабского языка. Никто всего этого не отрицает и не может отрицать. Никто не может отрицать и того, что факт существования до возникновения ислама высокоразвитого арабского языка свидетельствует о большой культурной работе в самой арабской племенной среде, о каком-то длительном и мощном процессе внутренней общественной жизни и внутреннем созидании внутренних же культурных факторов готовившегося великого общественного сдвига. Однако, когда заходит вопрос о возникновении мусульманской веры… источник происхождения ищут в чужих древних религиях, маздаянской (иначе – древнеиранской религии, маздеизме), иудейской, как это ни странно, — даже в христианской, но никаких систематических изысканий, серьезных попыток связать религию ислама в целом с доисламской религией, с доисламскими верованиями самих арабов»[14].
Этот монолог ученого о достоинствах арабского языка и культуры и одновременно о нерадивом отношении к их исследованию, а также к изучению ислама, был вызван стремлением положить конец допускавшейся односторонности.
Итак, Коран – произведение большое и сложное не только по содержанию, но и по происхождению и истории его истолкования.

3. Мировоззрение Корана 3.1 Аллах – бог Корана Уже начало первого из пяти «столпов» (аркан) веры в исламе – догмат о единстве (ат-таухид) бога, Аллаха – в известной мере выражено в 1-й суре «аль-Фатихе» — «открывающей» Коран, относимой к мекканским.
Во всей полноте свойства Аллаха раскрываются в Коране постепенно. «Он — Аллах, творец, создатель, образователь. У него самые прекрасные имена. Хвалит его то, что в небесах и на земле. Он — великий, мудрый!»
Эпитетов мусульманские богословы насчитывают некоторые более тысячи, но большинство – 99.
Излагается целая программа могущества Аллаха, которая исходит из представления, будто весь окружающий мир своим существованием обязан его воле, и не труд человека — земледельца, садовника, скотовода, а Аллах обусловливает саму возможность выращивания зерна, плодовых деревьев, садов, размножения скота, получения хорошего урожая, всех богатств живой природы.
У Аллаха нет семьи: нет отца, братьев, сына, жены, дочери, детей! Откуда же быть «равному» ему?
О том, что у Аллаха нет семьи, говорят в Коране не только люди, но и джинны-духи, демоны, созданные Аллахом раньше людей из бездымного огня. Для составителей текста Корана мир людей и духов, демонов, джиннов был одинаково реален. Более того, и те и другие слушают Коран!
Иблис – мусульманский сатана, шайтан. «Проклял его Аллах». Иблис именуется «врагом Аллаха», «отцом горечи», зла. Среди мусульман широко распространено сказание о пророке Ибрахиме, прогнавшем дьявола в долине Мина близ Мекки. В память об этом эпизоде и сейчас во время хаджжа паломники совершают в этой долине обряд «побиения шайтана». С этим связано и часто употребляемое заклинание: «Прибегаю к Аллаху от шайтана, побиваемого камнями!» Обряд «побиения шайтана», как и вообще хаджж, уходит своими корнями к культам древней Аравии, включавшим обряд бросания камешков в долине Мина для того, чтобы отогнать злых духов, джиннов и им подобных «нечистых» существ от места, где происходило жертвоприношение.
Культ Иблиса занимает в исламе значительное место, как и сохраняющееся в нем почитание святых. Это свидетельствует о том, что ислам не составляет исключения среди монотеистических религий, для каждой из которых характерны «уступки политеизму». Даже знакомый по Корану догмат ислама «Нет божества, кроме Аллаха» в большинстве направлений и сект ислама связан с почитанием святых. Последователи шиизма, а также близких ему течений, произнося догмат о единстве Аллаха, наряду со словами «и Мухаммед – посланник божий» или вместо них говорят: «И Али приближенный божий».
Утверждать, что ислам характеризуется «строжайшим монотеизмом», — значит не считаться с реальным положением. Ведь в исламе признается и существование ангелов, в том числе особо приближенных к Аллаху, как Джибриль, Михаиль, Исрафиль, Азраиль. А Иблис, хотя и падший ангел, однако он таков, что способен противостоять Аллаху, сбивать верующих с «прямого пути», заставлять «признавать правдой его мысль». В образе Иблиса и в изображении его борьбы за верующих против Аллаха заметны сильные отзвуки религиозного дуализма, борьбы тьмы со светом, зла против добра, мотивы, существующие и в других верованиях — зороастризме, маздеизме.
    продолжение
--PAGE_BREAK--Продолжим ознакомление с тем, что сказано в Коране об атрибутах (сифат), свойствах Аллаха. Не раз в Коране утверждается, что Аллах знает все, что есть на небе и на земле, все тайное и явное. «Всезнание», «всеведение» Аллаха не нейтрально: следя за каждым, он предпринимает и соответствующие меры воздействия – наказания или награды, обещает ничего не оставить без последствий. С помощью организованного им сыска, требующего огромного числа тайных ангелов-осведомителей, получив от них надлежащий отчет, Аллах намерен рассчитаться с каждым.
«От него не утаится вес пылинки в небесах и на земле, и меньшее этого и большее этого…» (К., 34:3)[15]. «Он совершенно знал вас и тогда, когда созидал вас из земли, и тогда, когда вы были зародышами в чревах матерей ваших» (53:33). «Мы, — говорит Аллах, — самый верный из счетоводцев» (21:48).
Зная жизнь каждого человека, каждой твари, Аллах по Корану, знает и то, когда наступит «час» — последний, смертный час.
Объемля всех и все «своим знанием» (65:12), Аллах определяет «решение» судьбы каждого (40:12), он заранее знает их поступки, за которые в дальнейшем с них же спрашивает и наказывает. Эта божественная «логика» давно вызывала немало недоумений, что нашло отражение во многих произведениях деятелей науки и литературы стран распространения ислама. Еще в первой половине IX века именно эти недоумения получили выражение в упоминавшемся ранее рационалистическом течении мутализитов, сторонники которого учили о свободе человеческой воли и отрицали догматы о предопределении и несотворенности Корана. И хотя это течение вскоре было разгромлено, но критика догм и учений ислама не утихла.
Великий поэт и ученый Омар Хайам (ок. 1048 – между 1123 –1131) родом из Нишапура (Иран), в одном из приобретших большую популярность четверостиший (рубаи), обращаясь к Аллаху, писал:
Ты расставляешь западни на всех путях моих,
Грозишь убить, коль попадусь я вдруг в одну из них,
Ты сам ведь ставишь западни! А тех, кто в них попал,
Бунтовщиками ты зовешь и убиваешь их?
(перевод В. Державина)
Как математику и астроному, труды которого составили эпоху в точных науках, Омару Хайаму особенно претила непоследовательность всевышнего. Да и кто такие люди, если все их действия и помыслы заранее известны ему, предопределены?
Кто мы? Куклы на нитках, а кукольщик наш – небосвод.
Он в большом балагане своем представленье ведет.
Нас теперь на ковре бытия поиграть он заставит,
А потом в свой сундук одного за другим уберет.
(перевод В. Державина)
Мутазилиты и те, что следовали за ними и высказывали вольнодумные взгляды, выступали и против антропоморфизма, проявлений которого немало в Коране. Действительно, чем же всевышний познает, при помощи чего он «всеведущ»? И вот оказывается, что он антропоморфен, у него те же органы чувств, что и у тех, кто трудился над собиранием и составлением Корана.
Аллах, прежде всего, обладает зрением и слухом. Видя, что делают люди, Аллах, по словам Корана, может помочь им или, напротив, помешать, наказать их
Исключительное место среди свойств Аллаха отведено его слову, «речи господней». «Он зиждитель небес и земли, и когда определит быть чему, только скажет тому: „Будь!“ – и оно получает бытие». Такова и история Земли и всей Вселенной: «Он тот, кто сотворил небеса и землю, истинно, в то время, когда он сказал: „Будь! И они получили бытие“ (6:72).
Изумляет словоохотливость всевышнего (большой объем первой прозаической книги арабов, составлявшейся как „слово Аллаха“).
Грозной, разрушительной силой обладает не только лицо Аллаха, сам его вид, но его слово – Коран.
Коран не раз упоминает о руке или руках Аллаха. Так, уже в суре 2 можно прочитать, что в его „руке — благо“ и „милость“ или „щедрость“. О руках Аллаха упоминает Коран и в рассказе о том, как он создал человека „своими руками“. (38:75).
В числе не внешних, но внутренних антропоморфных черт, которыми Коран характеризует Аллаха, следует назвать хитрость. Аллаха никто не перехитрил. Один из секретов действенности хитрости Аллаха, по Корану, в том, что он имеет активных посланников, которым знакомы приемы сведущих лазутчиков, опережающие ухищрения врагов.
Таков образ Аллаха в Коране. Это, с одной стороны, милостивый бог, с другой – суровый судья, жестоко карающий за малейшее ослушание непокорных. Он – властитель Земли и Вселенной и всех ее обитателей, требующий беспрекословного подчинения и преклонения перед ним, своего рода восточный деспот, в страхе и зависимости держащий свое „творение“ – человека. Единственный, кто пытается ему прекословить, — это его первое создание – Иблис, дьявол ислама.
Внешние и внутренние свойства и черты Аллаха многообразны и порой противоречивы, хотя в большинстве своем антропоморфны. Один из создателей мусульманского богословия, ранее близкий к мутазилитам Абу-ль-Хасан Али аль-Аш' ари (873-935) добавил к рассмотренным выше качествам Аллаха еще следующее уточнение, считавшееся им наиболее существенным. Он говорил, что „самым отличительным качеством всевышнего является способность на изобретение“. Как видим, добавление аль-Аш' ари также исходит из сравнения бога с человеком, то есть антропоморфно.
В средневековых религиозно-философских схоластических рассуждениях порой ощущается неудовлетворенность тем, что люди средневековья находили в „правоверных“ сочинениях и проповедях, в том числе в „слове Аллаха“ – Коране. В таких произведениях иногда содержатся элементы, которые могут помочь правильному пониманию и преодолению пережитков, кое-где существующих и в настоящее время.
Так, „могильные наказания“ — пережиток, который сохранился как у мусульман — суннитов, так и у шиитов. Он связан с верой в двух ангелов – опрашивателей и истязателей, которые являются к погребенному мусульманину. Для того, чтобы помочь опрашиваемому, на кладбище, после ухода провожавших, у свежей могилы остается мулла, подсказывающий усопшему, что тому отвечать этим ангелам – Мункиру и Накиру.
С IX века, когда родился этот обычай (хотя он не описан в Коране и нет там имен Мункира и Накира), ему в ряде мест следуют и до наших дней.
Не согласных с догмами, считавшимися при том или ином правителе, скажем Аббасидском халифе, правоверными и ортодоксальными, жестоко наказывали.
Известен случай, описанный историком Ат-Табари, когда при обмене пленниками с Византией в 845 году халифские представители принимали обратно лишь тех мусульман, которые соглашались признать мутазилитскую доктрину о сотворенности Корана и о том, что Аллаха в будущей жизни нельзя видеть. Не соглашавшихся оставляли в плену у византийцев, неверных. Между тем отражение вражды к византийцам также содержится в Коране; есть основания полагать, что именно об этом говорит аят, обещающий, что на страшный суд грешники будут собраны „голубоглазыми“ (20:102).
О том, что религиозный фанатизм порождал вражду между людьми, читаем и у аш-Шахрастани: „Кто крайне усердно, слепо пристрастен к своему учению, тот обвиняет в неверии и заблуждении своего противника, а кто терпим, дружелюбен, тот не обвинит в неверии“.
3.2 Коран о Вселенной, Земле, флоре и фауне Напрасно искать в Коране сведений о тех значительных достижениях науки и культуры, которые имелись еще до его составления не только в Китае и Индии, Египте, Вавилоне, Ассирии, Греции, но и в древних южно- и североарабских государствах. Подтверждением этому, в частности, может явиться ознакомление с тем, что Коран говорит о Вселенной, Земле, флоре и фауне.
Величайший мыслитель древности Аристотель (384 — 322 до н.э.) в астрономическом трактате „О небе“ писал: „Небо не создано и не может погибнуть…Оно вечно, без начала и конца, кроме того, оно не знает усталости, ибо вне его нет силы, которая принуждала бы его двигаться в несвойственном ему направлении“. Аристотель нашел доказательство тому, что Земля не плоская, а шарообразная, — предположению, высказанному в школе древнегреческого философа и математика Пифагора (ум. в 500 г. до н.э.).
Примерно в одно время с Аристотелем ученые Китая постигли периодичность солнечных затмений, астроном Ши Шэнь составил первый звездный каталог, где перечислены 800 светил. А Аристарх Самосский в первой половине III века до н.э. учил, что Земля, Луна и планеты обращаются вокруг Солнца, и Земля, кроме того, вращается вокруг своей оси.
Однако те, кто имел отношение к собиранию и составлению Корана, несмотря на то, что они жили более, чем на 900 лет позднее этих открытий, явно не утруждали себя подобными философскими размышлениями или астрономическими расчетами. В Коране даже об Аравии и арабах содержится очень мало нового по сравнению, например, с произведениями древнеарабской поэзии. Религия всегда консервативна. И ислам унаследовал от древнего мира не столько обогащающие человека знания, сколько религиозные мифы.
История Вселенной сведена в Коране к творческим действиям разумного божества, Аллаха. Он-де сказал: „Будь!“ – и появились „небеса и земля“ (6:72). В шесть дней мастерски, без изъянов бог создал мир, „сотворил семь небес, одно над другим сводами“ или рядами (67:3; 71:14), устроил небо так, что нет в нем ни одной щели» (50:6). Из семи небес «низшее небо» Аллах украсил светилами и поставил их для отражения дьяволов (67:5). Он велел ему [небу] производить темноту ночи, заставил его изводить утреннюю светозарность" (79:29). Бог опустил также с «горних небес» на землю лестницу, «по которой ангелы и дух восходит к нему в течение дня, которого продолжение пятьдесят тысяч лет (70:3-4). Эта лестница только для небожителей: люди и черти, если б и хотели влезть на небо, не были бы туда допущены (52:38, 6:35). Если Аллах „захочет“, то он, указывается в Коране, может „низвергнуть“ на людей „какой-либо обломок“ (34: 9). В последнем допущении можно видеть попытку составителей Корана „объяснить“ явление так называемых „падающих звезд“ – падение метеоритов, или болидов, большая часть которых, попадая в земную атмосферу, сгорает в ней, не долетая до поверхности нашей планеты. Коран выдал это явление за признак кары господней.
В Коране изложены представления о Земле, как неподвижной плоскости, удерживаемой в равновесии воздвигнутыми на ней горами. На Земле „устроили реки и дороги, чтобы люди могли ходить прямыми путями“ (16:15).
Такие представления имеют немало общего с религиозными сказаниями Вавилона и некоторых других стран древнего мира. Но учение о семи „небесных сводах“ или о Земле как плоскости, а не шарообразном (эллипсоидном), небесном теле соответствует представлениям древнего человека.
Наука давно распростилась с наивными взглядами, по которым Земля и вся окружающая нас природа, Вселенная, имела своего „творца“. Материя и энергия, все то, из чего состоят земные и небесные тела, весь мир, вечны и неуничтожимы, никем и никогда не были созданы. Вселенная вечна и бесконечна, она непрерывно развивается по своим естественным законам.
Мало чем могли дополнить представления Корана и данные средневекового мусульманского предания, Сунны, хадисов и ахбаров, а также тафсира. В одном из изречений (хадисов), приписываемых пророку Мухаммеду (содержится у Ибн аль-Факыха, IX в.), приведены, например, такие сведения о „мироздании“: „Земля (держится) на роге быка, а бык на рыбе, а рыба на воде, а вода на воздухе, а воздух на влажности, а на влажности обрывается “знание знающих»[16].
В действительности, уже в средние века «знание знающих» на таких сказках не «обрывалось» им и в то время была понятна легендарность рассказов о сотворении неба и Земли в шесть дней, о быке и рыбе, на которых якобы покоится Земля, и т.п., и они настойчиво искали ответы на вопросы о том, как устроен и откуда возник мир, в котором жили люди.
Кстати на Востоке, так и на Западе пытливые люди спрашивали: если бог создал небо и Землю в шесть дней, то что же он делал до того времени? Основоположник одного из направлений христианства — протестантизма – Мартин Лютер в XVI в. будто бы ответил на такое сомнение: бог сидел в лесу и резал прутья для наказания интересующихся этим вопросом.
Начиная со среднеазиатского астронома и географа Ахмеда Фергани (IX в.), передовые ученые стран распространения ислама все с большей определенностью говорили о сферичности или шаровидности Земли и ее месте среди других небесных тел. Так, арабский математик и астроном аль Баттани (852-929) писал: «Земля кругла, ее центр среди небесной сферы, а воздух окружает ее со всех сторон, сравнительно с орбитой знаков зодиака[17], она вроде точки по своей малости».
Преследования и казни ученых, конечно, вредили прогрессу, но не могли остановить поступательность движения знания, науки.
Если богословы выдавали Коран за произведение, кроме которого, за исключением преданий о пророке, лучше ничего не читать, то ученые понимали, что такое истолкование священных книг – помеха развитию науки.
Старший современник Ибн Сины (Авиценна) гениальный энциклопедист Абу Рейхан Бируни[18] старался не смешивать науку с религией, он даже пришел к выводу, что к религиям прибегают тогда, когда не способны найти ответа на интересующий вопрос в науке.
Обращаясь к примерам разных религий, с вероучениями и обрядами которых он знакомился, Бируни, как правило, дает объяснение тому, что в его время выдавалось за «чудо». Если он и допускает веру в бога, то как отметили его исследователи и переводчики, «бог Бируни – бог перводвигатель, не вмешивающийся в дела мира, — в корне отличается от Аллаха правоверного ислама, без воли которого не происходит ни одно событие в мире».
Бируни выявляет несостоятельность магии, веры в силу фетишей, в частности, в то, будто какой-либо камень или толченый чеснок могут вызвать дождь. «Правильный взгляд на это (пойдет ли дождь, когда и где) можно получить, изучив положение гор, направление ветров и движение туч с морей».
Поведал он и о том, как проповедники ислама и других религий готовы извлечь выгоду обманом и подделками, используя неосведомленность верующих в достижениях науки. Немало внимания уделял Бируни разоблачению колдовства.
Коран утверждает, что Земля плоская, она «разостлана» Аллахом, как ковер (51:48). Бируни, идя путем науки, привел убедительные доказательства в пользу шарообразности Земли. Если отрицать ее шарообразность, писал он, то «все [астрономические] расчеты будут неверны». Бируни оставил свидетельства о том, что в его время было достаточно распространено критическое отношение к некоторым представлениям ислама и других религий. Так, по его словам, многие не верят сказаниям о великом потопе или допускают, что потоп имел местное значение.
Всякая религия есть явление историческое, что отчетливо прослеживается и по особенностям религиозных легенд, а также по новому истолкованию старых сказаний и книг. Подтверждением этому может явиться и ознакомление с тем, что Коран говорит о происхождении жизни, человека, животных, растительности.
«Аллах, — говорится в Коране, — сотворил всякое животное из воды…Творит Аллах, что пожелает». Создавши «всяких животных», бог «рассеял их по земной поверхности (2:159; 31:9).
Не считая беглых упоминаний, в семи местах Корана рассказывается о том, как Аллах сотворил человека.
Человек, по учению Корана, состоит из двух противопопожных природ, „сущностей“ — телесной и духовной. Вылепив, сотворив оболочку человека, например, „из глины“, его творец „потом выровнял его и вдул в него от своего духа и устроил вам слух, зрение и сердца“. (K., 32:8; 23:80).
На вопросы возникновения и развития жизни на Земле, биосферы, и теперь имеются различные точки зрения. Как предполагают современные ученые, жизнь на Земле существует около 4 миллиардов лет. Неясным остается, „что древнее – Земля или жизнь“. И, конечно, было бы странным получить научный ответ на вопрос о появлении жизни и ее развитии на Земле в произведении, составленном почти 14 веков назад. Изложенные в нем сказания, даже в условиях средневековья не смогли положить предела пытливости человека и в этой сфере знания, науки. Известный философ и врач Ибн Туфайль (Абубацер), живший в Марокко и Испании (ум. в 1185 г.), взглядам о „чудесном“ сотворении всего живого, в том числе человека, противопоставил картину самозарождения жизни или, точнее, рождения живых существ из неживой природы. В его романе „Живой, сын Бодрствующего“ рассказывается, как на неком острове, расположенном под экватором, во впадине земли много лет бродила глина. И начался в этой глине процесс зарождения. В середине ее образовался маленький пузырек, разделенный на две части тонкой перегородкой, наполненный нежным, воздушным телом, состав которого очень подходил к требуемой соразмерности в частях». Постепенно из пузырька образовался живой человек – Хай.
    продолжение
--PAGE_BREAK--Естественно, представление Ибн Туфайля о зарождении жизни на Земле наивны. Но замечательна его мысль, что жизнь появилась не по воле божьей, а возникла естественным путем.
Ибн Туфайл также признавал, что «прежние верования» не согласны с разумом, но думал, что религия и ее организации нужны для усмирения простого народа.
Если суммировать представления Корана о Вселенной, Земле, происхождении животных, растений и человека и сравнить их с тем, что еще до его составления люди знали об окружающем мире, то окажется, что эта книга, выдающая себя за «мудрость» (36:1), «истину», за нечто, ведущее «из мрака к свету» (5:18 и др.), не внесла ничего сколько-нибудь нового в познание природы. Крайне незначительны и географические сведения, содержащиеся в этой книге, в частности, по сравнению с древнеарабской поэзией. Географические сведения Корана ограничиваются упоминанием лишь нескольких городов и населенных пунктов Аравии (Мекка, Сафа с Мервой и Арафат, также Медина, Бедр, Хунейн). Упоминается гора аль-Джуди, на которой якобы остановился Ноев ковчег (толкователями Корана эта гора то относилась к Месопотамии, то отождествлялась с Араратом), Синай, «святая долина Това» – место первого «откровения» Аллаха Мусе.
Упоминаются в Коране также области, связанные со сказаниями об исчезнувших городах и племенах, вроде Мадйана, обитатели которого были будто уничтожены во время землетрясения, посланного им милосердным Аллахом за неповиновение проповеди пророка Шуайба. Из внеаравийских местностей один раз — «святая земля» (Палестина!) и четыре раза Египет.
Коран отрицает всякую закономерность в природе и обществе, подменяя ее формулами: «бог творит, как хочет», он «совершитель того, что захочет (85:16), и т.п. Существование самого человеческого общества также объясняется произволом Аллаха.
Очевидно, толкователям Корана, как и его составителям, было неизвестно, что явления природы связаны между собой не произволом или случаем, объясняемыми в исламе волей и прихотью божества, а закономерностью, необходимостью. Не будь взаимообусловленных закономерностей явлений природы, не было бы и элементарных условий для развития жизни, для существования человека, невозможно было бы познание природы и научное предвидение.
Наука и опыт отрицают всякие „чудеса“, произвол, случайность в явлениях природы, а также в общественной жизни. Прогресс реален только на основе знания закономерностей, при возможно более полном учете объективных законов природы и общества. Действия людей имеют смысл лишь тогда, когда они могут ожидать каких-то заранее определенных результатов, а предвидение будущего возможно лишь потому, что в природе все взаимосвязано, происходит закономерно, то есть одинаковые причины при одинаковых условиях вызывают и одинаковые последствия.
3.3 История человечества по Корану. Фантастика и действительность В Коране отсутствует представление о человеке как „венце творения“, а также о постепенности развития жизни на Земле, ее биосферы и тем более ноосферы – сферы человеческого разума.
Согласно Корану, созданию Аллахом человека предшествовал акт сотворения им ангелов и джиннов, его небесной крылатой опоры.
И все же акту сотворения человека Аллах, судя по изложенному в Коране древнеарабскому сказанию, придает особое значение. Даже после того как им был вылеплен своего рода манекен человека и осталось лишь его оживить, Аллах решил обсудить свой поступок с ранее им созданными многокрылыми помощниками. Некоторые из новейших комментаторов пытались углядеть в этом „обсуждении“ признак особой демократичности всевышнего. Между тем в этом „обсуждении“ не чувствовалось какой-либо терпимости, внимания к созванному ангельскому сонму, даже признака толерантности. Создатель заранее предопределил свое решение и, выслушав единственного возражавшего, тут же сурово наказал его. Итак, сотворение первого человека, согласно Корану, одновременно явилось актом падения джинна или ангела „из числа высших“, ставшего дьяволом, сатаною, шайтаном, царем преисподней.
Содержание Корана, естественно, в значительной мере отражало общественное сознание арабов середины VII века н.э., но в то же время оно в пережиточной форме сохранило немало того, что относится к их общесемитическим древним религиозным сказаниям, усложненным порой значительными внешними воздействиями.
Критика каждой религии рождается, прежде всего, среди последователей, приверженцев этой религии. Так было в старых доисламских культах, так было в буддизме и христианстве, то же положение и в исламе. Процесс этот развивался исподволь, порой неравномерно.
Аш-Шахрастани, писавший в XII веке, совершенно правильно подметил, что не только религиозные верования распространены среди разных народов, но также и сомнения в их правильности.
Еще в IX веке, особенно в правление халифа Мамуна (813-833), когда учение мутазилитов стало государственным вероисповеданием, в дискуссиях о добре, зле и т.п., устраивавшихся в Багдаде и др. центрах Аббасидского халифата, принимали участие и иноверцы, в том числе ученые из христиан и зороастрийцев. В это же время на арабский язык переводилось немало произведений древнегреческих, сирийских, индийских и др. авторов. Писались иноверцами и новые произведения. Одним из них явилась книга некоего мага Мартанфарруха „Истолкование, устраняющее сомнения“, написанная, как предполагают, около середины IX века. В этой книге с позиций здравого смысла подвергнуты острой критике представления о единстве бога, его всемилостивости, о грехопадении и другие представления не только христиан, манихейцев, иудеев, но и мусульман. Так, говоря о единстве, бога, автор не допускает возможности, чтобы из одного источника – единого бога – шло „и горе, и грех, и правда, и ложь, и жизнь, и смерть, и добро, и зло“. Почему, говорит Мартанфаррух, всемилостивый бог допускает к своим созданиям зло – чертей и дьявола, адские исчадия? „Если он этого не знает, то где же его премудрость и всезнание? Если же он не хочет отдалить от своих созданий вред и зло и дать каждому в отдельности благо, то куда делись его справедливость и правосудие? Если он не дал этого, так как не мог, то в чем же его всемогущество?“ Зачем, спрашивал Мартанфаррух, бог позволил первым людям, соблазненным обманщиком, поесть запретных плодов в райском саду, а потом за это их наказал? И еще. Если он все это знал и хотел, чтобы это случилось, то недостойно это его, чтобы при своей мудрости и воле он сотворил нечто, о чем потом пожалел, и чтобы воле и приказу его сопротивлялись и враждовали с его пророками и исполнителями его приказов…»
Творческие силы человека, его разум, благородство, стремление к взаимной выручке, гуманность… Эти светлые чувства затенены, принижены в Коране мыслью, что, сколько бы человек ни старался, ничего хорошего он не создаст. Ибо, как гласит «слово Аллаха», «знайте, что жизнь в здешнем мире есть обманчивая утеха, обольщение, суетный наряд, тщеславие между вами, желание отличиться множеством имущества и детей: она подобна тем произрастаниям при дожде, которые собой пленяют земледельца, потом увядают, после того видишь их пожелтевшими, напоследок делаются сухими стеблями… Жизнь в здешнем мире есть только обманчивое наслаждение». (57:19-20).
Обилие в «слове Аллаха» подобных настроений, связанных с обещаниями близких перемен в жизни арабов и наступлением «конца мира», светопреставления, привело отдельных исследователей к выводу о том, что Коран (за исключением тех его мест, которые имеют законодательный характер и по времени своего происхождения являются более поздними) есть новый «Апокалипсис», «откровение о конце мира». Нужно иметь ввиду, что ожидания наступления «последнего часа» и связанных с ним крутых перемен не раз были и позднее, например, вера в то, что Халифату арабов суждено просуществовать лишь сто лет. Известно, что подобный «религиозный психоз» наблюдался и в католических странах Западной Европы накануне 1000 года. В Коране действительно говорится о «часе» и о том, что он близок.
По Корану получается, что призвание человека в том, чтобы, безропотно перенося любые невзгоды обратить свои помыслы на личное «спасение» в загробной жизни, которая якобы наступит после смерти. Аскеты и подвижники «словом и делом выражали полное равнодушие к земным благам… старались меньше и реже есть, пить, спать, улыбаться и даже разговаривать, больше молиться, плакать и уединяться…» Один из них даже по 10 лет не улыбался, другой проводил все ночи в молитвенных бдениях, третий не обратил внимания на землетрясение во время молитвы и т.п.". Отпускали рабов, крепостных перед смертью порой и люди, не отличавшиеся религиозностью, по своему великодушию, из гуманных соображений.
Вот что писал основоположник турецкой революционной поэзии Назым Хикмет (1902-1963) в автобиографическом романе «Романтика», поясняя, почему его главный герой Ахмед порвал с исламом.
«После окончания школы-интерната – там молитвы и соблюдения поста были обязательными – я бросил и намаз и пост. Да и Коран-то никогда толком не мог прочесть… Но я был набожным. Говоря точнее, я даже и не думал о том, что бог может и не существовать. Потом однажды я подумал, что верующие совершают благие дела лишь в надежде на награду от господа бога, в надежде на то, что они попадут в рай, обретут бессмертие. А грехов они избегают потому, что боятся наказания, боятся угодить в ад. Меня, словно сам я никогда не был верующим, поразила эта неволя, на которую обрекает себя каждый верующий, поразил их эгоизм.
С тех пор по сей день Ахмед старался делать все свои дела не заботясь о награде и не опасаясь наказания».
Мотивы принижения земной жизни обещаниями сладостной посмертной пронизывают весь Коран.
Судя по Корану, большое внимание этим мотивам уделялось потому, что такие утверждения проповедников ислама встречали резкие возражения со стороны слушавших их в Мекке и Медине не только многобожников, но и людей, которых именовали дахритами. Это были люди, отрицавшие загробную жизнь, считавшие, что есть только одна земная жизнь, ограниченная для каждого человека определенным периодом: «губит нас только время». (К., 45:23).
Характерной чертой многочисленных призывов Корана к вере в посмертную участь, которая бывает двух родов – доброй и злой, прекрасной и отвратительной, является то, что она мыслится как воздаяние за земные дела людей; какова она будет, зависит от поведения, поступков, убеждений, действий человека. В доисламских культах арабов подобной веры в сколько-нибудь разработанном виде не было. Из чужеземных религий это находим в той или иной мере в христианстве и иудаизме и более четко – в зороастризме, которому близки и некоторые картины потусторонней «жизни», нарисованные в Коране. Для того чтобы арабы поверили в эти обещания, как видно из Корана, проповедники его «истин» должны были приложить немало энергии. Им прежде всего было необходимо убедить людей в том, что их постоянные жизненные наблюдения, их опыт, свидетельствующие о том, что распавшееся после смерти тело, смешавшееся с землей, рассеянное, распыленное по песку и т.п., невозможно восстановить, неправильны.
Шейх Мухаммед Абдо (1849- 1905), бывший главным муфтием Египта утверждал, что «бог не для того создал свою книгу (Коран), чтобы в ней научным образом объяснять факты и явления природы». Подобным образом другой мусульманский реформатор – Мухаммед Рашид Рида (1865 — 1935) писал, что из Корана надо извлекать моральные и политические уроки, а не исторические факты.
Таким заявлениям авторов нового толкования Корана нельзя отказать в известной логичности. Но они вызваны тем, что текст Корана, в течение веков выдававшийся за непререкаемый источник сведений о природе и обществе, не выдерживает научной критики.
Специфические задачи создания книги, якобы передающей несотворенное «слово Аллаха», было трудно совместить с изложением истории человечества. И это, естественно привело к весьма облегченному, хотя в целом вполне продуманному подбору материала.
Речь в Коране идет, прежде всего, об арабах и Аравийском полуострове, а также о том, чем они обязаны Аллаху, его посланникам и пророкам. В связи с этим изложены и сказания о сотворении Аллахом мира, небесного свода и Земли, а также об ее благоустройстве, флоре и фауне. Рассказано также о сотворении ангелов, джиннов и человека, подчеркнуто при этом, что их главная цель – хвалить Аллаха. А далее с падением Иблиса и грехопадением первых людей излагаются новые заботы: посылка посланников и пророков Аллаха к людям, дабы те не сбивались с «прямого пути», не совращались в многобожие, ширк.
Посланников и особенно пророков, по подсчетам мусульманских богословов, были тысячи. В Коране их названо 28, начиная с Адама – первого человека – и кончая последним — Мухаммедом, «печатью пророков».
Арабы, жители полуострова, с трех сторон омываемого морями и океаном, — одни из самых древних моряков, кораблестроителей и ирригаторов, а также строителей плотин и каналов. Еще в доисламское время арабские мореплаватели предпринимали далекие плавания, были известны по всему восточному побережью Африки и на прилегающих островах, а также по побережьям Персидского залива, Ирана, Индии, Цейлона, вплоть до Китая, где около 300 года н.э. арабские купцы образовали торговую колонию в Контоне. Тогда же арабы вели морскую торговлю через Цейлон с Суматрой, Индонезией. Торговали рабами, шелком-сырцом и шелковыми изделиями, золотом, серебром, ценными породами дерева, пряностями; всемирную славу приобрели вывозившиеся в больших количествах из Южной Аравии ладан и мирра.
Осложняли и мешали развитию регулярной торговли войны, особенно те, что велись между крупнейшими державами Ближнего Востока – Византией и Ираном, каждая из которых стремилась обеспечить себе господство во всех смежных регионах, в том числе на севере и на юге Аравийского полуострова. Ф. Энгельс в письме К. Марксу около 26 мая 1853 года писал: «По поводу великого арабского нашествия, о котором мы говорили раньше, выясняется, что бедуины, подобно монголам, периодически совершали нашествия, что Ассирийское и Вавилонское царства были основаны бедуинскими племенами на том же самом месте, где впоследствии возник Багдадский халифат…Таким образом, мусульманское нашествие в значительной степени утрачивает характер чего-то особенного». И дальше, характеризуя положение у арабов юго-западной части Аравийского полуострова, Энгельс продолжал: «Там, где арабы жили оседло, на юго-западе, — они были, видимо таким же цивилизованным народом, как египтяне, ассирийцы и т.д., это доказывают их архитектурные сооружения. Это также многое объясняет в мусульманском нашествии».
Отвечая Ф. Энгельсу на это письмо, К. Маркс 2 июня 1853 года в свою очередь указал на важные моменты происходившего процесса и некоторые общие закономерности. " Между прочим: 1) У всех восточных племен можно проследить с самого начала истории общее соотношение между оседлостью одной части их и продолжающимся кочевничеством другой части; 2) Во времена Мухаммеда торговый путь из Европы в Азию сильно изменился, и города Аравии, принимавшие ранее большое участие в торговле с Индией и т.д., находились в торговом отношении в упадке; это, конечно, также дало толчок".
Ф. Энгельс ответил: «Плодородие земли достигалось искусственным способом, и оно немедленно исчезало, когда оросительная система приходила в упадок; этим объясняется тот непонятный иначе факт, что целые области, прежде прекрасно возделанные, теперь заброшены и пустынны (Пальмира, Петра, развалины в Йемене и ряд местностей в Египте, Персии и Индостане). Этим объясняется и тот факт, что достаточно бывало одной опустошительной войны, чтобы обезлюдить страну и уничтожить ее цивилизацию на сотни лет. К этому же разряду явлений относится, по-моему мнению, и уничтожение южноарабской торговли в период, предшествующий Мухаммеду, которое ты совершенно справедливо считаешь одним из важнейших моментов мусульманской революции. Я недостаточно хорошо знаком с историей торговли шести первых столетий христианской эры, чтобы быть в состоянии судить, насколько именно, общие, мировые материальные условия заставили предпочесть торговый путь через Персию к Черному морю и через Персидский залив в Сирию и Малую Азию торговому пути через Красное море. Но во всяком случае немалую роль играло то, что в упорядоченном персидском царстве Сасанидов караваны ходили сравнительно безопасно, в то время как Йемен с 200 до 600 г. почти постоянно находился в порабощении у абиссинцев, которые завоевывали и грабили страну. Города Южной Аравии, находившиеся еще в римские времена в цветущем состоянии, в VII в. представляли собой пустынные груды развалин».
    продолжение
--PAGE_BREAK--