Лекция: ОПАСНЫЕ СВЯЗИ
Как же тебе повезло,
Моей невесте.
Мумий Тролль. Невеста.
Вера: Вы женаты?
Бардамю: Нет, мадам.
Вера: А жениться не собираетесь?
Бардамю: На вас, мадам?
Вера: Да хоть и на мне.
Бардамю: Ладно! Договорились!
Луи Фердинанд Селин. Церковь
Я лежу в джакузи по шею в воде. Напротив меня грудастая брюнетка. Она вытаскивает из воды ногу и ставит ее на бортик ванны. У меня нечеловеческая эрекция. Дверь ванной комнаты открывается, я оборачиваюсь и вижу высокую блондинку шведского типа в мокрой футболке на голое тело. Она подходит ко мне, я плотоядно смотрю на ее гладко выбритый лобок, глотаю слюну и перевожу взгляд на брюнетку. Она облизывает губы. В этот момент блондинка уже подошла вплотную к ванне, присела, положила подбородок на бортик и опустила левую руку в воду. Сума сойти! «Эй, зайка, ты стреляешь не целясь», — говорю я ей.
— Кофе будешь или сок? — отвечает она.
— А? Чего? В каком смысле? — спрашиваю я, не понимая, как вопрос соотносится с ситуацией.
— Я ухожу на работу, завтрак на столе, если хочешь, я сварю кофе, сок в холодильнике. — Это Ленка говорит, склонившись надо мною. Я, типа, проснулся? Вот дерьмо!
Ленка уже в костюме деловой женщины — белая рубашка, джинсы, приглушенная косметика, аккуратно уложенные волосы. Кстати, почему джинсы? Ах да, сегодня же пятница! Еженедельный день условной независимости офисного планктона.
— Уже? А чо так рано? Сколько времени? — пытаюсь сообразить я.
— Рано? Андрюша, уже половина девятого. Я с этими пробками еще и опоздаю наверняка. — Лена целует меня в губы, отстраняется и поправляет волосы. — Это ты как топ-менеджер можешь себе позволить приехать в офис к одиннадцати.
Действительно, для них половина девятого — уже поздно. Черт, а я уже и забыл, кто я этим утром. Я приподнимаюсь на локтях.
— Половина девятого! У меня же meeting в одиннадцать, honey! Что-то я заспался с тобой.
Я улыбаюсь, обнимаю ее за шею, впиваюсь в губы, в голове начинает брезжить мысль об утреннем сексе. Без мазы: это у меня по утрам блядки, а у нее по утрам пробки. Как-то сложно все. Интересно, как она мыслит себе семейную жизнь без утреннего секса? Или думает устанавливать будильник на пораньше? Часов на семь утра. А если попадется былинный богатырь? Тогда на шесть что ли? Перспектива совместной жизни с ежедневной побудкой в шесть утра разом убивает желание. Я встаю, осматриваюсь по сторонам в поисках белья, не обнаруживаю его и вопросительно смотрю на Лену.
— Одежда в шкафу, в прихожей — отвечает она, затем, словно вспомнив нечто важное, садится на стул напротив кровати и начинает рыться в сумке.
— Ага. — Я встаю с постели, потягиваюсь и собираюсь направиться в ванную освежить дыхание, и все такое. Когда я уже почти вышел из спальни, Лена лупит мне в спину выстрелом из гранатомета:
— Андрюш… так здорово, когда мы просыпаемся вместе. Я бужу тебя, кормлю завтраком...
«И чо?» — хочу сказать я, но вместо этого оборачиваюсь и посылаю ей голливудскую улыбку.
— Я давно хотела тебе сказать… то есть… я хотела у тебя спросить… черт, глупость какая. — Она закрывает лицо ладонями секунд на десять, потом опускает руки, улыбается, смотрит на меня блестящими глазами и говорит: — Давай поженимся!
На какую-то долю секунды я теряю самообладание, съеживаюсь, как испуганный кот, потом все-таки беру себя в руки и улыбаюсь еще шире. Интересно, почему они выбирают столь уместное время для подобных предложений? Ну ладно Ритка, она всюду опаздывает и часами может тупо пялиться на дисплей мобильного в попытке вспомнить, под каким именем занесла в память номер маникюрши. А эта-то? У Лены все и всегда запланировано. Наверняка еще в понедельник отметила в своем органайзере напротив пятницы: «Спросить Андрея по поводу женитьбы». Значит, время выбрано намеренно. Неужели в надежде на мою утреннюю кому, невозможность мыслить и ориентироваться в ситуации?
Жениться! Да я еще толком глаза не разлепил. Тоже мне, сватовство вслепую… Мое положение осложняет еще и то, что голый человек не способен ответить ничего вразумительного на подобное предложение! Как-то сложно все! И что мне отвечать? Банальное «да, конечно» или тупое «а когда?», «а зачем?». Или переспросить «в смысле?». А, может быть, пойти дальше, включить лицемера: «Я и сам давно хотел тебе предложить, зайка, да все не решался. А тут ты, зайка, первая подняла эту тему, да так удачно! Так удачно, зайка, что я и не знаю, что тебе ответить, родная!!!» Слишком много «заек», слишком мало эмоций… Что же делать-то?
— Я… Лена… — Я сажусь на пол, смотрю на нее с восторгом, киваю, в общем, строю из себя дауна, которому в шестнадцать лет первый раз показали мяч.
— Андрюша! Ты… ты чего? — Лена садится рядом со мной на пол, обнимает меня и шепчет: — У тебя сейчас такие глаза… ты такой счастливый!
Да-да, счастливый. Придумай еще чего-нибудь. Ну? Какой я еще? Трогательный, нежный, сексуальный? Господи, что же тебе сказать-то? Я закрываю глаза, пытаясь сообразить, как вырулить ситуацию.
— Лен… you know… я давно хотел… в общем… э-э-э...
— Молчи! — Она прижимается ко мне всем телом, чуть дрожит, и, кажется, всхлипывает. — Ты такой трогательный...
Ага, ятакой!
— Ты просто не представляешь, что я сейчас испытываю...
Если б я тебе сказал, что испытываю я, ты бы свихнулась. Шею не дави, задушишь!
— Это так… это так прекрасно...
Можно просто охуеть. Шею отпусти! Я с нетерпением ЖДУ/ когда она меня отпустит. Желательно, чтобы мои глаза к этому времени уже увлажнились. Говорят, надо что-то такое подходящее вспомнить. Мелодраму? Как меня лупили негры в школе? Ах, я же свитер потерял и, кажется, безвозвратно. Во!
— Господи, такое впечатление, что я всю жизнь ждала этого утра, и вот оно пришло. — Лена наконец отпускает меня, отстраняется, и смотрит мне в глаза. — Я люблю тебя. Я без тебя не могу жить. Когда тебя нет, я не могу дышать. Ничего не могу!
Чистый инвалид, а не телка! Я целую ее в губы и говорю:
— Я люблю тебя. I love you!
— Ты плачешь? — Она начинает целовать мои глаза, губы, лоб, щеки.
Господи, когда же это кончится?
— Я… просто… you know...— Я хлюпаю носом. Потом еще раз. — У меня никогда не было такой женщины, как ты.
Чистая правда, все остальные очень даже могли дышать в мое отсутствие...
Короче, еще минут десять мы лобызаемся, обнимаемся, гладим друг друга, как макаки в цирке, а я думаю о том, как я попал. Сначала эта Рита с идей переезда ко мне, теперь Лена с женитьбой. В принципе они неплохие девочки, жалко бросать их из-за ерунды. С другой стороны, я сам себе говорил, что устал, что нужно сменить формат, и все такое… Но чтоб вот так, кардинально! Послать сразу двоих?! И почему я? Почему именно меня судьба ставит перед самыми херовыми решениями, почему мне всегда достаются такие лажовые концы? Никакого тебе хэппиенда. Мерзость. Ситуация крайне напряжная. Все равно, как себя ни позиционируй — ситуация дерьмовая. Я сижу в объятиях Лены, и слезы катятся по моим щекам. Мне безумно жаль себя.
Я встаю, даю Ленке последний раз насладиться видом моего заплаканного лика, и отправляюсь в ванную. Типа, скрыть захлестнувшие меня эмоции, придти в норму, вернуть себе мужской облик, перестать слышать ее идиотские всхлипывания, наконец! Забравшись в ванну, я включаю душ, подставляю голову под теплые струи, стараюсь расслабиться. Интересно, сколько еще она проторчит в спальне? У нее же рабочий день, в конце концов! Распорядок, встречи, планерки, завершение отчетного периода, что там у них еще бывает? Я просто кожей чувствую ее присутствие за дверью, и это меня дико раздражает. Чего ты там стоишь, тратя рабочее время? Или тайм-менеджмент не для тебя придумали?
— Андрюша, — говорит она из-за двери, — милый, я побежала. Я люблю тебя. Увидимся вечером. Позвони, когда будешь выходить из дома.
— Хорошо, — выдавливаю я. Уходит. Ага. Наконец-то.
— Андрюш...
Да какого черта тебе еще нужно?!
— Ты знаешь… я хочу тебе сказать, что ты… ты просто удивительный. Я никогда не видела, чтобы мужчины плакали в такие моменты, даже в кино. Ты просто потрясающий. Я люблю тебя.
— Я… обожаю тебя,— бормочу я, сидя на дне ванны и плюясь водой в противоположную стенку.
Кажется, теперь ушла. Я встаю, открываю кран посильнее и пытаюсь расслабиться, вспоминая свой утренний сон с телками. Телки, телки, телки… если у кого-то прожитые годы ассоциируются с успехами в учебе или карьере, президентскими выборами или дефолтами, ценами на нефть или обналичку, то основные вехи моей жизни — это телки. Когда мне говорят: «Год 2002-й», я вспоминаю Машу и Кристину, юных выпускниц истфака МГУ, с которыми я параллельно крутил в то время роман. 2003-й — безумный роман с Ольгой, 2004-й, 2005-й— это… беспорядочные годы, одним словом. 2006-й —Жанна, Юля и Катрин, клубный угар, мультина-циональные корпорации и журналистика, конец 2006-го и 2007-й — Рита и Лена, модельный бизнес и снова корпорации. Женщины — это моя карьера, моя поэзия, мои университеты, что ли… Нет, конечно, я никогда не был жиголо. Просто через женщин узнавал жизнь, разные социальные слои, разные бизнесы, тусовки. Они вели меня вперед, я ориентировался в этом мире по вспышкам страстей не хуже, чем по маякам. Мне все время их не хватало, я постоянно кого-то очаровывал, в кого-то влюблялся, кого-то влюблял в себя, кого-то завоевывал. А завоевав, немедленно начинал борьбу за собственную свободу. Такой вот замкнутый круг. Сейчас я понимаю, что мы все-таки любим друг друга взаимно — мир девушек и Андрей Миркин. Я полигамен и быстро пресыщаем, они — жуткие собственницы и ненасытные животные. Но друг без друга мы не можем, «это по любви», как поет «Мумий Тролль». Да, действительно — пусть я не отвечаю стандарту надежного спутника жизни, зато создаю для каждой из них ее собственный мир. Скажите, разве можно за это корить молодого человека? В целом я идеальная реинкарнация Казановы: холостой, увлекающийся и ветреный. Я не прошу многого, меня всего лишь нужно постоянно удивлять. В отличие от современных мужчин, я не отношусь к женщине как к резиновой кукле, которую вдобавок приходится кормить и одевать. Для меня каждая из них — Вселенная. Разве я виноват, что иная вселенная оказывается меньше моей кухни? Я исследователь, а не стриптизер. Мне постоянно нужны новые открытия. Разве я многого прошу?
«Андрюша, сегодня день рождения Алены. Сбор в 20:00 в «Симачеве». Пожалуйста, не забудь. Я тебя люблю», — читаю я текст, написанный аккуратным Лениным почерком на листочке, вырванном из ее органайзера. Листочек придавлен связкой ключей от квартиры.
«В 20:00»! Интересно, почему нельзя написать по-простому: в восемь часов? Что за идиотская манера — писать любимому человеку в таком стиле? Не хватает только подписи в конце: С уважением, Елена Спирина, аудитор, PriceWaterhouseCoopers. А что? Смотрелось бы органично.
Я наливаю кофе, закуриваю и раздумываю, чем бы заняться. На часах десять утра. Честно говоря, вставать рано — это правильно. Можно неспешно позавтракать, выбрать одежду, составить расписание рабочего дня, сделать много нужных звонков, короче, успеть сделать в два раза больше, чем обычно. Проблема в том, что делать особенно нечего...
Я беру кофе, бутерброды, пепельницу и иду в спальню. Завалившись на кровать, опять закуриваю и включаю канал VH1, по которому показывают подборку клипов «Garbage». Я обожаю просыпаться под этот канал. Особенно если показывают программы типа «We are the 30's» или «Rock Show» или сплошным потоком ролики клевой команды. Когда начинаешь свой день с кофе и неспешно выкуренной сигареты под «Blur», «Pulp», «Radiohead», «Cure», «Oasis», «Nirvana», «Pearl Jam», «Smashing Pumpkins», «Linkin Park», голову наполняют всякие креативные идеи, а душу — чувство стабильности и уверенность. Западная же попса восьмидесятых добавляет ощущение шика, праздника и разнузданной стильности. В общем, канал VH1 жизненно необходим нормальным людям по утрам. Жаль, что у меня дома его нет...
«Stupid girl, stupid girl — all you have you waist it», — поет вокалистка «Garbage», отбрасывая со лба спутанные волосы. Она клевая, эта Ширли Менсон. Одна из немногих, на которых я готов жениться. Есть еще Анджелина Джоли, но эта кандидатура может быть рассмотрена, если я выберу путь хип-хопа с виллами в Майами, шикарными кабриолетами, шампанским по триста долларов за бутылку и длинными яхтами. С другой стороны, в момент пика моей карьеры Джоли будет уже старухой с кучей приемных детей-ниггеров, что, несомненно, скажется на ее сексуальности. А Ширли — как раз то, что нужно героям андеграунда. Такие, как она, — вне времени. С ней не нужно будет говорить про «самоопределение», «проблемы ухудшения ситуации с пресной водой», «перспективы», «противопехотные мины», «жизненный комфорт» и прочую лажу. Мы могли бы вполне благополучно существовать где-то между Лондоном и Питером, время от времени расставаясь для студийной работы. Хотя изредка можно было бы записываться дуэтом. Типа такой хип-хоп с жесткой гитарной аранжировкой. Совместное турне, клип и все такое. После гастролей можно было бы отъезжать на полгода в Шотландию, читать шотландскую поэзию (интересно, есть такая?), лежать на траве, покуривая косяки, ездить за покупками в ближайший дискаунтер, как студенты. Как студенты...
Стакими мыслями я возвращаюсь в ванную, причесываюсь, придирчиво разглядываю себя в зеркало. Потом смотрю по сторонам, беру пасту «Lacalut» и вывожу ею на зеркале сердце. Хочется дописать внизу «Forever not yours», да, боюсь, не поймет. Потребует официального мейла или письма на бланке.
Я вытаскиваю мобильный и начинаю писать эсэмэску Кате. Кстати, об эсэмэсках. Надо бы мне, идиоту, стирать эсэмэски перед тем, как оставаться ночевать у своих подруг. Понятно, что читать чужую почту неприлично, тогда как иметь такую возможность и не пользоваться ею — непозволительная глупость. Лена, скорее всего, не станет шерстить мой телефон, а вот Рита… От этой всего можно ожидать. Хотя и от Лены тоже, если честно. Черт, откуда же у Ритки новый телефон? Стопудово какой-нибудь олень подарил.
«Ты уже проснулась? Как насчет нашего обеда сегодня? Часов 12, окей?» — отправляю записку Кате.
В двенадцать дня в «Кофемании» уже полно народу. Продвинутые студентки, дети состоятельных кротов, работники рекламных агентств, креативщики, режиссеры, интернетчики, дизайнеры, журналисты — в общем, вся та братия, кою принято именовать людьми творческих профессий. Да, еще только что проснувшиеся содержанки, завтракающие перед шопингом / салоном красоты, западные бизнесмены и русские клерки «богема style». Если с телками и экспатами все понятно, то последняя категория всегда вызывает у меня продолжительные приступы смеха. Они одеты в однотонные синие костюмы, розовые рубашки и галстуки, в руках у них газета «Коммерсантъ» или «Ведомости», реже «РБК», на столе чашка кофе, салат «Цезарь» и вода без газа, реже сок. Посредственные клерки — истинные короли нашего мира, гвардия капитала. Если штурмовики СА носили коричневые рубашки, то нынешние мультина-циональные штурмовики носят розовые. Иных принципиальных различий между ними нет— то ли экспаты среднего звена, то ли русские менеджеры топ-уровня, с первого взгляда не поймешь. Но это нам только так кажется. На их взгляд, они кардинально другие. Для того чтобы выгодно отличаться от калиброванных русских коллег, они носят крохотные щеточки волос под нижней губой, демонстрируя этим свою ярко выраженную индивидуальность (и в то же время не особо выходя за рамки корпоративного стиля). Выглядит это так, словно у человека на лице внезапно вырос мох. От экспатов их отличает место, выбранное для бизнес-ланча. Это тебе не банальные «Старлайт», «Галерея» или «Гудман». «Ко-фемания» — место, где собираются творческие люди. Чем это заведение отличается от остальных, я не понимаю. Вероятно, для себя они объясняют означенную атмосферу близостью к консерватории. Реально, я не раз слышал от разных индюков фразу: «Здесь особая атмосфера… особая публика, понимаешь?». Из чего я сделал вывод, что если когда-нибудь судьба предоставит мне шанс открыть очередной мандежник, я непременно назову его «Арт-кафе».
Катя опаздывает, я пью вторую чашку латте, верчу головой по сторонам и не знаю, чем занять руки. Пойти, что ли, взять бесплатную газету со стойки? «Коммерсантъ» — «Ведомости» — «РБК»? И что я там найду? Сотое упоминание о том, что главный финансовый тренд этого года — выход на IP0? Город попугаев. Если появляется какой-то дизайнер, поп-группа, галерея, сумасшедший художник, ресторан — все дружно начинают «следовать тренду». Так и с IP0 — впечатление такое, что сегодня даже хозяева десяти палаток «Куры гриль» мечтают выйти на IPO. «He сейчас, конечно. В январе». Нет, за газетой не пойду. Во времена, когда я был очарован магией слова «яппи», на моих столах в офисе и дома непременно валялись такие газеты. Причем лежали они таким образом, чтобы наклейка «Бесплатная копия для ресторана «Vogue Cafe» («Сыр», «Ваниль»)» сразу бросалась в глаза. Чтобы сразу было понятно, что человек может себе позволить бизнес-ланчи в ресторанах со средним чеком в сто долларов. На самом деле я там только и делал, что пил кофе или самбуку у знакомых барменов. Теперь, попадая в чужие офисы, я периодически натыкаюсь на заваленные этими газетами столы такого же заигравшегося молодняка, и понимающе усмехаюсь. Нет, за газетами не пойду. В итоге руки я занимаю вовремя зазвонившим телефоном: -Да!
— Добрый день, «Дягилев проджект» приглашает вас на вечеринку «Фата-Моргана», в субботу,— сообщает мне голос девушки из клуба «Дягилев», которая каждую пятницу спамит телефоны московских «мужчин с возможностями», напоминая, что пришел очередной уикенд — время тратить.
— На какую вечеринку?
— «Фата-Моргана», в эту субботу, приходите!
— Да, спасибо,— отвечаю я и отключаюсь. Мне до сих пор не понятно, как я-то оказался в этом «мейл листе» толстосумов? Или они поставили в список рассылки всех мужчин города, у кого есть непогашенные кредиты, мобильные телефоны или хотя бы кредитные карточки? Вдруг кто-то с прошлой недели неожиданно поднялся?
— Как называется вечеринка? — переспрашивает кто-то за моей спиной. Я оборачиваюсь, чтобы получше рассмотреть спрашивающего — одного из розоворуба-шечных клерков (мха на лице нет, зато в нагрудном кармане пиджака имеется розовый платок, а на столе — пресловутые «Ведомости»).
— Ага. Понятно. Спасибо, только я, к сожалению, не смогу, — на полном серьезе отвечает парень. — Я в субботу на «Винзаводе», там Гельман устраивает мероприятие по современному искусству. Скажите, а во сколько начало? Ага… очень жаль, да… спасибо...
Я чуть кофе не подавился: видели идиота? На «Вин-заводе» он будет! Извиняться перед девушкой с ресеп-шн ночного клуба, подробно объясняя ей, почему не придешь на вечеринку, все равно что читать стихи автоответчику МТС или отвечать на электронные письма с заголовком «Do you want to enlarge your penis» — «Yes, but not these days. Unfortunately, I'm going to Irkutsk. Business-trip, until next Friday». Да какая ей разница, кто ты, где ты будешь и почему не придешь? Ты для нее —имя в списке, над которым занесена ручка, чтобы поставить галочку. Полный идиот. Интересно, он и на эсэмэс-рас-сылку, которую делает скрипт, отвечает?
К слову сказать, мне приходит эсэмэска. Неужели Катя опаздывает? Нет, это очередная рассылка: «ПРИГЛАШАЮ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ НА ВЕЧЕРИНКУ «36 МОНАХОВ ШАО-ЛИНЯ» В RAH. АНДРЕАС». Все, пятница началась. Раздраженный чертовыми рассылками, клерками, любящими современное искусство, и опозданием Кати, отвечаю на эсэмэску: «ИНТЕРЕСНО, ЧТО БУДУТ ДЕЛАТЬ МОНАХИ? ПИЗДИТЬ ГОСТЕЙ?». На самом деле интересно другое: есть ли вероятность, что кто-то прочтет мой ответ? Было бы прикольно...
За стол напротив меня приземляется пара одинаковых тюнингованных блондинок неопределенного возраста, одетых в спортивные костюмы «Juicy Couture» (одна в розовый, другая в желтый). В начале девяностых московские бандиты ходили в спортивных костюмах всюду — на дело, в баню, в казино, на футбол. Московские блондинки двухтысячных повторяют то же самое: куда бы ни пришли, все превращают в зал для фитне-са. В сущности, какая разница между «Adidas» и «Juicy Couture»? Спортивный костюм и есть спортивный костюм. Ничего не меняется… абсолютно ничего...
Те же проявления колхоза находят отражение и во внешности девиц — они словно сестры Маши Малиновской. Губы, сиськи, лоб, скулы — все сделанное. Знаете, как мальчики из бедных районов приходят к парикмахеру с фотографией Эминема, говоря: «мне вот так вот сделайте». Эти подруги, вероятно, приходили к хирургу с фотографией Малиновской. Или у них один и тот же доктор?
На руках у девиц усыпанные камнями часы практически мужских размеров, в ушах и на пальцах — довольно безвкусные ювелирные изделия, с камнями, но не «многокаратниками», что указывает на принадлежность девиц ко второму, а то и третьему эшелону «милых». Одна из телок беременна, у нее и камни в ушах побольше. Все время, что я их рассматриваю, красавицы сидят молча, с кислыми минами, презрительно рассматривают окружающих и пьют вино. Гримасы у них также очень забавные — в выражении презрения участвуют только области вокруг губ и глаза. Все остальное лицо не двигается. Просто потому, что не может. В их положении приходится выбирать: либо ботокс с подтяжками, либо мимика. Периодически они смотрят в сторону третьего стула, на котором возлежат кожаные сумки. На столе нарочито разбросаны сигареты, квадратные зажигалки, два телефона «Vertu» в клубничных тонах и ключи от авто. Чтобы всем было понятно: «Ты хотя бы знаешь, ублюдок малолетний, перед чьей женой ты тут квадратами пресса играешь? Не понял еще? Ну так запиши телефончик, завтра со мной в гостиницу прокатишься...»
Прибывает третья подруга, рыжая, модельной внешности, несколько моложе обеих (гадина!), с несколько лучшей фигурой, но и одета поплоше: укороченное красное платье, красные туфли, красная сумка, небольшие часы на запястье, маленькие камни, зато губы свои.
— Привет, девчонки! — Она целуется с каждой чуть ли не взасос. — Представляете, я сегодня прочитала в каком-то журнале, что недосып — это прибавленный с утра килограмм. Я чуть с ума не сошла! Вчера целый день на фруктах, а потом трахалась до четырех утра. Встала в десять. Это что, значит, вся диета насмарку? Шесть часов сна — недосып или нет?
— А ты взвешивалась? — спрашивает девица в розовом.
— Да я еле встала под душ, а ты говоришь — взвешиваться. Жанна, ты не представляешь, такой мужик!
— Радоваться надо, что трахалась. Недосыпу нее! — говорит беременная телка в желтом.
— Мне кажется, что недосып, это когда спишь меньше нормы. Норма — двенадцать часов или типа того,— продолжает «розовая» Жанна.
— Ой, ладно, — отмахивается вновь прибывшая. — В общем, вы поняли, я ему все-таки дала.
— У тебя новые туфли? — говорит Жанна, рассматривая ноги модели.
— Да, позавчера купила. «Christian Labutan», — небрежно замечает та.
— Кому, Лиз? — без тени интереса спрашивает беременная. — Менту этому?
— Жень, ну какому менту, с ментом я уже рассталась, — обижается Лиза. — Я же тебе рассказывала, его Толя зовут, нефтетреидер он. С виду лоховат, конечно, но деньги есть. Кольцо мне купил «Chopard»,— Лиза хвастливо выставляет палец.
— Камень мелковат, мог бы и побольше, тоже мне, нефтетреидер! — фыркает Жанна. — Вон Женьке на следующей неделе ремонт заканчивают в «Алых парусах». Двести метров квартира, между прочим. А у нее никакой не нефтетреидер, простой банкир.
— Ну так Женька тоже постаралась. — Лиза со смехом обводит взглядом контуры Женькиного живота. — Не знаю, девчонки, мне кажется, я влюбилась, неожиданно! Он такой романтичный — вчера мне сказал в ресторане: «От тебя пахнет летом».
— Клубом что ли? — не понимает Жанна.
— Каким клубом? — переспрашивает Женя.
— Ну, клуб такой был «Лето», до «Дягилева» еще, — поясняет Жанна.
— Он что, идиот? Типа, намек на вчерашнюю моду, — Женя пытается сыграть бровями, забывая про ботокс во лбу, но вовремя останавливается.
— Почему сразу клубом? — Лиза закуривает. — Летом, цветами, ну что там еще бывает? Еще в театр пригласил завтра. У него есть специально обученный человек, который занимается закупкой билетов на лучшие спектакли.
— Типабаера, что ли? —спрашивает Жанна, склонив голову набок. — Я слышала, сейчас это модно. Раньше специально обученные баеры только шмотки закупали, а теперь билеты на концерты, в театр...
— Ну да. Типа баера, — соглашается Лиза.
— Влюбилась, романтика, театр! — Женька делает глоток вина. — А чего ж тогда такой жадный, если романтик? Лиз, ты бы пробила по тусовке, кто он, где живет, сколько денег. Может, он женат?
— А женатые тоже ничего, как я посмотрю, — Лиза смеется. — Когда, говоришь, ремонт закончишь?
— Какая ты сука! — кривится Женька. — Я его максимум в полгода разведу. Он как про ребенка услышал, сразу как шелковый стал. Еще повезло, что на УЗИ сказали «парень», он парня давно хотел, а его «ваганьковская» уже не в форме.
— А сколько Вагизу лет? — как бы между делом интересуется Жанна.
— Около сорока пяти, — отвечает Женя.
— Было десять лет назад, — ерничает Лиза.
— Ой, ятебяумоляю! —Женька высовываетязык. — Уж лучше, чем твой бывший мент, который шил форму на заказ у каких-то итальянцев. Полгода мозги тебе пудрил и «мерс» подарил. Тоже мне, восточная щедрость!
— Он мне еще денег на квартиру дал, — Лиза тушит сигарету. — Полтинник.
— Невиданная щедрость, — вставляет Жанна.
— Ладно, — Лиза вздыхает. — Зато трахался хорошо и отдыхать возил раз в месяц. Там все понятно было, он честно сказал, что женат, что ему разводиться нельзя. Так что особо без иллюзий.
— А по бабам бегать можно, да? Не надо было тебе ему врать, что залетела, надо было на самом деле беременеть. Они от новых детей сразу с ума сходят, — качает головой Жанна.
— Что значит— не надо? Он сразу в отказ пошел, сказал, что детей не хочет, — злится Лиза и закуривает новую сигарету. — Он бы тогда меня просто на хер послал. А так хоть машину вымутила!
— Кстати, она права. Они на аборты ведутся. У меня подруга так за год на квартиру заработала, — соглашается Женька.
— Ты, главное, с этим своим Толей не нагрейся. Предложи ему пожить вместе какое-то время. Сразу будет понятно, что за экземпляр. Какие-то мужики пошли балаболы. Романтика! Летом пахнет!..
— Тебе, конечно, легко, ты замужем, — констатирует Женька, и в этот момент на ее лице отражаются все ее ночные размышления над собственным будущим: уйдет — не уйдет, женится — не женится.
— Ой, ладно! — хмыкает Жанна. — У моего начались «сороковые-роковые». Командировки, конференции. Я так думаю, что какую-нибудь крысу себе нашел. Или с работы кого. Детектива наняла проверить.
— А если он его вычислит и перекупит? — в голосе Женьки зазвучали нотки интереса.
— Мне все равно, если честно. Я ему по пьяни однажды сказала: «Ты у меня вот где! Все твои счета, документы. Все твои схемы. Все про тебя знаю. Если уйдешь,
то голым!»
— Он тебя закажет, — испуганно шепчет Лиза.
— Не закажет. Детей очень любит. Да и спрятано у него за границей достаточно. С голоду не умрет. Главное, чтобы меня голой не оставил. В общем, они все одинаковые, женатые, не женатые. Дальше собственного члена не видят. Почуяли молоденькую суку — и вперед. Сколько теперь этих тварей? В каждом ресторане по сто штук. Начинают уже лет с пятнадцати. С другой стороны, кто из мужиков не гуляет? Перебесится — и домой.
Вы-то, конечно, были более порядочные в свое время, — подмечаю я. — Начинали в шестнадцать.
— Это хорошо, что ты в бизнесе понимаешь, — одобрительно кивает Лиза, — другие сидят, уши развесят, а потом локти кусают оттого, что не позаботились в свое время о тылах.
— А если он тебя с твоим «дайвером» запалит? Не боишься? — Женька пристально смотрит на Жанну.
— «Дайверы», «бартендеры», слушай, я что ему, за каждую шлюху предъявляла? — равнодушно говорит Жанна. — Сколько их у него было! Мы же взрослые люди. У каждого свои грехи. Просто я в последнее время чувствую, что это у него не простые блядки. Что-то
серьезное...
— Алло, — отвечает на звонок Лиза. — Алка, я же тебе говорю, нет других способов. Я не знаю. Давай я тебе перезвоню.
— Что Алке надо? Опять ищет знакомого директоpa автосалона? — злобно говорит Жанна. — Тварь она конченая, ты с ней осторожней.
— Она меня просто достала. Хочет сменить в Vertu мелодию сигнала. Вчера звонила в консьерж-сервис, в Лондон, ей там сказали, что мелодия не меняется, теперь ищет в Москве, где поменять. Не нравится ей, видите ли!
— Она дура что ли? — изумляется Женька. — У всех Vertu одинаковый звонок, чтобы своих сразу было слышно. Зачем его менять-то?
Интересно, кто же башляет этим клиническим идиоткам? — думаю я. — Одна в Лондон звонит, другая рекламные проспекты цитирует. Интересно, а специально обученный человек для отправления эсэмэсок у них есть?
— Не знаю, — пожимает плечами Лиза, — а что за история с менеджером? Она за скидки на тачки трахается?
— Ты не знаешь? По-моему, уже весь город знает. — Жанна поправляет прическу и оглядывается по сторонам. — Алка твоя приезжает с хахалем в салон «мерса», где у нее знакомый директор. Они выбирают тачку, он платит наличными. На следующий день она приезжает с другим хахалем, выбирает ту же тачку, он платит за нее. В итоге она получает и машину и бабки. Там даже неважно было, нал, безнал. Если оба мужика безналом хотели платить, им говорили, что машина в резерве, и можно только наличными. Ну, директору что-нибудь отстегивала. И все довольны — и директор, и мужики, каждый из которых думает, что это он ей машину купил, а главное — она в шоколаде.
— Чистая аферистка,— соглашается Женя. — Она, когда в Москву приехала, начинала с того, что врала раз-нЫм лохам, будто они ее триппером заразили. Слезы, истерики — все как положено. Раз в месяц с очередным такое исполняла. Кто-то деньги давал, кто-то еще и подарки.
— А мужики потом не проверялись что ли? — изумляется Лиза.
— Даже если и проверялись! Ты пойми психологию мужика. Получит отрицательный анализ— и подпрыгнет до потолка. У всех жены, девушки, любовницы. Что он, деньги, что ли, у нее пойдет забирать? Рад без памяти, что пронесло.
— Теперь у нее серьезный роман с каким-то строителем,— Лиза чихает. — Вот, правильно, со строителем. Он от нее не отходит. То звонит, то эсэмэсит. Тридцать шесть лет. Разведен.
— Или врет, что разведен? — откликается Женя.
— В общем, не знаю. Она его плотно в оборот взяла. Говорит мне: «Я к бабке одной хожу, ворожу на него, чтобы не свинтил. Где я себе еще такого сладкого найду?» Собирает его фотографии, волосы, раз в неделю относит все бабке. Говорит, он ей собирается предложение сделать.
— Кстати, у тебя вещи из дома не пропадают? Нижнее белье, расчески? — спрашивает у Жанны Женька.
— У меня? Да нет вроде… не замечала, а что? Думаешь? Вообще-то да… Эти молодые шлюхи сейчас все на гаданиях и ворожбе повернуты. Надо мне тоже к моей бабке пойти, провериться на порчу.
— Обязательно, помнишь, я тебе давала телефон Нади? Вот к ней и иди. — Лиза поднимает вверх большой палец. — Вот такая бабка! Я ее Алке дала, она Алкиного хахаля за два месяца к ней подтянула...
… Катя опаздывает уже на двадцать три минуты. Устав от болтовни этих клуш, похожих на осовремененных героинь фильма «Девчата», я заставляю себя подняться, иду к стойке с газетами, беру «Ведомости» и натыкаюсь на заметку о том, что некая компания разработала де-вайс для IP телефонии, позволяющий абонентам вести неограниченные по времени разговоры из любой точки земного шара через компьютер. Оплачиваться они будут за счет рекламируемых в течение разговора товаров, то есть девайс сканирует темы разговора и в нужный момент, услышав слово «кино» — бац, и выводит на твой экран анонсы новых фильмов. Причем (как пишет изготовитель) гражданские права не нарушаются, поскольку разговоры абонентов будут лишь «сканироваться», но не записываться. Круто, правда? На нас станут создавать досье, да еще и на этом наживаться. В хорошеньком мире мы скоро окажемся! И за всю эту экранизацию романа «1984» мы еще и заплатим из своего кармана, уж будьте уверены!
Когда чувство ненависти к корпорациям практически захлестывает меня и я раздумываю, кому бы позвонить, чтобы поделиться праведным гневом, к столику подходит Катя. Выглядит она просто великолепно. Подчеркивающая грудь черная водолазка, ультракороткая трикотажная юбка, под ней черные лосины, на ногах лакированные балетки… В общем, умереть — не встать.
— Привет, ты давно здесь? — говорит она, одаривая меня сияющей улыбкой. — Извини, меня в институте задержали.
— Нет, не очень, — говорю я, хотя любой другой на моем месте выдал бы что-нибудь язвительное. — Ты с лекции?
— Не-а, семинар прогуливаю, — хихикает она.
— Как здорово! — Я чувствую, что начинаю плыть: она само очарование, эта Катя. — Тебя покормить?
— Ага,— кивает она. — Я такая голодная! Что читаешь?
— Статью про девайсы, сканирующие разговоры абонентов,— протягиваю я ей газету.— Представляешь, до чего додумались?
— Круто! — говорит она, бегло просмотрев заметку. — Интересно, дорогая штука будет?
— Не знаю, — говорю я, глупо улыбаясь. Даже эта ее потребительская слепота кажется мне милой. — Наверное, нет, в Китае все что хочешь сделают недорого.
— Интересно, почему у нас такую технику не делают? _ спрашивает она, погружаясь в меню и очаровательно хмуря лоб.
— На Лубянке, наверное, делают,— механически
отвечаю я.
— Это в «Белом Ветре»? — отрывается она от меню. — Он же «На Никольской»? Или в «Цифровом»?
— В «Цифровом»,— улыбаюсь я,— конечно, в
«Цифровом».
Боже мой, какая же она красивая! Признаться, Bjiep-вый раз в «Шатре» я не оценил всей прелести этой девушки. Может быть, я все-таки влюбился?
— Я буду «Цезарь», свежевыжатый апельсиновый сок и спагетти карбонара, — заключает она.
— Ага. Я тоже, — говорю я, хотя мне совершенно не хочется пасты.
— Ну рассказывай, как дела? — спрашивает она, отпивая кофе из моей чашки.
— Как-то… по-разному,— честно говоря, я даже не знаю, что и ответить. С одной стороны, у меня много забавных историй: про Ритку с деньгами, про Ленку с женитьбой, про то, как я не угадал имя ночной знакомой (это особенно ржачно), только не думаю, что данные темы уместны. Поэтому я говорю просто:
— Знаешь, в основном новый номер верстаем. Вот приезжал вчера вечером на работу. Смотрел статьи, новости, светскую хронику, ресторанный рейтинг, журналистские колонки...
— Какая у тебя интересная работа,— оживляется она. — Ты же всех их знаешь, да? — Она обводит рукой зал. — Ну, тусовщиков. Вот интересно...
— Ага, — я скромно киваю.
В следующие полчаса на меня обрушивается град вопросов следующего характера: «а правда, что Ксения Собчак ненавидит Волочкову?», «голубой ли Киркоров?», «как зовут того мужика, который заставляет приезжих девушек продаваться олигархам?», «сколько ресторанов у Новикова?», «все ли участники «Фабрики» спят со своими продюсерами?», «сколько миллионов у Тимати?», «выпускают ли в город участников проекта «Дом-2»?» и все в таком роде. Мы съедаем по салату, выпиваем пару бутылок минералки, в то время как я ей односложно отвечаю репликами типа: «этой истории уже сто лет», «что это меняет?», «кого там заставлять, они сами рады», «пол-Москвы», «Дробыш стольких не потянет», «а кто это?» и «им там свой город выстроили». Обсуждая Тимати, мне приходится быть более словоохотливым, потому что подробности его личной жизни известны Кате гораздо лучше, чем мне (что ж, что эфиры на «Первом» способны даже из лошади сделать Брит-ни Спирс). За это время она успевает пять раз помахать проходящим мимо подругам, прочесть четыре эсэмэски и покраснеть, завидев двух парней своего возраста, что можно ложно истолковать как неиспорченность. А я успеваю несколько раз подумать о том, из какой же глуши она приехала в Москву. Ее глаза рыщут по залу в поисках знакомых, которым можно демонстративно помахать, тогда как я постоянно держу под прицелом вход, чтобы спастись бегством, завидев знакомых еще на дальних подступах.
Я пускаюсь в рассуждения о всеобщем увлечении модными брендами, имиджем и тому подобной фигней, высказываюсь в пользу антиглобализма и одобряю отдельные страны, воюющие с американской попсой, которая стремится всюду продвинуть свой «Barbie-world», и в этот момент Катя произносит знаменательную фразу:
— Я как-то выпала из «трендов» в последнее время. У кого какие сумки, кто что смотрит и кто куда ходит, честно тебе скажу. У меня просто другие приоритеты. Поступить в аспирантуру, например. Я больше вглубь себя смотрю, чем по сторонам.
Она пытается доходчиво объяснить, почему перестала общаться с некоторыми подругами, о примитивных мечтах современной молодежи, говорит, что не смотрит телевизор, «если только музыку», ну и «Фабрику» иногда. Рассказывает о мальчиках с первого курса, играющих в гангста-репперов, о том, что верхом шика считаются отношения с парнем, который регулярно вывозит (она употребила именно это слово) свою девушку в Турцию, хотя обладание крутым мобильным тоже котируется.
О помешательстве на потребительских кредитах («у нас вся группа должна»), о том, что она лично брала кредит всего один раз.
Я сижу и слушаю весь этот милый вздор, и окружающее пространство кажется мне похожим на большой мыльный пузырь, причудливо изогнутый и переливающийся всеми красками спектра, в которые превратились сидящие вокруг. Исчезли официантки, бармены, клерки, экспаты, даже «девчата» в спортивных костюмах стали просто дружелюбными розовыми и желтыми пятнами. Я совершенно не слушаю Катю, просто киваю в такт модуляциям ее голоса и глупо улыбаюсь. Ее голос обволакивает и проходит сквозь меня подобно звуку хороших акустических колонок. И действительно, он похож на музыку. Будь я престарелым рок-н-рольщиком, я бы записал в свой «Moleskine» что-то вроде «колокольчик в твоих волосах звучит соль-диезом», и только Кристина Агилера на пару с Бейонсе, старательно выводящие «Such a beautiful life», мешают мне впасть в псевдопоэтику. Мы выпили всего по бокалу красного вина, а я уже чувствую себя абсолютно пьяным. Я даже не помню, когда еще мне было так хорошо.
Я сижу и мечтаю о том, как здорово было бы слетать с Катей к морю: в Испанию, Францию, Италию, Египет, на худой конец. Все равно куда, лишь бы вдвоем и на большой срок. Утром мы бы валялись на пляже, днем обедали в приморских кафе или шлялись по городу, или заходили бы в сувенирные лавки, покупая ракушки, маленькие акварели, открытки и прочий хлам, напоминающий зимними вечерами о времени, когда ты был счастлив. Вечером —ужины в рыбных ресторанах, и я был бы одет в светлые слаксы и синий блейзер, как миллионер на ривьере. А Катя носила бы легкие платья и шелковый платок на плечах, что делало бы нашу разницу в возрасте еще существенней, если взглянуть со стороны.
К моменту нашего возвращения мы бы настолько прикипели друг к другу, что она стала бы посещать репетиции нашей группы, а я бы начал таскаться с ней по студенческим вечеринкам. Осенью Катя поступила бы в аспирантуру, а я бы окончательно завязал с офисным прошлым, переквалифицировавшись во фрилансеры. Мы расставались бы всего на пять—шесть часов в день (ей нужно учиться). Я бы, наконец, бросил пить и совать в нос всякую гадость, перейдя на красное вино. Мои друзья отпускали бы едкие шутки по поводу моей безоглядной любви (еще бы! Это им не начинающих моделей по углам тискать!), а ее сокурсники тихо ненавидели бы меня (молодящийся придурок), но весной следующего года я бы посрамил всех завистников, сделав Кате предложение… Свадьбу можно было бы справить на любой из летних площадок города, способной вместить сотню селебритиз, полтинник моих друзей, десяток ее подруг и чуть больше сокурсников (даже присутствие этого злобного жлобья не способно испортить нам праздник). После свадьбы мы бы немедленно улетели в то самое место, где все началось — Каптд'Агд, или Хургаду, впрочем, какая разница? Там мы снова стали бы ходить в шортах и растянутых майках, пить местное вино, курить Дурь (ой, нет, я же завязал!), в общем — предаваться студенческим развлечениям.
Катя продолжает рассказывать о том, как ее подруга уговорила другую свою подругу сдать вместо нее историю новейшего времени, как они переклеивали фотографию в зачетке, как преподаватель, почуяв подвох, пронзительно рассматривал вытягивающую билет девушку. А я тем временем почувствовал, что к концу нашего разговора скинул лет пять. Поглупел то есть. Причем стремительно. Но, как известно, стоит нам погрузиться в светлые чувства, как где-то прорывает канализационную трубу, которая затопляет твой волшебный мир потоками дерьма. Звонит мобильный, я смотрю на определившийся номер, извиняюсь и отхожу в сторону.
— Привет, как дела?
— Ничего спасибо, Рит. Как ты?
— Я встречу закончила. Думаю, не пообедать ли нам?
Я столько есть не могу.
— Я на встрече, зайка. Давай лучше поужинаем… Черт, мы же с Леной на день рождения идем!
— Да ну, — капризно тянет она, — до ужина еще долго. Послушай, а не хочешь в кино? Я вторую неделю прошу, чтобы ты сводил меня в кино, мы сто лет там не были. В общем так, я тебя приглашаю в «Пушкинский», часов в семь, как тебе?
— Слушай, у меня никак не получится в семь, я… — Я беру паузу, чтобы быстренько придумать отмазку. — У меня в пять утверждение бюджета на открытие клуба, в шесть кастинг танцовщиц, в семь… в общем, еще что-то, полный загруз, зайка, полный загруз!
— Да… — теперь замолкает Ритка, — жалко… может, вырвешься? Сегодня же пятница, к вечеру все по тусовкам разъедутся, какое утверждение бюджета? В понедельник утвердишь.
— Ну Рит, ну я же не один утверждаю! — Я оглядываюсь на Катю и машу ей кончиками пальцев. — У меня же партнеры есть. Один в выходные в Европу уезжает, у другого свои заморочки, их хрен соберешь вместе...
— Я понимаю, ты у меня весь в делах, — выдыхает Рита. — Слушай… а вот...
— Что?
— Помнишь, я говорила тебе о проблеме? — голос Риты становится более вкрадчивым,— С машиной? У тебя что-нибудь получилось с деньгами?
— С деньгами? — Я вспоминаю про десятку во внутреннем кармане пиджака, и, значит, мне по-любому придется пересекаться сегодня с Риткой, чтобы отдать ей деньги. Я думаю, как лучше вписать нашу встречу в свой переполненный график, злюсь на себя за то, что валял дурака все утро у Ленки вместо того, чтобы приехать пораньше к Рите, скинуть бабки и весь день быть свободным. — Все решил, надо договориться, как передать.
— Давай я сейчас подъеду, у меня все равно «окно».
— Куда?
— Ну, туда, где ты находишься. Кстати, а ты где конкретно?
— Я? Я на «Пушкинской», вышел бутерброд себе купить, — вру я, чувствуя, что получается лажово.
Куда я вышел? Откуда я вышел? Из метро, что ли?
— Я могу туда подъехать.
— Отлично!
Стоп! Чего же тут отличного-то? А куда я Катю дену?
— Я могу там быть минут через сорок, если в пробку не попаду.
— Давай… давай через час, кафе «Этаж» на Тверской. А то мне надо еще с одним человечком встретиться.
— Хорошо.
— Все, договорились.
— Андрюш...
— Что?
— Я тебя люблю!
— Я тебя тоже, — я снова оборачиваюсь в сторону Катьки, — очень люблю.
К столу я возвращаюсь, можно сказать, другим человеком. Катя говорит по телефону, я прошу счет. Куда подевалась вся лирика, мечты о любви, свадьбе и пяти потерянных годах? Чертова жизнь — не успеешь влюбиться и воспарить к небесам, как тебя тут же швыряет оземь. Катя убирает телефон в сумочку и поднимает на меня свои ясные глаза:
— У тебя что-то случилось?
— У меня? Нет-нет, что ты. Партнер из Франции звонил, ни черта не слышно было, я отошел, чтобы не кричать на весь ресторан.
— Хорошо, — Катя смотрит по сторонам, явно собираясь отчаливать. Я все еще прокручиваю диалог с Ритой, вспоминаю про деньги, логическая цепочка выводит меня к Лехе, и тут меня осеняет:
— Кать, а пойдем в воскресенье на день рождения моего знакомого?
— Какого?
Я рассказываю ей о том, какой прекрасный у меня старший товарищ Алексей — энциклопедист, джентльмен, путешественник, почти олигарх (разумеется опуская dark side of Lioha в виде наших ночных похождений, разврата и прожигания жизни). Какие безумно интересные творческие люди соберутся на этом празднике: артисты, художники, певцы, крупные бизнесмены, писатели (алкоголики, наркоманы, гомосексуалисты, аферисты, сумасшедшие...). Как весь город ждет этого праздника и что попасть туда могут единицы. Я в красках изображаю прошедшие вечеринки, завлекаю ее тем, что буду играть диджей-сет (кстати, можем сыграть вместе). В общем, минут через десять она обещает подумать, через пятнадцать вспомнить, что у нее в воскресенье, а через двадцать говорит, что скорее всего у нее получится.
Я нахожусь на седьмом небе от счастья после таких авансов. Оставляю на чай неприлично много и, зачем-то взяв в руку Катькину сумку (полный кретин), иду к выходу.
На улице я ощущаю новый прилив сил и предлагаю Кате прогуляться, хотя она делает вид, будто торопится. Мы идем по Тверскому бульвару, и меня просто подмывает взять ее за руку, но я все-таки не решаюсь и даже сую руки в карманы. Господи, до чего же я смешон в своем вечном стремлении казаться серьезным, думая о том, что скажут знакомые или просто случайные прохожие, увидев, что я прочесываю бульвар, взявшись за руки со студенткой! Так называемое общественное мнение уничтожило саму суть чувств, оставив нам лишь «правильные» картинки. Действительно, в мире, где существительное «любовь» чаще всего употребляется в связке с «заниматься», внешние проявления чувств должны соответствовать последней фотосессии Антона Ланге для журнала «Vogue»: все вокруг в приглушенных тонах, она полулежит в кресле, в черном платье и с распущенными волосами. Он стоит, склонившись над нею, в строгом костюме и белой рубашке, расстегнутой до середины гРУДи. В руках у Ромео и Джульетты по бокалу пенистой жидкости, а для полноты картины вокруг разбросаны подушки с логотипом: «Ромео и Джульетта. Игристое, полусладкое». Страсти добавил фотошоп, о выпуклостях в нужных местах позаботился хирург, а над томными лицами поработал стилист. «Все выглядит достаточно элитно»,— как написал какой-то питерский глянец. В такой позе не стыдно и на люди показаться.
Еще не стыдно быть замеченным в неудобной позе на заднем сиденье машины, в туалете ресторана, «в атмосфере клубной вечеринки», на пьяном танцполе бара, на прокуренных диванах стриптиза. Любовь в наше время скукожилась до картинки в журнале, пэкшота в телевизионной рекламе, рекламного щита 4хб, стоящего на пересечении Цветного бульвара и Садового кольца. Сегодня проявлять свои чувства, как это было принято раньше у нормальных людей, считается детским садом. Прогулки в обнимку, поцелуй в шею, совместное собирание осенней листвы — от всех таких проявлений любви мы шарахаемся, словно речь идет о педофилии. Тогда как саму педофилию стараемся выдавать за любовь с пометкой «актуальные тренды».
Все нежные переживания из классических романов «восстановлены», переложены на «Кодак», отретушированы, выхолощены компьютерным дизайном и очищены от шероховатостей и мелких помарок, свойственных человеку. Обезжирены, осветлены, лишены «негатива и излишнего драматизма» и выброшены на полки глобального супермаркета, выложены на сайты знакомств, поставлены в прайм-тайм и закатаны в журнальные статьи под заголовком «Как построить любовь? Инструкция без слез». Действительно, что для нас значат слезы любви? Это всего лишь стразы Swarovski, оторвавшиеся от чьего-то платья и пылящиеся под диваном...
Мы идем вверх по бульвару, и я постоянно перемещаюсь вокруг Катьки. Размахиваю руками, смеюсь, рассказываю ей истории из своей американской школьной жизни, студенческих лет, какие-то глупые анекдоты, юморески из жизни русского кино, услышанные когда-то от Антона, а потом внезапно останавливаюсь и выпаливаю:
— А пойдем сегодня в кино?
— Когда? — опешив от неожиданности, говорит Катька.
— Ну… часов в семь? В восемь? В «Пушкинский»… нет, лучше в «Октябрь»!
— А что там показывают?
— А какая разница?
— Да? — Катька На секунду задумывается, потом улыбается и отвечает: — А пойдем!
И это ее «а пойдем!» возвращает меня в глупое состояние вселенского счастья, я улыбаюсь, взглядом победителя смотрю на людей, движущихся по бульвару, потом ловлю для нее машину и от волнения даже забываю ее поцеловать, хотя мечтал об этом всю дорогу. Я закуриваю, смотрю на другую сторону Пушкинской площади и ловлю себя на мысли, что первый раз в жизни меня не раздражают бомжи, собирающие бутылки, и мужчины, стоящие вокруг памятника Пушкину с куцыми букетами в руках.
Перед тем как встретиться с чуваками, обещавшими эксклюзивное интервью про черную мессу, я успеваю забросить в редакцию диктофон с текстом предыдущего интервью, быстро пересечься с Риткой, отзвонить Ленке, подтвердив, что сегодня все в силе, отправить эсэмэску с тысячей извинений в адрес Марины, получив короткий, но емкий нецензурный ответ. Все это время мне падают рассылки из клубов «Крыша», «Дягилев», «Рай» и «Фабрик» — и все это по второму кругу, заметьте. В какой-то момент я понимаю, как чувствует себя мой мейл-бокс, переполненный спамом. Решив хоть как-то заглушить их активность, я нырнул в метро и, больше не осаждаемый алчными дельцами от ночной жизни, доехал до «Китай-города». До кино оставалось три часа.
Поднявшись по Солянке, я свернул направо и оказался во дворе, образованном тремя плотно примыкающими друг к другу домами дореволюционной постройки. Я закурил, задрал голову вверх и стал разглядывать окна, пытаясь определить, какие из них принадлежат квартире этих масонов. Честно говоря, я мог бы просто достать блокнот, посмотреть адрес и зайти в нужный подъезд, но почему-то мне захотелось посмотреть на окна. Постояв во дворе минут пять, я подумал, что со стороны это должно выглядеть странно и даже подозрительно: чувак стоит посреди двора и шарит взглядом по окнам. Любая бабка, увидев такую картину, непременно вызовет ментов.
И хотя я ничем предосудительным не занимался, перспектива встречи с милицией меня не привлекала. Не то чтобы на вопрос «ваши документы» я сразу начинаю доказывать, что десять минут назад не курил план, просто у меня с милицией чисто эстетические противоречия. В общем, сверясь с блокнотом, захожу в третий подъезд.
На четвертом этаже трижды нажимаю на кнопку звонка шестьдесят шестой квартиры, прежде чем дверь мне открывает козлобородый мужик, одетый в то, что осталось от домашнего халата или сутаны, черт его разберет. Судя по черному цвету, скорее сутана.
— Ты кто? — спросил меня козлобородый, поправляя спутанные космы.
— Андрей Миркин из «Одиозного журнала». Мне сказали, что меня ждут,— говорю я, ощущая неприятное жжение где-то посередине груди.
— Здесь всех ждут, — зыркнул на меня исподлобья козлобородый и отодвинулся, освобождая проход. Прежде чем закрыть за мной дверь, он выглянул в подъезд, убеждаясь, что там больше никого нет.
«Приятная квартирка», — подумал я.
Я попал в длинный коридор со стенами, исписанными непонятными граффити, похожими на татуировки, которые делают себе на предплечьях пацаны из питерского Купчина или московских Текстильщиков, короче, те, кто приходит в местный тату-салон, говоря мастеру: «Сделай мне «тарантину». Ну, буковки там непонятные. Зигзаги».
— Налево,— указал мне пальцем козлобородый. Я хотел было разуться, но, слегка осмотревшись, решил, что в этом притоне следует оставить себе хотя бы минимальную защиту. В комнате, куда он меня завел, из обстановки были только лежащий на полу ковер, кресло при входе и топчан в дальнем углу. Решив, что валяться на топчане наверняка принимавшего «на грудь» не одного гепатитного, а то и спидового наркомана, мне за-падло, я сел в кресло.
— А ты, значит, из журнала, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал мужик, сев на топчан.
«Значит мое место — гостевое. Слава богу!»
— Из журнала,— кивнул я,— а у меня с вами интервью?
— Со мной? — мужик разразился кашляющим смехом. — Нет, не со мной. С мастером. Гашиш хочешь?
— Не очень.
Мужик вопросительно посмотрел на меня.
— Ну… то есть вообще не хочу.— Я посмотрел в его серые, водянистые глаза и перевел взгляд поверх головы мужика. Все стены были увешаны странными картинами, изображавшими животных с человеческими лицами, женскими и мужскими. Картины абсолютно уродские — неестественно переплетенные тела зверей с четко отрисованными гениталиями, пятна крови, какие-то кресты, полумесяцы и прочая околорелигиозная (или околошаманская?) атрибутика.
— Пишу на заказ. Некоторые клиенты не забирают, кто-то с оплатой тянет. Такие оставляю себе. — Ему даже моего вопроса не понадобилось, чтобы начать рассказ о своих гребаных картинах. — Тебе кто больше нравится, девочки или мальчики?
— Мне? Не знаю, — честно ответил я.
— Хе-хе. Что значит «не знаю»? На такие вопросы всегда есть четкий ответ. Как можно не знать, с кем тебе лучше, с девочками или с мальчиками?
Торчки чертовы. Заманили. Сначала рисуют каких-то уродов, а потом спрашивают, кто больше нравится. Да они на людей-то не похожи. Как бы слинять отсюда по-скорому?
— Вообще-то с девочками. В жизни. А тут же картины...
— А это что, не жизнь?
— А что, жизнь?
Козлобородый было открыл рот, чтобы разразиться длинной тирадой, но, на мое счастье, в комнату вошел высокий русоволосый человек в строгом черном костюме и водолазке.
— Вы из журнала? — спросил он приятным низким
баритоном.
— Да. А вы — Мастер?
Мужчина кивнул, развернулся и вышел в прихожую. Я не раздумывая пошел за ним. Мы дошли до конца коридора, вошли в маленький кабинет с двумя креслами и низким журнальным столиком между ними. Над столиком — зеркало в тяжелой деревянной раме. Мужчина жестом предложил мне присесть. Я кивнул.
— Андрей, вам Вера уже рассказала в двух словах?
— Ну… не так чтобы очень.— Я щелкаю пальцами. — В общих чертах.
— Тогда расскажу подробнее. Дело в том, что у нас в следующую пятницу… мероприятие, скажем так. И мы, считающие себя наследниками Северной масонской ложи, будем проводить мессу, посвященную...
Далее этот придурок плетет что-то про факельное шествие в московских катакомбах, сопряженное с выставкой картин какого-то Силантия (видимо, козлобо-родого), перформансом и скрипичным концертом. Он пускается в рассказы про древние языческие культы, сатанизм, достает из большого конверта рисунки с козлами, чертями, старцами. Несет ахинею про то, как они хотят объединить все московские секты в «некое культурное пространство». А у меня в голове проносится «во попал!», «Вера — идиотка!», «какая же тварь меня посоветовала?»,«как же отсюда слинять побыстрее?»… Я решаю, что в подобной ситуации нет ничего лучше, как во всем соглашаться с этим психом и говорить глупости: возможно, так он быстрее меня выпустит. Заканчивает он свою тираду фразой:
— В общем, нам нужен промоутер этого мероприятия, — и выжидающе смотрит на меня.
— Кто, простите?
— Промоутер, — повторяет псих.
— Ага, промоутер, значит, — понимающе тяну я. — А спонсоры мероприятия понадобятся? Нутам алкоголь, цветы, свет?
— Было бы неплохо, — соглашается он.
— Окей. — Я начинаю говорить в своем привычном тоне, — давайте подумаем об антураже. А можно я приду на эту… как ее… ну… — я несколько раз щелкаю в воздухе пальцами, пытаясь вспомнить, как называется эта херь.
— На мессу?
— Вот именно, на мессу. Можно я приду на мессу в кедах «Converse»? Прикиньте, я буду в черном костюме от «Ralph Lauren», черной водолазке от «Prada» и в черных кедах «Converce». Везде горят факелы, задник сцены (кстати, кто вам делает дизайн? У меня есть выход на крутого дизайнера) драпирован черным, все стоят молча, играет такой мрачный трип-хоп. Да, запомните, диджей обязательно должен быть чернокожим. Запомните, негр — то, что вам нужно. И вообще черные сейчас рулят. «Wu-Tang Clan», Jay-Z, Beyonce (ну, это, типа, не ваша тема, но тоже очень круто, очень крутая телка). Короче, с диджеем решили. Так вот, играет музыка, раздается звонок мобильного, я вынимаю из кармана черную Nokia 8800 и говорю что-то типа: «Прости, дорогая, у меня нет времени, я на мессе. Завтра в три в «Галерее»». Я ловлю на себе взгляды окружающих, как бы извиняюсь выражением лица и изучаю носки своих кед. А мелодия трип-хоп переходит в нарастающую фазу. По-моему, полный отпад, чувак! Да, самое главное. У кед на боковых сторонах большие пластиковые звезды. У вас, по-моему, такой же логотип?
— 0 чем вы? — Он морщится, и, склонив голову, вперивает в меня немигающий взгляд своих пронзительно-голубых глаз. — Вы думаете, это будет еще одна вечеринка?
— Э… типа, я что-то путаю? Или, может, костюм от «Ralph» неактуален? Дайте-ка подумать… «Gucci»? Окей, окей я понял, сморозил фигню… «Dries Van Noten»? Слишком педовски, согласен. Бельгиец, но более строгий, что ли? Именно. Фак, я точно вчера перебрал. Как я мог это упустить! «Dirk Bikkembergs!» В точку, чувачок, в точку! Я же тебе сказал, не промахнешься, если будешь работать со мной,— окончательно заигрываюсь я.
— Ты перепутал, Андрей. Ты очень сильно перепутал...
— Э-э-э...— вопросительно мычу я, чуть опустив подбородок, и боковым зрением рассматривая свое отражение в зеркале. Я нахожу, что с этой адской работенкой морщин на лбу я еще не заработал. — Э… — продолжаю я. — Что не так, чувачок, я не врубаюсь?
— У нас вообще нет логотипа. У нас пентаграмма...
— Да? — Я почесываю затылок. — Окей, пусть будет пентаграмма. Так что мне все понятно. К завтрашнему дню могу прислать план мероприятия, предварительно поговорю со спонсорами. Кстати, сколько человек ожидается?
— Триста, не больше, — отвечает он, глядя на свои часы.
— Великолепно. Просто потрясающе. Дизайн пригласительных уже есть?
— Нет. — Он отрицательно мотает головой.
— Сделаем! — Я встаю и протягиваю ему руку. — Очень рад познакомиться. Не буду больше у вас время отнимать. Давайте мне ваш электронный адрес, завтра ждите план.
— Завтра же суббота, — недоверчиво косится он.
— У нас, промоутеров, выходных нет, давайте вашу карточку.
Мужик лезет в карман и протягивает мне свою визитку, я беру ее и, даже не взглянув, засовываю в карман джинсов.
— Вы меня проводите? — интересуюсь я, опасаясь снова попасть в комнату к козлобородому.
— Да, конечно.
Мы доходим до входной двери, прощаемся, я поднимаю глаза и вижу прямо над порогом слово «ЗАЧЕМ?», выведенное граффити, так же, как на улице Красина. Желание покинуть это место как можно скорее только укрепляется. Скатившись вниз по лестнице, я думаю только об одном: кто же меня так подставил?
Оказавшись на улице, я решаю пройтись до метро «Лубянка», хотя идти неблизко. Очень хочется проветриться после этой чертовой дыры, пропитанной запахами жженых красок, индийских ароматических палочек и старой одежды. У метро «Китай-город» зачем-то приобретаю журнал «ОК» и выбрасываю в сквере у памятника Кириллу и Мефодию. Читать я его не стал потому, что уже на третьей странице обнаружил фотографию фоники Белуччи, ставшей блондинкой. На другом конце сквера, почти у памятника, где изваяния суровых воинов с ужасом взирают на то, как пожилые ловеласы снимают молоденьких солдат, пробегающая мимо девушка вручает мне стопку листовок партии СПС, призывающей поддержать гей-парад. До кучи на листовке еще и слоган напечатали: «Повысим рождаемость!». У Политеха получаю эсэмэс из клуба «Крыша»:
KRYSHA MIRA
SEMEYNIE CENN0STI
Dj's: DUHOV, NILS, (+DRUMS), SPIRIT, V0L0DYA (RSVP
C0MF0RTPE0PLE+C0MF0RTMUSIC=C0MF0RTDANCE
Решив заодно проверить почту, я обнаружил в своем ящике сообщение с «Одноклассники.ру». Сообщение пришло от девушки, поставившей моей фотографии пятерку. У девушки однозначно трактующийся юзер-пик: треть фото — губы, треть — декольте, треть — салон дорогой машины. Помнится, я тогда ответил: «пришли мне свои фотки голые» или что-то в этом роде. И вот теперь она пишет: «И ты туда же. У меня, может быть, богатый внутренний мир». Врубаетесь, да? Если следовать такой логике, мне, интеллигентному молодому человеку, стоит разместить свои фотографии с эрегированным членом, предварительно увеличив его размер в фотошопе. Ну, чтобы всем случайно заглянувшим на мою страничку, было ясно, что я о Канте сюда пришел говорить (да-да, если следовать прямому спеллингу, я пришел на «Одноклассники» говорить именно о cunt'e).
Что-то происходит, я это чувствую. Что-то совершенно несуразное. Ночные клубы проповедуют семейные ценности, девушки, фотографирующиеся с голой грудью, предлагают обсудить их богатый внутренний мир. Интересно, доживем ли мы до того дня, когда скромные победительницы олимпиад по математике начнут предлагать в чатах занятия групповым сексом, а программа «Моя семья» откроет стрип-бар?
В понедельник я сидел в «GQ» баре в обществе своего фоторедактора и каких-то нефтетрейдеров. Так вот, от этих нефтетрейдеров вместо привычных «баррель», «квота» и «сырец» я услышал горячее обсуждение темы строительства нового нефтепровода через Афганистан. Не в том смысле, что это откроет невиданные перспективы для нефтяного бизнеса, а в том, что теперь, после расширения площади строительных работ, непременно подорожает анаша, врубаетесь? Когда они меня спросили, что я обо всем этом думаю, я даже переспросил, чтобы успеть сосредоточиться на вопросе. Что я об этом думаю? Действительно, что я об этом думаю? А? Господи, да я чуть с ума не сошел, представив, что нужно будет платить шестьдесят евро за бокс. Только вы-то здесь при чем? Вы что, курите?
Собравшись с мыслями, я ответил что-то вроде: «наверное, вы неплохо заработаете» и еще пошутил насчет бартера. Они брезгливо поглядели на меня, как обычно смотрят на бродячих собак секретарш. Представляете? Эти прилизанные ублюдки в пиджаках и галстуках, которые делают маникюр два раза в неделю и раз в месяц обследуют свою простату, наверное, решили, что я для них слишком не контркультурный. Слишком консьюмеристский, что ли.
Мир меняется, это я вам точно говорю. Вы только посмотрите, что вокруг происходит.
Вся Москва увешана плакатами журнала «Sex & The City» (который, как вы понимаете, проводит еще и литературные вечера). Красивые московские студентки не хотят работать в офисах, но при этом стремятся выглядеть как Сара Джессика Паркер. И дело не в том, что они действительно считают ее красивой, а в том, что стремление быть похожей на это страдающее дурновкусием носатое чудище в их понимании гарантирует скорое появление денег на туфли от «Manolo Blahnic». Те же студентки, работающие секретаршами, ненавидят Сару Джессику и сериал «Sex & The City» и в качестве протеста одеваются содержанками. Парадокс заключается в том, что первые в итоге получают перспективную работу ассистенток заместителя директора по маркетингу, а вторые — туфли «Manolo Blahnic», «Mercedes SLK» и золотой «AmEx». Первые больше никогда в жизни не смотрят «Sex & The City» вторые же начинают его обожать.
Любовницы на содержании больше не хотят выглядеть таковыми. Теперь они носят строгие костюмы, сумки «Downtown» от YSL, как студентки или деловые женщины. В цепочке их трендов — в этом сезоне модно чем-то заниматься. Жены состоятельных кротов хотят выглядеть любовницами на содержании: носят игривые наряды, делают обильную пластику и заводят себе милого, бартендера или массажиста (личный водитель в качестве любовника — слишком пошло). В итоге любовницы получают мужей, а бывшие жены действительно начинают чем-то заниматься.
Менеджеры среднего звена, каковые раньше с серьезным видом обсуждали в курилках преимущества трехлетнего «BMW» перед новым «Ford Focus», сейчас на таком же серьезняке обсуждают смерть Лучано Пава-ротти. Только представьте себе группу о