Лекция: РАСЦВЕТ ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИХ ГОСУДАРСТВ
История диадохов, полная неожиданных интриг и потрясающих поворотов, заслуживала относительно подробного рассмотрения ввиду важности той роли, которую в ней сыграли выдающиеся личности, чьи амбиции, страсти и даже капризы направляли ход событий. Но после 280 года до н. э. монархические государства, образовавшиеся на месте империи Александра, обретают определенное равновесие, и с этого момента их историю можно уже не прослеживать в деталях: теперь она развивается по нескольким простым законам, легко выводимым из общей массы все также запутанных событий. Таким образом, достаточно будет рассмотреть основные линии развития трех главных эллинистических государств III века до н. э., когда каждое из них под властью основателей династий достигло своего наивысшего подъема и пережило свой расцвет. Рядом с монархиями Лагидов, Селевкидов и Антигонидов, находясь в тесной связи с ними и вмешиваясь при случае в конфликты, возникающие между ними, процветали в течение более или менее долгого периода государства меньшего масштаба, такие как монархия Магаса в Кирене, монархия Атталидов в Пергаме, монархия Гиерона I в Сиракузах и царства на анатолийском побережье Черного моря. Кроме того, великое множество больших и малых, знаменитых или безвестных греческих полисов, иногда объединенных в союзы, чье военное могущество и политическое влияние росло, вели свое собственное существование, мечтая, как Афины или Спарта, о своем блестящем прошлом, извлекая, как Делос или Родос, свою пользу из сложившейся экономической и политической ситуации, поклоняясь своим богам, управляя своими внутренними делами, занимаясь внутренними проблемами, которые неизменно порождала повседневная жизнь и которые создавали для большинства греков социальную среду, в которой разворачивается история каждого человека. Не стоит забывать, что за сценой, на которой главные герои сталкивались в династических конфликтах, в борьбе за независимость или в захватнических войнах, непрерывно вспыхивавших из года в год, существовала глубинная и долговременная реальность греческого полиса, фундаментально не изменившаяся с классической эпохи.
* * *
Лагидское царство, основанное в Египте Птолемеем, сыном Лага, позже названным Сотером, было первым по времени из великих государств эллинистического мира. Его умный и прагматичный создатель с самого начала выработал политику осторожности и расчетливости, благодаря которой его династия надолго обосновалась в долине Нила, богатой внутренними ресурсами, умело осуществляя изнутри этого центрального региона, оказавшегося неприступным, тщательно продуманное расширение владений, заключая выгодные союзы, расчетливо оказывая поддержку другим. Мы видели, как всякий раз, когда назревала угроза безопасности Дельты, ему удавалось предпринять необходимые меры для ее отражения: Пердикка в 321 году до н. э., Антигон и Деметрий в 306-м получили здесь печальный опыт. Зато вне Египта Птолемей, в отличие от других диадохов, не пускался в рискованные операции ради неуемного честолюбия. Единственный среди них он никогда не стремился восстановить под своей властью мировую монархию, предпринимая лишь незначительные, но эффективные меры для защиты своей доли Александрова наследия.
Его первой целью было подчинить или, по крайней мере, контролировать Южную Сирию и Палестину — природный заслон на единственной наземной границе, со стороны которой Египту могло грозить вторжение: это уже была политика великих фараонов в новой империи. Лагид, совершенно естественно, намеревался воспользоваться этим традиционным египетским фактором, предлагаемым самой географией. Кроме того, эти регионы поставляли в египетские верфи строевой лес, которого не хватало в долине Нила. Поэтому Птолемей стал совершать один за другим походы в Палестину и Сирию, отступая при необходимости и возобновляя попытку при удобном случае, до тех пор пока сражение при Ипсе не позволило ему беспрепятственно туда проникнуть. Несколько лет спустя он пополнил свое завоевание, разгромив Деметрия Полиоркета и завладев его портами Тиром и Сидоном. Несмотря на уговоры Селевка, ни Птолемей Сотер, ни его сын Филадельф не собирались уступать ему Южную Сирию, называемую Келесирией[14]и находящуюся в непосредственной близости от самого центра селевкидской империи. Расположенная между двумя царствами, она являлась источником постоянных конфликтов, которые впоследствии привели к нескольким Сирийским войнам.
С той же точки зрения следует рассматривать лагидскую политику в отношении Кипра. Большой остров был разделен между несколькими маленькими монархическими государствами; с некоторыми из них Птолемей заключил союзы, как только воцарился в Египте. Он в кратчайшие сроки установил свое влияние на этом форпосте, который безусловно считал наиважнейшим. И не он один: Антигон в 306 году до н. э… отправил Деметрия отобрать остров у Птолемея — это была чувствительная потеря для Лагида, который тем не менее не отказался от мысли вернуть свои позиции и добился этого через десять лет. Кипр оставался лагидским владением до римского завоевания.
Более сложные отношения были с Киренаикой — старой греческой колонией в Ливии, отделенной от долины Нила примерно тысячью километров пустыни и лишенным удобных гаваней побережьем. Здесь находились процветающие древние греческие полисы, которые в свое время проявили свою почтительность Александру и которые в 322 году до н. э. подпали под личную власть Птолемея, воспользовавшегося внутренними разногласиями киренеян. Но дух независимости не покинул Кирену, и против лагидского господства в 312 году до н. э. и позже, в 306–305 годах до н. э., вспыхнули мятежи, а после ее отвоевания Магасом весь регион на полвека получил автономию — сначала де-факто, а позже де-юре. Для нового присоединения Киренаики к лагидскому царству потребовался династический брак и новая военная кампания. То, что Киренаика оставалась лагидской до захвата Кирены Римом, не означает, что обладание ею обошлось без потрясений, вызванных династическими спорами, в которых проявился подлинный характер этого внешнего владения Лагидов: действительно, греки Ливии продолжали жить собственной жизнью, осуществляли самоуправление, не слишком считаясь с египетской политикой, на протяжении всей эллинистической эпохи.
Южная Сирия, Кипр и Киренаика являлись для Лагидов наиважнейшими опорными пунктами их власти за пределами Египта, но при случае их интересы простирались намного дальше — к Эгейскому морю и Фракии, а также к Элладе: речь идет не о постоянном присутствии, а о случайных походах, установлении единичных форпостов или заключении союзов в военных либо коммерческих интересах. Целью, которую они преследовали, было установить определенное равновесие между крупными государствами Восточного Средиземноморья для обеспечения безопасности Египта и пополнения царской казны, зависевшей от свободной морской торговли. Этой политики гибких и осторожных планов придерживались три первых правителя династии. Впоследствии она выродилась из-за нерадивости государей и их братоубийственных распрей.
О Птолемее I Сотере мы не станем много говорить: этапы его осмотрительной политики были нами отмечены в рассказе о диадохах. Нам неизвестна в деталях его роль в организации внутреннего управления Египтом, но все свидетельствует о том, что она была значительна и что государственное'устройство, о котором сообщают папирусы при его преемниках, было заложено в то сорокалетие, в течение которого первый Лагид между 323 и 383 годами до н. э. добился для новой монархии внешнего авторитета и внутренней стабильности — и то и другое держалось на экономике, рычаги которой находились в руках власти. Уже Клеомен из Навкратиса убедился, насколько выгодно иметь исключительный контроль за экспортом зерна, производимым в избытке на богатых землях долины Нила. Птолемей Сотер не собирался отказываться от такого прибыльного источника дохода для царской казны. Заботясь о расходах на военные нужды, он не забывал об обеспечении страны: именно в его правление порт Александрии достиг своего наибольшего развития с постройкой фаросского маяка (287). Наконец, по совету философа Деметрия Фалерского, бежавшего в Египет после взятия Афин Полиоркетом, Птолемей пригласил к своему двору ученых и писателей, чем обеспечил Александрии славу интеллектуального центра эллинизма. Этот македонянин, который за грубоватой личиной воина скрывал тонкий ум, проницательность и благородную натуру, проявил себя подлинным основателем империи. Заботясь на склоне лет о будущем династии, он в 285 году до н. э. привлек к управлению государством своего сына Птолемея, рожденного его прекрасной возлюбленной Береникой, на которой он был женат вторым браком и которая вместе с ним была обожествлена и образовала со своим супругом чету богов-спасителей.
Птолемею II, родившемуся в 306 году до н. э., было 23 года, когда умер его отец. Он унаследовал от отца, помимо любвеобильной натуры, большой интерес к литературе и анализированию, особенно в отношении основ управления, что позволило ему усилить мощь лагидского государства, завершив его организацию. Хотя портреты изображают его более легкомысленным и менее твердым, чем был основатель империи, но его долгое царствование, с 283 по 246 год до н. э., стало временем расцвета империи Птолемеев.
Во внешних отношениях он остался верен отцовской политике, что имело неоднозначные последствия, но в целом оказалось успешным. Конечно, он не сумел предотвратить отпадение Кирены и греческих колоний в Ливии, где его двоюродный брат Магас, намного старше его, отказался подчиниться. Но единственная попытка Магаса захватить Египет и стать наследником Сотера завершилась поражением даже без сражения: мятеж мармарикских ливийцев в тылу Магаса вынудил царя Кирены возвратиться на свои позиции (около 275). С этого времени между двумя сыновьями Береники, разделенными огромными, труднопреодолимыми пустынями, установился modus vivendi, оберегающий каждого из них от вторжения другого. Более того, в конце их правления примирение двух государей привело к династическому союзу между дочерью Магаса, которую звали Береника, как и ее бабушку, и сыном Птолемея II, который наследовал своему отцу; этот брак, который был заключен после смерти Магаса, повлек за собой возвращение Кирены в лоно лагидской империи.
На востоке у Птолемея II было несколько серьезных конфликтов с могущественными соседями — селевкидскими царями. После смерти Селевка Птолемей под предлогом того, что Антиох I занял тогда восточные регионы его империи, попытался укрепить базы, основанные еще Сотером на южных и восточных побережьях Малой Азии в Киликии, Памфилии, Карии, на острове Самосе и даже в Милете. Селевкидский правитель временно смирился с этим. Чуть позже Антиох, объединившись с Магасом, который был женат на его дочери Апамее, собрался начать войну с Египтом, но поскольку Магас перестал быть опасным, о чем мы говорили выше, Птолемей был готов дать отпор. Первая Сирийская война (274 — около 271) закончилась признанием status quo в Сирии и других землях. Новый конфликт разразился десять лет спустя, когда Антиох II наследовал своему отцу. Подробности военных действий нам неизвестны, но они шли в течение нескольких лет (по всей видимости, до 253 года до н. э) и из-за них Лагид потерял некоторые крепости, которыми он владел на берегах Ионии, Памфилии и Киликии. Для примирения Антиох II женился на дочери Птолемея II, которую назвали Береникой, как и ее двоюродную сестру, дочь Магаса, в память об их общей бабушке; этот брак, не способный закрепить мирные отношения между двумя династиями, имел кровавую развязку, но уже после смерти Птолемея И.
Что касается северного направления, то здесь отец Птолемея II оставил своему сыну благоприятную ситуацию: в Эгейском море лагидские эскадры имели опорные пункты; Лига островитян, в которую в свое время объединились полисы Кикладских островов под патронажем Антигона Одноглазого и которая впоследствии перешла во власть Птолемея Сотера, анатолийские морские порты в Ионии и Карии при дружеских отношениях с родоссцами являлись базами, откуда флотоводцы Птолемея отправлялись на архипелаг. После 1-й Сирийской войны они обосновались на Крите, где на восточной оконечности острова, в Итане, был размещен постоянный гарнизон. Усилия, направленные на сохранение контроля за Эгейским морем, разумеется, отвечали соображениям экономики, поскольку экспортная торговля, особенно зерном, продажа которого была крайне важна для лагидской казны, велась в основном с греческими городами всего этого региона. Но речь шла также о том, чтобы не допустить развития всякого другого военно-морского флота, который мог бы впоследствии стать серьезным соперником и в открытом море, и на египетском побережье. Берега Дельты в свое время страдали от приходивших с севера пиратов: память об этих набегах «морского народа», столь часто упоминаемого в текстах эпохи фараонов, была жива. Как и в Келесирии, здесь Лагиды силой обстоятельств столкнулись с проблемами Рамзеса. Поэтому, когда правитель Македонии Антигон Гонат начал проводить в Эгейском море политику своего отца Деметрия Полиоркета и восстановил мощные эскадры, Птолемей II создал против него в Элладе коалицию из старых врагов Македонии. Как мы увидим далее, эта война, названная Хремонидовой[15], плохо закончилась для противников Антигона. В любом случае, для Лагида она обернулась серьезным военным поражением: дата морского сражения у острова Кос, которое его флот проиграл македонской эскадре, точно не известна (возможно, 262). Тем не менее, даже ослабленное этой неудачей, птолемеевское влияние на Кикладах продолжало расширяться.
Надежно защищенный своим военным флотом и наземными заслонами на своих границах, Египет Птолемея II пережил период расцвета, все древние свидетельства о котором подлинные. Так, поэт Феокрит около 270 года до н. э. взывал к благородству царя, прославляя его: «Его корабли устремляются во все стороны по морям… Сколько в его армии всадников, сколько пеших со сверкающими бронзовыми щитами!.. Его народ, находясь в безопасности, предается своим занятиям. Нет, никогда вражескому войску не преодолеть кишащий ужасными животными Нил, чтобы с дикими криками наброситься на деревни, никогда военным судам не высадить на берега Египта вооруженных грабителей, чтобы похитить стада быков».
Мирный труд земледельцев, обрабатывающих плодородные нильские долины, наполнял казну государя, заботившегося об их безопасности: «Сколько богатств ежедневно стекается со всей страны в его великолепный дворец!» При Птолемее II администрация, созданная его отцом, достигла значительного развития, о чем подробно свидетельствуют папирусы. Усовершенствованная фискальная система обеспечивала монарха, опиравшегося на своих министров, значительными финансовыми средствами, которые он тратил не только на военные нужды. Его богатство запечатлено в великих творениях: в царском дворцовом комплексе в Александрии, в храмах, в обустройстве портов и городской части его столицы, в пополнении знаменитой Библиотеки и постоянном развитии такого центра высшего образования и исследований, каким являлся Мусейон. Неравнодушный к духовным ценностям, царь приглашал ученых и поэтов, которые, подобно сиракузянину Феокриту или киренейцу Каллимаху, высокопарно воспевали его славу. Этот воин и правитель имел и другие страсти: после первого брака с дочерью Лисимаха Арсиноей I, родившей ему сына, будущего Птолемея III, он страстно влюбился в собственную сестру Арсиною И, значительно старше его; прежде она была супругой Лисимаха, а после смерти мужа бежала в Египет. Это была сильная женщина, сумевшая настолько подчинить себе младшего брата, что он послушно развелся с Арсиноей I, чтобы жениться на Арсиное II: с точки зрения греков, такой союз был безусловно кровосмесительным, но в традиции египетских фараонов, а также ахеменидской монархии он был вполне приемлемым. Четкий профиль новой царицы вскоре был выбит на монетах по приказу Лагида, который в честь нее взял себе имя Филадельф, «любящий сестру». В 271 году до н. э. они отметили с невероятной пышностью праздник Птолемейи, учрежденный несколькими годами ранее для оказания божественных почестей их умершим родителям — «богам-спасителям» Птолемею I Сотеру и Беренике I. Арсиноя умерла в том же 271 году до н. э., оставив своего брата-мужа безутешным. В честь нее он установил культ, в котором присоединился к ней еще при своей жизни, образовав с Арсиноей братскую чету «богов-Адельфов». Таким образом, при втором лагидском монархе царское могущество, соединившее греческие формы со старыми фараонскими традициями, достигло высшего признания, подняв до ранга богов того, кто был облечен этой властью.
Птолемея III, наследовавшего своему отцу в 246 году до н. э., сразу ждали две серьезные проблемы: возвращение Кирены в состав империи и новый кризис в отношениях с селевкидской империей. Повторное установление лагидского контроля над Киренаикой встречало определенные трудности. При этом молодая Береника II, дочь Магаса, обнаружила редкую силу характера. Хотя она была просватана отцом за наследника египетского царства, ее мать Апамея, селевкидская царевна, после смерти Магаса пожелала разорвать этот брак в пользу брата Антигона Гоната — Деметрия Красивого: это отдавало Киренаику династии, которая, как и цари Сирии, была врагом Лагидов. Но Береника не собиралась нарушать отцовские намерения, и, поскольку Деметрий, получивший свое прозвание за сластолюбие, цинично соблазнил Апамею, юная царевна велела убить любовника своей матери в ее собственной постели: кровавый и романтический эпизод, в котором страстные и мстительные женщины играют главную роль, был вполне обычен для этих македонских царевен, сильно отличавшихся от своих греческих сестер. Когда Береника наконец вышла замуж за молодого Птолемея III, которому она принесла отцовское царство Киренаику, это не стало концом ее несчастий: если народ Кирены, преданный дочери Магаса, не особенно противился своему возвращению под власть Лагидов, то другие полисы Ливии отказались подчиниться, и войскам Птолемея пришлось силой занять всю западную часть Киренаики. После усмирения бунтовщиков царь Египта сурово наказал их. Город Барка лишился своего порта, который стал независимым полисом со знаковым именем Птолемаида: новый город вскоре полностью затмил свою метрополию. Тавхира, потеряв свое традиционное наименование, стала называться Арсиноей — в честь одной из божественных Адельфов. Наконец, вместо Евгесперид, завоеванных наемниками Птолемея, поблизости от него на побережье был основан новый город: его назвали Береника. Птолемаида, Арсиноя, Береника, все крупные полисы Ливии, за исключением Кирены, отныне самими своими названиями становились лагидской собственностью. Вплоть до римского завоевания.
Одновременно разразилась 3-я Сирийская война, вынудившая Птолемея в 246 году до н. э. покинуть молодую жену посреди медового месяца. Стихотворение Каллимаха, сохранившееся в латинском переводе Катула, передает то душевное испытание, каким стало для Береники II это расставание. Но молодой царь не мог пренебречь обязательствами, к которым его призывали узы крови и удобный политический момент. Мы помним, что после 2-й Сирийской войны Антиох II, селевкидский правитель, женился на дочери Птолемея II Филадельфа, которую тоже звали Береника. Чтобы заключить этот брак по закону, он отрекся от своей прежней жены Лаодики, которая вернулась назад в Эфес с двумя сыновьями, рожденными от Антиоха. Когда он умер в 246 году до н. э., почти через месяц после Филадельфа, старший сын Лаодики Селевк, согласно отцовской воле, должен был воспринять царскую власть, а не малолетний ребенок, несколькими годами ранее рожденный Береникой, которая официально была признана царицей. Береника, поддержанная некоторыми селевкидскими владениями, потребовала царскую диадему для своего юного сына и для отстаивания своих притязаний призвала себе в помощь своего брата Птолемея III. Этот последний поспешил в Антиохию, но было слишком поздно: царица вместе со своим венценосным ребенком была убита агентами Лаодики (отсюда название — Лаодикейская война, которое получил у современников этот новый династический конфликт). Оставалось отомстить за это двойное убийство, сыграв на симпатиях, которые испытывали в селевкидской империи к погибшей царице. Птолемей успешно воспользовался этим и сначала углубился в Месопотамию, перейдя через Евфрат, до самого Вавилона, где он надеялся заручиться лояльностью сатрапов, управлявших иранскими и восточными провинциями империи вплоть до Бактрии. По крайней мере, это следует из триумфальной надписи, сделанной в помпезном стиле хроник о победах фараонов и обнаруженной в Адулисе — африканском порту на Красном море. Но у Лагида не было средств, чтобы воссоединить на прочной основе столь обширные территории: угроза внутренних беспорядков в Египте вынудила его повернуть назад и возвратила к мудрой политической линии, в свое время выработанной его предком Сотером. Селевк II без особых усилий вернул себе основную часть этих временно завоеванных территорий, оставив тем не менее после пяти лет войны в руках Птолемея значительную часть анатолийского побережья в Ионии, Карии, Ликии, Памфилии и Киликии, а также, не считая Келесирии, крайне важной для безопасности Египта, порт Селевкию, открывающий ворота в Антиохию. С другой стороны, лагидское присутствие установилось на крайнем севере Эгейского моря — на Самофракии, на фракийском побережье в районе Эноса, в Херсонесе и даже в Геллеспонте. Никогда еще империя Птолемеев не распространялась так далеко. Птолемей III около 240 года до н. э. мог по праву гордиться этим. Он привез из Азии среди бесчисленных трофеев множество статуй египетских богов, когда-то присвоенных персом Камбисом, завоевавшим Египет в 525 году до н. э. Они были снова помещены в свои исконные святилища: признательные за эти благодеяния египтяне наградили монарха прозванием «благодетель» — по-гречески Эвергет, которое за ним закрепилось. Отныне к паре богов-Адельфов в официальном культе правителей добавилась чета богов-Эвергетов — Птолемей III и Береника II.
Лаодикейская война, казалось, истощила воинственный дух Эвергета. Впоследствии он уже не предпринимал сколько-нибудь значительных походов в чужие земли. Когда его селевкидский сосед и соперник столкнулся с серьезными проблемами в восточных провинциях своей империи и в Анатолии, Птолемей не рискнул принять в этом участие. В Элладе, где разного рода конфликты и соперничество вспыхивали постоянно, давая повод для вмешательства, он ограничился дипломатической деятельностью в соответствии с тем, что его отец в конце своего правления взялся субсидировать Ахейский союз. Эвергет долгое время оказывал Арату[16]ежегодную финансовую помощь, обещанную Филадельфом: благодаря этому лагидский правитель получил титул, правда только почетный, стратега Ахейского союза. В отношении Афин он также проводил политику щедрого одаривания, что помогло городу в 229 году до н. э., откупившись серебром, добиться вывода македонского гарнизона, размещавшегося в Пирее со времен Хремонидовой войны. Афиняне отплатили Лагиду за щедрость невиданными почестями, учредив тринадцатую филу Птолемаидов — то же самое они уже проделали 24 года до н. э. назад для Антигона Одноглазого и его сына Полиоркета. Наконец, в последние годы своей жизни Птолемей решил обрести в лице Эллады надежного союзника путем предоставления финансовой поддержки спартанскому царю Клеомену, отказавшись ради него от своей соглашательской политики с Ахейским союзом. Но когда после первых успехов удача оставила Клеомена, Эвергет прекратил финансирование и посоветовал спартанскому царю заключить мир: тем не менее после поражения при Селласии Птолемей принял побежденного, который бежал в Александрию. Это было последним политическим актом Эвергета, который вскоре умер (февраль 221). С ним закончилось не только третье царствование лагидской династии, но и блистательный период империи Птолемеев, которая, как ни одна другая, воплощала в себе завершенный тип эллинистической монархии. Отныне слабости и пороки лагидских правителей не позволят им эффективно решать внутренние проблемы, которые не замедлят появиться, и сохранить единство империи перед лицом внешней угрозы: начнется долгий период упадка, который завершится два века спустя битвой при Акции.
* * *
Главным соперником Лагидов была и осталась селевкидская империя, которая объединяла большую часть наследия Александра в Азии. Выше мы видели, как Селевк I, основатель династии, сочетая умеренность и смелость и оказывая благорасположение к местной администрации, воссоединил огромные территории Ближнего и Среднего Востока. Успех его действий был достаточно прочным (его потомки правили до 64–63 годов до н. э.), чтобы селевкидская эпоха, началом которой принято считать фактический приход к власти Селевка в 312–311 годах до н. э., стала общим ориентиром для азиатских государств, входящих или нет в селевкидскую империю. Отсюда важность этой империи для истории греческой цивилизации на Востоке. Наследие Александра в этом регионе, таком обширном и разнородном, было в значительной степени сохранено.
Правда, во времена Селевка часть завоеваний Александра была потеряна: провинции в бассейне Инда — Гедросия (Белуджистан) и Арахосия (юг Афганистана) — были отданы в 303 году до н. э. Сандракотту (Чандрагупте), индусскому царю, основателю династии Маурьев. Следы греческого влияния в этих отдаленных землях еще предстоит обнаружить с помощью археологических и эпиграфических изысканий. На оставшейся территории восточных провинций империи у Антиоха, привлеченного 294–293 годах до н. э. своим отцом к совместному правлению под титулом царя, была своя столица — Селевкия на Тигре, основанная его отцом к северу от Вавилона и впоследствии игравшая наряду с Антиохией роль главного города империи. Следуя политике, начатой Александром, оба правителя основывали новые и переименовывали старые города на главных коммуникационных артериях империи; отсюда все эти многочисленные Антиохии (от Оронта до Маргианы в Туркменистане) и Селевкии (от Тигра до Пиэрии на сирийском побережье Средиземного моря), Апамеи (по имени иранской супруги Селевка, матери Антиоха I), а позже Лаодикеи (по имени жены Антиоха II). Забота об укреплении безопасности отдаленных сатрапий за счет организации или усиления военных поселений могла бы быть эффективной. Но начиная с восшествия на престол Антиоха I в 280 году до н. э. обстановка в Анатолии и Сирии в первую очередь привлекала к себе внимание селевкидских правителей, которые упорно игнорировали свои владения в Иране и в восточных сатрапиях. Это привело к мятежам, о которых мы расскажем в свое время.
Действительно, стразу же после смерти отца Антиох столкнулся с мятежом в Сирии, лагидским вторжением на побережье Анатолии и серьезными проблемами в Малой Азии. Эти проблемы уходили корнями в эпоху Александра, который, поглощенный иными задачами, не позаботился об упрочении своей власти в северных регионах анатолийского полуострова. Здесь по соседству с древними греческими колониями, независимыми и процветающими, располагались автохтонные государства, эллинизированные главы которых не желали подчиняться внешней власти. На западе, вдоль Черного моря от Босфора, находилась Вифиния, населенная фракийцами, издревле бывшими воинственным народом: местный правитель принял царский титул в начале III века до н. э., и его сын Никомед, наследовавший ему около 280 года до н. э., призвал к себе на службу галльские племена — из тех, что хлынули тогда во Фракию, Македонию и Северную Грецию. Эти варвары (галаты, как их называли греки) впоследствии во множестве распространились по восточным провинциям Малой Азии, безжалостно разоряя их, как это делали в то же самое время их соплеменники в Европе. Антиох I вынужден был сразиться с ними: он одержал победу в 275–274 годах до н. э., чем и заслужил эпитет Сотер («спаситель»), и определил галатам для места жительства самый центр Малой Азии. Они еще долгое время представляли угрозу для соседних народов.
Тем временем молодой эллинизированный царь персидского происхождения Митридат основал на крайнем востоке азиатского побережья Черного моря по обе стороны от греческого города Трапезунт (Трапзонд) государство Понт, которое просуществовало два века. Между Понтом и Вифинией простиралась дикая местность — Пафлагония, где находился греческий город Синопа: селевкидская власть здесь уже не распространялась, так что все побережье Черного моря и земли за ним вышли из-под влияния Антиоха.
Зато с процветающими греческими полисами в западной части Малой Азии, где их было множество, Антиох и его преемники поддерживали «дружбу», о которой сохранилось много эпиграфических свидетельств и которая не отменяла отношений зависимости. К тому же многие из этих полисов, как мы видели, в то же самое время добивались или склонялись к союзу с Лагидами, играя, таким образом, роль балансира между двумя великими империями. Но селевкидской монархии так никогда и не удалось создать военный флот, способный соперничать в Эгейском море с эскадрами Птолемеев. Одному из этих греческих полисов в силу стечения обстоятельств предстояло тогда стать колыбелью независимого государства: в северной части долины реки Каик находилась крепость Пергам, которую Лисимах избрал местом хранения большой казны под защитой одного из своих македонских военачальников — Филетера. Филетер предал его и перешел на сторону Селевка, а позже, когда этот последний был убит Птолемеем Керавном, ухитрился перекупить его тело и преподнести его Антиоху I, заручившись тем самым благорасположением государя.
Теперь Филетер обладал фактической независимостью, которой он воспользовался, чтобы постепенно укрепить свое могущество. Он располагал достаточно многочисленной и обученной армией, чтобы противостоять разбойным нападениям галатов; памятник, воздвигнутый после его смерти на Делосе, напоминал о его победе с патетичностью, характерной для посвящений той эпохи: «Блаженный Филетер, ты стал, о повелитель, вдохновителем и поэтов, любимых богами, и искусных скульпторов. Они возвещают о твоем могуществе и славе, одни — в своих гимнах, другие — являя мастерство своего искусства; ибо однажды ты обрушился буйным Аресом против грубых воинственных галатов и далеко отогнал их от границ своих владений. Поэтому в твою честь Сосикрат посвятил на Делосе, окруженном морем, эти статуи Никкерата, изысканные творения, так же достойные быть воспетыми будущими поколениями. Сам Гефест, если бы их видел, не нашел бы в этом произведении никаких изъянов». Филетер при жизни оставил много надписей в городах и храмах. Греческий город Кизик на побережье Пропонтиды, который, как и Милет, Приена или Эритрея, пострадал от набегов галатов и обратился к помощи правителя Пергама, около 276 года до н. э. учредил в его честь празднества, названные по его имени Филетериями. Эта политика величия принесла свои плоды. Его племянник Эвмен (Филетер не имел детей, будучи, как считается, евнухом), в 263 году до н. э. ставший его наследником в Пергаме, чувствуя себя достаточно сильным, выступил непосредственно против Антиоха, разбил его войска возле Сард и отныне стал вести себя как независимый правитель территории, лежащей в долине по обеим сторонам реки Каик от горы Иды на севере до окрестностей реки Герм на юге; на его монетах традиционное изображение Селевка было заменено профилем Филетера — красноречивый знак рождения новой династии.
3. Малая Азия.
Антиох I, который тем временем вел 1-ю Сирийскую войну с Птолемеем III, разделил правление сначала со своим старшим сыном, который позже был казнен за заговор против отца, а затем с младшим сыном, который в 261 году до н. э. наследовал ему как Антиох II. Новый царь правил пятнадцать лет, до 246 года до н. э. Как и его отца, его ждало немало испытаний: 2-я Сирийская война до 253 года до н. э. и военные действия в Пропонтиде против Византия. Ему пришлось оставить Каппадокию на востоке Малой Азии, ставшую независимым царством: иранские правители, возглавлявшие ее, приняли титул царей в 255 году до н. э. и в течение полутора веков стояли у власти в этом обширном, гористом, не имеющим выходов к морю регионе, который тем не менее постепенно эллинизировался благодаря путешественникам и купцам.
Селевку II, хотя он и был назван своим отцом наследником, сразу же после смерти Антиоха пришлось завоевывать свое право на царство: это была Лаодикейская, или 3-я Сирийская, война. Когда Птолемей III был вынужден покинуть временно захваченные территории в Месопотамии, Селевк оставил их за собой, снова завладев Северной Сирией и ее столицей Антиохией, но не смог проникнуть в Келесирию. Он заключил династические союзы, выдав одну свою сестру за Митридата II, понтийского царя, а другую — за Ариарата, ставшего царем Каппадокии. Но самый опасный противник обнаружился в его собственной семье в тот самый момент, когда победоносное завершение его борьбы против Птолемея III принесло ему славное прозвание Каллиник («блестящий победитель»). Во время войны он вынужден был призвать на помощь своего младшего брата Антиоха, прозванного Гиераксом, «ястребом», которому он передал контроль над селевкидскими владениями в Малой Азии. Когда мир был восстановлен, разгорелся конфликт между двумя братьями: Гиеракс отказался подчиняться власти Селевка. Эта братоубийственная война, подробности которой малоизвестны, закончилась поражением Каллиника, разбитого при Анкире (Анкаре): ему пришлось отдать анатолийскую часть селевкидской империи своему брату, вступившему в союз с галатами. Чтобы занять делом этих опасных галльских наемников, Гиеракс отправил их против Пергама, где в 241 году до н. э. Эвмену I наследовал внучатый племянник Филетера Аттал. Здесь Гиеракса ждал провал: Аттал победил его войска в нескольких сражениях, заняв, таким образом, всю селевкидскую Малую Азию от Пропонтиды до Тавра. Гиеракс бежал, безуспешно пытался захватить Месопотамию, в то время как Селевк был занят в Иране, и, снова потерпев поражение, бесславно погиб во Фракии от рук убийцы (226). Аттал же, повторив успешные походы своего деда Филетера против галатов, был провозглашен Сотером («спасителем») и принял титул царя. Царство Пергам стало еще одной независимой эллинистической монархией: это событие было отмечено богатыми дарами, принесенными Атталом Афине Пергамской и отосланными в афинский Акрополь.
Тем временем Селевк II, вынужденный уступить Малую Азию своему брату, столкнулся с серьезными проблемами в верхних сатрапиях империи. В отдаленной Бактрии, где со времен Александра росло число греческих военных колоний (Юстин, явно преувеличивая, говорит о тысячах городов в Бактрии), греческий сатрап Диодот, прибрав власть к своим рукам, провозгласил себя независимым царем, как о том свидетельствуют монеты с его изображением. Здесь тоже родилась новая династия, судьба и место которой в античном мире были поистине необычны. Расположенная западнее, между Бактрией и восточным берегом Каспийского моря, обширная территория Парфии, соответствующая северо-востоку нынешнего Ирана, подверглась вторжению кочевого народа иод предводительством Аршака. Эти кочевники пришли из Центральной Азии, из-за Окса (Амударьи). Обосновавшись в Парфии, они получили название «парфяне», под которым стали известны, и образовали свое царство: в 248–247 годах до н. э. началась эпоха царской династии Аршакидов, наследников Аршака. Это варварское государство полностью отрезало новую Бактрию от всяких прямых контактов с остальным греческим миром. Селевк II пытался остановить эти последовательные отпадения территорий: около 230 года до н. э. (эта дата очень приблизительна) он предпринял поход на Иран, дошел до Парфии, на время изгнал оттуда парфян, которые отступили на север в степи, к Аральскому морю, затем, не дойдя до Бактрии (где Диодота сменил на троне его сын, Диодот II), он вернулся в Сирию, где его тетка Стратоника организовала против него заговор. Подавив мятеж, он внезапно умер в 226 году до н. э. Его сын Селевк III правил всего три года: он пытался отвоевать Анатолию у Аттала I Пергамского, но весной 223 года до н. э. был убит одним из своих военачальников. Селевкидская империя, сильно сократившаяся как на востоке, так и на западе, досталась младшему брату убитого царя, восемнадцатилетнему юноше Антиоху III, чья деятельность и энергичность на время вернули сирийской монархии ее могущество и величие.
* * *
Третьей великой эллинистической монархией была Македония, воспринявшая и упрочившая наследие Аргеадов — таким, каким его сохранил Кассандр. Македонское царство, манившее старших диадохов, кроме Птолемея, словно неотступный мираж, и приведшее их одного за другим к поражению, после смерти Керавна и короткой двухлетней передышки, во время которой царский трон был свободен, оказалось наконец в руках молодого энергичного и сильного правителя, сына Деметрия Полиоркета, которого назвали в честь его деда Антигона Одноглазого и который вошел в историю как Антигон Гонат. Он был опытным воином и политиком, все тонкости искусства которых он постиг, участвуя в операциях своего отца, но ему были чужды ненасытная жажда власти и распутство, погубившие Полиоркета, — он получил утонченное образование в Афинах, общаясь с поэтами и философами, прежде всего с Зеноном из Кития, основателем школы стоиков, чье нравственное влияние и чьи уроки навсегда остались с ним. На протяжении своего долгого правления, которое продолжалось с 277 по 239 год до н. э., ему пришлось преодолеть множество трудностей, проявив при этом упорство, проницательность и умеренность. Хотя подробностей его царствования мы знаем не много, хотя его личность и даже внешность нам известны только приблизительно, тем не менее он предстает незаурядным и притягательным человеком. Он стал истинным основателем династии Антигонидов, которой он с полным основанием оставил свое имя. В то время как Лагиды и Селевкиды изо всех сил старались сохранить в Азии и Африке то, что осталось от завоеваний Александра, Антигонидам, находившимся на земле предков, в Македонии, оставалось лишь оберегать и защищать ее, продолжая политику Филиппа II, стремившегося контролировать Элладу. Поэтому их история, продолжавшаяся столетие — от начала царствования Антигона до поражения его последнего потомка в битве при Пидне (168), — была сложными нитями связана с историей греческих государств, автономия которых фактически закончилась вместе с Македонским царством.
Благодаря своей победе над ордами галлов в Лисимахии, Антигон Гонат заслужил авторитет полководца, который в те времена был необходимой составляющей царского имиджа. Он заключил с Антиохом I соглашение, которое на долгие годы установило мир и дружественные отношения между двумя династиями. К тому же Антигон не притязал на азиатские территории. В Европе он соблюдал неприкосновенность восточной границы, проходящей по реке Нест, за которой фракийские племена и греческие полисы подвергались селевкидской или лагидской агрессии, сменившейся временной кельтской оккупацией: Антигона эти территории интересовали лишь постольку, поскольку так он вербовал наемников среди галатов, услугами которых активно пользовался. На севере и на западе он, как и его предшественники, вынужден был охранять горные рубежи, на которых варварские племена не упускали случая заявить о своей независимости: это было традиционное направление македонской политики. На юге Антигон держал под контролем богатые равнины Фессалии, судьба которой уже давно была связана с Македонией и в которой на побережье Пагасийского залива его отец Деметрий основал свою столицу Деметриаду, мощно укрепленный порт, защищавший его эскадры. Вместе с Халкидой, охранявшей пролив Эврип между Эвбеей и Беотией, и Коринфом с его неприступной крепостью Акрокоринфом они образовывали три «греческих затвора», обладание которыми обеспечивало македонским правителям преимущественные стратегические позиции в этом регионе. Дать возможность своей истощенной политическими потрясениями, вторжениями и войнами родине вновь достичь внутреннего благосостояния, сохранить под своим жестким контролем Фессалию и, если удастся, Центральную Грецию, не допустить формирования в Пелопоннесе враждебных коалиций, — таковы были очевидные принципы, на которых основывалась политика Гоната и которым он неуклонно и успешно следовал.
Тем не менее трудностей у него было предостаточно. Едва Гонат занял свой трон, как о себе заявил именитый и грозный соперник — Пирр, царь Эпира, уже сталкивавшийся в упорной борьбе с Деметрием Полиоркетом. С 280 по 275 год до н. э. дела держали Пирра вдали от его родины. Могущественный полис Великой Греции[17]Тарент был встревожен растущим римским влиянием на Южную Италию. Он призвал на помощь Пирра, который, обладая непомерным честолюбием, воспринял эту операцию в Южной Италии как начало большого завоевательного похода, который позволил бы ему постепенно построить империю, сравнимую с империей Александра: этот пример завоевания Азии не давал покоя государям во всем греческом мире! Знаменитый разговор Пирра с советником Кинеем, переданный Плутархом, прекрасно передает то буйство воображения, при котором кажется, что нет ничего невозможного, и которым Рабле в сатирическом ключе наделяет Пикрохола, а Лафонтен — молочницу в своей басне «Кувшин с молоком». Войдя в Италию со своими наемниками и слонами, которых царю Эпира предоставили его соперники Керавн и Антиох, довольные, что он выходит из их игры, Пирр сразу же одержал блестящую победу над римскими легионами при Гераклее в заливе Таранто. Пожертвование храму Зевса в Додоне, надпись о котором сохранилась до наших дней, отметило эту победу «царя Пирра, эпиротов и тарентцев над римлянами и их союзниками». Но Рим не отступил, несмотря на новое поражение, которое его войска потерпели при Аускуле, в Апулии, летом 279 года до н. э. Тем временем Карфаген, который беспокоили планы Пирра и политика которого зависела от действий Рима, отправил свои войска в греческую часть Сицилии и осадил Сиракузы, которые после смерти Агафокла, десятью годами ранее, остались расколотыми и ослабленными. Совместное обращение Сиракуз, Агригента и Леонтин побудило Пирра вмешаться в 278 году до н. э. — и он сделал это блестяще, вынудив карфагенян отступить. Приветствуемый как «гегемон и царь» народным собранием греков Сицилии, он возглавил их завоевательный поход в западную часть острова, уже долгое время занимаемую карфагенянами. С трудом ему удалось покорить ее, за исключением крепости Лилибей на западном побережье, которая отразила все атаки. Эта неудача, помешавшая ему осуществить полное освобождение Сицилии, и истощенность греческих полисов, не изъявлявших большого желания оплачивать дальше расходы на войну, вынудили Пирра вернуться в Италию, где перед лицом новой римской угрозы (276) опять взвывал о помощи Тарент. Следующим летом Пирр снова встретился с римской армией у Малевента, в самом центре Самнии: на этот раз римляне, уже не растерявшиеся при виде слонов, взяли верх и нанесли Пирру окончательное поражение. В память о своей победе, которая позволила им в скором будущем завоевать весь юг Италии, римляне изменили название города — Maleventum[18]— на более подходящее Beneventum[19], которое до сих пор носит город Беневент. Пирр, понимая, что у Великой Греции нет будущего, оставил в Таренте гарнизон, который, впрочем, не спас город, попавший под власть Рима в 272 году до н. э. Сам Пирр вернулся в Эпир (осень 275). Именно тогда он выступил против Гоната и напал на Македонию.
Власть Антигона еще не была укреплена в западных областях его царства, граничивших с Эпиром: они перешли на сторону Пирра, который проник в самое сердце Македонии — в Эги, древнюю столицу Аргеадов, где он опрометчиво позволил своим наемникам-галлам разграбить царский некрополь, где покоился Филипп II. Такое кощунство, естественно, не могло вызвать у македонцев симпатий к царю Эпира. Поэтому Гонат, отступивший в Фессалоники, смог отвоевать свое царство, что, очевидно, было не очень легко, к 272 году до н. э. В этот же год Пирр по призыву спартанского царя, отстраненного от трона в пользу своего племянника, пустился в новую авантюру и высадился в Пелопоннесе, чтобы подчинить Спарту своему протеже. Но старый Лакедемон, не забывший своих воинственных традиций и своего неукротимого и независимого духа, успешно противостоял захватчику: даже женщины, сообщает Плутарх, героически сражались, защищая свои дома. Пирр отступил в Арголиду, надеясь встать в Аргосе на зимние квартиры. Но хотя аргивяне отчасти были расположены к Пирру, они отказались открыть ему ворота: ему пришлось взять город штурмом, и здесь во время неразберихи уличного боя царь Эпира был убит — считается, что он принял смерть от самого обычного предмета домашней утвари, брошенного из окна старухой, — бесславный конец для героя, который в своей неуемной деятельности одолел столько препятствий на пути к стольким целям: не сравнявшись с Александром, о чем он мечтал, он остался в памяти людей олицетворением неограниченных амбиций и несбывшихся надежд.
Его гибель предоставила Гонату свободу действий как в Македонии, так и в Греции. Тем не менее он вынужден был считаться с новой силой, появившейся на политической сцене в Греции, — с Этолийским союзом, игравшим значительную роль на протяжении всего III века до н. э. Этолия — гористый район северо-западной Греции, расположенный между Эпиром на севере и входом в Коринфский залив на юге. На западе большая река Ахелой, берущая начало на эпирских высотах, отделяла Этолию от Акарнании. Как и на большей части континентальной Греции, здесь говорили на дорийском наречии. Хотя множество древних преданий, например о Калидонском вепре, тесно связывали этолийцев с другими греческими народами общим происхождением, до сих пор они не активно участвовали в событиях эллинского мира. Это был грубый народ, изолированный в своих горах, тихо живущий в небольших полисах, сосредоточенных вокруг храма Аполлона в Ферме, в центре страны. В конце IV века до н. э. эти полисы образовали союз, настоящее федеративное государство с проходившими два раза в год собраниями, с союзным советом, союзными магистратами, армией, состоящей из предоставленных полисами контингентов. Когда в 279 году до н. э. полчище галлов под предводительством некоего Бренна проникло в Центральную Грецию до самых Дельф, не тронув, однако, само святилище (по народному преданию, благодаря божьему чуду), этолийская армия, объединившаяся с войсками других народов Центральной Греции, чтобы разбить захватчика, сыграла в этом сражении решающую роль: эти суровые горцы прекрасно чувствовали себя в ущельях Фокиды во время первых снегопадов, ставших тяжелым испытанием для кельтских воинов. Обеспечив таким образом защиту знаменитому Пифийскому оракулу, этолийцы заслужили большой авторитет, свидетельством которого стали учрежденные дельфийской амфиктионией сотерии — новый праздник в ознаменование чудесного спасения храма. В память о победе галльские щиты, характерная форма которых оставила свой след на камне, были развешены как дары на антамблементе большого храма Аполлона в Дельфах. Кроме того, этолийцы были приняты в число участников амфиктионии, среди которых очень быстро заняли лидирующее положение, как о том свидетельствуют эпиграфические документы. Многие народы амфиктионий Греции объединились тогда в Этолийский союз и имели право голоса в совете. Таким образом, за несколько лет влияние этолийского федеративного государства, до тех пор практически нулевое, благодаря дельфийским событиям распространилось на всю Центральную Грецию до долины реки Сперхей и Малийского залива, что давало этолийцам выход в Эгейское море. Мы увидим, насколько это будет для них выгодно.
Избавившись со смертью Пирра от неудобного соперника, Антигон Гонат имел достаточно мудрости, чтобы сохранить с этолийцами добрососедские отношения. Удовлетворившись установлением своей власти в Македонии и Фессалии, он ограничился контролем за остальной Грецией с помощью опорных пунктов, занятых крепкими гарнизонами, которые он и его отец разместили в Деметриаде, где в полной безопасности мог базироваться его флот, в Халкиде, где он охранял пролив Эврип в Эвбейском заливе, бывший путем оживленного морского сообщения между севером и югом Эгейского моря, и наконец, в Коринфе, который блокировал проход из Истма на Пелопоннес. Вся греческая история III века до н. э. демонстрирует эффективность этих «преград», в которых сосредоточивались главные македонские силы всей страны целиком. Эта система была дополнена сложной дипломатической игрой, прямым и опосредованным вмешательством в дела многих полисов, особенно на Пелопоннесе, для установления гам и поддержания благоприятного для Македонии политического режима. Этот метод не был нов: его успешно применял Кассандр. Антигон Гонат в свою очередь использовал его последовательно и искусно.
Такое превосходство беспокоило некоторые греческие государства, где еще была жива старинная недоверчивость и даже открытая враждебность к Македонии. С другой стороны, лагидская монархия, чьи эскадры уже двадцать лет контролировали Кикладские острова, неодобрительно смотрела, как сын Деметрия Полиоркета восстанавливает флот, который мог бы, как во времена его отца, играть ведущую роль в Эгейском море. Эти предубеждения и опасения в результате привели к созданию разнородной коалиции. Туда вошли Афины, которые несколькими годами ранее освободились от македонского гарнизона, долгое время пребывавшего в Пирее; Спарта, где царь Арей I, несмотря на то что Гонат спас его родину от нападения, стремился в ущерб Македонии восстановить гегемонию, которой обладал в свое время Лакедемон на Пелопоннесе; несколько полисов Аркадии, традиционно связанных со Спартой, как, например, Тегея или Мантинея; Элида; полисы Ахайи. Птолемей Филадельф время от времени поддерживал союзников. Вдохновитель этой политики в Афинах Хремонид в 267–266 годах до н. э. принял при поддержке народного собрания декрет, ратифицирующий этот союз; текст его сохранился; отсюда название «Хремонидова война», которое было дано последовашим военным действиям историками Античности.
Эта война, подробности которой малоизвестны, примечательна лишь тем, что показала прочность македонских завоеваний в Элладе. Спартанский царь Арей, двинувший свои войска из Пелопоннеса в направлении Аттики, не сумел переправиться через Истмийский перешеек, охраняемый македонским гарнизоном Коринфа, и погиб в этом сражении в 265 году до н. э. Пелопоннесские контингенты тут же вернулись по своим домам. Афины, оставшись в одиночестве, были окружены и два года подвергались осаде, в результате которой они вынуждены были сдаться (263–262). Флот Птолемея под командованием Патрокла (чье имя осталось связано с островком возле мыса Суний на аттическом побережье) не смог прорвать блокаду. Примерно в это же время, как уже было сказано выше, лагидский флот потерпел серьезное поражение от судов Гоната возле острова Кос. Антигон не собирался полностью лишать Кикладские острова влияния Лагидов: но отныне он разделил с ними это влияние, как о том свидетельствуют эпиграфические тексты, удостоверяющие закрепление (по преимуществу на Делосе) или военные действия Антигона на этих островах. На Пелопоннесе положение не изменилось, поскольку со смертью Арея исчез главный вдохновитель антимакедонского движения. Афины снова вынуждены были смириться с военной оккупацией и размещением македонских гарнизонов в Пирее и на холме Мусейон напротив Акрополя; кроме того, различные административные меры позволили Гонату контролировать в непосредственной близости главные органы полиса. Афиняне уже никогда не смогут оправиться от этого удара, нанесенного по их независимости, и либерализационные меры, которые будут предприняты несколькими годами позднее, в 256–255 годах до н. э., окажутся неспособными пробудить гражданский дух, отныне действительно угасший.
Таким образом, после Хремонидовой войны в Элладе благодаря дальновидной и твердой политике Гоната установилось казавшееся прочным македонское господство: для региона, столь часто страдавшего от войн и внутренних раздоров, это означало двенадцать лет мира. Тем не менее в середине века сложилась ситуация, поколебавшая эту систему, и последние годы царствования принесли Антигону большие проблемы. Первая, и имевшая серьезные последствия, была связана с его собственной семьей. Как мы помним, чрезвычайно важное положение в Центральной Греции занимала военная база Коринфа, доверенная брату царя, Кратеру: благодаря своей преданности и бдительности он получил расширенные полномочия, взяв под свое командование не только коринфский гарнизон, но и гарнизон в Халкиде, контролировавший Эвбею. После смерти Кратера его полномочия перешли к его сыну Александру, чье честолюбие не могло этим удовлетвориться. В 253–252 годах до н. э. он предал своего дядю Антигона и взял себе титул царя, как свидетельствует надпись в Эретрии, в Эвбее: так образовалось новое монархическое государство в самом центре греческого мира, вокруг двух «преград» — Халкиды и Коринфа, которых лишился Гонат. Чуть позже на сцене появился новый персонаж, которому досталась роль первого плана — Арат из Сикиона. Он был сыном тирана, до 264 года до н. э. управлявшего этим соседним с Коринфом городом на Пелопоннесе. После смерти отца, свергнутого и убитого его политическими противниками, его ребенок был сослан в Аргос, где и вырос. Достигнув зрелого возраста в 251 году до н. э., он предпринял безумно дерзкую атаку на свой родной город и сумел освободить его от правившего там тирана. Чтобы сохранить завоеванные земли, он ввел Сикион в политическую организацию, до тех пор бывшую весьма узкой, — союз ахейских полисов. Эта конфедерация, реорганизованная тридцатью годами ранее, объединяла двенадцать городов, население которых имело общие корни и которые располагались в северо-западной части Пелопоннеса, на побережье Коринфского залива и на выходе из него на запад. Как и Этолия, которая лежала на противоположном побережье, Ахайя была провинцией старых эллинских традиций, но она до сих пор практически не вмешивалась в общегреческую политику. Поскольку Сикион граничил с Ахайей, Ахейский союз согласился принять этот соседний полис, приобретя при этом в лице Арата политического главу, чьи инициативы вывели его на международную арену.
Первым делом Арат стал добиваться субсидий, чтобы поправить финансовое положение Сикиона, которое из-за социальных потрясений находилось на грани катастрофы. Он нашел помощь у Птолемея Филадельфа, который всегда старался завоевать симпатии в старой Греции дальновидным оказанием щедрости. С другой стороны, Ахейский союз установил дружеские отношения со своим беспокойным соседом — Александром, сыном Кратера, который воспользовался этим, чтобы напасть на Аргос и Афины. Оба полиса вынуждены были купить мир, тогда как Мегалополь, крупный город Аркадии, освободился от угодного Македонии тирана, который долгое время управлял им. Влияние Гоната на Пелопоннесе, таким образом, серьезно пошатнулось: однако то ли усталость, связанная с возрастом, го ли другая опасность, удерживавшая его на северных границах Балканского полуострова, но царь не спешил с сильным ответным ударом. Он вмешался, лишь когда в 245 году до н. э. разразилась недолгая война между Этолийским союзом и Беотией; этолийцы, победившие при Херонее, завоевали в результате новую провинцию Центральной Греции — Восточную Локриду, названную Опунтской по названию столицы, которую они установили к северу от Халкиды в Эвбейском проливе. Арат, избранный стратегом Ахейского союза, безуспешно пытался помочь беотийцам. Противостоянию двух союзов, Этолийского и Ахейского, предстояло усилиться в ближайшие годы.
Тем временем при неизвестных нам обстоятельствах умер Александр, сын Кратера. Гонат воспользовался этим, чтобы вернуть себе Коринф, женив собственного сына Деметрия на вдове своего мятежного племянника. Но он не долго владел отвоеванной крепостью, поскольку в 243 году до н. э. Арат, новый стратег Ахейского союза, обеспокоенный интервенцией Этолийского союза на Пелопоннес в связи с конфликтом между Элидой и Аркадией, принял решение нанести сокрушительный удар, чтобы закрепить свои позиции в Истме, имевшем важнейшее значение для безопасности Ахайи. С той же смелостью, какая позволила ему освободить Сикион, но уже с гораздо большими силами, он летом 243 года до н. э. захватил ночью врасплох город Коринф и его крепость. Плутарх, опираясь на автобиографию Арата, рассказывает о деталях этой блестяще удавшейся операции. Военные силы Ахейского союза получили и этот стратегически важный пункт, и выход в Эгейское море в Сароническом заливе: два арголидских полиса, Эпидавр и Трезена, вскоре втупили в Ахейский союз, который, как и Этолийский в Центральной Греции, занимал теперь с востока на запад, от одного моря до другого, сплошную территорию, полностью изолировавшись от остальной части Пелопоннеса. Обеспокоенный его успехами, Этолийский союз заключил соглашение с Гонатом с целью раздробить Ахайю и поделить между собой ее территорию.
Спарта, игравшая когда-то столь важную роль, переживала кризис. Уже более века могущество Лакедемона, серьезно подорванное Эпаминондом и Фивами, лишь сокращалось вследствие его социального устройства, что замечательно проанализировал в своем трактате «Политика» Аристотель. Все больше становилась пропасть между крайне малочисленным классом полноправных граждан, насчитывавшим несколько сотен человек, и другими лакедемонянами, которых сосредоточение богатств, особенно земельных, в руках меньшинства отодвигало на низшую ступень и которые в большинстве своем являлись должниками. В этих условиях было невозможно по-прежнему набирать армию из граждан, верных древним военным традициям полиса. Молодой идеалистичный и несколько наивний царь Агис IV предпринял реформы, призванные восстановить имущественное равенство между спартиатами и пополнить истощившийся класс граждан массовым притоком новых элементов. Исполнение этой программы, начавшись в 242 году до н. э., остановилось на полпути, столкнувшись с сопротивлением обеспеченного класса: второй царь, Леонид, соправитель Агиса, вынужден был удалиться в ссылку, и удалось достичь лишь отмены долговых обязательств; обещанный раздел земель не был произведен. Между тем в 241 году до н. э. этолийская армия приготовилась вторгнуться на Пелопоннес. Чтобы дать ей отпор, арат призвал на помощь войска спартанцев, которые возглавил Агис. Но, соединившись с ахейцами, он получил оскорбительный отказ: обеспокоенный опасным примером, который представлял для общественного порядка этот корпус молодых спартиатов, полных революционного идеализма, Арат дал понять царю Агису, что его присутствие больше не нужно и нежелательно. Лакедемонская армия вынуждена была вернуться в Спарту, не дав сражения. Во время отсутствия Агиса царь Леонид был возвращен из ссылки и захватил власть, опираясь на имущих граждан. Агис был арестован и казнен, а его сторонники изгнаны: его попытка реформы провалилась. Однако Арат и ахейские войска, позволив этолийской армии углубиться на Пелопоннес, настигли ее, когда та разоряла небольшой город Пеллену, и уничтожили ее. Потом оба враждебных союза заключили мир. На время установилось определенное равновесие сил, но потеря Коринфа тем не менее существенно ослабила македонские военные позиции.
В конце своего долгого правления Антигон Гонат, умерший зимой 240–239 годов до н. э., все-таки не смог удержать своих завоеваний в Греции. Ценой непрерывных дипломатических и военных усилий ему удалось по меньшей мере сохранить территорию царства, обеспечить целостность своих владений в Фессалии и восстановить людские резервы в Македонии, сильно сокращенные в результате далеких походов Александра и диадохов, войн между претендентами на наследство Кассандра и вторжений галлов. Эти меры по восстановлению нации были по плечу только дальновидному и сильному человеку, у которого было время, чтобы их осуществить. В отличие от современных ему селевкидского и лагидского монархов, Антигон никогда не вынашивал никаких грандиозных наступательных планов. В своей столице Пелле, в самом сердце Македонии, он сумел собрать скромный кружок избранных умов: тут были поэт и историк Эвфант из Олинфа, сочинивший трактат «О царстве», философ Менедем из Эретрии и, конечно же, поэт Арат, автор «Феноменов», чья ученая поэзия нравилась бывшему слушателю Зенона. Антигон принял там философа-киника Биона из Борисфена, чье чистосердечие импонировало царю, не стремящемуся отделять себя от народа. В соответствии с истинной традицией македонской монархии он не устанавливал никаких культов, считая, что царское положение — это «благородное рабство», по его собственному выражению, с которым он обратился к своему сыну. Показав себя замечетательным воином (в сражении при Косе он лично командовал своей эскадрой на флагманском судне), он также продемонстрировал гуманность по отношению к побежденным: почтительно обошелся с телом своего врага Пирра и отправил его в Эпир в сопровождении, достойном царя, и тогда же отпустил на волю сына Пирра, Гелена, сдавшегося в плен. Все эти проявления щедрости и великодушия создают прекрасный образ государя: стратега, политика и философа, доброжелательного и решительного, бесстрашного и благородного, достойного занять место в первом ряду среди эллинистических правителей.
Сын Антигона Деметрий II (обозначаемый так, чтобы отличать его от деда — Полиркета) уже в течение нескольких лет привлекался отцом к совместному управлению. Однако он изменил главный пункт отцовской политики, отказавшись от альянса с Этолийским союзом, до тех пор неуклонно поддерживаемого Гонатом. Дело в том, что могущество этолийцев возрастало и начинало угрожать Македонии одновременно с востока, где они вели пиратские операции в Эгейском море, и с запада, где они достигли Акарнании, чем беспокоили Эпир. Пиратство в открытом море и на побережьях всегда было выгодной деятельностью с начальных времен греческой истории: «Илиада» и «Одиссея» не раз упоминают о набегах, совершаемых греческими героями на чужие земли, помимо открытых военных действий. Как только этолийцы получили выход в Эвбейский пролив, они занялись регулярным пиратством в Эгейском море, несмотря на то что с середины III века до н. э. многие полисы на островах и на побережье Малой Азии, беспокоясь о безопасности своей торговли и спокойствии своих берегов, заключили с Этолийским союзом договоры, гарантировавшие им неприкосновенность их территорий и их имущества (так называемые асилии, защищающие от любого насильственного изъятия государственной или частной собственности). Такие договоры, например, были у Теноса, Наксоса, Делоса. Дельфийская амфиктиония, где доминировали этолийцы, предоставила правовые основы для установления этих особых отношений: так было со Смирной и Хиосом. Здесь было о чем тревожиться македонскому правителю, чьи суда курсировали в Эгейском море. С другой стороны, на сухопутной западной границе Македонии Эпирское царство, ослабленное при регентстве вдовствующей царицы, призвало на свою защиту Деметрия, который был женат на эпирской царевне.
Эти обстоятельства привели к новому конфликту, который в 239–238 годах до н. э. столкнул македонскую армию с войсками Этолийского и Ахейского союзов, примирившихся перед лицом общего врага. Эта война, названная Деметриакской, была запутана, и о ней мало что известно: обе стороны брали верх и терпели поражение. Деметрий освободил Беотию от этолийского влияния и лишил ахейцев Мегариды. Зато на Пелопоннесе он потерял Мегалополь, который вошел в Ахейский союз. Но в 236–235 годах до н. э. ему пришлось столкнуться с новой опасностью — вторжением из Балканских гор на север Македонии варварского племени дарданцев. Сражаясь против этих захватчиков, Деметрий погиб в 229 году до н. э. Он оставил в наследство юному сыну, будущему Филиппу V, которому не было и десяти лет, весьма сложную ситуацию.
Тем не менее она была разрешена одним человеком — двоюродным братом погибшего царя, который стал регентом до достижения подростком-наследником совершеннолетия. Это был сын Деметрия Прекрасного, младшего брата Гоната, отправленного в Кирену после смерти Магаса и погибшего там при драматических и романтических обстоятельствах. Его звали Антигон, и он был прозван Досоном, что значит «передающий свою власть», что было вполне заслуженно, поскольку, полностью исполняя функции царя и подписываясь этим титулом, он никогда не пытался отстранить юного Филиппа и передал ему, умирая, царство в целости и сохранности.
Прежде всего он, по-видимому, занялся устранением угрозы со стороны варваров-дарданцев, возможно уступив им некоторые пограничные районы. Потом он обратился против этолийцев, которые воспользовались в какой-то мере мятежом в Фессалии, и нанес им серьезное поражение в 228 году до н. э. Тем временем в следующем году Афины за огромную сумму, собранную отчасти за счет займов и иностранных пожертвований, добились вывода македонского гарнизона; однако, снова став свободным, полис, несмотря на уговоры Арата, отказался войти в Ахейский союз. Свою щедрость расточал Афинам Птолемей Эвергет, основавший в них гимнасий, носящий его имя. Чтобы отплатить за его услуги, афиняне создали тринадцатую филу — Птолемаидов в дополнение к Антигонид