Реферат: Сложной и многогранной природой текста как автономного объекта определена современная парадигма текстоцентризма

Семиотика текста

ВВЕДЕНИЕ

Сложной и многогранной природой текста как автономного объекта определена современная парадигма текстоцентризма. Дифференциация направлений лингвистики, грамматики, семиотики, стилистики и прагматики текста обусловлена разграничением предметов исследования, определяющих соответствующий уровень текста. Общностью содержательных планов текста, вариативностью его структурной организации объяснялись противоречия в понимании сущности объекта, относящиеся к периоду становления текстоцентричных исследований. Неясно, например, следует ли считать текст единицей языка или единым знаком, что далеко ни одно и тоже, следует ли считать текстом любой отрезок речи, больший, чем предложение, или конституирующим фактором является не размер текста, а что-то другое, и что именно”.

В стремлении обозначить инвариантные параметры текста лингвистами предпринималось множество различных мер. В развернутой дефиниции И.Р. Гальперин следующим образом отражает контуры объекта: “текст – это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объектированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку”.

Последующая систематизация знания закрепляется в определении текста как целостного структурно- семантического единства. В различных определениях, демонстрирующих свойства текста, регламентируется и наличие текстообразующих категорий и текстообразующих сегментов. Текст определяется как совокупность дистрибутивных фрагментов. Характер дистрибуции раскрывается в процессе анализа многоуровневой структуры текста.

Вхождение текста в плоскость семиотической интерпретации ставит задачи исследования целостности его формальной и содержательной организации, а также выдвигает на первый план аргументацию принципов семиотической типологии текстов. В качестве универсального параметра выдвигается инвариантная модель текста как макрознака, представляющая бинарную структуру, состоящую из плана содержания и плана выражения. В семиотической трактовке текст выступает в качестве некоторого содержательного континуума, характеризующегося целостностью, недискретностью и автосемантичностью. Порождение и восприятие текста как знака осуществляется на фоне пресуппозитивных и импликационных знаний, обусловливающих текст как особую знаковую реальность. Свойство семиотической целостности и единство осмысления текста достигается в процессе актуализации текстовых знаков, скрепленных уровнями локальной и глобальной связанности. Целостность содержательного наполнения текста формируется в горизонтальной и вертикальной последовательности, развертывающейся в моделях синтагматического и парадигматического сцепления микроструктур текста. Линейная последовательность содержательных сегментов регламентируется идеей нарративности, обусловливающей определение текста как последовательного представления некоторых событий, отраженных в индивидуальном сознании говорящего и воспроизведенных в проекции авторской интерпретации. Парадигматическое сцепление содержательных компонентов текста предполагает инвариантную общность содержательных сегментов, опирающуюся на идею, на целостную смысловую направленность текста и вычленяющую противопоставленные элементы ее реализации: денотативные, референциональные и прагматические.

Анализ контуров референциональности и прагматичности текста обусловливает автономность соответствующего аспекта, определяющего текст в качестве дискурса. Иерархия конкурирующих метаязыков, описывающих текст с различных исследовательских позиций, выделяет в качестве традиционной, базовой теории лингвистику текста.


^ ПРОБЛЕМА ТЕКСТА В СЕМИОТИКЕ

Текст (письменный и устный) как первичная данность всего гуманитарно-филологического мышления (в том числе даже богословского и философского мышления в его истоках). Текст является той непосредственной действительностью (действительностью мысли и переживаний), из которой только и могут исходить эти дисциплины и это мышление. Где нет текста, там нет и объекта для исследования и мышления.

Если понимать текст широко — как всякий связный знаковый комплекс, то и искусствоведение (музыковедение, теория и история изобразительных искусств) имеет дело с текстами (произведениями искусства). Мысли о мыслях, переживания переживаний, слова о словах, тексты о текстах. В этом основное отличие гуманитарных дисциплин от естественных, хотя абсолютных, непроницаемых границ и здесь нет. Не будем углубляться в историю гуманитарных наук, и в частности филологии и лингвистики, — нас интересует специфика гуманитарной мысли, направленной на чужие мысли, смыслы, значения и т. п., реализованные и данные исследователю только в виде текста. Каковы бы ни были цели исследования, исходным пунктом может быть только текст.

Нас будет интересовать только проблема словесных текстов, являющихся первичной данностью соответствующих гуманитарных дисциплин — в первую очередь лингвистики, филологии, литературоведения и др.

Всякий текст имеет субъекта, автора (говорящего, пишущего). Возможные виды, разновидности и формы авторства. Лингвистический анализ в известных пределах может и вовсе отвлечься от авторства. Истолкование текста как примера (примерные суждения, силлогизмы в логике, предложения в грамматике, «коммутациив лингвистике и т. п.). Воображаемые тексты (примерные и иные). Конструируемые тексты (в целях лингвистического или стилистического эксперимента). Всюду здесь появляются особые виды авторов, выдумщиков примеров, экспериментаторов с их особой авторской ответственностью.

Два момента, определяющие текст как высказывание: его замысел (интенция) и осуществление этого замысла. Динамические взаимоотношения этих моментов, их борьба, определяющая характер текста. Расхождение их может говорить об очень многом.

Каждый текст предполагает общепонятную (то есть условную в пределах данного коллектива) систему знаков, язык). Если за текстом не стоит язык, то это уже не текст, а естественно-натуральное (не знаковое) явление, например комплекс естественных криков и стонов, лишенных языковой (знаковой) повторяемости. Конечно, каждый текст, и устный и письменный, включает в себя значительное количество разнородных естественных, натуральных моментов, лишенных всякой знаковости, которые выходят за пределы гуманитарного исследования. Чистых текстов нет и не может быть. В каждом тексте, кроме того, есть ряд моментов, которые могут быть названы техническими (техническая сторона графики, произношения и т. п.).

Итак, за каждым текстом стоит система языка. В тексте ей соответствует все повторенное и воспроизведенное и повторимое и воспроизводимое, все, что может быть дано вне данного текста. Но одновременно каждый текст как высказывание является чем-то индивидуальным, единственным и неповторимым, и в этом весь его смысл ,его замысел, ради чего он создан. Это то в нем, что имеет отношение к истине, правде, добру, красоте, истории. По отношению к этому моменту все повторимое и воспроизводимое оказывается материалом и средством.

Этот второй полюс неразрывно связан с моментом авторства и ничего не имеет общего с естественной и натуральной случайной единичностью; он всецело осуществляется средствами знаковой системы языка. Он осуществляется чистым контекстом, хотя и обрастает естественными моментами. Относительность всех границ (например, куда отнести тембр голоса чтеца, говорящего и т. п.). Изменение функций определяет и изменение границ.

Натуральная единственность (например, отпечатка пальца) и значащая (знаковая) неповторимость текста. Возможно только механическое воспроизведение отпечатка пальца в любом количестве экземпляров; возможно, конечно, такое же механическое воспроизведение текста, например, перепечатка, но воспроизведение текста субъектом (возвращение к нему, повторное чтение, новое исполнение, цитирование) есть новое, неповторимое событие в жизни текста, новое звено в исторической цепи речевого общения.

Всякая система знаков, то есть всякий язык, на какой узкий коллектив ни опиралась бы ее условность, принципиально всегда может быть расшифрована, то есть переведена на другие знаковые системы (другие языки); следовательно, есть общая логика знаковых систем, потенциальный единый язык языков, который, конечно, никогда не может стать конкретным единичным языком, одним из языков. Но текст, в отличие от языка как системы средств, никогда не может быть переведен до конца, ибо нет потенциального единого текста текстов. Событие жизни текста, то есть его подлинная сущность, всегда развивается на рубеже двух сознаний, двух субъектов.

мывания) и создаваемого обрамляющего контекста (вопрошающего, возражающего и т. п.), в котором реализуется познающая и оценивающая мысль ученого. Это встреча двух текстов — готового и создаваемого реагирующего текста, следовательно, встреча двух субъектов, двух авторов. Текст не вещь, а поэтому второе сознание, сознание воспринимающего, никак нельзя элиминировать или нейтрализовать.

Можно идти к первому полюсу, то есть к языку — языку автора, языку жанра, направления, эпохи, национальному языку и, наконец, к потенциальному языку языков (структурализм, глоссематика). Можно двигаться ко второму полюсу — к неповторимому событию текста.

Между этими двумя полюсами располагаются все возможные гуманитарные дисциплины, исходящие из первичной данности текста.

Оба полюса безусловны: безусловен потенциальный язык языков и безусловен единственный и неповторимый текст.

Всякий истинно творческий текст всегда есть в какой-то мере свободное и не предопределенное эмпирической необходимостью откровение личности. Поэтому он (в своем свободном ядре) не допускает ни каузального объяснения, ни научного предвидения. Но это, конечно, не исключает внутренней необходимости, внутренней логики свободного ядра текста (без этого он не мог бы быть понят, признан и действен).

Гуманитарные науки — науки о человеке в его специфике, а не о безгласной вещи и естественном явлении. Человек в его человеческой специфике всегда выражает себя, говорит, то есть создает текст, хотя бы и потенциальный. Там, где человек изучается вне текста и независимо от него, это уже не гуманитарные науки (анатомия и физиология человека и др.).

Человеческий поступок есть потенциальный текст и может быть понят (как человеческий поступок, а не физическое действие) только в диалогическом контексте твоего времени (как реплика, как смысловая позиция, как система мотивов).

«Все высокое и прекрасное» — это не фразеологическое единство в обычном смысле, а интонационное или экспрессивное словосочетание особого рода. Это представитель стиля, мировоззрения, человеческого типа, оно пахнет контекстами, в нем два голоса, два субъекта (того, кто говорил бы так всерьез, и того, кто пародирует первого). В отдельности взятые (вне сочетания) слова «прекрасный» и «высокий» лишены двуголосости; второй голос входит лишь в словосочетание, которое становится высказыванием (то есть получает речевого субъекта, без которого не может быть и второго голоса). И одно слово может стать двуголосым, если оно становится аббревиатурой высказывания (то есть обретает автора). Фразеологическое единство создано не первым, а вторым голосом.

Язык и речь можно отождествлять, поскольку в речи стерты диалогические рубежи высказываний. Но язык и речевое общение (как диалогический обмен высказываниями) никогда нельзя отождествлять. Возможно абсолютное тождество двух и более предложений (при накладывании друг на друга, как две геометрические фигуры, они совпадут), более того, мы должны допустить, что любое предложение, даже сложное, в неограниченном речевом потоке может повторяться неограниченное число раз в совершенно тождественной форме, но как высказывание (или часть высказывания) ни одно предложение, даже однословное, никогда не может повторяться: это всегда новое высказывание.

В пределах одного и того же высказывания предложение может повториться, но каждый раз это новая часть высказывания, ибо изменилось его место и его функция в целом высказывания.

Высказывание в его целом оформлено как таковое внелингвистическими моментами (диалогическими), оно связано и с другими высказываниями. Эти внелингвистические моменты пронизывают высказывание и изнутри.

Автора мы находим (воспринимаем, понимаем, ощущаем, чувствуем) во всяком произведении искусства. Например, в живописном произведении мы всегда чувствуем его автора (художника), но мы никогда не видим его так, как видим изображенные им образы. Мы чувствуем его во всем как чистое изображающее начало (изображающий субъект), а не как изображенный (видимый) образ. Образ рассказчика в рассказе от я, образ героя автобиографических произведений (автобиографии, исповеди, дневники, мемуары и др.), автобиографический герой, лирический герой и т. п. Все они измеряются и определяются своим отношением к автору-человеку (как особому предмету изображения), но все они — изображенные образы, имеющие своего автора, носителя чисто изображающего начала. Мы можем говорить о чистом авторе в отличие от автора частично изображенного, показанного, входящего в произведение как часть его.

Проблема автора самого обычного, стандартного, бытового высказывания. Мы можем создать образ любого говорящего, воспринять объектно любое слово, любую речь, но этот объектный образ не входит в намерение и задание самого говорящего и не создается им как автором своего высказывания.

Это не значит, что от чистого автора нет путей к автору-человеку,— они есть, конечно, и притом в самую сердцевину, в самую глубину человека, но эта сердцевина никогда не может стать одним из образов самого произведения.

Объектно понятая речь (объектная речь обязательно требует понимания — в противном случае она не была бы речью, — но в этом понимании диалогический момент ослаблен) может быть включена в каузальную цепь объяснения. Безобъектная речь (чисто смысловая, функциональная) остается в незавершенном предметном диалоге, например, научное исследование.


^ ТЕКСТ КАК СУБЪЕКТИВНОЕ ОТРАЖЕНИЕ ОБЪЕКТИВНОГО МИРА

Когда текст становится объектом нашего познания, мы можем говорить об отражении отражения. Понимание текста и есть правильное отражение отражения. Через чужое отражение к отраженному объекту.

Ни одно явление природы не имеет «значения», только знаки, в том числе слова имеют значения. Поэтому всякое изучение знаков, по какому бы направлению оно дальше ни пошло, обязательно начинается с понимания.

Текст — первичная данность, реальность и исходная точка всякой гуманитарной дисциплины. Объединение разнородных знаний и методов, называемый филологией, лингвистикой, литературоведением, науковедением и т. п.

Исходя из текста, они бредут по разным направлениям, выхватывают разнородные куски природы, общественной жизни, психики, истории, объединяют их то каузальными, то смысловыми связями, перемешивают констатации с оценками. От указания на реальный объект необходимо перейти к четкому разграничению предметов научного исследования. Реальный объект — социальный (общественный) человек, говорящий и выражающий себя другими средствами. Можно ли найти к нему и к его жизни (труду, борьбе и т. п.) какой-либо иной подход, кроме как через созданные или создаваемые им знаковые тексты. Можно ли его наблюдать и изучать как явление природы, как вещь. Физическое действие человека должно быть понято как поступок, но нельзя понять поступка вне его возможного (воссоздаваемого нами) знакового выражения (мотивы, цели, стимулы, степени осознанности и т. п.).

Мы как бы заставляем человека говорить конструируем его важные показания, объяснения, исповеди, признания, доразвиваем возможную или действительную внутреннюю речь и т. п. Повсюду действительный или возможный текст и его понимание. Исследование становится беседой, диалогом. Природу мы не спрашиваем, и она нам не отвечает. Мы ставим вопросы себе и определенным образом организуем наблюдение или эксперимент, чтобы получить ответ. Изучая человека, мы повсюду ищем и находим знаки и стараемся понять их значение.

Нас интересуют прежде всего конкретные формы текстов и конкретные условия жизни текстов, их взаимоотношения и взаимодействия. Диалогические отношения между высказываниями, пронизывающие также изнутри и отдельные высказывания, относятся к металингвистике. Они в корне отличны от всех возможных лингвистических отношений элементов как в системе языка, так и в отдельном высказывании.

Смысловые связи внутри одного высказывания, хотя бы потенциально бесконечного, например в системе науки, носят предметно-логический характер в широком смысле этого слова, но смысловые связи между разными высказываниями приобретают диалогический характер или, во всяком случае, диалогический оттенок. Смыслы разделены между разными голосами.

Чем же определяются незыблемые рубежи высказываний? Металингвистическими силами. Внелитературные высказывания и их рубежи (реплики, письма, дневники, внутренняя речь и т. п.), перенесенные в литературное произведение (например, в роман). Здесь изменяется их тотальный смысл. На них падают рефлексы других голосов, и в них входит голос самого автора.

Два сопоставленных чужих высказывания, не знающих ничего друг о друге, если только они хоть краешком касаются одной и той же темы (мысли), неизбежно вступают друг с другом в диалогические отношения. Они соприкасаются друг с другом на территории общей темы, общей мысли.

Автора нельзя отделять от образов и персонажей, так как он входит в состав этих образов как их неотъемлемая. Но образ автора можно отделить от образов персонажей; но этот образ сам создан автором и потому также двуедин. Часто вместо образов персонажей имеют в виду как бы живых людей.

Разные смысловые плоскости, в которых лежат речи персонажей и авторская речь. Персонажи говорят как участники изображенной жизни, говорят, так сказать, с частных позиций, их точки зрения так или иначе ограничены.

Речи персонажей участвуют в изображенных диалогах внутри произведения и непосредственно не входят в реальный идеологический диалог современности, то есть в реальное речевое общение, в котором участвует и в котором осмысливается произведение в его целом. Между тем автор занимает позицию именно в этом реальном диалоге и определяется реальной ситуацией современности. В отличие от реального автора созданный им образ автора лишен непосредственного участия в реальном диалоге, зато он может участвовать в сюжете произведения и выступать в изображенном диалоге с персонажами.

Язык, текст, слово — это почти все в человеческой жизни. Но не нужно думать, что эта всеобъемлющая и многограннейшая реальность может быть предметом только одной науки — лингвистики и может быть понята только лингвистическими методами. Предметом лингвистики является только материал, только средства речевого общения, а не самое речевое общение, не высказывания по существу и не отношения между ними (диалогические), не формы речевого общения и не речевые жанры.

По отношению к реальным высказываниям и к реальным говорящим система языка носит чисто потенциальный характер. И значение слова, поскольку оно изучается лингвистически (лингвистическая семасиология) , определяется только с помощью других слов того же языка (или другого языка) и в своих отношениях к ним; отношение к понятию или художественному образу или к реальной действительности оно получает только в высказывании и через высказывание. Таково слово как предмет лингвистики (а не реальное слово как конкретное высказывание или часть его, часть, а не средство).

Немалую роль в формировании семиотики текста играет своеобразная природа диалогических отношений в нем, проблема внутреннего диалогизма.

Текст никогда не является только отражением или выражением чего-то вне его уже существующего, данного и готового. Он всегда создает нечто до него никогда не бывшее, абсолютно новое и неповторимое, притом всегда имеющее отношение к ценности (к истине, к добру, красоте и т. п.). Но нечто созданное всегда создается из чего-то данного (язык, наблюденное явление действительности, пережитое чувство, сам говорящий субъект, готовое в его мировоззрении и т. п

Лингвист привык воспринимать все в едином замкнутом контексте, в системе языка или в лингвистически понятом тексте, не соотнесенном диалогически другим, ответным текстом, и как лингвист он, конечно прав. Диалогизм нашего мышления о произведениях, теориях, высказываниях, вообще нашего мышления о людях. Данное утверждение относится и к создаваемым нами текстам.

Изучать в созданном данное (например, язык, готовые и общие элементы мировоззрения, отраженные явления действительности и т. п.) гораздо легче, чем само созданное. Часто весь научный анализ сводится к раскрытию всего данного, уже наличного и готового до произведения (то, что художником преднайдено, а не создано). Все данное как бы создается заново в созданном, преображается в нем. Сведение к тому, что заранее дано и готово. Готов предмет, готовы языковые средства для его изображения, готов сам художник, готово его мировоззрение. И вот с помощью готовых средств, в свете готового мировоззрения готовый поэт отражает готовый предмет. На самом же деле и предмет создается в процессе творчества, создается и сам поэт, и его мировоззрение, и средства выражения.


^ ТЕКСТ И ВЫСКАЗЫВАНИЕ.

Отношение к вещи и отношение к смыслу, воплощенному в слове или в каком-нибудь другом знаковом материале. Отношение к вещи (в ее чистой вещности) не может быть диалогическим (то есть не может быть беседой, спором, согласием и т. п.). Отношение к смыслу всегда диалогично. Само понимание уже диалогично.

Узкое понимание диалогизма как спора, полемики, пародии. Это внешне наиболее очевидные, но грубые формы диалогизма. Доверие к чужому слову, благоговейное приятие (авторитетное слово), ученичество, поиски и вынуждение глубинного смысла, согласие, его бесконечные градации и оттенки (но не логические ограничения и не чисто предметные оговорки), наслаивания смысла на смысл, голоса на голос, усиление путем слияния (но не отождествления), сочетание многих голосов (коридор голосов), дополняющее понимание, выход за пределы понимаемого и т. п. Эти особые отношения нельзя свести ни к чисто логическим, ни к чисто предметным. Здесь встречаются целостные позиции, целостные личности (личность не требует экстенсивного раскрытия — она может сказаться в едином звуке, раскрыться в едином слове), именно голоса.

Самообъективация (в лирике, в исповеди и т. п.) как самоотчуждение и в какой-то мере преодоление. Объективируя себя (то есть вынося себя вовне), я получаю возможность подлинно диалогического отношения к себе самому.

Только высказывание имеет непосредственное отношение к действительности и к живому говорящему человеку (субъекту). В языке только потенциальные возможности, схемы этих отношений. Но текст определяется не только своим отношением к предмету и к субъекту-автору, своим отношением к языку как системе потенциальных возможностей, данности, но, что для нас важнее всего, непосредственно к другим текстам в пределах данной сферы общения.

Нас интересует не психологическая сторона отношения к чужим высказываниям (и понимания), но отражение ее в структуре самого высказывания.

В какой мере лингвистические (чистые) определения языка и его элементов могут быть использованы для художественно-стилистического анализа? Они могут служить лишь исходными терминами для описания. Но самое главное ими не описывается, в них не укладывается. Ведь здесь это не элементы (единицы) системы языка, ставшие элементами текста, а моменты высказывания. Высказывание как смысловое целое. Отношение к чужим высказываниям нельзя оторвать от отношения к предмету (ведь о нем спорят, о нем соглашаются, в нем соприкасаются) и от отношения к самому говорящему. Это живое триединство. Но третий момент до сих пор обычно не учитывался. Но и там, где он учитывался (при анализе литературного процесса, публицистики, полемики, борьбы научных мнений), особая природа отношений к другим высказываниям как высказываниям, то есть смысловым целым, оставалась не раскрытой и не изученной (их понимали абстрактно, предметно-логически, или психологически, или даже механически-каузально). Не понята особая, диалогическая природа взаимоотношения смысловых целых, смысловых позиций, то есть высказываний.

Семиотика имеет дело с текстом, но не с произведением. То же, что она говорит о произведении, привносится контрабандным путем и из чисто лингвистического анализа не вытекает. Конечно, обычно сама лингвистика с самого начала носит конгломератный характер и насыщена внелингвистическими элементами.

Чисто лингвистические отношения (то есть предмет лингвистики) — это отношения знака к знаку и знакам в пределах системы языка или текста (то есть системные или линейные отношения между знаками). Отношения высказываний к реальной действительности, к реальному говорящему субъекту и к реальным другим высказываниям, отношения, впервые делающие высказывания истинными или ложными, прекрасными и т. п., никогда не могут стать предметом лингвистики. Отдельные знаки, системы языка или текст (как знаковое единство) никогда не могут быть ни истинными, ни ложными, ни прекрасными и т. п.

Диалогические отношения в тексте глубоко своеобразны и не могут быть сведены ни к логическим, ни к семиотическим, ни к психологическим, ни к механическим или каким-либо другим природным отношениям. Это особый тип смысловых отношений, членами которых могут быть только целые высказывания (или рассматриваемые как целые, или потенциально целые), за которыми стоят (и в которых выражают себя) реальные или потенциальные речевые субъекты, авторы данных высказываний. Реальный диалог житейская беседа, научная дискуссия, политический спор. Отношения между репликами такого диалога являются наиболее внешне наглядным и простым видом диалогических отношений. Но диалогические отношения, конечно, отнюдь не совпадают с отношениями между репликами реального диалога, текста — они гораздо шире, разнообразнее и сложнее.

Между языковыми единицами, как бы мы их ни понимали и на каком бы уровне языковой структуры мы их ни брали, не может быть диалогических отношений (фонемы, морфемы, лексемы, предложения, и т. п.). Текст (как речевое целое) не может быть признан единицей последнего, высшего уровня или яруса языковой структуры (над синтаксисом), ибо он входит в мир совершенно иных отношений не сопоставимых с лингвистическими отношениями других уровней. (В известном плане возможно только сопоставление целого высказывания со словом.) Целое высказывание — это уже не единица языка (и не единица «речевого потока» или «речевой цепи»), а единица речевого общения, имеющая не значение, а смысл (то есть целостный смысл, имеющий отношение к ценности — к истине, красоте — и требующий ответного понимания, включающего в себя оценку). Ответное понимание речевого целого всегда носит диалогический характер.

Автор никогда не может отдать всего себя и все свое речевое произведение на полную и окончательную волю наличным или близким адресатам (ведь и ближайшие потомки могут ошибаться) и всегда предполагает (с большей или меньшей осознанностью) какую-то высшую инстанцию ответного понимания, которая может отодвигаться в разных направлениях. Каждый диалог происходит как бы на фоне ответного понимания незримо присутствующего третьего, стоящего над всеми участниками диалога.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Современное многообразие подходов к тексту представляет исследователю не только необъятный простор, но и новые сложности при оценке особенностей художественного произведения. Одна из этих сложностей - поиск точного критерия для интерпретации того или иного элемента текста в определенном ключе: как символ, или как знак, художественный прием, или мифологический подтекст и т.д. Возникает впечатление бесконечной возможности бесконечного истолкования любого текста. И в то же время среди такого необъятного многообразия обращают на себя внимание две отчетливые тенденции. Это, во-первых, стремление расшифровать текст, найдя в нем нечто вроде скрытого смысла; во-вторых, - обратная предыдущей оценка текста как иллюстрации некого более принципа, идеи, или проблемы.

При кажущейся противоположности этих способов изучения текста в них есть нечто общее - наличие бинарности (текст и не-текст). Причем всякий раз именно сам текст предстает как нечто вторичное. Ищем ли мы в произведении символ, или миф, или культурно-историческую проблематику, или классическое взаимодействие формы и содержания - мы ищем что-то помимо самого текста, вольно или невольно обесценивая его тем самым как явление.

Есть ли здесь парадокс? Чтобы лучше понять ситуацию, стоит сперва поставить два вопроса. Как возможна множественность интерпретаций? И - в чем собственно роль интерпретации относительно изучения текста как феномена?

Для ответа на первый вопрос необходимо уяснить основные свойства текста вообще и художественного в частности. Всякий текст обеспечен особенностями языка, а именно - способностью слов называть, обозначать и описывать явления действительности.

Текст в таком случае представляет собой фиксированное законченное сообщение. Однако здесь уже коренится возможность серьезной ошибки. Художественный текст нельзя считать таким же сообщением, что и текст документальный, поскольку он не описывает реальных конкретных факторов, хотя называет явления и предметы теми же языковыми средствами.

Представители семиотики рассматривают текст как сообщение, передающее художественную информацию. В теории информации под сообщением понимается информация о свойствах и состоянии одной системы, намеренно передаваемая другой системе. Целостное и связное сообщение, специальным образом организованное для передачи и хранения информации, называется текстом. Следовательно, текст, закодированный кодом языка, т. е. вербальный, и отвечающий свойствам канала, именуемого литературой, есть литературно-художественный текст, а текст, соответствующий свойствам канала симфонической музыки, есть симфонический текст. Главным конституирующим фактором текста является его коммуникативное назначение - прагматическая сущность.

Различие подходов к истолкованию термина "текст" не только породило значительное количество определений этого понятия, но и, соответственно, большое количество определений связанных с ним понятий "код", "знак", "дискурс".

Отчетливую формулировку семиотической сущности текста дает Р. Барт, разграничивающий понятие дискурса и собственно текста. Новая материальность – дискурс, по его определению включает “любой конечный отрезок речи, представляющий собой некоторое единство с точки зрения содержания, передаваемый со вторичными коммуникативными целями и имеющий соответствующую этим целям организацию, причем связанный с иными культурными факторами, нежели те, которые относятся собственно к языку” .


ИСТОЧНИКИ
Арнольд И.В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность: Сб. ст. СПб., 1999.

Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.


Барт Р. Лингвистика текста // Новое в зарубежной лингвистике: Сб. ст. М., 1978. .

www.text-semiotics.org


ПЛАН

Введение……………………………………………………..….…1

Проблема текста в семиотике……………………………….……3

Текст как субъективное отражение объективного мира…….….8

Текст и высказывание……………………………………….……11

Заключение……..…………………………………………………14
Источники…..………………………………………………….…16