Лекция: ФУЦЗЯНЬ 4 страница

Девушка улыбалась.

И шел от нее свет чистоты.

Свет юности. Свет нежности.

Свет любви.

Бодхи молча протянул радостному старику полную чашу вина.

Налил себе.

Налил девушкам.

— За твое сострадание! Доброту!

За твою любовь к жизни, мастер Ли!

Все выпили до дна и запели.

Потом выпили еще и стали танцевать.

Мастер Ли сидел на ковре в асане Любви.

Он улыбался.

А за его спиной улыбались

Будда! Лао-Цзы! Кун-Цзы!

Улыбалась вся Вселенная!

По дороге ехала открытая повозка.

В повозке сидели две женщины.

Одна — юная, красивая, смущенная.

Вторая — пышная, румяная, солидная.

Повозку тащил громадный, черный, лохматый вол.

Возницей был старик с дергающимися плечами и головой.

Цзянси

Слева от повозки шел монах. Справа на лошади ехал молодой воин.

За повозкой шли крестьянин с женой, с корзинами и узелками. Последним шел Бодхи.

Старик Ли дал ему в дорогу кувшинчик своего знаменитого вина, и временами царевич пробовал его на вкус.

Пышная женщина ела сладкое пирожное с рисом.

— Все мужчины — дураки! — сказала она и посмотрела вокруг. Возница дернулся. Вол захрипел.

Девушка умоляюще посмотрела на свою тетю.

— Да! Все мужчины — дураки! Олухи и прохвосты!

Вот монах! Толстый, лысый, розовый. Идет — и все бу-бу-бу да бу-бу-бу! Это он Будду вспоминает. Не пашет, не жнет, а все туда же: о Будда! Помоги! Освободи!

— Тетушка Хо, не надо так говорить, -— красавица покраснела.

— А этот воин? Какой он воин? Где его битва?

Смотрит на тебя и все думает, как бы завалить тебя на спину! Девушка взмолилась. Юноша на лошади покраснел:

— Не хо-хо… чу я этого делать, женщина! Не хо… чу!

— Хочешь! По глазам твоим бесстыжим вижу! Только об этом и мечтаешь. Все вы только об этом думаете. Знаю я вас, прохвостов.

— Тетушка Хо! — девушка закрыла глаза руками. Пышная тетушка теперь смотрела на крестьянина:

— Смотри, племянница, на этого рисовода с женой.

Рядом супруга, а он зыркает на тебя своими барсучьими глаз­ками.

Сам худой, длинный, ноги колесом, плешивый, а все туда же. Точно, жена его по ночам бегает к мельнику! А сам он бегает к хозяй­ке харчевни! По глазам видно — бегает!

Крестьянин остолбенел. Стал размахивать руками, пытаясь глот­нуть воздуха.

Но тетя Хо смотрела на него в упор:

'— Что, плешивый черт? Правда глаза колет?

Неожиданно монах проговорил:

— Это хорошие люди. Зачем Вы так?

— Молчи, монах! Ты и этот кривоногий — одна банда. Вы рождены одной женщиной и облиты одним вином! А главарь ваш — вот этот!

Женщина ткнула толстым пальцем в сторону Бодхи.

Цзянси

Девушка всхлипнула:

— Зачем Вы так?

— Смотри на него, племянница! Ведь это ужас какой-то! Лохматый, бородатый, в каких-то красных тряпках, и видно —

горький пьяница. А лицо какое! С таким ночью по лесу не ходи — точ­но главарь разбойников!

— Тетя, не хочу я ходить с ним ночью по лесу.

— А такой и не спросит. И ножичек у него, наверное, есть. Точно есть! Прячет за пазухой.

А семьи у него нет. Это тоже точно — кто же за него пойдет? Вот у этого плешивого жена есть — хоть и убогая, но жена! А этот все пропил. Еще улыбается, разбойник! И куда наш правитель смотрит? Впрочем, он тоже — мужчина! Значит, одного поля ягода!

— Тетушка Хо, это — странник, а это — монах, а это — крестьяне, а это — солдат. Не надо...

— Много ты понимаешь, племянница. Все они — мужчины, и этим все сказано. Ничто не спасет их от ада.

— А мой жених? Он ведь хороший!

— Осел твой жених!

— Почему же, тетушка?

— Во-первых, он женится на красавице. Во-вторых, он мужчина.

— А в третьих?

— Этого достаточно, чтобы понять, что он — идиот. Юноша, не смейте смотреть на мою грудь!

Молодой воин закачал головой от возмущения, пришпорил ло­шадь и, поднимая облака пыли, бросился вперед по дороге.

— Ну вот, тетушка, юноша обиделся.

— Пусть! На таких воду возят. Насмотрелась я на них. Было у меня три мужа, и все почему-то рано умерли. Монах поперхнулся. Вол остановился.

Крестьянин ткнулся головой в угол телеги, а Бодхи выпил боль­шой глоток вина.

Пышная женщина Хо грозно посмотрела на возницу:

— А ты что остановился, юродивый?

Что за человек! Седая голова, большая семья, а ума — с горо­шинку.

7 Горы Дзэн

Чжэцзян

Трогай поскорей, дерганный, нам до обеда нужно быть на смо­тринах. Уж больно хочется мне поскорей посмотреть на своих буду­щих родственников. Наверное, все плуты и прохвосты, и рожи у них лошадиные, как у этого возницы.

Смотрите, люди добрые, какие у него уши! Большие и разные!

Осел да и только!

И не смотри на меня, словно Ткач, сгорающий от безумной любви

к красавице Пастушке!

Трогай быстрей, прибитый весенним градом!

Возле большого, старого вяза, у корней которого бежал теплый, прозрачный ручей, дорога разбегалась в разные стороны. Монах пошел к храму. Крестьяне остановились, чтобы отдохнуть. Бодхи пошел в сторону гор. Повозка свернула на деревенскую дорогу. Последнее, что услышал Бодхи, были слова тетушки Хо:

— Ну наконец-то доехали! — А прошло-то всего семь лет. Торопись, осел!

Запомни мои слова, племянница:

все мужчины дураки!

Царевич остановился.

Отпил из тыквы-горлянки большой глоток вина.

Выдохнул и сказал только одно слово:

— Женщина!

чжэцзян

От озера Поянху путь царевича лежал через Красный Хребет к горам Хуаньшань, но вначале он должен был увидеть четвертого По­священного в тайну ваджры Будды, о котором говорил хранитель пе­чати Триады из города Фучжоу.

Надо найти обладателя четвертого символа — цветка лотоса, означающего Совершенство Будды.

Бодхи шел с Юга на Восток к морю.

Земля Чжэцзян была в основном низменной, и чем ближе подхо­дил царевич к городу Цзиньхуа, тем равнины становились длиннее, а горные кряжи, прорезанные речными долинами, оставались позади.

Чжэцзян

И в горах, и в долинах Чжэцзяна все зависело от ветров, идущих с Тихого океана.

Муссоны несли с собой влагу.

Влага давала два урожая риса в год и счастье.

Муссоны несли с собой ветер.

Ветер превращался в тайфуны, и на земле наступал ад.

Был душный полдень.

Царевич шел вторые сутки, не останавливаясь.

По краям извилистой дороги цвели поля пшеницы, бобов, бата­тов и риса.

Красная духота сменилась отчаянной смесью жары и предчув­ствия.

Бодхи смотрел на хлопковые поля, уходящие за горизонт к темно-фиолетовым горам.

И вдруг внезапно потемнело. С океана повеяло солью.

Раздался рывок — и по небу стремительно с Востока на Запад по­неслись облака, словно дикие лошади, и закричали птицы. Раздался грохот.

Желтая линия, словно след от летящего ножа, осветила вспыш­кой поля, и хлынул дождь.

Забили, засверкали струи.

Бодхи пронзила догадка, и он побежал через рытвины, камни, прыжком через овраги, сквозь кусты, деревья.

В нем снова проснулся зверь, и этот зверь предчувствовал.

Прыгая по лужам и вздымая фонтаны грязи, Бодхи вбежал в де­ревню.

Предчувствие несло его на площадь перед храмом. Вспыхнула молния и озарила привязанную к дереву женщину. По ее лицу текла кровь и капли дождя. Озверелые мужчины швыряли в нее камнями, мокрые, злые. Ненависть жгла их сердца.

Бодхи, словно раненый тигр, стал быстро вращаться, сбивая с ног людей, ломая им руки и ноги, раздирая шеи и головы. В ужасе стали разбегаться люди.

Гнев поразил Бодхи, он бросился и рывком разорвал путы, успев подхватить падающее тело.

Чжэцзян (<тштшшшшштт№тшшш^^

Не останавливаясь, он нес тело женщины на плечах. Он чувствовал ее запах. И это был далекий-близкий запах. В красных скалах он нашел пещеру, положил тело на землю, бы­стро развел костер, смыл с дрожащего тела кровь и увидел глаза. Это были спокойные глаза. В самой глубине увидел Бодхи безмерное страдание и безмерную

нежность.

Он погладил ее волосы и зарычал.

Женщина улыбнулась — она все поняла, и великое спокойствие

пришло к ней.

Земная жизнь уходила от нее.

Начиналась ее настоящая, космическая дорога.

Это была женщина Тара.

Бодхи встречал их в степях, джунглях, горах, пустынях, городах.

Это были особые женщины. Женщины двери Пустоты.

Женщины Космоса желания. Женщины — тайны Вселенной.

Они могли вернуть жизнь человеку Земли.

Но они не могли защищаться на этой земле.

Они отдавали свою энергию людям. Людям, которые не понима­ли их. И они уходили в Небо.

Уходили с улыбкой прощения.

Уходили под крики безумной толпы.

Уходили на руках-кострах Бога Агни.

Дождь лил, не уставая.

Небо синее — серое — красное — набухшее.

С холмов текли ручьи, реки, обвалы воды и грязи.

Бодхи заложил вход в пещеру камнями. Потом замазал оранже­вой глиной.

И пошел по дороге с Юга на Восток под серым дождем, не обо­рачиваясь.

Он знал время пробуждения женщины Тара и время ее возвра­щения на Землю.

Это время было еще далеко.

Бодхи подошел к реке Унцзян.

Буря прошла, а дождь набирал силу.

Река пузырилась и гневно шумела. Грязная, мутная, злая, она несла свои воды, колотя и сметая берега, пытаясь вырваться из нена­вистных оков.

Чжэцзян

В красном, пропитанном водой хитоне, царевич подошел к пере­праве и посмотрел на волны.

На берегу столпилось много пастухов со стадами овец, коров и коз.

Они смотрели, как поднимается вода, и молчали. Бодхи заметил мокрую птицу и понял молчание под дождем. У ворот буддийского монастыря, под навесом сидели торговцы горячей лапшой.

Рядом несколько монахов перебирали четки.

От повозки к повозке ходили люди с колесом в руках.

У моста, заливаемого рекой, стояли торговцы вилами и серпами.

Рядом с паланкином вельможи замерли слуги.

Крестьяне под ливнем никуда не торопились.

Медленно, незаметно Бодхи отвел правую ступню назад и под небольшим углом развернул ее.

Правая нога слегка согнулась в колене.

Ладони словно держали плоды граната и горели огнем, исходя­щим из чакры Манипуры.

Внезапно из-за повозки раздался сигнальный крик, и к Бодхи, с мечами наперевес, метнулись со всех сторон монахи, крестьяне, тор­говцы и пастухи — с криками скидывая с себя балахоны и обнажая мечи и ножи, они неслись на царевича, образуя замкнутый круг.

Движением, быстрым, словно укус змеи, Бодхи, пригнувшись, ударами прямой ладонью в низ живота поразил двоих и, схватив их мечи, в прыжке оказался за кругом и мгновенно проткнул насквозь еще двоих.

Не ожидая атаки, он сам бросился в гущу врагов.

Удары меча и ножа.

Удары ноги и меча.

Удары руками и ножами.

Испуганные продавцы лапши видели, как под стеной ливня среди толпы, орущей и жаждущей крови, стремительно и неуловимо дви­жется тень Бодхи, срезая, словно колосья, тела врагов.

В лужах грязи и крови барахтались тела немных убийц. С двумя мечами Бодхи осматривал поле боя. Он не смотрел на лежавших.

Один удар — один враг, так учил он своих воинов в Бхарате, ког­да уничтожал города врагов Паллавы.

Чжэцзян

Внезапно Бодхи метнул один меч в паланкин вельможи, а вто­рой — в повозку, стоящую за спиной.

За свистом раздались два вздоха и хрипение.

Вывалился из паланкина воин с арбалетом, рухнул с повозки в

грязь воин с луком.

Обоим мечи пробили грудь и вышли с другой стороны.

Когда Бодхи умывал руки и лицо, из-за свежеумытых облаков

выпрыгнуло солнышко.

Заблеяли козы и овцы.

Засмеялись пастухи и торговцы лапшой.

Заулыбалась детская, ватная радуга.

Торговцы лапшой робко сказали царевичу, что уберут тела на­емников и следы битвы.

Глаза их были хитрыми и испуганными, улыбка — непонятной, но

лица были алчные.

Бодхи кивнул головой — и торговцы бросились к месту боя.

Вечером в Золотой Четверг Бодхи был на другом берегу успоко­ившейся реки.

Здесь была дорога в шумный город Цзиньхуа.

После бури небо решило подарить людям радость.

Несколько дней стояла солнечная погода.

Горы покрылись красными, желтыми, синими цветами.

Долины пахли розами и акацией.

В полях крестьянские девушки пели песни и водили хороводы.

Наступала благодатная пора сбора урожая.

Бодхи стоял в персиковом саду.

Недалеко женщины и дети собирали сочные плоды в изящные бамбуковые плетеные корзины.

Царевич увидел, как два почтенных старика помогают внукам со­бирать упавшие в траву персики.

Бодхи взял один персик и стал медленно есть.

В это время в сад на лошадях въехал хозяин сада со своими слу­гами — стражниками.

Грузный, гордый, в шелковом халате вельможа на белой лошади подъехал к царевичу:

— Этот сад мой.

Чжэцзян

Эти люди мои.

И этот старик, и эта женщина, и эта девочка — все это мое! И персик мой!

Бодхи посмотрел на листья деревьев:

— Оставил бы что-нибудь Богу!

Старик под деревом заулыбался, а вельможа стал багровым. Злоба душила его, развернувшись к слугам, он хлопнул плетью:

— Хватайте бродягу! Я сам сниму с него кожу!

Резким, свистящим ударом посоха Бодхи подкосил слуг, а сле­дующим ударом сбил их с ног и отшвырнул далеко в кусты.

Не успел вельможа опомниться, как получил страшный удар в живот, а затем в затылок.

Страх поразил его.

Впервые за всю его жизнь кто-то поднял на него руку.

Держа ногу на груди хозяина сада, Бодхи ткнул его кинжалом в горло:

— Сад твой! Персик твой!

Жизнь твоя! —■ значит, и смерть твоя!

— Не убивай меня, путник! Я все понял...

Вельможа поднялся из грязи и медленно побрел в свою усадьбу. Медленно, словно пришибленные псы, за ним поплелись слуги, ведя под уздцы белую лошадь.

Говорят, что реки не текут вспять. Что кошка не может лаять. Что Будда не откроет глаза. Возможно, это и правильно для людей, плывущих по реке неве­жества, алчности и злобы.

Но хозяин персиковой усадьбы стал помогать бедным и вдовам.

Никогда он не брал больше в руки плеть.

Не кричал на слабых, не бил униженных.

Через несколько лет вельможа стал мирянином-монахом.

Бодхи сидел у водоема, напротив рыбного ряда, и приготовлен­ной мазью из трав протирал плечо.

В центре западного рынка бил природный родник.

Со временем торговцы построили рядом с ним водоем, откуда все брали воду для питья, а по специальному желобу вода шла в камен­ные пойла для лошадей и мулов.

Чжэцзян

Вокруг Ьодхи сновали торговцы и покупатели.

Голосили курицы в корзинах.

Поднималась столбами пыль.

Ревели ослы. Чавкали верблюды.

И вечный, базарный гул осиным роем висел над площадью.

Царевич смотрел на прозрачную воду родника и вспоминал бур­ное утро, когда вместе с караваном из Согдианы, вместе с повозками, везущими зелень, мясо, рыбу и молоко, вошел в город Цзиньхуа.

… утреннее солнце. Входящий караван из Согда. Пыль. Крики по­гонщиков и внезапный запах гари и дыма.

… треск горящего деревянного дома. Мечутся люди. Кричат. Пла­чут. Клубы черного дыма оставляют тень змеи на белой пыли.

… пожарные потушили дома у западной стены, и горела только пагода. В воздухе летают хлопья пепла и пуха.

… на третьем ярусе пагоды кричит женщина с ребенком. Внизу, в толпе люди держат мужа и какую-то женщину, и снова — крики! крики! крики!

… Бодхи видит трехэтажное здание, стоящее под углом к пагоде. Бег по лестницам, коридорам на крышу.

… разбег. Прыжок. Бодхи на третьем ярусе. Порыв ветра. Женщи­на с ребенком рядом. Они плачут. Бодхи смотрит по сторонам. Лицо женщины обожжено.

… внутри пагоды рушится винтовая горящая лестница. Словно фонтан, огонь идет снизу вверх и в стороны.

… кричат внизу пожарные, мечутся стражники и чиновники. Бод­хи хватает женщину за пояс, подхватывает ребенка. Пол под ногами трещит. Бодхи отталкивается плечом от балки и прыгает вниз. Кричит ребенок в воздухе. Вот второй выступ харчевни. Нога отталкивается от него. Теперь разворот в воздухе и — белая пыль.

… к ним бегут пожарные. Люди поднимают с земли женщину. Ре­бенка. Все живы. Снова крики. Слезы мужа. Матери. И запах гари. Все бегут в сторону. Горящая пагода медленно проваливается внутрь.

… верблюды жуют. Лошадь становится на дыбы. Кто-то в толпе кричит: Да-Мо! Горит плечо горящей болью. Бодхи уходит. За спиной гвалт. Шум. Топот людей.

Бодхи сидел у водоема и смотрел на воду.

Он вспоминал то, что мелькнуло, словно тень молнии, словно

блик сна.

Чжэцзян

Зыбкое мгновение.

Но Бодхи предельно успокоил дыхание. Успокоил работу серд­ца—и ушли в сторону картины зримого мира.

Не стало криков людей и рева верблюдов и мулов.

Не стало бегущих пожарных и мечущихся торговцев.

Остановились на мгновение стражники, бегущие к горевшему дому.

Замерла женщина на третьем ярусе пагоды. Замер ребенок. Остановились внизу люди, стоящие на улице, выводящей с за­падного рынка к центральному городскому саду.

Бодхи прыгает с крыши на третий ярус и на мгновение видит...

Царевич тряхнул головой и встал.

Провел рукой по глади водоема и резко выдохнул.

Он вспомнил.

Внизу, за бегущими пожарными, за толпой торговцев, за столпив­шимися верблюдами каравана из Согда, за погонщиками, кричавши­ми, чтобы успокоить лошадей и мулов, четверо слуг несли паланкин.

На мгновение всколыхнулась занавеска, и показалось красивое лицо женщины.

На руке ее был браслет в форме цветка лотоса.

Царевич видел много изображений лотоса, но тот, что был на белой, нежной руке, имел форму лотоса, которого он видел в пещерах Аджны!

Бодхи сидел в уютной чайной, расположенной на берегу спокой­ной реки.

Хозяин чайной, даосский монах-мирянин, узнал Бодхи и стал го­товить для гостя зеленый чай, который в землях Чжуцзяни называли золотым.

Это был ароматный, изысканный чай.

У него был горьковатый вкус и аромат свежести весеннего утра, запах миндаля, плывущий с прохладных апрельских гор.

В чайную, где сидел царевич, поставляли чайные листы из месте­чек Шифэн, Лунцзинь, Таеньшу.

Это был лучший чай Поднебесной.

Чайный лист вбирает в себя ароматы различных растений.

Вельможи и знатные женщины всегда просили чай с лепестками жасмина, хризантемы или персика.

Бодхи любил чай без добавок.

Чжэцзян

Хозяин обдал кипятком фарфоровый чайник и пиалу.

Щипцами положил вовнутрь чайника чайные листы и залил во­дой из горного ключа.

Стоячая вода — плохой спутник чайных листов.

Лучше всего вода из снега и росы, собранной с бамбука.

И кипятить воду лучше на открытом огне, а еще лучше — это знали все мастера — углем или деревом с мест, где произрастал сам чай.

Выпив несколько маленьких глотков чая, Бодхи кивнул головой — и хозяин чайной ушел довольный, что сумел приготовить ароматный напиток, который понравился Да-Мо.

У хозяев чайных в Поднебесной, так же, как у лодочников с вол­шебного канала, у торговцев книгами, у купцов было свое тайное об­щество, связывающее их вместе.

И поэтому еще до прихода Бодхи хозяин чайной знал, что в Гу­андуне и Фуцзяни Да-Мо заказывал зеленый чай без различных трав и цветов.

Бодхи сидел за пиалой чая, а вокруг него горожане обсуждали городские новости, заключали договоры, спорили и шумели за игрой в облавные шашки.

Большая часть посетителей чайной смотрели представление бро­дячих фокусников и акробатов.

Увидев у стены нищего, царевич пригласил его к столу и угостил его ароматным чаем.

Старик Хэ — так звали нищего — всегда приходил в чайную до­пивать чай, оставленный другими, и смотреть петушиные бои.

Жил он в квартале, где обитали люди Цзянху.

Так в Поднебесной называли людей рек и озер — бродячих арти­стов, кули, знахарей, крестьян, ищущих работу.

Дав старику монету, Бодхи вышел на шумную городскую улицу.

Слушая рассказы старика Хэ, он понял, где искать женщину из розового паланкина.

Наступили синие сумерки. Зажигались в небе золотые звезды.

Бодхи шел по красочному кварталу Цветов и Ив, среди бойких продавцов цветных эротических гравюр со стихами Ветра Страсти.

Богатые торговцы, стражники, чиновники, солдаты южного гар­низона, владельцы лодок, крестьяне, юноши из знатных домов и про-

Чжэцзян

сто разносчики товаров — все они собрались в квартале любви, среди разноцветных фонарей, освещавших улицу, и красных фонарей с вет­вью бамбука у входа в публичные дома.

Квартал Цветов и Ив находился у реки, на которой стояли укра­шенные лодки. Здесь обитали богатые куртизанки, и это место назы­валось «Градом Небожителей».

В Поднебесной умели творить и ценить красоту.

В отличие от обычных обитательниц публичных домов,

в отличие от красивых и страстных наложниц,

истинные жрицы любви были королевами изящного, роскошного мира изысканной любви, поэзии, музыки и танцев.

Эти хрупкие красавицы

умели играть на цитре, прекрасно петь и танцевать,

они сочиняли стихи и писали картины.

Они могли оценить древнюю рукопись и драгоценное ожерелье.

Миром жриц любви был особый сад нежных чувств, изысканных жестов, любовных игр и знания тонкостей чувственных желаний.

У одной из красочных лодок, откуда звучала музыка, царевич увидел розовый паланкин.

Слуги сказали, что госпожа принимает у себя в цветочных покоях важного господина.

По трапу Бодхи поднялся на лодку.

Дорогу ему преградили двое слуг.

Не мешкая, он выбросил их в реку и прошел в комнату для гостей.

Зала была украшена со всех сторон пышными цветами.

На стенах висели картины с видами времен года и волшебными птицами.

Бодхи увидел рукотворный столик, плетеную лежанку, малень­кий стул, хмельное ложе, сиденье для созерцания.

На круглом столике лежала кисть и тушечница, книжка стихов, посуда для вина и чая.

В правом углу находилось овальное зеркало, перед ним — ваза с цветами, косметические приборы.

В левом углу, среди цветных подушечек, на возвышении лежали лютня и флейта, рядом — свитки и вышивка по шелку.

В комнате стоял нежный, изысканный запах благовоний.

Чжэцзян

Небольшая сияющая красная шкатулка была приоткрыта, и были видны золотые и серебряные украшения.

Дверь, общитая шелком и бархатом, вела в соседнюю комнату, откуда звучали приглушенные голоса.

Распахнув ее, Бодхи увидел вельможу, возлежавшего на ложе с шелковым покрывалом, и женщину с прекрасной фигурой и красивым лицом.

Вельможа вскочил и бросился к Бодхи.

Тремя пальцами левой руки царевич резко ткнул нападавшего в область груди, и тот медленно сполз на пол, покрытый пышными коврами.

Женщина в халате побледнела.

Ей было лет тридцать.

Ее грудь, бедра, тонкий стан и нежная белая кожа дышали лю­бовью.

С белоснежного лица, из-под распущенных иссиня-черных волос смотрели удивленно-синие глаза-озера.

Бодхи жестом показал куртизанке сесть.

Царевич сел рядом и посмотрел ей в глаза.

— Мое имя Да-Мо.

Куда отправился переводчик сутр из Рангуна? Я должен помочь ему.

— Почему я должна верить Вам?

— Цветок лотоса — это Совершенство Будды. Будда видит с закрытыми глазами.

Женщина принесла из соседней комнаты красную шелковую шка­тулку, пахнувшую хризантемами, достала оттуда небольшой свиток и развернула его.

Это была вышитая карта Чжун-Го.

Красным, ухоженным ногтем мизинца женщина прикоснулась к одной из линий на карте.

— Мы отправили его туда.

Он ищет ваджру, и это опасно.

Зло взяло его след. Я это чувствую, помогите ему.

— Выпей вина, женщина! У тебя есть ребенок?

— Есть. Его воспитывает моя мать в деревне Чань, в Хэнани.

— Не беспокойся о нем. Он вырастет свободным. Бодхи встал и молча вышел.

Глядя на мертвое тело в парчовом халате, женщина все поняла.

Хрупкий юноша, сын торговцев солью, отравил ее. Отравил, когда она слушала его стихи.

Чжэцзян

На палубе, у трапа стояла толпа вооруженных охранников.

Увидев царевича, они бросились на него с криками, размахивая алебардами и шестами.

Хватая нападавших за пояса и шивороты халатов, Бодхи стал сбрасывать их за борт красочной, светящейся фонарями лодки.

Когда, спустившись по трапу, Бодхи растворился в темноте, еще долго смотрела ему вслед красивая женщина с печалью в глубине синих глаз.

Когда утром Бодхи уходил из города Цзиньхуа, с темно-зеленого неба полил дождь. Он пошел внезапно и шумно.

Под серой пеленой небесной воды оказались повозки торговцев, стада овец и коз, община буддийских монахов и крестьяне, возвра­щавшиеся с ярмарки.

Чавкала под ногами желтая глина.

Мокрые буйволы громко фыркали.

Было прохладно, и река смотрела грустно на мешки-облака.

Царевич шел по мокрой дороге, не обращая внимания ни на хлесткие струи дождя, ни на резкий встречный ветер, ни на грязь, булькающую под ногами.

Женщина с лодки Ветреной Страсти показала царевичу на селе­ние за горой Хуаньшань, туда, где великая река Цанцзян делала не­большой разворот с Востока на Север.

Это был город Аньцин, и в нем император У-Ди приказал постро­ить буддийский монастырь.

Через сутки царевич стоял у подножия священной горы Хуань­шань.

Внезапная оранжевая жара обрушилась на людей и земли Аньхой.

Бодхи сидел под деревом, на вершине священной горы.

Широко раскиданные ветви ясеня напоминали крышу буддий­ской пагоды.

Внизу простирались янтарные поля ячменя, белоснежные сады акаций.

И вилась оранжевая дорога вдоль молочной реки.

Чжэцзян

Бодхи смотрел на восемь камней, лежавших перед ним, и вспо­минал слова отшельника из Сычуани:

— Нельзя, чтобы ваджра Будды попала к Черному Колдуну с Ти­бетских гор.

Нельзя, чтобы Зло перекрыло Космическую Дорогу.

Царевич посмотрел на клубы молочного тумана, что бродили в ущелье, на небо и серебряные облака.

Путь его лежал через горы к реке Чанцзян.

Хмурое летнее утро сменилось яростным жарким полднем. Июль великой равнины Тянь-Ся накрыло багровое солнце. Горы раскалились и стали белыми. Травы пожухли и стали желтыми.

Птицы и звери искали приют у реки, у благодатной влаги, у спа­сительной тени.

Бодхи шел три дня вдоль полей, где крестьяне спешно убирали первый урожай зерна и риса.

В других местах распахивали землю для второго урожая — и чув­ствовали земледельцы, что жара превращается в засуху.

Царевич шел по пыльной, желтой дороге вдоль кромки вспахан­ного поля.

Бугристая Земля-женщина ждала воды.

Она была сухой. Ей был нужен мужчина — Небо.

Остановившись, Бодхи посмотрел на- середину поля, где, двига­ясь в танце, била в бубен обнаженная женщина-шаманка.

Ее бедра, высокая грудь, черные волосы и загорелые руки иссту­пленно вращались в такт бешеному ритму.

Оранжевая бурая пыль ложилась на ее красивое лицо и тело.

С края поля на нее смотрели трое старейшин деревни Сань-Лао и чиновник уездной управы.

Шаманка вызывала дождь.

Если не помогут заклинания, она должна сжечь себя прямо на поле.

Муж женщины был гадателем.

Он просил стариков сжечь себя самого, но старейшина гневно посмотрел на него:

-+ Земля — женщина!

Пусть женщина принесет себя в жертву Небу. Нам нужен дождь! Иначе погибнет вся деревня!

Чжэцзян

Сизое небо раскалилось от жары.

Не было облаков, ветра, надежды.

В бессильном отчаянии зарыдала, заголосила женщина, катаясь по сухим комьям серой земли.

Внезапно ее дикий крик смолк.

Перед ней стоял царевич.

-— У тебя есть дети, женщина?

—- Сын и дочь.

— Сделай так, как я скажу — и дождь пойдет.

Женщине показалось, что с ней говорит небожитель.

Старейшины и чиновник, увидев в поле царевича, заволнова­лись, испугались, но молчали.

Бодхи, сидя на серой вспаханной земле, приказал женщине со­брать в центре поля хворост для большого костра. В деревне все все знают.

Через час на краю поля стояла большая толпа крестьян. Все устали от жары, страха, засухи. Все молчали, глядя на марево, клубящееся над полем.

Когда женщина соорудила гору из хвороста, Бодхи сказал ей, чтобы она подожгла его и села напротив.

Шаманка чувствовала, что встретилась с человеком, от которого шла непонятная, добрая сила.

Смотрели на костер старейшины и крестьяне.

Смотрели дети и крестьянки.

Все видели пламя. Видели белый дым.