Лекция: ХРИСОЛИТ

И аксельбантом золотым

рука державная играет

Мятлев

Спалой зовется удельная дача в Ловичском княжестве.

Со станции Олень дорога дубовым лесом; векши прыгают с ветки на ветку; кричат орлы.

Охотничий домик на холме.

По стенам акварели придворного художника Зичи; в столовой чучела, рога и шкуры: трофеи императорских охот.

Две недели царская семья со свитой гостила в Спале; сегодня обед в цветнике на лужайке; за столом Государь, Государыня, Наследник, Шереметев, Ванновский, Черевин; три дамы.

На Государе охотничий серый кафтан и мягкая шапочка; у ног растянулась черномордая Камчатка, породы сибирских лаек. За десертом Государь сказал:

— Крестьяне недовольны земскими школами: детей заставляют петь глупые песни, вместо того, чтобы учить молитвам и слову Божию. Плоды этой науки скажутся рано или поздно.

Государю ответил Шереметев:

— Давно когда-то я сказал шотландскому пастору: у нас обучают по Псалтири; какая отсталость! Но пастор воскликнул: «Что вы, юноша! разве возможно иначе? И мы так учим. Ведь Псалтирь для неповрежденного ума энциклопедия, университет».

В тот же день в Батуме от подземных толчков потрескались печи, попадали трубы с крыш. Свирепый смерч в Новороссийской степи: возы, вязанки дров, бревна со свистом и грохотом взвились в воздух.

По всей России свежий ветерок.

Владикавказ. У подножия гор ряды стройных ратей: ветераны николаевской поры, драгуны, казачья лава. Над войском величаво парит орел.

Сюда несется парная коляска Их Величеств; лихо джигитуя, ее окружают мусульманские наездники. Горцы ждут у дворца; для них приготовлен завтрак. Ослепительные зубы на смуглых лицах, улыбки огненных глаз. Кинжалы и шашки в серебре, цветные черкески, драгоценные уборы. Столетний кабардинец в кольчуге и шлеме с золотой насечкой.

Приветливо обходят столь: державные хозяева. Пригожая статная казачка подносит Государю стопу чихиря; он принимает и пьет за терское казачество.

В Тифлисе царский поезд встретила почетная стража: красавцы грузинские князья в серебре, атласе и бархате; отсюда прямо в Сионский собор. Шпалеры войск, цветистые стены ликующего народа. При неумолчном праздничном звоне сверкают минареты, блещут купола. Всюду на крышах сияющие лица, яркие ткани, пестрые ковры. Дворцовая площадь, как муравейник. Стоны зурны, стук бубна, хлопанье в ладоши, гортанные выкрики. Пляшут лезгинку, смеются, кидаются цветами.

Вечером сказочный бал грузинского дворянства. Азиатская причудливая роскошь; древняя утварь на разубранных столах. Государь пил здоровье дворян из турьего рога.

Южная осень светла; в небесах улыбается солнце. Но благодатнее неба ласковый лик Царицы, ясней лазури приветливый взор Царя.

Благословен грядый во имя Господне.

Глава десятая

БЕРИЛЛ

Отчего сегодня, мама,

Все звонят колокола?

М. Майков

В самый Покров в Иерусалиме патриарх Никодим освятил храм Марии Магдалины, воздвигнутый Государем и братьями его в память Царицы-матери.

В тот же день постриглась в Новодевичьей обители княжна Ростовская.

Семнадцатого октября царский поезд мчался на север от Тарановки к Боркам.

Государь, его семья и приближенные завтракают в столовой.

Внезапным толчком вагон повернуло вбок. Художнику Зичи лакей опрокинул пирожное на колени; другой лакей, подавший кофе Государю, отброшен и убит.

Еще толчок: развалившись, упала крыша и всех погребла, как в склепе. Жалобно взвизгнула раздавленная Камчатка.

И длились тяжелые мгновенья.

Из-под обломков первым вышел Государь.

Все царское семейство невредимо. Шереметеву помяло пальцы на левой руке. Черевин ранен осколком стекла, слегка ушиблен Банковский. Погибло девятнадцать человек.

Государь перекрестился; во взоре его засветились слезы. Под ветром и дождем он об руку с Государыней спускается под откос к убитым, утешает раненых.

Сердце царево в руке Божией.

Вечером на станцию Лозовую прибыл запасный царский поезд. Отпели панихиду и молебен. Все потерпевшие крушение, не исключая прислуги, приглашены Царем на поздний обед.

Серебряный портсигар в кармане Государя оказался сплющенным.

По всей России пронеслась громовая весть.

Семнадцатого октября православная Церковь празднует память пророка Осии; пишется оный пророк со свитком; на свитке надпись: «От челюстей ада искуплю их, от смерти их избавлю: смерть, где твое жало? ад, где твоя победа?»

Сельский священник со станции Лозовой сто рублей от Государя за молебен пожертвовал на храм.

Столица встретила державную семью в воскресенье. На вокзале министры, сенаторы, дворяне и купечество. Почетный караул от Преображенского полка. «Благодарение Богу: мы все здоровы», — с ясной улыбкой на светлом лице сказал Государь.

На паперти Казанского собора митрополит с духовенством, благовест, перекаты радостного ура; вот царская коляска. Государь и Государыня вступают в храм; двери закрылись; мгновенная тишина.

Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние Твое!

Молитвенно склоняются Александр и Мария перед чудотворной иконой. Тихим дрожащим голосом приветствует их престарелый митрополит.

Проходя мимо воспитанниц Смольного института, Государь подал руку двум черногорским княжнам. От собора студенты и гимназисты с восторженными кликами бегут за коляской до Аничкина дворца.

Царствуй на славу нам.

Глава одиннадцатая

ТОПАЗ

Он был ниспосланным от Бога

воплощеньем

Величия, добра и правды на земле.

Граф Голенищев-Кутузов

В Уманском уезде неслыханное чудо. У мужика в божнице из трех почернелых старых икон две мгновенно обновились. Крестный ход отнес все три иконы в церковь; здесь на глазах у народа преобразилась и третья.

По всей России установлен церковный праздник в память семнадцатого октября.

В тот день над Киевом в пятом часу пополудни радуга, молния и гром.

О, русская земля, уже за шеломенем еси!

В лесной глуши на полянке избушка схимника. Медленно сыплется иней. Перед крылечком на пне Государь; у ног его старец.

— Внимай, благочестивый царь: что знаю, скажу. Ведомы тебе знамения сего года? Трясения, дожди, ураганы? Известны чудеса? Знай, Государь: царство антихриста близко.

Государь содрогнулся.

— А спасение чудесное твое зря было, что ли? Великая тайна в нем явлена: русским Царем единым держится мир. Десница твоя не пускает антихриста. Писание помнишь? «Перед концом возьмется, кто держит». Это про тебя.

Оглянись, православный государь. Один ты помазанник Христов на земле, один самодержец. Прочих владык избирают грешные люди, тебя сам Бог. И только ради тебя щадит растленную землю рука Господня. Со смертью твоей кончатся мирные дни. Знаменьем семнадцатого октября пророк Осия взывает: покайтесь, приблизилось царствие Божие. Но не услышат беззаконники и не покаются. На Русь сойдут такие бедствия, горе такое, подобия коим и не было никогда.

— О, сын мой, несчастный мой сын!

— За сына молись: ему уготован венец терновый. А при тебе пройдут начала болезням: голод и мор.

Государь склонил голову и закрыл глаза.

— Антихрист явится в ложных чудесах. Предвестники его восхитят насилием тайны премудрости Божией. И не узнает земля лика своего.

— А Россия?

— На нее первую ополчится антихрист. С теми народами что ему делать? Он уже давно для них царь и бог.

В Киеве радуга с громом в студеную зиму: что, к чему? А это Господь возвещает отступникам: знамений больше не будет. Не дастся роду лукавому и прелюбодейному.

Се оставляется вам дом ваш пуст.

Глава двенадцатая

БИРЮЗА

Не властью внешнею, а правдою самой

Князь века осужден и все его дела.

Соловьев

Накануне Нового года князь Долгоруков отправил Государю обычное поздравление.

Между делом стряпает князь на домашней плите каши, подливки, пирожные; вместо парика поварской колпак; морщины раскисли; поблекла краска на щеках и на усах.

Перед князем маститый обер-полицмейстер Огарев.

— Честь имею доложить, ваше сиятельство: в Москве все благополучно.

Князь не слышит: пробует соус.

Все благополучно и в чужих краях.

Молодой император Вильгельм рассердился на князя Бисмарка.

— Я так хочу!

Огорченный канцлер жалуется старому сподвижнику графу Мольтке: желают моей отставки… Мольтке с укором качает трясущейся головой.

Граф Парижский ныне на обеде у королевы Виктории; принцем Уэльским подписан у Ротшильда новый вексель.

А Жорж Буланже в голубых очках, с саквояжем, бежит из Парижа.

В охотничьем замке близ Вены эрцгерцог Рудольф и Мария Вечера пьют портвейн; красавица смеется; ручной ворон у эрцгерцога на плече.

Над Петербургом дымится оттепель.

В тот день Государя осматривал Боткин. — «Необходимо лечиться, Ваше Величество: вам при крушении повредило почки».

Государь рассеянно слушает, молча курит. — «Я не умру, я еще нужен России».

В мраморном дворце у поэта К.Р. литературное утро. Августейший хозяин, изящно грассируя, читает поэму. Майков и Полонский приятно улыбаются; в группе гвардейцев и дам представительный Случевский, застенчивый Страхов, слоноподобный Апухтин. За роялем встряхивает гривой Рубинштейн.

Гончаров на завтраке у барона Гинцбурга, председателя еврейской общины. Барон любезно предлагает гостю вина. «Скажите, почему ваши романы все на “о”: “Обыкновенная история”, “Обрыв”, “Обломов”?»

А уж на Невском начали вспыхивать фонари. Шуршащий скрип полозьев, кучерские окрики. Шинели, цилиндры, муфты, дамские шляпки. Вот критик Буренин с кульком закусок. Мелькнула колоссальная фигура градоначальника Грессера; прошел взвод дворцовых гренадер.

Победоносцев занят годовым отчетом Синода. Положил перо, хлебнул чаю, протер очки. — «Да, наши корявые попики не прочь полиберальничать».

У изможденного полумертвого Салтыкова служит молебен отец Иоанн Кронштадтский. Испуганно пучит Салтыков огромные дикие глаза: пытается уловить растленным рассудком глаголы жизни вечной. «Мир всем». Нет мира злобному сердцу.

Субботний благовест плывет над Москвой.

Фет при свечах в кабинете раскладывает пасьянс; с улыбкой мечтает, глядя на стенной портрет К.Р., о вожделенном камергерстве, о золотом ключе на расшитых фалдах.

Толстой тачает сапоги для Фета ко дню юбилея; с ремешком на лбу соображает, загоняя в каблук гвозди, девственник ли сын его Лев.

В подвальной комнатке за скромным самоваром Федоров беседует с друзьями. — «Заповеди все, до одной, нарушены. Бога давно нет; кумиров сколько угодно; имя Божие и память субботнего дня — пустые звуки; родителей и Царя не чтут; прелюбодеяния, убийства, кражи, клевета — обычное дело. Образ Божий искажен. Женщины становятся похожи на мужчин, мужчины на женщин».

Чехов в турецком халате уселся писать Суворину. За двойною рамой дальний звон колоколов. — «Вот все, что у меня осталось от православия».

Русь, куда ж несешься ты? дай ответ.

Над необъятной снежной равниной бежит луна. Ухают сычи, воют волки; дремучие дебри спят.

В усадьбах умирают один за другим старики-помещики. Кончился Жуков табак, оранжереи, борзые. И все нахальнее дым закоптелых фабричных труб. Яростно кричат и корчатся в люльках сыны погибели; зреют в утробах зародыши многообразного хама.

По всей России беззаботно встречают Новый год. И белые ангелы поют ей по-прежнему: слава в вышних. Но уже иные сердца внимают им.

Да будет воля Твоя.

1930