Лекция: Сыщик и письмо

Позже тем же вечером Исидор принимает присланное в коротком разделенном воспоминании приглашение и направляется в Черепаший парк. По узкой песчаной тропинке Исидор проходит через заросли сосен и вязов и за деревьями обнаруживает замок.

Это самое большое отреставрированное здание эпохи Королевства, которое он видел, за исключением Олимпийского дворца. Просто поразительно, что оно скрыто от посторонних взглядов пеленой гевулота. Последние лучи заходящего солнца скользят по двум башням, которые наклонены вправо и влево наподобие восточных кинжалов. Длинная голубоватая тень замка накрыла огромный цветник, разбитый с геометрической точностью. Растения образуют разноцветные треугольники и многоугольники, словно садовник намеревался доказать теорему Эвклида. Только через несколько мгновений Исидор понимает, что перед ним дорические солнечные часы с тенью более высокой башни в качестве стрелки.

Вокруг замка высокий железный забор с воротами. За ними в ожидании застыл Спокойный. Это необычное существо: человекообразное, не выше нормального мужчины, в расшитой серебром голубой ливрее, золотистой маске и перчатках, скрывающих острые углы и края. Он напоминает Исидору увешанные драгоценностями манекены в имитации Королевства. Спокойный, естественно, молчит, но Исидор считает необходимым что‑нибудь сказать.

– Я Исидор Ботреле, – говорит он. – Меня ждут.

Спокойный без слов открывает ворота и ведет его к замку. Они проходят мимо лилий, роз и более экзотических цветов, узнать которые Исидор может, только обратившись к экзопамяти.

Небольшую лужайку, где стоит похожая на пагоду беседка, заливает золотистый солнечный свет. Светловолосый молодой человек – почти мальчик, шести или восьми марсианских лет – сидит внутри с книгой. Перед ним опустевшая чайная чашка. Простая Революционная форма сидит на нем слишком свободно. Тонкие брови на детском пухлом личике сосредоточенно сдвинуты. Спокойный‑слуга останавливается и звонит в серебряный колокольчик. Юноша медленно поднимает голову и с преувеличенной осторожностью встает из‑за стола.

– Дорогой мой! – восклицает он, протягивая руку. В ладони Исидора его пальцы кажутся фарфоровыми. Он выше, чем Исидор, но почти болезненно худ – обычная для Марса фигура в своем крайнем воплощении. – Как замечательно, что вы смогли прийти. Хотите чего‑нибудь выпить?

– Нет, спасибо.

– Садитесь, садитесь. Как вам понравился мой сад?

– Впечатляюще.

– Да, мой садовник настоящий гений. Очень скромный человек, но гений. Эта черта присуща и многим другим людям, обладающим редким талантом, таким, как ваш.

Исидор некоторое время молча смотрит на него и пытается отделаться от ощущения тревоги. Это не отсутствие уединения, как в Пыльном районе, а какая‑то неустойчивость, словно покров гевулота вот‑вот порвется.

– А вы достаточно гениальны, чтобы догадаться, кто я? – улыбается молодой человек.

– Вы Кристиан Унру, – отвечает Исидор. – Миллениэр.

Выяснить это было несложно, но Исидор потратил полдня, просматривая общественную экзопамять и сравнивая информацию с фрагментом разделенной памяти, оставленным ему женщиной в белом. Унру – если его действительно так зовут – скрытный человек даже по меркам Ублиетта: кроме того, что он очень молод, трудно отыскать какие‑нибудь сведения. Его имя обычно упоминается в газетах в связи с социально значимыми событиями или крупными сделками. Ясно одно – времени у него не меньше, чем у Бога.

– Вы разбогатели на посредничестве через гевулоты, операциях, разрешенных Голосом несколько лет назад. И, очевидно, вас что‑то беспокоит. Гогол‑пиратство?

– О нет. Я обычный человек во всех отношениях, кроме накапливания Времени. Можно назвать это защитным механизмом. А беспокоит меня вот это.

Унру протягивает Исидору листок дорогой белой бумаги с несколькими словами, начертанными элегантным плавным почерком. Письмо гласит:

Дорогой мистер Унру.

В ответ на ваше не присланное приглашение с удовольствием сообщаю, что буду рад посетить ваш прием «Carpe diem»[32]28‑го Вришики, в 24–00. Со мной будет еще один гость.

Ваш покорный слуга, Жан ле Фламбер.

О ле Фламбере Исидор размышлял весь день. В экзопамяти Ублиетта о нем не было почти никакой информации. В конце концов он потратил Время на дорогого информ‑агента, который отваживался заглядывать в Царство за пределами информационного пространства Ублиетта. То, что он раздобыл, можно назвать смесью фактов и легенд. Никаких актуальных воспоминаний или описаний жизни, никаких видео‑ и аудиоматериалов. Фрагменты сообщений, относящиеся к эпохе до Коллапса, и сетевые дискуссии о выдающемся преступнике, действовавшем в Лондоне и Париже. Фантастические истории о солнечном заводе, украденном у Соборности, о взломе электронного мозга губернии; подозрительные операции в ирреальном Царстве.

Все это не могло относиться к одной личности, возможно, это копи‑семейство. Или мем – что бы это слово ни означало в других частях Системы – которым преступники отмечали свои злодеяния. В любом случае это какой‑то розыгрыш.

Исидор возвращает записку.

– Ваш прием «Carpe diem»? Это через неделю.

– Да, тысяча лет растрачивается быстро, особенно в наши дни, – улыбается Унру. – Я отказываюсь от большей части своего Времени, и некоторой долей будет распоряжаться моя помощница Одетта, с которой вы уже встречались.

– Я понимаю, для нашего поколения это редкость – не протестовать против этой несправедливости, но я в некотором роде идеалист. Я верю в Ублиетт. Я провел в этом теле восемь великолепных лет и теперь готов отдать свой долг в качестве Спокойного. Но я, конечно, хочу закончить этот период с шиком. Использовать напоследок все свои возможности. – В его словах звучит неожиданная горечь.

Спокойный‑слуга приносит изящные фарфоровые чашки с чаем. Унру с наслаждением смакует напиток.

– Кроме того, ощущение конца придает чувствам особую остроту, не правда ли? Мне кажется, именно об этом думали наши отцы и матери, основатели. Изведать все – вот чего я хотел. До того момента, как пришла эта записка.

– Как она к вам попала?

– Я обнаружил ее в своей библиотеке, – отвечает Унру. – В моей библиотеке! – Гневные морщины выглядят на его детском личике абсолютно неуместно. Он с дребезжанием опускает чашку на стол. – Я никого не допускаю в свою библиотеку, мистер Ботреле. Это мое убежище. И никто, за исключением моих ближайших друзей, не может попасть в этот замок. После того, что появилось в газетах, я уверен, вы меня поймете: я чувствую, что… подвергся насилию.

По спине Исидора пробегает дрожь. При одной мысли о том, что кто‑то может тайно вторгнуться в его личное пространство без доступа к его гевулоту, ему становится не по себе.

– Вы не допускаете мысли, что это был какой‑то розыгрыш?

Унру складывает ладони.

– Безусловно, я рассматривал такую вероятность, – говорит он. – Как вы догадываетесь, я внимательно просмотрел экзопамять замка. И ничего не обнаружил. Вчера вечером, примерно от семи до половины восьмого, письмо просто возникло в библиотеке. Почерк мне незнаком. Такую бумагу можно купить в любом канцелярском магазине на проспекте. Нет никаких следов ДНК, кроме моих собственных. Одетта уже проверила это. Я уверен, что здесь замешаны технологии других миров. А modus operandi [33]– заранее объявить место и время преступления – определенно соответствует тому, что нам известно об этой личности. В некоторой степени я даже не удивлен. Пришельцы считают нас отсталыми простаками. И этот… вор по какой‑то причине выбрал для забавы именно меня. Но если бы я обратился к Голосу или к наставникам, мне бы ответили то же самое: это просто шутка. Вот по этой причине я и пригласил вас, мистер Ботреле. – Унру улыбается. – Я хочу, чтобы вы мне помогли. Хочу, чтобы вы выяснили, как это письмо попало в мою библиотеку. Хочу знать, что он задумал, и расстроить его планы. А если преступление все‑таки будет совершено, хочу вернуть то, что он похитит.

Исидор глубоко вздыхает.

– Мне кажется, вы несколько преувеличиваете мои способности, – говорит он. – Как бы то ни было, я сомневаюсь, что за этим стоит реальный ле Фламбер. Но даже если это он, почему вы полагаете, что я в силах бороться с подобным существом?

– Как я уже говорил, я идеалист, – отвечает Унру. – Я знаком с вашей работой. Более того, я могу назвать себя вашим поклонником. И поскольку меня глубоко оскорбило поведение вора, я считаю удачной идеей устроить подобную битву умов в качестве компенсации за это оскорбление. Естественно, ваши усилия будут достойным образом вознаграждены, если дело в этом. Что скажете?

Поймать вора, размышляет Исидор. Нечто ясное. Нечто простое. Даже в том случае, если это всего лишь шутка.

– Хорошо, – говорит он. – Я согласен.

Унру хлопает в ладоши.

– Отлично! Знаете, мистер Ботреле, вам не придется сожалеть о своем решении. – Он встает. – А теперь давайте отыщем Одетту и посетим место преступления.

Замок построен с той же пышностью, что и имитация Королевства в колонии зоку: высокие потолки, мраморные полы, матово‑черные доспехи боевых роботов, охраняющих коридоры, и пейзажи старого Марса – красные скалы, долины Маринер,[34]улыбающееся лицо Короля, облаченного в белое с золотом.

Одетта – женщина в белом – ждет их в библиотеке и приветствует вошедшего Исидора сдержанным кивком.

– Отличная работа, – говорит ей Унру. – Похоже, ваше очарование убедило молодого мистера Ботреле помочь нам решить эту небольшую проблему.

– Я так и думала, – отвечает она. – Я уверена, вы заинтересуетесь этим делом, мистер Ботреле.

В библиотеке высокий стеклянный потолок, обеспечивающий прекрасное освещение, и огромные окна, выходящие в сад. Кожаные кресла выглядят очень удобными. И книги – аналоговые и спаймы, тысячи томов, стоящие аккуратными рядами на темных дубовых полках, которые обслуживает похожий на дерево синтбиотический дрон. В центре на бордовом ковре стоит бронзовая модель планетарной системы Марса и его окрестностей.

Унру поднимает руку, и дрон подает ему книгу, снятую черной рукой‑веткой с одной из верхних полок.

– Это жизнеописание графа равнины Исида. Он был членом небольшой группы заговорщиков, пытавшихся свергнуть Короля за несколько лет до Революции. У них, естественно, ничего не получилось. Но предреволюционные годы – это удивительный период, тогда все могло пойти по‑другому. Безусловно, в книге полно пробелов, оставленных Вспышкой. Как вы уже, вероятно, могли заметить, в недавнем прошлом я сильно увлекался эпохой Королевства. – В его голосе проскальзывает фальшивая нотка.

– Так или иначе, но именно эту книгу я читал, когда заметил письмо. Оно было вот здесь. – Миллениэр показывает на небольшой письменный стол. – Аккуратно положено таким образом, чтобы я сразу его заметил, садясь в любимое кресло. – Он оставляет книгу на столе, подходит к одному из кресел и садится. – Гевулот этого места имеется только у меня, трех Спокойных‑слуг и Одетты. И теперь у вас.

– Есть еще какие‑нибудь охранные системы?

– Пока нет, но я с радостью предоставляю вам полную свободу установить все что угодно, включая устройства с черного рынка. О деталях позаботится Одетта, только дайте ей знать, что вам нужно. – Унру окидывает Исидора взглядом и усмехается. – И я бы посоветовал вам вместе с ней пройтись по Устойчивому проспекту. Для вечеринки вам потребуется какой‑нибудь костюм.

Исидор смущенно кашляет, внезапно вспомнив о том, что одет в помятую копию революционной формы.

– Вы не возражаете, если я немного осмотрюсь?

– Нет, конечно. Я догадываюсь, что в течение нескольких ближайших дней вы будете проводить здесь значительную часть времени. Я предоставил вам доступ к экзопамяти – за исключением нескольких очень личных фрагментов. Так что чувствуйте себя свободно в своем расследовании.

Исидор берет в руки оставленную Унру книгу и открывает ее. Его мгновенно подхватывает ошеломляющий поток образов, действий и текстов. Видео с различных ракурсов, музыка и шумы, мелькание изысканных лиц и просторных залов…

Унру с неожиданной яростью выхватывает у него книгу. Его глаза мечут молнии, и на бледных щеках проступают красные пятна.

– Я бы предпочел, чтобы вы не касались содержимого библиотеки, – шипит он. Многое из этого… было трудно достать, и я отношусь к книгам очень ревностно.

Он протягивает том библиотечному дрону, и тот возвращает книгу на полку.

На лице Исидора, вероятно, отразилось его изумление и волнение – Унру качает головой и смущенно улыбается.

– Прошу прощения. Вы должны понимать страсть коллекционера. И, как я уже упоминал, это место для меня очень личное. Я был бы весьма обязан, если бы вы продолжали свое расследование без… академических изысканий.

Исидор прогоняет видения и кивает, хотя его пульс все еще учащен. Лицо Одетты неожиданно становится суровым.

– Я никогда не проявлял большого интереса к истории, – негромко говорит он.

Унру смеется, но его смех больше похож на кашель.

– Возможно, нам всем было бы намного полезнее больше времени посвящать настоящему, не так ли? По правде говоря, в ближайшие несколько дней мне предстоит много дел. Напоследок нашлось немало… человеческих проблем, которыми я должен заняться. – Он берет Исидора за руку. – Я верю в вас, мистер Ботреле. И надеюсь, что не разочаруюсь.

– Я тоже на это надеюсь, – говорит Исидор.

После ухода Унру Исидор достает увеличительное стекло и начинает осматривать помещение. Комната заполняется слоями информации: следы ДНК, микрочастицы одежды на ковре, отпечатки пальцев и жирные пятна, молекулы и микроэлементы. В то же время он обращается к экзопамяти библиотеки. В голове выстраивается бесконечная башня, состоящая из мгновений прошлого. Исидор узнает, что письмо появилось в восемь часов тридцать пять минут прошлым вечером, и ни секундой раньше. Ни до, ни после этого в библиотеке никого не было. Он запрашивает воспоминания всего замка: слуга в вечном молчании стоит здесь, второй – там, а затем блок, скрывающий от его взгляда личные покои Унру.

Исидор снова рассматривает письмо. Нет никаких признаков самоформирования: это настоящая, изготовленная руками бумага либо высококачественная нанокопия. Даже учитывая современные технологии других миров, трудно представить, чтобы облако микрочастиц в течение нескольких секунд сконцентрировалось в письмо, да и требуемая для этого энергия не могла не оставить следов в экзопамяти замка.

– Мы рассматривали все возможные варианты, – говорит Одетта, усевшись на подлокотник кресла Унру с присущей ей улыбкой маленькой девочки. – Сомневаюсь, чтобы ваша игрушка зоку обнаружила нечто такое, чего не заметила я.

Исидор едва слышит ее: он слишком сосредоточен на осмотре пола и стен библиотеки. Как можно было ожидать, они прочные, из текучего базальта. Затем Исидор садится и на некоторое время закрывает глаза. Мимолетные видения из книги затмевают очертания загадки, но в душе ему хочется вплести в общий узор и их тоже. Исидор прогоняет исторические образы и сосредоточивается на письме. Запертая комната, таинственный объект – в этом есть какая‑то почти избыточная ясность.

– Когда вы в последний раз приобретали что‑нибудь для мистера Унру? – спрашивает он у Одетты.

Она касается губ кончиком пальца.

– Приблизительно три недели назад. А что?

– Мне пришла в голову мысль о Троянском коне, – говорит Исидор. – Не мог ли он получить с покупкой замаскированное устройство, содержащее, к примеру, микродрона или нечто подобное, что могло бы положить письмо в то место, где бы оно попалось на глаза мистеру Унру? В таком случае устройство могло попасть в замок довольно давно и бездействовало, пока не было активировано.

– Я считаю это маловероятным, – возражает Одетта. – Каждый купленный предмет Кристиан с помощью экспертов проверяет самым тщательным образом. И даже если бы такое устройство оказалось в замке, оно оставило бы след в экзопамяти.

– Верно. – Исидор смотрит на нее с любопытством. – А у вас имеется собственная версия?

– Мне платят не за это, – отвечает Одетта. – Но если бы мне пришлось строить предположения… Что ж, скажем так: за время моей работы здесь я видела, как наш дорогой Кристиан занимается вещами куда более эксцентричными, чем написание писем самому себе. – Она улыбается, но на этот раз выглядит более старой и злой. – Им легко овладевает скука. Ради вашего же блага, мистер Ботреле, я надеюсь, что вы придумываете загадки не хуже, чем их разгадываете. И что сыщик в вас искуснее, чем модник. Ваш гардероб определенно оставляет желать лучшего.

В тот вечер, возвращаясь домой, Исидор все еще думает о письме. И понимает, как сильно скучал без медленно разворачивающейся в голове схемы новой тайны.

Лин, должно быть, еще не легла: в кухне горит свет. Он вспоминает, что не ел с самого утра, и заказывает кухонному фабрикатору порцию ризотто.

Наблюдая за тем, как рука фабрикатора танцует над тарелкой, производя атомным лучом зернышки риса, Исидор размышляет об Унру. С ним что‑то не так. Предположение Одетты о том, что Исидора позвали для участия в какой‑то замысловатой шараде, весьма вероятно. Но эта версия слишком неуклюжа, чтобы ее принять.

При виде дымящейся тарелки он решает, что голод способствует мыслительному процессу, а потому оставляет еду на кухонном столе и уходит в комнату.

– Выдался долгий день?

На его кровати, скрестив ноги и играя с зеленым монстром, сидит Пиксил.

– Что ты здесь делаешь? Как ты попала в комнату?

Он намеренно исключил Пиксил из своего гевулота несколько дней назад. Что‑то вроде местной анестезии, заставляющей онеметь поврежденный орган.

Пиксил поднимает кольцо сцепленности. По едва заметной зернистости ее силуэта Исидор понимает, что это изображение создано утилитарным туманом.

– Знаешь, это не просто средство связи, – говорит она. – Я устала играть в игру под названием «Догадайся, что думает твой парень». Полагаю, она началась по твоей инициативе.

– Ты?..

– Серьезно? Нет. Но большинство зоку могли бы, в этом нет сомнения. Мне нравится этот малый. У него есть имя?

– Нет.

– Какой позор! Оно ему необходимо. Что‑нибудь из Лавкрафта, например. Хотя там более крупные и скользкие существа со щупальцами.

Исидор молчит.

– Я вижу, ты слишком занят, чтобы разговаривать? – замечает Пиксил. – Наверно, я устала и от игры в «Давай поговорим о наших чувствах».

Некоторое время Пиксил просто смотрит на него.

– Я понимаю. И я шла, чтобы предложить новую систему ведения счета. Одно очко каждый раз, когда ты скажешь правду, а переход на следующий уровень открывается подлинными откровениями. Но я вижу, что напрасно потратила время. – Она складывает руки на груди. – Знаешь, если бы я попросила Дратдора, он мог бы сконструировать модель эмоционального реагирования, которая точно указала бы, что заставляет тебя убегать.

В голове Исидора возникает кошмарная мысль.

– Тебе ведь не приходилось иметь дело с этим ле Фламбером?

Он натыкается на границы, определенные гевулотом в отношении его договоренности с Унру, и язык словно примерзает к гортани. Но это очень похоже на Пиксил: придумать сложнейшую загадку, чтобы восстановить его доверие. Исидор с ужасом сознает, что не в силах сразу отбросить это предположение.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – отвечает Пиксил. – Мне ясно, что ты хочешь сосредоточиться на важных делах. Я пришла сказать, что вне зависимости от того, в какую игру ты играешь, – а я играю лучше, можешь мне поверить – ход за тобой.

Она исчезает. Кольцо сцепленности и зеленый монстр с глухим стуком падают на кровать. Монстр приземляется на спину и беспомощно дергает щупальцами в воздухе.

– Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, – говорит Исидор.

Он поднимает существо и переворачивает его, получив в ответ благодарный взгляд огромных глаз. Исидор ложится рядом и смотрит в потолок. Он понимает, что должен подумать о Пиксил и о том, как помириться с ней, но мысли упорно возвращаются к письму. Письмо – это физический объект. У него имеется автор. Кто‑то его написал. Экзопамять не могла не зафиксировать, откуда оно появилось. Поэтому должна быть возможность отыскать отправителя в экзопамяти. Если только…

Если только сама экзопамять не повреждена.

При этой мысли он ошеломленно моргает. Это все равно что сказать, будто сила тяжести не равна 0,6g или что солнце завтра утром может не появиться. Но как ни абсурдна эта мысль, она все объясняет. И не только эту загадку, но и нечто большее, что маячит во тьме. Наверное, справедливо высказывание: «Отбросьте все невозможное – то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался».[35]

К ногам прикасается что‑то холодное, и Исидор невольно вскрикивает. Это зеленое существо исследует пространство под одеялом. Исидор вылавливает его и сердито разглядывает. Монстр с невинным видом помахивает щупальцами.

– Знаешь, – говорит Исидор, – я буду звать тебя Шерлок.

Как и было обещано, Одетта помогает ему в выборе костюма для званого вечера. Половину дня они проводят на Устойчивом проспекте. Праздник посвящен Времени, и портной ловкими искусными движениями снимает с Исидора мерки для костюма, черного с серебром, представляющего Сол Лунаэ, второй день дарийской недели.

– Разве Луна не женского рода? – протестует Исидор, услышав от Одетты об идее наряда.

– Кристиан все тщательно обдумал, – говорит она, внимательно рассматривая проекции различных моделей на худощавой фигуре Исидора. – Я бы не стала с ним спорить: мне ни разу не удавалось убедить его изменить мнение. Надо попробовать другую ткань; возможно, бархат. – Она улыбается. – Луна к тому же символизирует тайну и интуицию. Вероятно, именно это он в вас и видит. А может, и нет.

После этого Исидор умолкает и без жалоб переносит мучительный процесс.

Покончив с покупками, он возвращается в замок и начинает отбрасывать невозможное, переходя от одной гипотезы, объясняющей появление письма, к другой, более сложной. Он обдумывает и возможность самоформирования бумаги, и пелену‑невидимку, достаточно изощренную, чтобы обмануть вездесущие сенсоры экзопамяти. Но все предположения приводят к одному недоказуемому выводу: нарушена работа самой экзопамяти.

Один из Спокойных‑слуг приносит ему легкий ланч, который Исидор съедает в одиночестве. Вероятно, миллениэр слишком занят в эти последние дни, проводимые в теле Достойного, чтобы уделять Время уже запущенному процессу.

После полудня Исидор рассматривает возможность манипулирования экзопамятью. Он собирает данные до тех пор, пока голова не распухает от технической информации о распределенной повсеместной связи и квантовой криптографии ключей доступа, о задаче византийских генералов[36]и разделенных секретных протоколах. Экзопамять присутствует повсюду. Ее микроскопические распределенные сенсоры в каждой частице интеллектуальной или латентной материи регистрируют все: от событий до изменений температуры, от движений до мыслей объекта, – и доступ к ней контролируется только гевулотом. Но память создана лишь для записи, с колоссальным резервом. Для того, чтобы взломать ее и внести изменения, потребовались бы технологические и компьютерные ресурсы, намного превосходящие возможности любого из граждан Ублиетта.

Эта мысль обжигает Исидора леденящим холодом. Возможно, на Унру и впрямь нацелились какие‑то силы из других миров.

После прогулки по саду, где светловолосый человек в синем комбинезоне вместе со Спокойным‑слугой трудится над цветниками Унру, Исидор просматривает доступную ему экзопамять замка в поисках других пробелов. Он сидит в одном из кресел библиотеки и вспоминает. Весь этот год Унру вел размеренную, почти отшельническую жизнь, если не считать участия в редких вечеринках. В памяти также запечатлелись моменты, связанные с экзотическими куртизанками с улицы Змеи, что навело Исидора на мысль об Адриане Ву. Интересно, что бы написал журналист о его новом патроне? Но по большей части Унру проводит время в одиночестве, иногда встречается с торговцами антиквариатом, обедает один и посвящает долгие часы чтению в своей библиотеке.

Исидор уже почти готов сдаться – невозможно переварить такое множество деталей за один раз – но затем решает обобщить воспоминания, относящиеся к книге, которую ему показывал Унру, о жизни графа Исиды. В последний раз Унру читал ее четыре недели назад. И в памяти…

Ему потребовалось всего несколько мгновений. После чего Исидор вскакивает на ноги и отправляется на поиски Одетты. Она следит за подготовкой приема в маленьком кабинете восточного крыла замка, в окружении парящих спайм‑приглашений, которые напоминают застывшую стаю птиц.

– Я хочу видеть мистера Унру.

– Боюсь, это невозможно, – говорит она. – У Кристиана осталось всего несколько дней, и он решил распорядиться ими по своему желанию.

– У меня есть к нему вопросы.

– Мистер Ботреле, я бы на вашем месте довольствовалась ролью, отведенной вам в этой небольшой драме. – Она притрагивается к виртуальному листку, висящему в воздухе. Появляется женское лицо, Одетта рассматривает его, легонько касаясь губ кончиком ручки. – Актриса. Не думаю, что она подойдет. Иногда мне кажется, что я могла бы стать композитором. Организация приема очень похожа на сочинение симфонии: необходимо учитывать, как различные инструменты дополняют друг друга. Для меня вы, мистер Ботреле, еще один инструмент. Кристиан доверил мне дирижировать его последним днем. Поэтому, прошу вас, оставьте свои драматические откровения до приема. Я всегда говорила, что самое главное в комедии – это правильный выбор момента.

Исидор складывает руки на груди.

– Однажды я услышал одну цитату, – говорит он. – «Если я поскользнулся на банановой кожуре, это трагедия. А если ты упал в яму и разбился насмерть, это комедия».[37]Интересно, что бы я смог выяснить, если бы больше внимания уделял вам.

Она стойко выдерживает взгляд Исидора.

– Мне нечего скрывать, – наконец отвечает Одетта.

Исидор улыбается и молчит. Она первой отводит глаза.

– Хорошо, – говорит Одетта. – Думаю, ему не повредит немного отвлечься.

Унру встречается с ним в одной из галерей замка. Он в халате и очень неприветлив. Исидор замечает, как кто‑то удаляется по коридору под прикрытием гевулота, и гадает, каким делом миллениэр пожертвовал ради встречи с ним.

– Мистер Ботреле, мне сказали, что вы что‑то выяснили.

– Верно. Я убежден, что ваше беспокойство не напрасно и здесь замешаны какие‑то инопланетные силы. Я помогу вам подготовиться к вечеру надлежащим образом.

– Наверное, я должен поблагодарить вас за то, что вы не согласились с Одеттой и не заявили, будто письмо написал я сам, – отвечает Унру. – И что же дальше?

– Ничего. Местная экзопамять подверглась какому‑то воздействию, и я не в силах определить, кто и как это сделал. Но я пришел поговорить не об этом.

– Вот как? – Унру приподнимает брови.

– Просматривая экзопамять в поисках пробелов, я заметил, что вы часто обращались к жизнеописанию графа Исиды, и вернулся к первому появлению этой книги. Признаю, что я, возможно, злоупотребил предоставленной мне свободой, но считал важным изучить все аспекты этого дела и со всех точек зрения.

– В самом деле.

– Я не мог не отметить вашу… реакцию на данный текст. – (Унру закричал, отшвырнул книгу на другой конец комнаты, стал сбрасывать с полок другие книги, опрокинул планетарную модель с такой силой, какой нельзя было предполагать в его хрупком теле, а потом рухнул в свое кресло.) – Если я прав, вскоре после этого вы приняли решение раньше срока уйти в Спокойствие. Что же такое вы там увидели?

Унру вздыхает.

– Мистер Ботреле, возможно, я должен внести ясность: вы проводите здесь не рядовое расследование. Я не уполномочивал вас вмешиваться в мою личную жизнь и рассматривать причины тех или иных действий. Я прошу вас защитить мою собственность и меня лично от того обстоятельства, которое я нашел угрожающим.

– Вы наняли меня для того, чтобы раскрыть тайну, – заявляет Исидор. – И я уверен, не только тайну появления письма. Кстати, я запросил информацию и о графе Исиды.

– И что вы узнали?

– Ничего. Я не смог найти в общественной экзопамяти ни одного упоминания о графе равнины Исиды. Широкой общественности не известно о его существовании.

Унру подходит к одному из огромных окон галереи и смотрит вдаль.

– Мистер Ботреле, я признаю, что был не совсем честен с вами. В душе я надеялся, что вы самостоятельно выясните некоторые детали, что вы и сделали. – Он прижимает ладонь к стеклу. – Когда ты богат, с тобой происходят странные вещи, даже если богатство это искусственное, как в нашем обществе. Развивается своего рода солипсизм. Мир подчиняется твоей воле. Все превращается в твое отражение, и спустя некоторое время становится скучно смотреть себе в глаза. – Он снова вздыхает. – И я решил поискать твердую почву в прошлом, у наших истоков, в нашей истории. Думаю, никто из нынешнего поколения не приложил столько усилий к изучению Королевства и Революции, как я. Поначалу эта идея казалась мне спасительной. Такая яркая жизнь по сравнению с нашим пресным существованием: настоящая борьба, настоящее зло, стремление победить тиранию, отчаяние и надежда. Граф Исиды, замышляющий заговор против тирана. Драма. Интрига. А Революция! Я покупал воспоминания у выпрашивающих Время нищих. Я помню, как был в долине Хармакиса, как раздирал тела Достойных алмазными когтями. Но через некоторое время я стал понимать, что здесь что‑то не так. Чем глубже становились мои изыскания, тем больше я встречал несоответствий. Люди, появляющиеся в жизнеописаниях, купленных на черном рынке, воспоминания, противоречащие друг другу. Жизнь графа Исиды натолкнула меня на первое откровение, и вы… видели, какой была моя реакция.

Унру судорожно сжимает кулаки.

– Я утратил веру в прошлое. В нем что‑то не так. Что‑то неправильно в том, что нам известно. Вот почему я не хотел, чтобы вы изучали тексты в моей библиотеке. Я не хотел, чтобы подобное чувство возникло у кого‑то еще. Возможно, правы философы древности, и мы живем в какой‑то имитации, мы игрушки каких‑то сверхчеловеческих богов; возможно, Соборность давно одержала верх, мечты Федорова осуществились, и от нас остались одни воспоминания. А если не доверяешь истории, какой смысл заботиться о настоящем? Я больше так не могу. Просто стану Спокойным.

– Я уверен, всему этому есть объяснение, – говорит Исидор. – Возможно, вы стали жертвой обмана, возможно, стоит изучить источники, из которых поступали книги в вашу библиотеку…

Унру разочарованно машет рукой.

– Все это уже не имеет значения. Когда я уйду, вы можете поступать с этими знаниями как угодно. Еще одно прекрасное мгновение, и со мной будет покончено. – Он улыбается. – Но я рад, что оказался прав насчет ле Фламбера. Этот поединок должен стать захватывающим. – Он кладет руку на плечо Исидора. – Я благодарен вам, мистер Ботреле. Я давно хотел с кем‑нибудь это обсудить. Одетта много для меня значит, но она бы не поняла. Она существо сегодняшнего дня, и мне следовало стать таким же.

– Я ценю ваше доверие, – отвечает Исидор, – но все же считаю…

– Не будем больше об этом, – решительно прерывает его Унру. – Теперь вы должны заниматься только приемом и нашим вором. Да, кстати, должен ли я попросить Одетту принять какие‑то дополнительные меры безопасности?

– Мы могли бы потребовать полного раскрытия гевулота при входе или установить несколько агор в парке…

– Какая бестактность! Ни за что! – Унру хмурится. – Одно дело быть обворованным, но совсем другое – нарушить приличия.