Реферат: Т. Б. Щепанская. Зоны насилия (по материалам русской сельской и современных субкультурных традиций) //Антропология насилия. Отв ред В. В. Бочаров и В. А. Тишков

Зоны насилия

Т.Б. Щепанская. Зоны насилия (по материалам русской сельской и современных субкультурных традиций) //Антропология насилия. Отв.ред В.В. Бочаров и В.А. Тишков. СПб., 2001. С.115 - 177.

115

В этой статье, говоря о насилии, мы будем иметь в виду его физическую форму, как наиболее очевидную. Наша работа ориентирована на выявление внутренней логики насилия, что требует изучения механизмов его культурной регуляции. Для этого мы должны обратиться к областям социальной жизни, где такая регламентация существует, т.е. к зонам санкционированного насилия. Вообще насилие в обществе табуировано, что составляет одно из фундаментальных оснований культуры. Между тем, в любом обществе существуют области, где это табу как будто не действует: физическое насилие допускается, а порой и предписывается общепринятой или групповой нормой. Такие области социальной структуры мы обозначили как "зоны насилия". В этих областях концентрируются мифологемы, культурные нормы и образцы, регулирующие силовое поведение. Их исследование позволит представить внутреннюю логику насилия, заданную культурной традицией. Осталось еще добавить, что мы рассмотрим зоны насилия в двух перспективах: коммуникативной и демографической.

 

Насилие в коммуникативной перспективе
В этой части статьи мы рассматриваем физическое насилие как разновидность телесной коммуникации, как знаковую деятельность. Поэтому сразу отметим и призываем читателя постоянно иметь в виду то обстоятельство, что мы описываем здесь не сами формы насилия, т.е. действия (эту статью нельзя, например, использовать как руководство по технике кулачного боя), а их отражение в дискурсе, ритуале - т.е. способы их обозначения, фиксации в культуре. Мы анализируем не практику, а мифологию

С.116

насилия, которая, собственно, и эксплицирует его заданную культурой логику. Отсюда наше внимание к лексике, фольклору, ритуалам, вербальным описаниям силовых взаимодействий, обыденным стереотипам их описания в СМИ. Практика же служит для нас только иллюстрацией внешнего проявления этих логики и мифологем.

Силовые субкультуры

В сегментах социума, которые мы обозначили как "зоны насилия", формируются специфические субкультуры, включающие насилие в систему своих культурных кодов. Примером таких субкультур могут послужить криминально-тюремная традиция, армейская дедовщина, некоторые направления молодежной субкультуры (скинхэды, националисты, футбольные фанаты, отчасти анархисты и др.), на которых мы и сосредоточим внимание. Источником сведений о них послужили: (1) полевые материалы, собранные автором и студентами ф-та социологии СПб ГУ по предложенной автором программе; (2) материалы Молодежного Семинара в Институте Социологии РАН (СПб); (3) публикации в научной литературе и СМИ. (4) Еще один источник - наши полевые записи (интервью и наблюдения), сделанные во время этнографических экспедиций 1980-х - 1990-х гг. - дает возможность сопоставить современные и традиционные для русской культуры формы насилия. В этой первой части статьи мы рассматриваем роль силовых взаимодействий в системе коммуникаций, т.е. их знаковые и социо-регулятивные функции.

Формирование подобного рода субкультур - это часть процесс культурного освоения насилия в местах его концентрации в социуме. В рамках этих субкультур насилие (физическое и символическое) становится символом принадлежности, опознавательным знаком "своих" и способом маркирования "чужих". Это, например, характерно для футбольных фанатов: “Фан-культура в принципе подразумевает агрессивность, поэтому фанатские войны – как бы норма поведения, - поясняет А. Илле, молодой социолог и фанат "Зенита" (СПб) со значительным стажем. - Получается, для того, чтобы стать настоящими фанатами, нужно с кем-то воевать (участие в драках как фактор идентичности. - Т.Щ.). И наши фанаты тоже быстро развязали несколько “войн”. Репутацию едва ли не самых агресивных в палитре современных молодежных движений завоевали скинхэды или бритоголовые ( англ. skinhead – “кожаная голова”). Их, замечу, много и среди футбольных фанатов. В ситуации знакомства характерно бравирование скинхэдов своим участием в насильственных действиях (зачастую преувеличенных и выдуманных). Студенты-психологи из Санкт-Петербурга стали свидетелями следующей сцены: двое парней, одетых как скинхэды, в “столовой-баре” на р.Фонтанке знакомятся "со скинхэдами, парнем и девушкой. Парень рассказывал о конфликтах с “быками” и “ментами”

117

и о том, как он с друзьями забросал гранатами иностранных студентов в общежитии… Парень показал татуировку на руке – череп” (март 1998 г.). Психолог замечает, что относительно гранатометания не было никаких известий в прессе и, скорее всего, этот эпизод существовал только в воображении рассказчика.

Демонстрация при знакомстве татуировок с символикой насилия (оружие, череп, хищные оскалившиеся животные и проч.) характерна также и для нацболов (членов НБП - национал-большевистской партии Э. Лимонова, которую мы рассматриваем здесь как яркий пример контр-культурного политического движения; сами они определяют себя как "право-левые", настаивая на смешении этих понятий в мире пост-модерна). Агрессия звучит и в формулах приветствий/прощаний, которыми обмениваются скинхэды ("Мы еще завалим не одну обезьяну!") и национал-большевики ("Да, Смерть!"). Член НБП объясняет, что статус человека в партии и отношение к нему партийных товарищей определяется его участием в акциях, которые должны быть "опасными" и обычно выглядят как более или менее символическая агрессия: "Чем опаснее была акция, тем больше степень уважения и доверия (одно дело закидать… баночками с краской, другое - бутылками с зажигательной смесью). По наблюдению социолога, видевшей нацболов на публике и в быту, готовность "в любой момент кого-то заколбасить" составляет одно из основных требований партийной этики. "Смерть в бою воспринимается как нечто неизбежное для каждого, кто связал свою жизнь с партией", - свидетельствует один из членов ее Ленинградского (так!) отделения. Эта установка вполне отчетливо выражена и в программных документах НБП. Постоянная готовность и демонстративное равнодушие к смерти культивируется в криминальной и армейской среде.

В культуре "дедовщины" среди солдат срочной службы соучастие в насилии - один из главных цементирующих факторов. Что заставляет молодых солдат подчиняться старослужащим (дедам), даже если те значительно уступают им в силе и численности? Почему они позволяют наносить себе нередко весьма болезненные удары во время армейских ритуалов "перевода" или просто "развлечений" дедушек? "Ну там все это делается в виде шуток, - пытается объяснить мне один из прошедших эти испытания. - Если ты будешь сопротивляться, конечно, ты… Ну и все, и больше с ним просто общаться не будут и все… Ну, в общем… это не свой… Либо его потом как-нибудь подставят, либо случайно пристрелят, либо еще что… может, и не пристрелят, потому что придется отвечать, но просто не посвятят ни в какие свои дела и все" (А.К., 1956 г.р., служил в 1979 - 81 гг. в береговой охране ТОФ).

Все эти примеры иллюстрируют роль силовых практик как символов со-принадлежности к сообществу, опознавательных знаков, позволяющих идентифицировать "своих". Более того, через соучастие в насилии (или его символизацию: агрессивные татуировки, приветствия, рассказы) прежде чужие, незнакомые люди

С.118

становятся своими. Это означает, что насилие включается в ткань внутригрупповых взаимодействий, в систему культурных кодов, - т.е. действует и воспринимается как знак.

Познание телом

Физическое насилие можно рассматривать в терминах коммуникации - как разновидность использования телесного кода.

Коммуникативная функция физического насилия осознается даже на уровне обыденного сознания и отражается в лексике. Например, в криминальном арго целый ряд коммуникативных практик и форм общения определяется в терминах насилия и боли. Тусовать означает бить, и в то же время тусоваться – собираться, общаться; тусовка в уголовной среде толкуется и как драка, и как сборище. Шлепать – убивать и говорить, врать; темнить – бить по голове, чтобы человек потерял сознание и говорить неправду, что-либо скрывать; поливать – избивать и рассказывать небылицы; понтовать –избивать и обманывать; стучать по фене - говорить на жаргоне, стукнуть - сказать. Насилие обозначается в данной среде как коммуникативная практика, изофункциональная речевым формам общения. Многие слова перешли из криминального арго в общеупотребительное просторечие: стебаться – драться (крим.) и насмешничать, издеваться, разыгрывать (молодежный сленг); стукнуть – сказать или донести на кого-л.; стрелять - выпрашивать. Совпадение терминов насилия и коммуникации отмечается и в молодежном сленге. Процесс понимания в нем определяется как силовое воздействие: понять, разобраться – приколоться, врубиться, въехать (ср.: значение того же въехать в общеупотребительном просторечии: ‘ударить’), а разъяснить – соответственно, подрубить, приколоть.

Воздействие на тело, особенно болевое - это сигнал, причем безусловный и непререкаемый: его невозможно игнорировать. Следовательно, воздействие на тело может использоваться как средство навязанной коммуникации: способ передать сообщение даже тогда, когда другая сторона не готова или не желает его принять. Или когда у сторон нет общего языка (вербального или символического): болевые, осязательные сигналы понятны всем, не требуя вербализации. Это и определяет исключительную роль телесной коммуникации, в частности, насильственной, среди всех прочих: она может быть задействована тогда и там, где отсутствуют устоявшиеся коммуникативные сети и системы знаков. Отсюда активизация силовых взаимодействий в периферийных и маргинальных областях социума.

Традиция вполне четко фиксирует функцию физического насилия как средства добиться понимания там, где оно затруднено. Фраза "Не понял!" в русском мужском дискурсе имеет угрожающую интонацию и смысл прелюдии к переходу к силовым методам

С.119

диалога. В пословицах насилие интерпретируется как средство познания, объяснения, научения - что служит одной из характерных его мотивировок: "Палка нема, а даст ума"; "За дело побить - ума-разуму учить"; "Это не бьют, а ума дают"; "Бьют не ради мученья, а ради ученья (или: спасенья)"; "Тукманку дать - ума придать" и т.д. Такие мотивировки относятся не только к наказанию, но и к драке: "Пьем да людей бьем: знай наших, поминай своих!" "Пей да людей бей, чтоб знали, чей ты сын". Значение "познания" просматривается и в семантике деревенских драк (стенка на стенку, на кулачки и проч.), которые устраивались в большие праздники и были традиционным элементом молодежных гуляний. Одной из главных целей этих драк было выяснить, чья деревня (улица, сторона, конец села или околок) сильнее: "Вот здесь были кулачные бои, - вспоминает пожилой житель дер. Кореньское Рыльского р-на Курской обл. - Из-за чего? В основном, что: показать, кто сильней, какая улица сильнее… И ничего: просто вот эти слабее, а те сильнее. Слава такая, одна-единственная слава, больше ничего". Очень похожее объяснение насилия зафиксировано и в тюремной культуре. Л. Самойлов описывает практику профилактических избиений в колонии, где он отбывал наказание в конце 1980-х гг. Ежемесячно (а то и чаще) бойцы из окружения наиболее авторитетных воров поднимали ночью остальных обитателей барака (в колонии) и прогоняли их в двери, где двое бойцов били их ножками от табуретки (или просто кулаками); объяснение – “для порядка, чтобы знали, кто мы, а кто они” (курсив мой).

Насилие в разных субкультурах практикуется в однотипных ситуациях: приема в сообщество (обряды посвящения, испытания), нарушения норм (наказание, испытание, разборка, пытка) и исключения из сообщества. Во всех этих случаях силовое воздействие определяется в терминах познания, коммуникации, производных от 'пытать' (т.е. спрашивать, узнавать), 'разбираться', 'наказ' (наставление).

Телесное воздействие используется для передачи и "объяснения" групповых норм: в обрядах посвящения - неофиту, в ситуации наказания - нарушителю. Приведем пример посвятительного насилия из воспоминаний петербуржца, служившего срочную в 1979 - 81 гг. в восках береговой охраны ТОФ. В конце первого полугодия ("учебки") старослужащий устроил молодым воинам "тренаж": "отбой, подъем, построение, по полной форме одевание, потом опять построение - в течение двух часов беготня такая". Смысл своих действий он объяснял так: "Решил немножко

С.120

показать, что такое армия" (М 1957. СПб, 1999 г.), т.е. ради познания нормы армейского сообщества, в которое молодым бойцам предстояло войти после окончания "учебки". Тот же смысл - добиться понимания групповой нормы - имеет и наказание. Тот же бывший боец береговой охраны вспоминает коллективное избиение солдата, который все время отставал во время марш-бросков, не успевал убирать свой участок во время коллективных уборок и проч. Избивали его сослуживцы по поручению старослужащего - деда, который объяснял свое решение так: "Надо его проучить, чтобы он следующий раз не отставал… чтобы воспитать его: почему все должны страдать из-за него?" (М 1957. СПб., 1999 г.). Аналогичны и мотивы наказаний в тюремной субкультуре. Приведу отрывок из тюремного дневника журналиста Г. Пасько, отбывавшего заключение в связи с публикацией в природоохранных статьях ряда материалов о состоянии Тихоокеанского флота: "Тебе много… расскажут чисто зековских правил. Поначалу ты будешь ошибаться - косяки пороть. Первый раз прощается… второй, третий - тебе уже внятно укажут. Ну а дальше можно и кружкой по лбу схлопотать". Далее он приводит случай, когда соседи по камере после нескольких предупреждений и других способов выражения недовольства поведением соседа (он не делился продуктами из приходивших ему посылок) его "дзюнули" "пару раз. Только после этого он вроде что-то понял".

Та же мотивировка насилия как средства объяснения групповых ценностей и норм фигурирует и в дискурсе молодежного протеста. Стычка на первомайской демонстрации между молодым радикалом и профсоюзным деятелем в анархо-прессе описывалась так: мол, профсоюзный деятель “не понял, и ему пришлось объяснить. Процесс "объяснения" выглядел как избиение непонятливого деятеля ногами на мостовой” (“Черная звезда”, № 13 за 1995 г.).

Это же познавательно-объяснительное (т.е. коммуникативное) значение насилия отложилось и в лексике: знание можно вдолбить, вбить в голову и, соответственно, понять на собственной шкуре. Как правило, подобные фразеологизмы относятся к познанию групповой нормы, а потому связаны с ситуациями посвящения (приобщения к норме) или наказания (возвращения к норме).

Итак, насилие в средах своего бытования воспринимается как разновидность коммуникации. Если так, то внутренняя логика насилия - это логика знака или текста. Проанализируем с этой точки зрения практики силовых взаимодействий в нескольких субкультурных средах.

Нужно определиться, что здесь знак, а что означаемое (т.е. какое содержание передается посредством силы). Знаковую роль могут играть ус

Матрица тела

Какие части тела становятся объектом насильственных воздействий, точнее – воздействия на какие части тела фиксируются в дискурсе, т.е. социально значимо? Насильственное воздействие на ту или иную часть тела делает ее видимой, значимой как объект социальной регламентации.

Чаще всего в традиционном фольклоре и субкультурном дискурсе упоминаются удары по голове. Особенно показательны в этом смысле песни "под драку"  род задиристых куплетов, вроде частушек, которые во время гуляний пели под гармонь деревенские парни. Эти куплеты предшествовали драке и подстрекали к ней, поддразнивая и разогревая соперников. В песнях "под драку" подробно расписан сценарий столкновения и роли его участников (атаман, его товарищи, подростки-заводилы и гармонист). Есть там и описания ранений и повреждений, полученных в драках. А. Грунтовский сделал подборку аналогичных песен из периодических изданий начала XX в. и собственным полевым записям; тексты происходят из Ярославской, Тверской, Олонецкой, Архангельской губерний и Псковско-Новгородского региона. Раны упоминаются в 60 текстах. Из них в 30  раны в голову, 7  в лицо (в "морду", глаз, ухо и зубы), 1  в горло, 5 ранений в грудь, 2 в живот, 9 без точной локализации (но характерны мотивы разъятия тела: "Нас избили, изорвали", "Пусть меня побьют, порежут, На капусту иссекут"). Таким образом, из 51 точно локализованного удара 37 (если суммировать удары в лицо и в голову)  по голове. В наших записях, сделанных в Псковско-Новгородском регионе, также чаще всего упоминаются повреждения головы.

Эй, заигрывай под драку, будем драку начинать:

Виноватые пришодчи, будем головы ломать!

Моя белая рубашка вся окапана в крови.

Посчитай, моя девчонка, сколько ран на головы!

По моей головке ловко гирька прокатилася.

Моя белая рубашка кровью вся облилася.

(Новгородская обл., Старорусский район, с. Пинаевы Горки, 1997 г.).

Удары по голове часто фигурируют в дискурсе различных субкультур. Описывая армейскую дедовщину, бывший солдат (служил в Лен.области в 1995  98 гг.) характеризует первый год службы следующей фразой: "Регулярно получаешь по голове, рыпнуться не можешь  не имеешь права". В одной из частей на Украине (где обычаи немногим отличаются от российских) удар по лбу называется "дать лося": солдат ставит передо лбом ладони, изображая лосиные рога, в которые и бьет его "дед". Удар в лоб и здесь имеет ярко выраженный поучитальный смысл: используется старослужащими как наказание солдат-первогодков за мелкие нарушения правил дедовщины. Есть еще разновидность  музыкальный лось. "Если дед говоpит: "Ставь музыкального лося!", то дух должен pазвести pуки в pазные стоpоны, и медленно подводя их ко лбу напевать "вдpуг, как в сказке скpипнула двеpь" (здесь pуки должны уже быть у лба), следует удаp, и далее нужно так же медленно pазвести pуки обpатно, напевая "всё мне ясно стало тепеpь"". Одно из тюремных наказаний  тубарь: "бьют табуреткой, стараясь угодить по черепу".

В сборнике пословиц В.И. Даля довольно большая подборка высказываний о драках. В них в качестве объекта силового воздействия чаще всего упоминаются голова, волосы и борода, глаз, ухо, зубы, "рыло", щека, бока. Опять-таки безусловное лидерство принадлежит голове с ее отдельными частями. "Бьют-то всегда по голове,  поясняет мне бывший активный участник деревенских драк.  И сейчас бьют-то все в лицо, а не в грудь… Бывает, со зла и ножом порежут. Но это редко бывало. Обычно зуб выбьют или голову проломят" (Новгородская обл., Старорусский р-н, с. Пинаевы Горки, 1997 г.).

Говорит ли все это, что на самом деле били преимущественно в голову (лицо)?

На наш взгляд, скорее  о том, что удары в голову и ее ранения наиболее значимы, а потому в большей степени артикулировались (и, следовательно, регламентировались) культурой.

Это связано с несколькими обстоятельствами, подчеркиваемыми в текстах (рассказах, пословицах и песнях о драках). Первое  их опасность. Удары в голову часто упоминаются как причина смерти и убийства, зачастую непреднамеренного. "У нас в Успеньё задрались,  рассказывает об одном случае неосторожного убийства в драке житель д.Хутор Старорусского р-на Новгородской обл.  И вот женатый мужчина схватил ось тележную, да хотел холостого парня ударить, а попал в женатого. И прям в темя…" (Запись 1997 г.). По пословице: "Головой кончаться  смертью венчаться". С этим, вероятно, связано и второе обстоятельство  это значение повреждений головы как сигнала к прекращению драки. В экспедициях, беседуя с информантами, я выясняла, когда драку следует прекращать. "Ну там, когда сурьезно кого-то поранят, то старались разбежаться. Потом уже вмешиваются взрослые… Ну, как кому-то там голову, знаете, прошибли. Ну, сурьезные травмы" (Псковская обл., Порховский р-н, с.Дубровно, д.Поддубье, 1996 г.).

Вернемся к мифологии насилия как средства формирования тела. Какова в этом контексте семантика удара в голову? Сразу напрашивается основной мотив: дать в лоб, чтобы дать ума. Ложкой по лбу отцы били детей за нарушение застольного этикета. Матери в воспитательных целях таскали детей за волосы или несильно били по лбу; правда, традиция пыталась ограничить последний способ "поучения" поверьем, что каждый раз, когда мать ударит ребенка по голове, он становится “на мачинку” (маковое зернышко) ниже – поэтому упрямые будто бы малорослы.

Любопытно рассмотреть семантику ударов по голове в фольклоре деревенских драк, где этот мотив особенно распространен. Обратим внимание, какой была пострадавшая головушка до того, как ее проломили в драке: "Виноватые пришодчи  будем головы ломать"; "Эх, гуляй, гуляй, головушка, Покуда не убитая"; "Расколота, разбита Моя буйна голова". Эта головушка буйная, виновная, забубенная и проч. Удар по голове прекращает буйство, гулянье и прочие безрассудства  антисоциальные действия ее обладателя и всей его компании. Кроме того, он отменяет вину, а в некоторых случаях отшибает память или на время ее блокирует, по пословице: "По голове не бей, загвоздишь память". Иными словами, отменяется антисоциальное прошлое. Что происходит после этого? Здесь несколько вариантов: если герой не гибнет (а в героических песнях он обычно гибнет не от удара в голову, а от пули или кинжала, вонзившихся ему в грудь), то возможны два варианта. Первый  "просветление": у него из глаз сыплются искры, звезды, а под глазами разгораются фонари. Второй вариант  любовный: герой предлагает девушке, реже матери пересчитать раны на его голове (их оказывается от 12 до 17), девушка при этом плачет голосом (т.е. с причитаниями) и перевязывает раны своим платком; иными словами, происходит социальная адаптация героя. В обоих случаях после удара в голову ее обладатель "умнеет" (социализируется), прекращая буйство и расширяя свое социальное окружение. Прежняя беспутная жизнь забывается. Опять проступает основное значение  "дать ума" (я говорю, конечно, о мифологическом значении, а не физиологических последствиях). Удары по голове и лицу характерны и для столкновений между городскими молодежными группировками. Два социолога на Невском наблюдали в мае 1998 г. следующую сценку: "Группа скинхэдов и металлистов нанесли ряд довольно сильных ударов в лицо очень вызывающе одетому рэпперу",  наверное, тоже чтобы его вразумить.

Часто в описании драк фигурируют глаза, уши  органы, обеспечивающие связь с внешним миром, каналы коммуникации. Обычные угрозы перед дракой: дам в глаз, в ухо. В фольклоре фигурируют формы насилия, пресекающие коммуникацию, например, бебики потушить (т.е. выколоть глаза  крим.). В практике деревенских драк в Печерском р-не Псковской обл. отмечено применение в качестве орудия тяжелого мешочка с песком. Мешочек раскручивался так, чтобы выбитый им глаз противника повис бы на нем. Повреждение или потеря глаза  уродующее воздействие, цель которого  ограничение коммуникативных возможностей человека. Это значение хорошо видно в песне "под драку":

Ваньке стукнули свянчаткой Да подбили левый глаз,

А теперь ему  косому Из девчат никто не даст.

В том же ряду уродующих/отчуждающих практик отметим и повреждения ушей. Наказание обидчика или врага путем отрезания уха фигурирует в армейском, криминально-тюремном дискурсе, а также в фольклоре скинхэдов. Скинхэды в Петербурге и воины в горячих точках утверждают, будто отрезали уши у врагов иной национальности. Вор в законе, смотрящий в Альметьевской зоне, по рассказам местных обитателей, отрезал уши нарушителям тюремных законов и заставил их съесть в наказание за то, что те побили другого заключенного, принадлежащего к касте воров. Этот популярный способ фигурирует даже в фольклоре политиков право-либерального направления, правда, только как угроза. В их среде ходила байка о том, как известная деятельница Демократического Союза накануне митинга заявила, что "если понадобится, откусит ухо омоновцу", после чего "стражи порядка появились в шлемах".

Вполне традиционно упоминание в описаниях драк волос и бороды, которые, собственно, и "драли" друг другу участники, ср. наименования народных забав и наказаний: задать чесу, задать трепку, таску; волосная расправа, волосянка. В народных представлениях волосы символизировали связь, объединение. В драке волосы, а тем самым и, вероятно, отношения рвутся. "Наши дерутся, так волоса в руках остаются"; "Идти в драку  не жалеть волос"; "За волоса да под небеса. За виски да в тиски". У Даля зафиксировано определение драки: "Постриг без ножниц". В современной молодежной культуре отмечено и пострижение волос ножницами, как форма межгруппового насилия. Можно вспомнить, как в конце 1980-х люберы (компании парней из московских предместий) ловили и стригли на дискотеках хиппи и металлистов. Уже в середине 1990-х представители казанских молодежных банд, нашедшие временный приют в Спец. ПТУ для несовершеннолетних правонарушителей под Петербургом, хвалились, как они "поймали одного панка, волосатого, от…рили, побрили…". Опять перед нами насилие как формирующая практика. Пострижение волос фигурирует и как внутригрупповая практика, тоже формирующая тело, но здесь насилие не так очевидно, поскольку совершается над самим собой (но  заметим! От имени группы, т.е. обладатель волос  только адресат и источник воздействия, а источник его  группа, общественное мнение, выраженное в виде эстетических предпочтений, моды или идеологической установки). Семантика пострижения волос многообразна, но главные здесь два мотива: разрыв связей и ограничение свободы. Скинхэды бреют голову наголо, национал-большевики стригутся очень коротко, "если есть желание, оставьте еж волос надо лбом",  сказано в "Программных документах НБП". Самими нацболами эта стрижка интерпретируется как: (1) знак отличия от прочей публики, "в противовес "цивильным" прическам демократов и длинным волосам леваков и анархистов", т.е. знак межгруппового барьера, разделения; (2) проявление "тоталитарного стиля"  подчинения партийной дисциплине, принятия порядка, в частности, в форме довольно радикального воздействия групповой нормы на форму своей прически и, подразумевается, вообще на свое тело. Это значение стрижки волос как ограничения свободы, между прочим, актуально и в так неодобряемой воинственными нацболами хип-культуре: "Во всех городах,  объясняли мне когда-то волосатые люди,  стригли только рабов… В Риме  гладиаторов… в армии…" Только у хиппи это служило обоснованием отказа от стрижки. Наконец, у нацболов короткая прическа служит знаком самоидентификации себя как "воинов", "боевиков", всегда готовых "кого-нибудь заколбасить": "Стрижка "под ноль",  свидетельствует один из них,  имеет важное практическое значение  в драке тебя не схватить за волосы". В любом случае короткая стрижка как групповой символ означает гораздо большую степень допуска сообщества к формированию своего телесного облика, чем длинные или обыкновенные волосы.

^ Волосная расправа как средство выяснения отношений характерна в большей степени для женщин, подростков и молодежных группировок. У мужиков в драках страдает их мужская гордость  борода, а вместе с нею и статус. Драть бороду в драке может быть опасно для обоих: "Чужую бороду рвать  свою потерять",  предостерегает пословица. "Не хватай за бороду: сорвешься  убьешься". Борода  знак и гордость семейного мужчины, отца, хозяина, которому, отметить, не пристало участвовать в драках наравне с молодежью, чтобы не потерять свой авторитет (см. об этом подробнее во второй части настоящей статьи).

Наконец, рот и нос (сусалы, рыло), зубы и щеки в качестве объекта силового воздействия чаще всего фигурируют в связи с тематикой питания и распределения ресурсов: "Дали похлебку в три охлебка", "Испекли лепешку во всю щечку" и т.д. В прессе упоминалось уголовное дело: в 1997 г. Красном Селе солдату сломали кости носа за то, что он отказывался приносить старослужащим деньги и сигареты. В другом случае (который мы подробно рассматривали выше) солдату, нарушавшему правила пищевого поведения, насильно запихивали хлеб, иногда разрывая рот.

Объект приложения насилия  рот, как орган питания; цель  навязать "правильный" способ функционирования этого органа: яркий пример насилия, рассматриваемого как средство формирования "правильного" (с точки зрения групповой нормы) тела.

Заметим и подчеркнем, что культура наиболее подробно разрабатывает и регламентирует именно случаи, когда объектом насилия становится голова или ее части (лицо, волосы, рот, нос, щеки, глаза, уши). Смысл силовых воздействий в этом случае обычно состоит в том, чтобы "дать ума", т.е. имеет в основе интенцию социализации. Чаще всего насилие такого рода фигурирует в ситуациях посвящения, наказания или межгрупповых столкновений и обычно имеет целью "направление" и "исправление" тела, а не его ликвидацию (убийство). Учитывая опасность неосторожного убийства в результате ударов по голове, культура стремится предостеречь участников столкновений, вводя всяческие ограничения: проломленная голова, просто появление крови, "капающей" с головы на рубашку (обычно белую) служит сигналом к прекращению драки или наказания.

В связи с темой убийства в дискурсе чаще фигурируют ранения в грудь  в душу, под девятое ребро,  обычно табуируемые в гораздо большей степени, чем удары по голове. В задиристых песнях "под драку" ранение в грудь упоминается как причина смерти; обычно его получает атаман.

Из нагана вылетала Черная смородина,

Атаману в грудь попала  До свиданья, Родина.

Примечательно, что ранение в грудь наносят ножом или из револьвера, применение которых уже само по себе рассматривается как нарушение правил, которое ставит применившего их вне закона и социальной защиты:

Ногалики-кинжалики, точеные ножи,

Довели меня кинжалики до каменной стены (т.е. тюрьмы.  Т.Щ.).

(Псковская обл., Порховский р-н, Дубровенская вол., д. Поддубье, 1996 г.).

Ранение в грудь кодируется и, соответственно, прочитывается в связи с темой героической гибели в бою и, с другой стороны, бесчестия противника, что и мотивирует, собственно, героизацию погибшего. Сравните с этим случаи гибели от удара по голове, которые обычно описываются как результат случайности и неосторожности, а не героизм. То же самое относится и к нынешней практике заказных убийств, с их контрольным выстрелом в голову: в этом случае смерть безлична, здесь нет героизма, убийца не сражается с жертвой, а буднично "работает". Ранение и удары в живот артикулируются не так часто, обычно в связи с темой мучительного, но не всегда смертельного повреждения. Более обычны упоминания "боков", которые в драке могут намять, отмочались, настрочить и иным способом "обработать" (см. выше об "инструментальных" метафорах насилия). Удары в живот рассматриваются скорее как нарушение правил боя, случайное или намеренное.

Гораздо более активно семиотизируется телесный низ: половая и анальная сфера. Воздействие на них, как правило, имеет унижающее или исключающее значение. Наиболее известно использование таких форм насилия в армейских и тюремных ритуалах "опускания", т.е. перевода жертвы в самый низ групповой иерархии. В местах заключения это статус опущенного, обиженного, чучека или чушка, пидора, проткнутого и т.п. Ритуал опускания имеет несколько вариантов, чаще всего упоминается изнасилование анугенитальным (крим. рвать фуфло) или орогенитальным способом. Впрочем, все пишущие об этом оговариваются, что гораздо чаще наблюдаются символические формы, которые только обозначают изнасилование. Например, в тюрьме опускаемому дают в зубы ложку и все обитатели камеры (кроме опущенных) проводят половыми органами по лицу; в Спец.ПТУ для несовершеннолетних правонарушителей опускали путем бросания в писсуар: "Писсуар там,  поясняет очевидец,  это такое корыто, в которое все (мочатся)… Достаточно было завести в туалет человека и, ловко (ударив, толкнув) его, уронить в эту штуку" (в скобках даны мои слова, заменяющие обсценную лексику оригинала.  Т.Щ.) Аналогичное значение имело и простое прикосновение при свидетелях к этому корыту или даже стене туалета. Все эти операции должны обозначить право доступа членов сообщества к телу жертвы (именно половой сфере). Вместе с тем, опущенный исключается из практик распределения ресурсов: лишается своей доли в распределении содержимого посылок с воли, в том числе и адресованных лично ему; места для сна (его постель сдвигается в самые неудобные места  ко входу, к параше) и за общим столом (опущенные едят в столовой за отдельным столом или на самом дальнем краю стола, на расстоянии от всех остальных); прав на отдых (ему поручают самые трудоемкие и грязные работы) и т.д. Таким образом, ритуалы опускания можно рассматривать и как форму исключающего насилия.

Мочеполовая сфера артикулируется также и в других наказаниях, нацеленных не на "поучение" и возвращение нарушителя в число полноправных членов сообщества, а на его исключение, в том числе и в физическом смысле: инвалидизацию и даже смерть. Среди таких наказаний в армии (практике дедовщины) и местах заключения отметим избиение с целью опустить почки: нарушителя неписанных правил держат за руки или иным способом ограничивают его движения и бьют ногами по пояснице до тех пор, пока он не начнет мочиться кровью. Л. Самойлов описывает случай убийства заключенными парня из своей среды, обвиненного в том, что он выдал администрации канал доставки наркотиков. Характерно, что перед тем, как убить, его пытались кастрировать (обнаружено множество ножевых ранений внизу живота). У солдат, проходивших службу в Ленинградской области, ходят рассказы о форме наказания, применяемых на гауптвахте: "Наручниками к клетке пристегнут за обе руки и собак с той стороны пускают. Собака бошку между прутьев просунет и все укусить норовит. Выгнешься и стоишь, пока не отстегнут. Я еще мало стоял  8 часов. А друг мой двое суток провисел". На каком уровне высота собачьей головы? Что защищает воин, выгнувшись, насколько можно, назад? Опять как объект возможного насилия акцентируется половая сфера. Отметим и совмещение этого наказания с практикой исключения (рассказчик был посажен на гауптвахту на 20 дней).

Впрочем, телесный низ акцентируется и в некоторых наказаниях, не направленных на окончательное исключение жертвы из сообщества, но достаточно унизительных. Пример  наказание детей шлепками по ягодицам или розгами, традиционно считавшееся оптимальным средством наставления молодого поколения. Тот же смысл имели в России и телесные наказания кнутом представителей низших сословий и воинских чинов: крестьян, солдат, цель которых  "Подать ума в задние ворота". "Дать бы тебе ума с заднего двора",  гласила пословица.  "Кнут не мука, а вперед наука"; "Кнут не мучит, а добру учит". Тем не менее, можно заметить, что эти формы насилия, как и прочие, обращенные на телесный низ, применяются по отношению к людям низшего статуса и подчеркивают их унижение. Результатом такого наказание становится дальнейшее снижение их статуса в глазах общества. "Крестьяне… считают телесные наказания крайне позорными,  сообщал корреспондент Этнографического бюро кн.В.Н.Тенишева из Владимирской губ.  Первое время брезгливо сторонятся наказанных, а впоследствии, случается, называют их сеченными, продолжая считать их людьми дурными, ненадежными, с которыми лучше не иметь дела. Получение розог прощается и забывается народом гораздо труднее, чем отбывание наказания в арестантских ротах". Насилие, точкой приложения которого становятся области телесного низа, обозначает претензии сообщества (или лично того, кто осуществляет экзекуцию) на контроль половой активности жертвы. Это верно и по отношению к опущенным в современной тюрьме и армии, и по отношению к детям солдатам в царской армии, которые в сексуальном отношении фактически не имели свободы.

Битье по ягодицам имеет место в современных армейских ритуалах "перевода" (повышения статуса солдата по мере истечения срока службы). После того, как солдат отслужил 1 год, его переводят в статус сло