Лекция: Мухтар Шаханов

Чингиз Айтматов

ПЛАЧ ОХОТНИКА НАД ПРОПАСТЬЮ

Моя родина — аил Шекер… С вершин Манасских гор, стекаясь капля к капле в бурлящий поток, несется в наш аил белопенно-голубая река. Зовется она Куркуреу, и на­звание это вполне отвечает ее нраву, ибо обозначает: грохочущая. Река, вскормившая все живое в округе… Еще издали завижу Шекер — и сердце встрепенется, и пере­хватит невольно дыхание, когда навстречу взору велича­во выплывает, сверкая в солнечных лучах, ледяная вер­шина пика МанасАта...

Айтматов Ч.

Судьбу от болезни беспамятства ты защити — Ведь у человека на -долгом и трудном пути, Помимо Матери — той, что его родила, Четыре есть матери — словно четыре крыла. Родная Земля — наша суть и основа основ, И Слово Родное, пришедшее к нам. от отцов, Родные Обычаи — добрый и благостный свет, Горящий для нас через тьму поколений и лет, Родная История — как бы она ни была Горька и печальна, мучительна и тяжела...

Беспамятным ветром развеет беспамятный прах,

Того, кто забыл о своих четырех Матерях.

Народ, что четыре Святыни не смог защитить,

Не сможет и счастья судьбы никогда ощутить.

Четыре Матери — словно судьба дорогих:

Коль жить — лишь для них,

А погибнуть — так только за них!..

Шаханов

Шаханов. Как бы ни носила переменчивая судьба нас, смертных, по волнам жизни, по разным местам и разным странам, одно остается для человека всегдашним притяжением, — край, именуемый землей отцов, И где бы ни находились, мы вновь и вновь, пусть мысленно, возвращаемся к тому небольшому в масштабах планеты земному пространству, к той единственной земле, на которую, по образному выражению казахов и кыргызов, пролилась капля крови из перерезанной при твоем рож­дении пуповины. Это и есть для каждого начало мира, отправная точка обитания на земле родной и любви к ной. Хотя в совсем недавние, советские времена, мы пы­тались убедить себя, в духе песенных лозунгов, что:

«Мой адрес — не дом и не улица,

Мой адрес — Советский Союз».

Есть ли кто на земле, и чьем сознании не живет образ отчего дома? Будь то даже образ строптивой необуздан­ной реки, берега которой исхожены тобой вдоль и поперек, по которым еще мальчишкой носился босиком… Порой тоскуешь даже по кваканью лягушек в зарослях у реки, лаю собак в затихающем вечернем ауле...

Мне довелось, Чике, побывать вместе с Вами у Вас на родине — в аиле Шекер. Теперь это знаменитое место в Таласской долине, для многих Ваших поклонников этот аил — достопримечательность края. Да, удивительный по красоте горный уголок.

Мы подъезжали к Шекеру, и я обратил внимание, как Вы волновались, как отражались переживания на Вашем лице. Сидя рядом в машине, я догадывался., какие чувства бередят Вам душу — порой печальные, порой радостные воспоминания детства и молодых лет… Мне думалось, каждый подъем или спуск на нашем пути будто вопрошал: «Ты не забыл меня?..». Должно быть, при­рода родного края, жизнь земляков во многом сформировали Вас как писателя. Ваше творчество взросло имен­но на этой ниве, благодаря тому, как глубоко Вы прони­кали в окружающую Вас среду, и полюбили ее.

Пожалуй, если бы некая сила вдруг вырвала аил Ше­кер из Вашего сознания, Вы бы пополнили ряды зауряд­ных, обыденных сочинителей.

… Шекер удивил меня своим необычным для аила, в чем-то почти городским обличьем. Уже издали бросаются в глаза его жилые дома, впечатляющие для этих мест, школа, клуб, магазин.

Многие жители высыпали нам навстречу, и каждый стремился пожать Вашу руку, поприветствовать.

Айтматов. Должно быть, так оно и есть — судьба че­ловека изначально закладывается отчей землей, на кото­рой он родился и вырос. Важно при этом суметь пропус­тить через свою душу то, что взял у нее и подобно пчеле, собирающей мед, влить в свое сердце.

Помню, в детстве, во время больших сборищ, аксака­лы, наблюдая за играющими ребятишками, принимались подзадоривать их:

— А ну-ка, кто из вас без запинки назовет своих предков до седьмого колена?..

Детвора вмиг стихала, и каждый по очереди усердно перечислял имена своих предков. И, Боже упаси, было пропустить имя хоть одного из них… Позднее я понял: в этой стариковской уловке крылся глубинный смысл. Так сызмальства в наше сознание закладывали понятия о собственном происхождении, о связи поколений, учили различать свою ближнюю и дальнюю родню. Еще ребен­ком я знал назубок: «Я из рода Шекер. Мой отец — Турекул, отец Турекула — Айтмат, отец Айтмата — Кимбильди, отец Кимбильди — Кончужок… Мой дед Айтмат был ма­стером на все руки: и плотник, и кузнец и что очень важно — прекрасный портной, к тому же неплохой певец… У него было пятеро детей: дочери — Айымкуль, Каракыз, Гульайым и сыновья — Турскул, Рыскулбек.

Аил, подобно некоему организму, живет по своим вечным канонам. Наиболее значимый из них, в основе которого лежит уважение к старшим, и есть знание сво­их предков до седьмого колена. Но суть здесь еще и в том, что каждый должен поставить себя в будущем в ряду этих семи отцов — каково ему будет во мнении потомков? Допустим, внук конокрада! Наверно, не очень завидно...

Мы росли, впитывая от старших эту простую и стро­гую народную философию. Я по сей день уважаю этот славный обычай знания „семи дедов“ — „жетi ата“. Кста­ти, медициной подтверждено, что кровь родственников до седьмого колена — от самых близких до дальних — сходна по своему составу. Если, не ведая своего проис­хождения, мужчина женится на родственнице, может пострадать его потомство. Так что мудрые наши старцы, пасшие скот и сочинявшие пословицы, добрались до са­мой сути дела...

Почему, к примеру, Америку населяют сильные, энергичные люди? Общепризнанное мнение — потому, что с открытием материка сюда устремились представи­тели множества этносов. Они роднились между собой и с местным населением, кровь смешивалась, обновлялась и генетически омолаживалась. Недаром прежние места своего обитания переселенцы назвали „Старым Светом“.

Шаханов. Однажды меня разыскал парень из Жамбыльской области. Как выяснилось, его младший брат учился на первом курсе в одном из алматинских инсти­тутов.

— Есть у нас одна родственница. Вот и полюбили они друг друга. Братишка заявил нам; „Женюсь на ней! А не позволите, покончу с собой“, — и все. Больше ни­чего слышать не хотел. Мы всем миром пытались переубедить его. И по-хорошему уговаривали, и бранили — все в пустую. И на конец, посовещавшись, решили обра­титься к Нам. Уж если к кому он и прислушается, так только к Вам. Потому как стихи Ваши и поэмы на па­мять знает, любит их. Очень просим Вас, вразумите его или же, на худой конец, черкните ему пару строк, — и взмолился джигит и добавил со вздохом: — иного выхо­да у нас не осталось.

Я был в замешательстве: Вот уж в самом деле: потянешь так – арбу поломаешь, потянешь эдак — быка покалечишь. С одной стороны, сомнений нет: у молодых глубокое, сильное чувство. Но что поделать тогда с обычаем предков, не позволяющим брать в жены родственницу до седьмого колена. Разлучить же их — возможно, лишить великого чувства любви. И кто знает, может, всю оставшуюся жизнь они будут сожалеть об этом? Случается, истинная любовь выпадает человеку единственный раз в жизни. Ума не мог при­ложить, как ответить, что посоветовать нежданному гостю. Наконец, поразмыслив, сказал:

— Братишка ваш сейчас первокурсник. Пусть повре­менит с женитьбой до окончания учебы. Неудивительно будет, если за это время он не поостынет. Зачастую люди ошибаются, приняв мимолетное увлечение за настоящую любовь. Но если чувства их к тому времени не угаснут, что ж, значит воистину это любовь и быть им всегда вместе.

Решение мое, пожалуй, не было соломоновым, но ни­чего иного я не смог подсказать...

Чике, помните третье Всесоюзное совещание моло­дых писателей в 1969 году в Москве? Для нас, тогда мо­лодых, в ту пору великой честью было поговорить с Ва­ми, уже известным мастером. Я не был с Вами лично знаком, но, очевидно, потому, что воспринимал Вас, кыргыза, как старшего брата, человека, близкого по духу, решился подойти к Вам и завести беседу. Я познакомил Вас с молодым юкагирским писателем Семеном Куриловым. О его романе „Ханидо и Халерха“ говорил в своем докладе Константин Федин в бытность свою Председа­телем Правления Союза писателей СССР. Да и другие участники совещания высоко оценили творчество Курилова. Позднее, через директора издательства „Жалын“ Калдарбека Найманбаева я содействовал изданию этого романа на казахском языке в переводе известного жур­налиста Мынбая Илесова. Увы, Семен — человек чисто­сердечный и талантливый — рано ушел из жизни...

Тот роман Курилова был своего рода летописью юка­гиров, насчитывавших в те годы, как мне помнится, все­го — навсего 608 человек. К слову говоря, у юкагиров, да и у других малочисленных народов Севера, бытовал обы­чай — уступать жен гостям...

Айтматов. Слышал такое. Конечно, шокирующее обстоятельство. Дико как-то все это.

Шаханов. Для нас дико. Но для тундры и тайги это была не пустая забава, не проявление распущенности. Для крохотного, по пальцам пересчитать, народа, бо­рющегося за выживание, это, может быть, один из спо­собов обновить генофонд рода. Ибо известно, что брак между близкими людьми, инцест влечет за собой появле­ние на свет неполно ценного потомства, а в итоге — вы­рождение народа. Опыт наших далеких прадедов и за­ключался в том, что обычай „жетi ата“ — знания своих предков до седьмого колена — прочно вошел в наше со­знание как основополагающий патриарший этикет. Возьмем, к примеру: невестка, завидев приближаю­щегося старца, ни в коем случае не позволит себе пере­сечь ему дорогу, а, напротив, склонится в приветствии. Или то, как она не называет по именам, так сказать, „в лоб“, родственников своего мужа. Какая внутренняя культура и деликатность кроется в этом!

Айтматов. Но в то же время в этом есть и ирония. В нашем аиле каких только имен ни выдумывали для бра­тьев мужа — и старших, и младших. Бывало, давали про­звище по роду занятий. Например, мельника звали „Брат жернов“, а какого-нибудь долговязого парнишку в шутку нарекали „Тундук-баш“ — »упирающийся головой в купол". Был у нас в Шекере один тщедушный, малень­кий, кудлатенький человечек. Так про него невестки между собой говорили: «Воробушек идет», «Воробушек сказал то-то, Воробушек сказал это». То бишь, для каж­дого в аиле нашелся свой статус, соответствующий его образу и достоинствам.

Шаханов. В связи с этим в народе бытует такая быль: «На противоположном берегу реки, в камышах, напал на овечку волк. Тут за водой пришла невестка и спугнула вол­ка. Увидев умирающую овцу, вынула невестка нож, наточи­ла его об оселок да и перерезала горло овце, чтобы та изба­вилась от мук. Вернувшись домой, захотела было рассказать о происшедшем, да вспомнила, что братьев мужа звали: Озенбай (»озен"- река), Камысбай («камыс» — камыш), Койшыбай («кой» — овца), Каскырбай («каскыр» — волк), Кездикбай («кездик» — нож), Кайракбай («кайрак» — осе­лок). Как же назвать их имена? Неприлично. Подумала-подумала невестка, да и придумала: «На том берегу журча­щей, с одной стороны от шелестящих, воющий напал на блеющую. Вынула я свой режущий, провела им по точащему, да и перерезала ей горло».

Все началось со «степной академии», она вобрала в себя культуру древних кочевников. К примеру, когда кто-нибудь принимается строить дом, все живущие в округе по обычаю «асар» идут на подмогу. Будь то праздничный пир или день скорби, для жителей аула это общее дело. Оставаться в стороне считается неприлич­ным и постыдным.

Был у меня нагашы по имени Ыскак. Милый человек, ни одной живой душе не причинял вреда. Стоило ему, проезжая по улице верхом на лошади, заметить камень на дороге, как он тотчас останавливал лошадь, спе­шивался и камень тот выбрасывал как можно дальше.

Зевакам, наблюдавшим за его возней, пояснял: «Как бы кто другой не споткнулся о камень». По весне река Бадам разливалась, и единственный мост посреди аула смывало течением. Аул разделялся пополам и живущие по обе стороны реки теряли между собой связь. У нагашы моего была лошадь, верхом на ней он без труда мог перебраться через реку. Да не тут-то было: Ыскак без лишних слов отправлялся в свой сад, принимался рубить там тополя и затем, не прося ни у кого помощи, в оди­ночку приступал к строительству моста. Глядя на него, окружающим становилось совестно и, в конце концов, весь аул подключался к работе.