Учебное пособие: Врамках программы «Прометей» Павлодар удк 94(574. 25)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз)я73

Министерство образования и науки Республики Казахстан

Павлодарский государственный университет

им. С. Торайгырова

А.А. Акишев, Т.А. Инсебаев, А.Д. Азербаев,

Е.Н. Дауенов, А.Т.Сметова

ОЧЕРКИ КОЛОНИЗАЦИИ ПАВЛОДАРСКОГО ПРИИРТЫШЬЯ ЦАРСКОЙ РОССИЕЙ

В рамках программы «Прометей»

Павлодар

УДК 94(574.25)(075.8)

ББК 63.3(5Каз)я73

О 95

Рекомендовано к изданию Учёным советом

ПГУ им. С. Торайгырова

О 95 Акишев А.А. Инсебаев Т.А., Азербаев А.Д., Дауенов Е.Н., Сметова А.Т.

Очерки колонизации Павлодарского Прииртышья царской Россией. Учебно-методическое пособие. – Павлодар: ПГУ им. С. Торайгырова, издательство «КЕРЕКУ», 2008. – 200 с.

ISBN 9965-583-61-7

Учебно-методическое пособие содержит исторические сведения по колонизации Павлодарского Прииртышья. Хронологические рамки предлагаемой книги охватывают XVIII — начало XX вв. Проблема колонизации края освещается в четырех аспектах: военная колонизация, казачья колонизация, крестьянская колонизация, духовная экспансия царизма. Рекомендуется в качестве учебного пособия для студентов вузов, магистрантов и аспирантов, а также для всех интересующихся историей Казахстана.

ISBN 9965-583-61-7 ББК 63.3 (5 Каз)я73

© Акишев А.А., Инсебаев Т.А., 2008

© Павлодарский государственный университет им. С. Торайгырова, 2008

Предисловие

Подготовлено к изданию студенческим коллективом факультета истории и права Павлодарского государственного университета им. С.Торайгырова в рамках прораммы «Прометей», под руководством доцента, доктора политических наук Армана Айтмухаметовича Акишева и профессора, кандидата технических наук Тлеукена Ахметовича Инсебаева.

Цель исследования — освщение колонзационного периода на территории Павлодарского Прииртышья. Первые колонизационные проникновения царской России происходили именно в этом регионе.

Ставились следующие задачи:

1) раскрытие военной колонизации;

2) рассмотрение казачьей колониазции;

3) освещение кретсьянской колониазации;

4) выявление духовной экспансии царизма.

Первая глава пособия «Военная колониазция» подготовлена студентом 3-го курса факультета истории и права Дауеновым Ернуром Нурлановичем.

Вторая глава пособия «Казачья колонизация» подготовлена студентом 4-го курса факультета истории и права Азербаевым Асланом Дыбысбековичем.

Третья глава пособия «Крестьянская колонизация» подготовлена студенткой 2-го курса факультета истории и права Сметовой Айнагуль Телекжановной.

Первый пункт «Христианизация» четвертой главы «Духовная экспансия» подготовлен Азербаевым Асланом Дыбысбековичем. Второй пункт «Топонимика» подготовлен Дауеновым Ернуром Нурлановичем.

1 Военная колонизация

1.1 Военно-разведовательные экспедиции

Приступая к данной теме, сразу хочется отметить, что, несмотря на то, что в литературе экспедиции Царской России назывались геологическими, биологическими, ботаническими, географическим и.т.д., все они являлись военно-разведовательными экспедициями, которые собирали материалы для дальнейшей колонизации Казахстана.

После завершения присоединения Западной Сибири, в конце XVI в. границы Российской империи вплотную соприкоснулись с кочевьями Казахского ханства в степном Прииртышье. Стремясь к упрочению своих позиций в этом регионе и обеспечению безопасности новых восточных границ, царское правительство основало ряд военно-административных городов-крепостей и острогов: Тюмень (1586 г), Тобольск (1587 г.), Тара (1594 г.), Томск (1604 г.) и другие. В целях дальнейшего развития колонизации края правительство царя Петра I в начале XVIII в. решило овладеть верховьем Иртыша и землями, лежащими за ним на восток [29, с.16].

Обширные и богатые пастбищами прииртышские степи, населенные кочевниками-казахами, в XVII — начале XVIII вв. подвергались частным опустошительным набегам ойрат-монголов Джунгарского ханства. Стремление джунгар захватить казахские земли и покорить народ не осуществились. В конце концов захватчики были изгнаны за пределы Казахстана.

Император Петр I, «прорубая окно» в Европу на Балтийском море, в то же время по словам П.И. Рычкова хотел «путь во всю полуденную Азию отворить». Как передают, бомбардир Пётр Михайлов (Петр I) в бытность его в г. Астрахани во время Персидского похода в 1722 г., ознакомившись с состоянием казахских орд, сказал, что «киргиз-кайсацкая степь всем азиатским странам и землям ключ и ворота». Следовательно, Казахстан рассматривался царской Россией как плацдарм для продвижения в Среднюю Азию и к сокровищам Индии. Момент для продвижения был благоприятный. Со шведским королём Карлом XII было покончено, а война с Турцией доведена до конца. Поскольку завоевания на западе были близки к завершению, государь Петр I решил повернуть на восток.

В этот период в России распространилось много рассказов о «золотых россыпях» в городе «Эркети» (ныне Яркенд-Шачэ, город в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китайской Народной Республики). Так, о наличии золота в этом городе доносили Петру I посланник хивинского хана Аширбай и туркмен Ходжа Нефес в 1711 г. Ф.С. Салтыков, отправленный царём в Англию для закупки кораблей, в сочинении с характерным названием «Изъявления, прибыточные государству» нарисовал государю радужные перспективы от проникновения России в Среднюю Азию и индию, которые торговали серебром, золотом, драгоценными камнями и шёлком. Ссылаясь на опыт Англии и Голландии, которые «там … великие прибыли себе … торгами получают», Салтыков рекомендовал соорудить на пути в эти земли крепости, «и из тех крепостей можно будет учинить с ними торги».

В связи с длительными войнами (Азовские, Персидский, Среднеазиатский, Прутский походы, 20-летняя Северная война со Швецией), содержанием огромной армии и флота, строительством новой столицы Санкт-Петербурга, государственная казна Российской империи была истощена. Правительство, испытывавшее значительные финансовые затруднения, с 1700 г. пошло даже на уменьшение количества серебра при чеканке новой монеты. Поэтому так благосклонно отнесся император к конкретному предложению первого сибирского губернатора князя Матвея Петровича Гагарина о снаряжении военной экспедиции в дальний город «Эркеть, где по донесению бухаретина Нефоса, в большом нахождении золотой песок». Было это в 1714 г. М.П.Гагарин писал царю, что «Городок калмыцкий Эркеть, под которым на реке Дарье промышляют песошное золото, в расстоянии от Тобольска, по сказке эркетских жителей, что доходят до Тары из Эркети, в пол-третья месяца не скорою ездой» [21, с.126-138]. На самом деле город Яркенд находился в Западной Джунгарии, и не на реке Дарье, а на одноимённой реке Яркенд. М.П.Гагарин увидел продаваемое песочное золото в Тобольске, и жители сказали ему, что это самородное золото, которое «перенимают в реке под Эркетом коврами и сукнами». Князь предложил царю проект строительства ряда крепостей от Тобольска вдоль Иртыша до Эркети (первую — близ Иртыша у Ямышева озера) и проведения укреплённой линии через казахские степи и Джунгарию с целью овладения районом Яркенда [29, с.229]. «Сибирского царства Губернатор» вызвался «снарядить и содержать нужные для такой экспедиции войска из доходов Сибирской губерний». Тем самым губернатор надеялся взять организацию экспедиции в собственные руки и поставить во главе предприятия своего человека. В случае успеха проекта, это давало ему возможность прочно обосноваться в зарождающейся русской золотопромышленности.

В начале XVIII в. на Иртыше самым крайним русским военным укреплением была основанная в 1670 г. слобода Чернолуцкая, расположенная в верстах 50 ниже впадения реки Оми в Иртыш. На обширной территории Среднего и Верхнего Прииртышья располагались кочевья племен казахского Среднего жуза. К правобережью Черного Иртыша и к озеру Зайсан время от времени продвигались владения ойратских тайджей, периодически совершавших военные вторжения на территорию Восточного Казахстана.

Донесение сибирского губернатора М.П.Гагарина государь Пётр I получил на «Котлинском острову» в Кронштадте, где русский флот готовился к морскому сражению в Финском заливе со шведами. Реакция царя была быстрой. 22 мая 1714 г. на адмиральской галере «Святая Наталья» царь собственноручно подписывает указ «О походе в Калмыцкую землю». В указе предписывалось снарядить военную экспедицию под начальством подполковника И.Д. Бухгольца «для завладения тех мест, где имелось песочное золото», «… для того ехать в Тобольск и взять там у помянутого губернатора 1500 военных людей и с ними идти на Ямыш-озеро, где … делать город и пришел к тому месту, помянутых людей в той новостроенной крепости и около неё, где возможно, там расставить на зимовье для того, чтобы на будущую весну, собравшись с теми людьми, пойдете от Ямышево к Эркетю» [12, с.20]. На пути продвижения отряд Бухгольца должен был создавать «редуты для складки провианту и для коммуникаций» на расстоянии шести дней или по неделе времени езды друг от друга, и оставлять на них по нескольку человек. Таким образом, царь предписал экспедиции заложить на Иртыше ряд крепостей и редутов.

В начале июня 1714 г. И.Д. Бухгольц с сержантом и 7 солдатами Преображенского полка выехал в Москву, где к нему были командированы 7 офицеров Московского полка: майор, два капитана, два поручика и два прапорщика. Этот костяк будущего отряда отправился из Москвы водой по рекам Москве, Оке, Волге и Каме, и только к 13 ноября смог прибыть в Тобольск.

Претворение царского указа в жизнь вступило в привычную чиновничью колею и, как это бывало в те времена, затянулось на много месяцев. Более полугода продолжалось организация снаряжения экспедиции и подготовка каравана судов. По распоряжению губернатора Сибири ратных людей набирали в Таре, Тобольске, Тюмени и окрестных селениях. В отряд были зачислены 2795 человек, в основном посадские люди (жители торгово-промышленной части города), солдаты-новобранцы, рекруты из крестьян (с каждых 20 дворов брали по рекруту), 70 мастеровых людей – плотники, кузнецы, рудный мастер [21, с.126-138].

В указе царя подчеркивалась необходимость /сыскать несколько человек из шведов, которые искусны инженерству, артиллерии и которые в минералах разумеют». Поэтому в состав экспедиции были включены военнопленные шведские офицеры, сосланные в Сибирь. К лету 1715 г. сформировали, обучили и снарядили три полка: Санкт-Петербургский, Московский и Драгунский. Организаторы экспедиции придавали немаловажное значение усилению вооружения создаваемого отряда, только артиллерийских орудий было взято 70 [1, с.160].

Одновременно с подготовкой экспедиции предпринимались дипломатические усилия с целью убедить джунгарских правителей, что действия отряда не затронут их интересов. Послам Джунгарии Сайзану Ерке-Тарзахе и Гендуле Дундуку, находившимся в Тобольске в момент прибытия туда подполковника И.Д.Бухгольца, князь Гагарин заявил, что создаваемая экспедиция не имеет завоевательных целей, её задачей является только разведка недр. К верховному правителю Джунгарии хунтайджи Цеван Рабдану были направлены специальные посланники сибирского губернатора с целью разъяснения, чтобы «он, хунтайша, от посланных царским величеством людей никакого опасения не имел.

В июле 1715 г. экспедиция на 32 дощаниках и 27 больших двенадцативёсельных лодках выступила из Тобольска в плоть вверх по Иртышу. В Тару приплыли 24 июля. Здесь отряд получил 1500 лошадей для драгунского полка и часть людей пересела на седло – пошла по берегам Иртыша для предупреждения неожиданных нападений и засад со стороны джунгар на флотилию. В Таре к экспедиции присоединились купцы с 12 дощанками, груженными товарами. Флотилия везла и весь лесной материал, необходимой для строительства крепости. Дощаники представляли собой походный укрепленный дом-склад всего необходимого в пути. Движение флотилий было медленное, дощаники передвигались вверх по реке «волоком», т.е. тянулись при помощи веревок людьми и лошадьми.

К Ямыш-озеру, где велено было заложить первую крепость, отряд прибыл глубокой осенью 1 октября (по старому стилю). По Иртышу уже шла шуга. Проникнуть в Яркенд решено было в следующем году. «На утесистом обрывистом берегу Иртыша, вдающемся мысом в реку» была заложена Ямышевская крепость. Месторасположение для неё выбрали в двух с половиной верстах справа от Иртыша, в месте, откуда вытекал ручей, названный «Пресным». Строительством крепости руководил артиллерийский поручик из пленных шведов Каландер». Крепость состоял из вала, рва с гласисом с барбетами для артиллерии, обнесена рогатками. В плане – три фаса, примкнутые с 4-й стороны к обрыву реки, безопасному от штурма. Вне ярда крепости, окруженные палисадом, и защищённые малым деревянным острогом, размещены 2 больших амбара с «военной поклажей», дома для офицеров, казармы для солдат и луговой выгон для табуна. За недостатком леса, употребили на стройку несколько дощаников. С 29 (Х по 10) ХІ, в 13 дней вал был закончен» [29, с.16].

Достигнуть «Экрети» и найти там золотое руно сибирским аргонавтам однако не удалось. Движение венного отряда вверх по Иртышу в направлении к Джугарии встревожило ойратских тайджей. Правитель Джунгарии Цеван Рабдан, получив сведения о намерении отряда продолжить свой поход вглубь Джунгарии до Яркенда, отравил против него десятитысячное войско во главе со своим двоюродным братом Цэрэн – Дондобом. Удел Цэрэн – Дондоба находился по реке Имелю до озера Нор – Зайсан, т.е. как раз на линии дальнейшего пути экспедиции.

В ночь на 9 февраля 1716 г. «когда случилось жестокая стужа», джунгары, сняв караулы, отогнав всех лошадей экспедиции, пошли на штурм Ямышевской крепости. Им удалось захватить и часть продовольствия отряда. Крепость не была занята войсками и пушками. Там находилась лишь церковная палатка. «Пехота наша построилась на лугу у реки Преснухи, в нескольких стах саженях от неё стали драгуны, а пушки остались на своём артиллерийском дворе. Они открыли огонь по калмыкам, штурмовавшим пустую крепость. Затем пехота выгнала их оттуда. Труднее было выгнать их из наших амбаров, быстро приспособленных калмыками к обороне. Они прорубили в их стенах дыры, устроили впереди завалы из кулей и тюков с провиантом и поместили за ними своих стрелков. До самого вечера мы не могли выбить их из этой выгодной позиции. Однако бомбы, удачно брошенные, подготовили атаку и калмыки были опрокинуты» [29, с.16]. Таким образом, внезапное нападение джунгар успеха не имело, после 12-часового боя атака была отбита. Тогда Цэрэн – Дондоб прислал И.Д. Бухгольцу ультиматум с требованием оставить крепость, обещая возможность безопасного отхода. Получив отказ, джунгары обложили крепость и решили держать её в осаде до тех пор, пока у осажденных не кончатся запасы пищи и они сами будут вынуждены оставить её. 21 февраля Цэрэн – Дондоб вновь предлагает И. Д. Бухгольцу удалиться, угрожая в противном случае принудить экспедицию к тому «голодом и силою». Бухгольц же, помнивший наказ государя Петра 1 и инструкцию князя Гагарина быть твердым в достижении своих целей, подчёркивая свою решимость не покидать крепости, отвечал, что «нарушать мира не намерен и крепость построил повелению государя на такой земле, которая Джунгарии не принадлежала, угроз же не боится, и при достаточных запасах, дождавшись помощи, посмотрит как будет Цэрэн – Дондоб препятствовать воле государевой», причём советовал джунгарам отступить, считая это единственным условием для сохранения мира. 27 февраля царь Пётр І и губернатор М. П. Гагарин направил джунгарскому хунтайдже грамоту, в которой опровергалась принадлежность к Джунгарии некоторых пограничных земель.

Три месяца длилась осада. В крепости люди голодали, недостаток лекарств и провольствия вызвал повальные болезни, от которых, как Бухгольц позднее писал князю Меншикову» в сутки человек по 20 и больше умирало». Особенно валила людей страшная незнакомая болезнь, впоследствии названная «сибирской язвой». За зиму умерло свыше 2000 человек. Осажденная крепость превращалась в кладбище, но отряд продолжал отбиваться, ожидая помощи из вне. Ожидаемое подкрепление, которое обещал царь через сибирского губернатора, так и не прибыло. Ещё в декабре 1715 г. И. Д. Бухгольц послал Петру І донесение о положении дел и о трудностях, с которыми он столкнулся. Его донесение царь получил в Копенгагене, откуда 4 февраля 1716 г. отправил ответ, свидетельствующий о том, какое значение он придавал этой экспедиции: «Губернатору князю Гагарину, при отпуске вашем дан о том о всём полный указ… ему велено нарочно до тех дел к вам съездить и о всём подлинно определить, о чём и ныне к нему с подтверждением писали. С корабля «Ингерманландия» от Копенгагена» [21, с.126-138].

Для улаживания конфликта князь М.П.Гагарин в феврале 1716 г. направляет к Цеван Рабдану сотника В. Чередова. Но джунгарский хунтайджи и слышать не хотел приёме русского посла и держал его у себя под стражей. Единственный транспорт с продовольствием и 20 тыс. руб. казённых денег для жалования войску, направленный из Тобольска осажденным, был перехвачен джунгарами в 52 верстах от Ямышевской крепости. Других попыток помочь осажденным сибирский губернатор не предпринимал. Князь Гагарин мало беспокоился о людях, посланных по его инициативе в дальние прииртышские степи, хотя государь из Копенгагена приказал ему «всемерно пещись об успехе предприятия»

Транспорт, состоявший из военного конвоя (один капитан, один поручик и некоторое число солдат), шведских военнопленных, пожелавших принять участие в экспедиции Бухгольца и группы купцов с товарами из городов Тобольска, Тары и Томска, всего около 700 человек, был окружен джунгарами на Коряковском яру при Иртыше и после упорного сопротивления, продолжавшегося целый день, взят в плен.

Вторично попал в неволю штык юнкер шведской артиллерии Иоганн Густав Ренат, взятый ранее в плен под Полтавой. Впоследствии он организовал в Джунгарии производство пушек и мортир, вместе с другим шведским пленным поручиком Дебешем наладил суконное производство. Ренат научил также джунгар искусству книгопечатания и завёл типографию по европейскому образцу. За оказанные джунгарам услуги Ренат в 1733 г. был отпущен на родину в Швецию, где прославился составлением карты джунгарии.

Всего в 1716 г. во время внезапного нападения ойратских войск при Ямышеве и в пути попало в плен 419 человек, погибло и умерло от ран 133 русских война. Изнуренный болезнями и недостатком продовольствия, Бухгольц понял, что его миссия обречена на неудачу, покорился обстоятельствам и решил начать отступление с остатками своего войска. Весной, как только Иртыш освободился от льда, военный совет, созванный Бухгольцем, решил – место оставить, крепость срыть, дома сломать, всё погрузить на 16 оставшихся дощаников. 28 апреля 1716 г. остатки Ямышевского гарнизона, составившего около 700 человек, погрузившись на суда, отплыли по Иртышу, не встретив противодействия со стороны джунгар. Напротив, они даже вернули двух пленных — священника, взятого при штурме крепости, и казначея из ограбленного каравана.

На обратном пути, 20 мая 1716 г. отряд заложил у устья реки Оми на левом её южном берегу Омскую. Комендантом крепости был назначен приехавший из Москвы майор И. Вельяминов – Зернов.

Во время пребывания подполковника И. Д. Бухгольца в Омской крепости раздоры между ним и князем М. П. Гагариным возрастали. В результате Бухгольц «впал в немилость» и 22 сентября уехал в Тобольск, а оттуда был отозван царём в столицу. В январе 1719 г. руководитель «похода в Калмыцкую землю» И. Д. Бухгольц давал отчёт о причинах неудачи возглавляемой им экспедиции перед Сенатом и царем. В ходе разбирательства всех обстоятельств дела он был полностью оправдан с записью в личном деле: «Годится к лучшему делу и в звании полковника назначен комендантом крепости Нарва».

В чём же заключались причины неудачи экспедиции? Большинство войска, набранного Бухгольцем, было новобранцами. Солдаты, не приученные к невзгодам, терпели в походе большие страдания. Бухгольц считал свой отряд слабым, а в донесениях в Санкт – Петербург он постоянно выражал недовольство сибирской администрацией в организации войска. «Экзерциции (экзерциция –упражнение) они не знают, — писал Бухгольц, — зимой и весной нынешней принимал и муштровал и всякую амуницию делал и пушки лили» [8, с.52]. Уже в период строительства Ямышевской крепости Бухгольц понял, что с войском, которым он располагал, выполнить поставленную задачу невозможно. Солдатам были чужды интересы похода. Зимой в отряде усилилось дезертирство, свыше 260 человек разбежалось. Бухгольц писал об этом царю и просил подкрепления: « …нужду имею в обер- и унтер –офицерах, а сержантов и капралов ни единого ….все люди новые и у дел нигде не бывали» [8, с.52].

В немалой степени экспедиция не достигла своей цели по вине сибирского губернатора М. П. Гагарина, который урезал силы и средства Бухгольца до того, что последний не имел в отряде даже медика и аптеки, это особенно остро сказалось во время вспышки эпидемических заболеваний в осаждённой крепости. Столкнувшись в Тобольске с полной безучастностью Гагарина к делам экспедиции, И. Д. Бухгольц писал с обидой Петру І: «Во всём мне от него великое задержание…В Тобольску, государь, как я прибыл припасов воинских, лядунок, перевязей, Портупеев, лопаток, заступов, кирок, мотыг, ломов, топоров, буравов, долот, ни к пушкам ядр и никакой амуниции, ни телег походных, ни ящиков патронных, ни людям мундиру ничего не было, о чём о всём сведем господин губернатор…. А подлинного и вернова ведомца о песошном золоте близ Еркета господин губернатор мне не дал» [21, с.126-138].

Неудача экспедиции Бухгольца не смутила царя. 28 января 1719 г. с полномочиями основать крепость на озере Нор – Зайсан Пётр 1 направляет в Сибирь военно–разведочную экспедицию под начальством лейб – гвардии Семёновского полка майора И.М. Лихарева. В феврале 1719 г. И.М. Лихарев в сопровождении 10 офицеров, трёх лекарей, нескольких артиллеристов, 9 адъютантов, 12 солдат дьяка и двух подьячих на 109 подводах отправился в стольный сибирский град Тобольск [30, с.146].

Весной 1719 г. команда Лихарева в Тобольске развернула бурную деятельность по комплектованию и снаряжению экспедиции. Ещё в Петербурге И. М. Лихарев встречался с И.Д. Бухгольцем, выслушал его советы по организации похода. Год ушел на снаряжение экспедиции. Из–за дальности пути было решено завести продовольствие в уже построенные к этому времени на Иртыше крепости, используя их как перевалочные базы.

В мае 1720 г. Лихарев отдал распоряжение о выступлении из Тобольска. В конце июня экспедиционный караван на трех судах в количестве 190 человек прибыл в Семипалатинскую крепость. Здесь к экспедиции присоединилось ещё 250 человек. Участники похода погрузились в 34 плоскодонные лодки, с собой взяли 13 полевых пушек и 6 мортир, а также продовольствия на три месяца.

Экспедиция поднимается вверх по Иртышу до озера Зайсан. Не найдя удобного места у озера для закладки крепости, отряд двинулся по реке Чёрный Иртыш, где был остановлен 20 –тысячным воинском джунгар. 1 августа 1720 г. экспедиция подверглась нападению джунгар. На третий день Лихарев вступил в переговоры с предводителем джунгар Галдан – Цереном и конфликт разрешился миром. Отряд Лихарева повернул назад, на обратном пути экспедиция в устье Ульба заложила Усть-Каменогорскую крепость.

Комендантом Усть–Каменогорской крепости был назначен подполковник П. Ступин, гарнизон крепости в 363 человек был составлен из участников экспедиции.

Сибирский историк П. А. Словцов, касаясь инициативы губернатора в посылке экспедиции И. Д. Бухгольца за «песошным золотом»в верховья Иртыша, расценил её как авантюру: «Если государь заблагорассудил отослать в Сенат на рассмотрение фантастическое представление Гагарина, в котором ни одна строка не смотрит прямо, Сибирь не понесла бы столько жертв. Ибо с чего взял губернатор, что контайша духа воинственного будет смотреть равнодушно на крепости, владения его разрывающие? Откуда достать продовольствия отряду, в степь углубляющемуся?» [30, с.270].

На взгляд казахских историков экспедиция не удалась и потому, что Бухгольц не установил связь с казахскими родами, кочевавшими в районе движения экспедиции и находившимися с состоянии войны с джунгарами. Именно в этом районе «люди казачьей орды «отбили у джунгар русского офицера Маркела Трубникова. Казахские воины могли бы оказать эффективную помощь русскому отряду [12, с.20].

В заключении хочется отметить, что все экспедиции собрали достаточно материалы по земельным данным, по численности населения, по хозяйству, что дало дальнейшему развитию экспансии края.

1.2 Иртышская военная линия

Внешняя политика царской России носила захватнический характер, целью её было расширение империи за счёт приобретения новых колоний, рынков сбыта товаров и источников сырья. В этом смысле особое значение придавалось Казахстану, который привлекал российскую монархию как важнейший стратегический плацдарм на подступах к Средней Азии и богатейшая сырьевая база, богатая мясом, шерстью, кожей, рудными залежами. Кроме того, Казахстан, не имевший развитой промышленности, но обильно населенный являлся удобным рынком сбыта для российских товаров.

Век XVIII и первая половина XIX века были периодом постепенной колонизации Казахстана Российской империей. В колонизации края русскими можно различать два момента: появление здесь вольных колонизаторов и движение по следам их правительственных дружин. Вольная колонизация создалась появлением крестьян, преступников, сектантов «и разного сброда, бежавших сюда от тяжёлых условий тогдашней жизни, и ради лёгкого способа наживы от беззащитного инородца… Правительственная колонизация (и завоевание) шла по следам вольной и, так сказать, узаконивала её» [27, с.148].

В колониальной политике самодержавии можно проследить два основных периода: 1) военная колонизация или захват казахских земель линиями военных поселений; 2) переселенческая политика или крестьянская колонизация. Первый период, с начала ХVІІІ в., по середину ХІХ в., ознаменовался строительством крепостей, форпостов, укреплений по рекам Урал, Иртыш, по окраине Северного Казахстана, в Жетысу и по Сыр-Дарье.

Одним из этапов колонизации Северо-Восточного Казахстана царской Россией стало создание на правобережье Иртыша военной линии, построенной по распоряжению императора Петра I в первой половине ХVІІІ в. Сам факт перечисления крепостей на Иртыше даёт возможность судить о масштабах и глубине планомерной военной колонизации края.

1715 г. Экспедицией под начальством подполковника И.Д.Бухгольца заложена крепость Ямышевская.

1716 г. Экспедицией И.Д.Бухгольца основана Омская крепость в устье реки Омь.

1716 г. Военный отряд подполковника Ф.Метигорова отстроил Ямышевский острог.

1717 г. К Ямышевскому острогу посланы два регулярных полка под командой подполковника Прокофия Ступина. По чертежам шведа Каландера острог переделан в крепость.

1717 г. Отрядом под командой сына боярского Павла Свиерского в 200 верстах от Омской крепости и 231 верстах от Ямышевской заложена крепость Железинская на урочище Темиркаш.

1717 г. Отрядом Тарского казачьего сотника Василия Чередова в 90 верстах выше Ямышевской крепости построена Колбасунская крепость.

1718 г. Экспедицией подполковника П.Ступина в 220 верстах от Ямышевской крепости сооружена Семипалатинская крепость.

1719 г. Экспедицией подполковника П.Ступина в устье реки Убы завершена постройка Убинской крепости.

1720 г. Экспедицией майора И.М.Лихарев по планом инженер-капитана Легранжа основана крепость Усть-Каменогорская.

Наступательное движение русских по Иртышу не встретило со стороны Джунгарии, тогдашнего номинального владельца этого края, захватившего его у казахов, никакого отпора. Тому было несколько причин. Джунгарское ханство, находившееся в состоянии войны с Китаем и Казахским ханством, нуждалось в сильном союзнике и торговом партнере. Кроме того, предводители джунгар готовились к завоеванию всего Казахстана, к которому они приступили в 1723 г.

«Вся осень и весна 1716-1717 гг. прошли в деятельнейших дипломатических сношениях Гагарина с джунгарскими и киргиз-кайсацкими владельцами, которых он, именуясь Сибирского царства Губернатором, письменно и через посланцев тех и других уверял: одних в том, что, посылая войска вверх по Иртышу, он, с одной стороны, исполняет волю Московского и иных царств Повелителя ради приискания рудных месторождений, а с другой – шлёт джунгаром помощь в борьбе их с китайцами и кайсацкой ордой; киргизским же ханом писал в Туркестан, что вполне сочувствуя и поощряя их борьбу с джунгарским контайшой, он сам помогает киргизам, притягивая на себя часть сил джунгар. Лавируя таким образом и науськивая ордынцев одних на других, он отвлёк силы джунгар и беспокоивших до последнего времени пограничные русские поселения киргизов далеко на юг в пределы Семиречья и северозаподной китайской Монголии» [14, с.52].

Таким образом, в 1720 г. было завершено строительство крепостей Иртышской военной линии протяженностью в 930 вёрст. Окончательно в состав цепи опорных пунктов российской военной колонизации на правом берегу среднего и верхнего течения Иртыша вошли пять крепостей: Омская, Железинская, Ямышевская, Семипалатинская и Усть-Каменогорская. Колбасунская крепость из-за недостатка жителей вскоре опустела и была сломана, Убинская – превращена в форпост, а Долонская крепость как излишняя в 1722 г. была ликвидирована.

Для связи между крепостями на Иртышской военной линии построили семь промежуточных форпостов: Ачаирский, Черлаковский, Осморыжский, Чернорецкий, Коряковский, Семиярский, Убинский. Форпосты и крепости были устроены по всем правилам военной науки того времени, они обносились деревянной оградой из бревен, были окружены рвами и земляными валами. По углам располагались бастионы для артиллерийского обстрела. Вооружение состояло из пушек, фальконет, пищалей, гаубиц. Резиденция командующего Иртышской военной линией находилась в Ямышевской крепости. В 1763 г. командующим Сибирского линиями был назначен генерал-поручик И.И.Шпрингер. Местом своего пребывания Шпрингер выбрал Омскую крепость, куда из Ямышевской крепости была перенесена главная контора командующего.

Омская крепость была построена на крутом берегу Оми высотой 12-15 м, в 500 м от Иртыша. Крепость занимала площадь около 6 гектаров, была окружена сухим рвом глубиной 3 м и шириной 4 м. За рвом следовал земляной вал высотой около метра, с внутренней стороны которого был установлен палисад высотою 3,5 м, состоящий из вертикально вкопанных в землю и плотно приставленных друг к другу заостренных бревен. Внешние углы крепости имели бастионы, где размещались артиллерийские батареи. В 25 метрах от рва крепости шли ряды рогаток и надолб.

Посетивщий в 1734 г. Омскую крепость российский историк, исследователь Сибири Герард Фридрих Миллер (1705-1783) отметил, что «она стоит на южном берегу Оми, саженях в 50 от берега Иртыша и состоит из регулярного четырёхугольного земляного вала, который во все стороны на 100 саженей и по всем углам небольшие басионы имеет» [29, с.16]. Железинская, Семипалатинская и Усть-Каменогорская крепости представляли собой варианты Омской крепости. Это были окруженные палисадом, рвом и земляным валом четырехугольные крепости с бастионами. Вскоре Железинская и Семипалатинская крепости были сильно укреплены, раздвинуты шестиугольниками каждая с двумя больверками.

Академик Петр Симон Паллас, проезжая в 1770 г. по Иртышу, писал: «Железинская крепость получила свое название от ручья сим именем называемого, текущего с киргизской стороны в Иртыш» [22, с.122]. При постройке крепости было отмечено, что ручей, втекающий в Иртыш, имеет ржавый, железистый цвет воды. Очевидно, там имелись выходы бурого железняка (болотный руды), который окрашивает воду в железистый, ржавый цвет. Отсюда ручей получил название Железинки. В одном из архивных документов ХVІІІ в. говорится: «По обеим сторонам Ямышевской крепости выстроились форштадты, которые также обнесены были палисадом и рогатками, с двумя обсервационными пикетами на крепостей образовывались поселения отставных и женатых солдат и казаков, торговцев и позднее – крестьян-переселенцев. С увеличением их числа слободы получили наименование форштадтов. Таким образом, свободное пространство перед линией крепости – «эспланада» постепенно застраивалась форштадтами. П.С. Паллас писал: «Ямышевская крепость стоит на весьма высоком берегу реки Иртыш. Она иммет четырехугольную /очевидно форму трапеции/ форму. С берега Иртыша хотят оную обнести обнести оградою и батареею. Но крутой и высокий берег служит ей и без того природным укреплением» [22, с.161].

Ямышевская крепость располагалась рядом с соленым озером Ямыш. Земляной вал крепости имел подобие половинного шестиугольника, «которого три больверка в степь простирающиеся, флангами к Иртышу смыкались». Осморыжский форпост был основан в урочище Талкара. Впоследствии построен форпост Пятирыжский. «Первая за Железинской станция называется Пяторыжская, а следующая за нею Осьморыжская, что получили свои названия от высоких берегов, Иртыш со сторону порогами сопровождающих. Оные здесь как яры, так и рыжки называются; и шитая в верх от Железинской, то Пяторыжская лежит на пятом, а Осьморыжская лежит на осьмом высоком берегу» [22, с.161]. Название Чернорецкий форпост происходит от протекавшей вблизи Чёрной речки.

По распоряжению генерала Киндермана в 1745 г. гарнизон Коряковского форпоста был определен в 48 крепостных казаков, было приказано строить казармы и маяк. «За высоким бревенчатым частоколом Коряковского форпоста размещались офицерские дома, жилые постройки, казармы, питейный дом, почтовый двор, конюшни, арестантские. Позднее здесь была построена церквушка и обосновалась таможенная застава. Весь гарнизон едва насчитывал плсотни казаков, а «грозное» вооружение составляли всего две пушки, которые так и не произвели ни одного боевого выстрела».

Крепости находились друг от друга на следующих расстояниях: 220 верст от Омской до Железинской, 220 – от Железинской до Ямышевской, 236 – от Ямышевской до Семипалатинской и 224 – от Семипалатинской до Усть-Каменогорской. Форпосты и редуты (в 1755 г. зарегистритовано 10 форпостов, 29 редутов и 35 маяков) располагались на расстоянии от 14 до 27 верст друг от друга.

Крепости и форпосты, расположенные по Иртышской военной линии, давали возможность стягивать и накапливать военные силы для дальнейшего продвижения в казахскую степь. Вместе с тем они имели большое значение для постоянного устрашения казахских кочевий. Эти укреплённые пункты использовались и как центры военно-административного управления степью. Создание линии привело к искусственному разделению казахов Среднего жуза, нарушило традиционные пути кочёвок. Население было разъединено на так называемых «внутренних» (правобережных) и «внешних» (левобережье Иртыша) казахов. Первые жили к северу от Иртышской линии», вторые обитали к югу от военной линии, т.е. в казахской степи Сары-Арка. Основание Иртышской лини сопровождалось изъятием больших земельных площадей из пользования казахских плёмен.

В 1733 году Ямышевскую крепость отремонтировали, а в целях усиления ее обороноспособности был сооружен бруствер для регулярного войска. В пяти верстах от крепости у соленого Ямышева озера возник редут для караула. В том же 1733 г. Железинская крепость была несколько расширена командой поручика Пахова.

При постройке крепостей Иртышской линии к ним были приписаны служилые люди, присланные из сибирских городов и с Оренбургской линии. Гарнизоны крепостей состояли из пехотных солдат, конных драгун и казаков. А при сибирском губернаторе М.Долгоруком (годы губернаторства 1724-1729) в каждую крепость были еще добавлены военнослужащие, набиравшиеся на годичную службу из городовых казаков Тары, Тюмени, Тобольска и служилых татар. Они получили название иртышских крепостных казаков. Известный исследователь Сибирского казачества Г.Катанаев писал: «Когда же с начала XVIII столетия вновь дозволенные на южных и юго-восточных окраинах русские поселения вместе с городскими и острожками стали именоваться крепостными: таковы, например, омские, железинские, ямышевские, семипалатинские … казаки» [14, с.38]. Губернатор Долгорукий в 1725 г. дал указание Сибирскому приказу иметь в штате пяти иртышских крепостей 785 казаков.

В конце XVIII в. считались в служилых казаках: ратные люди, временно командированные на Иртышскую военную линию; сосланные в Сибирь на поселение преступники; приписанные в казаки жители пограничных крестьянских селений; лица различных сословий, добровольно записавшиеся в Казки. На Иртышской линии для казаков была сохранена часть льгот, поэтому многие из командированных сюда казаков оседали в крепостях на постоянное жительство. В 50-х годах XVIII в. число казаков на военной линии достигало 2 тыс. человек.

Расположенные здесь разъездные команды конных казаков получили название линейных. Пополнения этих команд формировались преимущественно из деклассированных элементов, так называемых «гулящих людей» [3, с.176-181]. Указом Сената от 28 августа 1736 г. было предписано «всяких гулящих и бродящих людей ловить и приводить в полицию…, где их накрепко спрашивать, чьи они люди или крестьяне, имеют ли паспорты… и для чего не нанимаются в работу, по миру бродят». Было признано молодых гулящих «употреблять в казённые работы», а царской грамотой Петра I ещё в 1701 г. предписывалось «из гулящих людей иметь казаков».

В Сибири среди русского населения всегда ощущались нехватка женщин. Одним из способов решения этой проблемы стал насильственный захват в степи карательными казачьими отрядами женщин из непокорных казахских аулов, выступавших против политики колониальной российской администрации. Другим способом создания семья была женитьба на преступницах, сосланных в Сибирь. Так, в 1759 г. на Иртышскую линию была выслана партия из 90 колодниц, из которых 77 признали годными для супружеской жизни [1, с.160]. Еще одним источникам женского пополнения была обычная покупка женщин у местных народов. Именным указом царя от 23 мая 1808 г. разрешалось «всем российским-подданным свободных состояний покупать и выменивать на линии киргизских детей». Оговорка с том, что по достижении 20-летнего возраста их обязаны были отпустить на свободу, была пустой формальностью. Запрещение держать казахских детей в качестве рабов последовало только в 1825 г., и то после выступления влиятельной группы либералов в государственных органах. По указу 1825 г. было «воспрещено покупать киргизов, калмыков, и других азиатов, но, для пополнения недостатка женщин в Западной Сибири, разрешено выменивать у кочевников детей женского пола». 40-летняя «инородческая баба» стоила 12 рублей, а девочка-казашка обменивалась на 2-х быков, 2 кирпича чаю, красную кожу и четверик крупы.

«Встречаются между казаками потомки Киргиз, Калмыков, Башкир и Мордвы. Вообще, уклонения от русского типа к монгольскому нередки. Это объясняется тем, что на пограничных сибирских линиях долгое время было чрезвычайно мало русских женщин и казаки женились на инородках. Влияние киргизского населения выразилось ещё другим образом: почти все казаки Горький и Иртышской линий употребляют в разговоре весьма часто киргизский язык и приняли от Киргиз некоторые обычаи». Кроме служилых казаков гарнизоны линейных крепостей формировалось и регулярными войсками. В 1745 г. в Сибирь был командирован генерал-майор Х.Т.Киндерман с Ширванским и Нотебурским (Нашебургским) пехотными полками, и Валдайским, Олонецким и Луцким драгунскими полками. Он возглавил Отдельный Сибирский корпус. По указу правительствующего Сената от 23 сентября 1744 г. его назначили первым командующим регулярными и иррегулярными войсками на Сибирских пограничных (Тоболо-Ишимская, Иртышская, Колывано-Вознесенская) линиях. В России в XVIII в. к иррегулярным войскам относились казачьи войска. Построение линейных казачьих войск отличалось от такового регулярных войск следующим: гарнизоны были только в крепостях и форпостах, основная масса казаков вела жизнь сельских обывателей6 т.е. пахала, сеяла, убирала хлеб, содержала скот и т.д.

Система комплектования полков носила территориальный характер. В 1711 году полки были расписаны по губерниям и содержались за счет этих губерний. Каждый полк имел свой определенный круг комплектования — провинцию, дававшую полку свое имя.

Ширванский и Нотербургский пехотные полки разместили в Тобольске и ряде укреплённых пунктов Ново-Ишимской и Иртышской линий, а драгунские – на вновь создаваемой Колывано — Вознесенской линии. По распоряжению Х.Т.Киндермана было дополнительно построено вдоль Иртыша 24 военных укрепления – 3 форпост, 11 редутов, маяки, защиты.

При постройке Иртышской военной линии у большой излучины Иртыша (на самом «носочке»), которая по форме напоминала бошмак, был поставлен маяк (сторожевая вышка) с почтовым двором [25, с.80]. Здесь в 1745 г. и был построен редут Башмачный (ныне населенный пункт в Железинском районе). Между Железинской и Семипалатинской крепостями были основаны редуты Песчаный, Черноярский, Подстепный, Лебяжье озеро и Подпуск. Песчаный редут впоследствии был преобразован в казачью станицу (ныне населнный пункт в Качирском районе). «В четырёх верстах по правую руку малое озеро Пещаное, по которому станица сия приоменована [22, с.122]. Селение Черноярское (ныне в Павлодарском районе) известно с 1745 г. под названием Черноярского станца (редута). «Берег реки Иртыша вышиной не более сажени состоит здесь из чернозёма, почему он Чёрный Яр называется, а от оного уже заимствует имя и сама станица» [22, с.161]. Подстепной редут (ныне в Павлодарском районе) назван так по речке Подстепке (в настоящее время не существующей), протекавшей «под степью», т.е. ниже в пойме Иртыша. На берегу Иртышу, на юго-восточный стороне озера Лебяжьего был возведён редут Лебяжье озеро, затем редут преобразовался в форпост (ныне районный центр). Опорный пункт был назван по озеру, около которого гнездились лебеди, в настоящее время озеро Лебяжье не существует. Редут Подпуск (ныне в Лебяжинском районе), получил название от спуска в пойму Иртыша «под спуск», впоследствии согласная буква «с» в середине слова утратилась. В 1745 г. основан маяк Пресный (ныне в Качирском районе), впоследствии преобразованный в редут. Назван по группе пресных озёр.

Недостаток служилых людей на линии восполнялся за счет ссыльных и военнопленных иноземцев: немцев, шведов, «литвы» и «черкасс» (украинцкев). По состоянию на 25 августа 1744 г. находилось в крепостях Иртышской военной линии: Ямышевской – 304 человека, 12 пушек; Семипалатинской – 204 человек, 10 пушек; Усть-Каменогорской – 141 человек, 9 пушек; Железинской – 72 человека, 6 пушек; Омской – 267 человек, 20 пушек; в форпостах: Коряковском – 48 человек; Чернорецком – 59 человек; Семиярском – 51 человек; Новопостроенном (на р. Убе) — 50 человек; Осморыжском – 52 человека; Ачаирском – 54 человека; Черлаковском – 55 человек. В форпостах артиллерии не было.

В Российской империи смертная казнь за уголовные преступления для особо тяжких преступников часто заменялась ссылкой за Урал на определенный срок или бессрочно. Ещё в 1653 г. был издан указ о наказании воров и разбойников вместо смертной казни, кнутом и ссылкой их в Сибирь. В 1680 г. было повелено не чинить ворам за две кражи отсечение рук, ног и пальцев, а ссылать их вместо того в Сибирь. Со второй половины XVIII в. и Северный Казахстан стал местом, куда беспрерывными партиями /этапами/ направляли из России тысячи неисправимых, многократно совершавших преступления, рецидивистов надеялось на изоляцию злоумышленников от внешнего мира. Об их тлетворном влиянии на «туземцев» никто из власть предержащих не задумывался.

С 1761 г. Иртышской военная линия усилило заселялась «колодниками». Впоследствии колодки заменили пятифунтовыми кандалами. Каторжников присылали сюда для ремонта и постройки крепостных сооружений. Арестанты использовались также для ломки строительного камня в горах и доставке его к крепостям. На Иртышскую линию ссылали и российских женщин-преступниц за различные уголовные злодеяния. Так, в этапе заключённых 1759 г. было 24 мужеубийцы, 10 детоубийц, одна отцеубийца, просто убийцы [1], а в этапе 1761 г. из 42 женщин три были сосланы за поджог помещичьих имений, остальные – за разные уголовные преступления [3, c.176-181].

С 1754 г. ссылка в Сибирь разделяется на два вида: в работу («под караул») и на поселение («на пашно», «в посад»), а ссыльные – на два разряда: «ссыльно-каторжные» и «ссыльно-поселенцы». Для приговоренных к ссылке в Сибирь «воров» и «злодеев» предусматривались телесные наказания: урезание языка, вырывание ноздрей, выжигание клейма на лице, наказание кнутом, батогами, плетьми. Для прикрепления женщин-колодниц к месту ссылки, им разрешалось выходить замуж за служивых людей из крепостей. Чтобы не портить «невест» в 1757 г., был издан указ: «Преступниц, по наказании их кнутом, ссылать в Сибирь, не вырывая у них ноздрей, и не ставя на лице знаков». Тех, кто были покраше, охотно брали в жёны или сожительницы офицеры, остальные, больные чахоткой, цингой, венерическими заболеваниями, доставались рядовым казакам. Только осенью 1771 г. в Сибирь прибыло 6 тыс. ссыльных и находилось в пути по направлению в Сибирь 4 тыс. человек.

После обустройства Иртышской военной линии командование крепостей стало препятствовать казахам переходить на правый берег Иртыша. В случае же переправы с них требовались аманаты (заложники). Тем самым обширные и обильные пастбища Кулунды и Барабы были объявлены российской собственностью, изымались из пользования казахов. 6 марта 1755 года Коллегия иностранных дел запретила казахом Среднего жуза переход через Иртыш на правую сторону, т. е. в места их постоянных и исторически закрепленных кочевий. Исполнения распоряжения Коллегия возлагалось на командира Сибирской линии бригадира Крафта. В указе правительствующего Сената 1762 г. речь шла о там, чтобы не допускать казахов «ближе десяти верст к крепости». В случае же нарушения этого запрета предусматривалось «воинский отпор им чинить». Запрещение переправы и кочевок за Иртыш, конечно же, было нарушением исконных прав и обычаев народа, вело к подрыву всего уклада жизни казахов, поскольку ломало традиционные кочевые маршруты, расположение летовок и зимовок.

Нехватка плодородных пастбищ и вызванные этим частые джуты, а также естественное желание кочевать на своих прежних родовых землях волей-неволей понуждали казахов переходить на правобережье Иртыша. Об этом свидетельствует, к примеру, письмо султана Курлеуткыпчакской волости Имана Султанбетова генерал — поручику Н.Г.Огарёву от 16 сентября 1788 года: «По нынешней осени в степях наших для пастьбы табунов корм весьма худ, но ежели для содержания того скота сделать прогон в степь далее от Иртыша, то имеем опасность от воров киргизцев, в таком случае и прошу Вас по нынешней полой воде приказать наши табуны пропустить на российскую сторону, и командующему дать своё повеление, сомневаться о киргизских шалостях не извольте, потому что тех табунах находиться я буду сам» [43, с.129].

На подкрепление пехоты и драгуны с 1758 г. на линии Горькую и Иртышскую направляются сроком на 2 года команды донских и уральских казаков по 1 тысяче человек, а также башкирско-мещеряцкие отряды в 500 человек, сменяемые ежегодно. С 1762 г. в крепостях дозволено было селиться отставным солдатам, а в 1770 г. туда же были отправлены сосланные «за преступное разорение польских пограничных городов» в Сибирь запорожцы. Командующий Сибирскими линиями генерал-поручик И.И.Шпрингер указывал, что на «Иртышской линии в ведомстве Усть-Каменогорской крепости поселились крестьяне-добровольцы из Тобольской провинции и прибывшие из Европейской части страны ссыльные поселенцы, в том числе и отправленные помещиками за счёт рекрутов крестьяне и дворовые люди».

В 1765 г. генерал-поручик И.И.Шпрингер предложил начальникам крепостей не допускать кочевание казахов ближе 10 вёрст от линии и 30 вёрст в районе крепостей и форпостов. Огромная полоса земли на левом берегу Иртыша, т.е. десятивёрстное пространство, состояло из богатых травами заливных лугов. Распоряжение генерала привело впоследствии к созданию 10-верстной полосы военных линий и потере казахами лучших пойменных пастбищ вдоль Иртыша.

Царским указом 1779 г. были установлены грабительские поборы с казахов, занимающих своими кочевьями правый берег Иртыша между Омской и Семипалатинской крепостями. Их заставляли вносить «ремонтную пошлину» в размере одного процента скота, преимущественно в натуре – лошадьми. 7 августа 1800 г. правительство постановило: «С киргиз-кайсаков, приходящих в границу нашу для кочевания зимой, собрать со 200 лошадей по одной годной для ремонта драгунских полков и с прочего скота на том же основании в пользу госпиталей полков, по линии расположенных и «прогонная пошлина» за прогон скота через войсковую территорию.

В Иртышскую военную линию посалили тюремщиков, ссыльных, которые были заражены всякими разными заболеваниями, в результате чего казахская земля впервые познакомилась с новыми болезнями как сифилис или гонорея и.т.д.

Иртышская военная линия являлось как бы «китайской стеной» между казахами и джунгарами. Надежда на то, что Российская армия удержит джунгарское войско от нападении на казахских земель была исчерпана. Потому что колонизаторы на Иртышской военной линии содействовали прохождению джунгарского войска через Иртыш на захват казахских земель.

Еще Иртышская военная линия служила границей перекочевок казахов на правый берег Иртыша. В результате казахи лишились земли, которая многие века служила зимним пастбищем кыстау, и летним пастбищем джайлау. И конечно это не могло отразиться на хозяйстве казахов, некоторые семьи лишились основного источника корма.

1.3 Последствия военной колонизации на жизнь кочевников-казахов

Последствия колонизации были особенно тяжелым для казахов вообще и, в частности, для казахов Павлодарского Прииртышья. С одной стороны, это изнурительные казахско-ойратские войны 1723-1730-го, 1739-1741 годов, в которых казахи понесли огромные потери. С другой стороны, владельцы Среднего жуза в начале этого столетия вынуждены были идти на сближение с Россией в результате нависшей угрозы со стороны Джунгарского ханства, и вследствие этого лишились части своей территории на крайнем северо-востоке, — на правобережье Иртыша, где в первой четверти 18 века Россией были основаны военные крепости и введены казачьи войска. Историческими же предпосылками российской военной экспансии, а также китайского военного вторжения на территорию Среднего жуза в районе Иртыша в 1756-1757 годах явились, падение Сибирского ханства в самом конце 16 века, а затем и Джунгарского ханства в середине 18 столетия. Разгром последнего обеспечил Цинской империи приоритет в Центральной Азии, выразившийся в территориальных притязаниях на недавние ойратские кочевья в казахских степях, в частности, на юго-восточные территории Среднего жуза. Вместе с тем, он способствовал еще более упрочению позиций России в Казахстане как государства-протектора, выразившемуся, в свою очередь, в строительстве укрепленных военных линий на юго-востоке Среднего жуза, — на границе с Цинской империей [18, с.151].

Как известно, спровоцированная в первую очередь Российской, а также Цинской империями земельная теснота в пастбищах вследствие строительства военных линий на севере и юго-востоке Павлодарского Прииртышья привела к нелегальным переходам казахских родов на «российскую территорию», — на правобережье Иртыша, в результате чего царское правительство вынуждено было пойти на ряд уступок относительно пользования свободными пастбищами на российской территории, в конечном итоге, — к миграциям кочевого населения. Последние, в свою очередь, усиливали хозяйственные и культурные контакты между коренным казахским и пришлым русским населением. Кроме того, начавшаяся в 40-х годах 18 столетия крестьянская колонизация северо-восточных районов Павлодара увеличила приток из Сибири и России инонационального населения, особенно со строительством в начале 50-х годов Новоишимской военной линии, а также военных укрепленных линий на Юго-Западном Алтае в конце 50-х – начале 60-х годов 18 века. Например, в 60-е годы этого столетия в восточные и юго-восточные районы Павлодара, — на Алтай переселились 2 тыс. крестьян и разночинцев из Тобольской губернии, а также казеные крестьяне северных российских губерний. В долине Бухтармы и Нарына оседали крестьяне, бежавшие от рекрутской повинности, а также ссылные запорожские казаки, польские беженцы. Как отмечал российский исследователь А. Д. Колесников, “1760 г. можно считать началом правительственной крестьянской колонизации края”.

Помимо гражданской колонизации, активно продолжалась военная экспансия территории Среднего жуза, — так, для строительства Новоишимской военной линии было направлено 2 тыс. казаков и крестьян, в 1758 году на Сибирские линии было отправлено 1 тыс. человек из Донского и Яицкого казачьих войск, в 1764 году для улучшения обороноспособности сибирских линий направлены новые большие военные силы, что значительно усилило военное присутствие России в Среднем жузе. В результате всех этих колониальных мероприятий значительно увеличился переселенческий элемент в Северо-Восточном Казахстане. Нельзя не учитывать и тот очевидный факт, что в результате казахско-джунгарских войн в первой четверти 18 века, а также строительства российских укрепленных линий на территории Среднего жуза отдельные казахские роды вынуждены были откочевать со своих насиженных мест, что тоже отражалось на демографическом показателе, влияя на динамику численности населения Павлодара.

В XVIII веке казахи кочевали на реке Или, к востоку от озера Балхаш, по рекам Аягуз, Каракул. Смежно казахи Среднего и Старшего жузов кочевали в вершинах реки Аблакетка, по лево и правобережью Иртыша, у устья реки Нарын, у крепости Усть-Каменогорской, по реке Или, в урочищах между рек Бекен и Чаганак, у Тарбагатайского хребта, на реках Жетысу, всего 8639 кибиток Старшего и 4250 кибиток Среднего жузов. Казахи Среднего жуза кочевали также в Кулундинской степи, у селений Тобольской и Томской губерний, Сибирского линейного казачьего войска и Колывано-Воскресенских горных заводов, и занимали в начале 18 века следующую территорию: на востоке и юго-востоке до границ Джунгарского ханства, на севере и северо-востоке – до верховьев Иртыша, а также рек Сарысу, Есиль, Тобыл, Арыс и других, на западе – до кочевий Младшего жуза в пределах озера Аксакал.

Необходимо рассмотреть, как проходило на территории Павлодарского Прииртышья межевание казахских земель ибо в результате этого межевания, имевшего целью изъятие у коренного населения лучших плодородных земель, прежде всего в пользу сибирского казачества, а также крестьян-переселенцев, увеличивалась доля пришлого населения. Известно, что межевые работы в Среднем жузе начались в 1769 году, в результате которых Государственная комиссия отвела земли сибирским линейным казакам и регулярным войскам. Комиссия отвела им 10 верст земли с внешней стороны Сибирской линии, — на левом берегу Иртыша. Здесь были организованы казачьи разъезды, которые фактически углубили владения линейных казаков от 15 до 50 верст, где они занимались хлебопашеством, сенокошением, рубили лес, ставили хутора и дачи, занимались различными промыслами. Размежевание казахской степи с сибирскими губерниями привело к обострению земельного вопроса, еще более усилило недоверие казахов к русским, лишило казахов лучших пастбищ, с чем они, очевидно, не могли и не хотели мириться. С другой стороны, царское правительство укрепило свои позиции на северо-востоке Среднего жуза основав во 2-й половине 18 века новые укрепленные линии и проведя размежевание казахских земель в пользу сибирских казаков, используя сложившуюся благоприятную обстановку, обусловленную ослаблением в середине 50-х годов как казахов, так и ойратов.

Известно, что в 1756-1757 годах, уже после поражения Джунгарского ханства в Прииртышье происходили военные столкновения казахских отрядов с китайскими войсками, и часть казахских родов вынуждена была откочевать на территорию Младшего жуза, другая часть, — просить покровительства России и разрешения на переход со скотом на правобережье Иртыша для кочевания, — все это вместе взятое также способствовало упрочению позиций России в названном регионе вследствие сближения казахов Среднего жуза с русскими. Вместе с тем, проведение размежевания способствовало активизации хозяйственной жизни региона, казахское население поддерживало тесные контакты с российской администрацией и многонациональным населением Сибирской линии, кроме того, казахи выполняли различные административные поручения. Казахское население стремилось решить в Омске и у комендантов крепостей отдельные спорные и судебные дела, однако такая тенденция наметилась начиная только с 80-х годов 18 столетия и связана была с политическим кризисом внутри казахского общества после смерти хана Абылая, поэтому казахские родоначальники и старшины, стесненные в пастбищах и недовольные политикой хана Среднего жуза Уали, нередко обращались за помощью к сибирской администрации, которая, в свою очередь, стремилась максимально прислушиваться к запросам казахских владетелей – противников Уали хана, и таким образом пыталась решать очень важный для себя «казахский вопрос» и влиять на политическую ситуацию в Среднем жузе, перетягивая на свою сторону влиятельных казахских родоначальников.

В 1809 году были разработаны новые правила и произведен отвод земли сибирским линейным казакам и внутренним, или станичным казакам в районе левого берега Иртыша. Казаки на Сибирской линии получили на 1 душу мужского пола по 6 десятин земли, удобной для хлебопашества, сенокосов, пастьбы скота. Также отводилось 500 десятин земли на каждый эскадрон войска для общественной войсковой пашни. Казачьим селениям отводились соляные озера, «строевые» и «дровяные» леса с учетом роста населения, а полоса земли по левому берегу Иртыша в 40 верст не подлежала крестьянскому заселению. Чиновникам, разночинцам, купцам и мещанам, проживавшим на казачьих землях, разрешалось иметь земельные участки. В 40-верстной полосе все оставшиеся свободными земли между казачьими отводами разрешалось использовать казахам при уплате ремонтной пошлины в пользу казачьего войска, под хлебопашество, сенокосы и пастбища для скота, — эти места были отмечены межевыми столбами с надписью: «Граница земель, отведенных при … укреплении для зимовья и кочевки верноподданных казахов». Разрешался отвод земли казахам и за чертой крестьянских селений в Тобольской и Томской губерниях с согласия губернских и казахских депутатов, но не далее 30 верст от линии и не ближе 40 верст к деревням, земля отводилась с учетом количества кибиток и скота. Казахам с этих участков запрещались переход на казачьи участки и близкая подкочевка к казачьим и крестьянским пашням и покосам. Для казахов, кочевавших по правой стороне Иртыша, также разрешалось временное пребывание на левом берегу, отводились участки для зимовки скота и луга для сенокосов с разрешения дистанционных и карантинных начальников. Так, в рекомендациях генерал-губернатора М. Сперанского межевой комиссии говорилось, что она «обязана наблюдать, чтобы сохранена была справедливость, и места показаны им удобные, в достаточном количестве, и обоюдные выгоды как казаков, так и киргисцов и крестьян, были соблюдены без всякой обиды и стеснений» [19, с. 89].

К 1813 году предполагалось закончить размежевание, но в действительности только к 1821 году были отсняты земельные планы в пяти казачьих округах. В этот период положение осложнилось тем, что к району казачьей линии вплотную подступили крестьянские селения, это вызвало многочисленные тяжбы казаков с крестьянами и осложнило отношения с казахами, постоянно кочевавшими на линейных землях. Как известно, к началу 19 века верхнее Прииртышье стало районом расселения большой группы русского крестьянства, — так, к 1820 году в 4 волостях – Усть-Каменогорской, Убинской, Крутоберезовской, Бухтарминской учтено было 38 крестьянских селений, в них насчитывалось 6567 чел. м. п… Для прекращения споров и тяжб была создана межевая комиссия из полковых командиров Сибирского казачьего войска, доверенных лиц от казахов, землемера Молчанова и подпоручика Потанина, которая в мае 1821 года провела межевые работы в районе 1-го и 5-го полковых округов, — от крепости Петропавловской до редута Сибирского и вдоль Иртышской линии до редута Татарского на стыке Тобольской и Томской губерний. 13 июня 1821 года для кочевания станичных казахов на внутренней стороне Сибирской линии была официально отведена земля, но при условии не приближаться к казенным селениям ближе 40 верст и не отходить от линии далее 30 верст. Кочевка казахов разрешалась с уплатой ясака Сибирскому казачьему войску в размере одной головы со 100 голов скота, — к примеру, в 1816 году только в Семипалатинской и Ямышевской дистанциях уже находилось до 15 тыс. казахов. Следует отметить, что межевание казахских земель в этот период совпало с введением в казахской степи «Устава о сибирских киргизах» 1822 года, согласно которого территория Среднего жуза административно вошла в состав Российской империи, и с этого времени началась полномасштабная колонизация северо-центрального региона Казахстана, до этого, как известно, были отчуждены в пользу России северные и восточные районы Павлодара, где в 1-ой четверти, а затем в 50-60-х годах 18 столетия были построены военные укрепленные линии. Сибирская линия была внутренней межой Тобольской и Томской губерний с казахской степью, — об этом говорилось в журнале Азиатского комитета МИД от 10 апреля 1828 года, где, в частности, подчеркивалось, что Сибирская линия является внутренней межой со времени вхождения Среднего жуза в состав России, когда «население получило право разбора своих дел в Омске и у комендантов крепостей».

В 1822 году Омская область была создана из прилегающих к сибирской линии частей Тобольской и Томской губерний, станиц Сибирского казачьего войска, крепостей и форпостов Пресногорьковской и Иртышской линий и земель Области сибирских казахов, которую составили 8 внешних округов (к западу от Иртыша). Область сибирских казахов была значительной по площади административной единицей Казахстана, — на севере она была отделена от сибирских губерний межой, идущей вдоль дороги, соединяющей Оренбург с Омском, а далее межа шла по реке Иртыш, вдоль которой тянулись земли Сибирского казачьего войска, составлявшие северную границу Области сибирских казахов. Но эта межа была условной, соблюдавшейся в последней четверти XVIII века, а с начала XIX века вдоль левого берега Иртыша находились зимовки казахов, арендовавших землю у казаков.

Постепенное разрушение родовых связей вследствие усиления колониальной политики России в отношении казахов и отход от территориальной определенности, основанной на делении по родам, запрещение кочевать за пределами округа и поощрение правительством четкого размежевания казахских земель приводили к ограничению района кочевок, к искусственно созданному земельному кризису, но вместе с тем позволяли наладить местным властям учет населения и земельного фонда, и в дальнейшем перейти к изъятию свободных земель у казахов-кочевников в переселенческий фонд, постепенно подготавливая массовую и всеобщую колонизацию Казахстана [38].

Итак, искусно спровоцированные правительством земельная теснота и кризис, нарушение веками сложившихся путей и маршрутов кочевок в результате введения российской политической системы управления вызвали широкое антиколониальное движение в 20-40-х годах 19 века, и одновременно массовые миграции кочевого населения, а также усиление военной и гражданской колонизации региона. В свою очередь, последняя оказала решающее влияние на демографические процессы в регионе, в конечном итоге, — на усиление переселенческого элемента в первой половине 19 века на всей территории Среднего жуза.

С введением в Павлодарском Прииртышье российской административной системы управления в первой четверти 19 века продолжалась дальнейшая военная колонизация региона, но уже вглубь казахских земель Среднего жуза. Военные подразделения Сибирского казачьего войска были размещены при окружных приказах, а также в станицах и других колониальных поселениях. Для усиления военной колонизации казахских земель Павлодарского Приртышья предусматривались обязательные командировки для службы в казахской степи, а также добровольные переселения казаков, — так, в 1834 году во внешние округа из полков Сибирского линейного казачьего войска изъявили желание переселиться 109 семей, из них в Кокчетавский округ – 39, Учбулакский – 29, Акмолинский – 4, Баянаульский – 12, Каркаралинский – 5, Кокпектинский – 20 семей. Как видим, больше всего казачьих семей стремились попасть в наиболее богатые и красивые местности Сарыарки (это прежде всего Кокчетавский и Учбулакский округа). Однако добровольному переселению сами казаки предпочитали командировки в казахскую степь, так как они освобождали их от изнурительной работы в собственных хозяйствах, от бесплатного труда на многочисленных войсковых предприятиях, давали возможность обогатиться за счет грабежа коренного населения, — за счет военной добычи. Причем царское правительство всячески поощряло службу казаков “за границей”, — во время походов в степь жалование сибирских казаков увеличивалось у рядовых до 11 руб. 88 копеек, офицеров – до 238 руб. 29 коп., сотников – до 286 руб. 37 коп., есаулов – до 406 руб. 10 коп…

С середины 18 века, в особенности с падением Джунгарского ханства, происходил рост военных крепостей по Иртышу, Тобылу, связанный с развитием торговли между казахской степью и российскими крепостями, и имевший следствием их интенсивное заселение как переселенцами из Сибири и России, так и коренными жителями, в основном казахскими торговцами, перекупщиками, богатыми скотовладельцами, а также российскими купцами и предпринимателями, выходцами из Средней Азии, Сибири, что способствовало превращению Петропавловска (бывший Қызылжар), Семипалатинска (Жеті Шатыр), Усть-Каменогорска (Тас-Төбе), Павлодара (Тұзқала), Аягуза и других в городские поселения, — в пункты торгово-экономических контактов Среднего жуза с Россией, Китаем, Западной Сибирью и со Среднеазиатскими государствами. В этот период в городах Иртышской и Горькой линий Омске, Петропавловске, Семипалатинске, Усть-Каменогорске проживали 720 казахов, а в дистанциях Сибирской линии, — 11433 казаха. Упрочение казахско-русских взаимосвязей в этот период вследствие наступления мирного периода обусловило постепенное увеличение в городском населении удельного веса казахов.

Правительство, заинтересованное в присоединении региона к России и намереваясь создать наиболее благоприятные условия для его хозяйственного освоения, поощряло переход казахов к оседлости, — так, еще в 1809 году командир отдельного Сибирского корпуса Г. Глазенап предписывал комендантам крепостей «склонять ко вступлению в вечное Российское подданство и, дабы они привыкли к земледелию и прочим трудам, позволить им заниматься оным…». Далее он рекомендовал «если необходимость дать им места в границах Российских на дистанции между крепостями Ямышевской и Железинской». Однако царские чиновники на местах, проводя колонизаторскую политику в отношении казахов-кочевников, нередко создавали затруднения, препятствуя их стремлению поселиться в городах, о чем отмечал тот же Трофимов: «Нельзя не сожалеть и не удивляться, что вместо поощрения их к тому и придания нужных способов они встречают на местах строгое пресечение и надзор, чтобы ничего из дерева для жилищ строить не смогли». А один из типичных представителей российской колониальной администрации, комендант Усть-Каменогорской крепости характеризовал казахов-кочевников как «не могущих иметь никакой оседлости». Но все-таки казахи переходили на постоянное жительство в города, — и это было одним из источников формирования городского населения в Павлодарском Прииртышье. О переходе казахов к оседлой жизни свидетельствуют архивные источники: «Вообще так называемые верноподданные киргизы постепенно водворяются оседлой жизнью между крепостями Коряковскою и Ямышевскою».

Если в начале XIX века удельный вес казахов в городском населении Павлодарского Прииртышья был незначительным, то с 60-х годов в связи с развитием капиталистических отношений и торговли он значительно увеличился, несмотря на то, что чиновники местной администрации по-прежнему проводили колонизаторскую политику по отношению к коренным жителям степи, всячески затрудняя их переход на постоянное жительство в города, считая, что казахи не могут отказаться от кочевого образа жизни. В частности, генерал-майор Ставицкий, побывавший в казахских степях в 60-х годах XIX века, писал: «… Киргизы вообще ведут кочевую жизнь, ненавидят хлебопашество, и не думаю, когда-либо приучены к оному (к оседлости, хлебопашеству — автор) будут, к пастушеской жизни имеют непреоборимую склонность». Но источники свидетельствуют о другом, — еще в конце 50-х годов 19 века А. Врангель, в то время занимавший должность Семипалатинского областного прокурора, видевший изменения в жизни казахов своими глазами, писал по этому поводу: «… Полуосевшие киргизы жили на левом берегу большею частью в юртах, хотя у некоторых богачей были домики… и их насчитывалось до трех тысяч». Еще одной категорией пополнения городского населения, по утверждению выдающегося казахского ученого Е. Бекмаханова, являлась беднейшая часть казахского населения, — жатаки, в большинстве своем оторвавшиеся от земледелия и жившие за счет наемного труда. Кроме казахов и русских, в городах региона жили татары и «сарты», т. е. узбеки, особенно в Семипалатинске и Кокпекты, а также калмыки (тургауты), китайцы и дунгане (преимущественно в Зайсане).

В росте городского населения исследуемого региона определенную роль сыграл тот факт, что Петропавловск, Павлодар, Семипалатинск, Усть-Каменогорск, Каркаралы и другие города стали в середине 19 века местом политической ссылки, однако численность ссыльных была незначительной в общем составе городского населения, — например, в 1863 году в городах Северо-Центрального Казахстана (без Сергиополя и Бухтармы) политических ссыльных вместе с их семьями насчитывалось всего в пределах 129 человек.

Изменения в численности и структуре населения региона отражали также новые явления в социально-экономической жизни региона, — влияние этих процессов сказывалось путем постепенного внедрения в сознание населения незыблемости устоев политического строя России, политического и экономического курса правительства, связанного с промышленной и сельскохозяйственной колонизацией региона. С другой стороны, изменения в численности и составе населения Павлодарского Прииртышья также влияли на политику правительства в отношении в особенности коренного населения региона, а также на социально-экономическое развитие региона, — что проявлялось в стремлении правительства создавать определенные условия для повышения материальной заинтересованности, в основном зажиточных казахов, например, при переходе к оседлости и земледелию. Вместе с тем, на динамику численного состава населения региона оказывали многочисленные миграции как внутри региона, так и извне в результате административных реформ правительства в 20-х – 60-х годах 19 века. Нарушение веками сложившихся традиционных маршрутов кочевок в ограниченных условиях массовой военной и гражданской колонизации способствовало снижению темпов естественного прироста, увеличению смертности среди коренного кочевого населения в результате искусственно созданных центральной и местной российской администрацией трудностей адаптации кочевого населения к имевшим место и широкое распространение земельной тесноте и нехватке пастбищ. В новых административных границах значительная часть миграций кочевого населения оставалась традиционно сезонной, одновременно можно отметить как изменения в традиционных направлениях сезонных кочевок, так и зарождение принципиально новых миграционных потоков, связанных с сокращением пастбищ и разложением патриархально-родовых устоев казахского общества.

Литература

1 Абдиров М.Ж. История казачества Казахстана / Под ред. Ж. Касымбаева. – Алматы: Казахстан, 1994 – 160 с.

2 Абдиров М.Ж. Завоевание Казахстана царской Россией и борьба казахского народа за независимость. — Астана, 2000.

3 Апполова. Экономические и политические связи Казахстана с Россией в XVIII — начале XIX в. Москва, 1960.

4 Броневский Г.М. Записки о киргиз-кайсаках Средней орда. // Отечественные записки, 1830. ─ Ч. 42. ─ № 121.

5 Гродеков Н.И. Киргизы и кара-киргизы Сыр-Дарьинской области. Ташкент, 1889. Т.1. Юридический быт. С.141.

6 Завалишин И. Описание Западной Сибири. Москва, 1867. Т. 3.

7 Еңсебаев Т.А. Павлодар өңірінің тарихы туралы очерктер. Бірінші бөлім (көне дәуірден ХХ ғасырға дейін). – Павлодар, 2001.

8 Евсеев Е.Н. Экспедиция И.Д.Бухгольца и основание Омской крепости // Города Сибири. Новосибирск, 1974.

9 Исин М.Е., Кабульдинов З.Е. Письма султанов Павлодарского Прииртышья как исторический источник // Ученые записки Павлодарского государственного университета им. С.Торайгырова, №4, Павлодар, 1998.

10 Инсебаев Т.А. Очерки истории Павлодарского Прииртышья. Часть 1. (с древнейших времен до ХХ века). – Павлодар, 2000.

11 Левшин А.И. Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких орд и степей (под общей редакцией академика М.К. Козыбаева) – Алматы, «Санат», 1996. – 656 с.

12 Касымбаев Ж.К. Под надежную защиту России. Алма-Ата, 1986.

13 Колесников А.Д. Русское население Западной Сибири в 18-нач. Алма-ата, 1968.

14 Катанаев Г.Е. Краткий исторический обзор службы Сиибрского казачьего войска с 1582 по 1908 г. – Омск, 1908.

15 Коншин Н.Я. Краткий исторический очерк Семипалатинского края (до 1917). Отд. Оттиск из №1 (14) «Нашего хозяйства». Ленинград.

16 Красовский М.М. Область сибирских киргизов. Ч.1. Санкт- Петербург, 1868.

17 Михалева Г.А. Торговые и посольские связи России со Среднеазиатскими ханствами через Оренбург (вторая половина ХҮІІІ-первая половина ХІХ века). Ташкент: «Фан», 1982.С.55

18 Нурбаев К. Сарыарка: до и после колонизации (историко-географический аспект). Павлодар, 2005, 362 с.

19 Нурбаев К.Ж. О сущности российской и царской колонизации. Сборник материалов конференции «Возрождения демократии в Павлодарском Прииртышье». Павлодар.

20 Нурбаев К.Ж. Колонизация Северо-Центрального Казахстан (XVIII – первая половина XIX): историко-географическая проблема. Автореферат дисс…доктора. ист. наук. – Алматы, 2007.

21 Памятники Сибирской истории 18 в. СПб, 1885, кн.2.

22 Паллас П.С. Путешествие по разным местам и провинциям Российского государства. СПб., 1786.

23 Платонов С.О. Лекции по русской истории. 1907 г.

24 Потанин Г.Н. Материалы по истории Сибири. Москва, 1867.

25 Попова В.Н. Ономастика. Словарь географических названий Казахстана. Павлодарская область. Части І и ІІ. М., 1994.

26 Проблемы землепользования в историко-этнографических исследованиях. Павлодар: 2006 год, 367 страниц.

27 Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Киргизский край. Т.18, 1903.

28 Щеглов И.В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири. 1032-1882 гг. Иркутск, 1883.

29 Шеманский А., Петровские военно-разведочные экспедиции в Среднюю Азию, 1915.

30 Черных С. Посланцы Петра Великого // Прииртышье мое. Омск, 1988.

2 Казачья колонизация

2.1 Историография казачьей колонизации

Историография XIX – начала XX вв. представлена преимущественно работами непрофессиональных историков, поэтому большинство публикаций носит скорее справочно-описательный, нежели исследовательский характер, но это ничуть не умоляет их значимости, так как они являются ценными источниками.

Изучением многих аспектов истории сибирского казачества в XIX века занимались: Г.Н. Потанин, Г.Е, Катанаев, Н.Г. Путинцев, Ф.Н. Усов и др. Эти исследователи являются яркими представителями так называемой «казачьей историографии», появившейся во второй половине XIX – начале XX вв., так как они были выходцами из казачьей среды. Практически все они в своих трудах показали военно-колонизаторскую роль Сибирского казачьего линейного войска в процессе захвата царским правительством Западной Сибири и Казахстана [7].

Есаул Н.Г. Путинцев в своей работе «Хронологический перечень событий из истории Сибирского казачьего войска со времени водворения западно-сибирских казаков на занимаемой ими ныне территории» (1891), посвященной описанию наиболее важных событий и памятных дат из истории Сибирского казачьего войска: «История признала за казаками честь завоевания Сибири и дальнейшего ее постепенного занятия от Урала до Камчатки и от Тобола к югу, вглубь Джунгарии и киргиз-кайсацких степей», и с гордостью отмечает далее, что именно Сибирское казачье линейное войско сыграло «столь видную роль на нашем наступательном движении на юг по Иртышу и вглубь Киргизских степей и среднеазиатских независимых ханств» [54, с.12].

Доказательством военно-захватнической сущности колонизации территории Казахстана Российской империей в первой половине XIX века явилось яростное сопротивление завоевателям местного населения. Например, в работе войскового старшины Ф.Н. Усова «Статистическое описание Сибирского казачьего войска» (1879) отмечается следующее: «Киргиз-кайсаки, за которыми усвоено название киргиз, не походили на пассивных остяков, тунгусов и других сибирских инородцев, они не смотрели равнодушно на попытки русских землеискателей приобретать у низ землицы, а напротив, жестоко мстили за это грабительскими набегами и страшными опустошениями русских пограничных селений» [64, с.6]. Усов в данном труде отмечает, что на сибирском казачестве лежала задача подавления антиколониальных выступлений казахского народа.

По мере утверждения России на юго-восточных рубежах и ее продвижения вглубь, на территорию Казахстана, приобрело доминирующее значение восхваление завоевательной политики царского правительства. Берет начало некоторая идеализация сибирского казачества. Так, официальный историк Сибирского казачьего войска генерал-лейтенант Г.Е. Катанаев в своих исследованиях особо подчеркивал патриотизм сибирского казачества и даже называл сибирских казаков «лучшей частью России» [30, с.33].

Деятель Сибирского казачества Г.Е. Катанаев в своих трудах всегда обосновывает и оправдывает колониальную политику российского царизма по отношению к соседним народам и всячески защищал интересы сибирских казаков. В своей работе «Краткий исторический обзор службы Сибирского казачьего войска с 1582 по 1908 гг.» высказывает, что сибирское казачество в начале XIX века стало для русских властей сделалось в Сибири «всем тем, что ему угодно было», казаки стали «и охранителями линий, и верными конвоирами всякого рода правительственных ученых и торговых экспедиций внутрь Азии; мощной регулярной единственной тогда в Сибири военной силой на случай боевых столкновений» [30, с.33]. Оправдывая участие сибирских казаков в карательной политике царского правительства, Г.Е. Катанаев пишет: «На долю казачьи отрядов, высылавшихся в степь один за другим, выпала почетная роль усмирителей всех взбунтовавшихся» [30, с.36]. Особым подвигом считал историк разгром отрядами сибирских казаков «мятежные скопища» Саржана и Кенесары Касымовых. «Со второй четверти XIX века, — сообщает далее автор, — сибирским казакам пришлось снова выступать в качестве первых русских колонизаторов после того, как киргизская степь через них уже была объявлена нераздельной частью России» [30, с.37].

Подобных взглядов придерживались Н.Г. Путинцев и Ф.Н. Усов. Первый четко показал роль сибирских казаков в осуществлении стратегических целей Российской империи: «служебное значение казачества заключается в охранении окраин Русского государства от нападений соседних народов и в расширении его пределов путем военной колонизации; сибирские казаки были первыми проводниками русской государственности и культуры на наших азиатских окраинах» [6, с.1].

В отличие от Н.Г. Путинцева Ф.Н. Усов считал, что на сибирских казаках в первую очередь лежала задача подавления антиколониальных выступлений казахского населения. Обращая особое внимание на сложную внешнеполитическую обстановку Российской империи в начале XIX века, Усов Ф. пишет: «Россия стягивает боевые силы на западную границу государства на случай борьбы с Наполеоном, поэтому стоявшие на пограничных сибирских линиях полевые полки стали выводиться из Сибири, и линейное казачье войско, оставшись в 1812 году единственной кавалерией в Западной Сибири, приобретает значение в этом крае важнейшего орудия в руках правительства и сибирской администрации для умиротворения киргизских степей» [57, с.16].

Знаменитый русский ученый, этнограф, публицист, путешественник Г.Н. Потанин в своих трудах «Реформы в сибирском казачьем войске» [48], «Сибирские казаки» [49], «Заметки о сибирском казачьем войске» [47] во второй половине XIX века, затрагивает вопрос взаимоотношений казачества с коренным населением с либерально-демократических позиций. Г.Н. Потанин видит дружбу и хозяйственно-бытовое сотрудничество между коренным населением и сибирским казачеством.

Отдельные аспекты истории линейного сибирского казачьего войска затронуты М. Венюковым в его обобщающем труде «Опыт военного обозрения русских границ в Азии», изданном в Санкт-Петербурге в 1893 году. В указанной работе историк не обошел вниманием тот факт, что сибирские казаки стали главной опорой российского правительства в проведении внешнеполитических акций. Так, М.И. Венюков пишет: «По представлению генерал-губернатора Сперанского, решено было фиктивное подданство тамошних киргизов обратить в действительное, и с этой целью в центры проектированных им округов устроить укрепления», в которые высылались «с линии гарнизоны казаков». Но поскольку «содержание их по отдаленности от линии стоило дорого, то мало-помалу сибирские власти пришли к мысли заселять в степи казаков» [17, с.12].

В целом, роль казачества оценивается М.И. Венюковым как резко негативная. Сыграв решающую роль в колонизации, казаки вели себя как завоеватели, и они виновники разорения казахов, — считал он. М.И. Венюков, пожалуй один из немногих авторов XIX века, открыто признававших антинародную сущность политики царского правительства, захватнический и грабительский характер завоевания Сибири. Так, в отличие от многих исследователей XIX столетия, характеризовавших одного из известных предводителей национально-освободительного восстания Кенесары Касымова как явного мятежника, а его действия как «хищнические», М.И. Венюком считал, что в результате военных мер России по отношению к Казахстану в степи «образовалось правильное восстание под предводительством умного и предприимчивого Кенесары Касымова» [51, с.13].

Много сведений о военной истории Сибирского линейного казачьего войска содержит работа Н.А. Симонова «История Сибирского казачьего № 1-го Ермака Тимофеевича полка» (1893) [8].

В отличие от других авторов, Н. Симонов указал точную дату начала миграции сибирских казаков на территорию Казахстана (1824 год).

Отдельные фрагменты истории Сибирского казачества содержатся также в работе Н. Красовского «Материалы для географии и статистики России» [38], и в статье «Обзор регулярных войск в Российской империи» [45].

Судя по данному краткому историографическому образу трудов у авторов прошлого столетия, можно отметить, что в XIX веке интерес русского общества к истории Сибирского казачества был весьма повышенным.

В исследованиях XIX — начала XX вв. ставился вопрос о значении и месте сибирских казаков, сыгравших решающую роль в присоединении южной Сибири и Казахстана к Российскому государству и активно участвовавших в укреплении позиций Российской империи и данных регионах. Сибирское казачества явилось именно тем сословием, которое без каких-либо колебаний исполняло любую волю правительства в его внешнеполитических устремлениях. Поэтому в историографии дореволюционного периода за сибирскими казаками однозначно была принята роль первых завоевателей Сибири и колонизаторов казахских земель.

Разумеется, к трудам авторов дореволюционного периода необходимо подходить критически, так как написанные в духе дворянской или либерально-буржуазной концепции, эти работы отражают не всегда объективные взгляды авторов на политику царизма в Казахстане. Так, в исторической литературе прошлого столетия прочно утвердилась концепция, оправдывавшая жестокий характер завоевания царским правительством Западной Сибири и Казахстана в начале XIX века. Многие авторы усердно доказывали, что российское правительство было вынуждено прибегать к крайним мерам в целях защиты границ государства. Подобный анализ нашел отражение и в оценке действий сибирских казаков в их отношении к местным народам, довольно часто можно встретить суждения о «героических подвигах» казаков, сумевших усмирить кочевников.

С другой стороны, сибирское казачество оказалось жертвой политики царизма, оказавшись в его руках слепым орудием осуществления стратегических задач империи. Не все труды прошлого построены на тщательном изучении архивного материала, многие носят описательный характер, отдельные дублируют друг друга. Тем не менее, все они сохраняют ценность и представляют обширный фактический материл, позволяющий нам самим понять многие стороны истории Сибирского казачества [7, с.36-37].

В Советский период в исторической науке преобладало мнение, что колонизация казахских земель российским правительством не проводилось. Утвердилось положение добровольного присоединения всех трех казахских жузов. Большинство работ в этот период были посвящены взаимодействию пришлого инонационального населения с коренным населением, размещение пришлого населения, его хозяйственная деятельность и т.д. Например, работа Апполовой Н.Г. «Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI — первой половине XIX вв.» [5], работа Алексеенко Н.В. «Население дореволюционного Казахстана» [4], труд Бекмахановой Н.Е. «Формирование многонационального населения Казахстана и Северной Киргизии: последняя четверть XVIII – 60-гг. XIX» [13] и т.д.

Здесь, прежде всего, необходимо отметить монографию Е. Бекмаханова «Казахстан в 20 — 40-е гг. XIX века» [12]. В данной работе автор показал колониальный характер политики царизма, результатом которого было ухудшение положения казахов, роль казачества в подавлении национально-освободительного восстания под руководством Кенесары Касымова.

После обретения независимости Республики Казахстан казахстанским ученым открылась возможность по-новому пересмотреть исторический период XVIII – начало XX вв. Переосмысливались многие научные постулаты и догмы, формировавшиеся более чем полвека, в научные изыскания стали проникать запрещенные в советский период методологические подходы

Фундаментальный труд М.Ж. Абдирова – монография «История казачества Казахстана» [1] содержит сведения об образовании Сибирского казачьего войска, его характере и нравах, отношении казачества к коренному населению Казахстана, о подавлении сибирским казачеством национально-освободительных восстаний казахов. В этой работе обосновываются новые положения и методологические выводы.

Труд Т.А. Инсебаева «Очерки истории Павлодарского Прииртышья» [25] В данной работе содержатся сведения о формировании сибирского казачества, административном положении войска, колониальных мероприятиях царского правительства, приведены статистические данные.

Монография К.Ж. «Нурбаева Сарыарка до и после колонизации (с древних времен до середины XIX века)» также затрагивает некоторые вопросы казачьей колонизации [44]. В данной работе раскрывается роль природно-географического фактора в совокупности с экономическими, политическими и демографическими факторами в процессе колонизации. На первом плане стоит историко-географическая проблема, которая предполагает рассмотрение исторических предпосылок, особенностей и последствий колонизации, в частности, экономической колонизации с точки зрения природно-географического фактора.

Кандидатская диссертация Борсукбаевой А.М. «Колонизаторская политика царизма в казахских землях в XIX – нач. XX вв. (на материалах северо-восточного Казахстана)» раскрывает военную политику и основные цели царизма при создании Сибирского казачьего войска. Показана роль казачества как верного служителя самодержавию в колонизационной политике [14].

Кандидатская диссертация Аубакировой Х.А. «Участие сибирского казачества в подавлении национально-освободительного движения казахского народа под предводительством султанов Саржана и Кенесары Касымовых (1824-1847 гг.)» показывает казачество как слепое орудие русского самодержавия в подавлении национально-освободительных восстаний казахского народа [9].

Докторская диссертация Кабульдинова З.Е. «Казахи внутренних губерний Российской империи во второй половине XVIII – нач. XX веков (историко-географический аспект)» раскрывает административную, аграрную политику царизма, показывает угнетающее положение казахов на внутренних округов, их притеснение и эксплуатация сибирским казачеством [26].

Кандидатская диссертация Прохорова И.Р. «Проблемы исторической географии Северо-восточного Казахстана во второй половине XVIII – начале XIX вв. (1758 — 1822)» содержит доводы об аграрной политике царизма, следствием чему было тяжелое положение казахов. Большие нарезания земель сибирским казакам приводило в бедствие казахские хозяйства. Также в диссертации затронута проблема историко-георгафической особенности Сибирского казачьего войска, раскрывается характер и нравы (беспечность) сибирских казаков [53].

2.2 Происхождение казачества

Одно из самых ранних упоминаний термина «казак» в мусульманских источниках относится к 1265 году со значением «бехдомный», «бесприютный», «скиталец», «изгнанник». Для обозначения образа жизни вольного казака было образовано понятие «қазақылдық» в смысле «казакование» или «казачествование». Под казаками в кочевом обществе понимали наиболее сильных, смелых, выносливых, физически закаленных, предприимчивых и воинственных людей, которые выделялись из общей массы населения и жили отдельно, военно-кочевыми отрядами во главе со своими вождями-атаманами.

Тюркское происхождение термина «казак» и мнение о тюркских корнях российского казачества придерживались и многие исследователи. В. Даль писал, что слово «казак», вероятно, происходит от среднеазиатского «скитаться», «бродить» [21, с.72-73]. Востоковед В. Бартольд также утверждал, что этот термин тюркского происхождения и означает «разбойник», «мятежник», «авантюрист», хотя нет его достоверного этимологического объяснения. В Россию, считал он, это слово впервые попало в эпоху владычества монголо-татар и употреблялось во многих значениях, в том числе социальном и военном. Ученый говорил, что казаками считали различных претендентов на престол, которые вели жизнь искателей приключений. Казаками также считали часть народа, отделившуюся от своего государя или соплеменников [11, с.535]. В.В. Радлов одним из значений термина «казак» также считал человека вольного, независимого, искателя приключений, бродягу, ловкого наездника и выводил из него такие определения, как «казакчи» — разбойник, «казакана» — вести себя так, как свойственно вольному, степному человеку, «қазақылдық» — приключение, странствование (вольного, степного рыцаря, то есть специфический образ жизни кочевника — номада); «казаклук» — предводитель шайки разбойников, то есть главарь или атамана себе подобных казаков, ведущих военно-богатырский образ жизни [55, с.364-367]. Чокан Валиханов, исследовавший проблемы этногенеза казахского народа, писал, что «казачество началось и развилось в Азии и перешло к русским от татар… Имя казак… в то время имело значение довольно почтенное и означало возвышенность духа, здравость, соответствовало европейскому рыцарству» [2, с.19]. Дореволюционный военный историк М.И. Иванин писал, что казаки – это «легкие войска в монгольской армии» и что так называемые «киргиз-кайсаки» составляли эти самые войска [2, с.19].

Казачий историк Ф. Стариков говорил также, что слово «казак» «чисто татарское» и первоначально означало вольного, бездомного бродягу, а потом — низший род воинов, набранных из бродяг [2, с.19].

Исследователь казахской степи Ф.А. Щербина был уверен, что хотя вопрос о происхождении казачества нельзя считать окончательно решенным, тем не менее слово «казак» не русского происхождения, а тюркского корня и «взято из киргизского языка…слово «казак» означает молодец… в названии «казак» остались несомненные следы заимствования русскою народностью от народности тюркской чего-то уже готового, сложившегося. С этим фактом приходится мириться». И далее пишет: «В порядке исторической последовательности татарские казаки предшествовали русским или точнее южнорусским» [70, с.18-19].

Кочевники появились в степях Причерноморья в эпоху Великого переселения народов, с IV в. н.э. Вначале это были гунны, затем авары и болгары, хазары, Угры, а с начала X в. – печенеги или кангары. Русские князья, сами вчерашние варяги-наемники, активно использовали новых соседей в междоусобной борьбе, самый ранний случай привлечения кочевников-печенегов неким киевским князем зафиксирован в Епатьевской летописи под 980 г. Так зародилось наемничество – воинская служба вождей отдельных кочевых орд русским князьям в период феодальной раздробленности. Из истории Киевской Руси известны 34 таких случая. Некоторые печенежские ханы со своими улусами уходили из кочевий и добровольно поступали на русскую службу, крестились и принимали христианство. Так, в 991 году вступил в православную веру хан Кучуг, который служил князю Владимиру «чистым сердцем», за что его любили и почитали сам князь, митрополит и бояре. В глазах же свих сородичей в степи они были традиционными «казаками», то есть людьми, отколовшимися от них и ушедшими служить новым хозяевам. Киевские князья охотно принимали на воинскую службу тюрков-кочевников, высоко ценя их боевые качества, и, формировали из них легкую конницу в своих дружинах.

В начале XI века в причерноморские степи из-за Волги хлынули новые кочевые племена, известные под собирательным названием торки, или гузы. Изгнав печенегов в прежних кочевий, они побудили их искать новые земли. Часть печенегов ушла за Дунай, в Византию, а остальные осели в юго-восточных районах Киевской Руси, где несли сторожевую и пограничную службу первоначально на правах федератов, затем русских князей [2, с.27-28].

Господство торков было кратковременным: их вытеснили и разгромили новые кочевники – кыпчаки (половцы). Часть торков ушла в Византию и Панонию, другие же прикочевали к границам Южной Руси и обратились за покровительством к киевским князьям, которые принимали их на службу в качестве военного сословия. Им выделяли земли на пограничных со степью территориях, в Верхнем Побужье и Поросье, у рек Десна, Остра, Сулла и Стугна, вблизи Переяславля, где они постепенно оседали, имели даже свои городки (Торчин, или Торческ, Канев, Юрьевск), в качестве платы прикрывая юго-восточные рубежи Руси на половецком — опасном направлении. Выгода была обоюдной: кочевники охраняли Киевскую Русь от набегов кыпчаков, с другой — сами находились под защитой русских дружин, приходивших на помощь в борьбе с общим врагом. Археологические раскопки курганов в Поросье показали, что в подавляющем большинстве они принадлежат кочевникам – печенегам и торкам (гузам) и датируются XII — началом XIII вв. [2, с.28-29].

В середине XII в. поросские кочевники объединились в тройственный союз (печенегов, торков и берендеев), который получил название «черные клобуки», данное по чисто внешнему признаку – характерному головному убору. Главной военно-политической силой этого образования являлись берендеи, кыпчакский род «баяндуры». Кроме них в черноклобуцкий союз входили также ковуи, турпеи, каепичи, бастии, могуты, татраны, шельбиры, топчаки, ревуги, ольберы и другие роды, кланы и фратрии, этнически близкие племена. Они на границах русской земли и степи несли сторожевую службу, выполняли фактически казачью воинскую службу, активно участвовали как в междоусобной борьбе князей, так и в их походах в глубь степи против половцев, имели большое влияние на Руси [2, с.29-30].

Все это дало основание историку П.В. Голубовскому считать, что Русь в лице союзных ей кочевников приобрела легкое, подвижное войско, а другой ученый И. Самчевский прямо писал, что черные клобуки явились «одним из элементов казачества», которое вело сове происхождение от времен еще Киевской Руси. Н.М. Карамзин также указывал, что «торки и берендеи, называясь черкасами, назывались и казаками». И вскоре они «под именем козаков составили один народ, который сделался совершенно русским, тем легче, что предки их, с десятого века обитая в области киевской, уже сами были почти русскими». Таким образом, заключает ученый, «козаки образовали воинскую христианскую республику в южных границах Днепра», то есть запорожских казаков.

Поросье, как и все южное и восточное порубежье Руси, было контактной этнической зоной, где длительное время шел активный процесс взаимоассимиляции славян и кочевников (печенегов, торков, берендеев, половцев – кыпчаков и др.). Кочевники долго сохраняли свои первичные бытовые и хозяйственные формы существования, в то же время втягиваясь постепенно в жизнь Киевской Руси, изменяли свою экономику, переходя от кочевания к оседлому пастушеству, с использованием укрепленных городков. Поэтому вполне справедливо утверждение С.А. Плетневой о том, что в Поросье начал складываться быт, характерный впоследствии для казачества. За 600 лет эволюции тюркские кочевники-казаки трансформировались в запорожских (украинских) казаков, утратив свой хозяйственный тип, религию, но сохранив в быту различные диалекты кыпчакского языка, смешанного с русским, многие традиции, обычаи, одежду, характерные черты внешнего облика: бритую голову, широкие шаровары, чуб-оселедец, или айдар по-тюркски и пр. [2, с.32].

Преимущественно на тюркской основе формировалось и донское казачество. По Н.М. Карамзину, оно оставлено из людей, «говорящих нашим языком, исповедующих нашу веру, а в лице своем представляющих смесь европейских народов с азиатскими чертами; людей, неутомимых в ратном деле, природных наездников и кочевников… упрямых, своевольных, хищных. Нет сомнения, что они же назывались прежде азовскими казаками… Происхождение их не весьма благородно: они считались не российскими беглецами» [2, с.32]. Мурад Аджи прямо указывает, что донские казаки – это потомки половцев-кыпчаков, или куманов, так как резко отличаются от других славянских народов своим антропологическим типом и сильно похожи обличьем на степняка (например, на кумыков, одним из потомков половецкого народа) [2, с.32].

Большинство ученых (М.Э. Аджи, А.А. Гордеев, Л.Н. Гумилев, Р.Г. Скрынников и др.) также считают, что казачество, в том числе и донское, сложилось в результате взаимоассимиляции половцев и славян при бесспорном доминировании первых, которые как представители более сильной степной культуры, носители более устойчивого образа жизни оказали огромное влияние на формирование казаков в культурном, языковом, хозяйственном и военном отношении. Поэтому вполне правомерен вывод о том, что славянские казаки – это на самом деле тюркские кочевники-казаки, только сменившие конфессию и некоторые черты хозяйства в ходе длительной исторической эволюции и контактов с оседлым славянским населением, но сохранившие традиционный быт и военно-демократическую организацию общественного устройства. Тюрко-славянские казаки, сменив лишь религию, сохранили практически в неприкосновенности свои этномаркирующие показатели. На Дону, Днепре, Тереке, Яике и других местах складывались своеобразные культурно-этнические автономии казачьих общин, этнокультурная характеристика которых была чрезвычайно близка к классической тюркской (быт, язык, хозяйство, обряды, традиции, вооружение и воинское искусство, одежда и пр.), хотя по религии они были уже православными [2, с.36].

Достоверно известно, что первым донским казачьи атаманом был некий Сары-Азман, а в сподвижниках у него ходили казаки Ермак, Кабан, Татара, Шадра, Черкасс и другие, люди явно тюркского или смешанного происхождения. В XV-XVI вв. в южных степях проживали вольные казаки – азовские, астраханские, белгородские, гребенские, крымские, ногайские, перекопские и пр. В этом казачьем этносе первоначально преобладал, безусловно, тюркский элемент, поэтому и атаманы избирались из их среды.

Историк XIX века А. Рихтер, исследовавший влияние Орды на Русь, пришел также к выводу, что казаки «должны своим происхождением татарам… самое слово «козак» есть татарское слово». Казаки носили оружие и уборы восточных народов, сражались как кочевники, действуя стрелами и копьями. А женщины-казачки «говорили между собою наиболее по-татарски», то есть бытовым языком на Дону вплоть до XVIII века оставался кыпчакский (или кумыкский).

Живя между кочевниками, казаки перероднились с ними и усвоили обычаи, образ жизни и нравы кыпчаков. Любовь к свободе, праздности, грабежу и войне составляет главные черты казака. «Казак большую часть времени проводит на кордонах, в походе, на охоте или рыбной ловле. Он почти не работает дома. Пребывание его в станице есть исключение из правила – праздник, и тогда он гуляет». (Л.Н. Толстой «Казаки»)

Сравним эти слова писателя с образом жизни кыпчаков. Большинство домашних работ в кочевом ауле, как зимой так и при перекочевках, выполнялись женщинами. Это катание войлока, обработка шкур, пошивка меховых и кожаных изделий, изготовление ковров и паласов. Подростки и женщины пасли скот, ставили юрты, разбирали их, доили скот, готовили пищу. Мужчины кочевого общества охраняли скот, упражнялись в стрельбе, охотились на зверя и птицу. Главная обязанность мужчин состояла в охране семьи и имущества, в ведении войны.

Эту особенность военизированного кочевого общества подметил путешественник по Дешт-и Кыпчаку посол Папы Иннокентия IV в Монголию (1245-1247 гг.) францисканский монах из Перуджи Плано Карпини: «мужчины вовсе ничего не делают, за исключением стрел, а также имеют отчасти попечение о стадах… Но они охотятся и упражняются в стрельбе… Жёны их все делают: полушубки, платья и башмаки, сапоги и все изделия из кожи, также они правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и во всех своих делах очень проворны и споры» [24, с.146-147].

«Многое переняли русские казаки от своих тюркских предков и в военной области. Знаменитая казачья «лава» не что иное, как стремительная, словно степной ураган, атака в конном строю кочевых воинов-тюрков и монгол. Тюрки первыми в Центральной Азии освоили мощное оружие конного воина – саблю, которая затем была взята на вооружение всеми армиями мира. А казачья шашка получила свое название от «шешке» — оружия древних половцев-кыпчаков и горских племен».

В гениальной повести «Тарас Бульба» Н.В. Гоголь широко использует тюркские слова, перешедшие казачеству в наследство от кыпчаков, такие как: козак, бейбас, бас, сабля, нагайка, табун, есаул, байрак, гайда, амбар, тулуп, шаровары, палаш, очкур, казакин, кобеняк, кабак, кош, кошевой, султан, курень, атаман, байбак, камыш, табор, аршин, епанча, казна, казан, кафтан, яр, жупан, буланый, аргамак, аркан, вьюк, булат, и др. Ученые-филологи тюркские лексические заимствования в славянских языках называют тюркизмами. Вот некоторые тюркизмы в военной лексике: кошевой, казак, гайдук, гаймак, улан, ватага, шашка, гурда, кинжал, чекан, кистень, палаш, тюфяк, кольчуга, куяк, юмшан, табор, барабан, елмань, джигитовка, доломан, чакчири, кивер, мисюрка, шишак, еловеи, мишень, чека, темляк, фитиль, каланча, кобура, набат.

«Целый ряд обозначений наиболее общих понятии военного дела получен от древнетюрских языков. Такие, как – «воин», «боярин», «полк», «труд», (в значении «война»), «охота», «облава», «чугун», «железо», «булат», «алебарда», «топор», «молот», «сулица», «рать», «хоругвь», «сабля», «кметь», «колчан», «тьма» (10 тысячное войско), «ура», «айда». Они уже не выделяются из словаря, эти обкатанные в веках невидимые тюркизмы. Лингвисты замечают лишь позднейшие, явно «неродные» включения: саадак, орда, бунчук, караул, есаул, атаман, кош, курень, богатырь, бирючь, жалав (знамя), снузник, колымага, алпаут, сурчан и т.п.»

До сих пор потомки казаков используют такие термины, относящиеся к коневодству, как лошадь, кобыла, мерин, аргамак, бахмет, маштак, битюг, карабаир, лошак, тавро, табун, кумыс, тебенек, аркан, торба, нагайка, камча, колымага, сани, вьюк, тарантас, тебеневка, туша, арчак, чепрак, бастрык, баз, чумбур, укрюк, хомут, дуга, тырла, отава, косяк, гурт, папаха, бурка, казакин, башлык, кибитка, которые также являются тюркизмами и проникли в славянские языки в результате контактов с кыпчаками [24, с.148-150].

2.3 Формирование Сибирского казачьего войска

2.3.1 Состав и численность Сибирского казачьего войска

Армия Российской империи в XVII- начала ХХ вв. делилась на регулярные и иррегулярные войска.

Под регулярными (средне-век. лат. regularis «правильный») войсками понимаются постоянные армии, имеющие штатную организацию, форму обмундирования, установленный законом и уставами порядок комплектования и прохождения службы [36, с.69].

Иррегулярные (средне-век. лат. irregularis «неправильный») войска не имели единой и постоянной организации, отличались от регулярных войск системой комплектования, прохождения службы. В России это были казачьи войска [36, с.108].

Сибирское казачье войско отличалось от других тем, что оно образовалось не на добровольном формировании казачьей общины (как, например, Донское казачество), а оно создавалось «сверху», иногда даже на принудительной основе.

В начале XIX века сибирское линейное казачество выполняло функции вспомогательных иррегулярных частей в составе войск Сибирской инспекции, где главную роль играли регулярные полки. По данным на декабрь 1800 года, на линиях несли службу 2884 казака, а в случае начала военных действий их штатная численность должна была увеличиться до 5944 человека. Однако, по мнению инспектировавших линию штатных чинов, боевая и строевая подготовка казачьих частей являлась «малоудовлетворительной», оружие было признано «ветхим и невыгодным», а большая часть строевых казачьих лошадей – неприспособленной к службе. Созданное еще в 60-х годах XVIII века, линейное казачество до сих пор не имело законодательно утвержденного статуса [59, с.5].

Казачьи войска и команды подчинялись местному военному начальству. Функции войскового атамана были весьма ограниченными. Служба до старости, «доколе в силах». В связи с дефицитом людей верстали не на свободные штатные вакансии, а по достижении совершеннолетия. Из-за обременения служебными нарядами роль жалованья возрастала, а побочных хозяйственных промыслов – падала. Казак самоснаряжался на службу за счет жалования. На Сибирской линии в 1801 году было 6051 человек, размещавшихся в 124 крепостях и селениях. Характерно, что никаких «законодательных постановлений об организации порядка управления казаками Сибирской линии не было» [58, с.132].

1808 года Августа 19. Войско, по новому положению об его образовании, названо «Линейное Сибирское казачье войско» и впервые получило правильное военное устройство в составе: 10-ти отделов мирного времени, которые в военное время преобразовывались в 10 — Сибирских линейных казачьих конных полков № 1-го — № 10-го, и двух конно-артиллерийских рот [28, с.271].

В 1797 году был издан указ, согласно которому казачьи дети должны были верстаться на службу. Таким образом, центральная и местная власти, принимая меры к устройству казачьей семьи, накладывали заранее руку на ее мужское потомство. С другой стороны, этот указ закладывал основы казачьей сословной касты, вступить в которую мог любой мужчина, годный к несению воинской службы, но порвать с нею он не имел права. Этот указ был подтвержден Высочайше утвержденным положением 19 августа 1807 года о Сибирском линейном казачьем войске и новым положением 5 декабря 1846 года, где было сказано, что «поступивший в казачье сословие остается в нем на вечно с потомством своим». Этот указ распространялся не только на рядовых казаков, но и офицеров казачьего происхождения и их детей, а также на переводчиков и толмачей, окончивших Омское азиатское училище, даже если они в данный момент находились на гражданской службе [41, с.110].

Формирование сибирского казачества, ядром которого стали казаки Сибирских пограничных линий, происходило путем его естественного и механического прироста, хотя соотношение этих источников не было постоянным. До середины 1840-х годов преобладал естественный прирост, не превышавший 1% в год. Дополнительным источником «приумножения» войска по Положению 1808 года являлось добровольное зачисление в его состав казахов и калмыков. Обязательным условием их обращения в казаки было не только крещение, но и «неприписанность ни в какой род жизни», то есть в крестьянское или мещанское сословие. Несмотря на заинтересованность в увеличении численности линейного казачества, войсковое начальство нередко отказывало желающим вступить в казачье сословие, и, в первую очередь, представителям податного населения, так как закон не предусматривал подобных перечислений. Исключения были крайне редки и допускались только с Высочайшего повеления. В эти годы принудительное обращение в казаки происходило лишь дважды: в 1813-1814 гг. и в 1831-1834 гг., когда на основании Высочайших повелений войско пополнилось несколькими сотнями военнопленных поляков. Накануне реформы войска 1846 года численность сибирского линейного казачества составляла около 48 тыс. человек.

Со второй половины 1840-х годов резко возрастает роль «искусственного увеличения численности казачьего населения за счет массовых, как добровольных, так и принудительных зачислений, которое в отдельные годы становилось главным источником пополнения сибирского казачества. Если в основе первого массового зачисления крестьян в Сибирское войско (1946 г.) лежало стремление местных властей несколько ослабить напряженность службы и создать единый массив войсковых земель, то в дальнейшем (1849-1851, 1856, 1858-1860 гг.) подобные мероприятия проводились, главным образом, с целью военно-хозяйственной колонизации Казахской степи. К 1861 году численность казачьего населения Сибирского войска достигла 93 тыс. человек, более ¼ из них составляли бывшие государственные крестьяне.

Последний случай принудительного зачисления в сибирское казачество произошел в 1861 году в ходе неудачной попытки включения в войско западно-сибирских городовых казаков. Этой мерой генерал-губернатор Западной Сибири Г.Х. Гасфорд пытался решить проблему комплектования городовых казачьих полков и наделения их землей. В войсковое сословие вошли также крестьяне Канонировской волости Семипалатинского уезда. Темпы естественного прироста в эти годы оставались невысокими (в среднем 1,24%), что было связано с высоким уровнем смертности, особенно детской. К концу 1866 года численность сибирского казачества увеличилась до 109 тыс. чел.

Образование из части сибирских казаков Семиреченского войска (1867 г.), упразднение бывших городовых казаков (1868 г.), исключение из войскового сословия бывших крестьян Канонировской волости (1871 г.) уменьшили численность сибирского казачества почти на 25 тыс. чел. С 1872 года естественный прирост вновь стал доминирующим. В 1870-е гг. при среднегодовом общем приросте в 1,63% он составлял 1,58%. Однако войско нуждалось в более высоких темпах роста казачьего населения: вскоре после принятия нового закона о военной службе (1880 г.) выяснилось, что для укомплектования частей по штатам военного времени не хватало более 1800 казаков строевого разряда. Но лишь немногие из переселенцев в Казахскую степь соглашались вступить в казачье войско. В 1880-х – первой половине 1890-х гг. механического прироста сибирского казачества не наблюдалось вовсе. Напротив, число покидавших войсковое сословие превышало число зачислявшихся в него, что было связано с жестокими неурожаями и появлением у некоторых категорий казаков возможности легально выходить из войска. При увеличении естественного прироста казачьего населения до 1,7 % его общий прирост в 1880-е гг., составил лишь 1,52%.

Таблица 1 — Население в Сибирском казачьем войске

Год

Количество жителей

войскового сословия

других сословий

всех сословий

всего

из них в казахской степи

всего

мужчин

женщин

1835

43541

2764

2175

589

2630

46171

1846

47779

6052

3841

2221

2578

50357

1856

84208

34862

18201

16661

1943

86151

1866

108793

58903

31213

27690

4345

113138

1868

124988

58903

31213

27690

10768

135756

Таблица 2 — Размещение населения Сибирского казачьего войска

в конце 60-х годов в XIX века

Места размещения жителей

Количество

станиц

дворов

жителей войскового сословия

жителей всех сословий

Горькая линия

57

5860

32656

357156

Иртышская линия

54

4658

23553

27975

Бухтарминская линия

12

566

3337

3561

Бийская линия

20

1267

6539

8108

Область сибирских казахов и Семипалатинская область

25

3956

58903

60956

Итого

168

16307

124988

135756

В 1890-е годы, с началом массового переселения в Степной край, количество желавших вступить в ряды сибирского казачества заметно возросло. Пока в войске сохранялось относительное многоземелье, в его состав зачислялись целые группы переселенцев. Но с начала XX века войсковая администрация уже не имела возможности обеспечить полными 30-десятинными наделами даже своих казаков, и потому в большинстве случаев была вынуждена отказывать потенциальным переселенцам.

В 1900-1915 гг. среднегодовой общий прирост сибирских казаков вырос до 2,33%. Темпы их естественного прироста составляли 2,13% и по-прежнему сдерживались высокой смертностью, связанной с неурожаями, отсутствием в станицах необходимых санитарных условий, низким уровнем медицинского обслуживания. К 1916 году численность сибирского казачества достигла почти 172 тыс. человек (примерно 3,9% от общего числа казаков Российской империи) [3, с.15-16].

В 1822 году в первом казачьем полку, к которому относились редуты Сибирский, Песчаный, Крутоярский, крепость Кабанья, редут Екатеринский, насчитывалось 3317 казаков мужского и женского пола.

Во втором казачьем полку – редут Островной, крепость Пресновская, редуты Новорыбинский, Кладбинский, Сенжарский, крепость Становая, редут Гагарий – проживало 3403 казаков обоего пола.

В третьем – редуты Новокаменский, Кривозерный, крепость Петропавловская, редуты Новобишкульский, Плоский, Камышловский, крепость Полуденная – 3235 казаков обоего пола.

В четвертом – редуты Гангкный, Медвежий, Чистый, крепость Лебяжья, редут Лосев, редут Соленоозреный, крепость Николаевская, редут Волчий, крепость Покровская, редут Курганский – проживало 3135 казаков обоего пола.

В пятом – редуты Степной, Мельничный, крепость Омская, редуты Черемуховский, Усть-Зоостровский, форпост Ачаирский, редуты Покровский, Изылбашский, Соляной, Елизаветенский, форпост Черлаковский, редут Атмасский – проживало 3503 казака обоего пола.

В шестом – редуты Татарский, Урлютюрбский, Башмачный, крепость Железинская, редуты Пяторыжский, Бобровский, форпосты Осьмерыжский, редуты Качировский, Песчаный, Пресный, форпост Чернорецкий, редут Черноярский, форпост Коряковский, редут Григорьевский – проживало 2923 казаков обоего пола.

В седьмом – редуты Подстепной, Егорьевский, крепость Ямышевская, редут Черный, форпост Лебяжий, редуты Подпускной, Кривой, редут Семиярский, редуты Грачевский, Известковый, Черемуховский, Глуховский, Старосемипалатинский, крепость Семипалатинская, редут Озерный – проживало 2519 казаков обоего пола.

В восьмом – редуты Ульбинский, Талицкий, форпост Шульбинский, редут Пьяноярский, форпост Ябинский, редут Барашевский, редут Уваровский, крепость Усть-Каменогорская, форпосты Феклистовый, Красноярский, редуты Северный, Александровский, Березовский, крепость Бухтарминская, редуты Вороний, Черемшанский, Малонарымский – проживало 2529 казаков обоего пола [52, с.83-84].

Сибирское казачество, как и казачество других войск, не было этнически однородным. Кроме восточнославянского компонента (русских, украинцев, белорусов) в его состав входили тюрки (татары, казахи), мордва и другие.

До середины 1840-х годов сибирское линейное казачество было почти исключительно русским: немногочисленные казахи, калмыки, поляки, входившие в войсковое сословие отдельными или небольшими группами, достаточно быстро ассимилировались в русской этнокультурной среде. Этническая структура казачьего населения войска стала более сложной в результате массовых зачислений крестьян (1846-1851 гг.). К концу 1870-х гг. русские составляли более чем 84% сибирских казаков (78871 чел.) В Омском, Атбасарском, Акмолинском, Усть-Каменогорском, Каркаралинском уездах, Зайсанском приставстве, на Бийской линии казачье население было исключительно русским. В других уездах русские среди казаков составляли абсолютное большинство (Петропавловский – 94,5%, Павлодарский – 99,8%, Семипалатинский – 99,5%). Лишь в Кокчетавском уезде это большинство было относительным – 1/3 [3, с.17].

В декабре 1808 года генерал Глазенап приказал войсковому атаману Телятникову принять меры по привлечению казахского населения, проживающего с внешней стороны линии, на внутреннюю сторону для образования оседлых поселений имея в виду их последующее заселение и зачисление в состав войска. Привлечению казахов к службе в войске уделялось серьезное внимание. Объяснялось это не только недостатком людей, но и политическими мотивами. Положение 1846 года вновь подтвердило что войску дозволяется принимать в свое сословие «киргизов Сибирского ведомства».

Другим из источников пополнения сибирского казачества было так называемое необязательное зачисление в казаки. По положению 1846 года казахам и разночинцам было запрещено селиться в казачьих станицах. Если же они хотели остаться в поселке, то должны были зачислиться в казачье сословие [35, с.110].

На первый взгляд действительно кажется, что численность казахов в сибирском казачьем войске была незначительной. Однако Г.И. Успеньев считает, что официальная статистика сильно занижала их численность. Так, из 3460 человек, значившихся в формулярных списках за 1831 год, у 61 человека в графе «из какого сословия» написано «из новокрещенных киргиз», что составляет примерно 2% от общего числа казаков. В этих же списках указаны имена детей крещенных казахов, находившихся на службе. У этих детей в графе о сословии стоит одинаковая со всеми запись «из казачьих детей». Следовательно, считает Г.И. Успеньев, количество казахов в составе Сибирского казачьего войска надо увеличить, по меньшей мере, вдвое [10]. Он же отмечает, что «принятие христианства, русских фамилий и имен, женитьба на русских женщинах, жизнь среди русского населения… приводили к тому, что казахи в составе Сибирского казачьего войска теряли национальную специфику культуры и быта, постепенно сливались с русским казачьим населением. Вот почему уже к концу XIX века их почти и не числилось в войске» [65].

Однако были казахи, не входившие в казачье сословие, но которые числились в Сибирском казачьем войске и имели чины. Например, Секербай Малкелдіұлы — глава Жанғозы-Айдабольской и Айдабольской волостей, заседатель Баянаульского приказа, с 1833 года служил есаулом, хорунжим, сотником в Баянаульском внешнем округе [62, с.123]. Аға султан Баянаульского внешнего округа Мұса Шорманұлы (1818-1884 гг.) 14 октября 1853 года получил чин хорунжего, 31 августа 1854 года – чин сотника [62, с.147]. Также, заседатель приказа в Баянаульском округе Нөгербек (Нөке) Қазанғапұлы (1812-1882 гг.) 12 апреля 1859 года получил чин хорунжего [62, с.174].

В образованной в 1854 году Семипалатинской области (правобережная часть Иртыша) казачье войско в середине 50 — 60-х гг. XIX века составило соответственно 19468 человек и 42157 человек.

Всего в середине 50 — 60-х гг. XIX века на территории численность сибирских казаков на территории Среднего жуза составила приблизительно 34862 человека [44, с.267].

2.3.2 Структура и служба Сибирского казачьего войска

Сибирское казачество подразделялось на городовых, станичных, приписных и линейных казаков.

Городовые казаки. В первой четверти XVIII века городовые казаки Сибири оставались единственной реальной силой за Уралом.

Городовые казаки всегда находились в составе местной полиции, и потому служба, отправляемая ими по гражданской части, была многосторонняя: они содержали караулы при запасных хлебных магазинах, находились при губернских и уездных властях на посылках, удовлетворяли надобности городских и земских полиций относительно благоустройства хозяйства в городах и по уездам, понуждали рассеянных всюду инородцев ко взносу ясака, содержали караулы при тюремных острогах, имели надзор за ссыльными при казенных работах, сопровождали казенные транспорты, употреблялись в разные должности при винокуренных заводах, при соляных озерах и заводах и исправляли разные другие поручения.

В 1822 году была проведена реформа управления сибирскими землями. В связи с реформой Александра I утвердил несколько Уставов «для управления Сибирских губерний», в том числе и «Устав о Сибирских городовых казаках» (22 июля 1822 г.).

Первым параграфом устава определялось место городовых казаков в губернской инфраструктуре: «Сибирские городовые казаки принадлежат к составу Губернской и окружной полиции и находятся в гражданском управлении». Казаки делились на две группы: 1) полковые, получавшие казенное жалованье и 2) станичные, «…кои имеют прочное домообзаводство и временно отправляя службу в местах их жительства не токмо не получают казенного довольствия, но подсобствуют еще жителям отправлении внутренних повинностей».

По Уставу 1822 году городовые казаки имели широкий круг обязанностей. По делам полицейским в их обязанности входили: 1) ночные полицейские разъезда по городам; 2) поимка беглых в городах и заводах; 3) конвой казенных транспортов; 4) пикеты и разъезда около заводов, фабрик и на частных приисках, в предупреждение побегов ссыльных; 5) препровождение ссыльных на большую дорогу; 6) составление конной стражи на этапах; 7) исправление особенных поручений и разных посылок при лице чиновников, начиная от заседателя земского суда до генерал-губернатора; 8) охрана соляных озер; 9) побуждение к платежу податей, взносов, недоимок и исправлению повинностей; 10) наблюдение за благочинием сельских и инородческих ярмарках; 11) отправление должностей квартальных надзирателей в городах; 12) наблюдение за тишиной в казенных поселениях и на действующих частных золотых приисках для поддержания дисциплины рабочих и прочее.

По хозяйственным делам им поручалось: 1) развозка, хранение и продажа от казны предметов продовольствия в отдаленных горных местах по установленным правилам; 2) сбор податей с инородцев; 3) разные поручения при казенных заготовлениях; 4) разные поручения на заводах, фабриках, на казенных и на частных промыслах по части землемерной и строительной.

Городовые казаки назначались: 1) в пограничные караулы и разъезды, где не устроено особой пограничной стражи; 2) в караулы при казенном имуществе, где не видится или не достаточно внешних команд; 3) вместо почтальонов в случае их недостатка в отдаленных малолюдных краях; 4) в счетчики по казначейству при их недостатке; 5) в тягу лодок по рекам в известных случаях; 6) по особым распоряжениям главного управления употребления в замене воинских команд по обязанностям внутренней стражи.

Численность и функции городовых казаков Сибири менялись в соответствии с меняющейся внутренней и внешней обстановкой. По данным Н.Ф. Емельянова (1991), после 1725 года социальный состав некрестьянского населения Сибири резко изменился, многие служилые люди и их потомки влились в сословие государственных крестьян, а другая их часть вместе с посадскими людьми составила население городов. Оставив в городах казаков как «уездных полицейских чинов», правительство не гарантировало существование их семей за счет жалованья, хотя задержка его выплаты могла поставить казака на грань нищеты. С ликвидацией внешней опасности правительство заметно сократило состав городовых казаков, узнав по штатам 1737 года гарнизоны до минимума. На службе остались лишь те, кто использовался для посылки по уездам, для караулов, в суде и на других службах. В течение XVIII века их численность продолжала сокращаться. В течение 50-х годов XVIII века это сокращение связано с переводом значительной части их на Сибирские укрепленные линии [36, с.110-113].

Беломестные казаки – служилые, специально поселенные при южносибирских слободах и острогах для их военного прикрытия в случае нападения кочевников. Сословие беломестных возникло не в Сибири. Белопомесцы упоминаются в Уложении царя Алексея Михайловича от 1649 года (гл. 19, ст. 39): «А которые тяглые люди белопомесцом тяглые свои дворы, а пишут вместо купчих закладные, и дворы просрочивают, а те люди, кому обеливают…»

В отличие от подавляющего большинства категорий сибирских ратных людей беломестынм казакам не полагалось всех видов жалованья, круг их обязанностей был не так широк, но «за службу» они освобождались — «обеливались» (отсюда и название) от государственных налогов и повинностей и обязательно (причем довольно щедро) наделялись землей.

П.А. Словцов (1886) отмечал, что беломестные казаки служили поочередно в городах и острогах, в свободную неделю жили на участках земли, отводимых им за хлебное жалованье, с лугами для покосов, если желающие этого отвода были из числа конных. П.И. Небольсин (1850) добавляет, что не просившие земель бессемейные (холостые) казаки получали натурой по 24 пуда годового хлебного жалованья [36, с.123].

В Уставе о городовых казаках от 22 июля 1822 года упоминаются станичные казаки, «… кои имеют прочное домообзаводство и временно отправляя службу в местах их жительства не токмо не получают казенного довольствия, но подсобствуют еще жителям в отправлении внутренних повинностей». Такое положение станичных казаков в системе городовых казаков позволяет видеть в них традиционно Беломестных [36, с.125].

Чёрноместные (приписные, записные, выписные) казаки – это крестьяне или посадские люди, мобилизованные на временную службу по охране военной линии, для строительства крепостей или обработки казенных пашен. Черные люди на Руси были известны еще во времена царя Алексея Михайловича, когда часть тягловых людей «стали в кахаки». Институт выписных казаков сформироваться еще в петровские времена. В 1700 год Пётр потребовал, чтобы в Сибири «…не только у служилых, но и у крестьян были пищали, копья и сайдаки были непременно. Если ружья нет покупали бы и на хлеб выменивали. А зимою капитан или поручик их братию, мужиков, воинскому делу учить без оговорки… А около слобод и деревень копали бы рвы и около рвов учинили бы надолбы и всякие крепости и ставили бы караулы».

По определению П.А. Словцова, в Сибири это были казака: а) из податных состояний, добровольно записавшихся в служилое сословие, без исключения из подушного оклада; б) дети или внуки отставных, поселившихся в деревнях без службы и после зачисленные в службе без освобождения от подушного оклада, в какой попали по деревенскому житию, и в) выписные с известного числа душ приграничных деревень. С 1709 года они посылались на оборону границы или в погоню за неприятелями. Службу несли без освобождения от податей. В выписные казаки зачислялись крестьяне пограничных дистриктов, поскольку вооруженных сил там очень не доставало. Эти казаки наряду с выполнением государственных повинностей, выплатой оброка и т.п. обязаны были нети казачью службу по охране границ, строительству крепостей, перевозке продовольствия и прочее.

Общее количество выписных, или «черных», казаков превышало число военных людей, находившихся на линии. По данным Н.Г. Путинцева (1891), в 1751 году их число в Западной Сибири достигло 7700 человек.

Обычно выписные казаки несли службу по очереди. Но в экстренных случаях их в любое время отрывали от работы и посылали на выполнение заданий.

Службу выписных казаков подробно и красочно описал П.М. Головачев (1889). Выписные казаки не получали жалованье и служили «из земли и из травы», то есть земельные угодья, но были обложены, кроме службы, подушными, рекрутскими повинностями. Обязаны были также исполнять подводную гоньбу (перевозку людей и грузов) без оплаты прогонных и поверстных денег. Служба их была разнообразна и тяжела. По данным П.М. Головачева, их назначали на службу в форпосты и на караулы, в разъезды. Занимались они принудительным казенным хлебопашеством. Из них вербовались денщики для чиновников, посыльные в присутственных местах, к винной и пивной продаже (очевидно для наблюдения за порядком), «у заведения башенных часов». Назначались они слесарями, кузнецами и даже в качестве заплечных дел мастеров. Даже во время службы в форпостах выписные казаки не получали денежное и провиантное довольствие и должны содержать не только сами себя, но и покупать оружие и припасы к нему. Летом помогали драгунам косить сено для лошадей. Наряду с регулярными войсками нередко бывали в сражениях, в которых «ревностно исполняли свои служебные обязанности». Столь тягостная жизнь выписных крестьян стала очевидной и для властей, которые постепенно сужали круг их обязанностей. В 1751 году они были освобождены от обязательной десятинной пашни для казны и поставки провианта. В 1753 и 1754 гг. Сенат своими указами запретил отправлять выписных казаков далеко от дома. А если понадобиться их содействие в отражении неприятельских нападений, приказано выдавать им старые ружья. Выписные казаки, направленные на строительство крепостей и редутов на новой линии, стали получать провиант и деньги наравне с сибирскими (линейными и городовыми) казаками. В 60-е гг. XVIII в. выписным казакам дано было очередное «послабление»: они были освобождены от подводной гоньбы и некоторых других повинностей, но подати платили наравне с другими крестьянами [36, с.125-127].

Линейное казачество в Сибири начало формироваться в начале XVIII века, когда в 1716 году были построены крепости Омская и Железинская. В 1825 году был составлен штат для крепостей по Иртышу, к которым приписали около 800 душ под «исключительным наименованием казаков». Со строительством и созданием линий за этими казаками закрепилось название линейные казаки, в отличие от городовых, приписанных к сибирским городам.

В 1755 году на Иртышской линии находилось 3081 человек регулярных и нерегулярных войск, в том числе 419 (13,6%) городовых казаков (из них 147 служилых татар). Казаки в основном были сосредоточены в Усть-Каменогорской и (79 русских казаков) и Ямышевской (54 человека). Остальные разбросаны были по форпостам, станицам и защитам [36, с.130-131].

Поселки и выселки, входившие в состав Сибирского казачьего войска и имеющие свое управление, располагались на юго-западной границе Алтайского горного округа – по рекам Иртышу, Бухтарме и Нарыму и отчасти внутри самого округа по Бийско-Кузнецкой (Колывано-Кузнецкой) линии.

В 1773 (?) году генерал Федцов, объехав с инспекцией все сибирские линии, решил ликвидировать анархию в управлении казаками, даже внести заново стройную организационную структуру, не меняющуюся с момента прибытия городовых казаков на линии. Свое мнение командующий корпусом изложил атаману поручику Бардину. Он разбил казачьи части на 24 сотни, из них 6 сотен на Новоишимской, 10 на Иртышской и 8 на Колывано-Кузнецкой линиях. Во главе сотен встали сотники, два пятидесятника, четыре капрала и писарь. Старшины комплектовались за счет ликвидированных «прапорных и знаменщиков» (Огурцов А.Ю., 1993. С. 141.).

Неоднократные попытки реорганизации линейного казачества сопровождались изменением и названия их:

19 сентября 1783 года – Сибирской линии казаки;

19 августа 1808 года – Линейное Сибирское казачье войско;

13 марта 1861 года – Сибирское казачье войско.

По реформе от 19 августа 1808 года Линейное Сибирское казачье войско численностью 5950 человек было разделено на 10 полков, которые в военное время (1812 г.) были преобразованы в 10 конных полков и две конно-артиллерийские роты. Комплект полка включал 500 казаков, 47 урядников, одного писаря, одного фельдшера и трех офицеров. Старший офицер был полковым командиром. Несколько позже конно-артиллерийские роты были переведены на армейский режим, а полки были распределены по четырем бригадам, которые вошли в состав 27-й пехотной дивизии.

Вскоре (1825 г.) пошел обратный процесс реформирования. Войско было изъято из состава 27-й пехотной дивизии и разделено на пять бригад.

Согласно Высочайшему Указу 5 декабря 846 года войсковая территория была разделена на девять полковых округов. Состав войска был представлен девятью конными полками, тремя конными батареями, одной гвардейской командой и девятью резервными командами. Конные полки делились на три бригады (Дорофеев В.А,, 1995). По всем частям своего управления и хозяйства в административном порядке Сибирское войско подчинялось Военному министерству (по департаменту военных поселений). Казачество делилось на округа. Каждый полк формировался из населения своего полкового округа.

В конце 1851 года полки войска были разделены на четыре бригады (Дрофеев В.А., 1995, С. 48)

Указом от 13 марта 1861 года Сибирское линейное казачье войско было переименовано в Сибирское казачье войско. Реорганизация коснулась не только наименования. В казачье войско были включены Отдельные Тобольские казачьи соединения (конный полк и пеший батальон) и Томский Городовой казачий полк. Причем последний был выведен из гражданского ведомства и причислен к военному. Генерал-губернатор являлся также командиром Отдельного Сибирского корпуса. Бригадное управление казачьим войском, введенное в конце 1851 года, было отменено. Вновь вводились полковые округа (12) и окружные управления.

Войско должно было иметь 12 конных полков, три пеших казачьих полубатальон со стрелковыми полуротами и одну конно-артиллерийскую бригаду из трех легких батарей, каждая по восемь орудий [36, с.134-136].

На линейное казачье войско были возложены следующие обязанности:

1) охрана Сибирской линии на всем протяжении, занимаемом войском;

2) содержание таможенной стражи на рубеже Киргизской степи;

3) защита «киргизских приказов» от хищников и исполнение при них полицейских обязанностей;

4) содержание в степи военных постов и коммуникационных пикетов;

5) сопровождение купеческих караванов;

6) выселка нарядов на томские золотые прииски для полицейского порядка;

7) заселение и защита вновь учреждаемых правительством линий, укреплений и постов;

8) выход на службу, когда прикажут;

9) содержание в исправности дорог, мостов и гатей и перевозов в пределах войсковой земли;

10) все местные обязанности, сопряженные с подводной и квартирной повинностями;

11) препровождение арестантов.

В 1798 году казакам был установлен 25-летний срок службы. Однако согласной Указу от 19 августа 1808 года: «все чины Сибирского линейного войска, сообразно Оренбургскому, должны продолжать службу доколе в силах». Подтверждена служба без срока и указом 1822 года. Несколько позже Положением от 1846 года срок непрерывной службы определялся в 30 лет.

Указом от 13 марта 1861 года было сделано значительное послабление в несение службы. Сказалось упрочнение позиций властей в Сибири, замирение на всех ее границах, стабилизация общества, особенно на кабинетских заводах и землях. Постоянная служба казаков в станицах отменена и оставлена только служба по нарядам в степных и внутренних отрядах. Через два года службы в нарядах казаки получили «льготу» на 3-4 года для домашних занятий, затем вновь наступала очередь служить. Дозволялось в Сибирском казачьем войске производить «…обмен очередями и наем на службу». Было узаконено уклонение от службы сынов богатых казаков и замена их казаками неимущими собственного хозяйства. Казаки были освобождены от работы на хозяйственных войсковых заведениях. На эту службу казаки наряжались (направлялись) «только по мере действительной надобности».

В 1866 году срок службы был сокращен с 30 до 22 лет. В 1871 году вместо всеобщей в строевых частях очередной службы жеребьевка (жребий тянули на станичном сходе). Дети казаков, достигшие 19 лет, призываются по жребию служить 15 лет в полевом разряде (пользование льготами через два года службы сохранялось). По истечении 15 лет службы казак причислялся на 7 лет в разряд внутреннеслужащих, затем увольнялся в отставку. Внутреннеслужащие исполняли обязанности полицейских. Молодых людей, на которых не пал жребий служить, записывали в неслужилые казаки (Усов Ф.Н., 1897). Они занимались домашним хозяйством, но в течение 22 лет вносили в войсковую казну по 10 рублей в год (Дорофеев В.А., 1995).

Новый устав воинской повинности Донского войска (1875 г.), распространенный до 1880 года на Оренбургское и Сибирское войска, устанавливал срок службы в 20 лет. В течение этого времени казак проходил три этапа: 1) приготовительный – с 18 до 21 года; 2) строевой – последующие 12 лет; 3) запасный – 5 лет. Из 12 лет строевого разряда казак только через 4 года находился на действительной службе (1-я очередь), остальные восемь лет он был дома с периодическим отбыванием трехнедельных лагерных сборов (в полках 2-й и 3-й очередей). Казачьи части были основным элементом конницы в армии (в 1891 году более 42% — в мирное время, 70% — в военное), что подчеркивало их большую значимость в осуществлении «монополии военной силы». С 1903 года срок службы был уменьшен до 18 лет.

Каждый казак обязан был быть готовым к военной службе и иметь за свой счет обмундирование и лошадь. Лишь в 1907 году вышло положение Военного Совета, утвержденное императором, о выдаче казакам Сибирского войска, выходящим на первоочередную службу, 60-рублевого пособия для покупки коня.

Увольнение от службы линейный казак мог получить только в исключительных случаях по медицинскому освидетельствованию и только при невозможности несения им службы [36, с.132-133].

Таблица 3 — Военные чины белогвардейских армий

Иррегулярные войска

Регулярные войска

Казачьи войска

Пехота

Артиллерия

Кавалерия

Военно-морской флот

Генеральский состав

-

Генерал от инфантерии

Генерал от артиллерии

Генерал от кавалерии

Адмирал

Генерал-лейтенант

Генерал-лейтенант

Генерал-лейтенант

Генерал-лейтенант

Вице-адмирал

Генерал-майор

Генерал-майор

Генерал-майор

Генерал-майор

Контр-адмирал

Штаб-офицерский состав

Полковник

Полковник

Полковник

Полковник

Капитан 1-го ранга

Войсковой старшина

Подполковник

Подполковник

Подполковник

Капитан 2-го ранга

Обер-офицерский состав

Есаул

Капитан

Капитан

Ротмистр

Старший лейтенант

Подъесаул

Штабс-капитан

Штабс-капитан

Штабс-ротмистр

Лейтенант

Сотник

Поручик

Поручик

Поручик

Мичман

Хорунжий

Подпоручик

Подпоручик

Корнет

-

-

Прапорщик

Прапорщик

Прапорщик

-

Нижние чины

Подхорунжий

Подпрапорщик

Подпрапорщик

Подпрапорщик

-

Вахмистр

Фельдфебель

Фельдфебель

Вахмистр

Фельдфебель, кондуктор

Старший урядник

Старший унтер-офицер

Старший фейерверкер

Старший унтер-офицер

Старший унтер-офицер

Младший урядник

Младший унтер-офицер

Младший фейерверкер

Младший унтер-офицер

Младший унтер-офицер

Приказный

Ефрейтор

Бомбардир

Ефрейтор

Матрос 1-ой статьи

Казак

Рядовой

Канонир

Рядовой

Матрос 2-й статьи

Управление казачьими войсками, образованными на территории Казахстана, было строго централизованным и регламентировалось специальными положениями:

а) о военной службе казаков;

б) об организации внутреннего управления войском [18, с.2-3].

При таком управлении войска решались поставленные перед ними задачи: прикрытие государственных границ, колонизация присоединенной территории, составление местной вооруженной силы.

Система управления войском определялась как главное и местное управление. Все Сибирское казачье войско подчинялось Военному министерству.

Главное управление сибирским казачьим войском принадлежало Степному генерал-губернатору и Командующему войсками Омского военного округа Войсковому наказному атаману Сибирского казачьего войска. Местное управление составляли: 1) наказной атаман; 2) начальник штаба войска; 3) войсковое дежурство; 4) войсковое правление; 5) войсковой прокурор; 6) войсковая врачебная управа; 7) окружные полковые управления; 8) станичные управления [36, с.137].

Исполнительными органами являлись военная канцелярия и Войсковое хозяйственное правление. Низшим звеном властных структур сибирского казачьего войска является такой коллегиальный орган как станичное правление. Вся полнота административной, полицейской и военной власти была сосредоточена в руках статичного атамана, избираемого (наряду с его помощником, писарем, казначеем статичным сходом). Все вопросы за исключением станичных общественных сумм и наличия хлеба в хлебозапасных магазинах решались по единоличному усмотрению атамана.

Ведению атаманов отдела подлежат военное, хозяйственное и административное управление поселками: действия их подлежат наблюдению и руководству войскового правления и наказного атамана. Поселковое управление сосредоточено в поселковых и станичных управлениях, атаманы которых избираются из казаков.

Вспомогательным органом местной станичной власти был станичный суд [15, с.55].

По утвержденному в 1861 году «Положению об управлении Сибирским казачьим войском» было разделено на 12 полков, 7-й полк дислоцировался в Коряковском укреплении. Сотни этих полков располагались в станицах на линии и в степных поселениях. В 1854 году в Коряковсую станицу перебазировались из упраздненной Ямышевской крепости штаб 7-го казачьего полка, военный лазарет, полковая школа, пороховой и продовольственный склады [25, с.151-152].

Первоначально деление Сибирского казачьего войска на отделы было предпринято в 1869 году «временно, в виде опыта, на два года». В Акмолинской области были организованы первый и второй отделы, в Семипалатинской — третий (Иртышская и Бухтарминская линии) и четвертый (западный фланг бывшей Бийской линии).

С 1872 года Сибирское казачье войско делилось на три отдела: 1-й – Кокчетавский, 2-й – Омский с включением части Горькой линии между Петропавловсокм и Омском и станиц Атаманской, Ачаирской, и Черлаковской по Иртышской линии. Каждый из отделов выставлял по одному полку в мирное время и по три полка и отдельной сотне в военное.

Штаб 3-го отдела находился в Усть-Каменогорске (Коршунов Б.В., 1994). В состав 3-го военного отдела входили станицы по линиям Иртышской, Бухтарминской и в Киргизской степи, а также казацкие поселения Бийской линии (без Ануйской, Катунской и Бийской крепостей) [36, с.137].

По «Положению» 1880 г. в военно-административном отношении войско делилось на три военных отдела с центрами в Кокшетау, Омске и Усть-Каменогорске. Отделы разделялись на станицы (поселки). Станицы Сибирского казачьего войска распределялись по 10 уездам Акмолинской и Семипалатинской областей и 2 уездам Томской губернии. Общее управление войском осуществлялось из Омска. Станичное управление состояло из атамана и почетных казаков, избираемых жителями станицы. Во главе отдела стоял назначаемый атаман отдела, подчиненный наказному атаману (он же Степной генерал-губернатор). Делами о казаках занималось Главное управление казачьих Военного министерства. 2 октября 1827 г. специальным царским указом наказным атаманом всех казачьих войск Российской империи был объявлен Государь Наследник Цесаревич, то есть сын царя – наследник престола [25, с.151-152].

2.3.3 Земельная обеспеченность Сибирского казачьего войска

Впервые право на получение земельного обеспечения – 6-десятиннных душевых наделов – иртышские крепостные казаки получили по сенатскому указу от 27 марта 1773 года. Постепенно юридическая практика распространила его действие и на другие пограничные линии. Однако реальное наделение Сибирских линий казаков землей началось лишь спустя несколько десятилетий. Поэтому отсутствие наделов, необходимых для обеспечения хозяйственной и служебной деятельности, казачьи команды восполняли земельными захватами.

Положение 1808 года подтвердило право сибирских линейных казаков на получение 6-десятинных наделов, но не обеспечило их отвода. К концу 1846 года казакам было отведено 315072 дес. (64207 дес. удобной и 250865 дес. неудобной земли) казахских земель.

Новое положение о войске (1846 г.) впервые четко определило статус и основные категории войсковых земель, права войска на владение ими, установило правила их отвода. Путем зачисления в войско крестьян 42 деревень была ликвидирована чересполосность большей части казачьих земель в районе Сибирских пограничных линий. К концу 1861 года, когда закончилось формальное межевание земель 3,4,5 и 6 полка, общая площадь окончательно отведенных Сибирскому войску земель составила 194058 дес.

Весь земельный фонд войска положением от 21.04.1869 г. делился на 3 разряда: земли войскового фонда, офицерские наделы и «паи» — наделы казачьих общин или юртовые наделы.

В последующие годы на формирование войсковой территории определяющее влияние оказывали широкое привлечение сибирских казаков для военно-хозяйственной колонизации Казахской степи, решения правительства об изъятии части войсковых земель (9 и 10 полковые округа), межведомственные споры относительно некоторых категорий последних. После утверждения в 1872-1873 гг. проектных планов казачьих земель, входивших ранее в 1 и 2 полковые округа, общая площадь войсковой территории составила 4995233 дес. Пространственное расположение ее частей чаще всего определялось не хозяйственной целесообразностью, а стратегическими соображениями правительства. Внешние границы войсковой территории были окончательно установлены в 1905-1906 гг., когда разграничений казачьих и кабинетских земель в районе Бийской и Иртышской линий.

В 1904 году Сибирскому войску была передана находившаяся в его пользовании вдоль Иртыша 10-верстная полоса. Однако владельческие права войска были частично ограничены: по Высочайше утвержденному 31 мая 1904 года мнению Государственного совета казахам, арендовавшим у войска угодья в пределах полосы, предоставлялось право «до окончательного их устройства» пользоваться той же площадью земель, причем размер арендной платы повышать запрещалось.

Длительный процесс формирования войсковой территории завершился 23 апреля 1906 года, Сибирское войско получило от Николая II крепительную грамоту на вечное владение своими землями в их бесспорных границах. Вместе с тем грамота сохраняла в силе ограничения войска в пользовании недрами и мнение Государственного совета от 31 мая 1904 года.

Войсковое землеустройство так и не было завершено. К 1916 году было окончено межевание 95,4% войсковых земель, составлены проектные планы всех казачьих поселений войска, 646 офицерских участков и 84,4% войсковых запасов. Формально обмежеванные земли составляли только 2202369 дес. (44,4% восковой территории).Постоянными межевыми знаками были обозначены границы юртовых наделов 109 казачьих поселений (1861704 дес., или 62,53% этих земель), 462 офицерских участков (335046 дес., или 66,4% этих земель) и 5619 дес. запасных земель (0,45% от их общего количества). Общая площадь войсковой территории (с учетом примерного количества необмежеванных запасных земель) составляла 4957085,5 дес. (около 10% земель всех казачьих войск) [3, с.19-21].

Земли офицерской потомственной собственности представляли собой особую категорию войсковых земель, предназначенных для материального обеспечения казачьих классных чинов вне службы. Начало офицерскому землевладению в Сибирском войске было положено предоставлением его офицерам в 1846 году права на получение пожизненных земельных участков, но до начала 1860-х гг. оно носило формальный характер. Введение очередного порядка службы в 1861 году заставило часть офицеров реализовать это право. Но в сибирских условиях пожизненные участки не могли улучшить благосостояние классных чинов, для которых более актуальным было получение денежного обеспечения. К 1877 году лишь 50% офицеров войска, их вдов и сирот (198 чел.) пожелали получить землю. Несмотря на это, правительство и войсковая администрация продолжали насаждать офицерское землевладение, стараясь предоставлением участков возможно большее число казачьих офицеров. Основной причиной этого было не столько желание создать основу будущего экономического развития войска в виде офицерских «образцовых» хозяйств, сколько стремление оградить войсковую казну от пенсионных выплат.

С завершением проектного межевания офицерских участков (к концу XX века в их состав было отведено 587422 дес., или 11,9% войсковой территории) юридическое оформление офицерского землевладения в войске не закончилось. К 1917 году 27% владельцев офицерских участков так и не получили крепительных документов на свои земли. Реализацию офицерами владельческих прав на отведенные им участки можно рассматривать как непрерывно развивавшийся процесс отделения земли как объекта собственности от земли как объекта хозяйствования. Основными способами использования офицерских участков стала сдача их в аренду и продажа. Рядовые казаки болезненно воспринимали их переход в руки разночинцев и оценивали это как расхищение войскового земельного фонда. Стремясь сдерживать распродажу офицерских земель, войсковая администрация, используя недостатка проектного межевания, в два этапа изъяла их часть. Это давало ей не которую свободу маневра в условиях нарастания аграрных противоречий в войске. К 1917 году доля земель в Сибирском войске сократилась до 8% [3, с.22-24].

Норы землевладения офицеров были следующие: обер-офицеров – от 200 до 600 десятин, штаб-офицеров – от 400 до 1000, генералов – от 1,5 тыс. до 3 тыс. десятин земли. Фактически же они владели гораздо большими площадями. В Семипалатинской области 220 офицеров имели в своем владении 215 тыс. десятин, а некоторые атаманы даже до 10-12 тыс. десятин земли. (Сулейменов Б., 1963, стр. 261)

Выделялось 500 десятин земли на каждый эскадрон войска для общественной войсковой пашни. Казачьим селениям отводились соленые озера, строевые и дровяные леса Казахстана с учетом роста населения. Всего Сибирское казачье войско владело 5 млн. десятин земли, это были лучшие участки пахотной и самые богатые тучные пастбища — луга вдоль Иртыша, изъятые у местного населения [1, с.113].

Таблица 4 — Распределение земель в Сибирском казачьем войске на 1 января 1915 года

Вид надела

Площадь,

в десятинах

Юртовые наделы

2817037

Офицерские потомственные участки (собственные)

517723

Казачьи потомственные участки (собственные)

615

Земли лагерных сборов

1764

Войсковые леса

108648

Земли под войсковыми оброчными статьями

10522

Войсковые арендные земли

1305109

Из этих земель в фактическом владении станичных общественных войсковых офицеров и чиновников находилось

Таблица 5

Под солитьбани

Пашни

Луга

Выгоны

Леса

Итого удобной

Средне-удобной и неудобной

Станичные общества

9424

947723

209917

836717

223838

2237619

590418

В 96% общему пространству станичных земель

0,35

33,81

7,75

29,20

8,05

79,16

20,84

Офицерские и чиновничьи участки

-

148033

59,352

197609

32337

436331

81390

Итого

9424

1095736

268269

1034326

256175

2663950

671809

Всей удобной и неудобной земли в войсковом запасе числилось около 1426043, из них под площадями лагерных сборов 1764 десятины и войсковыми лесами – 108648 десятин. Остальная площадь 1315631 дес. сдавалась войском в аренду [40, с.87].

2.3.4 Запретная 10-ти верстная полоса по реке Иртыш

Для реального овладения Киргизской степью Россия укрепляла восточные границы с помощью построения крепостей по Уралу до Верхнеуральска, оттуда на Звериноголовскую, далее Горькою линией до Омска и по Иртышу до Усть-Каменогорска [69, с.57].

В 1755 году на сибирских пограничных линиях Горькой, Иртышской и Колывано-Кузнецкой протяженностью 2991 верста находилось 18 крепостей, 13 форпостов, 31 редут, 23 станции и 35 маяков. С возведением их казахские кочевники лишились доступа к богатым земельным территориям, местам традиционного летнего кочевания в междуречье Иртыша, Есиля и Тобола и на правобережье Иртыша. Тем самым обострился вопрос в отношениях между казахами и сибирскими казаками.

31 декабря 1765 года генерал Шпрингер дал комендантам крепостей специальную инструкцию, параграфы 12 и 13 которой требовали не допускать казахов в 10-верстную или, по крайней мере, в 5-верстную полосу на левом берегу Иртыша и вдоль всей Горькой линии от Усть-Каменегорской до Звериноголовской крепостей. Тем самым была отрезана территория общей площадью 13500 кв. верст хороших пастбищ [1, с.95-96]. В начале XX века В.К. Никольский писал: граница десятиверстного пространства, превратившегося во многих местах «в 20-30 и более верстную полосу, до сих пор остается в руках казачьего войска», которое «более 40 лет пользуется всем этим пространством, извлекая выгоды отдачею в аренду земель киргизам, у которых таковые захвачены» [42].

В 1839 году Генерал Губернатором Западной Сибири князем Горчаковым приказано было возможно точнее обозначить по всей линии внешнюю грань десятивёрстной полосы, т.е. ту линию, при переходе через которую в полосу земель войскового ведомства казахи должны были платить в доход войска ремонтную пошлину. Это было выполнено корпусом военных топографов поручиком Кокоулиным – постановкой деревянных столбов по сказанной линии, проведённой им приблизительно параллельно кордонной таможенной линии к левому берегу Иртыша. С этого времени спокойствие в землепользовании войска и киргиз в сказанном районе установилось надолго. Число же киргиз вгоняющих свой скот на войсковую территорию усилилось, так как вследствие производимых киргизами всякого рода краж и отгона крестьянских табунов, доступ им в пределы собственно Тобольской и Томской губернии был крайне ограничен [33, с.74].

В 1862 году новый генерал-губернатор Западной Сибири Дюгамель строжайше запретил поселение казахов на 10-верстной полосе и «всякое значительное улучшение существовавших уже зимовок, дабы удаление киргизов с полосы произошло впоследствии само собой». В 1865 году войсковая хозяйственная канцелярия ограничила часть полосы в юртовые наделы, — в результате изменилось первоначальная внешняя граница собственно войсковых земель, далеко врезавшихся в степь, изменилась и линия 10-весртной полосы. После этого войсковое хозяйственное правление стало наставать на проведении внешней границы полосы не от линии казачьих поселений, а от линии юртовых земель, стремясь тем самым узаконить захват казахских земель, а высшее руководство казачьего ведомства во всем поддержало эти притязания. Не вдаваясь в дальнейшие подробности решения этого вопроса, отметим, что длительная тяжба завершилась в 1904 году, когда решением Государственного Совета 10-вестная полоса была отдана Сибирскому казачьему войску «в исключительную, неотъемлемую, вечную собственность». Это «пожалованье» юридически оформило уже свершившийся захват казахских земель [см. 44, с.241-242].

2.4 Хозяйственно-экономическая деятельность Сибирского казачьего войска

На войсковых линиях казачьи поселения располагались цепью, на равном расстоянии друг от друга: по Горькой линии – в среднем через 9,2 версты; по Иртышской – 16,2; по Бийской – 19,2; по Бухтарминской – 22 версты. Самой северной казачьей станицей в Павлодарском уезде являлась Урлютюбская, за ней вдоль Иртыша по военной линии были расположены казачьи поселки: Башмачный, Железинский, Пятирыжский, Бобровский, Осьморыжский и станица Песчанская. До 1900 года в Железинском селении находилось станичное правление, но затем оно было переведено в Урлютюп, и Железинка из станицы была переименована в поселок. (Россия, т. 18, 1903, стр. 382).

Между станицами Песчанской и Коряковской были размещены поселки Пресный, Чернорецкий, Григорьевский и Черноярский. Южнее Коряковской станицы располагались поселки Подстепной и Ямышевский, следующие после Ямышевского казачьи поселки – Черный, Лебяжий и Подпуск – в начале ХХ в. находились в пределах Семипалатинского уезда с образованием Баян-Аула в 1826 году, в связи с образованием Баян-Аульского внешнего округа была основана станица Баян-Аульская.

Таблица 6 — Казачье население Павлодарского уезда в 1879 г.

Название населенного пункта

число дворов

число жителей

всего

казачьего сословия

других сословий

м.п.

ж.п.

итого

м.п.

ж.п.

всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

1 Павлодарская станица

к ней принадлежат казачьи поселки:

129

300

314

614

68

64

132

746

2 Песчаный

125

343

321

664

12

11

23

687

3 Пресновский

59

156

162

318

3

4

7

325

4 Чернорецкий

85

188

209

397

4

5

9

406

5 Григорьевский

48

118

105

223

3

3

6

229

6 Черноярский

48

139

169

308

5

6

11

319

7 Подстепенский

50

129

119

248

6

4

10

258

8 Ямышевский

78

161

171

332

15

14

29

361

Продолжение таблицы 6

1

2

3

4

5

6

7

8

9

9 Железинская станица

к ней принадлежат казачьи поселки

78

163

164

327

10

9

19

346

10 Урлютюбский

123

336

416

752

6

9

15

767

11 Башмачный

82

214

201

415

1

1

2

417

12 Пятирыжский

72

228

184

412

-

-

-

412

13 Бобровский

45

119

132

251

2

1

3

254

14 Осьморыжский

89

191

251

442

2

3

5

447

15 Качировский

93

272

270

542

19

13

32

574

16 Баян-Аульский

62

1711

167

338

38

40

78

416

1266

3228

3355

6583

194

187

381

6964

Казачьи станицы и поселки по состоянию на 1 августа 1905 года:

Станица Павлодарская – население: казаки, р. Иртыш и Усолка, 188 дворов, 188 жилых строений, 710 мужчин и 723 женщин, 330 нежилых строений, находятся: школа, аптека, станичное правление, винная лавка, торговая баня, харчевня, паровая мельница.

Посёлок Ямышевский: казаки 99 дворов, 90 жилых строений, 230 мальчиков и 236 женщин, 257 нежилых строений, — церковь, школа, винная лавка и 2 торговые лавки.

Поселок Подстепный – казаки 66 дворов 66 жилых и 31 нежилых строений, 148 мужчин и 191 женщин, — школа.

Поселок Черноярский – казаки, 81 дворов, 81 жилых и 41 нежилых строений, 186 мужчин и 214 женщин, — церковь и школа.

Поселок Григорьевский – 63 двора, 63 жилых и 45 нежилых строений, школа.

Станица Баянаульская – 118 дворов, 192 жилых и 151 нежилых строений, 393 мужчин и 387 женщин, — церковь, школа, часовня, мечеть, станичное правление, почтово-телеграфное отделение, арендный дом, 7 лавок, ярмарка, винная лавка.

Станица Песчанская – 174 дворов, 174 жилых и 10 нежилых строений, 473 мужчин и 498 женщин – церковь, школа, почтово-телеграфное отделение, станичное правление, кожевенный завод, 3 лавки.

Поселок Осьморыжский – 121 двор, 121 жилых и 15 нежилых строений, 305 мужчин и 329 женщин, часовня, школа, почтовая станция, 3 лавки.

Поселок Качировский – 104 дворов, 136 жилых и 145 нежилых строений, 377 мужчин и 375 женщин, часовня, школа, 4 лавки.

Поселок Пресновский – 80 дворов, 80 жилых и 82 нежилых строений, 241 мужчин и 219 женщин, часовня, школа, почтовая станция. 3 лавки.

Поселок Чернорецкий – 110 дворов, 110 жилых и 90 нежилых строений, 310 мужчин и 292 женщин, церковь, школа, почтовая станция, винная лавка, 3 лавки.

Поселок Урлютюбская – 165 дворов, 253 жилых и 619 нежилых строений, 494 мужчин и 515 женщин, церковь, школа, станичное правление, 2 лавки, одна винная лавка.

Поселок Башмашенский – 113 дворов, 171 жилых и 83 нежилых строений, часовня, две школы, 2 лавки.

Поселок Железинский – 88 дворов, 145 жилых и 94 нежилых строений, 250 мужчин и 264 женщин, церковь, школа, 2 лавки, кожевенный завод.

Поселок Пяторыжский – 120 дворов, 152 жилых и 214 нежилых строений, 348 мужчин и 328 женщин, церковь, школа, 3 лавки, винная лавка.

Поселок Бобровский – 68 дворов, 95 жилых и 55 нежилых строений, 179 мужчин и 191 женщин, часовня, школа, 2 лавки» [66].

В 1914 году в Павлодарском уезде имелось 4 казачьих станицы, в которые вошли 16 казачьих поселков [67].

С введением положения 1846 года в целях усиления Сибирского войска, после подавления восстания Кенесары, было утверждено, что часть казаков, проживающих на линии, должны выселиться по жребию принудительно внутрь самой степи и вдобавок к ним поселить туда же с зачислением в казаки до 5 тыс. крестьян малороссийских губерний, пожелавших переселиться в Сибирь. Это послужило началом образования станиц Щучинской, Котуркульской, Зерендинской, Арык-Балыкской и др. всего 13 поселений независимо от Каркаралинской, Баян-Аульской, Кокчетавской, Атбасарской и Акмолинской станиц, образованных таким же принудительным выселением казаков с линии ещё в 20-х и 30-х годах XIX столетия [33, с.75].

Проводя сравнительный анализ казачьих войск, Краснов приходит к выводу о том, что сибирские казаки «оказываются самыми бедными по производительным силам в общей казачьей», следствием чего является значительный рост преступлений. Войсковое начальство находит, что нравственные качества казаков имели вредное влияние часто повторяющиеся неурожаи и значительные падежи скота. Со своей стороны губернатор Акмолинской области и прокурор относят развитие порочных наклонностей казаков ко времени, когда беспрерывная служба сибирских казаков на полном содержании от казны воспитала в них беспечность о собственных нуждах, а экспедиции в степь, дававшие им случай к безнаказанным добычам от казахов развили непривычку к систематическому хозяйственному труду и своевольство [53, с.23]. А.К. Гейнс писал: «Привилегии, дарованные правительством казакам, послужили не к возвышению их благосостояния и деятельности, а, напротив, к развитию полнейшей праздности и лености, к расстройству их хозяйства и к систематически-организованному обдирательству киргизов. Хозяйство старых казаков, водворившихся в степи еще в двадцатых годах, до крайности плохо; земледелия нет почти вовсе; торговля существует кое-где, как исключение, а промыслы более или менее темны; тем не менее, с захватом киргизских земель, обдирательством и всевозможными насилиями они поселяют в киргизах враждебные чувства ко всему русскому населению [19, с.113]. Разумеется, нужно учесть, что отношению Гейнса к казачеству свойственна дворянская спесь, забывчивость того, что и большинство его собратьев, дворян-чиновников для своих далеко не первых потребностей обирало казахов, как только могло. Но справедливо мнение, что за счет насилия, несправедливости нельзя сформировать высокие человеческие качества ни у подвергающихся насилию, ни у насильников.

В XIX веке правительство, стимулируя службу сибирских казаков в казахской степи, уделяет особое внимание наделению их земельными участками. Как отмечал Т. Седельников, начатая в начале XVIII века и беспрерывно продолжавшаяся до последней четверти XIX века казачья колонизация привела к тому, что Сибирское казачье войско стало иметь не менее 5 млн. дес. лучших земель [56, с.20]. О том, что казакам отводились самые живописные и плодородные участки Северо-Восточного и Юго-Восточного Казахстана, писали дореволюционные российские исследователи Казахстана и Сибири, — например, И. Завалишин отмечал, что «в Кокчетавском, Баян-Аульских и Каркаралинских горах есть местности, не уступающие красотою своей лучшим пейзажам Швейцарии и Северной Италии» [23, с.14]. Значительная часть казахских земель была изъята в 1820-х гг. с возобновлением упраздненной казачьей пашни, когда генерал-лейтенант Капцевич вменял межевой комиссии в «особенный долг» не касаться хлебопахотных земель, отведенных каждому эскадрону Сибирского казачьего войска в размере 5 сотен десятин не включать в эту площадь территорию душевых наделов казаков [45, с.153]. Однако, несмотря на обеспеченность лучшими участками земли, земледелие в Сибирском казачьем войске в XIX веке, как ив предыдущие время, не получило, да и не могло получить широкого распространения, ибо, как отмечали еще А. Бокейханов, Т. Седельников и другие, «в сибирском казаке не искоренилось предубеждение против «черного» труда – земледелия, которым он не любил заниматься и при первой же возможности прибегает к наемной рабочей силе…» [46, с.187].

В 1816 году издано новое положение о Сибирском войске, по которому это войско усилено включением в состав его смежных крестьянских селений в числе 5850 душ. Всё войско разделено на 9 полковых округов, в число которых поступили: а) все земли, какими войско до того времени владело; б) земли, присоединённые к войску вместе с казёнными селениями. Из числа этих земель в личное пожизненное довольствие штаб-офицеров повелено отвести по 400 десятин каждому, обер-офицерам по 200 десятин и казакам в дополнение к отведённому уже им, как сказано выше, в 1817-1820 годах (во исполнении Указа 1778 года) 6-ти десятинам ещё по 24 десятины «способной к хлебопашеству и скотоводству земли». В случае недостатка для сего земель, указанных в пунктах а и б § 314 определено было отвести «свободные казённые земли во внутренней стороне линии и киргизской степи по удобности». Про десятивёрстную полосу в Высочайше утверждённом в 1846 году положении о войске специально нигде не упоминается; очевидно она подразумевалась в числе тех земель, которые утверждены за войском по § 314, под названием земель «коими ныне владеет войско». Ремонтная пошлина с казахов по тому же положению сохранена за войском, как его доходная статья до окончательного надела войска землями и внутреннего их размещения. По § 7 того же Положения «никому из лиц войскового сословия не принадлежащих, не дозволяется иметь постоянной осёдлости в районе Сибирского линейного казачьего войска и пользоваться войсковыми землями» [33, с.74].

Согласно Положению 1846 года, личных 30-ти десятинных наделов казаков и офицеров, как на «линиях», так и в степных станицах, начался в 1854 году с правого фланга войска, т.е. с Пресногорьковской линии и, подвигаясь сначала до г. Омска, перешёл на Иртыш. Прежде всего, в наделы включены были те земли, которыми казаки владели при 6-ти десятинном наделе. На территории между Пресногорьковской и Омском новые юртовые наделы почти нигде не вышли, за кордонную линию, от которой как выше сказано, Кокоулин в 1839 году проводил грань так называемой десятивёрстной полосы. По Иртышу же во многих местах, особенно в районе станиц Железинской, Песчанской и Коряковской Павлодарского уезда за казаками сохранены не только те земли, которыми фактически пользовались с самого заселения линий по левую сторону Иртыша, но и вновь, согласно § 314 положения 1846 года, ещё прирезаны по ту же сторону луга, так как по правую сторону вблизи казачьих поселений не оказалось удобных земель, достаточных для доведения юртовых наделов до 30-ти десятинной нормы. Проекты таковых наделов были утверждены в 1857, 1859 и 1865 годах и казаки вступили в их пользование. Земли, не поступившие в надел казаков по внутреннюю сторону линии поселений и по правую сторону Иртыша, поступили за излишеством частью в государственные имущества и в пользование крестьян и казахов, частью же в войсковые запасы; десятивёрстная же полоса (приблизительно в границах Кокоулина) за выделом из неё части в юртовые наделы казаков, в остальном своём пространстве поступила «во временное пользование казаков и для извлечения доходов войску» [33, с.75].

Этими же утверждёнными планами полковых округов определены границы войсковой территории и с казёнными, Кабинетскими и крестьянскими землями Тобольской и Томской губернии. В частности по отношению к границам войска с «внутренними» правобережными волостями вновь преобразованной в 1854 году Семипалатинской области, сначала повелено было (см. Положение об управл. Семипал. обл. Полн. Собр. Зак. 1854 г. №28255) точно означить этим киргизам земли для кочевья и озаботиться принятием мер к ограничению их от соседних крестьян Тобольской и Томской губернии и казаков. Причём, если за размежеванием казачьих земель окажутся между станицами свободные участки, то таковые предлагалось не предоставлять киргизам ближе 5-ти вёрст от правого берега Иртыша. «По примеру десятивёрстной полосы по левому берегу, для будущих осёдлых заселений русских или киргизов или для других, по усмотрению, заведений».

Ст. 2.- «Всех киргизов, не причисленных в крестьяне, кочующих на землях казённых селений, удалить немедленно во внешние округа и впредь внутри линий дозволить им кочевать на одних только землях линейного казачьего войска, получающего за это ремонтную пошлину, которая составляет один из главнейших источников доходов войска. «Киргизов же, имеющих необходимую надобность в отлучке в города или селения внутренних округов, увольнять на определённые сроки, но не целыми аулами, а по билетам, выдаваемым от волостных управителей на каждое лицо особо, с обязательством предъявлять эти билеты в городах и селениях местному начальству, и на городских и казённых землях отнюдь не устраивать юрт, как могущих служить удобным притоном для конокрадов».

Кочёвки за границами внутреннего округа в русских пределах вновь подтверждено отнюдь не допускать. На казачьи же земли и в десятивёрстную полосу разрешено было впускать лишь для временных кочёвок и при том не иначе как по увольнительным билетам от областного начальства «с уплатою ремонтной пошлины в пользу Сибирского линейного казачьего войска, как сие ныне делалось» [33, с.76].

М.А. Терентьев высказывал: «У киргиз была отнята лучшая земля… и не только пашни, но и лучшие зимовки…, но казак ничего не делал и собирал доход» [61, с.267].

Имелись среди казаков крупные магнаты. Например, дед Г.Н. Потанина обзавелся громадными стадами, а в помощь для ведения домашнего хозяйства купил двух девочек-казашек, терпевших самые дикие притеснения. В 1876 г. 81 % казаков жил богато или средне [64, с.265]. Богатое хозяйство имело до 260 голов скота, среднее – около 100 [64, с.270]. Среди казаков были и настоящие магнаты, имевшие многотысячные стада.

Сибирские казаки считали собственность казаха «своей собственностью», а «отнять у него барана, украсть у него быка или лошадь считается молодечеством» [22, с.71]. Казачье «молодечество» соответствует казахской барымте, можно предположить, что казаки, проживая долгое время на одной территории с казахами, переняли приемы угона скота. Таким образом, «Молодечество» в форме похищения скота, чужого имущества бытовало как в среде казахов, так и среди казаков. Известен рассказ о том, что один из таких казаков умудрился украсть приглянувшуюся кошму из-под спящего казаха. Даже если это байка, то весьма показательная.

Сибирским казакам приносили доходы не только меновая торговля в степи, но и сдача в аренду земель войскового запаса своих земель казахам для кочевания.

Отторжение лучших земель и закрепление их за казаками вынуждало казахов искать новый источник существования с целью выживания и дальнейшего развития традиционных форм хозяйствования. На территории Павлодарского Прииртышья степень распространения и уровень развития арендных отношений был достаточно высок [29].

Щербина в 1903 году писал, что «возникновение аренды земель, занятых киргизами на Иртыше, относится, как выяснилось из массового опроса, к периоду времени 50-60 лет тому назад, то есть оно совпадает приблизительно с моментом отмежевания 10-верстной полосы в 1839 году, когда полоса эта документально была закреплена за казачеством. До этого времени киргизы свободно, без всякой платы, пользовались пастбищами и покосами на войсковых землях. На первых порах возникновения аренды казачество применяло к своим арендаторам систему обложения по скоту: со 100 штук овец оно брало одну овцу, со 100 лошадей – одну лошадь и т.д. Но эта система оказалась неудобной, так как киргизы не показывали всего имеющегося у них скота; тогда перешли к системе обложения зимовок, и плата стала взиматься в виде подымного с каждого отдельного хозяйства. В конце концов, додумались до сдачи земли в аренду с торгов отдельными участками» [37, с.53]. По данным Щербины, всего на Иртыше в 1903 году проживало 6736 хозяйств; из них 85 хозяйств – на жалованной земле; на казачьих землях, следовательно – 6651 хозяйств, из которых:

Таблица 7

Разряды казачьих земель

Количество арендующих хозяйств

%

На юртовых наделах

2428

36,5

На офицерских участках

3477

52,3

Частью на юртовых, частью на офицерских

206

3,2

На войсковых землях

540

8

Всего

6651

100

Из такого распределения вовсе не следует, чтобы какой-либо аул или группа аулов непременно арендовала только те земли, где находятся их зимовки. Такое явление – очень редкое исключение; обыкновенно бывает так, что аул, зимовка которого находится на юртовом наделе, арендует покосы на офицерских участках, а иногда и на том и на другом, арендующая офицерский участок, кроме того, арендует и казачьи сенокосные пайки на юртовых наделах [37, с.54].

Согласно историческим источникам, на территории Павлодарского Прииртышья сложился определенный механизм аренды казахами казачьих земель. Условия аренды наиболее ярко описывает Щербина в своем исследовании и приводит документальные материалы, отражающие суть и характер арендных отношений, сложившихся на территории Павлодарского Прииртышья. «В аренде киргизами земель, принадлежащих сибирскому казачьему войску, можно различить две системы: 1) аренда земель целыми участками, так называемыми участками смешанного пользования», и 2) аренда отдельными угодьями, при которой арендуются отдельно: а) усадебные места, в) покосы и с) пастбища, причем относительно каждого из этих угодий заключается особый договор с владельцем земли – будет ли то отдельное лицо или целое общество» [37, с.56].

Аренда земли казахами принимала широкие размеры и была обычным средством существования коренного населения, принимавшего различные меры для сохранения единственного источника дохода – скота. Условия аренды диктовались собственниками земли и тяжким бременем ложились на плечи казахского населения. Доходы, приносимые казакам, были существенными: за право зимовки с каждого казахского хозяйства взимали 2-4 рубля, за постройку новой зимовки – 3-5 рублей, за пастьбу скота – 7-20 рублей, за сенокошение – по 50 копеек за десятину [1, с.109]. Необходимо отметить, что цены на арендуемые земли неимоверно росли, о чем свидетельствует следующий факт: с 1884 по 1897 годы арендная плата в ауле №1 четвертого старшинства Алтыбаевской волости возросла с 6,5 до 360 рублей в год, то есть более чем в 5,5 раз.

На территории Павлодарского Прииртышья 6736 казахских хозяйств являлись арендаторами казачьих земель. Ежегодно в казну казаков поступало дохода 89219 рублей 30 копеек, то есть на одно хозяйство приходилось в среднем 13 рублей 30 копеек всех платежей [37, с.63].

В Омском государственном архиве хранится письмо, написанное «от имени народа старших султанов округов области сибирских киргизов», датируемое 7 сентября 1866 года:

«Принимая в соображение, что временно отданная казакам земля, за наделом их и нарезкой в запас войска, делается для войска окончательно излишнею и в видах политических ненужно, имею в виду то обстоятельство, что прилинейные киргизы раньше других, то есть первые поступили на верноподданство и тем показали пример степным киргизам, а между тем лишились той собственной земли, с которой поступали на верноподданство и по неимению постоянных мест бедствует, а все-таки как бы ни было для них обременительным, платят в одно и то же время Правительству ясачную подать и в войско тройную ремонтную пошлину, не оставляют свои родные места, где покоятся кости их прадедов и отцов. Хотя некоторые из них пытались оставить свои родовые места и поселиться в степь, но и там не найдя пустопорожних мест, возвращались в черту 10-верстного пространства по тем причинам, что киргизы в степи стесненные со всех сторон казачьими поселениями, сами не имеют достаточно земли.

По сим убеждениям в облегчение от тягостной платы в войско ремонтной пошлины, покорнейше просят Ваше высокоблагородие ходатайствовать в уступке по-прежнему во владение киргиз бесплатно ту часть земли 10-верстного пространства, которая за наделом казаков и нарезкою в запас войска остается свободною. Каковую уступку киргизы будут считать за особую милость, дарованную правительством» [см 29, с.78-79].

Таким образом, экономическое положение казахов на территории Павлодарского Прииртышья в XIX – начале ХХ веков, обусловленное колониальной политикой царизма, породило новую форму хозяйствования казахского населения и положило начало развитию арендных отношений. Отторжение лучших земель и закрепление их за казаками вынуждало искать казахов новый источник существования с целью выживания дальнейшего развития традиционных форм хозяйствования, а в частности, скотоводства [29, с.79].

По данным 1915 года 1315631 десятин земли, закрепленной за Сибирским казачьим войском, сдавалось в арендное содержание применительно к правилам Оброчного Устава.

Существующие в войске оброчные статьи разделяются на земельные и неземельные. Под земельными оброчными статьями числится более миллиона десятин и под неземельными – около 20 тыс. десятин.

Земельные оброчные статьи, так называемые участки, сдаются на срок большею частью на 6 лет, некоторые на 9 и немногие на 12 лет. Неземельные оброчные статьи сдаются на сроки в 6 и 12 лет, и только немногие на срок до 24 лет. Всех арендных участков в войске к 1915 году числилось 923.

В 1915 году в Павлодарском уезде Сибирским казачьим войском было сдано в аренду 234 участка, из них 112 — до 1000 десятин, 121 – от 1000 до 10000 десятин, 1 участок – свыше 10000 десятин земли [40, с.82].

С изданием закона 31 мая 1904 года об укреплении 10-врестной полосы за Сибирским казачьим войском в ее границах остались проживавшие там киргизские хозяйства (в 1904 году числилось около 4 тыс. кибиток). Впредь до земельного устройства этих киргиз войско, на основании этого закона обязано было сдавать потребное им количество земли по справедливым ценам [40, с.88].

В XIX веке в среде казахов прослеживается имущественная дифференциация. Казахи, стесненные в пастбищах правительственным межеванием, еще не привыкшие к малым кочевым маршрутам и к полуоседлой жизни, или совсем разоренные джутами, уходили на линию и нанимались на работу к казакам в казачьи станицы, на рыбные и соляные промыслы. Более зажиточные казаки перестают заниматься своим хозяйством. Казаки находят в лице джатаков и байгушей, представителей казахского населения, дешевую рабочую силу. Обычно срок найма определялся сезонными сельскохозяйственными работами, многие казахи-байгусы были заняты на линии в течение года или полугода [44, с.239-240]. Как писал С.Б. Броневский: «Бедный класс киргизов с охотою отдается в услужение за малую казакам, зажиточные имеют их по десяти и более. Кто бывал на линии, тот видел сколько жалких юрт, прислоняясь к селениям тоскливо дымятся, сколько при всяком редуте байгушей (бедных) полунагих пресмыкается, баранта и угнетение сильных, также падеж скота причиною сего бедственного положения байгушей; для сникания себе и семействам пропитания. Одни, живя постоянно по найму на год и более, в домах Козаков и крестьян, исправляют всякую домашнюю работу, ходят за скотом, носят сено, возделывают землю; другие более дикие, считая за неволю отдаться на долго, работают по денно, копают гряды на огороде, поливают, шьют одежду, катают войлоки, и тому подобное» [16, с.30-31].

Условия жизни и труда джатака были нелегкими, поскольку основной целью его было выжить. «Маковецкий в своем докладе семипалатинскому статистическому комитету говорил, что джетак, живя чуть не в собачьей конуре, «исполняет все черные работы по делу казака-хозяина, получая от 5 до 10 рублей в зиму (приблизительно с октября по апрель, из которых ему же еще приходится уплачивать по раскладке поселкового общества налог, доходящий в некоторых поселках до 2 с лишним рублей»). В Казачьей Букони, Устькаменогорского уезда, у казака, у которого останавливался г. Яковлев, было до 20 десятин посева и он нанимал для их обработки двух киргиз, причем вместо платы каждому из них сеялось по 5 пудов пшеницы, а для боронящего мальчика сеялось по 3 пуда. Годовые работники-джатаки получают 15-30 рублей в год. В Черепановском ауле замою берут «пут пшеницы за один или два дня летней работы» несколько мужчин. В ауле Ак-Кудук полевой работник получает в месяц в виде жалованья барана (2-3 р.)» [43]. Казачье хозяйство было примером джатаку, можно сказать, что джатак был более приспособлен к хозяйству, нежели сам казак (поскольку джатак работал в хозяйстве казака). Цивилизация приходила по принуждению. Можно предполагать, что джатак мечтал возвратиться к кочевой жизни, нежели остаться в джатаках. Зачастую джатаки сливались с русским народом. Как писал С.Б. Броневский: «Проживая, таким образом, некоторое время, работники и поденщики привыкают к обычаям россиян, и удобно принимают крещение, записываясь по своей воле в козаки, мещане, или крестьяне» [16, с.31].

«Жены и дочери, более бедных из них (джатаков) ходят по домам ища кусок хлеба за подмогу в работе, за уход за скотом, доении коров, мытья белья и платья, уход за огородами поливание гряд и проч. Можно сказать, что не только каждый зажиточный, но и средний казак домохозяин Иртышской линии имеет одного, а то и двух работников или работниц из при линейных киргиз. Особенно охотно пользуются услугами усиленно имущих заработков джатаков, казачьи семьи, имеющие взрослых работников на службе за сотни верст от своего двора» [34, с.45].

Катанаев писал, что «нет на Иртышской линии ни одного зажиточного хозяйства, где не было 2-3 жатаков, причем многие из них работают у казаков по 2-3 поколения». Всего на линии насчитывалось таких «малаев» около 100 тысяч, особенно много их было в Павлодарском и Семипалатинском уездах. Немало их было вынуждено креститься и вступать в казачье сословие, чтобы избавиться от нищеты и получить земельный надел [см. 1, с.109-110].

Избыток рабочей силы – казахов-джатаков и байгусов, приходивших на линию большими партиями и предлагавших свой труд, исключал необходимость зажиточного казака заботиться об усовершенствовании агротехники и сельскохозяйственных орудий [44, с.240].

По данным Г.Е. Катанаева, «заработная плата киргизу в летнюю страду колеблется между 4-мя и 6-ю рублями в месяц; поденно нанимаются редко, только в случаях когда постоянными или месячными рабочими не удастся собрать всего хлеба во время. Чаще всего все сколько либо исправные хозяева имеют годовых работников с платою от 35-ти до 45 руб. в год, на хозяйских харчах и придачею — пары сапог, шубы и ½ десятины из засеянного этим же рабочим хозяйского хлеба на арендованной хозяином земле. Более зажиточные хозяева ограничиваются обыкновенно платою 40 рублей в год, без всяких прибавок, так как выдают деньги без задержки и разом по полу годно вперед, что киргизам, всегда нуждающимся в деньгах, чрезвычайно ценится. Несостоятельные пахари, обрабатывающие от 3-х до 5-ти десятин, обходятся силами собственных семейств но это уже люди весьма малопритязательные и совершенно неизворотливые. Все сколько ни будь оборотливые мещане и казаки, даже и не имеющие свободных денег, всегда прибегают к дешевым работникам из киргиз, по крайней мере, на страдное время» [32, с.28].

Зачастую казах, ушедший на заработки на линию, впоследствии порывал со своим прежним укладом жизни, отрывался от степи. Г.Е. Катанаев в 1893 году дал характеристику этому процессу, он писал, что «число киргиз выселяющихся из степи и оседающих при казачьих пограничных линиях (особенно по Иртышу), можно сказать увеличивается с каждым годом. Каждый сколько либо значительный падеж скота в степи, всякая засуха, всякое более или менее общее или частное обнищание той или иной семьи киргиз — степняков, всякий вновь открывающийся на линии источник заработков или спрос на рабочую силу или пр. имеют последствие выселение киргиз из степи к русским поселениям, массами или по одиночке. В некоторых районах русских поселений (особенно в Павлодарском уезде), можно сказать киргиз живет, или правильнее будет сказать, зимует, больше чем русских. Зимуют они частью на войсковых запасных землях, частью на казачьих надельных. Есть местности, где зимовые постройки киргиз настолько прочны и постоянны, что их можно считать за оседлые поселения в общепринятом смысле. Не более 15-30-ти лет стоянки эти представляли собою не более как гнезда юрт в беспорядке разбросанных по казачьим землям, то там то здесь. Ныне зимовых юрт, уже совсем не существует; всюду (близ казачьих линий) они заменены более постоянными – землянками и деревянными избушками, сгруппированными местами как — бы деревнями. Большие скопления казахов на казачьих землях заставляло волноваться администрацию. «Всего в районе казачьих земель Павлодарского и Семипалатинского уездов, по ту и другую сторону Иртыша, проживает более или менее до 12 тыс. киргиз обоих полов. Большинство их живет, как сказано, полуоседло в особых зимовых стойбищах, вблизи казачьих поселений. Здесь они находят для себя упомянутые заработки, приют и корм для скота в студеную зиму и, наконец, сбыт продуктам своего труда и скотоводства на многочисленных по казачьей линии ярмарках и торжках, равно как и покупку на тех же ярмарках, торжках и базарах предметов русского производства, без излишних степных посредников. Совместно с линейными казаками они в большинстве и пашут. В последнее время не прекращающийся прилив киргиз к Иртышу начинает уже беспокоить казаков, которые, усилив вообще надзор за самовольными переселениями киргиз на их земли, не раз уже в некоторых посёлках возбуждали ходатайство о возвращении киргиз в свои степные волости» [34, с.45-46].

Сибирская войсковая канцелярия, опасаясь «хищничества и беспокойства» кочевников, пыталась время от времени пресекать скопление джатаков и байгусов на линии. Но зажиточные казаки упорно добивались дешевых рабочих рук, поэтому был издан царский указ от 12 августа 1820 года, согласно которому были установлены правила найма байгусов: контролировать их наем вменялось в обязанность войсковой канцелярии, а наниматели должны были нести ответственность за своих работников. Разрешалось нанимать байгусов лишь по срочным именным билетам, выданным войсковой канцелярией, безбилетные байгусы под конвоем толмачей возвращались в степь.

Попытка путем билетов ввести учет казахов-отходников была проявлением правительства, — с установлением в 1847 году покибиточной подати правительство решило организовать учет казахского населения. Отход на линию означал выход из податного положения, что было невыгодно царской казне. Необходимо отметить, что рост отходничества, числа джатаков и байгусов был вызван массовыми падежами скота, в свою очередь обусловленными хищническим истреблением царским правительством плодородных пастбищ, веками приспособленных для занятия кочевым скотоводством, а не земледелием, нарушением экологического дисбаланса, а также колонизаторской политикой правительства, направленной на изъятие казахских земель в пользу русских переселенцев, — казаков и крестьян. Невзирая на запреты царских указов, казахи зимовали на «запасных землях» казачьего войска и на казачьих душевых наделах. Здесь появились казахские зимники-землянки и деревянные строения в виде зимних аулов. Поселившиеся в них казахи избегали дальних переходов со скотом в степь [44, с.240-241]. Так, наблюдая развивавшиеся отношения казахов с казаками, Г.Е. Катанаев писал: «Числясь зачастую в отдаленных от линии степных волостях, прилинейные киргизы с каждым годом все более и более теряют связь со своими волостями, прикрепляясь к оседлым русским поселениям. Уже не мало было просьб со стороны киргиз не только о закреплении за ними насиженных казачьих земель, но и о совершенном обращении их в казаки, с оставленными лишь в магометанской религии» [31, с.21].

Тиски нужды и безысходности гнали джатака в услужение к казакам, а не только к собственным богачам и знати. И ясно, что лишь наличие излишка рабочей силы и условия оплаты труда заставляли казахов искать заработок в казачьих станицах.

Следует отметить, что, несмотря на излишки земель, казаки расширяли свои душевые наделы за счет казахских пастбищ [27, с.7].

Казаки сумели приобщить к земледелию только, работающих у них, джатаков и байгушей. Остальная же масса казахов не желала расставаться с привычным ведением хозяйства. Дело в том, что у самих казаков земледелие (хлебопашество) не было столь развитым. Не позволял обращаться к хлебопашеству недостаток времени у казаков, так как на весенне-летний период приходилась большая часть их служебных обязанностей, когда они для «предохранения линии от набегов киргиз-кайсацких и содержанию полевых пикетов и разъездов». Также затянулось на достаточно длительный период – вплоть до первых десятилетий XIX века. Кроме того, земли эти были зачастую «не хлеборобные», за исключением, может быть, земель, отводимых казакам колывано-кузнецкой линии. Во второй половине XVIII века у сибирских казаков сложилась определенная система хозяйствования – они находили более прибыльным заниматься скотоводством и вести мелкую меновую торговлю с кочевниками, приезжавшими на линии, чем заводить в своем хозяйстве хлебопашество [68]. Как писал В. Остафьев: «Действительно, все усилия администрации сделать казака военным и земледельцем не увенчалась успехом, даже громадный земельный надел более чем 40-50 дес. на душу», чудные природные условия не сделали казака хозяином-землепашцем [46].

Вследствие отсутствия своего управления и регламентированного пребывания «верноподданных» казахов, то есть казахов внутренних округов, они стали объектом эксплуатации и вымогательства сибирскими казаками. Так, в редутах Талицком и Озерном казаки «до того дерзки в притязании к киргизам, что изобрели пошлину в виде таможенной даже с вещей собственного их изделия, как-то кошем, коже и прочие, произвольно именуя оные заграничными… » Естественно, в условиях невыносимого положения на казачьих землях, большая часть казахов была вынуждена искать лучшего «приюта» у крестьян Томской губернии. Тем более, что крестьяне, имея потребность в работниках и пастухах, сами приглашали казахов на постоянные и сезонные работы, сбавляя арендную плату за пашни и покосы чуть ли не вдвое, чем было установлено казаками. Переход казахов на территорию крестьян волновало казаков, они находили изощренные методы выколачивания денег из казахов. Например, они отпускали казахов на территорию крестьянских селений лишь в том случае, если они выплачивали казачьим обществам денежные суммы в размерах от 1 до 5 рублей с юрты. Зачастую казаки заставляли степняков приобретать и билеты за право откочевать в районы крестьянских селений. Ремонтной пошлиной и многочисленными незаконными поборами они уже не удовлетворялись. Ухищрения казаков доходили до того, что они «доставали» даже тех казахов, которые с давнего времени кочевали при деревнях. В своих секретных донесениях генерал-губернатору Западной Сибири чиновник особых поручений Трофимов подробно описывает не совсем обостренный быт внутренних казахов и приходит к закономерному выводу о том, что со стороны казахского населения чувствуется стремление к переходу к оседлому образу жизни. Но стесненные со всех сторон переселенческим крестьянством и казачеством, по словам Трофимова, «не имея ни вершка земли в произвольном своем распоряжении, они не смеют даже кола вбить для прочной оседлости и потому сами по себе не смогут предпринять ничего к улучшению своего быта…» [26, с.33].

Казаки несли в степи полицейские и жандармские функции. П.М. Зейнов с возмущением писал: «Всякий честный человек, видевший лично нагаечный способ взимания пошлин казаками с киргиз… не может не возмутиться этим до глубины души» [63, с.4].

Таблица 8 — Взимание ремонтной пошлины с казахов в 1823-1836 гг.

Год

НАТУРОЮ:

ДЕНЬГАМИ:

Лошадей

Волов

Баранов

За лошадей

За баранов и рогатый скот

ВСЕГО

Рубли

Коп.

Рубли

Коп.

Рубли

Коп.

1823

1824

1825

1826

1827

1828

1829

1830

1831

1832

1833

1834

1835

1836

400

442

670

591

580

592

554

587

599

274

191

326

265

292

54

43

39

96

91

118

157

185

186

144

119

166

89

34

1791

1172

1423

1816

1864

2015

1582

1362

1362

896

606

866

766

734

13855

6801

6049

7688

8471

11197

6692

7514

8620

14063

8371

11728

14331

17745

29

50½

52½

73½

75

87½

38

76

20

12

37

20

12

5479

5624

6484

7158

6761

7838

7359

9893

10389

9127

14791

9585

12035

14798

33½

32

91

10

10

50

70

42

17

61

96

50

95

26

19334

12425

12534

14841

15247

19031

14052

17407

19009

23190

23763

21313

26367

32543

62½

31½

41½

62½

82½

25

57½

80

9

81

9

87

15

39

Сбор ремонтной пошлины в 1871 году он составил 12721 руб., в 1872 г. — 11806 руб., в 1873 г. — 18411 руб., в 1874 г. — 9441 руб., 1875 г. — 11220 руб., в 1876 г. — 8255 руб., в 1877 г. — 6343 руб., в 1878 г. — 5735 руб., и в 1879 г. — 5761 руб. В 1880 году, по ходатайству тогдашнего Генерал-губернатора Западной Сибири и Войскового Атамана Сибирского казачьего войска Генерал-адъютанта Казнакова, ремонтная пошлина, Высочайше утвержденным положением Военного Совета была совершенно отменена и заменена обыкновенной арендной платой за пользование войсковыми землями, взимаемою безразлично со всех арендаторов, как киргиз, так и не киргиз, мещан, купцов, казаков, крестьян и всякого рода разночинцев [33, с.79].

Выдача в наем лошадей казахами летом, зимой, но чаще конечно, под зиму, нежели дать под лето. «Нанимают их, кроме торговцев и казаки, хоть чем дальше, тем с большим трудом. В случаях джута … киргизы о плате за отданную под жир (так называется в степи отдача в наем) лошадь вовсе не хлопочет, была бы только отдана назад скотина, но вот этого-то последнего казаком не выполняется, а если и возвратится владельцу его лошадь, на которой станичник заработал в год куда более того, что стоит сама скотина, то в таком жалком, совсем негодном виде. На такое невыполнение контракта киргиз не обратит внимания разве только при тамырстве, — в противном случае жалуется, конечно, проигрывает, и перестает доверять казаку» [39, с.30].

«Изучив характер киргиза, казак пользуется им как своим слугою; тамырясь только с богатыми, никогда не прочь, насколько можно, обобрать и менее достаточных, употребляя при этом те же самые уловки, какие употребляет и киргиз, с той разве разницею, что впросак никогда не попадает, что зачастую случается с киргизом, а попавшись всегда выпутается, чего, напротив, с киргизом не бывает, в какой бы ни было тяжбе с кочевником, отдавшись тому же суду биев, казак всегда останется в выигрыше, и киргиз никогда не аппелирует выше, а если только случится получить с казака по окончания решения какое-нибудь вздорное удовлетворение, то в аул возвращается просто победителем. Признавая над собой безусловное превосходство казака, киргиз чрезвычайно доволен тем, что последний не уклоняется от суда биев и вообще, разумеется не без цельно, подчиняется все народным обычаям. Вследствие этого, сколько бы не терпел киргиз от казака проторей и убытков, он все-таки чтит его более нежели, например, солдата, который почему-то представляется степняку просто страшилищем. «Казак урус хороший человек, потому что он нас боится и мы его боимся; солдат человек не хороший, потому что бесправно все у нас отнимает». Если же сосчитать убытки, которые при проходе через степь солдат, понесли киргизы поставкою, например, кошем, юрты, скота и прочее, без всякого, зато вознаграждения. То разумеется все это – ничто в сравнении с тем, что потеряло кочевое население от находящихся с ним в постоянных отношениях казаков; а между тем выше приведенная фраза повторяется каждым киргизом. Приноровившись к понятиям кочевника, казак никогда у него аркана не украдет (воровство таких вещей не терпимо), но зато все, что можно, возьмет у него взаймы с тем, разумеется, чтобы никогда не отдать, и киргиз, в этих случаях никогда не позволит себе обременять начальство жалобою; он попытается сначала потамыриться с таким казаком, а встретив отпор, пожалуй, потащить его к бию, от чего смышленый казак, конечно, не отважится, иначе в знакомых волостях его бы не принимали бы потом радушно; ввиду этого последнего обстоятельства, отдать половину или треть из взятого взаймы для него не обидно, есть даже расчет, а киргиз между тем совершенно счастлив. В вещах более важных, как например, в угоне лошадей, в ходу конечно тот способ, который не замедлит применить к делу и киргиз в отношении к казаку, с той разницею, что последний украденную у него киргизом скотину почти всегда разыщет, а если она заколота, возьмет свое с аула, которому принадлежит вор, хотя бы последний в этом и не сознался, киргизу такая операция никогда не удается, и как не изощряется он в тонкостях обмана и воровства, казак все-таки берет в этом отношении вверх, вот почему все случаи, дающие ему, то есть казаку, повод вступать в какие-нибудь отношения с киргизом, первый считает лучшим и полезнейшим препровождением времени своей скучной степной жизни. Отправляясь в какую-нибудь служебную поездку по волостям налегке, казак возвращается с несколькими халатами, ситцами, парчою, мерлушками, деньгами, а иногда и с лошадьми дареными или подученными от киргизов, во время летних работ, что почти выходит одно на одно» [38, с.403-404].

Возможно, подобные ухищрения казаков по отношению к казахам и имели место в бытовых контактах. Однако не стоит умалять того, что между казахами и сибирскими казаками были действиетльно порой дружетсвенные отношения, настоящее «тамырство». Об этом свидетельствуют, например, воспоминания казахов Баян-Аульского округа. Так, Адилхан Коккулаков рассказывает: «В старое время каждый казах имел своего знакомого среди станичных казаков и крестьян. Бывало по нужде заедешь в Дуан (приказ), сразу остановишься у своего друга и через него приобретешь себе нужные вещи, а иногда он сам отдает свое». На лето они приезжали отдыхать в степь к своим друзьям-казахам [12, с.158].

С приходом в степь колониальной администрации появилась и бюрократия со всеми ее особенностями. Поручик Генерального штаба Герн фон В.К. во второй половине XIX века утверждает в своем труде «Характер и нравы казахов», что сибирские казаки «внесли вклад» в распространении среди казахов «кляузничества». Автор писал: «Если горожанин или казак умеет, хоть немного болтать по-казахски, то заявляет себя ходатаем по казахским делам, подстрекает казахов к писанию и подаче разных просьб и исков для того только, чтобы сорвать с просителей несколько рублей за написание прошения (арыз) и получить возможность ворствовать» [20, с.11]. «Пригородные и пристаничные казахи действительно отличаются кляузничеством и плутовскими проделками со своими же родовичами, приезжающими из глубины степи в город, на базар» [20, с.12].

Сибирские казаки имели постоянные экономические, хозяйственные контакты с казахами. Приспосабливаясь к местным природно-климатическим условиям, к традициям коренного населения заимствовали многие элементы материальной и духовной культуры.

В первые десятилетия колонизации Сибири и Казахстана одним из источников женского пополнения являлись покупка женщин у местных народов, в том числе и у казахов [2, с.98]. Покупались казахские дети для рабства, женщины для «женитьбы». 40-летняя «инородческая баба» стоила 12 руб., а девочка-казашка обменивалась на 2-х быков, 2 кирпичика чаю, красную кожу и четверик крупы [25, с.132]. Покупка женщин сочеталась с прямым насильственным захватом женщин и девочек. В 1891 году Н.М. Ядринцев писал «Сибирские казачьи команды нарочно отправляются в улусы или юрты калмыцкие и киргизские, чтобы, по словам актов, захватывать в полон калмыцких и киргизских баб, девок и ребят, и сибирская губернская канцелярия «взятую добычу людей отдавала им в раздел»» [72, с.169]. Таким образом, матерями некоторых казаков были казашки, что отразилось на их физиологическом облике.

К примеру, Ф. Усов писал: «встречаются между казаками потомки киргиз, калмыков и мордвы. Вообще, уклонения от русского типа к монголоидному нередки. Это объясняется тем, что на пограничных сибирских линиях долгое время было чрезвычайно мало русских женщин, и казаки женились на инородках» [64, с.68].

Проживая на протяжении всей жизни в степи, казаки приспосабливались к природным условиям, знали местность как коренные жители. Как писал Г.Н. Потанин: «От беспрестанного пребывания в степи, они хорошо ее знают, привыкли к ее однообразным возвышениям и владеют такой же способностью не заблудиться в ней, как и сам Киргиз, тогда как солдат в состоянии заблудится, отошедши полверсты от большой дороги. Наконец, они такие же наездники, как кочевые Киргизы, и, живя в постоянных сношениях с ними, хорошо знакомы с их обычаями и всеми военными хитростями» [50, с.22].

Повседневные хозяйственные заботы казака в степи всегда требовали поисков товарищей из местного населения. «В походе он наполовину остается промышленником, заботящимся об оставшемся на линии семействе; живя в степи, на каком-нибудь пикете, он завязывает сношения с окрестными Киргизами, торгует с ними на разную железную мелочь, выделывает овчины, шьет конские сбруи и проч.» [50, с.23].

В результате долгого проживания на одной территории, хозяйственно-бытовых контактов казаки многое заимствовали в хозяйстве, быте, материальной культуре, их влияние было настолько явным и сильным, что обращало внимание официальных кругов, а также исследователей и путешественников. «…Казаки, живя с киргизами, совершенно окиргизились, — отмечала Семипалатинская администрация во второй половине XIX века, — и говорят не только с киргизами, что было бы понятно, но и между собою по-киргизски, считая этот язык более легким для себя, носят они также киргизскую одежду. Маленькие дети казаков – и те говорят по-киргизски» [см 44, с.255]. В 1876 г. Ф.Н. Усов пишет: «В одежде казаков много восточного, перенятого от киргиз и татар; это происходит, конечно, от дешевизны бумажных среднеазиатских материй и разных предметов киргизской одежды, сравнительно с привозимыми в станицы русскими изделиями. Всего больше полюбился казакам восточный бумажный халат, его носят во всякое время: в будни и праздники, богатые и бедные. Даже, находясь на службе в отрядах, в лагерных сборах и т. п., казак при первой возможности облекается в халат, который щеголевато подвязывает обыкновенным русским поясом, образуя сзади множество складок, Кроме того, казаки носят по праздникам киргизского покроя камзолы (бешметы) из бумажной материи и такие же узенькие штаны, суконные, триковые и нанковые казачины, а также партикулярное платье; в рабочее время киргизского шитья армяки. Зимою овчинные шубы и полушубки, ергаки из цельной конины, шерстью вверх (род дахи), кожаные или плисовые чамбары (широкие шаровары), которые запускаются в сапоги. Летом на голове форменная казачья фуражка с козырьком и кокардой, или гражданская фуражка с козырьком; зимою бараньи тяпки, a в дороге овчинные киргизские малахаи с острым верхом и с лопастями, прикрывающими уши» [64, с.271-272]. Г.Н. Потанин в «Заметках о Сибирском казачьем войске» также констатировал этот факт: «Киргизский язык не только не пренебрегается, но считается разговорным; киргизские обычаи также многие усвоены: так, например, казаки охотно пьют кумыс и едят конину… Около Коряковской станицы происходит самое сильное взаимодействие русского и киргизского духа. Недалеко от Коряковской станицы находится другая станица – Ямышевская, в которой в прежнее время было сделано такое сближение между двумя народами, что обе расы здесь отчасти смешались… здесь много между казаками крещенных киргизов и даже киргизок, так что здесь можно встретить хоровод из смуглых и плоских лиц и можно услышать песню, представляющую много смесь киргизского языка с русским. Все окрестные киргизы сделали много заимствований из русской жизни и даже многие живут в землянках, по крайней мере в зимнее время, а казаки здешние, в свою очередь, подчиняются сильному влиянию киргизов, следуют в одежде их модам и в домашней жизни предпочитают киргизский язык своему» [7, с.6-7]. Также Г.Н. Потанин в другой статье писал: «Как на левом, так и на правом берегу Иртыша, к линии примыкают киргизские кочевья, так что здешние казаки окружены Киргизами и находятся под их исключительным влиянием. Почти все население говорит на киргизском языке, нередко предпочитая его, легкости ради, родному языку. Для многих это колыбельный язык, потому что няньками и стряпками здесь бывают Киргизки. Не только простые казачки, но и казачки – барышни болтают здесь по–киргизски. Киргизский язык услышишь повсюду: в тихой беседе о сенокосных пайках, которую ведут между собой казаки, сидящие на завалине; в разговоре ямщиков, хлопочущих на станции около экипажа, проезжающего чиновника; иногда даже в суде, потому что между здешними казаками встречаются лица, которые обстоятельнее рассказывают дело на киргизском языке, чем на русском языке. Рассказывают анекдоты о станичных начальниках, которые в своих рапортах сбиваются с русского языка и оканчивают доклад на киргизском. В станице Белокаменской была одна сотница, которая знала киргизский язык и киргизские юридические обычаи в таком совершенстве, что киргизы приезжали к ней судиться; ее киргизы звали «бий-байбиче», то есть госпожа судья. Киргизские привычки простираются и на одежду и пищу казаков. Подобно кочевнику, иртышский казак любит носить широкие плисовые шаровары, халат из бухарской парчи или саранжи и лисью шапку, называемую по-киргизски «борик». Иртышский казак – страстный охотник до киргизских национальных блюд. Он ест конину и казы и не уступает ему в способности выпить торсык кумыса. Есть старые казаки, которые колют собственных лошадей на еду. Кроме этих внешних черт, иртышские казаки заимствуют у киргизов многие предрассудки, понятия и убеждения. Казак, как и киргиз, считает за стыд сесть на коня без нагайки, надеть холщевые шаровары и прочее» [46, с.111-112]. Н.М. Ядринцев подметил: «…в Западной Сибири, на границе Киргизской степи, где казаки, мало того, что перешли местами к скотоводству, но заимствуют у киргизов одежду, обычаи, язык. Нравы эти проникли даже в среду офицерского сословия. Иногда офицеры являются в города совершенно окиргизившиеся» [72, с.111-112]. Известный Семипалатинский краевед Н. Коншин писал: «Дом казака гораздо богаче и чище не только зимовки киргиза, но и любой избы крестьянина, но этого нисколько не исключает возможности найти у казака те же вкусы, как у киргиза. Оба любят украшать свои зимние помещения коврами, оба питают пристрастие к сундукам (часто пустым у киргиза), которые должны свидетельствовать о богатстве хозяина. Костюм казака, его цветной бешмет с длинными рукавами – очень напоминает костюм богатого киргиза» [35, с.179]. Из казахских головных уборов казаки Прииртышья нередко носили лисий «бөрік», а в зимнее время многие одевали казахский «тымақ». Из казахской обуви среди казачьего населения довольно широкое распространение получили сапоги казахской работы, так называемые «саптама-етік», надеваемые на ноги, как и у казахов, с войлочными чулками (киіз-байпақ). Носившие «саптама-етік» старики из казачьих поселков утверждают, что такие казахские сапоги в условиях Восточного Казахстана и Прииртышья являются самым удобным видом обуви, так как войлочные чулки хорошо защищают от сильных морозов, а кожаные сапоги, надеваемые на «байпақ», не пропускали сырости даже во время слякоти [6, с.149-150].

Соседство с казахским аулом оказало заметное влияние на пищу прииртышских казаков, несмотря на то, что в пище русского населения главным образом преобладали продукты земледелия. Как писал Н. Коншин, что прииртышские казаки поглощали не меньше чашек кумыса, чем «заправский киргиз», охотно ели с одного блюда баранину или конину, хотя такие блюда сами не готовили…[60, с. 42] Многие казаки делали из молока «ірімшік» и «құрт» казахским способом и употребляли их в пищу. Все слои казачьего населения Прииртышья в большинстве случаев до некоторой степени и чай пили также по-казахски, то есть сидя на полу за круглым и низким столиком казахской работы [6, с.150-151].

На дворе у богатых казаков нередко можно было встретить войлочные юрты, куда переходили жить летом, а менее состоятельные казаки, как правило, в летний период проживали в выстроенных во дворе помещениях, называемых «завозня», что также является заимствованной от казахов традицией [35, с.179].

Здесь нужно обратить внимание на то, что простым казакам знание казахского языка необходимо было для торговли, а атаманам, офицерам, чиновникам для разрешения дел казахского населения.

2.5 Сибирское казачье войско как орудие самодержавия в подавлении национально-освободительных восстаний казахского народа

Подавление национально-освободительных восстаний казахского народа руками казачества являлось целенаправленной политикой царизма. Самодержавие успешно использовало в своих целях казачьи отряды. Подавление антиколониальных протестов кочевников казаками наносило отрицательный эффект во взаимоотношениях двух сторон.

В отличие от других выступлений, в основе восстания, руководимого Саржаном Касысовым, были сильны политические мотивы, а именно – стремление к возрождению независимого Казахского ханства под главенством потомков Аблая — султанов Касымовых.

Если восставшие под предводительством Жоламана Тленчиева в 20-х гг. XIX века, Исатая Тайманова и Махамбета Утемисова в 30-х гг. XIX века требовали, в первую очередь, возврата пастбищ, отобранных колониальной администрацией, то сыновья султана Касыма добивались восстановления ханской власти и передачи им ханского титула. Из этого следует, что в национально-освободительном движении Саржана Касымова тесно переплелись земельный вопрос (территориальный) и вопрос «короны» казахской государственности [8, с.22].

Для усмирения восставших царизм использует силу военного оружия, активно привлекая к подавлению движения сибирское линейное казачество. Хорошо организованные, мобильные казачьи войска Российской империи умело применяли различные тактические приемы в ходе борьбы с восстанием казахского народа под предводительством Саржана и Кенесары Касымовых.

Резко возрастает роль и место сибирских казаков во внешней политике России по отношению к Казахстану с 1822 года, после введения «Устава», так как они обеспечивали безопасность возникавших русских учреждений.

Число высылавшихся в степь отрядов сибирских казаков возрастало с каждым разом, по мере увеличения там новых русских укреплений. Так, например, если в 1826 году в Среднем жузе пребывали только 2 отряда, Кокчетавский и Каркаралинский, с численностью в 452 строевых казака, то в 1836 году отрядов стало в 4 раза больше. Общая численность находившихся при них казаков соответственно возросла более чем в 2 раза (до 1000 человек всего и 219 находилось в резерве), о чем свидетельствуют следующие статистические данные.

Таблица 9

Наименование внешних округов

Сколько человек находилось во внешних округах

на 4 апреля 1836 года

Резерв

Офицеров

Урядников

казаков

казаков

Урядников

Аман-Карагайский

3

11

120

17

3

Кокчетавский

3

23

117

45

27

Учбулакский

2

4

45

24

4

Акмолинский

3

10

117

24

4

Пикет на реке Нуре

1

5

50

-

-

Баян-Аульский

2

7

92

10

6

Каркаралинский

2

10

96

17

3

Аягузский

3

11

128

23

6

Кокпектинский

2

5

68

30

6

Всего

21

86

893

180

39

Командировки в казахскую степь приветствовались казаками: это освобождало их от изнурительной работы в собственных хозяйствах, бесплатного труда на многочисленных войсковых предприятиях, давало возможность обогатиться за счет военной добычи, о чем открыто сообщалось в периодической печати XIX столетия. Один из авторов с сочувствием к казахам писал: «Жажда добычи вела за собой военные походы русских, которые совершались под предлогом возвращения ворованных вещей и пленных. Эти походы позорят все сношения сибиряков с киргизами и вплоть до половины разоряли киргизов до нищеты» («Дело», 1869, №3, С. 1) [см 8, с.23-24].

«С 1824 года, когда по мысли Сперанского и согласно «Сибирским учреждениям» в самой степи стало вводиться русское управление вместе с устройством казачьих поселений, казачьи отряды посылаются в степь уже постоянно. Число высылавшихся в степь отрядов увеличивалось по мере размножения оседлых пунктов в степи. Так, в 1826 году было только два отряда: Кокчетавский и Караралинский из 452 строевых казаков, в 1836 году находилось в степи 7 отрядов, а во всех них было 860 человек. К 1853 году степные казачьи отряды были рассыпаны уже по всей площади Киргизской степи Сибирского ведомства» [64, с.97-98].

Разорение казаками местного населения приводило, в свою очередь к обострению их взаимоотношений, о чем сообщается в изданиях XIX века: «Шли казаки вперед, собирая с дикарей ясак, и часто выводили туземцев из терпения туземцев своими грабительствами, за которые приходилось иногда платиться жизнью». Налицо отсутствие «дипломатического» стиля, именуя местное казахское население «дикарями», «туземцами» [49, с.194].

Руководимые опытными атаманами казаки, к началу XIX века, представляли собой грозную военную силу. Подавляя сопротивление других кочевых народов, к 20-м гг. XIX века сибирские казаки умело овладевали приемами организации военных действий в степи и в сложных климатических условиях [8, с.25].

Главным в степной войне для казачества была «борьба с природой», победа же над противником не составляла труда – «вследствие его плохого вооружения, недостатка обучения, дисциплины, вообще организации» [71, с.297].

Однако в борьбе с восстанием Саржана Касымова сибирским казакам не удалось сразу победить его, хотя они действительно имели превосходство в военной организации. Так как победа над самим противником для казаков считалась сравнительно легким делом, то основной удар в ходе их экспедиций в степь был направлен против источника существования кочевников, то есть разрушались аулы и угонялся скот.

Подрыв материальной базы восставших широко применялся, чтобы не дать степнякам возможность собраться с новой силой и организовать оборону. Эта тактика ведения казачьими войсками степной войны нашла широкое применение в ходе борьбы с выступлением Саржана и позже Кенесары.

Известно, что только в 1825 году против Саржана Касымова дважды выступили отряды со стороны сибирской администрации. Решительно используя сибирское казачество, были организованы крупномасштабные экспедиции под командованием сотников Карбышева и Лукина, первоочередной целью которых являлся захват султана Саржана Касымова и окончательное прекращение восстания в степи [8, с.25-26].

В сентябре 1825 года командир 7-го Сибирского казачьего полка сотник Карбышев, выступив из Каркаралинского укрпеления во главе из 200 казаков при одном орудии, рано утром 8 октября напал на кочевья Саржана у Сарысу, в урочище Кулан-отпес, рассеял их кратечным огнем, убил 150 человек, 200 казахов были ранены, 30 взяты в плен. В бою был ранен и Кенесары. У реки Карасу Крабышев вновь настиг Саржана, разбил его отряды, захватил 2 тыс. лошадей и 200 верблюдов. В этом походе казаки Карбешева «усмирили» 700 аулов.

Летом 1826 года дружины Саржана напали на Каркаралинский приказ. Против него с 100 казаками и одним орудием снова выступил Карбышев и рассеял воссавших в горах Богалы.

В 1827 году Сибирскому казачьему войску для борьбы с казахами было бесплатно отпущено 500 ружей, 2500 пистолей и 600 сабель. В том же году 500 джигитов Саржана напали на казачий разъезд урядника Кудрявцева и убили 9 казаков, для преследования их из станицы Семиярской выступил командир 3-го полка войсковой старшина Лукин во главе отряда из 500 казаков с двумя орудиями. В сентябре они накрыли аулы восставших в Бетпак-дале. Два месяца каратели бесчинствовали в степи, отогнали 1084 лошадей, 378 верблюдов, 1083 быка, 9739 баранов, сожгли имущество казахов за Шу.

В 1832 году Саржан вновь появился в Каркаралинском округе и напал на аулы верных царизму феодалов, против него выступил сотник Потанин с артиллерией. Снова отправился в карательную экспедицию против восставших войсковой старшина Лукин. Отряд есаула Симонова двинулся на Сарысу и в урочище Кара-жар и Торт-кулан разорил аулы Саржана. В 1834 году отряд войскового атамана Броневского из 850 казаков при шести орудиях на реке Шу снова разгромил аулы Саржана [1, с.104-105].

Сибирские власти деятельно преследовали руководителей восстания, или, как они их называли, «главных возмутителей». В период нападения повстанцев на Каркаралинский приказ арестованы боевые соратники Саржана, «захвачены главные злоумышленники мятежной шайки» — бии Б. Кенжетаев и Б. Чувашев. В этом же году отрядом сотника Чирикова взят в плен Сартай Чингисов.

Плохо вооруженные, стихийно восставшие народные массы были вынуждены отступить. Лишенные родных кочевьев, казахи многих волостей на протяжении 1827-1830 гг. начали откочевывать в глубь степи, что дало сибирской администрации новый повод организовать против ушедших аулов «воинские поиски», которые предпринимались российскими властями против той или иной волости для того, чтобы привести ее силой оружия к покорности.

Для возвращения откочевавших волостей из Каркаралинского приказа снаряжается несколько казачьих экспедиций. Но все мероприятия окружных приказов оказались бесплодными: подведомственные волости, одна за другой, продолжали уходить в глубь, в «Голодную степь» и далее – за озеро Балхаш и реку Чу, в пределы Туркестана.

Для наказания подобной дерзости и преследования, откочевавших байбуринцев (один из родов Каркаралинского округа) сибирская администрация немедленно сформировала хорошо вооруженный карательный отряд из 500 казаков, которые в сентябре 1827 года силой обратил «отложившихся разных волостей киргиз на прежние кочевья» [8, с.25-27].

Насколько жестоко расправились каратели с восставшими можно увидеть из исследования Г.Е. Катанаева: «Мятежники бросились в голодную степь Бетпак-дала, казаки за ними: огнем и мечом прошли казаки эту степь вплоть до реки Чу, устилая ее трупами людей и животных. Панический страх напал на киргиз, считавших до сего времени голодную пустыню непроходимую для военных отрядов. 65 дней находился отряд в походе и возвратился в Каркаралы в конце ноября». Автор описал морально-психологическое состояние гонимых людей: «Проученные такою расправою киргизы притихли на несколько лет. Однако же пламя недовольства не было затушено вполне, и, тлея, скрытно, время от времени проявляло себя разбойническими нападениями то на караваны, то на пикеты» [30, с.36-37].

В 1829 году в Кокчетавском округе побывал отряд есаула Куликова, действиями которого отличились особой жестокостью и непримиримостью. Грабеж, учиненный Куликовым, вызвал недовольство не только казахов, но и возмущение сибирской администрации. Омское начальство, изучив дело, призвало акции Куликова, «сопровождавшиеся несправедливым употреблением власти», как незаконные и или преступлением.

В 30-е годы XIX века получила дальнейшее распространение политика Российского государства по учреждению в Казахстане русских приказов, продолжилось строительство новых укреплений. В случае полного подчинения коренного народа новой системе российского управления оно могло быть более эффективным. Поэтому для борьбы с восстанием Саржана Касымова царское правительство не жалело ни средств, ни сил, высылая в степь все новые и новые карательные отряды.

Своего апогея противостояние восставших и карателей и лице сибирского казачества достигло в 1832 году, когда отряду Лукина едва не удалось разгромить основные силы повстанцев. 1832 год был особенно напряженным и трагичным в казахско-казачьих отношениях. Обнаружив султана, казаки открыли по нему огонь, но Саржан молниеносно исчез и снова, по выражению Лукина, «остался не схваченным». Тем не менее, каратели не вернулись с пустыми руками, захватив скот бежавших: 4000 лошадей, 300 верблюдов и до 40 тыс. баранов.

Требования властей прекратить «мятеж» и угрозы о расправе с непокорными Саржан оставлял без внимания, продолжая расширять районы восстания. Естественно, такая деятельность султана не замедлила возобновить репрессии против восставших и предпринять энергичные меры для восстановления порядка и спокойствия в степи [8, с.27-28].

8 апреля 1832 года с Сибирской линии на урочище Кара-Откель высылается есаул Симонов с отрядом конной артиллерии и 3-мя эскадронами, одновременно из Баян-Аульского округа для преследования отловившейся Тортаульской волости был выслан отряд сотника Кузнецова [54, с.147].

Приказ командира Отдельного Сибирского корпуса Омскому областному начальнику о посылке казачьих частей на подавление сопротивления казахов российской колонизации от 2 января 1833 года:

«Из представления Вашего Превосходительства от 18-го декабря за №4565 весьма мне неприятно видеть, что из Каркаралинского округа, киргизы Куянчи-Тагаевской волости, родов Давлетского и Тагаевского вместе с Карсен-Карнеевскою волостью укочевали за пределы округа по направлению к озеру Балхашу, не заплативши следуемого с них ясака, в намерении отложиться от округа; и что сверх вышеупомянутых киргиз открытого Акмолинского округа Тараклинские и Джабайлинские киргизы, подстрекаемые бием Тобучаком, готовы последовать примеру первых, оказавши буйство и неповиновение против посланных Акмолинским приказом казаков, из коих одного захватили и увлекли насильно с собою, не оставив никакого известия об его участи.

Одобряя, как и Ваше Превосходительство действия Акмолинского приказа, распорядившегося послать отряд под командою сотника Чирикова, для исследования происшедшего с казаками и восстановления спокойствия между тараклинскими и джамбейтинскими киргизами, я поручаю Вам объявить мою благодарность сему Приказу, а особливо Старшему Султану оного и заступающему его место Султанам Кунур-Кулдже Худай-Мендину и Арыслану Худай-Мендину, кои престают изъявлять свое усердие к Правительству, а следовательно и к общему благу всякий раз, как представится к тому случай. Вы не оставите поставить на вид Приказу и сим султанам, чтобы они старались поймать бунтующего бия Тобучака для предания его суду и поступления с ним по всей строгости законов. Равным образом одобряю и распоряжение Ваше об откомандировании в Акмолы одного конно-артиллерийского орудия.

Что же принадлежит до киргиз Каркаралинского внешнего округа, бежавших из оного, не заплатя ясака, то я также согласен для возвращения оных послать значительный из козакав отряд, тем более, что число сих бежавших киргиз, состоя из 1426 юрт, слишком значительно, чтоб оными пренебречь. А потому я полагал бы составить отряд из трех или четырех эскадронов Козаков и из трех конных орудий под главным начальством казачьего войска подполковника Лукина, придав ему под команду есаула Карбышева, как офицера уже испытанного в благонадежности при подобных командировках. А как отряд столь значительный невозможно составить из казаков, находящихся в Каркаралинском и Аягузском округах, то предлагаю Вашему Превосходительству о составлении оного совещаться с командиром казачьего войска генерал-майором Гордеевым 1-ым, которому должно быть лучше известно из которого полку удобнее будет составить такой отряд. Поелику сему отряду будет предстоять поход довольно значительный, простирающийся с возвратным путем до тысячи верст, а может быть, несколько и более, то, Ваше Превосходительство, озаботьтесь обеспечить оный достаточным продовольствием. Впрочем, если по наступившему теперь вешнему времени невозможно будет отряд сей обеспечить в киргизской степи надлежащим продовольствием, а особливо фуражом для строевых и артиллерийских лошадей, то гораздо выгоднее отложить сию экспедицию до будущей весны, нежели подвергать отряд без видимой пользы совершенному изнурению от позднего зимнего времени.

Приписывая как побег киргиз Каркаралинского округа, так и возмущения весьма малой части оных Акмолинского пронырствам и подстреканием бунтующего Султана Саржана, имеющего по знатности происхождения своего большое влияние вообще на всех киргизов Средней Орды, я предлагаю Вашему Превосходительству обратить на него и его сообщников и тайных агентов особенное Ваше внимание, стараясь при удобных случаях их ловить, а особливо последних, для предания их суду по всей строгости законов» [51, с.113-115].

Саржан, в свою очередь, заключил военный союз с кушбеком – ташкентским правителем для совместной борьбы против царизма и разослал по степи воззвания и письма с призывом восстать против российского управления. Его действия оказали влияние на массы: большинство аулов в начале 1833 года откочевало в глубь степи с тем, чтобы примкнуть к Саржану Касымову. Число приверженцев султана возрастало с каждым днем, и сибирская администрация возобновляет организацию крупномасштабных карательных экспедиций против Саржана Касымова.

16 февраля 1833 года генерал-губернатор Западной Сибири высылает новый отряд под командованием Карбышева для возвращения назад откочевавших за пределы Кокчетавского и Акмолинского округов казахов Коянды-Тагаевской, Каракереевской, Тарактинской, Джагалбайлинской волостей и наказания тех, кто совершил вооруженное нападение на посланный ранее за ними отряд казаков. Выступление отряда планировалось на конец марта, а точнее на тот момент, когда «киргизы по худобе скота не в силах будут уйти от преследования». Как и в прежние годы, Карбышев был снабжен «высокими инструкциями».

Из этого следует, что действительно проводники царской политики в своей борьбе с казахскими повстанцами учитывали и традиционные особенности национального уклада жизни. Когда в официальных реляциях апеллирует к «худобе скота», то возникает мысль о том, что в степной войне, шедшей в Казахстане в первой половине XIX века появился новый тактический маневр, который условно можно назвать «природно-циклическим» способом борьбы с кочевниками.

В этот период Саржан полностью отказывается от открытого столкновения с казачьими отрядами и переходит к тактике ведения партизанской борьбы. Совершая нападения на пикеты и посты, делая набеги на линию, он уходил и скрывался в пределах Ташкента.

Поэтому командир Линейного Сибирского казачьего войска Гордеев в начале 1834 года распорядился о «высылке в степь 2000 хорошо вооруженных и способных к действию казаков»: 1000 в Баян-Аульский, столько же в Кокчетавский, Ушбулакский, Каркаралинский внешние округа, 200 человек в Акмолинский.

Прогнозы командира Линейного Сибирского казачьего войска оправдались: в мае 1834 года ташкентский кушбек Ляшкарбаши с отрядом из 6000 человек в сопровождении Саржана вторгся в пределы Улытауских гор. Против него немедленно высылается отряд под командованием начальника корпусного штаба генерал-майора Броневского, узнав о приближении которого, кушбек отступил Саржан Касымов вернулся в пределы Старшего жуза. На короткое время борьба между сибирскими казаками и восставшими прекратилась [8, с.28-29].

В 1836 году генерал-губернатором Западной Сибири и командиром Отдельного Сибирского корпуса был назначен генерал-лейтенант князь П.Д. Горчаков, «человек злой, надменный, самолюбивый», по определению Г.Н. Потанина, занимавший бескомпромиссную позицию по отношению к восстанию казахов. В том же году от рук предателя ташкентского кушбека погибли Саржан и Есенгельды. Движение возглавил Кенесары Касымов. Началось 10-летнее противостояние царского генерала Горчакова и казахского хана Кенесары, который к этому времени приобрел громадную популярность среди народа.

Он собрал двадцатитысячную хорошо вооруженную, обученную и дисциплинированную армию с высоким моральным духом, которая на равных могла сражаться с казачьими отрядами. Историк Середа так писал о Кенесары: «Это был человек решительный, энергичный… Стоило ему клич кликнуть, тысячи джигитов готовы были встать в ряды его шаек, сражаться за утраченную независимость или погибнуть… Кенесары умел быть достойным повелителем своих дружин. Духу, которым были одушевлены его шайки, позавидовал бы любой полководец европейских войск. Таков был Кенесары!»

Он выдвинул лозунг – борьба за возвращение отобранных земель, восстановлен хотя бы и под покровительством России, независимого и целостного казахского государства. В письмах пограничным властям писал, что сибирские чиновники, «как пиявки высасывали кровь киргизскую», что «казаки захватывали наших жен и девок и держали у себя», в командировках по степи «казаки же в один день режут для пищи своей по три барана», а «начальники диванов во время разъездов своих берут от киргиз самых лучших лошадей, по халату».

Кенесары перешел к решительным действиям. Осенью 1837 года он появился в Акмолинском округе, в ноябре окружил и уничтожил отряд хорунжего Рытова из Актауской крепости. Сам Рытов и два урядника – всего 30 казаков – были убиты, а 20 ранены.

22 июня 1838 года Кенесары во главе двухтысячного отряда напал на Актауское укрепление, но был отбит. В августе совершил неожиданное нападение на Акмолинское укрепление, где находилось 80 казаков под начальством войскового старшины Чирикова, захватил крепость и сжег ее. Чириков и ага-султан Кудаймендин едва спаслись бегством.

С вены до осени 1839 года казачьи отряды с линии пытались уничтожить воинские силы Кенесары. Полковник Горский из Пресновской станицы с 655 казаками, ротой пехоты и двумя орудиями с марта по июль совершили 4 похода в степь, к Улытау, Тургаю и Сары-Кенгир, где произошли кровопролитные сражения с отрядами Кенесары, но не сумел их разгромить. Отряд сотника Волкова из Каркаралинского укрепления в составе 200 казаков с двумя орудиями в Улытау и при Каракенгире также однажды сражался с джигитами хана и без успеха вернулся на линию, ограбив только мирные аулы. Карательный отряд штабс-капитана Мачульского из Кокчетавского укрепления был также все лето на Улытау, занимался грабежом аулов. Казачьи отряды таки не смогли подавить восстание, но угнали 40 тыс. голов скота, который на линии был продан за 117 тыс. рублей для покрытия издержек походов.

В 1840 году Кенесары перешел на территорию Оренбургского края и временно прекратил борьбу, начал военные действия на юге, за освобождение сырдарьинских казахов от кокандскго гнета. Тем не менее сибирские власти в течение всего года высылали в степь летучие казачьи команды, против оставшихся его сторонников. В июне-июле из Жаркаинского укрепления сотник Волков с 200 казаками направился к реке Жиланчик, из Каркаралинской станицы сотник Ребров двинулся к Сарысу, из Акмолинской крепости сотник Лебедев выступил к району Улытау, а в сентябре в дополнение к ним майор Гаюс из Атбасара и поручик Толстой из Жаркаима вышли в рейд в район Улытау, Тургай и Кабырга. Объединенный поход царских войск закончился безудержным грабежом аулов, убийством сотен мирных людей, каратели сожгли несколько тысяч кибиток и угнали около 50 тыс. голов скота. Один только отряд сотника Волкова в Улытау «разорил множество аулов, положил массу киргиз и захватил тысячи голов скота».

Крупные военные действия сторон начались в 1843 году. Все Сибирское казачье войско на пограничных линиях было приведено в полную боевую готовность для окончательного разгрома восстания. Общее руководство карательной операцией осуществлял начальник штаба Отдельного Сибирского корпуса генерал-майор Жемчужников. В горах Улытау засел отряд второго сибирского полка во главе с подполковником Кривоноговым (200 казаков и 50 солдат), из станицы Преногорьковская в степь к реке Тунтугир выступил отряд зауряд-хорунжего Катанаева. Сибирские отряды объединились с оренбургскими, но все-таки не смогли разгромить восставших. После тяжелых боев на Тургае они вернулись через полтора месяца на линию. На обратном пути сибирский отряд разгромил аул брата Кенесары Кушика Касымова, погибло 100 человек, захвачено в плен 25, угнаны тысячи верблюдов, 3000 лошадей, 10 тыс. баранов.

В 1844 году в горах Улытау и арганаты закладывается Улытауское укрепление, где размещается отряд из состава 2-го сибирского полка под начальством есаула Леденева, всего 250 казаков, при двух орудиях. Сонник Фалилеев с 150 казаками отправился к Сарысу и озеру Телеколь, 100 казаков с одним орудием расположились в Атбасарском посту, еще 150 казаков 50 солдат пехоты с одним орудием выдвинулись к урочищу Дюсегат близ Акмолинского укрепления.

Однако и эта карательная экспедиция закончилась безрезультатно, Кенесары успешно действовал в глубоком тылу Оренбургских отрядов. Как видим, сибирское казачье войска принимало самое активное участие в борьбе с движением Кенесары Касымова.

5 декабря 1846 года был утвержден новый штат сибирского казачьего войска из 10 конных полков, каждый шестисотенного состава, конно-артиллерийская бригада из трех батарей. В казаки были зачислены

В 1849 году император Николай I отметил заслуги войска в подавлении восстания казахского народа и за верную и усердную службу, «ознаменованную успешным охранением пограничной сибирской линии на протяжении 2000 верст, всемилостивейше пожаловал чинам войска права и преимущества, чина армии предоставленные», то есть казаки по статусу приравнивались к регулярным войскам.

Казачеству ставилась задача вести охрану линии, торговых и почтовых путей, таможенную службу, осуществлять полицейские функции, подавлять выступления местного населения. Так, в мае 1851 года сотник Рыбин из Актауского укрепления с 25 казаками захватил в степи младшего сына Кенесары Касымова 19-летнего Жагыпара, который был ранен в стычке. Юный Жагыпар был отправлен в Омск по требованию Западно-Сибирского генерал-губернатора Г.Х. Гасфорта, боявшегося новых волнений в степи в связи с поимкой сына Кенесары. Жагыпар был осужден и сослан в город Березов и в 1857 году скончался в Топольской городской больнице. В 1854 году сотник Фролов из Актау преследовал в степи аул султана Худайменды Газина, верного сподвижника Кенесары, захватил в плен его жену Халифу с тремя детьми, сам султан скрылся [1, с.105-108].

Сибирское казачество активно участвовало в подавлении национально-освободительного восстания казахского народа 1916 года. После получения известий об отказе населения Акмолинской и Семипалатинской областей. Выполнять царский указ о мобилизации на тыловые работы, генерал-губернатор Степного края Сухомлинов дал приказ сформировать карательные отряды из казаков станиц Акмолинская, Атбасарская, Баян-Аульская, Каркаралинская, Кокпектинская и Павлодарская до подхода главных сил из Омска. И уже через несколько часов казаки начали прибывать на сборные пункты. Всего для борьбы с повстанцами было выделено три сотни 3-го Сибирского конного полка, три боевые полусотни, сформированы две местные сотни, четыре местные полусотни, две местные команды и восемь рот пехоты. Казачьи карательные отряды были хорошо оснащены и вооружены, имели даже автомобили.

Восставшие казахские отряды сосредоточились в основном в Акмолинском и Атбасарском уездах, у озера Коргалжын, где их насчитывалось около 30 тыс. человек. Повстанческие группы действовали также в Зайсанском, Семипалатинском, Усть-Каменогорском и Павлодарском уездах, в Ерементауских горах, в Улытау. Восставшие были вооружены старыми ружьями, охотничьими берданками, пиками, айбалтами и саблями. Все лето и осень 1916 года проходили стычки и целые сражения между карателями и казахами, как в эпоху грозного хана Кенесары Касымова, дух которого, казалось, воодушевлял повстанцев [1, с.112-113].

В целом, надо заметить, что история сибирского казачества очень противоречива. С одной стороны сибирские (прииртышские) казаки были в некотором роде близки к коренному населению, вступали в бытовые контакты и взаимодействия. С другой стороны, по приказу властей сразу шли войной на своих соседей.

2.6 Итоги казачьей колонизации

— Оттеснение казахов на неплодородные земли, в безводные пустынные местности.

— Участившиеся губительные джуты, ввиду невозможности казахов перекочевать со скотом в другие местности.

— Нарушение традиционных вековых путей весенних и осенних перекочевок племен и родов.

— Уменьшение поголовья скота в казахских аулах, исчезновение богатых скотоводов, владевших тысячными табунами.

— Аренда бывших своих земель кочевниками за определенную плату (луга, покосы).

— Споры за землю, драки, судебные тяжбы между кочевниками и переселенцами.

— Обнищание кочевников, появление джатаков, батраков, бездомных бродяг.

Литература

1 Абдиров М.Ж. История казачества Казахстана / Под ред. Ж. Касымбаева. – Алматы: Казахстан, 1994 – 160 с.

2 Абдиров М. Завоевание Казахстана царской Россией и борьба казахского народа за независимость (Из истории военно-казачьей колонизации края XVI – начала ХХ вв.). – Астана: Елорда, 2000. – 204 с.

3 Андреев С.М. Сибирское казачье войско как социально-территориальная система: организация и основные этапы развития (1808-1917 гг.): Автореф. дисс. докт. ист. наук: 07.00.02. — Отечественная история. – Кемерово, 2007. – 40 с.

4 Алексеенко Н.В. Население дореволюционного Казахстана. – Алма-Ата: Наука Каз. ССР, 1981. – 112 с.

5 Апполова Н.Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в XVI – первой половине XIX вв. Москва: «Наука», 1976.

6 Аргынбаев Х.А. Влияние местного населения на хозяйство и материальную культуру пришлого русского населения// Историко–культурные связи русского и казахского народов. (Библиотека казахской этнографии, том 10). – Павлодар: ЭКО, – С. 144 –154.

7 Аубакирова Х.А. Вопрос о роли казачества в царской колонизации Казахстана в трудах русских исследователей XIX века // Вестник Евразийского ун-та, 1999, № 2, с. 31-37.

8 Аубакирова Х.А. Учреждение Кокчетавского, Каркаралинского внешних округов в Среднем жузе и противостояние казахов с сибирскими казаками в годы восстания Саржана Касымова (1824-1836 гг.) // Өлкетану=Краеведение. – 2005. — № 4. – С. 19-31.

9 Аубакирова Х.А. Участие сибирского казачества в подавлении национально-освободительного движения казахского народа под предводительством султанов Саржана и Кенесары Касымовых (1824-1847гг.). Диссерт… к.и.н. – Астана. – 2000. – 130с.: 4 прил.

10 Ахметова Ш.К. Формирование городского казахского населения Западной Сибири в XVIII – XX вв. // Олкетану=Краеведение. — 2004. — № 1. — С. 27-56.

11 Бартольд В.В. Сочинения. Том 5. Москва, 1986.

12 Бекмаханов Е. Собрание сочинений в 7 томах. Т.2: «Казахстан в 20-40-е годы XIX века». – Павлодар: ЭКО. – 2005. — 426 с.

13 Бекмаханова Н.Е. Формирование многонационального населения Казахстана и Северной Киргизии: Последняя четверть XVIII – 60-е гг. XIX. – Москва, 1980.

14 Борсукбаева А.М. Колонизаторская политика царизма в казахских землях в XIX – нач. XX вв. (на материалах северо-восточного Казахстана): Автореферат дис. Канд. Истор. Наук: 07.00.02/А.М. Борсукбаева; Каз. Гос. Жен. Пед. ун-т – Алматы, 2005 – 28 с.

15 Борсукбаева А. Формирование и развитие Сибирского казачьего войска // Поиск серия гуманитарных наук. – 2000. № 6. – С. 51-57.

16 Броневский С.Б. О казахах Средней Орды. – Павлодар: ТОО «ЭКО», 2005. – 168 с. /Библиотека казахской этнографии, Том 5/.

17 Венюков М.И. Опыт военного обозрения русских границ в Азии. – Санкт-Петербург, 1873.

18 Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т. 17. Ч. 3. Киргизская степь Западной Сибири. СПб., 1852.

19 Гейнс А.К. Собрание литературных трудов. (Библиотека казахской этнографии. Том 37). – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – 213 с.

20 Герн фон В. Характер и нравы казахов // Характер и нравы казахов (Библиотека казахской этнографии, 18 том). – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – 140 с.

21 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Том 2. Москва, 1989.

22 Елагин А.С. Казачество и казачьи войска в Казахстане. Алматы, 1992.

23 Завалишин И. Описание Западной Сибири. М., 1867. Т. 3.

24 Инсебаев Т.А. Историческое прошлое кыпчаков Евразии (очерки истории средневековых кыпчаков). – ПГУ им. С. Торайгырова, Павлодар, 2002. – 160 с.

25 Инсебаев Т.А. Очерки истории Павлодарского Прииртышья. – Павлодар: ЭКО. Ч. 1 (с древних времен до XX в.) – 2000. – 239 с.

26 Кабульдинов З.Е. Казахи внутренних губерний Российской империи во второй половине XVIII – нач. XX веков (историко-географический аспект): Автореф. дис. докт. ист. наук: 07.00.02. – Отечественная история (История Республики Казахстан). – Алматы, 2003. — 51 с.

27 Кадомцев А.В. Отчет о поездке в киргизские степи. Санкт- Петербург, 1877.

28 Казачьи войска. Хроника. Оформление Н. Сайтина. Акционерное общество «Дорваль», 1992. – 480 с.

29 Каскабасова А.А. Из истории арендных отношений на территории Павлодарского Прииртышья в XIX – нач. XX вв. // Вестник ПГУ. Серия гуманитарных наук. – 2004. — №2. – С. 76 – 80.

30 Катанаев Г.Е. Краткий исторический обзор службы Сибирского казачьего войска с 1582 по 1908 гг.- Омск, 1908.

31 Катанаев Г.Е. Зимующие при поселке Белокаменском киргизы. // Записки Западно-Сибирского отдела РГО. Кн. XV. Вып. 2. Омск, 1893.

32 Катанаев Г.Е. Хлебопашество в Бел-Агачской безводной степи Алтайского горного округа // Прииртышские казахи и казаки: история, хозяйство и быт. – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – /Библиотека казахской этнографии, Том 41/.- С. 15-30.

33 Катанаев Г.Е.Киргизский вопрос в Сибирском казачьем войске // Прииртышские казахи и казаки: история, хозяйство и быт. – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – /Библиотека казахской этнографии, Том 41/.- С. 67- 90.

34 Катанаев Г.Е. Зимующие при поселке Белокаменском киргизы // Прииртышские казахи и казаки: история, хозяйство и быт. – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – /Библиотека казахской этнографии, Том 41/.- С. 45-59.

35 Коншин Н. Очерки экономического быта киргиз Семипалатинской области // Памятная книжка Семипалатинской области на 1901 г. Семипалатинск.

36 Малолетко А.А., Малолетко А.М. Воинство Алтайского горного округа (1726-1917). Томск: Том. ун-т, 2001. 232 с.

37 Материалы по киргизскому землепользованию, собранные и разработанные экспедицией Ф.А. Щербины, Т. 4, Павлодарский уезд, Воронеж, 1903.

38 Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Область сибирских киргизов. Ч. 1. Глава 2. / Сост. Генерального штаба полковник Красовский. — Санкт- Петербург, 1868. – С. 309-429.

39 Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Область сибирских киргизов. Ч. 2. Глава 3. / Сост. Генерального штаба полковник Красовский. — Санкт- Петербург, 1868. – С. 1-146.

40 Материалы по земельному вопросу Азиатской России. Вып. 1. Степной край / Сост. В.А. Тресвятский. – Петроград, 1917. – С. 3-133.

41 Нализко Н.А. Сибирское казачье войско: источники его формирования // Вестник Северо-Казахстанского университета, 1999, № 6, с. 108-111.

42 Никольский В.К. Киргизы // Сибирский наблюдатель. Книга 3. Томск, 1903. – С. 73-79.

43 Никольский В.К. Киргизы // Сибирский наблюдатель. Книга 6. Томск, 1903. – С. 1-12.

44 Нурбаев К.Ж. Сарыарка: до и после колонизации (с древнейших времен до сер. XIX в.): историко-географический аспект. Павлодар, 2005, 362 с.

45 Обзор регулярных войск в Российской империи // Военный сборник. – СПб., 1861. – Т. 22.

46 Остафьев В. Колонизация степных областей в связи с вопросом о кочевом хозяйстве // Проблемы землепользования в историко-этнографических исследованиях. (Библиотека казахской этнографии, том 47). – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – С. 5-35.

47 Потанин Г.Н. Заметки о сибирском казачьем войске // Военный сборник, 1861, Т. 19, № 5.

48 Потанин Г.Н. Реформы в сибирском казачьем войске // Сибирь. Т. 1. – СПб., 1876. – С. 335-368.

49 Потанин Г.Н. Сибирские казаки // Живописная Россия, 1884, т. ХI. — С. 107-116.

50 Потанин Г.Н. Торговля у киргиз // Избранные сочинения в трех томах. Том 3. Труды по истории, этнографии и фольклору. – Павлодар: ТОО НПФ «ЭКО», 2005. – С. 54 — 58

51 Приказ командира Отдельного Сибирского корпуса Омскому областному начальнику о посылке казачьих частей на подавление сопротивления казахов российской колонизации от 2 января 1833 года // Из истории колонизации «Степного киргизского края» (1762-февраль 1917 г.): Сб. док. и материалов. / Сост. М. Малышев, В.С. Познанский. – Семипалатинск. Т. 1. – 2004. – С. 113-115.

52 Прохоров И. Расселение сибирских казаков в Казахстане во 2-й половине XVIII – начале XIX вв. // Евразийское сообщество. – 2002. — № 2 (39). – С. 79-84.

53 Прохоров И.Р. Проблемы исторической географии Северо-восточного Казахстана во второй половине XVIII – начале XIX вв. (1758 — 1822): Автореф. дисс. канд. наук: 07.00.02. – Отечественная история (История Республики Казахстан). – Астана, 2001. – 32 с.

54 Путинцев Н.Г. Хронологический перечень событий из истории Сибирского казачьего войска со времени водворения западно-сибирских казаков на занимаемой ими ныне территории. – Омск: типогр. Окружного штаба, 1891. – 256 + VIII с.

55 Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. Том 2. Часть 1. – Санкт- Петербург, 1899.

56 Седельников Т.И. Борьба за землю в Киргизской степи. Алматы, 1991.

57 Симонов Н.А. Сибирского казачьего № 1-го Ермака Тимофеевича полка. – Омск, 1893.

58 Столетие военного министерства (Главное управление казачьих войск. Исторический очерк). Санкт- Петербург, 1902. Т. 11.

59 Страницы истории Алтая. Барнаул. 1998.

60 Таштемханова Р.М. Из истории колонизационной политики царизма в Казахстане во второй половине XIX — начале XX века. – МОН РК, Павлодар, 2001 г., учебно-методическое пособие для студентов исторических факультетов. – 72 с.

61 Терентьев М.А. История завоевания Средней Азии. – Санкт- Петербург, 1906. – Том. 3. – 547 с.

62 Тілеке Ж. Шежіре: Ертіс – Баянаула өңірі. – Павлодар: «Дауа»: «Қазақстан», 1995, кт. I. – 368 б.

63 Урашев С.О. О разных качествах казачества // Казахстанская правда. – 1996. — № 1171 (8 июня). — С. 4.

64 Усов Ф. Статистическое описание Сибирского казачьего войска. – Санкт- Петербург, 1879.

65 Успеньев Г.И. Казахи в составе Сибирского казачьего войска // Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопредельных территорий. – Омск, 1984. – С. 141-142.

66 ЦГА РК. Ф. 15. Оп 1. Д 2217. л. 6-7.

67 ЦГА РК. Ф 15. Оп 1. Д 474. л. 1-3.

68 Шевченко С.В. Развитие земледелия среди казахов Западной Сибири в первой четверти XIX века // Казаки Урала и Сибири в XVII – XX вв. – Екатеринбург, 1993. – С. 97-101.

69 Шпалтаков В.П. Торговые отношения населения Западной Сибири с киргиз-кайсаками в первой половине XIX века // Россия и Восток: история и культура: Материалы IV международной конференции «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». – Омск: Омский филиал Объединенного института истории, филологии и философии, 1997, — 56-60.

70 Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Екатеринбург, 1910.

71 Энциклопедия военных и морских наук. – СПб, 1894, — 630 с.

72 Ядринцева Н.М. Сибирские инородцы, их быт и современное положение. Этнографические и статистические исследования с приложением статистических таблиц. — С-Петербург, 1891. – С. 1-308.

3 Крестьянская колонизация

3.1 Источники и историография проблемы

Первоначальным и важным этапом любого исторического исследования является анализ и определение степени изученности проблемы. По переселенческому вопросу имеется обширная литература нового и новейшего времени.

В многочисленной многообразной русской историографии представлен ценный фактический материал, в большинстве случаев тенденциозно истолкованный в целях оправдания колонизаторской политики царизма. Эти труды требуют критического анализа при использовании их в качестве исследовательской базы. Обращаем внимание на то, что их условно можно разделить на работы, отражающие по преимуществу официальную точку зрения, и на труды, которые в той или степени объективно отражали реальное положение дел.

Литература официального направления представлена в изданиях Переселенческого Управления, в которых все прогрессивные перемены, происходившие в экономике края, связывались с переселением русских крестьян. В этих работах имеются серьезные недостатки: умалчиваются колонизаторские цели правительства в создании переселенческих поселений, фактически оправдываются экономические и другие интересы царизма в казахском крае. Ценность же перечисленных работ определяется наличием в них важных статистических данных по хозяйству и быту русского населения [22].

Аграрный курс царизма нашел поддержку в статьях авторов нового времени, опубликованных в журнале «Вопросы колонизации». Эти работы представляют интерес содержанием в них богатого фактического материала.

Определенный вклад в исследование административной деятельности чиновников посвящены работы И.И. Крафта, С.Н. Трегубова, В. Вощинина. В этих работах авторами делается попытка анализа традиционных для края социально-правовых институтов управления, в частности местных судов.

Переселенческая политика царизма стала объектом исследования для экономиста А.А. Кауфмана. В отличие от своих предшественников, он не устраивал в переселении средство разрешения аграрного кризиса в Европейской России. Одним из путей ликвидации этого кризиса, А.А. Кауфман считает отчуждение частновладельческих земель за выкуп. С позиций сегодняшнего времени это положение требует глубокого анализа и новой оценки.

Идея земельной колонизации непременно присутствует в работах А.Кауфмана, что видно уже из их названия. В большинстве их речь идет о переселенческих хозяйствах, и только в некоторых, наряду с переселенцами, затрагивается хозяйство казахов.

Исходя из контекста его работ, ясно видно, что из сторонника крестьянской колонизации он со временем превращается в ее противника, подводя печальный итог данной политики. В этой связи творчество А. Кауфмана по интересующей нас проблеме модно разделить на ряд этапов.

Так в работе «К вопросу о колонизации Уральской области» мы видим, как А.А. Кауфман, ради необходимости сосредоточения русских поселений в одном месте, готов подвинуть зимовки казахов. По его мнению, «Киргизская зимовка, даже там, где киргизы до известной степени перешли к оседлому быту, не представляет собою еще такой прочной оседлости, как усадьба русского крестьянина. Зимовки возникают весьма легко и не менее легко переносятся киргизами на новые места, по соображению хозяйственного удобства». Данный вывод А.Кауфман делает одновременно с указанием на злоупотребления местностей администрации при образовании участков, что, по его мнению, подрывало скотоводческое хозяйство казахов.

В работе «Переселение и колонизация» наблюдается более сдержанная позиция автора, который уже, видимо, начал осознавать, что переселенческая политика не способна решить аграрной проблемы России. В этой связи он пишет: «При поисках земель, пригодных для водворения переселенцев, приходится считаться с правами и интересами туземного, казахского населения. Рассуждая число арифметически, население это чрезвычайно редко, и изъятие из его пользования даже очень значительной части территории не могло бы причинить ему заметного ущерба. Но фактически киргизы в большей или меньшей мере отошли от чистого – кочевого быта; их зимовки, сенокосы и зарождающиеся запашки располагаются более густо именно в самых лучших. По качеству угодий и водоснабжению, местностях; свободными остаются, хотя огромные пространства, но преимущественно с плохим составом угодий или с недостаточным водоснабжением, и в конечном итоге возможность водворения крестьян-переселенцев в Степном крае сокращается до последней степени» [15].

В работе «Переселение: мечты и действительность», А. Кауфман окончательно приходит к выводу о провале переселенческой политики, причину которого он видит в отсталости земледельческой культуры. « Во всех тех, наших пробелах причина кроется не в малоземелье, не в переселении; это болезнь – наше культурное бессилие», — признает он. Этот же вывод А.Кауфман повторяет в работе «Новые места и вольные земли», где признает свою вину, «что в свое время зазывал крестьян в Сибирь» [16].

Более того, А.А.Кауфман приходит к сознанию того, что заниматься в данных природно-климатических условиях земледелием подстать только казахам. «С большим сожалением, но я должен констатировать, что туземное население несомненно гораздо более приспособлено нежели переселенцы, к тому, чрезвычайно интенсивному хозяйству, при котором только и могут оправдаться громадные затраты, связанные с орошением земель, к тому чрезвычайно интенсивному хозяйству, в продуктах которого нуждается Россия [14].

Таким образом, мы наблюдаем, что А.Кауфман фактически отмечает культурную роль русского населения в плане развития земледелия. Российская историография, исследуя общинные отношения казахов, нередко пыталась реконструировать историю русской общины. Так, при изучении института собственности на землю у казахов, А.Кауфман свою главную цель видит именно в этом.

В чем же это нашло свое отражение? В процессе ее зарождения и встретить в его работе «Русская община. В процессе ее зарождения и роста», которая посвящена складыванию русской общины. При проведении данного исследования А.Кауфман воспроизводит раннюю историю русской общины на основе казахского общества конца XIX начала XX веков.

Реконструируя древнюю историю русской общины, А.Кауфман углубляется в структуру казахского общества, что позволяет нам собрать довольно большой материал по истории казахов конца XIX — начала XX веков. В наше время данный метод применяют исследователи первобытного общества. Они реконструируют древнее общество на основе этнографических описаний так называемых «отсталых», нецивилизованных народов.

Говоря об институте собственности на землю, автор отмечает существование захватного права. При этом суть захватного права А.Кауфман раскрывает при исследовании сибирской крестьянской общины. «Содержание захватного права, на первый взгляд, совершенно совпадает с содержанием права собственности: раз захватив землю, сибирский крестьянин считает себя полноправным хозяином; он не допускает никого распахивать или косить входящую в сферу его «знания» землю, хотя бы сам в данную минуту, и не обрабатывал тех или других полос или даже еще вовсе не приступал к их эксплуатации; для охраны этого своего права на исключительное владение землей он не останавливается и перед насилием, и перед обращением авторитету старосты и волостного суда, которые всегда ограждают его права от всякого вторжения; право заимщика на неограниченное пользование землей, разумеется само собой: заимщик может засевать любую часть своего «занятия» в любом севообороте, может косить свою землю, загородить под скотину или оставить без всякого употребления, руководствуясь собственными хозяйственными соображениями; в силу принадлежащего ему права распоряжения землей, он может не спрашивать никого, продавать и сдавать землю в аренду, дарить ее и передавать по наследству, как по завещанию, так и в обычном порядке законного наследования. Пользуясь, таким образом, правом владения, пользования и распоряжения, заимщик фактически является, как будто бы, полным, ничем не ограниченным собственником захваченной им земли». Захватное право А.Кауфман сравнивает с частной собственностью, однако, данное право он признает только за русскими крестьянами [9].

Работы М.Красовского и И.Завалишина относятся к числу общих исследований, посвященных истории Казахстана, однако в них фактический материал о внутренних миграциях населения России содержатся в XVIII томе книги «Россия» под общей редакцией П.П.Семенова-Тяньшанского и В.В.Ламанского. Внимание исследователей привлекают сведения по истории колонизации края, в частности, описание хозяйства и материальной культуры, как русского, так и казахского населения. Рассмотрим группы работ разнообразной русской историографии, которая широко известна историкам. В работах А.Л.Трегубова, Н.М.Ядринцева, Т. Сидельникова, П.П.Румянцева освещается история колонизации казахских степей. Вместе с тем в них не нашла должного отражения проблема превращения Казахстана в колонию царской России. В центре внимания находились проблемы социально-экономического положения русских переселенцев на новых местах поселения. Справедливости ради следует отметить труды Т.Седельникова и Н.М.Ядринцева, в которых критически отражена переселенческая политика царизма. Однако при всех положительных сторонах этих исследований нельзя забывать, что высказывания в пользу оседания и землеустройства казахов не были проникнуты их сочувствием к коренному населению, а объяснялись конечной целью колонизаторской политики [21].

В период столыпинских реформ появляется множество статей в журнале «Вопросы колонизации». Здесь многие авторы констатируют полное изменение казахских кочевых общин, говорят о закреплении в их пользовании «кыстау» и при зимовочных мест, появлении аренды, когда казахи сдают землю русским крестьянам, а также занятиях земледелием самого казаха. В печати того времени довольно часто поднимают вопрос о защите прав казахского населения и о необходимости их землеустройства.

Так, Г.Чиркин на страницах журнала актуализирует проблему землеустройства местного населения. «Необходимость землеустройства казаха, — писал он, — ставит задачу защитить казаха от переселенцев, которые охватывают самые лучшие территории. Которое имело место при отсутствии четких границ казахского землепользования. А также защитить казаха от их местного бая, который, несмотря на то, что территории были в принадлежности к общине, фактически распоряжался им как собственным» [24].

В данном случае Г.Чиркин констатирует изменения, которые имели место уже в начале XX века. Однако автора трудно отнести к защитникам прав казахов, поскольку он активно ратовал за широкомасштабную колонизацию края путем строительства железных дорог и критиковал завышенные, по его мнению, земельные нормы, которые установила экспедиция Ф.Щербины.

Необходимо отметить, что процесс изменения земельных отношений в Казахстане первоначально начался с отвода зимней стоянки в исключительное пользование кочевой общины. «Признаком принадлежности стоянки аулу, — пишет А.Кауфман, — служит помет зимовавшего здесь скота, отсюда и само название таких зимних стоянок – «коун»: если киргиз проведет на каком-нибудь месте со своим скотом, оставит там «коун», — на будущую зиму он имеет право считать эту стоянку своего. С появлением исключительного права на «коун», в поясненном только смысле этого слова, связано и первое, в значительной мере фактическое обособление самих зимних пастбищ».

Следующим объектом закрепления в собственность явились сенокосы, поскольку начавшийся кризис кочевого скотоводства заставил казахов начать заготовку кормов, при этом сенокосы ценились больше, чем пашни. «Вопрос о сенокосах является для хозяйства киргиза вопросом жизни и смерти. Существенно важным признавалось всеми и указания относительно земель, удобных для распашки; но наличность и недостаток в такого рода площадях является по преимуществу вопросом так сказать, экономической будущности киргиз: лишенные земель, удобных для распашки, киргизы могли бы просуществовать еще не мало лет, и нужда в такого рода землях остро почувствовалось бы только тогда, когда возрастающее «утеснение» поставило бы ребром вопрос о необходимости перейти к земледельческому хозяйству; напротив недостаток в покосах почувствовалось бы сейчас же, и заставил бы киргиз либо сократить размеры скотоводства, либо прибегнуть к аренде покосов и покупке сена, — вообще резко потряс бы благосостояние киргиз.

Из этого следует, что активизировавшийся процесс колонизации земель заставлял казахов видоизменять свое хозяйство и отношение к используемым угодьям. Кроме этого. Во второй половине 19 века были отмечены случаи сдачи казахами земли в аренду русским крестьянам, т.е. мы отмечаем фактическое право распоряжения землей, но, как уже было сказано, принятие «Степного Положения» юридически подорвало начавшийся процесс сдачи земли в аренду.

Так, в статье 126 Положения говорилось, что «впредь до приведения в известность количества земель, подлежащих отводу кочевникам, обществом сих кочевников разрешается сдавать земли, находящиеся в пределах их зимовых стойбищ в наем на срок не свыше 30 лет лицам русского происхождения, для земледелия и устройства фабрик, заводов. Мельниц и других подсобных заведении; сдача сия производится по приговорам волостного съезда, утвержденным областным правлением», а в силу примечания к той же статье в приговорах «должны быть указаны те общественные надобности, для удовлетворения которых предназначается арендная плата» [9].

Мы видим, что после принятия «Степного Положения» казахам стало невыгодно сдавать землю в аренду. Данная проблема возникла в результате отсутствия в казахском обществе правового института, который позволил бы реализовать право собственности на землю.

В свое время проблему введения в Казахстане института частной собственности на землю поднял Г.Гинс, говоря с необходимости «уравнения» во всех частях государства формы землевладения. Он писал: «Вводить в колониях те формы землевладения, которые установились в метрополии, можно различным образом. Модно ввести частную собственность на землю сразу и раздать казенные земли как мелкими, так и крупными участками, чтобы возможно скорее уравнять во всех частях государства формы землевладения» [8].

Таким образом, на рубеже XIX – XX вв. наибольшую актуальность приобретают изменения в хозяйственной деятельности казахов, которая к этому времени окончательно трансформируется под влиянием «крестьянской колонизации» края. Говоря об исследовании института собственности в обществе казахов-кочевников, необходимо отметить, что процесс эволюции собственности был столь быстрым, что исследователи едва успевали констатировать особенности изменения землепользования и землевладения в казахской общине.

Исследования особенностей почвы Казахстана проводили А.Седельников и другие русские ученные. Из их исследования становилось ясным, что на территории Казахстана на редко можно найти и мерзлые почвы, что предполагалось не свойственным для этих мест.

Итак, многие исследователи начинали понимать, что колониальная земельная политика затрудняется сложными природными условиями края. Что же удерживало крестьян-колонистов на территории Казахстана? Ответ на данный вопрос известен: это имперская политика российского государства, которая для большего захвата края широко применяла политику переселения, привлекая людей всякого рода прелестями в виде раздачи земли, освобождения от налогов и т.д. Экономические трудности проживания в крае государство компенсировало русскому крестьянству всякого рода льготами. Все это лишний раз доказывает, сто крестьянская колониальная политика российского государства имела в гораздо большей степени политическое значение, чем экономическое.

Поскольку переселенческая политика была возведена в ранг официальной государственной доктрины, то землеустроительные работы проводились без учета интересов местного населения. Это в свою очередь приводило к постоянным столкновениям между казахами и русскими, чему неоднократно находим подтверждение в исследованиях того времени.

По мнению Л.Чермака, одна из причин столкновения заключается в определении неправильной нормы для казахов. Причина этого кроется в том, что землеустройства отряды выполняли норм. Это обстоятельство вызывало необъективную организацию работ, поскольку главная цель мероприятия – устроить переселенцев. К тому же в землеустроительных отрядах фактически отсутствовали квалифицированные статисты, и их работу выполняли чиновники переселенческого управления. Проблемы местного населения в то время уже никого не интересовали.

По свидетельству Л.Чермака, почти 4/5 всей арендной площади, крестьяне берут у казахов.

Впоследствии аренда начинает приобретать форму захвата казахской земли, поскольку русские арендаторы предпочитали чаще всего отделять данную территория в исключительное пользование с помощью колониальной администрации. Естественно, это приводило к постоянным столкновениям казахов и русских крестьян. «Под поселки выбираются лучшие земли, сам выдел участков производился из рук вон плохо, создается благоприятная почва для столкновений, и в результате – в обширных киргизских степях с редким населением возникает аграрный вопрос».

Попытки решения земельной проблемы с помощью «Степного положения» в период переселения не принесли толку, поскольку в некоторых случаях приводили к разночтению. По мнению Л.Чермака, из всех 18 статей, относящихся к поземельному устройству казахов, реальное значение имели только две первые, т.е. ст.119 и 120, в которых сказано, что земля считается государственной собственностью и отдана казахам в бессрочное пользование. С точки зрения автора, такое положение дел связано с тем, что «Степное Положение» было написано не на основе исследования казахского общества, а просто является плодом бюрократического творчества [9].

Значительный вклад в изучение хозяйства, быта казахов Семипалатинского края внес краевед, публицист и статистик Н.Я.Коншин, который одновременно являлся редактором областной газеты «Семипалатинский листок». В его работах изложена история заселения области, дана подробная характеристика хозяйства переселенческих поселков, образованных в Усть-Каменогорском, Каркаралинском, 3айсанском, Семипалатинском уездах одноименной области. Исследования Н.Я.Коншина дают определенное представление о хозяйственной жизни переселенческой деревни. Но в то же время ошибочно мнение Н.Я.Коншина, что переселение русских крестьян привело к переходу казахов к земледелию.

Особое место в историографии, изучаемой нами проблемы занимают труды А.Букейханова, А.Байтурсынова, в которых на основе тщательного изучения источников сделаны правильные наблюдения и объективные выводы по многим важным аспектам исследуемой темы. В их трудах прослеживаются причины и мотивы переселения русских крестьян в Казахстан, дается оценка переселенческой политике царизма, раскрываются се колониальный характер и социально-экономические последствия [6].

К числу неразработанных вопросов историографии нового времени относится история взаимоотношений русских переселенцев с казахским населением. По мнению Е.Бекмаханова, неразработанность этого вопроса объяснялась тем, что в своих исследованиях представители официальной историографии рассматривали казахов как объект колонизации и проводили резкую грань между коренным и пришлым населением, стремясь всячески затушевать складывающиеся между ними отношения. Исключение лишь составила статья И.М.Головачева «Взаимное влияние русского и инороднического населения Сибири», в которой подверглись публичного

анализа взаимосвязей русских переселенцев с коренным населением с объективных позиций определены социально-экономические последствия крестьянского переселения в Сибирь.

Представляя обширную литературу нового времени, необходимо найти в ней рациональное зерно, и с точки зрения казахской исторической науки подвергнуть критическому анализу тенденциозность изложенных в ней подходов.

Начальный период исследований новейшего времени связан с трудами, и в которых прослеживается влияние работ нового времени, преувеличивающих положительные стороны переселения. В этой связи стало исключением исследование С.Швецова, в котором предпринята попытка объективного определения последствий переселенческой политики.

У истоков разработки колониального и аграрного вопросов стояли Г.Тогжанов и С.Асфендияров [21].

В работе Г.Тогжанова дается анализ общественно-экономической жизни казахского аула, рассматриваются вопросы родовых отношений казахского феодализма, развитие капитализма в ауле и т.д. Вторая часть его книги посвящена анализу колониальной политики русского царизма и истории национально-освободительного движения среди казахов. Г.Тогжанов делает вывод, что колониальное господство России в Казахстане, особенно ярко выраженное в ходе крестьянского переселения, представляет собой экономическую реакцию, задерживавшую как экономическое, так и общественное развитие Казахстана.

Вопросы переселенческой политики отражены в работах С.Д.Асфендиярова. В его «Истории Казахстана» освещены основные черты колониальной политики царизма. Оценка С.Д.Асфендияровым переселенческой политики царской России, раскрытие им крепостнических отношений между; царизмом и переселенческим крестьянством стали шагом вперед в исторической науке того времени, способствовали дальнейшей разработке этих проблем. С.Д.Асфендияров выступил против утверждения о добровольном характере принятия подданствa России казахскими жузами, считая, что Казахстан был завоеван.

Видное место в казахской исторической науке занимают работы П.Г.Галузо. Рассматривая аграрные отношения на юге, а позднее появляются аналогичные исследования по материалам Северного и Центрального Казахстана, ученный выражает свою точку зрения на переселенческое движение, которая отличалась от преобладавшей в науке. В этой связи необходимо рассмотреть узловые пункты разногласий казахстанских ученых по проблемам аграрной истории Казахстана. По этому поводу следует обратиться к работе Г.Д.Дахшлейгера « Ленин и проблемы казахстанской историографии».

Отдельные вопросы исследуемой проблемы научно освещены и в казахстанской историографии советского пера. Так, в трудах Н.Г.Аполловой нашли отражение социально-экономические процессы в Прииртышском регионе в XVI-XIX веках. Автор показывает положение коренного населения, ту этническую, местную среду, в которую вливалось русское население на разных этапах освоения Казахстана; останавливается на приграничных территориальных конфликтах, причинах их появления, последствиях захвата земель, как для казахского, так и для пришлого русского населения.

Реакционная роль казачества как отсталой хозяйственной силы в аграрной колонизации края и переселение крестьян рассматриваются в трудах Б.С.Сулейменова, А.Б.Турсунбаева, В.С.Черникова. Авторы в своих исследованиях дали анализ аграрной политики царизма, выделили этапы переселенческого движения, показали социально-экономические последствия колонизаторской политики русского самодержавия. Однако при всей ценности этих работ в них не раскрыто тормозящее воздействие земельной политики царизма на процесс перехода казахов к земледелию и оседлости.

Особую ценность диссертационному исследованию Б.З.Отарбаевой придает нетрадиционный подход к проблемам влияния переселенческой политики царизма на рост земледелия казахов.

История крестьянского переселения в Казахстан должна рассматриваться в тесной взаимосвязи с социально-экономическими аспектами России конца XIX начало XX века.

Изучение истории переселенческой политики царизма в Казахстане посвящен ряд диссертационных работ. В этих работах вопросы переселенческой политики исследованы на конкретных регионах.

Особое место среди исследований принадлежит Х.А. Аргынбаеву. На материалах Восточного Казахстана им написана статья «Историко-культурные связи русского и казахского народов и их влияние на материальную культуру казахов в середине XIX и начале XX веков», в которой вопросы истории крестьянского переселения в Казахстан освещены с позиций этнографа.

Тесные взаимосвязи городов с казахским аулом и переселенческими деревнями, влияние железной дороги на экономику дореволюционного Казахстана, выразившиеся еще в ускорении переселенческого движения в Казахстан, изменение демографической ситуации в связи с крестьянским переселением из центральных губерний России освещались в работах Ж.К.Касымбаева, М.Х.Асылбекова, Н.Е.Бекмахановой, Н.В.Алексеенко и др.

Несмотря на огромное число исследований по интересующей нас проблеме, внимание к ней не ослабевает, о чем свидетельствует возросшее количество газетных и журнальных статей. Следует обратить внимание на статьи с 1990-х годов по настоящее время.

Особого внимания при анализе историографии заслуживают исследования зарубежных авторов. Значительный потенциал западного среднеазиеведения представлен в статье казахстанского историка М.Лаумулина. С новых для нашего времени позиций автор подвергает анализу взгляды зарубежных историков. Полная и детализированная картина переселения русских крестьян и казачества в Казахстан нарисована в трудах ДЖ.Демко, К, М.Маккеля, С, Беккера, Д.Уильямса и др.

Особо следует отметить исследования С.Беккера. Обращает на себя внимание определенный автором характер иммиграции в Казахстан, а также интересные сведения по социально-экономическим последствиям колонизационной политики, придающие этому труду не проходящую ценность.

Самое главное, что отличает западную историографию, это упор не национальные противоречия. В этих исследованиях их главным [6].

3.2 Крестьянская колонизация до второй половины XIX века

Известно, что колонизация Северо-Восточного Казахстана царской Россией в начале XVIII века во многом способствовало падение Сибирского ханства в самом конце XVI века и вхождение его в состав московского государства. Таким образом, продвижение Московского государства на восток, в Сибирь было бы невозможно без этого события [11].

Первоначально, в начале XVII века у России не было политических целей в деле колонизации Западной Сибири, заселение последней являлось следствием стремления купцов и промышленников к освоению богатств Сибири. Как справедливо отмечали исследователи, «первой побудительной причиной к появлению русских на верхнем Иртыше послужила необходимая для Сибири добыча соли на Ямышевском озере» (причем первой предпосылкой для колонизации Западной Сибири также послужила потребность в соли, а также в пушнине и мехах богатых российских солепромышленников Строгановых, этнических тюрков). Как отмечал Г.Катанаев, «намеченное было еще при царе Михаиле Феодоровиче постепенное занятие русскими острожками и передовыми отрядами мест, лежащих по Иртышу южнее г. Тары при устьях реки Оми, пришлось отложить до более благоприятного времени, ограничившись лишь ежегодными соляными экспедициями вверх по Иртышу до нынешнего г. Павлодара… ».

К началу XVIII в. колонизация Сибири Царской Россией продвинулось на севере до Ледовитого океана, на юге — к предгорьям Саян и Алтая, на юго-востоке — в Забайкалье, на северо-востоке – Охотского и Восточно-Сибирского моря.

Иртышский край и Алтай, благодаря природным богатствам, имели в глазах колонизаторов большую цену, и сюда направлялось их больше.

Но обширная территория Прииртышья (за исключением водных путей) оставалась недоступной: к правобережью Черного Иртыша и к озеру Нур – Зайсан время от времени продвигались владения ойратских тайшей, совершавших военные вторжения на территорию юго-восточного Казахстана, а вдоль левобережья верхнего и среднего Иртыша располагались кочевья казахов Среднего жуза.

В этой обстановке созревали планы московского правительства и сибирской администрации создания укреплений Иртышской линии. Рассматривая казахские степи как ворота к торгово-ремесленным центрам Средней Азии и к восточным рынкам, Петр I намеревался как можно шире использовать караванные пути, идущие через казахские степи, усилить транзитную торговлю со Средней Азией. По словам П.И. Рычкова, Петр I хотел «путь во всю полуденную Азию отворить». Преобразования, проведенные им в стране, ускорили процесс ее интеграции. Возросшая потребность страны в рудах и драгоценных металлах толкала царское правительство на поиски новых земель.

Но мирная обстановка на восточных границах Казахстана была неустойчивой, так как джунгарские феодалы намеревались завладеть верховьями Иртыша. Поэтому попытка русского правительства разведать здесь месторождения золота оказались весьма нежелательной. Отправленной летом 1715 г. военной экспедиции И.Д. Бухгольца не удалось осуществить эту задачу. Но все же он успел в октябре того же года заложить крепость Омск при слиянии Иртыша и Оми. В 1717 г. была основана крепость Железинская, в 1718 г. началась постройка крепости Семипалатинской, а в 1720 г. майор Лихарев с отрядом в 440 человек поднялся вверх по Иртышу, достигнув долины Черного Иртыша. На обратном пути он заложил крепость Усть – Каменогорскую. С возникновением основных опорных пунктов – крепостей Иртышской линии началось строительство юго-восточной дистанции Сибирской линии, которая вместе с линией Оренбургской составила одну линию крепостей от устья Яика до Усть – Каменогорска, протяженностью около 3 тыс. верст. На Иртышской линии на расстоянии 888 верст ведомостью 1755 г. зарегистрировано 5 крепостей (Омская, Железинская, Ямышевская, Семипалатинская и Усть – Каменогорская), 10 форпостов (Ачаирский, Черлаковский, Осморыжский, Песчаный, Чернорецкий, Коряковский, Семиярский, Долонский, Талицкий, Убинский), 29 редутов и 35 маяков. Форпосты и редуты располагались на расстоянии от 14 до 27 верст друг от друга.

Начало народной крестьянской колонизации Северного и Восточно­го Казахстана было положено в 40-50-х гг. XVIII в., когда вслед за возведением крепостей, редутов и форпостов по притокам Ишима и Иртыша и возле горько-соленых степных озер стали появляться первые крестьянские поселения [3].

По словам Ядринцева Сибирь для переселенцев «открылась привольную страною, в которой могли найти успокоение все недовольные условиями своей жизни» [25].

Мысль о крестьянской колонизации подали сибирской администрации сами сибирские крестьяне. Их обращения к пограничным властям за разрешением переселиться на новые плодородные земли в ведомстве Усть — Каменогорской крепости побудили: генерал-майора Х. Т. Киндермана, а вслед за ним и сибирского губернатора Ф. И. Соймонова инициировать перед Петербургом идею насущной необходимости аграрно-зем­ледельческой колонизации прилинейных территорий на правом бере­гу Иртыша с целью обеспечения продовольствием местных казаков и регулярные войска. Почти десятилетняя межведомственная переписка по этому вопросу завершилась в 1760 г. принятием сенатского указа «О занятии в Сибири мест Усть — Каменогорской крепости по р. Бухтарме и далее до Tелецкого озера и о заселении той страны по рекам Убе, Ульбе, Березовке, Глубокой и по прочим, впадающим в оные и Иртыш реку, русскими людьми».

По указу Сената каж­дому семейству, ссылаемому в Сибирь на поселение, отводилось 5 де­сятин земли под посев и 50 десятин под покос, а также безвозмездно выдавалось 4 пуда семенного хлеба и по 5 рублей на покупку лошади.

Кроме того для привлечения наибольшего количества желающих переселенцев освобождали на 3 года от податей. Кроме крестьян и разночинцев Тобольской провинции, на указанные места разрешалось переселяться на тех же условиях государственным крестьянам Архангельской губернии, Устюжской и Вятской провинций, находящимся в Сибири на промыслах. Предписывая всячески привлекать государственных крестьян и разночинцев на новые места, указ предупреждал сибирскую администрацию «к тому же при таких переселениях и того крайне наблюдать, дабы помещичьи крестьяне своевольно туда не переселялись, сверх того все подговоры и побеги предостерегать и буде таковые беглые являться с таковыми поступать по указам без упущения».

Помещики сразу же использовали эти законы в интересах освобождения от нерадивых либо нетрудоспособных крестьян.

Для закрепления «вдовых и холостых» мужчин на новых землях Сенат издал в 1760 г. указ о ссылке в верхнеиртышские крепости с последующей выдачей замуж молодых женщин-колодниц, пригово­ренных за различные тяжкие преступления к смертной казни. Партии таких преступниц направлялись в район верхнеиртышских крепостей в течение всех шестидесятых годов XVIII в. вплоть до 1770 г.

Однако несмотря на предпринимаемые сибирской администрацией меры, колонизация верхнего Прииртышья шла очень медленно. Для усиления границы с Китаем и разрешения продовольственной проблемы, по мнению местных властей необходимо было массовое переселение крестьян-земледельцев в этот регион. В 1765 году сибирский губернатор Д.Чичерин обращается в Правительственный Сенат с предложением о переселении на Иртышскую линию 3000 семей сибирских разночинцев, при этом он предлагал освобождать их на три года от уплаты подушных денег, что обернулось бы для казны убытком в 20 тыс. рублей. Как и следовало ожидать, предложения Чичерина не были приняты, — было указано, что земли, находящиеся в Барабинской степи и в ведомстве Усть — Каменогорской крепости, должны заселяться только высланными из России от помещиков в зачет рекрутов крестьянами [18].

Таким образом, переселяя крестьян в район верхнего Иртыша и Бухтармы, правительство с одной стороны укрепляло свои позиции в этом богатом пастбищами и плодородными землями регионе, на которые претендовал и Китай, с другой стороны, — стремилось придать народной колонизации планомерный характер, направив ее в одностороннем порядке для решения своих интересов.

В результате межевания казахских земель, имевшего целью изъятие у коренного населения лучших плодородных земель, прежде всего в пользу сибирского казачества, а также крестьян-переселенцев, увеличивалась доля пришлого населения. Известно, что межевые работы в Среднем жузе начались в 1769 году, в результате которых Государственная комиссия отвела земли сибирским линейным казакам и регулярным войскам. Комиссия отвела им 10 верст земли с внешней стороны Сибирской линии, — на левом берегу Иртыша. Здесь были организованы казачьи разъезды, которые фактически углубили владения линейных казаков от 15 до 50 верст, где они занимались хлебопашеством, сенокошением, рубили лес, ставили хутора и дачи, занимались различными промыслами. Размежевание казахской степи с сибирскими губерниями привело к обострению земельного вопроса, еще более усилило недоверие казахов к русским, лишило казахов лучших пастбищ, с чем они, очевидно, не могли и не хотели мириться.

Заселение Прииртышья во второй половине XVIII в. совершалось путем «переводов» и вольного переселения крестьян. Первые осуществлялись по царскому указу и по распоряжениям воевод. Предписав найти места, удобные для поселения, воеводы посылали служилых людей в необжитые или слабо заселенные районы. Так, в 1758 г. был послан в Тарский уезд инженер-поручик Плутов. Он должен был выбрать места для поселения крестьян, отставных солдат и казаков между Омской и Железинской крепостями. Поводы таких переселений были разные. Переселяя крестьян с «выпаханных» земель, местные власти рассчитывали освоить новые, целинные земли, создать хлебную базу на расширенной площади посевов, ликвидировать недоимки по платежу хлебного оброка, увеличить запасы казенного хлеба.

Во второй половине XVIII в. усилилась самовольная внутренняя миграция населения, вызванная поисками новых, невыпаханных земель и промысловых угодий. Самовольными переселенцами были обычно крестьяне ближних районов, которым во время пушного или рыбного промысла удавалось разведать новые места и обзавестись небольшим хозяйством на новой заимке [3].

Как отмечали многие исследователи, погоня за целиной стала распространенным явлением в хозяйственной жизни переселенцев, которые после двух-трех лет посева бросали свой земельный участок и двигались дальше в поисках новых целинных земель. Характерной особенностью земледелия у переселенцев, следовательно, развитие его вширь [21].

Но вольные переселения крестьян были ограничены: крестьяне могли переселяться только с ведома и разрешения местной администрации и с уплатой недоимок на прежнем месте. Разрешения на переселения («отпуски») выдавались по просьбам крестьян, выраженных в «мирских челобитных». Но все же, как отмечает Ядринцев «переселения до последнего времен совершают в самых разнообразных видах. В сущности, струю народного движения определить не представляется даже возможности. Кроме легальных перечислении, к которым встречается много препятствий и затруднений, народ изыскал много других способов и путей переселения» [25].

Крестьяне выражали желания переселяться и к укрепленной линии. Стимулами для таких переселений были возможности покупать промышленные товары в городах укрепленной линии и сбывать свои изделия, а также в какой-то мере пользоваться «прикрытием» крепостей в случае барымты. Поэтому просьбы крестьян о переселении к линии участились после завершения ее строительства и открытия крепостных меновых дворов. В том же 1759 г. 24 семьи (177 человек) крестьян и разночинцев Омской крепости, а также крестьян приписанных к ней деревень, добивались разрешения переселиться в район Усть – Каменогорской крепости.

Правительство требовало, чтобы сибирская администрация разрешала переселяться в район Иртышских крепостей только крестьянам сибирских уездов. Попытки самовольных переселений пересекались угрозами возврата их на прежнее местожительство, наложением штрафа и другими наказаниями. Так сибирская администрация добивалась исправной платы оброка [3].

Сокращение земельных площадей в пользовании казахских общин привело к поиску новых средств существования, наиболее прибыльным в этом явился переход некоторых казахских хозяйств к земледелию. В начале XIX века его доля с каждым годом увеличивается в хозяйстве казахов, оно было развито в Кокчетавском, Акмолинском, Кокпектинском, Аягузском и Баянаульском округах. В 1866 году в отчете военного губернатора Области сибирских киргизов говорилось, что «казахи стали заниматься хлебопашеством и преимущественно те, которые по бедности своей обречены, так сказать на оседлую жизнь и, помимо хлебопашества, не видят средств к своему существованию».

В первой половине XIX века развитие казахского земледелия идет по линии расширения посевов султанов, биев, старшин с широким использованием труда наемных работников – егинши. В источниках имеются сведения о посевах на зимовках казахской знати в первой четверти XIX века в верховьях левобережья Иртыша, на территории, в районе Бухтарминской крепости. Посевы казахской знати в Омской области возни­кали в разные годы первой четверти XIX века.

Правительство, заинтересованное в присоединении региона к России и намереваясь создать наиболее благоприятные условия для его хозяйственного освоения, поощряло переход казахов к оседлости, — так, в 1809 году командир отдельного Сибирского корпуса Г. Глазенап предписывал комендантам крепостей «склонять ко вступлению в вечное Российское подданство и, дабы они привыкли к земледелию и прочим трудам, позволить им заниматься оным …». В источниках первой четверти XIX века имеются сведения о том, что казахи «стали понимать все более и более выгоды оседлой жизни», начали заниматься хлебопашеством и сенокошением. Архивные источники свидетельствуют, что «… так называемые верноподданные киргизы постепенно водворяются оседлой жизнью между крепостями Коряковскою и Ямышевскою».

Начавшееся оседание казахов было не только результатом колониальной политики царского правительства, оно было обусловлено и развитием казахского хозяйства, подвергавшегося воздействию новых капиталистических отношений. Примерно с 40-х-50-х годов XIX века вошли в хозяйственную жизнь казахского населения Среднего жуза такие элементы рыночной экономики, как аренда, купля и продажа земли. Арендаторами зимовок в районах русского заселения, смежных с казахскими кочевьями, были русские крестьяне.

Однако царские чиновники на местах, проводя колонизаторскую политику в отношении казахов-кочевников, нередко создавали затруднения, препятствуя их стремлению поселиться в городах: «Нельзя не сожалеть и не удивляться, что вместо поощрения их к тому и придания нужных способов они встречают на местах строгое пресечение и надзор, чтобы ничего из дерева для жилищ строить не смогли».

За менее чем пятьдесят лет в казахском обществе институт собственности изменился, начиная от фактического отхода к общине зимней стоянки «кыстау», позже наблюдается прикрепление летних стоянок «джайлау», при этом расстояние между летним и зимним пастбищами резко сокращается. С момента «крестьянской колонизации» и захвата «кыстау» особую значимость приобретают сенокосы, которые, в зависимости от хозяйствующих субъектов в конкретной местности, находятся в общинном или в личном пользовании. В это время имеет аренда русскими крестьянами казахских земель.

Однако в указанный период юридически все отношения собственности, имевшие место в степных областях, носили главным образом незаконный характер, поскольку основным собственником земель казахов после принятия «Степного Положения» являлась Россия. Именно это обстоятельство вызывает наибольшие противоречия в исследованиях рубежа XIX-XX вв., поскольку одни подходили к вопросу с позицией формально-юридических критериев, а другие рассматривали способность через экономические маркеры.

Как было ранее отмечено, активное изучение института собственности в кочевом обществе особый интерес вызывает с середины XIX века. Основное внимание российской администрации направлено на изучение земельных отношений. Именно землевладение на территории Казахстана представляет интерес для России в указанный период.

Следует отметить, что в самой России XIX века исторически сложились две формы землевладения: общинное и подворное. Первое было особо развито и даже преобладало.

Исходя из этого, мы можем делать вывод, что в европейской части Российской империи частная форма собственности на землю, в полном смысле этого слова, окончательно не сложилась. Но общинная собственность на землю признается в виде сложившегося экономического института. Российское государство рассматривало общинную собственность на землю как полноценную экономическую и юридическую категорию. Однако данное признание относится к русской общине. Что же касается казахской общины, то здесь колониальная администрация этот вопрос обходит стороной. Хотя в начальный этап колонизации края, в 1822 году в «Уставе о Сибирских киргизах», в параграфах 179 и 276 колониальная метрополия оговаривает возможность закрепления земли в собственность:

«179. – Земли, отведенные для хлебопашества и заведений переходят в наследство, как недвижимая собственность, включая тех которые не лицом, но занимаемых ими местами присвоены, и на которых, как выше сказано оные недвижимые заведения составляют собственность».

«276. – Всякий киргиз может иметь недвижимую собственность».

Появление данных параграфов доказывало слабость колониальной администрации. В силу обстоятельств, российская администрация пыталась для успешной колонизации края привлечь на свою сторону инородцев. После того как процесс колонизации края стал необратим, Россия ограничивает формы землевладения, став юридическим и фактическим собственником земель казахов, превратив последних в арендаторов.

Согласно «Уставу о сибирских киргизах» все территории Северного, Центрального и Восточного Казахстана вошли в состав образованной в 1824 году Омской области (в структуре Западно-Сибирского генерал-губернаторства), а после ее ликвидации в 1854, в свою очередь, была выделена Семипалатинская область. В период 20 – 40 гг. XIX века в рамках Омской области было организовано на территории, заселенной в течение XVIII – первой четверти XIX в. русскими крестьянами и казаками, четыре внутренних округа – Омский, Петропавловский, Семипалатинский, Усть – Каменогорский, а в местах кочевания казахов Среднего жуза – 8 внешних округа. В 1824 г. были открыты в Казахской степи Кокчетавский и Каркаралинский округ; в 1831 г. – Аягузский и Акмолинский; в 1833 г. – Баян-Аульский и Уч-Булакский; в 1834 г. – Аман-Карагайский и в 1844 г. – Кокпектинский. Организацией в степи перечисленных внешних округов было положено начало основанию новых казачьих поселений непосредственно внутри ареала расселения кочевников-казахов и созданию политико-административных предпосылок для последующей крестьянской колонизации этих регионов.

10 апреля 1822 г. Сенат принял специальный указ, дозволяющий переселение земледельцев в прилинейные местности, годные для хлебопашества. Принятие этого законодательного акта в определенной степени стимулировало миграции русских крестьян из Воронежской, Пензенской, Орловской и некоторых других европейских губерний России в разные районы Северного Казахстана[12].

Так, с начала XIX века, и особенно с введением окружной системы в Области сибирских киргизов, царское правительство поощряло и официально поддерживало переселение русского населения в казахскую степь. Наряду с казачьей колонизацией практиковалось вольное крестьянское переселение, но обычно – при условии зачисления крестьян в казачье сословие. Царизм рассчитывал на то, что крестьяне будут проводить русификаторскую политику в крае и служить источником пополнения колониальных войск. Переселение всемерно поощрялось, так как считалось, что всякий новый крестьянский поселок в казахской степи имеет большое значение для закрепления власти империи, чем воинский батальон.

3.3 Стихийное переселение крестьян

Крестьянская колонизация казахской степи началась много лет до разрешения переселений. Так, в 1866 году образовались первые самовольческие крестьянские поселки в Акмолинской области [5]. Переселенцы устраивались здесь, арендуя потребное количество земли у казахов. На почве арендных соглашений совершалась первоначальная колонизация и других местностей казахской степи – в областях Тургайской и Семипалатинской.

С отменой в 1861 году крепостного права в России начинается как стихийное, самостоятельно, так и организованное переселение безземельных крестьян из южных и центральных губерний империи в Казахстан.

В 1861 году казахам было разрешено заводиться «прочною оседлостью и заниматься хлебопашеством, но при условии разъяснения им, что земли отводится не в собственность, а только во временное пользование». Это свидетельствует о том, что российская власть пыталась затормозить процесс изменения земельных отношений в Казахстане.

После окончательного захвата края, царизм объявляет территория Казахстана собственностью российской короны, а автохтонных жителей края арендаторами, определяет тем самым юридический статус местного населения. Но как уже было замечено, юридическое оформление собственника не решила всех проблем, поскольку в степи сложились иные отношения собственности. Это обстоятельство заставило начать активное изучение производственных отношений и производительных сил в крае. При наделении землей крестьян – переселенцев, колониальная администрация не учитывала интересы местного населения.

Данная политика принесла много вреда не только казахам, но и самим крестьянам, по той причине, что переселение первоначально производилось без должного научного анализа, приводившего зачастую к игнорированию экологических условий. Не учет природно-климатических особенностей, в свою очередь, поставила хозяйство переселенцев на грань разорения, что заставило власти империи заняться изучением экологических особенностей Казахстана.

С введением в 1867 – 1868 годах «Временного положения», которое не учитывало при административно-территориальном делении принципы генеалогии родства, традиционная система землепользования была окончательно надломлена. Реформами 1867 – 1868 г. были уничтожены остатки самостоятельности казахского народа. Это ярко характеризуют слова П.П. Румянцева: «…далее нет уже истории киргизского (казахского) народа, а есть история сельских обывателей – инородцев степных областей». Одной из инородческих окраин России была и территория Павлодарского уезда.

В XIX веке царским правительством под предлогом просвещения «отсталого» казахского народа и приобщении его к более высокой земледельческой культуре проводилось планомерная политика, направленная на уничтожение национального самосознания и государственности. О том, что реформы XIX века не были направлены на благо казахского народа, говорит статья неизвестного автора «О древних киргиз – кайсаков». По мнению автора, с несообразности законодательных положении царизма привела к общему упадку нравственности, разорению и обеднению казахов. Такого же мнения придерживался В.В. Радлов, который писал: «Порядок, навязанный извне и основанный на пустом теоретизировании, может лишь помешать истинному прогрессу. Большая часть степей по своей природным условиям пригодна только для кочевой жизни, и если вынудить кочевников перейти к оседлости, это, безусловно, явится причиной регресса и приведет к обезлюдению степей» [4].

Вопрос о вселении в Казахский край русских крестьян впервые был возбужден генерал-губернатором Западной Сибири Казнаковым. «Положение степных областей – заявил он в отчете за 1875 г. – требует особенного внимания. Со времени принятия киргизами (т.е казахами) русского подданства успехи, сделанные ими в гражданственности, ничтожны…Между тем, доколе киргизы будут одиноко совершать в пустынных пространствах степей огромные орбиты своих кочевок, вдали от русского населения, они останутся верноподданными лишь по названию и будут числиться только русскими по переписям…» [17].

В 70-е годы XIX века царское правительство берет курс на усиленную крестьянскую колонизацию Семипалатинской области. Официальную точку зрения на этот вопрос выразил в своем отчете делопроизводитель Земского отдела Сувчинский: «Существовавшие в прежние время казачьи пикеты, способствовавшие умиротворению этой страны, выполнили уже свою историческую задачу. Потребности нового времени поставили на очередь вопрос об экономическом развитии степи и ее культурном объединении с остальною Россией, и ныне переселенческие поселки настолько же необходимы в крае, насколько прежде были важны вышеуказанные пикеты» [6].

Решено было организовать на киргизских землях русское поселение, которое предполагалось размещать главным образом при почтовых и коммерческих трактах, так как это дает большее удобство для передвижения транспорта, а развитие хлебопашества на пунктах новых поселений должно было удешевить хлеб, обеспечить существование кочевников. Для проведения всех этих предначертаний было образовано при Главном Управлении Западной Сибири особая комиссия, которая должна выработать положение о порядке колонизации степи. Вслед затем была начата работа по образованию переселенческих участков.

Засельщикам участка при поселении представлялись всевозможные льготы: 1)право выбора участка; 2) льгота от платежа податей и от натуральных повинностей, кроме воинской, на десять лет, если переселенцы в течении двух лет обзаведутся постройками и приступят к распашке надела; 3) на первоначальное обзаведение: а) бесплатно 100 корней и по 20 рублей безвозвратно на каждый двор и б) на земледельческие орудия и на приобретение скота и по 20 рублей – также безвозвратно [5].

В 70-х годах по инициативе генерал-губернатора Западной Сибири Генерал-адъютанта Казнакова уже официально образовываются первые русские поселения на казахских землях. За период с 1879 г по 1884 г в Акмолинской области было образовано 18 переселенческих участков, на которых водворено 809 ревизских душ.

В отчете генерал-губернатор Западной Сибири Казнакова отмечалось, что «осторожное, без стеснения кочевников, водворение внутри киргизских степей русского населения представляется единственным средством, могущим смягчить нравы и поднять уровень благосостояния полудикого народа».

В 1881 году царским правительством были приняты Временные правила о переселении крестьян, а в 1889 г. – Закон о добровольном переселении сельских обывателей на казенные земли. Эти законодательные акты значительно стимулировали миграционные настроения у российских крестьян. С конца 80-х годов основываются переселенческие поселки в Семипалатинской области частью при содействии администрации и, главным образом, самовольно [12].

Убедившись в высоких качествах своих участков, новоселы начали вызывать к себе земляков или принимать случайных переселенцев и постепенно расширяли свое землепользование. С увеличением русского населения, в отношениях между хозяевами казахами и арендаторами – переселенцами возникали недоразумения, кончавшиеся вмешательством администрации. По словам Ядринцева: «Кроме того, поселение в кочевых инородческих районах русских переселенцев ведет к столкновениям, к захвату инородческих пастбищ, водопоев, зимовок и т. п.». При этом крестьяне обычно просили администрацию о земельном устройстве их на занятых ими землях [25].

В 1880 году доверенный от 22 семей крестьян Никита Баранников получил от Павлодарского уездного управления (за № 9033) в том, что означенному Баранникову и его доверителям с разрешения господина военного губернатора Семипалатинской области, одобренного генерал-губернатором Западной Сибири, перечислиться на положение крестьян в Семипалатинскую область и образовать в районе Маралдинской волости Павлодарского уезда, на особо проектированном к отводу участка новое крестьянское поселение. Несмотря на донесение уездного начальства, что участок этот необходим для кочующих киргизов, которые даже для себя будто бы вынуждены были арендовать земли у горного ведомства губернатор принял главное живое участие в устройстве нового поселка.

Спустя какой – нибудь месяц после официального переселения крестьян на отведенный им участок земли, Павлодарский уездный начальник получил от губернатора предписание командировать чиновника уездного правления и депутата от киргизов, живущих на озере Джалгыз – Коль, чтобы присутствовать при измерении проектированного участка чиновника съемного отделения. Который должен был также составить хозяйственное описание местности.

Года через два это урочище оказалось снова заселенным, отчасти новыми переселенцами. И, наверное, еще очень долго, вернувшиеся крестьяне могли бы жить тут совершенно незамеченные администрацией. Но у них начались несогласия с киргизами из-за сенокосных угодий, которые и заставили обратить на них внимание. К этому времени подоспел циркуляр генерал-губернатора (от 17 мая 1888 г.) которым строжайше воспрещались крестьянские поселения в пределах Семипалатинской области. Семипалатинский губернатор разъяснил крестьянам, что только по соглашению с киргизами, собственниками земли, они могут на условиях арендной платы распахивать земли. В противном же случает они будут подлежать выдворению. Согласия киргизов на выдачу своей земли в аренду не последовало, а крестьяне добровольно выселятся не пожелали. Для этого администрации снова потребовалось принять решительные меры, после которых урочище Джалгыз – Коль окончательно было оставлено переселенцами и вместе с этим закончился первый период переселенческого дела в Степном крае [5].

Заселению Семипалатинского края крестьянами препятствовала отдаленность его от Европейской России, полунезависимое до 1868 г. состояние казахских волостей и отрицательное отношение к такому заселению со стороны местной администрации. Такое отношение ее находилось тогда в полной гармонии со взглядом правительства на переселение крестьян в Сибирь. Политика правительства, начиная со времени освобождения крестьян до конца 80-х годов, не поощряла движение крестьян за Урал, а, наоборот, ставила ему преграды. Освобожденные от власти помещиков, они были необходимы для них, как дешевые работники, почему правительство в 1866 г. совершенно закрыло переселение. Относительное малоземелье, неурожаи, отсутствие заработков — все это побуждало крестьян искать из своего тяжелого положения какой-нибудь выход, и по исконной русской привычке он был найден в стремлении к переселению «на новые земли». Лишь в 1881 г. правительство решилось несколько ослабить крестьянские путы: были изданы временные правила о переселении, но ввести их в жизнь было решено «без особой огласки», без их обнародования.

Неудачи, которые потерпело царское правительство в начальный период переселенческого движения, привели к тщательному его переосмыслению. Осторожное отношение правительства к переселенческому вопросу сказались при разработке переселенческого закона 1889 года подготовительных работ. В течении 5 лет вопрос о разработке общего закона переселения обсуждался на различных комиссиях. Разработка этого закона сначала была поручена особой комиссии, образованной из чиновников разных министерств под представительством сенатора Семенова. Комиссия высказалась за то, чтобы переселения не носили самовольный характер, а были подчинены местной администрации, начиная с выбора лиц, могущих переселятся и кончая водворением переселенцев на новые места.

Для дальнейшей разработки переселенческого закона с учетом мнения императора Александра III была образована новая комиссия под председательством Плеве. В эту комиссию вошли чиновники разных министерств. Проект закона был обсужден объединенными департаментами закона и государственной экономики, которые сочли его достаточно востребованным.

После рассмотрения проекта о переселении объединенными департаментами эти правила подверглись еще некоторым изменениям, главным образом в той части, которая касалась отвода переселенцами участков и оказания им пособия на местах нового водворения. В 1889г. Правила сделались законом «Правил о переселении сельских обывателей на казенные земли».

Основные положения этого закона сводились к следующему: во – первых, переселенческое дело оставалось в руках правительственных органов; во – вторых, необходимым условием для переселения отдельных лиц являлись разрешение, выдаваемое министром государственных имуществ; в – третьих, всякий, не получивший такого разрешения, считался самовольным переселенцем и подлежал обратному возвращению на место приписки в административном порядке.

Разрешение предписывалось давать лишь «надежным» хозяевам, «заслуживающим уважения», направляя их на земли, предназначенные для заселения. В Степном крае это были Акмолинская, Семипалатинская и Семиреченская области. Так же Положение включало в себя правила об образовании земельных участков, о порядке причисления вновь прибывших, систему пособий и льгот переселенцам. Земельные нормы в степных областях конкретно не определялись, а устанавливались «в размере, определяемом…условиями земледелия и производительностью почвы».

Целью закона было стремление содержать развивающееся переселенческое движение и заключить его в рамки бюрократического делопроизводства [5].

Положение 1889 г. фактически открыло Казахстан для переселенцев из России, но оно, как и все последующие законодательные акты, не смогло упорядочить переселенческое движение. Бюрократические проволочки затягивали выдачу разрешений примерно на год и около половины крестьян-переселенцев по прежнему пускались в дорогу нелегально, хотя положение 1889 г. предписывало возвращение каждого самовольца на место приписки в административном порядке [11].

Но приостановить громадную волну переселенческого движения народной массы царскому правительству не удалось. C 1888 года в Павлодарском и других уездах и областях почти прекратились всякие отношения между администрацией и переселенцами. Администрация учреждала одну за другой комиссии, всесторонне рассматривающие почвенные и климатические условия и изыскивающие пути для наилучшей постановки переселенческого дела, а переселенцы продолжали селиться и уходить дальше, не справляясь никогда со сведениями, которые, которые добывались различными комиссиями, и часто оставались совершенно неизвестными администрации [5].

Впоследствии этот закон дополнялся различными указами и циркулярами правительства, направленными то на некоторое расширение переселения, то на запрещение или приостановление его [11].

Стремясь принять против самовольного переселения какие-либо предупредительные меры правительство на первых порах решило приостановить переселение крестьян. С этой целью в марте 1892 года начальникам губернии было приказано прекратить выдачу разрешения на переселение под предлогом отсутствия подготовительных участков для поселения. Но эта мера не дала желаемых результатов. В 1891 – 1892 годах Россию постигли неурожай и голод, которые вытолкнули в Казахстан новую, огромную, переселенческую волну, смывшую таким образом, запретительную бумагу [5].

Начавшаяся отрезка участков под переселенческие участки породила в степи разные слухи вплоть до известий о предстоящем, будто бы, отобрании казахских земель и т.п. Боясь каких либо недоразумений, областная администрация предписала уездным начальникам убеждать казахов не верить таким басням, но кочевники, как бы предвидя будущее, относились к таким разуверениям скептически. Казахи реагировали на вселение крестьян подачей множества прошений об образовании из них оседлых селений, но, несомненно, под этим предлогом перехода к оседлости скрывалось лишь желание сохранить за собою свои земли [17].

Были установлены льготы для поселенцев на новых местах, им давался бесплатный надел земли. Новопоселившиеся крестьяне получали на первые три года полное освобождение от государственных повинностей, им для устройства хозяйства выдавалась ссуда на определенный срок деньгами, семенами, инвентарем и сверх того, безвозмездная материальная помощь, лес для застройки. Такие же льготы предоставлялись казахам, принявшим христианство. Эта покровительственная политика в сочетании с перспективой получать плодородные земли в Казахстане вызвала сначала слабый, но постепенно усиливающийся поток переселенцев из центральных районов России, гонимые нуждой и голодом.

Под поселки для вселяемых крестьян выделились из казахского пользования не свободные от кочевий земли (таких собственно не было), а наиболее пригодные для крестьянского оседлого хозяйства, при чем не обращалось внимания на то, какой род угодий (кстау, куздеу или джайлау) составляют выделяемые земли. Мест, пригодных для земледельческой культуры, в казахских степях, благодаря их природе, сравнительно немного, и поэтому значительное выделение их под поселки не могло не повлиять на отмеченную выше тенденцию казахского хозяйства к переходу от экстенсивного скотоводческого хозяйства к смешанному использованию земли путем земледелия и скотоводства, с интенсификацией последнего [17].

Тяжелое положение местных номадов, вызванное варварским изъятием земель для переселенцев, ставило порой в затруднительное положение областное начальство: «… киргизы кочующие на правой стороне р. Иртыша в округах Семипалатинском и Павлодарском крайне стеснены, не говоря о зимних и летних кочевках, что побудило и побуждает их к постоянному выселению, через что областное начальство в крайнем затруднением…» [19].

В практике переселенческого дела встречались случаи образования переселенческих участков «смежно с зимовками и даже иногда зимние стойбища оказываются с трех сторон окруженными кресть­янскими поселками: в результате киргизы, привык­шие к простору, крайне стеснены, а крестьянам приходиться делать объезды, чтобы, минуя зимовки, проезжать из одного конца участка в другой.

Колонизаторская политика, отнимая все лучшие земли и оставляя казахам худшие, не могла, тем самым, не ставить преграды ко всякому развитию казахского хозяйства. Аулам, которые лишались своих угодий, должна была отвести их та волость, в состав которой они входили. Но в каждой волости, кроме джайлау, все лучшие земли были распределены между другими аулами, поэтому приходилось или насильственно вселять их на чужих угодьях или отводить им зимовки на джайлау. При массовом отводе переселенческих участков (например, в Павлодарском и Устькаменогорском уездах) все это, помимо сокращения казахского землепользования, не могло не внести громадного расстройства в установившиеся в степи земельные отношения. Увеличились всякого рода земельные споры, стало еще более усиливаться стремление к закреплению угодий, хотя бы путем фиктивного образования оседлых селений. Наконец, описанные способы вселения крестьян повели еще к усилению антагонизма между баями и беднотой, потому что при устройстве на новых, часто незначительных по размеру местах каждому приходилось заботиться прежде всего о своих личных интересах [17].

Вот такого рода самовольные переселенцы хлынули в начале 90-х годов в Семипалатинскую область, где г. Устькаменогорск обратился в своего рода переселенческую станцию. Отсюда они расходились по уезду, а часть их отправлялась дальше – в Семиречье, Туркестан, в Китай, в «Широкую щель», на «Крант-реку» и др. таинственные места, «где текут молочные реки в кисельных берегах». У переселенцев были свои вожаки, которые и хлопотали от их имени об образовании поселков на том или ином самовольно захваченном урочище. Тут они строили балаганы, делали шалаши из прутьев, землянки и так жили, иногда в страшной нищете, ожидая ответа на свои прошения.

Исследователь переселенческого движения А. Глебов писал по этому поводу: «Переселение – это поистине какая-то огромная людская река, устремляющаяся по коренной России и Зауральский горный хребет. Как птицы перелетные, которые с наступлением холодов без удержки тянуться огромными стаями в теплые заморские края, так точно крестьянство, наголодавшееся и обнищавшее на родине, ищет себе простора и достатка в неведомом крае» [4].

Семипалатинская администрация была захвачена врасплох этим чисто стихийным крестьянским движением и волей-неволей, вынуждена была отводить переселенцам участки. Так возникли поселки в Семипалатинском и Усть — Каменогорском уездах [17].

В 1885 г. царским правительством был образован «Западно-Сибирский переселенческий отряд», который в 1893 году заготовил под переселенческие участки в Семипалатинской области 33 тыс. десятин земли, а в Акмолинской области до 280 тыс. десятин земли, куда к тому времени переселилось уже 12400 крестьян.

В обсуждении проекта «Степного положения» 1891 г. ставился вопрос о праве казахов на землепользование. В одной из статей в частности говорилось: «Земли, занимаемые кочевьями, и все принадлежности сих земель, в том числе леса, признаются государственной собственностью» [4].

Усиленное движение крестьян в Сибирь после голодного 1891 года заставило правительство принять меры к его упорядочению. Учрежденному в 1892 г Комитету по постройке Сибирской железной дороги было, между прочим, поручено содействовать заселению прилегающих к дороге местностей, в число которых была включена и Семипалатинская область. На первый план Комитет поставил землеотводные работы, так как годных переселенческих участков не было [17].

Проведение Транссибирской железной дороги (1891-1905) создало необходимую материальную инфраструктуру для переброски крестьян – переселенцев. По данным Н.Е. Бекмахановой, уже в 1890 г. в Казахстан направились два крупных потока переселенцев – один из Полтавской губернии (более 21 тыс. человек), а другой из Самарской (свыше 19 тыс. человек); средние из Самарской, Астраханской, Воронежской и Черниговской (от 10 до 13 тыс. человек) и небольшие из разных центральных губернии [12].

«Положение об управлении Акмолинской, Семипалатинской, Семире­ченской, Уральской и Тургайской областями» 25 марта 1891 г. унифициро­вало и свело воедино все законы о землепользовании и землевладении на территории современного Казахстана. Собственно, в нем в основном по­вторялись и закреплялись каноны «Временного положения» 1868 г. Земли, в том числе и леса, признавались государственной собственностью (ст. 119), а земли, занимаемые кочевьями, предоставлялись в бессрочное обществен­ное пользование (ст. 120). Однако «Примечание 1» к ст. 120 было совершен­но новым по содержанию и гласило, что «земли, могущие оказаться излиш­ними для кочевников, поступают в ведение Министерства государственных имуществ». «Этим путем, — говорилось в комментарии к «Примеча­нию 1», — ограждаются в будущем права государства на всю обширную тер­риторию степных областей, без стеснения в то же время кочующих инород­цев». Таким путем правительственные органы закрепили юридически свои уже фактически существующие права распоряжаться землями, принадле­жавшими казахам.

Но вскоре стало очевидно, что даже это эфемерное «Примечание» госу­дарство соблюдать не собиралось, ибо оно уже с 1893 г. приступило к раз­межеванию участков для переселенцев. Один из чинов переселенческих партий, землемер и статистик Т.И.Седельников писал позже, что в 1904 г. при некоторых пертурбациях высшие чины землеустроительных комиссий Степного края опасались, как бы не возник вопрос о законности изъятия земель у казахов, т.к. не были выполнены предварительные условия: раз­межевание земель и поземельное устройство коренного населения. Он под­черкивал, что «одна постановка такого вопроса приводила… столпов коло­низации степи в ужас, так как к тому времени они сами уже сознавали, что юридического основания у этой колонизации не было и нет». Очевидно, что волна крестьянских переселений, вновь поднявшаяся в начале 90-х гг. XIX вынудила правительство пойти на явное беззаконие.

Новый миграционный поток поставил правительство перед необходимостью упорядочить землепользование казахского населения и самовольно вторгшихся крестьян. К этому вынуждало множество конфликтов переселенцев как с местным населением, так и с крестьянами – старожилами. С 1893 г. начала работать 1-я межевая партия в Акмолинской области, позже были образованы и другие партии. Работа их была малоудовлетворительной. В 1894 г. Николай II отметил в отчете степного генерал-губернатора «необходимость скорейшего обследования качества и определения количества свободных земель, находящихся в использовании кочевого населения Акмолинской и Семипалатинской областей». Организация такого обследования была вменена в обязанность Комитета сибирской железной дороги. Комитет отметил «замеченное в последние годы особое стремление выходцев из европейской России к поселению в пределах Степного края, ввиду чего следовало позаботиться постановкой колонизации его на прочные основания» [11].

С этой целью в 1895 г. была образована особая экспедиция, под руководством известного русского статистика Щербины. Экспедиция произвела тщательное исследование 12 уездов степных областей. В течении шести лет экспедиция тщательно обследовала все уезды Акмолинской и Семипалатинской областей, при чем работа ее выразилась: а) в производстве сплошной хозяйственной переписи всего казахского населения, давшей возможность произвести массовый учет хозяйств, населения и скота и выяснить, какими площадями пастбищ и в течение какого срока пользуются отдельные казахские группы; б) в бюджетных обследованиях, на основании которых можно было определить продовольственные и другие потребности средней казахской семьи и способы их удовлетворения и в) в исследовании естественноисторических условий: рельефа местности, почвенных особенностей, лесной и травяной растительности и водных источников. На основе собранных экспедицией в течении шести лет материалов половина всей земли, в основном самой плодородной, у казахского населения изымалась, а кочевники сгонялись в безводные, малопригодные для жизни земли. Для Павлодарского уезда экспедиция установила норму земли на хозяйство казахов в пределах 30 -360 десятин. Даже эти мизерные цифры не удовлетворяли царское правительство, переселенческое управление считало, что нормы землепользования казахов, установленные Щербины, не соответствуют интересам переселенческого фонда.

Земельные нормы для казахов, определенные экспедицией были повышены Министерством Земледелия и государственных имуществ на 25 % и, кроме того, постановлено было из всего количества излишков употребить на нужды переселения только 2/3. Кроме того, сама экспедиция высказала категорическое мнение, что, прежде чем использовать земельные излишки для государственных надобностей, в том числе и под переселение, необходимо устроить казахов, чтобы при отчуждении земель не пострадали их законные интересы [17].

Надо отметить, что целесообразность внедрения крестьянина в степь подчас вызывала сомнения, а порой и бурный протест. Дискуссия между сторонникам колонизации и ее противниками нашла отражение на страницах местной и центральной печати. Так, Г. Валихан, протестуя против изъятия зимовок под нужды переселения, писал, что «отобрание у киргиз таких мест сделает положение их в крае невозможным». С другой сторо­ны, «Киргизская степная газета» неоднократно поддерживала переселен­ческую политику правительства и в 1894 г. в одной из статей заключала: «Нельзя же не только в интересах общего благосостояния, но и во имя про­стой справедливости допустить, чтобы в одном месте государства сельские обыватели имели ничтожные клочки земли, совершенно не обеспечивающие их семьи, а в другом — на каждую семью приходилось сотни десятин». Много противников колонизации степи было среди работников местной администрации, представители которой весьма прагматично смотрели на процесс переселения и на практике имели дело с примерами реальных ос­ложнений в хозяйстве казахов и прочих последствий этого явления. Степ­ной генерал-губернатор в отчете за 1901-1902 гг. обращал внимание выше­стоящих органов, что «водворение переселенцев ограничило кочевнику про­стор не только в смысле количества, уменьшением площади кочевья, но и в отношении использования этого простора, сузив кочевые пути и отрезав от воды. Наносимый удар экономическому положению кочевника продолжа­ет развиваться… Таково не столь культурное, а пока скорее отрицательное для массы киргизского населения значение фактора водворения переселенца в степи… ».

Неудивительно, что мнение о необходимости сохранения кочевого хозяйства в Казахстане высказывалось и в самых высоких кругах. Так, сове­щание по вопросу об исследовании степных областей, проходившее в Петербурге 18 марта 1895 г., пришло к выводу, что «… кочевое хозяйство явля­ется в значительной мере результатом не культурной отсталости кочевни­ков, а естественно-исторических условий, делающих земледельческую эк­сплуатацию тех или иных пространств невозможною» и что «кочевники дол­жны быть сохранены как элемент полезный государству, позволяющий пос­леднему пользу из таких площадей, которые иначе были бы мертвыми пус­тынями… ». Однако, как известно, победила иная точка зрения и Казах­стан на многие годы стал объектом земледельческой колонизации кресть­ян-переселенцев из европейской части Российской империи.

Таким образом, переселенческая политика царизма в Казахстане до 90-х гг. XIX в была определена лишь стратегически, в виде основной линии — заселить окраины «крепким элементом» из крестьянской среды. Наряду с этим шел процесс выработки фактических и юридических прав правительства распоряжаться землями местного населения. Затем, в сере­дине 90-х гг. был взят курс на массовую колонизацию казахских степей [11].

Крестьянские волнения в Европейской России, принявшие очень крупные размеры после японской войны, побудили правительство резко изменить свое отношение к переселению крестьян в Сибирь. Раньше оно сдерживало такое переселение, теперь же стало видеть в нем одно из главных средств к «умиротворению» русских крестьян, стремившихся во многих местностях к захвату помещичьих земель [17].

Переселенческая волна хлынула на казахские земли. К 1896 году в восьми уездах Акмолинской и Семипалатинской областей (Акмолинском, Петропавловском, Кокчетавском, Атбасарском, Омском, Павлодарском, Каркаралинском и Усть-Каменогорском) было образовано 43 волости переселенческого крестьянства с населением около 150 тыс. человек. В их пользование было передано почти 1,4 млн. десятин земли, кроме того, крестьяне – переселенцы арендовали у казахов-кочевников более 888 тыс. десятин земли.

Лишь с 1896 г. переселенческое управление начало издавать статистические сведения о размерах переселенческого движения за Урал. В материалах переписи 1897 г. имеются сведения о распределении населения губерний и областей по месту рождения.

Таблица 10 — Размещение переселенцев в областях Казахстана (1870-1896 гг.)

Место размещения

Место выхода переселенцев

Европейская Россия

Приви-слинские губ., Кавказ, Финляндия

Сибирь, области Степного и Туркестан. Ген-губернаторства

Иностранные государства

Итого

Численность

Чел.

%

Чел.

%

Чел.

%

Чел.

%

Чел.

%

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

Акмолинская

Семипалатин-ская

Семиреченская

Сырдарьинская

Тургайская

Уральская

116594

16126

26746

30001

30194

57687

80,8

52,4

28,8

63,6

96,0

94,7

1684

270

441

3639

150

390

1,3

0,9

0,6

7,8

0,5

0,7

25759

14123

22230

9904

834

2705

17,8

45,9

23,9

21

2,6

4,5

143

244

43424

3611

281

85

0,1

0,8

46,7

7,6

0,9

0,1

14418

39763

92846

47155

31459

60867

100

100

100

100

100

100

Итого

277348

68,1

6574

1,7

75555

18,5

47788

11,7

407265

100

Какова достоверность данных о «несметных» уроженцах? Б.В. Тихонов считает, что для 70-80-х гг. XIX в. «сведения переписи 1897 г. о размерах основных направлений миграции жителей России можно считать достоверными, в большинстве случаев они весьма близки к данным, полученным иным путем». «В литературе, — отмечает Б.В. Тихонов далее, — данные о неместных уроженцах редко подвергаются критике и тем самым признаются достоверными» [2].

С середины 90-х годов 19 века начался процесс интенсивного крестьянского переселения в Сибирь и Казахстан. За двадцатилетие, начиная с 1885-1904 гг., в Азиатскую Россию переселилось 1520750 душ обоего пола.

В конце XIX — начале XX вв. на территории Казахстана были организованы 5 переселенческих районов со своими переселенческими партиями: для северных уездов Акмолинской области в 1863 г., для южных – в 1896 г., для Тургайской – 1896 г.; для Семипалатинской – в 1900 г.; для Уральской – в 1904. и для Семиреченской – в 1905 г. «Каждая партия организовывалась второпях, на ходу, из разнородных и часто совершенно не пригодных к делу элементов. На ходу же вырабатывались всякие «инструкции», так как, кроме оклада содержания, никто из состава партии на первых порах не знал ничего определенного относительной своей предстоящей деятельности. Рассчитывать на более или менее ясные и определенные указания из Петербурга, от центральных учреждений, также не приходилось: центральные учреждения сами имели весьма туманное и нередко наивное представление о характере, условиях и задачах работ киргизской степи. Но для всех был ясен и обязателен основной девиз: подешевле, поскорее, и побольше участков».

3.4 Переселение крестьян во времена Столыпинской реформы

На рубеже XIX-XX вв. земельные отношения в европейской части России значительно обострились, и там разразился крупномасштабный аграрный кризис. Царское самодержавие, стремясь сохранить в центре помещичье землевладение, попыталось разрешить аграрные противоречия экстенсивным путем за счет активного государственного стимулирования переселений крестьян из плотно населенных юго-западных и центральных губерний на юго-восточные окраины империи. В отличие от предшествующего этапа переселенческой политики, когда государственная власть стимулировала посредством различных поощрительных мер преимущественно миграции более или менее материально обеспеченных семей, способных самостоятельно обустроить на новых местах свое земледельческое хозяйство, с начала XX в. право на переселение получили все желающие независимо от имущественного положения [12].

До конца XIX в. Степной Казахстан и Туркестанский край были официально закрыты для переселения. Оно шло самовольным путем, а желающие мигрировать в какие-либо административные области региона должны были предварительно получить на то специальное разрешение местной администрации.

Новый курс получил публично-правовое оформление в законах «О добровольном переселении сельских обывателей и мещан на казенные зем­ли» от 12 марта 1903 г., 6 июня 1904 г., 3 ноября 1905 г. и 10 марта 1906 г. Они расширяли право переселения, освобождали потенциальных миг­рантов от круговой поруки, уменьшили, а затем и полностью отменили выкупные платежи, гарантировали определенные социально-экономи­ческие льготы и материальные пособия для переселенцев.

Разрешая переселение всем желающем, закон 6 июня 1904 г предоставил разные льготы, тем крестьянам, которые переселились «в местности, заселение которых называется видами правительства», или выходили из обществ, «добровольное выселение из которых признается вследствие особо неблагоприятных хозяйственных условий желательным» для правительства. Все в тех же целях расширить переселение Переселенческим управлением издавались в десятках тысяч разные справочные книги о Сибирских губерниях и областях, плакаты и т.п. Панацею от всех зол видели в переселении и представители правых партий: Казахский край изображался ими и в печати и в Государственной Думе, как область, куда можно вселить многие миллионы безземельных крестьян и разрешить таким способом аграрный вопрос в Европейской России, не прибегая к отчуждению помещичьих земель. Однако основная волна переселенцев хлынула на казахские земли в годы русской революции 1905-1907 гг.

Одной из основных задач первой русской революции было разрешение аграрного вопроса в стране. После поражения революции царизм стремился разрешить этот вопрос путем реформ, т.е. сохраняя власть и землю в руках помещиков, устранить причины кризиса в аграрных отношениях. Волнения подтолкнуло правительство Николая II к кардиналь­ному пересмотру своей прежней аграрной политики и принятию ре­шения о разрушении крестьянской общины [19].

На фоне сложных поземельных Отношений в Казахстане развернулось проведение столыпинской аграрной реформы, целью которой было усиле­ние переселенческого движения.

П. А. Столыпин, председатель Совета министров и министр внутренних дел в 1906-1911 гг., выработал принципы модернизации страны первым условием которой было сделать крестьянина собственником земли. Суть аграрной политики П. А. Столыпина выражена в трех законодательных ак­тах. Это Указ для рассмотрения Сенатом «О дополнении некоторых поста­новлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользованию) от 9 ноября 1906 г., который был дополнен и перера­ботан во II Государственной Думе в закон «Об изменении и дополнении некоторых постановлений о крестьянском землевладении» от 14 июня 1910 г. 29 мая 1911 г. был принят закон «О землеустройстве». Проведение мероприятий по аграрной реформе началось с 1906 г. после принятия Указа Сенатом. С 1 января 1907 г. отменялись выкупные платежи за надельные земли, которые крестьяне должны были платить при выходе из общины. Этим было снято главнейшее ограничение для свободного выезда крестьян с мест прежних поселений. Указ декларировал «право свободного выхода из общины, с укреплением в собственность отдельных домохозяев, перехо­дящих к личному владению, участков из мирского надела». Кроме того, в законе 1910 г. в пункте 42 специально оговаривалось, что переселившиеся на земли азиатской России через два года со дня их окончательного при­числения к новому поселению утрачивают право претендовать на общин­ную землю в местах выхода. Таким образом столыпинская аграрная ре­форма освободила крестьян-общинников и дала им свободу миграции: пре­доставила право личного землепользования, ограничила возможность об­ратного возвращения переселенцев на родину в случае неудачи на новом месте. Одним из последствий реформы стала массовая миграция крестьян­ства на окраины, в частности, в Казахстан.

По Указу от 10 марта 1906 года право переселения было предоставлено всем желающим без всяких ограничений. Правительство ассигновало немалые средства на расходы по устройству переселенцев на новые места [1].

На основании новых аграрных законов правительство П.А. Столыпина разработало «Правила о переселении на казенные земли». Со­гласно принятым нормативно-правовым актам, крестьяне и мещане­-земледельцы имели право выйти из общины, продать свои наделы и переселиться или послать ходоков в «Азиатскую Россию для искания, осмотра и зачисления свободных казенных земель под переселение».

Государственная политика активного поощрения миграций мало­имущих крестьян на юго-восточные окраины империи включала в себя комплекс административных мероприятий по проведению землеотводных работ на местах в целях предоставления переселенцам необходимых пахотных угодий в постоянное бессрочное пользование для ведения стационарного земледельческого хозяйства. Первоначально переселенцы­-крестьяне получали сразу после своего водворения на новых землях по 30 десятин земли на каждого члена семьи, с 1882 г. — по 15 десятин и с начала XX в. – по 10 десятин земли. Казаки сначала имели по 25 десятин земли на душу населения, а в начале XX в., — по 20 десятин.

Многолетняя практика наделения переселенцев земельными участ­ками реально осуществлялась в Казахстане и Средней Азии в форме ад­министративного отчуждения наиболее плодородных угодий у местного кочевого населения. Юридической основой этой аграрной политики являлось право государственной собственности на всю территорию регио­на, которое со временем приобрело характер широкомасштабной экспро­приации земли у казахов для размещения переселенческого крестьянства, казачества и других мигрантов.

Столыпину необходимы были данные об «излишках» земель в Казахстане. С целью выявления, свободных «земель» проводилось обследование казахского хозяйства. Преследуя колонизаторские цели, подхлестываемые царским правительством и наплывом переселенцев, статисты и землеустроители, не обращая внимания на нужды казахского хозяйства, не вникая в особенности, отбирали у коренного населения лучшие земли. Массовое переселение крестьян из центральных губерний России на территорию Казахстана привело к тому, что огромные плодородные участки были переданы на пользование крестьянам, а казахи вытеснены на пустынные и полупустынные регионы Центрального и Южного Казахстан. Некоторая часть населения, оставив этническую родину, вынуждена была откочевать в пределы соседних стран.

В 1904-1911 гг. статистическая экспедиция, руководимая П.Хворостинским, В. Кузнецовым и А. Переплетчиковым, провела статистическое обследование Акмолинской, Семипалатинской и Торгайской областей. Материалы в 13-ти томах опубликованы в 1909-1913 гг.

Приведем несколько выдержек из секретного отчета в Петербург Степного генерал-губернатора Шмидта за время с 15 июня 1906 г. по 28 мая 1908 г.: «Предпринятая мною поездка по Акмолинской и Семипалатинской областям привела к убеждению в значительном имущественном расстройстве всего местного населения и крайне неудовлетворительной постановке его административного управления. Естественные богатства Степного края являют разительную противоположность бедности его обитателей. Прекрасные хлебородные поля и жалкое хозяйство земледельца, роскошные пастбища и убогий скот киргиза-кочевника, неисчислимые богатства, сокрытые в недрах земли, и весьма слабое развитие фабричной и горной промышленности…».

Далее Шмидт переходит к характеристике казахского землепользования: «Возобновившееся после войны с новой силой переселенческое движение, влекущее за собой все большее и большее земельное стеснение киргизов, вносит расстройство в их хозяйство, т.к. киргизы лишаются лучших земель, водных источников и лесов и нередко вынуждены покидать жилища и мечети. Такое положение вызывает серьезное опасение за их ближайшее будущее, порождает неприязнь к русским и даже нередко доводит до враждебных столкновений с крестьянами, которые стремятся занять господствующее положение с целью эксплуатировать киргизов» [19].

Под влиянием неудовлетворенной земельной нужды и отмеченной правительственной агитации движение переселенцев в Степные области, а в том числе и в Семипалатинскую, приняло с 1906 года небывалые раньше размеры. Участки отводились наспех, часто безводные и с плохой землей, причем при отчуждении земель у казахов весьма мало стеснялись. Им представляло жаловаться в Областное правление, но разумеется у последнего не было никакой охоты поступать в пререкания с всесильным переселенческим ведомством. Не только было оставлено, как не отвечающее требованиям времени, положение экспедиции Щербины о необходимости предварительного, до всякого переселения, устройства казахов, но даже выработанные экспедицией нормы их землепользования были признаны слишком высокими, и Переселенческое управление предприняло в 1907 г повторное обследование края. Экспедиция Щербины при установлении норм имело в виду лишь скотоводство, вторая же экспедиция приняла в расчет еще земледелие и промыслы, в следствии чего нормы были значительно понижены, а излишки, какие можно было отчудить увеличены.

По нормам экспедиции Щербины казахское хозяйство в среднем должно было иметь для существования 187 десятин, а с 25 %-ой прибавкой – 234 десятин; причем эти средние цифры по отдельным уездам колебались в пределах от 223 – 326 десятин. Повторным обследованием земельные нормы для Семипалатинской области были определены в размере 44 – 280 десятин.

При тогдашней общей площади Семипалатинской области в 46105000 д. указанный выше переселенческий фонд составлял около 7% этой площади, государственный запасный фонд около 3%, а оба вместе менее 10%.

В состав государственного запасного фонда вошли участки, образованные для сдачи в аренду под «правильно организованное коневодство и скотоводческое хозяйство» [17]. Так же в состав того же фонда вошли участки, мерою 200-500 дес., образованные применительно к закону 8-го июля 1901 года об отводе казенных земель частным лицам. Законом предусматривались два способа отчуждения таких земель в частное владение: посредством продажи и путем сдачи в аренду на 90 лет, с правом приобретения арендованной земли в собственность. Сведений о числе таких участков в Семипалатинской области не оказалось.

Цель экспедиции Кузнецова заключалась в уменьшении земельных норм, установленных предыдущей экспедицией. В материалах по образованию переселенческих участков в регионе отмечалось, что «за киргизами без всяких оснований сохраняются громадные излишние земельные площади».

Обследование производилось с 1907 по 1911 гг. и дало в результате такое уменьшение щербиновских норм:

Таблица 11

Уезды

На хозяйство земли (десятин) по данным экспедиции Щербины

По данным «повторного» исследования

Павлодарский

Каркаралинский

Усть — Каменогорский

30 – 360

266

177

44 – 180

116 – 250

92 – 142

По убеждению царских чиновников, однако, и эти цифры не выражали предельное количество излишней земли, все еще находившейся в пользовании у казахов. Оправданием царской земельной политики служила великодержавная концепция чиновников – колонизаторов о «некультурности» казахов, их неспособности к самостоятельному развитию. Так при заселении уездов Семипалатинской области чиновникам отмечалось, что «богатейшие дарами природы пограничные с Китаем земли, находясь в руках киргиз не эксплуатируются и остаются мертвым капиталом…».

В качестве подтверждения факта изъятия для русских переселенцев лучших земель мы процитируем следующее положение вышеназванной статьи: «Для образования участков избираются земли, удобные для обращения на сельскохозяйственное пользование». В связи с этим процесс заселения края русскими переселенцами не всегда шел безболезненно. Так, в селе Георгиевском Усть- Каменогорского уезда между переселенцами и казахами возникали ссоры, доходившие до вооруженных драк и только вмешательство администрации приостанавливало открытую вражду. Причиной столкновения было то, что под переселенческий участок были изъяты земли, находившиеся уже под посевом хлеба. Казахам были оставлены места, где находились их зимовки и земли в горах, годные для жилых построек.

Существовавшая законодательная система по переселенческому вопросу стала руководством к действию для царских чиновников. Признание качества земельных угодий при образовании переселенческих участков «Улгара» и «Балалы» не остановило производителя работ Хиловского от сноса 40 зимовок казахов Малыбайской и Сейтеновской волостей Семипалатинского уезда.

Тяжелые последствия колониальной политики продемонстрированы в многочисленных жалобах казахского населения. Разбору таких жалоб посвящалось специальное совещание, созванное 20 мая 1907 года Степным генерал-губернатором. На совещании от казахского населения были по два представителя от каждого уезда Акмолинской и Семипалатинской областей. Представители с мест заявили, что земельное стеснение коренного населения проистекает из того, что размеры оставляемого в пользовании кочевников надела явно не достаточны. Недостающую землю приходиться арендовать у тех, кому она отмежевана: у кабинета, у крестьян, у казаков. Так, в Чингистауской волости Усть – Каменогорского уезда земли были отрезаны в пользу кабинета, восьми крестьянских и двух казачьих поселков. После этого казахам пришлось арендовать землю у тех же крестьян и казаков.

Далее отмечалась стесненность положения коренного населения из-за недостатка водопоев. Такое положение возникло в связи с тем, что колодцы отбирались без всякого при этом вознаграждения. Представители с мест в своих жалобах писали: «Места для переселенцев обыкновенно отводят около озер, и теперь крестьяне владеют десятками озер, а киргизы остаются без водопоев. Крестьяне, имеющие всего 1/9 киргизского скота, владеют 9/10 водопоев, а киргизы вместо прежних трех раз поят скот лишь один раз, так как нет воды. От ее недостатка киргизы стали на верный путь разорения» [23].

Вопросы, поставленные на рассмотрение упомянутого выше совещания, не нашли своего решения. Совещание отмечало, что «…юридическая охрана хозяйственных интересов, как киргизов, так и крестьян, должна лежать на каждой из заинтересованных сторон».

Однако дело обстояло не совсем так. На стороне переселенцев стояли царское правительство, органы колониальной администрации. Коренное же население было беззащитным.

Наличие значительного числа фактов убедительно доказывает, что процесс формирования переселенческих поселений сопровождался насильственной экспроприацией казахских земель. Многочисленные примеры депутаций, петиции, ходатайств, приговоров и протестов казахов не находили положительного разрешения со стороны царской администрации.

По свидетельству Седельникова, участились резкие столкновения с переселенцами, и в январе 1907 года было введено военное положение в Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской областях. В большинстве районов остальных степных областей действовала усиленная охрана [1].

Из 3126884 десятин Переселенческого фонда к 1917 г. было передано в пользование крестьян 3126000 десятин.

По уездам количество это распределяется так: в Семипалатинском уезде 434 т. десятин, Павлодарском 1728, Усть — Каменогорском 446, Зайсанском 344, Каркаралинском 174.

Чтобы судить о степени обеспечения крестьян землей, приведем из цитированных выше «Материалов» нормы фактического землепользования на одну душу обоего пола основных групп населения Семипалатинской области:

Таблица 12

УЕЗДЫ

У крестьян

У русских казаков

У киргиз казахов

Семипалатинский

Павлодарский

Усть – Каменогорский

Зайсанский

Каркаралинский

18,8

22,4

13,7

24,6

57,3

82,8

49,7

27,0

22,3

73,0

46,6

43,1

30,2

47,2

96,9

По области

20,4

45,8

57,8

Цифры эти, с первого взгляда, как будто бы говорят о наибольшем обеспечении землей казахов, затем русских казаков и уже на последнем месте крестьян, но если мы примем в соображение качество земли, то получится порядок как раз обратный.

Эти официальные данные представляет собой попытку оправдать земельную политику царизма. На самом же деле производителю работ Хиловскому, страстному проповеднику политики крестьянской колонизации в Семипалатинской области, пришлось в своем отчете признать, что переселенческие участки образовывались в лучших местах области, а душевой земельный надел русских крестьян зависел от почвы. Так, например, в менее заселенном русскими крестьянами из-за солонцеватости почвы в Каркаралинском уезде, приходилось на хозяйство казахов в среднем 571 десятин, а в густонаселенном Усть-Каменогорском уезде, благоприятном для развития земледелия, норма казахского землепользования составила лишь 148 десятин.

К концу XIX века в пользу всех категорий переселенцев в четырех степных областях было изъято около 14 млн. десятин земли, что состави­ло 8,2% всей земельной площади края. В результате Столыпинских аг­рарных преобразований процесс изъятия земли у казахов-кочевников значительно интенсифицировался и приобрел массовый характер. До первой мировой войны всего было изъято у кочевого населения Казах­стана более 40 млн. десятин, что составило почти 20 % общей земельной площади региона.

Переселенческое движение не было равномерным в разные годы. Большинство мигрантов осело в Казахстане до 1908 г. Затем переселение пошло на убыль. В 1912 г. оно заметно возросло в связи с неурожаем и голодом в юго-западных регионах России, а с началом первой мировой войны резко сократилось [10].

В 1909 г. в Санкт – Петербурге была издана «Справочная книга для ходоков и переселенцев». О землях Павлодарского уезда в этой книге сказано: «Семипалатинскую область по природным ее условиям можно делить на две половины: северную — степную и южную – горную. К первой относятся Павлодарский и Семипалатинский уезды…. В Павлодарском уезде пригодных для земледельческого хозяйства является лишь правая половина этих уездов, считая таковую от Иртыша. В левой же половине очень много солонцов и хрящеватых степей, как бы усеянных мелким камнем: эта местность пригодна лишь для скотоводческого хозяйства…В двух названных уездах Семипалатинской области, кроме того, почти нет проточной воды, а живут при озерах или на колодцах».

Общее количество земель, изъя­тых в Казахстане для переселения, значительно разнится по разным сведе­ниям. Так, по данным, опубликованным в 1917 г. компетентным чиновни­ком переселенческих органов В. А. Тресвятским, в Степном крае к 1916 г. из 106 млн. десятин обследованных земель 30 млн. десятин, т.е. около одной трети, было отнесено к так называемым излишкам и предназначалось к изъятию у казахов. Однако по подсчетам А. Б. Турсунбаева, произведенным по «Об­зорам землеустройства и переселения за Уралом», за период 1906-1915 гг. в Акмолинском, Семипалатинском и Тургайско-Уральском переселенческих районах реально было изъято 15,8 млн. десятин казахских земель.

Итоговая цифра составила 21206 187 десятин. Эти же данные приведены Б. С. Сулейменовым. Изъятые у местного населения земли составили 9 111 участков. Но на практике заселялись не все отведен­ные для переселенцев участки. Многие переселенческие участки планиро­валось заселить в будущие 10-15-20 лет. Так, в Зайсанском уезде крестья­не, минуя выделенные для них участки, «устремились на поливные пашни в Китай». И таких случаев было множество. Очевидно, истинную площадь земель, занятых переселенцами, установить невозможно, особенно из-за большого количества самовольных поселений. Но помимо отмежеванных в переселенческий фонд земель, из землепользования казахов были исклю­чены земли для казачьих войск, под лесные дачи и другие казенные надоб­ности, под расположение городов и железных дорог. Общий объем изъятых земель вместе с переселенческим фондом составил более 45 млн. десятин.

В начале 1913 года были утверждены «Временные правила» о сдаче в аренду казенных участков земли в Сибири и Степном крае для создания здесь помещичьих хозяйств. С этого времени тысячи гектар казахской земли были отданы за бесценок в аренду русским купцам казахским баям, которые стремились закрепить за собой как можно больше земельных площадей в частную собственность. Захват земель приобрел массовый характер. Несмотря на ряд мер по охране интересов баев, существовало некоторое «расхождение» интересов эксплуататорской верхушки казахского общества с политикой царского правительства в земельном вопросе, что объяснялось стремлением байства к монопольной эксплуатации казахских трудящихся.

Для управления переселенческим крестьянским населением была принята система сельских старост и волостных управлений во главе со старшиной, а выше – подчинение участковым приставам, уездным начальникам и генерал-губернатору. Управленческий аппарат переселенческой деревни состоял из двух человек: старосты и писаря. В их компетенцию входили: раскладка по дворам налога, набор и отправка новобранцев, почтовая служба, разрешение бытовых конфликтов, поддержание порядка в селах. Все сложные и спорные вопросы разрешались на сходе жителей [10].

С 1897 по 1916 г. в четыре области степного Казахстана пересе­лилось 1,14 млн. человек. Наибольшее количество мигрантов — 731,5 тыс. человек (47 %) осело на территории Акмолинской обла­сти. В Тургайской области расселилось 199 тыс. человек (17,5 %), в Семипалатинской — 130,1 (11,4 %) и в Уральской области — 82 тыс. человек (7,2 %).

Как описано выше, переселение крестьян в Семипалатинскую область было до 1905 г. самовольным. Всего в этом году в области числилось 23 т. крестьян, что составляет 3,2% всего тогдашнего населения области (705 тыс. душ обоего пола).

В результате естественного прироста и, главным образом, вселения число это увеличилось через 10 лет в пять раз. По данным сельскохозяйственной переписи 1916 года, численность крестьянского населения в Семипалатинской области была следующая:

Таблица 13

УЕЗДЫ

Все население в тыс.

КРЕСТЬЯНЕ

В тысячах

В % ко всему населению

Семипалатинский

Павлодарский

Усть – Каменогорский

Зайсанский

Каркаралинский

187

280

173

124

199

23

77

35

14

3

12,3

27,5

20,2

11,3

1,5

Всего

963

152

16

Как видно из приведенных выше данных, переселенческий фонд в Семипалатинской области к 1917 году был полностью использован. Вопрос об этом фонде и, вообще, о емкости Казахского края для вселения в него крестьян возбуждал всегда, несмотря на весь казенный оптимизм переселенческого ведомства, большие сомнения даже среди его чинов. С одной стороны пресловутые казахские «излишки» как будто бы говорили за то, что край еще долгое время может быть колонизуем. Эти излишки в 1917 году числились ведомством для всех Степных областей в 30 миллионов десятин. Однако, и опыт колонизации и исследования края говорили совсем другое. В силу почвенных условий ив виду крайне слабого водообеспечения, громадная масса упомянутых 30 миллионов десятин излишков могли быть использованы для переселения лишь 3-4 миллиона десятин [17].

В первые годы проведения реформы видно, что определения часть крестьянства европейской России связывала свои надежды на улучшение жизненных условий с переездом в Казахстан. Сокращение количества переселенцев иллюстрирует неудачный итог реформы. Об этом же говорит и значительный отток переселенцев. Так, от 20 до 34% переселенцев в 1906-1915 гг. ежегодно возвращались обратно.

Неудачу потерпела и одна из идей реформы П.А. Столыпина о разрушении общины и создании хуторских хозяйств. Сама идея о развитии фермерства в стране была позитивной. Но в условиях Казахстана, на неосвоенных землях, в крестьянской среде, наоборот, возросла роль общины как гаранта выживаемости. Печальным итогом реформы стало массовое обезземеливание казахского населения, обнищание, и, как следствие, возрастание социальной напряженности.

Надо сказать, что проблемы переселенческой политики широко об­суждались общественностью страны, что выразилось в массе публика­ций разного толка. Этот аспект как составная часть аграрной политики правительства весьма бурно дебатировался в Государственной Думе. Решение аграрного вопроса перекликалось с рассмотрением политичес­ких прав народов, населявших окраины Российской империи. Это объяс­нялось тем, что правительство видело возможность ликвидировать кре­стьянское безземелье в России путем массового переселения бедноты на восток. Интересы местных жителей не учитывались совершенно. О защите интересов как казахского населения, так и русских переселен­цев заявил на заседаниях I Государственной Думы (1906 г.) депутат от Оренбургской губ. Т. И. Седельников, который обратил внимание, что «сотни тысяч киргизов являются безземельными в буквальном смысле слова, а если возьмем малоземельных киргизов, то их наберется не ме­нее миллиона».162 Часть правых депутатов, как, например, кн. Голицын, по-прежнему настаивала на «усилении всеми возможными способами пе­реселенческого дела». Против этого положения резко выступил Т. И. Се­дельников, который открыто сказал, что переселение разоряет как бед­нейшую часть тех крестьян, которые решились на переезд, так и тех местных жителей, у которых насильственно отобрали землю для этих переселенцев. И во II Государственной Думе (1907 г.) в центре обсуж­дения стоял аграрный вопрос. Часть правых депутатов выступила в за­щиту столыпнского закона от 9 ноября 1906 г. Однако депутаты от Казахстана противостояли этим взглядам. Депутат от Уральской облас­ти И. И. Космодамианский объявил Столыпина «противником всего за­конодательного собрания, всей страны и всего русского народа», ибо «правительство рекомендует переселиться и заселить киргизские зем­ли… нисколько не считаясь с последствиями своей политики». С кри­тикой методов переселения выступил член аграрной комиссии Б. Кара­таев, который назвал этот процесс как «насилие сильного над слабым». В III Государственной Думе (1908 г.) казахское население было лишено даже представительства. Между тем, предыдущие думские дебаты о на­рушении земельных прав казахов настолько привлекли внимание, что бюджетная и переселенческая комиссии Думы внесли в правительство предложение о скорейшей разработке и принятии законопроекта о зем­леустройстве казахов. 166 До ввода в действие такого закона (который так и не вышел в свет) мусульманская фракция III Думы в лице депутата от Закавказья Хас-Мамедова заявила, что переселение в Казахстан «во имя справедливости вековых прав киргизского населения на земле, находящейся в пользовании его, и гуманности» должно быть прекращено до тех пор, пока не будут устроены все коренные жители. Другие депута­ты напомнили о тяжелом положении переселенцев и прямо потребова­ли от правительства изменить переселенческую политику. Между тем, часть депутатов, защищая интересы правящих кругов, пытались изобразить картину в улучшенном виде.

С положением переселенческого дела в Казахстане во всех тонкостях был знаком известный казахский ученый, публицист и политический дея­тель А. Н. Букейханов. Он принимал деятельное участие в работе экспеди­ции Ф.А. Щербины, избирался депутатом I Государственной Думы. Почти во всех своих работах — научных монографиях или газетных статьях он рас­сматривал последствия крестьянской колонизации степи, отделяя от этого процесса собственно правительственную аграрную политику. С глубокой иронией пишет он о «ни в чем не сомневающихся людях», которые, сидя в Петербурге, играют землями Казахского края, «введя в практику за­чет нескольких десятин неудобной земли за удобную». Сопоставляя многочисленные факты переселения крестьян в засушливые степи и солонцы, А. Н. Букейханов предрекал, что «сочтены дни переселенческой политики правительства, предлагающего безземельному голодному народу безводные киргизские степи». Защищая интересы своего народа, он пи­сал, что «киргизы находят ненормальным то, что происходит в настоящее время при отрезке переселенческих участков… Производители работ замежовывают в участки наиболее ценные для скотоводства угодия: покосы, зимние пастбища, пашни, лучшие водопои… оставляют киргизам камни, солонцы, болота, безводные степи».

Наконец, официальными органами было признано, что переселение не сыграло той роли, которая ему отводилась. Комиссия по вопросам пересе­ления и колонизации в августе-сентябре 1917 г. обсудила положение пере­селенческого дела в стране и пришла к выводу, что «земледельческая коло­низация… пришла как бы в тупик. Настал конец старому благодушному переселению». Сам термин «переселение» предлагалось раз и навсегда заменить на «колонизацию». Колонизационная политика теперь исходила из общего плана оживления экономики страны, большую роль в этом должны были сыграть окраины. Решающее значение придавалось промышленной колонизации, что должно было поднять и сельское хозяйство. Переселяющийся элемент, по определению комиссии, должен быть вне сословий, об­ладать нужным запасом материальных средств, энергией и предприимчиво­стью. Известные события в октябре 1917 г. помешали осуществлению этого плана. Однако, очевидно, что Казахстан, как и другие окраины империи, ждала жестокая и прагматичная система колонизации, в которой даже не упоминал ось об интересах местного населения.

Хорошо известно, что аграрное переселение сыграло роль детонатора в социально-экономической сфере жизни Казахстана [9].

Как видно, царизм, проводя аграрно-колонизаторскую политику, прежде всего заботился об интересах пришлого русского населения, практически изгоняя казахов с веками насиженных мест, что особенно наглядно иллюстрируют архивные сведения, составленные правительственными чиновниками, которых трудно заподозрить в симпатии к жителям обширной степи. Нежелание правительственных аграрных комиссий, колониальных властей считаться с условиями развития основного источника существования большей части номадов-скотоводов, в конечном счете, послужило одной из главных причин начала восстания 1916 года и откочевки значительной части казахов в Синьцзян.

3.5 Последствия крестьянской колонизации

Изучение социально — экономических последствий крестьянского переселения в Казахстан было и остается одной из сложных проблем исторической науки. В большинстве исследований по истории пере­селенческого движения в Казахстан содержится односторонний под­ход в разрешении данной проблемы. Исследователи разных поколе­ний либо заостряли внимание на колониальном характере переселен­ческой политики царизма, либо исходили из преувеличения влияния переселенцев на социально-экономическое развитие казахов. Следуя исторической правде, необходимо признать, что переселение русских крестьян — противоречивый исторический процесс, не всегда имев­ший однозначно прогрессивные последствия в истории казахов. В нашей работе мы предпринимаем попытку объективного изучения последствий крестьянского переселения в Казахстан.

Значительное число приведенных нами выше фактов убеди­тельно доказывает, что процесс формирования переселенческих поселений сопровождался насильственной экспроприацией казах­ских земель.

Крестьянское переселение, достигшее небывалых размеров в период Столыпинской аграрной реформы, ставило порой в затруд­нительное положение царских чиновников. В условиях последовав­шей массированной колонизации они не могли и не хотели вникать в земельные нужды автохтонных жителей. Образование переселен­ческих участков требовало времени, средств и содержание в соста­ве комиссии определенного штата квалифицированных техников съемочного дела. Однако, в действительности, «о какой либо систе­ме, планомерности работ, предварительной рекогносцировке мест­ности при таком техническом составе нечего было и думать». Эти и другие фактические данные доказывают, что массовое изъятие земли, не могло положительно отразиться на развитии земледелия у казахского населения, поскольку у них в первую очередь отторгались участки, удобные для землепашества [1]. Это доказываю слова известного исследователя Сибири Н. Ядринцева: «По отношению к распределению землевладения замечается повсюду факт перехода лучших земледельческих угодий, сенокосов, наконец, рыбных ловель к русским» [25].

А Т. Седельников писал, что «…стремление к оседанию на севере у значительной части кочевников теперь уже неоспоримый факт, но ему препятствует отсутствие достаточного количества необходимых для того пахотных и сенокосных угодий» [20].

Новый подход к изучению научного исследования нового времени позволил отказаться от прежних его трактовок. В этой связи заслу­живают внимания труды Ядринцева, Потанина, Коншина и ряда других авторов, к исследованию которых мы часто обращаемся в нашей работе.

Традиционный подход, сложившийся в исторической науке предполагал, что развитие земледелия в Казахстане обусловлено переселением русских крестьян. Авторы извест­ной теории «земельной тесноты» связывали с царской колонизаци­ей появление новых производительных сил в казахском сельском хозяйстве конца XIX — начала XX в. Критикуя сторонников вышеназ­ванных теорий, П.Г. Галузо писал: «Концепция до предела проста, как равно и до предела алогична: не будь «примера» русских пере­селенцев — с одной стороны, не будь изъятий земель из пользования казахов, в результате чего возникла «земельная теснота», — с другой, природные «номады» — казахи никак бы «не догадались» развивать сенокошение и земледелие, переходить к оседлому образу жизни. Такие утверждения предполагают глубоко колонизаторские пред­ставления о казахском народе как неспособном к самостоятельному развитию». Суть теории «земельной тесноты» состоит в безоговорочном признании царского господства в Казахстане колонии как исключительно прогрессивного явления, приносившего «некультурным» казахам «культуру». В целях оправдания царской земельной политики в Казахстане признавалось «некультурным» ведение кочевого скотоводческого хозяйства. Существование с древних вре­мен кочевого животноводства у казахов обусловлено рядом эконо­мических и природных условий. Правомерно поставить вопрос о том, что для перехода казахского кочевого хозяйства к более совершенным формам важно не только изменить, формы землепользова­ния, но и экономические условия животноводства. Колониальное Господство России в Казахстане, особенно ярко проявившееся пос­ле крестьянского переселения, представляло собой экономическую реакцию. Трудно говорить о содействии российского правительства в развитии земледелия в крае, если среди пришлого населения встречался «особый тип переселенца, который вовсе и не думает о прочной оседлости, следовательно, не имеет надобности заботиться о земле. Когда истощится надел, он будет арендовать киргизскую землю, когда истощаться в округе и киргизские земли, — он переселиться еще куда-ни­будь». Арендные методы хозяйствования, практиковавшиеся, в осо­бенности в первые годы водворения русских крестьян, нанесли большой урон развитию земледелия в изучаемом регионе [21].

Переселение в Семипалатинскую область было подчинено об­щим принципам колонизации. В отличие от других областей Казахстана, Семипалатинская область, была менее подвергнута казачьей и крестьянской колонизации. Работа П.Г. Галузо над «Материалами по земельному вопросу в Ази­атской России» под редакцией В.А. Тресвятского и данными сельс­кохозяйственной переписи 1916 года позволили выявить следую­щую закономерность: чем меньше был процент изъятых земель, тем быстрее развивалась казахское земледелие. Эта закономерность слу­жит доказательством того, что царская колонизаторская политика мешало прогрессивному процессу перехода казахов к оседлому зем­леделию. П.Г. Галузо так это описывает: «…изъятие лучших земель казахов в переселенческий фонд, не только форсировали обособление землепользования, развитие казахского земледелия и переход казахов к оседлому образу жизни, а, наоборот, тормозили эти прогрессивные процессы» [7]. Это явление выразительно подтверждают данные следу­ющего подсчета:

Таблица 14

Область

% земель, изъятых у казахов, к общей земельной площади

Рост земледелия казахов к 1916 г. против

1905–1907 гг.

Уральская

Акмолинская

Семипалатинская

143

175

200

27,8

23,1

17,0

Закономерность выявления П.Г. Галузо в процессе работы над источниками, со всей наглядностью подтверждают материалы переписи 1897 г., согласно которой удельный вес казахского населения среди занятых земледелием был следующим [2]:

Таблица 15

Области

Всего занятого земледелием населения

Казахи

Общая

численность

%

Акмолинская

Семипалатинская

Семиреченская

Сырдарьинская

Тургайская

Уральская

Того

192804

121616

272209

341093

49849

128448

11006019

11361

79195

174044

287557

18027

42877

613061

5,8

65,1

63,1

84,3

36,2

33,3

55,4

Как видно из таблицы, более половины занимающихся зем­леделием составили казахи Южного Казахстана и Семипалатинс­кой области [21]. О развитии земледелия у казахов Семипалатинской области до массовой крестьянской колонизации писал ссыльный польский офицер А. Янушкевич, побывавший в Казахстане в 1843-1846 годах. Он писал, что часть киргизских племен из рода найман для улучшения своей жизни сеет пшеницу и просо в местах, где рядом с хорошей землей можно ввести ирригационную систему. А в Кокбектинском округе, где земля годится для обработки, большая часть киргизов занимается земледелием и собирает много пшеницы. Что касается юга Казахстана, то казахское население этого региона имело давние земледельческие традиции [26].

С.Беккер, крупнейший исследователь истории крестьянского переселения в Казахстан, по этому поводу писал: «Русская колони­зация оказала драматический импульс на традиционную экономику степи. Между 1906-1916 гг. ареал засеянных земель у казахов в че­тырех степных областях сократился в 4 раза, 95% это сокращение результат русской Колонизации. К 1916 г примерно 30% казахов занимались сельским хозяйством, но многие из них имели малень­кие или вообще не имели земельных участков.

Приблизительно так же обстояло дело с животноводством, кризисы которого (1911-1917 гг.) совпадали с периодами наиболее интенсивного изъятия земли, у казахов. Напротив, царизм считал, что с переселением крестьян из России повысились цены на скот и возросла рентабельность скотоводства казахов. В отчете делопроизводителя Сувчинского, командированного в Семипалатинскую область для ознакомления с ходом и положением переселенческого дела, отмечалось, что с развитием колонизации цены на лошадь возросли до 20 — 25 рублей. Далее говорилось: «Если принять в соображение, что киргизы занимаются исключительно скотоводством и все вырученные деньги обращают на покупку хлеба и на взнос податей, то нельзя не признать, что в настоящее время условия их существования значительно улучшились».

Прогрессивные представители передовой интеллигенции придерживались другой точки зрения. Обзор периодической печати тех лет позволил нам представить картину бедственного положения казахов, возникшего вследствие изъятия природных богатств, кото­рыми они прежде пользовались. Начало экономического кризиса было связано, по мнению интеллигенции, «с нарушением посте­пенного перехода инородцев к новым условиям жизни, а настойчи­вое проведение оседлости с расхищением земель исключало и исключает возможность кочевать, а это вызвало гибель стад -един­ственного богатства киргиз».

Процесс изъятия казахских земель отрицательно сказывавшийся на развитии земледелия казахов, не мог положительным образом отразиться и на развитии животноводства. В многочисленных де­лах по образованию переселенческих участков отмечалось: «Недав­нее сравнительное изъятие у киргизов земель не могло, конечно, не оказать заметного влияния на их благосостояние. Тем не менее из сравнения данных о движении скотоводства за время с 1896 года по Акмолинской области с данным по сему предмету со­седней Семипалатинской области, в которой переселенческое дви­жение не направлялось, получаются следующие результаты:

Таблица 16

Области

На кибитку приходилось голов

В 1896 г.

В 1898 г.

Крупного

Мелкого

Крупного

Мелкого

Акмолинская

Семипалатинская

15,9

8,8

22,3

15,5

16,9

10,1

17,2

19,8

Данные эти указывают, что в Акмолинской области киргизское скотоводство несколько уменьшается в то время как в соседней области оно увеличивается...», — так оценивали цар­ские чиновники данные этой таблицы. Таким образом, развитие казахского животноводства находилось в прямой зависимости от проводимого царизмом аграрно-колониального курса. Долгое время в исторической науке было принято считать, что основной причи­ной упадка животноводства были джуты. На самом же деле, причины кризиса скотоводческого хозяйства заключались в существовавшем феодальном строе сельского хозяйства и системе колониальной эк­сплуатации края. Не опровергая факты, свидетельствовавшие о хо­зяйственных контактах между казахами и переселенцами, мы счи­таем, что переселенческое крестьянсктво не являлось носителем ка­питалистических отношений. Общеизвестно, что к началу ХХ века Россия представляла собой страну с наиболее отсталым экономи­ческим и реакционным государственным строем. Кроме того, Рос­сийская империя, превратив Казахстан в одну из своих провинций, втянула казахское общество в сферу экономических и политичес­ких кризисов. Рассматривая вопрос о роли колонизации в развитии земледелия казахов, С.Асфендияров отметил, что переселенческое крестьянство было лишено усовершенствованных орудий производ­ства, имело низкий технический уровень хозяйства, одностороннее хлебопашество, навыки мало приспособленные к новым условиям, особенно к искусственному орошению, владело в основном дедовс­кими приемами обработки земли; переселенческое крестьянство было отсталым даже по сравнению с крестьянством внутренних губерний и совершенно не походило на переселенцев — фермеров Америки и Австралии. Совершенно справедливо ученый за­мечает, что эта сторона для понимания национальных взаимоотношений в истории казахов имеет большое значение. Царская переселенческая поли­тика, сковывая развитие производительных сил края, не только не способствовала социально-экономическому развитию казахов Се­мипалатинской области, но и нанесла чрезвычайно большой ущерб казахскому народу. Последствия этой политики обрушились всей своей тяжестью на все слои казахского общества. Серьезные споры в исторической науке возникали в решении вопроса: на какую со­циальную категорию была направлена «главная и определяющая линия колониальной политики царизма»? Некоторые исследовате­ли считали что «главными» были «удары по местному феодализ­му». Большинство же историков придерживалось мнения о «глав­ной и определяющей линии», направленной против масс казахско­го трудящегося крестьянства. Но в любом случае колониальная политика затронула интересы всех социальных категории казахского общества.

Последствия переселенческой политики царизма для байства рассматривались в исторической науке в условиях идеологической конъюнктуры, которая препятствовала объективному исследованию данной проблемы. Несомненно, что в среде баев, биев и волостных встречались «активисты» феодально-родовой общественности, к услугам которых прибегали царские колонизаторы. Однако не сле­дует забывать, что в целом феодально-родовая верхушка была про­тив колонизации, так как сохранение прежних порядков и прав на землю обеспечивало ей безраздельное господство, а с проведением колонизации приходилось делиться с новыми хозяевами, не считав­шимися с их мнением в силу своего господствующего положения. По свидетельству источников тех лет, «проектируемые меры» по образованию переселенческих участков «вполне соответствующие общим пользам и нуждам государства… однако, сопряжены, в неко­торых случаях, с ущербом для зажиточных киргиз имеющих обширные запашки или крупные стада».

Царская администрация открыто признавала то, что «в настоя­щее время господствующим положением в крае пользуются бога­тые киргизы и только их интересы могут до некоторой степени пострадать от заселения степных областей. Далее говориться: «Но едва ли в задачах Правительства поддерживать богатых киргиз, которые легко подчиняясь влиянию магометанства, стремятся к обособленности». С приходом новых хозяйств байство в полной мере испытало на себе тяжесть высоких налогов. Царская администрация жестоко наказывала богатых казахов за то, что ими предпринимались «попытка выдать себе за бедных киргиз» и избежать, таким образом, уплаты высоких нало­гов. Царский чиновник Ферапонтов, осуществлявший сборы пода­тей и налогов в Павлодарском уезде, писал: «Правильная расклад­ка, при которой значительная причитающейся с волости ки­биточной подати падает на богатых, понятно возбуждает недовольство последних, что между прочим и выразилось в доносе, о котором идет речь, где пользуясь безымянностью, богатые называют себя бедными киргизами». В результате захватни­ческой переселенческой политики царизма борьба родовых груп­пировок казахов за власть осложнилась, еще и борьбой их за землю. Исследование архивных документов того времени свидетельствует о разного рода спорах по вопросам земельных границ, приводящих к кровавым столкновениям и убийствам. Ставя казахов в тяжелые условия, царизм намеренно вызывал восстания в целях истребле­ния казахов и захвата земель. В этом суть «теории провокации», занимавшей в деятельности царской администрации весьма почет­ное место и служившей одним из методов в существовании переселенческой политики.

Грабеж казахских земель переселенцами тяжело отразился на положении большей части казахского населения. Результатом аграрно-колонизационного курса царизма явилось разорение и обнища­ние масс. Царская переселенческая политика не способствовала прогрессивному развитию казахского хозяйства, повышению его товарности, развитию техники и т.д. Царизму гораздо выгоднее было держать в подчинении огромные массы казахского населения, про­дававшего за бесценок свой труд зажиточной части переселенцев, платившего кибиточную подать и налоги за пастьбу скота в казен­ных дачах и несшего всю тяжесть, беззаконных поборов. Кроме установленной кибиточной подати в размере 1.5 рубля серебром с хо­зяйства, автохтонный народ должен был в виде повинностей строить и ремонтировать дороги, возводить мосты, поставлять лошадей и верблюдов для транспортировки казенных грузов, служить вожаками и посыльными при русских отрядах, выставлять караулы и т.д. Вместе с кибиточной податью эти, а также другие дополнительные повинности обходились каждой кибитке (хозяйству) по 7-10 рублей серебром в год. Кроме того, что казахи платили вы­сокие налоги и повинности, они должны были оплачивать расходы на строительство и дальнейшее содержание школ, медицинские услуги, заключавшиеся в содержании больничных коек, оспопри­вивании, а также необходимо было платить за наем ветеринарных фельдшеров и за борьбу с сельскохозяйственными вредителями; размер таких сборов в волостях и уездах был разным и составлял от 50 коп. до 3 руб. с кибитки [21]. К 1914 году покибиточный сбор – подать с каждого кибитковладельца и так называемые земские сборы выросли до 14 руб. в среднем за кибитку в сравнении с 1868 годом, когда платили 1 руб. 50 коп. Еще в более тяжелом положении оказывались хозяйства казахов – арендаторов. Арендная плата оказалась сложной, запутанной. Так, арендные сборы в войсковых землях взималась за право зимовки, за пастьбу скота, за покос, за пахотные земли, за право пользования водопоями. Газета «Прииртышский край» от 10 апреля 1907 года писала: «Высокая арендная плата, взимаемая казаками, делает положение киргизов невыносимым. Появление в степи различных хищников-спекулянтов, арендующих войсковые и казачьи земли и сдающих эти земли киргизам чуть ли не по удесятеренной цене, заставляют стоном стонать степь. Только представителям крестьянской колонизации не слышать этого стона! Они энергично выкраивают из киргизской спины ремни, насаждая в степи переселенческую культуру… Земельный вопрос для киргизов – сугубо больной вопрос…» [1].

В период крестьянской колонизации число обедневших казахов достигает значительных размеров. Они селились возле русских селений и находились на положении рабов. Яркий пример тяжелого положения жатаков приводит в своей рабо­те В.А.Остафьев: «Нанимаясь на ничтожную плату в работники и превращаясь в рабов, они живут на навозных кучах около селений, голодают и мрут». Нарубить дров, обработать паш­ню или огород, полоть все лето гряды, скосить сено, пасти скот, извозничать, возить воду, дать лошади корму, караулить дом — всюду джатак.

Одна из сторон аграрно-колонизационной политики царского правительства заключалась в том, что пришлое население жестоко эксплуатировало коренных жителей степи. Важные сведения, пред­ставленные казахстанскими исследователями, позволяют судить о широком использовании в переселенческом хозяйстве наемного труда. Например, в составе переселенческих крестьянских хо­зяйств от 23 до 50 % приходилось на использующих наемный труд, а некоторые русские крестьяне держали постоянно от одного до трех десятков работников, следовательно крестьянство и казачество вели свое хозяйство на основе эксплуатации казахских батраков, составляющих основную производительную силу. Таким образом, можно констатировать, что благополучие переселенческой деревни и каза­чьих станиц во многом основывалось, не на самостоятельном веде­нии хозяйства, а на эксплуатации дешевой и многочисленной массы пауперизированных казахов. Лишиться ее означало по сути дела потерпеть крах всей системы переселенческого земледельческого хозяйства. По этому поводу корреспондент «Русских ведомостей» писал: «Поселившиеся в них русские колонизаторы не задали себе труда исследовать, подробно места, на которых они основывались, и завести хоть какое-нибудь плохонькое хозяйство. Не только гарнизон фортов и укреплений не занимались и не занимаются хлебопашеством и сенокошением, но даже поселенцы ­- казаки живут нередко на казенной даче и провианте. Таким обра­зом, русские поселенцы являются трутнями, ничего не производя­щими и лишь эксплуатирующими кочевников».

Переселение русских крестьян ускорило процесс социальной дифференциации казахского общества. Распространение наемного труда и увеличение отходничества из аула служит свидетельством высокого уровня социального расслоения казахов и зарождения ка­питалистических отношений в казахской степи. Мы уже указыва­ли, что проникновение капиталистических отношений в различные уезды Семипалатинской области было неодинаковым. Напомним, что в уездах со смешанным казахско-русским населением отходни­чество развивалось сильнее (Усть-Каменогорский, Семипалатинс­кий и Павлодарский уезд), чем в наиболее отдаленном от железных дорог скотоводческом Каркаралинском уезде. Последствия пересе­ленческой политики для основной части казахского населения вы­ражаются данными царской официальной статистики, согласно ко­торой численность казахов, живущих вне своих волостей и работа­ющих в русских селениях (в их число вошли казачьи поселки и селения на землях Алтайского округа) достигла 100 тыс. душ обоего пола, что «составило 1/6 часть всех киргиз Семипа­латинской области». Малоземелье коренного населения было следствием не только крестьянской, но и казачьей колонизации. Приказ атамана Сибирских казачьих войск генерала Шпрингера, запрещавший казахским аулам кочевать ближе 10 верст (по суще­ству же — на расстояний 20-30 и более верст) по Иртышу, значительно ухудшил положение казахского народа, вынужденного на тяже­лых условиях арендовать у казачества свои собственные земли. Так, на казачьих землях Семипалатинской области проживало 66.555 казахов — арендаторов. Основным занятиям жатаков, поселившихся в русских поселениях, была продажа своего труда зажиточной части русского крестьянства, лишь необходимая часть занималась зем­леделием и торговлей. Об этом говорят данные за 1902 год о коли­честве семей жатаков и количество семей шаруа, живших в русских селениях Семипалатинской области по роду занятий.

В описанных условиях проявлялось стремление колонизаторов сохранить, приспособить и использовать в целях эксплуатации хозяйственный строй казахов, не способствуя переходу его к прогрессивным формам развития. Переселенческая политика царизма, сопровождавшаяся крайним обострением аграрных противоречий в регионе, обусловила углубление кризиса скотоводческого хозяйства казахов, явившегося источником существования для большей час­ти коренных обитателей степи. Расширение наемного труда в крестьянских хозяйствах имело своим следствием увеличение числен­ности казахов, покидавших свои родовые очаги, поселявшихся вбли­зи крупных поселений, казачьих станиц. Согласно данным за 1914 год в Семипалатинской области в отдельных крестьянских хозяй­ствах в период уборки урожая казахские отходники удовлетворяли до 73 процентов потребностей в рабочей силе, при этом плата за тяжелый труд наемных была совершенно низкой, далеко не удов­летворявший повседневные потребности казахских семей. Так, раз­меры дневного заработка казахского рабочего в весенние месяцы в русских крестьянских хозяйствах (включая питание) составляли в среднем для мужчин 71 коп., для женщин — 43 коп. в летний период, соответственно: 97-61 коп.

Не отрицая положительных сторон во взаимоотношениях меж­ду коренным населением и крестьянами-переселенцами, обратим основное внимание на их теневые стороны. Так помимо колониаль­ного грабежа, возведенного в ранг государственной политики, осуществлялся колониальный грабеж иного рода по принципам частной инициативы. В данной связи обращают на себя внимание газетные публикации тех лет, свидетельствовавшие о подобного рода обогащениях: «Переселенческое дело с момента возникновения было в руках администрации. Последняя слишком халатно смотре­ла на предприимчивых кулаков-новоселов. Гостеприимного доселе киргиза они убивали, грабили, расплачивались чайными, вместо кредитных, бумажками за приобретенный скот… Те­перь многие из мироедов имеют солидные капиталы и щеголяют под вывеской купцов».

Как видим, в социальной сфере казахского общества произош­ли значительные изменения. Переселение русских крестьян в Ка­захстан сыграло определенную роль в изменении ее демографичес­кой структуры. В этом отношении представляет интерес признание военного министра А.Н.Куропаткина. В записях, сделанных им в дневнике, отмечалась хищническая сущность колонизационной политики царизма в Казахстане, результатом которой было умень­шение численности автохтонных жителей за десятилетний период (1902-1912 гг.) на 9%. Очевидность этого факта подчеркивается со­поставлением соответствующих показателей с численностью рус­ских переселенцев: за соответствующий период С 1902 по 1912 гг. наблюдается ее увеличение на 10%. Кроме того, переселение при­водило к коренному изменению национального состава Казахста­на. Так, по переписи 1897 года в Степном крае русского населения было 20%, а в 1917 году — уже 42%. За тот же период рост казахского сельского населения составил 17,6%, тогда как русское крестьянс­кое и казачье население увеличилось в 4,5 раза. Если за десятиле­тие 1895-1905 гг. в степные области Казахстана переселилось 294296 душ, то в 1906-1910 гг. — свыше 770000, причем с 1905 по 1916 годы крестьянское население Степного края, в состав которого входил исследуемый регион, выросло в 1,8 раза, составив 34% всего насе­ления Казахстана (1211тыс. человек). Такова была общая картина крестьянского переселения в Степной край. В отношении изучае­мого региона это положение со всей наглядностью подтверждают материалы Переселенческого управления, переписи и Обзоров Се­мипалатинской области. Приведем такие показатели: согласно пе­реписи 1897 г., численность русского населения составляла 9,5%, а к 1914 г., она возросла до 24%. Сопоставляя в очередной раз соответствующие показатели с численностью казахского населения обнаруживаем следующее: доля казахского населения в общей численности населения области за 1897 – 1914 гг. сократилось с 87,9 до 73% [21].

3.6 Итоги крестьянской колонизации

— оттеснение казахов на неплодородные земли, в безводные пустынные местности;

— захват переселенцами плодородных земель с пресными источниками воды;

— нарушение традиционных вековых путей весенних и осенних перекочевок племен и родов;

— уменьшение поголовья скота в казахских аулах, исчезновение богатых скотоводов, владевших тысячными табунами;

— выжигание степи палами, приводившим к грандиозным пожарам, уничтоживших подножный корм скота кочевников;

— аренда бывших своих земель кочевниками за высокую плату (луга, покосы);

— споры за землю, драки, судебные тяжбы (дрязги) между кочевниками и переселенцами;

— упадок охоты в связи с распашкой степи и истреблением зверей и птиц браконьерскими методами;

— обнищание кочевников, появление джатаков, батраков, сирот, инвалидов, больных туберкулезом, бездомных бродяг;

— за малейшие повинности избиения казахов, конфискация их лошадей, скота, заключение под стражу;

— расистские взгляды на казахов, введение в обиход обидных кличек: «чурки», «калбиты», «инородцы»;

— запрет на поселение в крепостях, станицах, деревнях кочевникам;

— запрет кочевникам пользования прежними водопоями, колодцами, отошедшими во владения переселенцев.

Литература

1 Абдразаков Т.А. Избранные произведения 90-х годов. Том 2. – Караганда, 2000.

2 Алексеенко Н.В. Население дореволюционного Казахстана. – Алматы. – 1981. – 94 с.

3 Апполова Н.Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI – первой половине XIX в. – М.: Наука, 1976. – 365 с.

4 Артыкбаев Ж.О. и др. История и культура Павлодарского Прииртышья. – Астана, 2002. – 72 с.

5 Байсебенова А.К. История переселенческого движения в крае // История Павлодарского Прииртышья: (труды студентов), в 5 томах. Т5. – Павлодар: ПГУ им. С.Торайгырова, 2003.

6 Борсукбаева А.М. Колонизаторская политика царизма в казахских землях в XIX – нач. XX вв. (на материалах северо-восточного Казахстана): Автореферат дис. Канд. Истор. Наук: 07.00.02/А.М. Борсукбаева; Каз. Гос. Жен. Пед. ун-т – Алматы, 2005 – 28 с.

7 Галузо П.Г. Казахстан в канун Октября. – А, 1968. – 83 с.

8 Гинс Г. Переселение и колонизация. – СПб: 1913. – 65 с.

9 Ешмуратов А.К. Историография: проблемы земельной собственности в казахском обществе второй половины XIX – начала XX в.в. Учебное пособие. – Павлодар, 2003. – 104 с.

10 Инсебаев Т.А. Очерки истории Павлодарского Прииртышья, ч.1 (с древнейших времен до XX века). – Павлодар: «ЭКО», 2000. – 240 с.

11 История Казахстана (с древнейших времен до наших дней) в 5 томах. Т3. – Алматы: «Атамұра», 1996.

12 История Казахстана: народы и культура. – Алматы, 2000

13 Кауфман А.А. Вопросу о колонизации Уральской области. Отчет членов ученой комиссии М.З. и Г.И. А.А. Кауфман по командировке летом 1903 года. – Ч.1. – СПб: тип. В.О. Киршбаума, 1903. – 78 с.

14 Кауфман А.А. Переселение и его возможная роль в земельной реформе. – СПб, 1918. – 29 с.

15 Кауфман А.А. Переселение и колонизация. – СПб: Общественная польза, 1905. – 439 с.

16 Кауфман А.А. Переселение. Мечты и действительность. – М: Народное право, 1906. – 37 с.

17 Краткий исторический очерк Семипалатинского края (до 1917).

18 Нурбаев К.Ж. Колонизация Северо-Центрального Казахстан (XVIII – первая половина XIX): историко-географическая проблема. Автореферат дисс…доктора. ист. наук. – Алматы, 2007.

19 Садулова Т.С. Кочевничество при колониальной политике царизма // История Павлодарского Прииртышья: (труды студентов), в 5 томах. Т5. – Павлодар: ПГУ им. С.Торайгырова, 2003. – 35 с.

20 Седельников Т.И. Борьба за землю в киргизской степи / Казахское республиканское отделение Алматы, 1991.

21 Таштемханова Р.М. Из истории колонизационной политики царизма в Казахстане во второй половине XIX – начале XX века. Учебно-методическое пособие для студентов исторических факультетов. Павлодар, 2001.

22 Таштемханова Р.М. Переселенческая деревня и ее взаимосвязи с казахским аулом во второй половине XIX – начале XX века (На материалах Семипалатинской области). Автореферат дисс…канд.ист. наук. – Алмты, 1994.

23 Труды частного совещания, созванного 20 мая 1907 года Степным генерал-губернатором по вопросам о нуждах киргизов Степного края. — Омск, 1908. С. 16.

24 Чиркин Г. Землеотводное дело в киргизской степи и необходимость землеустройства киргиз // Вопросы колонизации. – 1907. – № 3 – 60-84 с.

25 Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. – СПб., 1892.

26 Янушкевич А. Дневники и письма из путешествия по казахским степям. – Алматы, 1966. – С. 43-44.

4 Духовная экспансия царизма

4.1 Христианизация

С начала 20-х годов XIX века царская администрация, хорошо осведомленная о социально-экономическом, культурном состоянии казахской степи, предпринимала определенные меры, направленные для упрочнения позиции русской православной церкви в районах, подконтрольных царизму. Один из основных юридических документов, регламентирующих жизнедеятельность казахов Среднего Жуза «Устав о сибирских киргизах» от 1822 года, никак не мог обойти эту проблему.

К примеру, в § 244 «Устава…» была не случайно дана установка: «Поелику вера киргиз-кайсаков по сие время, в сущности, более языческая, нежели магометанская, то представляется надежда к обращению многих из них в христианство…». И для проведения в жизнь этого замысла необходимо было, чтобы областное начальство «испросила особенную в степь миссию, с тем, дабы действовала она одними уверениями и убеждениями без малейшего принуждения».

§ 245. Ежели бы в каком-нибудь округе обращено было в христиан до 1000 человек, то областное начальство обязано испросить пособия к постройке там церкви и постановление местного священника.

§ 246. Священники стараться должны учредить при себе школы для обучения юношества закону, чтению, письму и первым правилам арифметики, вообще содействуют местному начальству по части народного просвещения [9, с.419-420].

Но этому не суждено было сбыться, так как в условиях моно национального состава казахских внешних округов немыслимо было говорить о появлении «очага» христианства.

До середины XIX века темпы христианизации казахов были не значительными. Активизация перехода казахов в православие происходила в 40-60 – е гг. XIX века и связана была с жесткими запретами царизма ни под каким видом не пропускать казахов Акмолинской и по преимуществу Семипалатинской области в районы крестьянских селений Тобольской и Томской губерний в силу якобы «участившихся случаев конокрадства». То есть принятие православия казахами было одним из способов «законного» проникновения казахов на территории сопредельных внутренних российских губерний. Среди мотивов, склонявших казахов принимать православие, было — предоставление «новокрещенцам» ряда льгот и привилегий. Например, полное освобождение от государственных податей, если к моменту перехода в православие ими не уплачивалась кибиточная и другие виды податей в местах своих причислений [10, с.204-205].

К тому же в это время казахи могли «не испрашивать разрешения» от своих обществ на получение от них увольнительных свидетельств. Последнее обстоятельство позволяло абсолютному большинству казахов, переходивших в православие, скрывать не только действительные места своих кочевий, но и представляться лицами, никогда не уплачивавшими государственных податей. А царизм, желая иметь, как можно больше крещенных казахов, вынужден был закрывать глаза на всевозможные уловки казахов.

Все казахи, принявшие христианство, представляли, как правило, социальные низы казахского общества и преимущественно – джатаки. И первое, что они преследовали, было поправить свое материальное положение. Об этом свидетельствует, например, данные за 20 февраля 1868 года Совета общего областного Управления сибирскими киргизами: «…известно, что все принявшие до сих пор православную веру киргизы принадлежат к числу бедняков, кочующих вблизи линии, следовательно, вблизи русских поселений, и нет между ними ни одного зажиточного. Поэтому не подлежит сомнению, что движимою силою в перемене религии было не убеждение в несостоятельности исповедуемой религии, а по преимуществу какие-либо материальные расчеты…». [10, с.204]

Об этом отмечает и один из исследователей быта ново крещенных казахов Крафт: «…новокрещенные из киргизов принадлежат обыкновенно к беднейшему классу людей, сникающих пропитание работами в городах и русских селениях» [11, с.31].

Именно на эту категорию казахского населения царизм сделал ставку в своей христианизаторской миссии, о чем свидетельствуют слова одного из известных и ярых сторонников этого процесса генерал-губернатора Степного края Колпаковского Г.А.: «…если православная церковь протянет руку помощи этим отверженцам мусульманского мира, то в самом непродолжительном времени они образуют многолюдные и зажиточные селения, вокруг которых сгруппируются постепенно и прочие небогатые киргизы, утомленные борьбою с лишениями, необеспеченностью и опасностями кочевой жизни…» [12, с.293].

Причины принятия казахами христианства имели различный характер, например, кто-то хотел этим способом избегнуть наказания за содеянный проступок или такие, «которые, похитив чужую жену, наделялись, что с принятием новой веры, права первого мужа на его «жену» прекратятся».

Естественно, ждать от них добросовестного почитания христианской религии не приходилось. Об этом свидетельствуют записки известного миссионера основателя «Киргизской миссии» священника Филарета Синьковского: «…после же крещения при наблюдении за жизнью нококрещенного, приходится видеть в нем крайнее равнодушие к воспринятой им вере и вследствие этого не охоту в усвоении им христианского вероучения…» Были случаи, когда ново крещенные казахи, находясь на «внутренней стороне», поступали на должность муллы [10, с.205].

В реформах царского правительства по упралвению казахскими землями некоторое привилегии давались крещенным казахам. В четвертом разделе «О правах киргизов» Положения об управлении в Уральской, Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской областях от 1868 года указано:

«247. Киргизам, принявшим христианство, дозволяется или оставаться в своих обществах, или прикочевывать к русским селениям в степи, с сохранением предоставленных киргизам прав.

248. Принявшие христианство киргизы, если пожелают, могут приписываться к городским и сельским общинам всех наименований, не испрашивая на то предварительного согласия обозначенных обществ»[1., с. 105].

Церковно-административной территориальной единицей в христианской церкви является епархия. В 1825 году в России имелось 37 епархий, в 1841 году – 50, 1851 году – 55, в 1861 году – 58. В 1905 году было 67 епархий.

До появления Омской епархии, была учреждена, с разрешения Святейшего Синода в 1881 году, Киргизская духовная миссия. В ее задачу входило не только распространение православия среди казахского населения. Для православных миссий выдвигались и другие не менее важные задачи: они должны были «направлять свою деятельность не столько на приобретение последователей из среды коренных магометан, сколько на удержание от вероотступничества тех из них, которые однажды примкнули к христианству». [2., с. 40] В начале Киргизская миссия существовала как отделение Алтайской миссии Тобольской епархии, «для обращения в православие, обитающих в пределах епархии киргизов, и утверждения просвещаемых иноверцев в истинах святой веры и правилах христианской нравственности» [3, с.115].

Вот как описывает состояние религиозной жизни в казахской степи к моменту открытия новой миссии священник Ефрем Елисеев в своей работе «Записки миссионера Буковского стана Киргизской миссии за 1892-1899 гг.»: «…в 1881 году, когда еще магометанство, как черная туча, сплошь покрывало киргизскую степь, а выходцы из Казани — татары, бухарские сарты, персияне и арабы, как хищные коршуны, терзали степных киргиз и злоупотребляли их религиозным чувством, на далекой окраине русского государства, в соседней с Китаем Семипалатинской области, указом Святейшего Синода, была открыта противомусульманская Киргизская духовная миссия» [8, с.3].

«Православное миссионерское общество. Начальник Киргизской миссии. 9 января 1901 г. г. Семипалатинск.

«В видах способствования кочевников – киргизов переходу в православие и к оседлому образу жизни полезно было бы сделать селение Преображенское смешанным из русских православных христиан-переселенцев и новокрещённых киргизов. Польза подобного смешения… привыкали бы к русским нравам, обычаям, языку… При настоящем положении селение, состоящее исключительно из инородцев … во всем преобладает киргизское, что весьма нежелательно в целях обрусения их… о увеличении надела села и о приписке 50 семейств православных переселенцев преимущественно из Таврической губернии, могущих служить примером для новокрещённых по своей религиозности… начальник Киргизской миссии архимандрит Макаров» [13].

Привлекать инородцев к христианству предлагалось осторожно, чтобы грубым давлением, нажимом не вызвать негативную реакцию. В деле распространения христианской веры среди кочевников особое место занимала миссионерская деятельность, поэтому для ее успеха обращалось большое внимание на подбор и соответствующую подготовку миссионеров.

Эти лица должны были отличаться от основной массы православных богословским образованием и высокими нравственными качествами, а также искренним призванием к миссионерской деятельности. Им вменялось в обязанности: владеть киргизским языком в совершенстве, знать персидский и арабский языки, изучить основательно Аль-Коран и все толкования его, а также магометанские богослужебные книги. Они должны были обладать некоторыми медицинскими познаниями, достаточными для оказания первой врачебной помощи киргизам. Обретя с помощью своих познаний симпатию населения, они тем самым «найдут удобный случай для проповеди Евангельского учения» [5, с.107].

Одним из первых миссионеров Киргизской миссии был Филарет Синьковский, имевший к началу своей деятельности среди казахов большой опыт по христианизации алтайских калмыков [8, с.3].

Деятельность Алтайской духовной миссии относится к периоду с 1825 до 1917 года. Главной задачей ее служило увеличение числа последователей православного исповедания за счет магометан и язычников, а также и раскольников. Эту задачу Алтайская духовная миссия в начале решала довольно-таки успешно. По отчетам миссии с 1830 по 1850 годы здесь было – 1077 крещений, с 1851 по 1865 – 1829, 1865 -1870 — 1965, в одном только 1873 году – 331. Затем наблюдается спад: в 1874 году было 197 крещений [4, с.235]. Не исключено, что уменьшение количества крещений и послужило причиной для отделения самостоятельную – Киргизскую духовную миссию. Это давало возможность увеличить штат миссионеров, иметь собственную церковь или часовню, школу-интернат и приблизиться к кочевникам [5, с.95].

До 1890 года Киргизская миссия состояла из одного миссионерского причта, который занимался подготовительными работами к предполагавшейся в недалеком будущем, ответственной деятельности по христианизации коренного населения. Постепенно миссия стала приобретать самостоятельный характер и с образованием Омской епархии она полностью отделяется от Алтайской миссии. У нее появляется свой начальник в сане архимандрита, 4 стана и 11 служителей, за год присоединявших к православию до 70 инородцев. В дальнейшем деятельность киргизской духовной миссии не отличалась высокими показателями в увеличении численности крещеных киргизов. В 1906 году члены духовной миссии окрестили всего 19 человек, в том числе только 8 казахов [5, с.95].

Омская епархия был открыта в 1895 году. В ее состав полностью вошли две казахские области: Акмолинская и Семипалатинская. В первый год своего существования Омская епархия обладала сравнительно малым количеством церквей, из которых наибольшее количество находилось в пределах Тобольской губернии, как наиболее густонаселенной части новой епархии. Чуть позже с 1897 года сюда широким потоком хлынули сотни тысяч переселенцев из внутренних малоземельных российских губерний, преимущественно – из Черниговской, Полтавской, Екатеринославской, Рязанской, Орловской, Пензенской, Курской и других. В общей сложности, за 20-летие, с 1883 до 1903 года, в Сибирь пришло около 1566 тысяч переселенцев. [6., с. 2] Для них и в целях распространения православия среди коренных жителей и была образована Омская епархия.

Насаждая православие, члены Омской епархии совершали различные обряды. Прежде чем стать православным, иноверцу необходимо было пройти обряд крещения с тем, чтобы «возродиться в жизнь духовную, святую». Намеченного к крещению казаха подвергали индивидуальной обработке. Добившись, всякими способами согласие на крещение, миссионер подвергал его оглашению. Затем его крестили в церкви и составляли письменное обязательство верности новокрещенного христианству. По причине неграмотности большинства новокрещенных, они прикладывали руку к подготовленному документу [5, с. 96-97].

В начале ХХ века число обращений в православие по сравнению с 90-ми годами XIX века сократилось в 10-15 раз. А в начале двадцатого столетия, в 1906-1908 гг., в некоторых станах Омской епархии, вообще, не было ни одного крещения [5, с. 97].

За 25 лет существования Омской епархии она меняла свое название трижды, ввиду административно-территориальных перестроек края: Омско-Семипалатинская (1895-1911), Омско-Акмолинская (1911-1915), Омско-Павлодарская (1915-1920). За десятилетие 1894-1904 гг. Омская епархия увеличила количество церквей до 100, причем 91 церковь была построена на средства фонда имени Императора Александра III. К 1917 году в епархии было 710 действующих приходов[6, с.5].

С целью активизации проповеди православия широкое распространение получила такая форма деятельности, как организация миссионерских станов при епархиях. Это были своего рода опорные пункты служителей церкви и миссионеров, расположенные непосредственно в местах проживания иноверцев или недалеко от них.

Каждый из станов миссии в обязательном порядке содержал в себе храм или молитвенный дом, миссионерскую смешанную школу, куда принимались почти все желающие. Преподавание велось на русском, казахском и татарском языках по программе школ грамоты с добавлением изучения арабского письма, сведений об исламе и овладения навыками какого-либо ремесла. При стане имелась библиотека, и попечительство о бедной части новокрещенных, Еженедельно в каждом стане проводились религиозно-нравственные публичные чтения. Средства к существованию миссионерского стана от Совета Православного Миссионерского общества, его епархиальных комитетов и непосредственно от частных пожертвований. Для совершения богослужений в Омск из Семипалатинска и придания им величавости, периодически доставлялась особо почитаемая православными, присланная с Афона икона Святого Великомученика Пантелеймона [5, с.98].

К 1 января 1913 года в состав Киргизской миссии Омской епархии входили 8 станов: Центральный, Преображенский (или Буконьский), Мало-Владимирский, Шульбинский, Татарский, Атбасарский, Знаменский миссионерский женский монастырь, Еленинский, Черноярский. Православную паству составляли 6112 человек обоего пола, из них русских 6022 человека и новокрещенных из киргиз 290 человек. Помимо них, жили в разных селениях, а также потерявшиеся из виду миссионеров, около 200 человек. Церквей и молитвенных домов в ведении миссии за 1912 год было 13, и 18 школ. К концу года учащихся было 512 мальчиков и 262 девочки, в том числе новокрещенных мальчиков 12 и девочек 11 и мусульман мальчиков 140 [6, с.857].

Члены миссии, кроме совершаемых ими богослужений, ездили по степи с проповедью Слова Божия по русским селениям, где были новокрещенные и наставляли их в истинах Христовой веры и преподавали пастырские увещания тем, кто переходил в Ислам или колебался в православии.

Не оставляли без присмотра своих подопечных священнослужители и миссионеры стана, которые часто посещали дома новокрещенных и беседовали с ними, утверждая в вере Христовой. В особо устроенных помещениях велись религиозно-нравственные беседы на родном языке. Однако считать этих крещеных казахов окончательно потерянными для их бывших собратьев, нельзя. Дальнейшие события показали, что многие из них лишь внешне стали христианами, а в душе остались мусульманами. Поэтому вчерашние неофиты, через некоторое время обращались в соответствующие органы с просьбой о возвращении их в прежнюю веру [5, с.99-100].

Насильственной русификацией и насаждением православия занимались братства в Казахстане. Во второй половине XIX века в России активно действовали православные церковные братства, утвержденные царем. Они создавались «для служения нуждам и пользам православной церкви… и для распространения и утверждения духовного просвещения», — говорилось в их уставе. Деятельность иноверных религиозных организаций называется посягательством на права православной церкви [7, с.181].

В 1897 году образовалось Омское епархиальное братство. Деятельность братств была направлена на распространение среди широких народных масс «живого слова и здоровых понятий в духе православной веры, любви к отечеству и русской народности».

Просветительская и миссионерская деятельность Омского Братства выражалась в неустанном и широком распространении по всей обширной Омской епархии книг церковно-богословского, религиозно-нравственного, патриотического, противоалкогольного содержания, библий, икон и предметов церковной утвари.

К миссионерским учреждениям относились учебные заведения по подготовке кадров для работы среди иноверцев. Духовные семинарии представляли собой среднее учебное заведение для подготовки служителей культа. По утверждению миссионеров открытие духовной семинарии в Омске стала настоятельной необходимостью. С учетом особенностей и нужд Омской епархии ставилась цель, чтобы будущие выпускники семинарии были готовы к «миссионерской деятельности среди сектантства, раскольников и мусульман». По мнению Епископа Гавриила, для этого нужно будет за счет сокращения количества часов, отведенных на изучение латинского языка, или его исключения из учебной программы, ввести в качестве обязательных предметов «местные инородческие языки» гигиену.

Согласно указу Синода от 29 декабря 1909 года о предполагаемом открытии духовной семинарии в городе Омске учебный курс семинарии «нормального типа» должны введены как обязательные предметы «противомусульманская полемика и киргизский» язык. Вооруженные знанием языка местных жителей и умением дискутировать с представителями мусульманского духовенства, выпускники семинарии должны были увеличивать численность православных среди коренного населения [5, с.101].

Помощниками в своей деятельности проповеди православия видели переселенцев из России. Рост населения Казахстана в конце XIX и начале ХХ века объясняется не только естественным приростом коренных жителей, но в значительной мере прибытием сюда русских переселенцев. Это оказывало существенное влияние на структуру населения, как по национальностям, так и по вероисповеданию. Так, в Семипалатинской области в 1897 году православных было 67620 человек, магометан 614773, а к 1911 году картина меняется – 183490 и 674235, соответственно. То есть, увеличение численности православных почти в три раза, и мизерный рост мусульманского населения, по сравнению с русскими. А в период с 1896 по 1905 годы, в Казахстан из центра и юга России, переселилось более 294 тыс. душ, то за 1906-1910 гг. свыше 770 тыс. Эти цифры также, показывают резкий рост представителей русской национальности. Заселение «пустующих» земель сопровождалось притеснением коренных жителей и дополнялось духовной экспансией.

Жители русских селений, независимо от того, как они образовывались, законным или незаконным путем помогали русской православной церкви в решении задач по обручению и христианизации казахов. Это не скрывала и колониальная администрация, отмечая в своих отчетах полезность прибытия русских крестьян и образования поселений. «Русский человек, просящий с собою в быт ордынских владений русскую веру в православие и русскую беспредельную преданность православному царю, человек, представляющий собою лучший залог нашего окончательного упрочнения в иноверческой среде» — писал в отчете за десятилетие, с 1878 по 1888 годы, по переселению крестьян генерал-губернатор Степного края.

В отличие от подготовленных миссионеров, нравственное состояние этих новоселов вызывало негодование даже русских чиновников, которые по долгу службы часто имели возможность видеть, чем на самом деле занимались переселенцы. Один из начальников Степного генерал-губернаторства с чувством глубокого сожаления констатировал, что приезжие крестьяне не по назначению тратили ссуды, выдаваемые на хозяйственное устройство. С одной стороны, крестьянский начальник видит перед собой стоящего на коленях человека, вымаливающего деньги, с другой, его не оставляет мысль, что его обманывают, и деньги эти не будут использованы по назначению [5, с.111-112].

Оказывали посильную помощь миссионерам и царские чиновники, вносившие свои предложения. Не имеющий никакого отношения к религии Министр земледелия предлагал меры по христианизации. Газета «Қазақ» в 1914 году передавала информацию, перепечатанную из газеты «Уақыт». По заявлению Министра, чтобы достичь целей, поставленных Синодом в христианизации казахов, необходимо поселить их с русскими. При этом количество казахов не должно быть больше русских. Количественное превосходство русских, по его мнению, привело бы к русификации казахов, усвоению ими русских традиций и, в конечном счете, коренное население станет слугами христианской религии. Попытки создать смешанные поселки, порой вызывали негативную реакцию со стороны, прибывших из России, крестьян.

Наблюдения миссионеров за такими поселками, привели их к заключению, из которого следует, что подобное поселение не всегда желательно. Причины такого заявления изложены в донесении начальника киргизской миссии: «Причисление русских разночинцев, проживающих в селе Преображенском, к одному обществу с новокрещенными, нежелательно, по той причине, что в решении общественных вопросов русские будут иметь всегда над новокрещенными; между тем, это клонилось бы не всегда к пользам миссии, ибо, проживающие там, русские – это элемент часто переходящий».

Следующая причина, заключается в том, что русские «русские ввели у них в широких размерах тайную продажу вина». Собранные на сход «эти разночинцы не особенно охотно соглашались прекратить эту торговлю, а некоторые настаивали, чтобы эту торговлю продолжить». В заключении отмечено, что русские переселенцы с трудом уживаются в крещенными казахами и при образовании смешанного поселка, несомненно, образуются две враждебные партии, из чего следует, что проживание крещенных инородцев с переселенцами из России нежелательно. Стремление миссионеров в создании смешанных поселков, потерпело фиаско. Делая ставку на русских переселенцев в своей деятельности, миссионеры вынуждены были признать, что приезжие представляют для них слабую опору в деле распространения православия и более того, привносят в жизнь крещенных казахов некоторые вредные традиции [5, с.122-123].

С разрешения Святейшего Синода, Советом Православного Миссионерского общества предпринимается издание с 1893 года, журнала под названием «Православный благовестник», посвященный «православно-российскому веропроповедничеству». Цель журнала состояла во всестороннем, по возможности, изображении деятельности отечественных веропроповедников и выяснению условий, среди которых эта деятельность развивается. Журнал состоял из девяти разделов, каждый из которых был весьма полезен в миссионерской деятельности в любом уголке России [5, с.113].

Свои усилия проповедники православия подкрепляли различными наставлениями. В 1902 году была передана Высочайшая воля, чтобы подданные Царя были одной веры, и исполняли ту религию, которую исполняет их Государь. Позже разработали правила, преследовавшие цель привлечения киргиз к переходу в православие. Так, одно из них предписывало «умерших хоронить под наблюдением попа». Во избежание возмущения и недовольства со стороны инородцев им объяснялось, что «киргизы завсегда заявляют ложно об убийстве»[5, с.114].

Большая роль отводилась миссионерам, пытавшихся увеличить число сторонников не только за счет представителей русской национальности, но и путем привлечения в свои ряды коренных жителей. Вербовка миссионеров из лиц местной национальности высоко ценилась духовными властями. Особое внимание обращалось на казахских женщин. К слову, женщина-казашка, в далеко идущих планах миссионеров должна была стать их сторонницей, так как ими было замечено, что она пользуется большой свободой, «не закрывает своего лица от мужчины и беспрепятственно допускается в общество, где она имеет достаточный вес и значение. Разумно поставленное воспитание ее в русско-православном духе создаст из нее прекрасную нашу союзницу» [14, с.376].

Убедительной иллюстрацией уготованной женщинам-казашкам стратегической миссии служит статья 80 части I Закона Гражданского: «Брак, принявший святое крещение жены магометанина расторгается, а прежний муж магометанин дает обязательство в том, что он не будет имеющих родиться от сего брака детей, которые должны быть крещены в православную веру, приводить в свой закон…»

Налицо полное игнорирование традиций и обычаев казахов. Как известно, у казахов, именно мужчина является главой в семье, и от него ведут свои линии генеалогические корни. Взаимоотношения и казахской семье строились на основе взаимоуважения, при неукоснительном признании мужского приоритета. Унижая, этой статьей, достоинство мужчины, нельзя думать о том, что эти традиции были неизвестны составителям закона.

Тем более усугубляет ситуацию тот факт, что в самой России отношение к представителям женского пола было пренебрежительное, и поэтому женщину вообще не считали за «душу» — человека. А в данном случае, полное игнорирование даже своих традиций, ради достижения целей в христианизации инородцев [5, с.115].

Но и такие положения, противоестественные для казахского народа, для пропаганды православия, оказались недостаточными. Сочинялись другие пути для привлечения мужчин – казахов в православие. В части «Миссия противомусульманская» Краткого очерка миссионерства Тобольской епархии говорится, что следует использовать в этом деле водку. Для того, чтобы увеличить количество крещенных, предлагалось научить казахов употреблять спиртное. Так как казахи сами не употребляют ее и по этой причине не могут ее изготавливать, то выход следует искать в создании русско-казахских семей. Предлагалось женить казахских джигитов на русских девушках. Они должны будут научить приготавливать спиртное и затем его пить. Рожденные от такого брака дети без труда примут православие. Поэтому миссионерам была поставлена задача: поддерживать обе стороны и щедро их одаривать [15, с. 11].

Царское самодержавие и православная церковь считали ислам препятствием на пути распространения христианства. Отдельные проповедники православия в своем рвении поднять значение христианства, позволили себе говорить о мусульманстве, непозволительные речи. Казахи, пытавшиеся с помощью высшего церковного начальства остановить подобные выпады, получали еще и нарекания с их стороны. Например, Омская духовная консистория обращается с просьбой к уездному начальству объявить киргизу, проживающему в их уезде, что на его прошение о привлечении к ответственности священника, оскорбившего мусульманскую религию, поступила резолюция архипастыря: «дерзкий кляузник киргиз забыл, что он живет не в Турции, а в России православно-христианской. Оставить без последствий» [16, с.74].

Усердных чиновников привлекало внимание даже необычная одежда для русского, которую носили казахи. На их взгляд, она не должна была своей необычностью выделяться от одежды основной массы коренного населения. Появление лиц в такой одежде вызывало возмущение местных властей.

Об этом сообщалось, что среди туземного мусульманского населения сильно распространилось ношение красной фески с черной кистью, иногда с изображением полумесяца и звезды. Обращаясь к Степному генерал-губернатору, указывалось: «Фески, составляющие отличительный головной убор турецко-подданных — едва ли могут быть терпимы русской властью». Спрашивалось разрешение «о воспрещении русско-подданным мусульманам ношения этого головного убора». Правда, от управляющего канцелярии начальника края поступил ответ, в котором сообщалось: «Его Превосходительство не изволил признать возможным, удовлетворить таковое, в виду отсутствия законных оснований». Но, не исключено, что не все представители местных властей обращались за разрешением или советом к своему начальству и, проявляя самостоятельность, решали без них, как реагировать на такие факты [5, с.152-153].

Царским правительством запрещалось строить более одной мечети в волости. В Положении об управлении в Уральской, Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской областях от 21 октября 1868 года параграф 253, главы V «Об управлении духовными делами киргиз» гласил, что «киргизским обществам, в составе не менее одной волости дозволяется иметь одного муллу» [17, с.88]. Этот пункт сохранился в Положении 1891 года [17, с.95]. Запретительные меры приводили к тому, что мечети строили десятками – конспиративным образом. Как отмечал в своем докладе Б. Каратаев, опубликованный в журнале «Айқап», «в одной области было более тысячи мечетей» [18, с.212]. В случае обнаружения такие мечети подвергались уничтожению. Иногда власти, избегая возможности волнений среди населения, не сносили их, оставляя «впредь до окончательного разрушения их временем, так как поправки и ремонт воспрещены» [5, с.154].

Русская православная церковь была активной помощницей самодержавия в осуществлении колониальной политики. Поддерживаемые правительством и местным колониальным аппаратом, православные проповедники не встречали препятствий в деле строительства церквей, молитвенных домов, причтов. Необходимость их сооружения священнослужители объясняли разными причинами, главную из которых они видели в наличии большого количества инородцев. Материальные средства для строительства православных богослужебных заведений давались в немалых количествах. Помимо выделяемых денег на строительство со стороны казны, церковные священнослужители получали финансовую поддержку от частных лиц. Появление миссионерских учреждений, целью которых было – увеличить численность крещеных казахов, всегда находило поддержку со стороны правительства. Все предпринимаемые меры оказались бессильными – казахи не приняли православия. Они видели в церкви реакционную силу, стремящуюся уничтожить накопленное веками национальное достояние казахского народа [5, с.125].

4.2 Топонимика

Многие топонимы не территории Павлодарской области были переименованы в период колонизации Царской власти. Появились новые топонимы, которые носили славяно-русский характер. Исторические тюркские, казахские топонимы были подвергнуты к исчезновению, в результате чего переселенцы стали переименовать все подрать.

В итоге замена казахских топонимов на русские колонизаторские (в честь царей, губернаторов, генералов и т.п.) и в результате тюркоязычные, казахские топонимы стали не употреблятся, что можно посмотреть в ниже указанной таблице:

Таблица 17 — Переселенческие селения Аксуского района

Наименование селения

Год

основания

Урочище на, котором основано селение

Волость

Происхождение названия селения

Беловка

1917

Аксу

Аксуйская

По речке Белой, рукову Иртыша

Гостевка

1914

Павлодарская

От антропонима

Грязновка

1912

Казалы

Ермаковская

По фамилии казахчьего офицера Грязнова

Евгеньевка

1912

Уштерек

Аксуская

По имени первопереселенца Евгения Разумова

Жидковка

1917

Сарышыганак

Павлодарская

По фамилии казачьего офицера Жидкова

Малопокровка

1914

Марковка

1914

Сарыкунан

Павлодарская

Названо по имени первопереселенца из Украины

Парамоновка

1914

Тобет

Марковская

Порфировка

1914

Павлодарская

Потанино

1915

Коктас

Ермаковская

В честь 80-летия Г.Н. Потанина

Ребровка

1904

Сокырбай

По фамилии казачьего офицера Реброва

Ровное

1914

Павлодарская

Селение основано на ровном месте

Святокрестовка

1914

Название переселенцы перенесли с родных мест

Таблица 18 — Переселенческие селения Актогайского района

Наименование селения

Год

основания

Урочище на, котором основано селение

Волость

Происхождение названия селения

Абросимовка

1919

Карабузау

Алакольская

Названо по фамилии первопереселенца Абросимова

Андрияновка

1910

Каракаска

Новоивновская

Названо по антропониму

Большеивановское (Ивановка)

1907-1908

Саттугай

Новоивновская

Золотошенка

1908

Бестуйе

Краснокутск

1915

Тузуйген

Песчанская

«Красный кут» — красивый мыс

Красноозерск

1915

Актуйе

Названо по Красному – «красивому» озеру

Краснорецк

1915

Томар

Названо по речке Красной

Кубань

1906

Караой

Основано кубанскими казаками

Мулявское

1909

Кызылсуат

Песчанская

Названо по фамилии братьев Мулявко – основателй селения

Новоалексеевка

1908

Жолболды

Алексеевская

Новотроицк

1908

Шыганак

Новоивновская

Разумовка

(Болгарка)

1914

Орт камаган

Алкакольская

Названо по фамилии первопереселенца Е. Разумова

Усачево

1910

Тортай

По фамилии первопереселенца Усачева

Харьковка

1909

Жартытам

Алкакольская

Основано переселенцами из Харьковской губернии

Таблица 19 — Переселенческие селения Баян-Аульского района

Наименование селения

Год основания

Урочище на, котором основано селение

Волость

Происхождение названия селения

Алексеевкое

1902

Каратал

Баян-Аульская

Названо по имени наследника царской фамилии Романовых царевича Алексея

Камни (Каменское)

1906-1909

Сарбиик

Далбинская

Так русские издавна называли каменистую местность

Корнеевское (Конурское)

Коныр

По фамилии первопереселенца

Крещенское

1905-1909

Карабулак

Аккелинская

По христианскому празднику «Крещение»

Озерное

1916

Кандыколь

Окольное

1916-1907

Каргалы

Аккелинская

Прилесное

1916

Бельагаш

Святогорское

1906-1908

Созат

Святогорская

Таблица 20 — Переселенческие селения Железинского района

Наименование селения

Год

основания

Урочище на, котором основано селение

Волость

Происхождение названия селения

Андреевка

1913-1914

Жалпак

Урлютюбская

Названо по имени первопереселенца

Антоновка

Кызылдау

Урлютюбская

Названо по имени переселенца Антона Каширина

Безводное

1914

Крестьянская

Место где нет пресной воды

Благодатное

1907

На берегу речки Карасу

Михайловская

По благодатному для жителей месту

Богоявленка

1913

Колебе

Урлютюбская

Веселая роща

1916

Итбол

Михайловская

Названо по близлежащей красивой березовой роще

Груздевка

1914

Кишкене

Урлютюбская

Лесное урочище изобиловало груздями

Донской

1914

Акколь

Урлютюбская

Названо переселенцами из Дона

Дроздовка

1913-1914

Шошкалы

Урлютюбская

Названо по фамилии переселенца

Захаровка

1907

Урташкагык

Урлютюбская

Названо по имени переселенца

Красное

1914

Тулькиаткан

Урлютюбская

«красное» значит красивое

Красновка

1916

Кусак

Названо переселенцами из украинского села Красновки

Куликовка

1914

Думалы

Урлютюбская

Названо по фамилии переселенца

Михайловка

1906

Иссыкколь

Песчанная

Названо по имени первопереселенца Михаила Голуба

Моисеевка

1916

Названо по фамилии владельца мельницы Моисеевка

Новокульминка

Шалеген

Новопетропавловка

1914

Каратерек

Урлютюбская

Павловка

1914

Жанасу

От антропонима

Петропавловка

1907

Шарбактыколь

Песчаная

Прицепиловка

Садовское

1914

Егиндыагач

Урлютюбская

От антропонима

Стояновка

1914

Кузеушилик

Урлютюбская

Названо по фамилии переселенца Стоянова

Троицкое

1906-1907

Маркатай

Урлютюбская

От антропонима

Феофановка

1914

Тогускудук

Урлютюбская

От антропонима

Церковное

1913-1914

Акколь

Урлютюбская

Названо по фамилии перврпереселенца И. Церковного

Таблица 21 — Переселенческие селения Иртышского района

Наименование селения

Год

основания

Урочище на, котором основано селение

Волость

Происхождение названия селения

Аввакумовка

1909

У озера Шыбындыколь

Новоивановская

Артемовка

1912

Бескепе

Новоивановская

Названо по имени Артема Сахно, одного из переселенцев

Беловодск

1908

Шубарат

Иртышская

Калька с казахского «Аксу»

Васильевка

1908-1910

Егейсат

Новоивановская

Названо по фамилии первопереселенца

Владимировка

1907

Новоивановская

Названо по фамилии первопереселенца

Голубовка

1909

Корганколь

Голубовская

Названо по фамилии первопереселенца

Горностаевка

1908

Косагаш

Иртышская

Название перенесено с родины переселенца

Грабово

1908

Аймаккурколь

Грабовская

Переселенцами с Украины

Добромысловка

1914

Елисеевское (Московское)

1914

От антропонима

Иртышск

1911

Иртышская

В 1913 г. селение Красный яр переименовано в Иртышск

Красный яр

1911

Иртышская

Названо по крутому красноватому берегу Иртыша

Королевка

Жандыкак

Названо по фамилии первопереселенца

Корниловка

Кылышбек

Названо переселенцами из украинского села

Косаринский

1914

Косарин

Новоивановская

Котельниково

1916

Оймаколь

«ойма» — котел

Любомировка

1908

Тузельколь

Новоивановская

Никаноровка

1915

Актайлак

Иртышская

Названо по фамилии переселенца

Никитовка

1908

У озера Темирколь

Новоивановская

Новоивановка

1908

Коскомур

Новоивановская

Новооссийская

1913

Кокан

Иртышская

Осиновка

1914

Жылгызтерек

Печерское

1911

Теренсай 1-й

Новоивановская

Приветинка

1908

Актыколь

Сладководск

1910

Слуколь

Новоивановское

Сокольниковка

1910

Теренсай 2-ой

Новоивановское

Соломянское

1914

Тобелес

Тихоновка

1908

Шубарколь

Новоивановское

Фастовка

1914

Жамиля

Иртышская

От антропонима

Таблица 22 — Переселенческие селения Качирского района

Наименование селения

Год

основания

Урочище на, котором основано селение

Волость

Происхождение названия селения

Березовка

1906

Барак

Рождественская

Возникло среди березовых колков

Благовщенка

1907

Кызойнак

Песчанская

По христианскому празднику «Благовещения»

Верненка

1907

Тенисбай

Песчанская

Воронцовка (ныне плодородный)

1910-1911

Мырзагул

Песчанская

Воскресенка

1907

Аулиеагаш

Федоровская

По христианскому празднику «Воскресения»

Ивановка

1907

Сайдагырагаш

Песчанская

Калиновка

1914

Тойкылган

Маралдинская

Карасук

1915-1916

Новоивановская

Караобинское

1915

Караоба

Песчанская

«краоба»-курган с кучей сложенных на нем камней

Конторка

1914

Каражабагы

Песчанская

«конторка» — маленькая пристань на реке

Лавровка

1910

Мендеке

Песчанская

Названо по имени первопереселенца Лавра

Луговое

Костогай

Львовка

1914

Алтай

Федоровская

Названо в честь взятия русскими войсками 21 августа 1914 г. Львова

Малые Березняки

1915

Кырыккудык

Белоцерковская

Названо по небольшим участкам березняка

Новокиевка

1910

Когалы

Песчанская

Новоспасовка

1907

Байсымак

Песчанская

Пахомовка

1916

Каскаайгыр

Песчанская

Покровка

1907

Турсынбай

Песчанская

Полтавка

Основано украинцкими переселенцами из Полтавы

Светличное

1914

Жаркаин

Песчанская

Названо по озеру Светлица

Спасовка

1914

Борсык

Песчанская

По христианскому празднику «Спас»

Тимофеевка

1907

Тасойган

Песчанская

Тихомировка

1907

Жанторе

Песчанская

Трофимовка

1912

Коржынколь

Федоровская

Названо по имени первопересленца Трофимова

Федоровка

1906

Томарлы

Песчанская

По имени переселенца Федор Ивановича Федотова (по жребию)

Холмы

1914

Ескара

Песчанская

Шаровка

1910

Жанай

Песчанская

Названо по фамилии переселенца

Ярославка

1910

Кособа

Крестьянская

Названо по месту, откуда прибыли переселенцы

Таблица 23 — Переселенческие селения Лебяжинского района

Наименование селения

Год

основания

Урочище на, котором основано селение

Волость

Происхождение названия селения

Дубровка

1908

Селение в лесистой местности – дубраве

Малиновка

1914

Орловская

Основано переселенцами из украинского села Малиновки

Новоастраханка

1907

Крестьянская

Основано приезжими из Астрахани

Петровское

1909

Байток

От антропонима

Таблица 24 — Переселенческие селения Павлодарского района

Наименование селения

Год основания

Урочище, на котором основано селение

Волость

Происхождение название селения

Акимовка

1909

Рождественская

названо по фамилии первопереселенца Акимова

Безводное

1908

Крестьянская

место, где нет пресной воды

Березовка

1906

Рождественская

возникло среди березовых колков

Богатское

1912

1914

Крестьянская

Богдановка

1909

Жаманкудук

Рождественская

названо по имени первопереселенца Богдана

Гавриловка

1901

Жетыбай

Крестьянская

названо по переселенцу

Глубокое

1913

около озера Шункырколь

Рождественская

буквальный перевод Шункырколя-«глубокое озеро»

Даниловка

1909

Самарская Лята

Рождественская

в основе названия – антропоним

Демьяновка

1909

1912

Бесапан

Крестьянская

Духовиницкое

1909

Аккудук

Рождественская

по христианскому празднику – «Духов День»

Ефремовка

1906

1909

аул Сарыозек

Рождественская

основано херсонским крестьянином Мельниченко Ефремом Леоновичем

Звенигородка

1907

основано переселенцами из предместий Звенигорода

Леонтьевка

1914

Шункырколь

Рождественская

названо по фамилии переселенца

Луганск

1909

основано переселенцами из Луганска

Максимовка

1909

Рождественская

названо по фамилии первопереселенца Максимова

Таблица 25 — Переселенческие селения Щербактинского района

Наименование селения

Год основания

Урочище, на котором основано селение

Волость

Происхождение название селения

1

2

3

4

5

Алексеевка

1906

Кургамыс (аул Жайлауколь)

Орловская

названо по фамилии жителя, построившего здесь сельскую школу

Аникино

1914

Ашиколь

Орловская

названо по фамилии первопереселенцев Аникиных

Алтенау (Раевка)

1907

Муздыколь

Воскресенская

Алтенау – «старый луг» по немецки, основано немцами с Поволжья.

Белозубовка

1912

Крестьянская

названо по фамилии переселенца

Богодаровка

1914

Ушмакыс

Орловская

Богодуховка

1914

около озера Тугельбай

Вознесенская

Богословка

1906

1908

Теренкудук

Орловская

Галкино

1907

Баскудук

Крестьянская

названо в честь губернатора А.Галкина

Георгиевка

1906

Карабидаик

Орловская

Названо именем первопереселенца Егора (Георгия) Балашова

Домнинка

(Эбенталь)

1907

Муздыколь

Вознесенская

селение Эбенталь в 1914г. переименовано в Домнинку в честь дочери уездного переселенческого начальника А.Заборовского-Домны

Еленовка

1911

название связано с именем члена царской семьи Романовых

Емельяновка

1912

1915

Сарымбет

Орловская

названо по фамилии первопереселенца

Заборовка

1907

Муздыколь

Вознесенская

Названо в честь уездного переселенческого начальника П.Заборовского

Ильинка

1910

Павлошун

кыр

Крестьянская

названо по фамилии первопереселенца

Ириновка

1914

Кескенкудук

Орловская

названо по имени одного из членов царской семьи Романовых

Касьяновка

1914

у озера Тугельбай

Вознесенская

названо по фамилии переселенца

Каховка

1914

Ашытакыр

Орловская

основано украинцами из Каховки

Красиловка

1909

селение располагалось в красивом месте

Продолжение таблицы 25

1

2

3

4

5

Леонидовка

Казганкудук

названо по фамилии переселенца

Марьяновка

1907

Саменсай

Крестьянская

Медведевка

(Неразделнный)

1914

Орловская

названо по фамилии первопереселенца

Назаровка

1914

Костакыр

Орловская

названо по украинскому селу, откуда приехали переселенцы

Николаевка

Орловская

названо по имени царя Николая 2

Новоселовка

(Мироновское)

1909

Орловка

1908

Караой

Орловская

название перенесено с Украины переселенцами

Раевка

(Алтенау)

1907

Муздыколь

Вознесенская

Альтенау в 1914г. переименовано в Раевку, по имени дочери переселенческого начальника П.Заборовского — Раи

Сахновка

1911

Крестьянская

названо по фамилии переселенца Сахно

Светловское

1914

Тугульбай

Вознесенская

Сергеевка

1909

1910

Мезгил

Орловская

названо по фамилии переселенца

Синицыно

1914

Шункуркудук

Вознесенская

названо по фамилии переселенца

Сосновка

1908

1909

Жалгызкарагай

Орловская

по утверждению старожилов, в этом месте росли две сосны

Софиевка

(Фриеденсфельд)

Воскресенская

переименовано в 1914г. по имени жены крестьянского переселенческого начальника Забаровского — Софии

Сретенка

1909

Казаты (аул Найза)

Орловская

по христианскому празднику «Сретенье»

Строгановка /Добавочный

1909

Орловская

по фамилии переселенца

Татьяновка

1914

Казганкудук

Орловская

названо по имени дочери царя Николая 2

Чигириновка

1911

у озера Нияз

название происходит от тюркского слова «чигирь» — водяное колесо

Фриеденофельд (Софиевка)

1909

муздыколь

Воскресенская

по имени «Фриеденофельд» означает «мирополье»

Таблица 26 — Переселенческие селения Успенского района

Наименова-

ние селения

Год основания

Урочище, на котором основано селение

Волость

Происхождение название селения

1

2

3

4

5

Анастасовка

1909

Рождественская

Белоусовка

1910

Улкен Шоптыколь

Белоцерковская

названо по фамилии переселенца Белоуса

Белоцерковская

(с 1968 г. Ильичевка)

1909

Козыкалган

Белоцерковская

основано переселенцами из Белой Церкви Киевской губернии

Богатырь

1914

Карашилик

Орловская

калька с казахского «батыр»

Борисовка

1909

Жайнакай

названо по имени сына генерала Борисова

Боярское

1909

Белоцерковская

названо по фамилии переселенца

Веселый клин

1915

Баубакша

Белоцерковская

Вознесенка

1907

Аул Татенбет

основано украинцами из села Вознесенки Екатеринославской губернии

Дмитриевка

1909

Садыбек

Вознесенская

названо по фамилии первопереселенца

Дорожинка

1910

Жалгызагаш

Белоцерковская

основано рядом с проезжей дорогой

Екатеринославка (Осолодочное)

1913

у озера Осолодочное (Каракольтениз)

губернии

Журавлевка

1914

названо по фамилии первопереселенца

Кедровка

1914

у озера Тугельбай

Киприановка (ныне Темирязевка)

1914

Карабура

Белоцерковская

названо по фамилии переселенца

Ковалевка

1909

Уйпак

Белоцерковская

названо по фамилии переселенца

Константиновка

1909

Талдыкудук

названо по фамилии первого землемера Константиновка

Крупское

1914

Рождественская

основано жителями из украинского села Крупского

Лебединка

1913

Белоцерковская

основано украинцами из села Лебединки

Лозовое

1909

Кусак

Белоцерковская

названо по зарослям лозы, мелкой ивы

Любимовка

1909

Жарыкколь

основано жителями из Любимовки Таврической губернии

Милоградовка

1914

Табун

Белоцерковская

основано переселенцами из Милоградовки

Продолжение таблицы 26

1

2

3

4

5

Милорадовка

1907

Белоцерковская

названо в честь губернского начальника по переселению Милорадова

Надаровка

1907

Турсынбай

Белоцерковская

названо в честь Степного генерал-губернатора Надарова

Наташино

1909

Жаманкала

по имени дочери генерала Борисова

Новониколаевка

Новопетриковка

1914

Новопокровка

1909

Шиликтыбидаик

Новосокольское

1914

Жуаншилик

Белоцерковская

Образцовка

1914

Мукан каласы

было построено властями как образцовое переселенческое село

Ольгино

1909

Таскудук

по имени дочери генерала Борисова

Ольховка

1914

Шагалады

основано переселенцами из украинского села Ольховки

островское

1914

названо по фамилии первопереселенца

Павловка

1901/

1909

Конырозек

от антропонима

Придорожное

1914

Равнополь

(Эбенталь)

1907

Талдыкудук

основано немцами, Эбенталь означает «равнодолье»

Савиновка

1915

Кунундар

Белоцерковская

от антропонима

Свободное

1909

Агаш

заселяли его приезжие с Украины без разрешения – «свободные переселенцы»

Травянка

1914

Кши Шоптыколь

Белоцерковская

калька с казахского «Шоптыколь» — травянистое озеро

Ульяновка

1913

Сынтасоба

Вознесенская

названо по имени первопереселенца Ульяна

Успенка (до 1915г. Ожерельевка)

1914

1909

Херсонка

1914

Теректы

Вознесенская

основано переселенцами из города Херсона

Чайковка

1916

Белоцерковская

по фамилии переселенца Чайковского

Чистополь (Райнфельд)

1907

1908

Вознесенская

Райнфельд по русски означает «чистое поле»

Литература

1 История Казахстана. Сборник документов XVIII – начала ХХ вв. – Алматы: Қазақ университеті, 2001. – 302 с.

2 Сборник документов и статей по вопросу об образовании инородцев. – СПб., 1869. – 522 с.

3 Всеподданнейший отчет Обер-Прокурора Святейшего Синода Победоносцева по ведомству Православного исповедания за 1886 год. – СПб., 1888.

4 Сборник сведений о православных миссиях и деятельности православного миссионерского общества. – М., 1875. – Кн. 11.

5 Садвокасова З.Т. Духовная экспансия царизма в Казахстане в области образования и религии (II половина XIX — начало ХХ веков). – Алматы: 2005. – 277 с.

6 Голошубин И. Справочная книга Омской епархии. – Омск, 1914 – 1250 с.

7 Ипатьев А.А. Миссионерская деятельность Русской Православной церкви на юге Дальнего Востока во второй половине XIX – начале ХХ века: Автореф. дис. канд. наук. – Красноярск, 1999. – 51 с.

8 Елисеев Е. Записки миссионера Буковского стана Киргизской миссии за 1892-1899 гг. – СПб., 1900. – 187 с.

9 Левшин А.И. Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей (под общей редакцией академика М.К. Козыбаева).- Алматы, «Санат», 1996. – 656 с.

10 Кабульдинов З.Е. Казахи Тобольской и Томской губерний во второй половине XVIII – начале ХХ вв. (историко-демографический аспект). – Павлодар, 2001, — 293 с.

11 Крафт И.И. Сборник узаконений о киргизах степных областей. – Оренбург, 1898. – 532 с.

12 Русские миссии на окраинах. Историко-этнографический очерк протоирея И. Беляева. – СПб., 1903.

13 ЦГА РК. Ф. 15. Оп 1. Д 2167. л. 2.

14 Миропиев М.А. О положении русских инородцев. – СПб., 1901. -515 с.

15 Жүсіпов С. Ананы аялап азаматтың рухын көтерейік // Алдаспан. — 1999. — №1-2. – 11-17 бб.

16 Ә. Бөкейхан. Тандамалы. – Алматы: Қазақ энциклопедиясы, 1993. – 478 б.

17 История Казахстана. Сборник документов XVIII – начала ХХ веков. – Алматы: Қазақ университеті, 2001. – 302 с.

18 Кеңес жиылысында Б. Қаратаевтың сөйлеген доклады // Айқап / Құрастырушылар Субханбердина, С. Дәуітов. – Алматы: Қазақ энциклопедиясы. – 1995. – 368 б.

Литература

1 Абдиров М.Ж. История казачества Казахстана / Под ред. Ж. Касымбаева. – Алматы: Казахстан, 1994 – 160 с.

2 Абдиров М. Завоевание Казахстана царской Россией и борьба казахского народа за независимость (Из истории военно-казачьей колонизации края XVI – начала ХХ вв.). – Астана: Елорда, 2000. – 204 с.

3 Андреев С.М. Сибирское казачье войско как социально-территориальная система: организация и основные этапы развития (1808-1917 гг.): Автореф. дисс. докт. ист. наук: 07.00.02. — Отечественная история. – Кемерово, 2007. – 40 с.

4 Алексеенко Н.В. Население дореволюционного Казахстана. – Алма-Ата: Наука Каз. ССР, 1981. – 112 с.

5 Апполова Н.Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в XVI – первой половине XIX вв. Москва: «Наука», 1976.

6 Аргынбаев Х.А. Влияние местного населения на хозяйство и материальную культуру пришлого русского населения// Историко–культурные связи русского и казахского народов. (Библиотека казахской этнографии, том 10). – Павлодар: ЭКО, – С. 144 –154.

7 Аубакирова Х.А. Вопрос о роли казачества в царской колонизации Казахстана в трудах русских исследователей XIX века // Вестник Евразийского ун-та, 1999, № 2, с. 31-37.

8 Аубакирова Х.А. Учреждение Кокчетавского, Каркаралинского внешних округов в Среднем жузе и противостояние казахов с сибирскими казаками в годы восстания Саржана Касымова (1824-1836 гг.) // Өлкетану=Краеведение. – 2005. — № 4. – С. 19-31.

9 Аубакирова Х.А. Участие сибирского казачества в подавлении национально-освободительного движения казахского народа под предводительством султанов Саржана и Кенесары Касымовых (1824-1847гг.). Диссерт… к.и.н. – Астана. – 2000. – 130с.: 4 прил.

10 Ахметова Ш.К. Формирование городского казахского населения Западной Сибири в XVIII – XX вв. // Олкетану=Краеведение. — 2004. — № 1. — С. 27-56.

11 Бартольд В.В. Сочинения. Том 5. Москва, 1986.

12 Бекмаханов Е. Собрание сочинений в 7 томах. Т.2: «Казахстан в 20-40-е годы XIX века». – Павлодар: ЭКО. – 2005. — 426 с.

13 Бекмаханова Н.Е. Формирование многонационального населения Казахстана и Северной Киргизии: Последняя четверть XVIII – 60-е гг. XIX. – Москва, 1980.

14 Борсукбаева А.М. Колонизаторская политика царизма в казахских землях в XIX – нач. XX вв. (на материалах северо-восточного Казахстана): Автореферат дис. Канд. Истор. Наук: 07.00.02/А.М. Борсукбаева; Каз. Гос. Жен. Пед. ун-т – Алматы, 2005 – 28 с.

15 Борсукбаева А. Формирование и развитие Сибирского казачьего войска // Поиск серия гуманитарных наук. – 2000. № 6. – С. 51-57.

16 Броневский С.Б. О казахах Средней Орды. – Павлодар: ТОО «ЭКО», 2005. – 168 с. /Библиотека казахской этнографии, Том 5/.

17 Венюков М.И. Опыт военного обозрения русских границ в Азии. – Санкт-Петербург, 1873.

18 Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т. 17. Ч. 3. Киргизская степь Западной Сибири. СПб., 1852.

19 Гейнс А.К. Собрание литературных трудов. (Библиотека казахской этнографии. Том 37). – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – 213 с.

20 Герн фон В. Характер и нравы казахов // Характер и нравы казахов (Библиотека казахской этнографии, 18 том). – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – 140 с.

21 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Том 2. Москва, 1989.

22 Елагин А.С. Казачество и казачьи войска в Казахстане. Алматы, 1992.

23 Завалишин И. Описание Западной Сибири. М., 1867. Т. 3.

24 Инсебаев Т.А. Историческое прошлое кыпчаков Евразии (очерки истории средневековых кыпчаков). – ПГУ им. С. Торайгырова, Павлодар, 2002. – 160 с.

25 Инсебаев Т.А. Очерки истории Павлодарского Прииртышья. – Павлодар: ЭКО. Ч. 1 (с древних времен до XX в.) – 2000. – 239 с.

26 Кабульдинов З.Е. Казахи внутренних губерний Российской империи во второй половине XVIII – нач. XX веков (историко-географический аспект): Автореф. дис. докт. ист. наук: 07.00.02. – Отечественная история (История Республики Казахстан). – Алматы, 2003. — 51 с.

27 Кадомцев А.В. Отчет о поездке в киргизские степи. Санкт- Петербург, 1877.

28 Казачьи войска. Хроника. Оформление Н. Сайтина. Акционерное общество «Дорваль», 1992. – 480 с.

29 Каскабасова А.А. Из истории арендных отношений на территории Павлодарского Прииртышья в XIX – нач. XX вв. // Вестник ПГУ. Серия гуманитарных наук. – 2004. — №2. – С. 76 – 80.

30 Катанаев Г.Е. Краткий исторический обзор службы Сибирского казачьего войска с 1582 по 1908 гг.- Омск, 1908.

31 Катанаев Г.Е. Зимующие при поселке Белокаменском киргизы. // Записки Западно-Сибирского отдела РГО. Кн. XV. Вып. 2. Омск, 1893.

32 Катанаев Г.Е. Хлебопашество в Бел-Агачской безводной степи Алтайского горного округа // Прииртышские казахи и казаки: история, хозяйство и быт. – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – /Библиотека казахской этнографии, Том 41/.- С. 15-30.

33 Катанаев Г.Е.Киргизский вопрос в Сибирском казачьем войске // Прииртышские казахи и казаки: история, хозяйство и быт. – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – /Библиотека казахской этнографии, Том 41/.- С. 67- 90.

34 Катанаев Г.Е. Зимующие при поселке Белокаменском киргизы // Прииртышские казахи и казаки: история, хозяйство и быт. – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – /Библиотека казахской этнографии, Том 41/.- С. 45-59.

35 Коншин Н. Очерки экономического быта киргиз Семипалатинской области // Памятная книжка Семипалатинской области на 1901 г. Семипалатинск.

36 Малолетко А.А., Малолетко А.М. Воинство Алтайского горного округа (1726-1917). Томск: Том. ун-т, 2001. 232 с.

37 Материалы по киргизскому землепользованию, собранные и разработанные экспедицией Ф.А. Щербины, Т. 4, Павлодарский уезд, Воронеж, 1903.

38 Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Область сибирских киргизов. Ч. 1. Глава 2. / Сост. Генерального штаба полковник Красовский. — Санкт- Петербург, 1868. – С. 309-429.

39 Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Область сибирских киргизов. Ч. 2. Глава 3. / Сост. Генерального штаба полковник Красовский. — Санкт- Петербург, 1868. – С. 1-146.

40 Материалы по земельному вопросу Азиатской России. Вып. 1. Степной край / Сост. В.А. Тресвятский. – Петроград, 1917. – С. 3-133.

41 Нализко Н.А. Сибирское казачье войско: источники его формирования // Вестник Северо-Казахстанского университета, 1999, № 6, с. 108-111.

42 Никольский В.К. Киргизы // Сибирский наблюдатель. Книга 3. Томск, 1903. – С. 73-79.

43 Никольский В.К. Киргизы // Сибирский наблюдатель. Книга 6. Томск, 1903. – С. 1-12.

44 Нурбаев К.Ж. Сарыарка: до и после колонизации (с древнейших времен до сер. XIX в.): историко-географический аспект. Павлодар, 2005, 362 с.

45 Обзор регулярных войск в Российской империи // Военный сборник. – СПб., 1861. – Т. 22.

46 Остафьев В. Колонизация степных областей в связи с вопросом о кочевом хозяйстве // Проблемы землепользования в историко-этнографических исследованиях. (Библиотека казахской этнографии, том 47). – Павлодар: НПФ «ЭКО», 2006. – С. 5-35.

47 Потанин Г.Н. Заметки о сибирском казачьем войске // Военный сборник, 1861, Т. 19, № 5.

48 Потанин Г.Н. Реформы в сибирском казачьем войске // Сибирь. Т. 1. – Санкт-Петербург, 1876. – С. 335-368.

49 Потанин Г.Н. Сибирские казаки // Живописная Россия, 1884, т. ХI. — С. 107-116.

50 Потанин Г.Н. Торговля у киргиз // Избранные сочинения в трех томах. Том 3. Труды по истории, этнографии и фольклору. – Павлодар: ТОО НПФ «ЭКО», 2005. – С. 54 — 58

51 Приказ командира Отдельного Сибирского корпуса Омскому областному начальнику о посылке казачьих частей на подавление сопротивления казахов российской колонизации от 2 января 1833 года // Из истории колонизации «Степного киргизского края» (1762-февраль 1917 г.): Сб. док. и материалов. / Сост. М. Малышев, В.С. Познанский. – Семипалатинск. Т. 1. – 2004. – С. 113-115.

52 Прохоров И. Расселение сибирских казаков в Казахстане во 2-й половине XVIII – начале XIX вв. // Евразийское сообщество. – 2002. — № 2 (39). – С. 79-84.

53 Прохоров И.Р. Проблемы исторической географии Северо-восточного Казахстана во второй половине XVIII – начале XIX вв. (1758 — 1822): Автореф. дисс. канд. наук: 07.00.02. – Отечественная история (История Республики Казахстан). – Астана, 2001. – 32 с.

54 Путинцев Н.Г. Хронологический перечень событий из истории Сибирского казачьего войска со времени водворения западно-сибирских казаков на занимаемой ими ныне территории. – Омск: типогр. Окружного штаба, 1891. – 256 + VIII с.

55 Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. Том 2. Часть 1. – Санкт- Петербург, 1899.

56 Седельников Т.И. Борьба за землю в Киргизской степи. Алматы, 1991.

57 Симонов Н.А. Сибирского казачьего № 1-го Ермака Тимофеевича полка. – Омск, 1893.

58 Столетие военного министерства (Главное управление казачьих войск. Исторический очерк). Санкт- Петербург, 1902. Т. 11.

59 Страницы истории Алтая. Барнаул. 1998.

60 Таштемханова Р.М. Из истории колонизационной политики царизма в Казахстане во второй половине XIX — начале XX века. – МОН РК, Павлодар, 2001 г., учебно-методическое пособие для студентов исторических факультетов. – 72 с.

61 Терентьев М.А. История завоевания Средней Азии. – Санкт- Петербург, 1906. – Том. 3. – 547 с.

62 Тілеке Ж. Шежіре: Ертіс – Баянаула өңірі. – Павлодар: «Дауа»: «Қазақстан», 1995, кт. I. – 368 б.

63 Урашев С.О. О разных качествах казачества // Казахстанская правда. – 1996. — № 1171 (8 июня). — С. 4.

64 Усов Ф. Статистическое описание Сибирского казачьего войска. – Санкт- Петербург, 1879.

65 Успеньев Г.И. Казахи в составе Сибирского казачьего войска // Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопредельных территорий. – Омск, 1984. – С. 141-142.

66 ЦГА РК. Ф. 15. Оп 1. Д 2217. л. 6-7.

67 ЦГА РК. Ф 15. Оп 1. Д 474. л. 1-3.

68 Шевченко С.В. Развитие земледелия среди казахов Западной Сибири в первой четверти XIX века // Казаки Урала и Сибири в XVII – XX вв. – Екатеринбург, 1993. – С. 97-101.

69 Шпалтаков В.П. Торговые отношения населения Западной Сибири с киргиз-кайсаками в первой половине XIX века // Россия и Восток: история и культура: Материалы IV международной конференции «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». – Омск: Омский филиал Объединенного института истории, филологии и философии, 1997, — 56-60.

70 Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Екатеринбург, 1910.

71 Энциклопедия военных и морских наук. – СПб, 1894, — 630 с.

72 Ядринцева Н.М. Сибирские инородцы, их быт и современное положение. Этнографические и статистические исследования с приложением статистических таблиц. — С-Петербург, 1891. – С. 1-308.

73 Байсебенова А.К. История переселенческого движения в крае // История Павлодарского Прииртышья: (труды студентов), в 5 томах. Т5. – Павлодар: ПГУ им. С.Торайгырова, 2003.

74 Садулова Т.С. Кочевничество при колониальной политике царизма // История Павлодарского Прииртышья: (труды студентов), в 5 томах. Т5. – Павлодар: ПГУ им. С.Торайгырова, 2003. – 35 с.

75 Таштемханова Р.М. Переселенческая деревня и ее взаимосвязи с казахским аулом во второй половине XIX – начале XX века (На материалах Семипалатинской области). Автореферат дисс…канд.ист. наук. – Алмты, 1994.

76 Труды частного совещания, созванного 20 мая 1907 года Степным генерал-губернатором по вопросам о нуждах киргизов Степного края. — Омск, 1908. С. 16.

77 Чиркин Г. Землеотводное дело в киргизской степи и необходимость землеустройства киргиз // Вопросы колонизации. – 1907. – № 3 – 60-84 с.

78 Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. – Санкт-Петербург, 1892.

79 Янушкевич А. Дневники и письма из путешествия по казахским степям. – Алматы, 1966. – С. 43-44.

80 Сборник сведений о православных миссиях и деятельности православного миссионерского общества. – Москва, 1875. – Кн. 11.

81 Садвокасова З.Т. Духовная экспансия царизма в Казахстане в области образования и религии (II половина XIX — начало ХХ веков). – Алматы: 2005. – 277 с.

82 Голошубин И. Справочная книга Омской епархии. – Омск, 1914 – 1250 с.

83 Ипатьев А.А. Миссионерская деятельность Русской Православной церкви на юге Дальнего Востока во второй половине XIX – начале ХХ века: Автореф. дис. канд. наук. – Красноярск, 1999. – 51 с.

84 Елисеев Е. Записки миссионера Буковского стана Киргизской миссии за 1892-1899 гг. – СПб., 1900. – 187 с.

85 Левшин А.И. Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей (под общей редакцией академика М.К. Козыбаева).- Алматы, «Санат», 1996. – 656 с.

86 Кабульдинов З.Е. Казахи Тобольской и Томской губерний во второй половине XVIII – начале ХХ вв. (историко-демографический аспект). – Павлодар, 2001, — 293 с.

87 Крафт И.И. Сборник узаконений о киргизах степных областей. – Оренбург, 1898. – 532 с.

88 Русские миссии на окраинах. Историко-этнографический очерк протоирея И. Беляева. – Санкт-Петербург, 1903.

89 ЦГА РК. Ф. 15. Оп 1. Д 2167. л. 2.

90 Миропиев М.А. О положении русских инородцев. – Санкт-Петербург, 1901. -515 с.

91 Жүсіпов С. Ананы аялап азаматтың рухын көтерейік // Алдаспан. — 1999. — №1-2. – 11-17 бб.

92 Ә. Бөкейхан. Тандамалы. – Алматы: Қазақ энциклопедиясы, 1993. – 478 б.

93 История Казахстана. Сборник документов XVIII – начала ХХ веков. – Алматы: Қазақ университеті, 2001. – 302 с.

94 Кеңес жиылысында Б. Қаратаевтың сөйлеген доклады // Айқап / Құрастырушылар Субханбердина, С. Дәуітов. – Алматы: Қазақ энциклопедиясы. – 1995. – 368 б.

Содержание

Предисловие………………………………………………….3

1 Военная колонизация ……………….………………………4

1.1 Военно-разведовательные экспедиции……………………..4

1.2 Иртышская военная линия ………………………………...13

1.3 Последствия военной колонизации на жизнь

кочевников-казахов ………………………………………..23

2 Казачья колонизация ……………………………………….34

2.1 Историография казачьей колонизации ………………........34

2.2 Происхождение казачества ………………………………..40

2.3 Формирование Сибирского казачьего войска………….....46

2.3.1 Состав и численность Сибирского казачьего войска ……46

2.3.2 Структура и служба Сибирского казачьего войска ……...53

2.3.3 Земельная обеспеченность Сибирского казачьего

войска ……………………………………………………….63

2.3.4 Запретная 10-ти верстная полоса по реке Иртыш ………..67

2.4 Хозяйственно-экономическая деятельность Сибирского казачьего войска ………………………………………….69

2.5 Сибирское казачье войско как орудие самодержавия в подавлении национально-освободительных восстаний казахского народа ………………………………………….92

2.6 Итоги казачьей колонизации …………………………….103

3 Крестьянская колонизация ………………………………..109

3.1 Источники и историография проблемы ………………….109

3.2 Крестьянская колонизация до второй половины

XIX века ……………………………………………………120

3.3 Стихийное переселение крестьян ………………………...128

3.4 Переселение крестьян во времена Столыпинской

реформы ……………………………………………………142

3.5 Последствия крестьянской колонизации …………….155

3.6 Итоги крестьянской колонизации ………………………..166

4 Духовная экспансия царизма ……………………………..169

4.1 Христианизация ……………………………………………169

4.2 Топонимика ...........................................................................182

Литература ……………………………………………………193

еще рефераты
Еще работы по остальным рефератам