Лекция: ФУЦЗЯНЬ 3 страница
Сейчас царевич слушал.
Лицо Учителя было бронзовым от горных ветров. Глаза улыбались, а мягкие руки со стальными пальцами точно разливали по пиалам дымящийся чай.
На лице Чжоу-Сина не было следов мельницы-времени.
Был только ветхий халат, ветхие сандалии, ветхий пояс и океан
сияющей мудрости.
Звенел неумолчный, хрустальный водопад. Звенел ветер в листьях смолистых сосен. Звенели птицы в лазоревом небе. Звенел веселый костер великодушия. Чжоу-Син говорил:
— От глупости нет лекарства.
Юность моя прошла среди вина, женщин, друзей. Пел, пил, любил.
Понял одно — деньги, земля, женщины порождают вражду.
Сын богатого отца, я был назначен чиновником.
Имел власть, имел семью, имел льстецов и врагов.
Понял одно — женщина, ветер, власть, успех не отличаются постоянством.
Оставил все. Ушел в монастырь.
Читал книги, молитвы, наставления.
Понял одно — на бумажной лодке нельзя переплыть реку.
Ушел из храма. Стал бродить по свету.
Прошел много дорог. Видел много городов и мудрецов.
Было много терпения, много слов, не было только понимания.
Понял одно — хоть луна и приносит прохладу, все ждут солнца. Ушел воевать.
Занимался мечом, копьем, луком, шестом.
Понял одно — бамбуковым шестом небо не измеришь. Кончилась война.
И вновь передо мной стоял храм.
Я умел драться.
Умел читать священные книги.
Знал, что опыт — отец всех знаний.
И ничего не понимал.
Что собаке делать в храме? Я ушел из храма.
Любые слова имеют причину.
Любая трава имеет корни.
Долог был мой Путь.
Высокой была гора, на которую я поднимался.
Отшельник замолчал. Посмотрел на старое дерево: — Однажды я поднялся на эту вершину Удан-Шань. Присел на камень возле этого дерева.
Посмотрел на бегущую по стволу белку. На дальние вершины гор. На брызги седого водопада.
И вдруг мне невыносимо захотелось вишневого варенья. Варенья из кипящего котла. С розовой пеной. Варенья моей матери, моего детства.
И вдруг я увидел весь мир. Всю Вселенную. Всю Пустоту. Мне было сто тысяч лет. Я был всем и ничем.
Цзянси
Я стал смеяться и танцевать вокруг молодой сосны и танцевал до утра. В долю секунды я понял, что мой разум
желал стать бессмертным, желал стать Бодхисаттвой,
желал стать Буддой.
И как только я забыл об этом, мой разум исчез.
Исчезло мое «Я», и пришло, хоть на миг, Просветление!
Чтобы понять простую Истину, мне пришлось прожить девяносто
лет.
Я передал тебе, Да-Мо, тайные знания в надежде, что когда-нибудь они помогут доброму разуму понять хитросплетения космических битв.
Мир тебе, Да-Мо, и светлой дороги!
— Мир и Вам, Учитель Чжоу-Син!
Если у человека есть дар, то неважно, семь ему лет или семьдесят.
Дар есть дар.
В девяносто лет Чжоу-Син совершал мгновенные прыжки с одного места в другое.
Умел наносить невидимые удары с крученых взлетов вверх.
Мог спокойно стоять на ветвях деревьев и, словно воробей, прыгать с ветки на ветку.
Дар есть дар.
В монастыре Дулиньсы, который основал второй патриарх Хуэй-
Юань, поклонялись Будде Амитабе.
Сумхавати — Западный Рай, место, где обитает Будда Амитаба, — был конечной целью людей, молящихся ему.
Западный Рай — место всеобщего братства и равенства, — в глазах крестьян, ученых, художников было местом садов покоя и полей изобилия, краем, где текли прозрачные реки, не было стужи, болезней и вражды.
Сто лет назад, до прихода Бодхи в Чжун-Го, патриарх Хуэй-Юань и сто двадцать три его ученика преклонили колени перед изображением Амитабы и прочитали молитву о том, чтобы возродиться после смерти в мире Амитабы — Западном Рае.
Монастырь Будды Амитабы был чистым и тихим.
Везде были проложены ровные аллеи и дорожки из камня.
Цзянси
Монастырский сад был ухожен, а клумбы цветов представляли собой образец красоты и простоты.
В саду, под деревом вишни Бодхи говорил со вторым настоятелем монастыря.
Бодхи шел по прямой улице города, с двух сторон, словно деревьями, населенной торговцами шелковой и хлопковой материей, когда услышал отчаянные крики людей.
Полоумный собиратель навоза остановился и замахал своими вилами.
Встревоженные торговцы ухватились за свои товары. С боковой улочки выскочил толстый человек в синем халате и стал вопить, придерживая окровавленную голову:
— Спасите! Помогите! Стража! Они разорят мою торговлю!
К человеку мгновенно сбежались люди.
Оказалось, это был хозяин публичного дома, в котором пьяные мародеры устроили погром.
— Самый главный из них — великан Шу-Хо — будто с ума сошел. Он избивает всех — женщин и слуг. Молодых и старых!
Помогите, люди! Они разорят меня!
Бодхи прошел по узкой улочке, которая вела на небольшую площадь, где стояли винные лавки, украшенные веткой ивы, а прямо находился дом, у входа в который висел красный фонарь, осыпанный листьями бамбука.
Дом состоял из трех «гор» — так назывались этажи.
У входа плакали ярко накрашенные, красивые певички и танцовщицы, а со второго этажа раздавались женские крики и грохот разбиваемой мебели.
Бодхи, отложив посох и котомку, вошел в двери публичного дома.
Люди на улице затихли, тревожно глядя на дом с резными окнами.
Вдруг окно второго этажа с шумом раскрылось, и оттуда вылетел гигант Шу-Хо с переломанной шеей, а через мгновение — еще двое с разбитыми головами.
Четверо валялись на полу первого этажа, еще трое — в узких, цветных коридорах, пропахших благовониями, страхом, вожделением, болью измученного сердца, болью растоптанного цветка.
Цзянси
Распахнув двери ногой, на улицу вышел царевич.
На руках он нес миниатюрное тело женщины.
Она была без сознания.
Бодхи положил ее на каменную скамью у входа и позвал из толпы уличного лекаря.
Увидев монету, тот быстро и важно стал хлопотать вокруг девушки.
Хозяин публичного дома с ужасом смотрел на Бодхи.
Так же смотрела на него и пришедшая в себя девушка.
Люди громко обсуждали происшествие, а прибежавшим городским зевакам рассказывали невероятнейшие истории. Никто не заметил, как ушел царевич.
И только через час люди и спасенная девушка стали говорить: — Это был Да-Мо! Человек с Запада, умеющий вызывать дождь
и оживлять мертвых.
Он умеет за час вырастить куст риса и всегда помогает бедным
и обездоленным.
За целый квартал от идущего Бодхи за ним следовали два человека.
Это были члены бандитской шайки, которые держали в страхе
отдельные улицы и кварталы.
Всем городским бандам был дан негласный указ от предводителей — найти и убить странника с Запада.
Бодхи вошел во двор постоялого двора.
Неожиданно люди, чистившие у водопоя мулов и верблюдов,
стали разбегаться.
Повернувшись, он увидел, как во двор забежали вооруженные
городские воры и наемные убийцы.
Бодхи усмехнулся, вспомнив слова рыбака с озера Поянху.
Враги окружили царевича, бряцая цепями, ножами и топорами.
Из-за изгороди на них смотрели испуганные торговцы и фокусники на своих повозках.
На руках женщины-служанки заплакал ребенок.
На ветвь изогнутой осины села черная птица.
Замолчал нищий старик.
Купец из Согда поднял руку, останавливая своих слуг.
В воздухе повисла горящая нить тишины.
•
Нападавших было двадцать четыре.
Молодые, сильные, злые, жаждущие крови, жаждущие смерти. Воры, насильники, убийцы, палачи, мародеры, дезертиры —* они держали город в болоте темного, липкого страха, держали за горло,
держали, не давая вдохнуть мирной жизни,
забирая из него радости жизни,
забирая у него будущее.
Они обирали крестьян, торговцев, путников.
Они убивали строптивых. Они убивали неугодных.
С оскалом гиен, с рычанием поедателей трупов разбегались они по пыльному двору, вытаскивая на ходу свои ножи, кастеты, петли, свою ярость, злобу, ненависть, свою жажду крови, свою жажду мести.
Бодхи стоял в центре двора, у высеченного из белых валунов колодца-водоема.
Он медленно положил наземь посох.
Медленно снял дорожную суму. Посмотрел вокруг.
Разбитая повозка в углу изгороди.
Щебечущие курицы. Расколотый жернов.
Отрезвляющий камень, колесо, оглобля.
Старый, засыпающий лохматый кот.
Задорные воробьи среди горстей овса.
Было жарко. Душно. Потно.
Все накалилось. Напряглось. Замерло. ;
Бодхи поднял ладонь дракона и отвел в сторону кулак тигра. Первыми бросились в атаку четверо.
Мгновенно изменив стойку ног, Бодхи нанес веер ударов-мечей снизу-вверх — в горло, по затылку, в живот и вырывающий сердце. Забились, задрожали, заскулили, захрипели в агонии посеревшие лицом молодые убийцы. Запахло пылью и кровью. Запахло смертью и боем. Закричал новый главарь Братства.
Завыли остальные. Заскрипели зубами и бросились вперед. Все поняли нутром, поняли кровью, поняли волосами — если они не убьют путника, путник не пощадит никого.
Цзянси
И Бодхи не щадил. Ударами руки-молота
он дробил черепа, ломал кости, переламывал позвонки. Ударами ног-таранов
он прибивал врагов к земле, раздирая на части их грудные клетки, их внутренности.
Люди, стоявшие за изгородью постоялого двора,
люди под навесом харчевни, люди на деревьях,
люди на крышах, старики, женщины, дети,
крестьяне, монахи, ремесленники,
наложницы, слуги, чиновники,
возчие, водоносы, грузчики
видели все.
Видели бой, видели гнев джунглей, видели гнев Пустоты.
В клубах желтой пыли валялись убитые. Стонали умирающие.
А человек в красном, двигаясь влево-вправо, вверх-вниз, продолжал наносить страшные удары по нападавшим на него разбойникам.
К Бодхи бросились двое с шарами на цепях.
Прыгнув вверх, он в развороте нанес им два разбивающих удара по головам.
Приземлившись, он швырнул камень в стоявшего у повозки и тут же сбил с ног и добил ударом по шее убийцу с коротким мечом.
Осталось только четверо врагов.
Это были самые опытные воины. Самые безжалостные.
Это были подручные убитого главаря Шу-Хо.
Бодхи посмотрел на солнце.
Посмотрел на людей за оградой.
А затем...
А затем никто не понял, что и как произошло.
Древний мельничный жернов размозжил голову первому.
Обломок бамбука вошел в рот второго и вышел из затылка.
Бельевая веревка затянула горло третьего и он, хрипя и дергаясь, повис на балке харчевни.
Четвертый закричал.
Лицо его стало синим.
I
Цзянси
И люди увидели, как он падает на колени, держа в руках свои внутренности.
Солнце стояло в зените.
Жара распахнула свои объятия.
Бодхи стоял посреди постоялого двора.
В белой пыли, смешанные с кровью, валялись трупы городских убийц, наводивших страх на жителей города.
Когда прибыл отряд стражников из городской управы, Бодхи в толпе не оказалось.
Люди, видевшие схватку на постоялом дворе, ничего не могли сказать.
Одни говорили, что разбойников наказал страшный посланник подземного Бога Явана, другие утверждали, что это был Дух великого воина с озера Поянху.
И только торговец капустой и редькой сказал, что это был Да-Мо, странствующий святой.
Защитник бедных и гроза всех нечестивых людей.
Уходило бойкое, горячее, сладострастное лето.
Приходила зрелая, пышная телом осень.
От нее пахло цветами, любовью, изобилием и слиянием.
Земля хотела разродиться от сладкого бремени.
Буйволы хрипели, косясь на дородных коров.
Деревья склонились под тяжестью плодов.
Небо сжимало в своих объятиях Землю.
Шли на поля крестьяне. Шли, улыбаясь.
На полях зрел богатый урожай риса.
Словно змея, словно желтый туман,
словно горечь яда скорпиона
в дни больной Луны вползает в разум человека Тень-тоска.
Цепенеет мозг. Раскалывается сердце.
Серым становится дыхание.
Свинцовая желтая усталость ложится на лицо.
На красном появляется черное.
век.
Под ледяным ветром на скалистом утесе стоит одинокий чело-Его предали друзья. Его предали родные.
В небе не видно звезд. В жизни не видно смысла.
Нет в тебе любви. Нет ненависти.
Нет дня. Нет ночи.
Тебе не видно вершины горы. Тебе не видно дороги.
Твоя тень становится тобой.
Пять злобных старух в черных балахонах встают перед тобой.
Ненависть! Невежество!
Зависть! Злоба! Алчность!
Скрипят зубы. Брызжет слюна.
Течет ручьем желчь.
Они потрясают костлявыми руками.
Они целуют твои руки. Они гладят твои волосы.
Они зовут тебя с собой!
Они зовут убивать других и себя.
Их мощь тащит тебя к пропасти.
И выхода нет. Нет никого рядом.
Сверкающим ножом режет печаль-змея твое сердце.
Безбрежное одиночество Космоса плывет вокруг тебя.
Ад смеется тебе в лицо, хохочет,
и ты видишь свое мертвое тело,
свои пустые годы, свои грехи,
свой незажженный факел.
Не печалься, Человек! Сядь на камень!
Вспомни детство, вспомни смех радуги,
смех молока и смех лягушек.
Мир может перевернуться.
Гора может стать мышью.
Но твой отец всегда протянет тебе руку,
и твоя мать всегда согреет твое сердце.
Не бойся собаки, которая лает.
Не бойся жизни! Не бойся других миров!
Боги вложили в твою Душу надежду,
они зажгли в тебе огонь Любви.
Смейся, путник! Выпей вина радости!
Пусть твои слезы увидят только камни!
Пусть твою боль увидит только птица!
Есть мечта — есть надежда.
Есть надежда — есть жизнь.
Жизнь для других! Огонь для других!
Любовь для других!
Цзянси
Бодхи шел по мощеной белым камнем дороге, огибающей цветущий пологий холм.
Он давно понял простую Истину:
— Мудрый правитель — хорошие дороги.
Хорошие дороги — единая страна.
В Поднебесной были хорошие, крепкие дороги.
За ними следили чиновники из управ, сами крестьяне, горожане, купцы.
Следили строго и на совесть.
Бодхи встряхнул головой и посмотрел на солнце. Белое солнце-вулкан, солнце-взрыв, солнце-пекло, солнце — сверкающая река сквозь сиреневое марево, сквозь клубящийся воздух
строго смотрело на путника в красном хитоне, огибающего синюю скалу Трех Драконов.
Бодхи поднял почерневшее лицо.
Перед ним стояла свирепая базальтовая вершина.
Сплетение трех острых, скрученных скал.
Сплетение гранита, песка, кварца.
Сплетение гула, огня, удара.
Сплетение рождения Новой Земли.
За скалой Драконов стало видно селение, осевшее средь двух пологих холмов, словно родинка-страсп? на белоснежной груди красавицы-цветка из Нанкина.
Деревню окружали ряды стройных шелестящих любовников-тополей, а вдоль дороги, ведущей к камню-оберегу, росли упрямые коричневые туты, сделавшие Поднебесную золотой, алмазной, непобедимой.
Белая пыль оседала на их липкие темно-зеленые листья. Горячий ветер накрывал их волнами густой жары. Всеобщая любовь крестьян обнимала их крепкие стволы, ветви, крону и плоды.
Бодхи остановился.
На середине дороги, в асане Алмаза, в черном коротком халате сидел человек.
Цзянси
У него была бритая голова. Бронзовое лицо. Прямая спина. Сильные руки. Его глаза смотрели без страха.
Это был воин. Воин, для которого меч — не кусок железа, а Дух жизни. Воин, для которого смерть в бою — не горечь, а честь. Воин, видевший расцветающий лотос. Воин, знающий свой Путь.
Человек в черном легко поднялся: —■ Мир тебе, путник! Твое имя — Да-Мо.
— Мир тебе, человек!
— Мое имя У-Ман.
Для меня честь — убить тебя. Я долго искал тебя.
В бою нет времени для размышлений.
Бой есть мгновение.
Мгновение, в котором сжались десятки лет
работы над Духом,
работы над телом.
В доле скользящего ветра-мгновения —
все твои страхи, сомнения, раздумья,
все твои силы, пот, кровь, кости и жилы.
Весь твой разум.
Вся твоя доброта.
Вся твоя мудрость.
Бой есть мгновение, равное тысячелетиям.
Равное Космосу. Равное Бесконечности.
Раздался свист змеи. Хруст.
Шипение. Удар.
У-Ман начал атаку.
На Бодхи сыпались тройные удары ногами сверху.
Удары руками по диагонали.
С быстротой молнии наносил У-Ман удары.
Бешеная энергия тибетских гор клокотала в нем.
Словно ветер, он взлетал вверх.
Словно гриф, летел вниз.
Цзянси
Два страшных удара в голову нанес он и еще два — в чакру Ана-хату.
Человек в красном упал в пыль.
У-Ман взлетел над его грудью, чтобы проломить ее.
Дикий крик вырвался из него.
Дикая радость охватила его.
Он видел, как из тела врага брызнули в горячую пыль фонтаны крови.
Так он и замер с поднятыми руками, переживая мгновение великой победы и великого восторга.
Великой радости.
Великой гордости.
Бодхи, сидевший на обочине дороги, легко поднялся. Забросил за плечи котомку, покрепче ухватил посох и пошел в сторону деревни резчиков и изготовителей лаков.
На пыльной белой дороге стоял воин У-Ман.
Проходя мимо, царевич похлопал его по плечу:
— Не стой долго на солнце, воин. Иди домой. Тебя ждет жена и ребенок, который в Пути.
У-Ман резко обернулся и замер. Это был ужас.
Это было непонимание и осознание своего непонимания. У-Ман смотрел и видел уходящего по дороге в деревню человека в красном. И он все понял.
Исчезла боль. Исчезла горечь. — . Воин в черном упал на колени:
— Прости меня, Учитель, за то, что моя тень стала больше меня.
У-Ман поднялся, поклонился вслед Бодхи.
Посмотрел на солнце. Посмотрел на горы, деревья, ручей.
И пошел.
Он шел домой.
i
Бодхи остановился на краю дороги.
Смешно подпрыгивая, к нему шел старик в цветном халате.
Лицо старика тоже было разноцветным, плоским, словно подсолнух. Глаза — синими, со смешинкой, а волосы — дыбом, сине-красными.
Цзянси
Подойдя вплотную к Бодхи, он дернул его за рукав:
— Я мастер Ли. Мне много лет, но глаза мои видят все.
Я видел, путник, как Вы сидели под деревом, а этот молодой силач летал по дороге, размахивая руками.
Да, долго он поднимал пыль.
И поняло мое сердце, что Вы — Да-Мо.
Я тоже мастер. И зовут меня Ли! Да, Ли!
Что же я хотел?
Идите за мной, Да-Мо. Вы поможете мне разбудить Души Ба-Сянь, Души восьми Бессмертных.
Да! Мы будем пить вино.
— Идем, старик Ли, и пусть вино будет холодным.
— Оно будет холодным. Слушай, Да-Мо! Вот деревья! Ведь они живые? Верно?
— Верно, старик!
— Да, они живые, но когда их рубят, строгают, покрывают лаком,
Душа уходит из них.
И только я, мастер Ли, могу вернуть ее.
Это мой секрет. Но тебе я открою тайну.
Да! Ты Да-Мо!
А я — мастер Ли!
Мы оба — мастера. Будем пить вино. Вино красное, белое, сладкое, осеннее и весеннее.
Не зря меня называют мастер Ли — человек, который понимает
Душу деревьев.
Старик шел утиной походкой и на ходу говорил:
— Вот мой дом! Вот мои деревья! Вот мои любимые! Вот мои родные!
Пройдя диковинные резные ворота, Бодхи и мастер шли по широкому двору.
На квадратных каменных плитах, вдоль стены, под навесом стояли деревянные изображения святых, мудрецов, героев.
Были здесь и драконы, и лошади с крыльями.
Были резные павлины, были буйволы, отдельно от фигур небожителей и священных животных стоял резной паланкин.
Слева Бодхи увидел стволы и корни бамбука.
Справа — чаны и кувшины с краской и клеем.
Цзянси
Когда они прошли через колонны, украшенные сплетающимися узорами цветов, в длинном, полутемном переходе царевич узнал плотно закрытые сосуды с лаком.
Лаки — это тайна из тайн мастеров резьбы по дереву.
Черный, красный, серый, желтый, серебристый, белый, синий — они наносились на изделие слоями. И мгновения, когда они сушились, были главными.
Некоторые слои наносились спустя многие года. А мастер Ли весело размахивал руками:
— Мы идем в мою мастерскую, которую я назвал Долиной Лотосов.
Сейчас, путник Да-Мо, ты все увидишь.
Мастерская резчика по дереву мастера Ли была просторной и светлой, уютной и удивительной.
В ней пахло стружками и детством.
В ней пахло лаками и инструментами.
В ней пахло вином и сладостями.
Это был мир кропотливого, радостного труда,
мир Сокровенной Красоты.
Стены мастерской были выложены из белых бамбуковых стволов и линий желтого камыша.
По углам вздымались ввысь красный, зеленый, синий и белый волшебные драконы.
У восточной стены смотрели на людей фигуры мудрого Кун-Цзы, улыбающегося Лао-Цзы, танцующего Будды.
На южной стороне расположились добрые Божества — Шоу Син — Бог долголетия, сидящий на олене, с веткой персика и Цай Шэнь — Бог богатства, окруженный с двух сторон жабой и рыбой. У его ног лежал знаменитый кувшин со свитком, умножающим богатства вдвое.
На западной стороне стояла только одна фигура.
Это была мудрая и красивая мать-правительница Запада — Си-ванму. Хозяйка мировой горы Кун-Лунь.
Увидев у нее клыки и хвост леопарда, Бодхи посмотрел на мастера.
Старик Ли улыбнулся, вздохнул и сказал только одно слово:
— Женщина!
Мастер Ли был веселым человеком.
Мастер Ли был великим мастером. Его фигурки лошадей, птиц, тигров, его павлины, цветы, сплетенные рыбы
дышали жизнью.
Дышали своим миром. Своим солнцем.
В центре комнаты был расстелен красный узорчатый ковер, который окружали восемь фигур Бессмертных.
Мастер пригласил Бодхи сесть на ковер и взмахнул рукой. Мгновенно появились три улыбающиеся, красивые девушки. Одна несла медный таз и полотенце для омовения рук. Вторая — скатерть и поднос с фруктами. Третья торжественно держала перед собой кувшин с вином и две
серебряные чаши.
Смеющиеся девушки исчезли так же незаметно, как и появились.
Мастер Ли разливал холодное, вкусное, крепкое вино из Гуандуна по чашам:
— Сегодня, уважаемый гость, — Золотой Четверг!
День беседы с Вечностью.
День радости, мудрости, доброты.
День, когда мы вернем в деревянные фигуры Бессмертных их
Дух.
Мастер Ли высоко поднял чашу с вином:
— Мир тебе, Хань Чжун-Ли!
Пью за тебя первую чашу, рожденный из чудесного света, победивший тысячу армий, познавший горечь поражения и сияние Просветления, умеющий делать из меда золото.
Друг бедных, друг обездоленных и потерявших надежду!
Пью за тебя, Чжун-Ли!
За твой веер, что возвращает к жизни умерших!
Старик выпил и посмотрел на Бодхи.
Царевич тоже выпил, хотел положить чашу, но мастер Ли уже
наливал вторую:
— Вторую чарку я пью за тебя, Чжан-Го! Где твой волшебный складной мул?
Где твоя цитра?
Я знаю, что ты умеешь воскресать!
Пью за тебя, никогда не рожденный и дарующий молодым
детей!
•
В молчании Бодхи смотрел на третью чашу с вином, наполненную до краев, а старик уже начинал новый тост:
— Я вижу тебя, богатырь Люй Дун-Бинь! Вижу твой волшебный меч!
С тобой идут тигр и дракон!
Нет тебе равных в Поднебесной! Ты — самый сильный и великодушный!
За твоего Учителя Чжун-Ли Цюаня я выпил, теперь пью за достойного ученика!
Перед стариком Ли стоял пустой кувшин.
Бодхи посмотрел на фигурки — еще оставалось пять Бессмертных!
Ли взмахнул рукой — и пустой кувшин полетел в сторону, а на его месте стоял второй:
— Выпьем теперь за моего любимца Ли Те-Гуайя! Ты есть воплощенная добродетель!
Ты есть великий лекарь, маг и чародей!
Ты есть железный посох и железная рука!
Ты есть преданность родителям!
О! Ли Те-Гуай! О, хромой Ли!
Кто может измерить глубину океана твоей любви к матери!
Кто сможет понять боль твоего сострадания к людям!
Старик Ли вскочил с места и, взяв в углу корзину с яблоками, грушами, виноградом, положил ее у ног пятой скульптуры:
— Путник, налей мне вина и налей себе!
Мы чествуем самого Хань-Сян-Цзы, великого даоса. Человека верующего! Человека видящего! Прошлое! Настоящее! Будущее!
Рожденный в весеннем саду, ты даешь жизнь цветам, кустам, деревьям!
В корнях — твои знания,
в стволе — твоя вера,
в ветвях — твое сострадание,
в листве — твоя доброта!
Когда звонят твои колокольчики, Хань-Сян-Цзы, жизнь закипает в деревьях и в Душе! Пью до дна! Пью с верой в радость пробуждения!
Цзянси
Бодхи выпил и молча стал наливать шестую чашу.
Когда он взглянул на мастера Ли, то увидел его в маске и с колесом в руке. Из-под маски сначала раздалось пение, затем — хрип, затем — голос великого столяра:
— Есть люди, которые обладают даром Неба! Они могут открывать людям новые миры! Они дают людям веру! Надежду! Любовь! Дают силу в мгновения усталости разума. Гонят прочь тень-тоску предательства. Веселят, когда в Душе танцует метель.
Это актеры! Бродяги Вселенной!
Люди, отдавшие Душу людям!
Выпьем за Цао Го-Цзю! Бессмертного, видящего суть сутей вещей и явлений! Видящего жизнь — темную, развратную и светлую! Жизнь рабов и свободных!
Старик снял маску и швырнул ее в угол:
— Пью за тебя, Го-Цзю! Бессмертного, которого так любят актеры!
Бессмертного, прошедшего ад пороков и вышедшего из колодца зла к звездам добродетели!
Появился третий кувшин. И вновь запенились чаши.
Старик Ли улыбался. Руки его не дрожали, а вот лицо стало розовым, словно у младенца: — Смотри, путник Да-Мо! Вот Лань Цай-Хэ, Бессмертный с флейтой! Странный человек. Странная жизнь. Странные поступки, желания, песни и музыка!
Странное все — но!.,
Этот пьяница все свое богатство раздал бедным! Всегда пьяный, как мы сейчас, Лань Цай-Хэ летает на облаках и поет свои песни.
Гибкий, словно бамбук.
Нежный, словно хризантема.
С флейтой в руках, он внушает любовь людям!
А мы выпьем за другое!
Мы, мастера дерева, любим тебя, Лань Цай-Хэ, за то, что ты никогда не повторяешься!
Цзянси
За твои извилистый Путь! За твою вечную гармонию!
Мастер Ли подошел к восьмой деревянной скульптуре и низко ей поклонился:
— Теперь, путник, будь внимательным! У нас новые гости.
Достань с полки еще две чаши и налей в них вина. Заходите!
Ли зазвонил в серебряный колокольчик, и в мастерскую вбежали две девушки.
Красивые, с гибкими телами, они смеялись и спокойно сели рядом с царевичем и мастером.
Так же спокойно и радостно они подняли полные чаши с искрящимся бордовым вином. Мастер Ли выпрямился:
— Знай, путник, восьмая Бессмертная — женщина! Сама госпожа Хэ Синь-Гу!
А куда в этом мире без женщины?
Мы пьем, Да-Мо, за красавиц! За соль мира!
За матерей, сестер, жен!
А еще за спутниц!
Пью за тебя, Хэ Синь-Гу — персиковая красавица!
Посмотри на нее, путник!
В детстве она ничего не ела и готовила свое тело к бессмертию! Дни и ночи она работала! Верила, и, наконец, к ней пришел небесный посланник.
Он дал ей персик, и она поняла сущность мира!
Мы любим тебя, Хэ Синь-Гу!
И пьем в честь твоей добродетели!
Мастер и девушки, выпив из чаш, стали водить хоровод вокруг статуи, и на мгновение Бодхи показалось, что красавица Хэ улыбнулась.
До прихода розовой зари,
до прихода прохладной алмазной росы
длилась встреча путника и мастера.
Девушки приносили вкусные яства,
девушки несли вино.
Играла цитра. Читались стихи.
Цзянси
Мастер Ли был веселым человеком.
Его почитали мудрецы, герои, ученые люди.
*
Его любили женщины.
А он любил деревья, реку, горы, осень и вино.
У него были три красавицы-жены.
Он воспитал двенадцать детей.
В середине торжества старик Ли поднял руку:
— Да! Об одном я жалею, Да-Мо.
Жаль, что в Ваших руках посох, а не резец.
А чего жалеть?! Сейчас я Вам кое-что покажу!
И мастер Ли показал, что может резец в руках человека, обладающего даром.
Притихли девушки.
Внимательно следил Бодхи за руками старика.
Мгновенно изменился сам мастер.
За время двух чаш вина мастер Ли из простого полена осины вырезал фигуру прекрасной девушки с кувшином вина в руках.