Реферат: Символизм

Символизм
О поэтическом течении:

Символизм — первое и самое значительное из модернистских течений в России. По времени формирования и по особенностям мировоззренческой позиции в русском символизме принято выделять два основных этапа. Поэтов, дебютировавших в 1890-е годы, называют «старшими символистами» (В. Брюсов, К. Бальмонт, Д. Мережковский, 3. Гиппиус, Ф. Сологуб и др.). В 1900-е годы в символизм влились новые силы, существенно обновившие облик течения (А. Блок, А. Белый, В. Иванов и др.). Принятое обозначение «второй волны» символизма — «младосимволизм». «Старших» и «младших» символистов разделял не столько возраст, сколько разница мироощущений и направленность творчества.

Философия и эстетика символизма складывалась под влиянием различных учений — от взглядов античного философа Платона до современных символистам философских систем В. Соловьева, Ф. Ницше, А. Бергсона. Традиционной идее познания мира в искусстве символисты противопоставили идею конструирования мира в процессе творчества. Творчество в понимании символистов — подсознательно-интуитивное созерцание тайных смыслов, доступное лишь художнику-творцу. Более того, рационально передать созерцаемые «тайны» невозможно. По словам крупнейшего среди символистов теоретика Вяч. Иванова, поэзия есть «тайнопись неизреченного». От художника требуется не только сверхрациональная чуткость, но тончайшее владение искусством намека: ценность стихотворной речи — в «недосказанности», «утаенности смысла». Главным средством передать созерцаемые тайные смыслы и призван был символ.

Категория музыки — вторая по значимости (после символа) в эстетике и поэтической практике нового течения. Это понятие использовалось символистами в двух разных аспектах — общемировоззренческом и техническом. В первом, общефилософском значении, музыка для них — не звуковая ритмически организованная последовательность, а универсальная метафизическая энергия, первооснова всякого творчества. Во втором, техническом значении, музыка значима для символистов как пронизанная звуковыми и ритмическими сочетаниями словесная фактура стиха, т. е. как максимальное использование музыкальных композиционных принципов в поэзии. Стихотворения символистов порой строятся как завораживающий поток словесно-музыкальных созвучий и перекличек.

Символизм обогатил русскую поэтическую культуру множеством открытий. Символиcты придали поэтическому слову неведомую прежде подвижность и многозначность, научили русскую поэзию открывать в слове дополнительные оттенки и грани смысла. Плодотворными оказались их поиски в сфере поэтической фонетики: мастерами выразительного ассонанса и эффектной аллитерации были К. Бальмонт, В. Брюсов, И. Анненский, А. Блок, А. Белый. Расширились ритмические возможности русского стиха, разнообразнее стала строфика. Однако главная заслуга этого литературного течения связана не с формальными нововведениями.

Символизм пытался создать новую философию культуры, стремился, пройдя мучительный период переоценки ценностей, выработать новое универсальное мировоззрение. Преодолев крайности индивидуализма и субъективизма, символисты на заре нового века по-новому поставили вопрос об общественной роли художника, начали движение к созданию таких форм искусства, переживание которых могло бы вновь объединить людей. При внешних проявлениях элитарности и формализма символизм сумел на практике наполнить работу с художественной формой новой содержательностью и, главное, сделать искусство более личностным, персоналистичным.


^ Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865-1941). Отец — крупный чиновник при императорском дворе. Стихи писал с 13 лет; в 1880 отец возил его к Достоевскому с ученическими опытами; тогда же он лично познакомился с С. Надсоном и вошел в литературные круги. С 16 лет начал печатать стихи в журналах. Окончил филологический факультет Петербургского университета.

В 1888 женился на начинающей поэтессе З. Гиппиус, ставшей его духовным и идейным соратником, вдохновительницей многих творческих и религиозно-философских начинаний. Первая книга Д. Мережковского, принесшая ему некоторую известность, «Стихотворения. (1883-1887)» — вышла в 1888 и целиком умещалась в рамки традиционной народнической поэзии, эксплуатируя ритмы и темы С. Надсона (усталости и одиночества, разочарования, бесплодности высоких порывов).

Вскоре Д. Мережковскому удалось преодолеть инерцию унылой поэтики восьмидесятников (несмотря на это, и в зрелые годы он всегда говорил о Н. Михайловском и Г. Успенском как о своих учителях) и создать собственную эстетическую систему, продуктивную для литературного процесса конца XIX в.

В 1892 вышел поэтический сборник Д. Мережковского «Символы. Песни и поэмы», давший название зарождавшемуся течению — символизму. Тогда же Мережковский прочел публичную лекцию (текст ее вышел вскоре отдельной брошюрой), где сделал попытку первого теоретического обоснования символизма — «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы».

В истории русской литературы эти события стали точкой отсчета, «днем рождения» модернизма. С именем Д. Мережковского стало связываться новое течение, суть которого состояла в призыве к религиозному возрождению, переходе от общественного утилитаризма к «вечному и бессмертному». Вышедший в 1896 году сборник «Новые стихотворения. 1891-1895» продолжал последовательно и методично развивать основные положения символистского миропонимания: все явления истории и культуры осознаются как трансформация единой мистической идеи.

После этого Мережковский выступает преимущественно как прозаик, автор историко-философских романов и пьес (трилогия «Христос и Антихрист»; трилогия из русской истории: пьеса «Павел I», романы «14 декабря», «Александр I»); исследований о Л. Толстом и Ф. Достоевском, Лермонтове, Гоголе и др.

В 1911 году издал итоговую поэтическую книгу избранного — «Собрание стихов. 1883-1910», куда отобрал те стихотворения, которым «придавал значение». Октябрьскую революцию супруги Мережковские приняли резко враждебно и с 1920 г. находились в эмиграции.

Март
Больной, усталый лед,

Больной и талый снег...

И все течет, течет...

Как весел вешний бег

Могучих мутных вод!

И плачет дряхлый снег,

И умирает лед.

А воздух полон нег,

И колокол поет.

От стрел весны падет

Тюрьма свободных рек,

Угрюмых зим оплот, —

Больной и темный лед,

Усталый, талый снег...

И колокол поет,

Что жив мой Бог вовек,

Что Смерть сама умрет!


^ Осенью в Летнем саду

В аллее нежной и туманной,

Шурша осеннею листвой,

Дитя букет сбирает странный,

С улыбкой жизни молодой...


Все ближе тень октябрьской ночи,

Все ярче мертвенный букет,

Но радует живые очи

Увядших листьев пышный цвет...


Чем бледный вечер неутешней,

Тем смех ребенка веселей,

Подобен пенью птицы вешней

В холодном сумраке аллей.


Находит в увяданье сладость

Его блаженная пора:

Ему паденье листьев — радость,

Ему и смерть еще — игра!..

Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924) родился в московской купеческой семье. Его литературная деятельность началась в 1890-х годах; вместе с Н. Минским, Д. Мережковским, 3. Гиппиус, К. Бальмонтом. Валерий Брюсов стал одним из зачинателей русского символизма. В 1894-1895 гг. он подготовил и издал три сборника «Русские символисты», где поместил преимущественно свои собственные оригинальные и переводные стихотворения (позже объединены автором в цикл «luvenilia»).

Эти стихотворения, а также вошедшие в сборники «Chefs d′oeuvre» («Шедевры», 1895) и «Me eum esse» («Это — я», 1887) относятся к раннему периоду творчества поэта; для них характерны идеи отстранения от жизни, культ красоты, солипсизм, эстетизм, а в области формы — импрессионизм, подражание западным символистам.

Атмосфера первой русской революции 1905-1907 гг. решающим образом повлияла на изменение характера поэзии Брюсова. Его сборники этого периода — «Tertia vigilia» («Третья стража», 1900), «Urbi et orbi» («Граду и миру», 1903), «Stephanos» («Венок», 1906) и «Все напевы» (1909) — отличаются повышенной социальной активностью автора, приветствующего разрушительный вихрь революции. Однако действительные цели и задачи революции были ему чужды.


Клеопатра
Я — Клеопатра, я была царица,

В Египте правила восьмнадцать лет.

Погиб и вечный Рим, Лагидов нет,

Мой прах несчастный не хранит гробница.


В деяньях мира мой ничтожен след,

Все дни мои — то празднеств вереница,

Я смерть нашла, как буйная блудница...

Но над тобой я властвую, поэт!


Вновь, как царей, я предаю томленью

Тебя, прельщенного неверной тенью,

Я снова женщина — в мечтах твоих.


Бессмертен ты искусства дивной властью,

А я бессмертна прелестью и страстью:

Вся жизнь моя — в веках звенящий стих.


Ноябрь 1899

^ Конь блед
И се конь блед и сидящий

на нем, имя ему Смерть.

Откровение, Vl, 8


Улица была — как буря. Толпы проходили,

Словно их преследовал неотвратимый Рок.

Мчались омнибусы, кебы и автомобили,

Был неисчерпаем яростный людской поток.

Вывески, вертясь, сверкали переменным оком,

С неба, с страшной высоты тридцатых этажей;

В гордый гимн сливались с рокотом колес и скоком

Выкрики газетчиков и щелканье бичей.

Лили свет безжалостный прикованные луны,

Луны, сотворенные владыками естеств.

В этом свете, в этом гуле — души были юны,

Души опьяневших, пьяных городом существ.


II


И внезапно — в эту бурю, в этот адский шепот,

В этот воплотившийся в земные формы бред,

Ворвался, вонзился чуждый, несозвучный топот,

Заглушая гулы, говор, грохоты карет.

Показался с поворота всадник огнеликий,

Конь летел стремительно и стал с огнем в глазах.

В воздухе еще дрожали — отголоски, крики,

Но мгновенье было — трепет, взоры были -страх!

Был у всадника в руках развитый длинный свиток,

Огненные буквы возвещали имя: Смерть...

Полосами яркими, как пряжей пышных ниток,

В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.


III


И в великом ужасе, скрывая лица,— люди

То бессмысленно взывали: «Горе! с нами бог!»,

То, упав на мостовую, бились в общей груде...

Звери морды прятали, в смятенья, между ног.

Только женщина, пришедшая сюда для сбыта

Красоты своей,— в восторге бросилась к коню,

Плача целовала — лошадиные копыта,

Руки простирала к огневеющему дню.

Да еще безумный, убежавший из больницы,

Выскочил, растерзанный, пронзительно крича:

«Люди! Вы ль не узнаете божией десницы!

Сгибнет четверть вас — от мора, глада и меча!»


IV


Но восторг и ужас длились — краткое мгновенье.

Через миг в толпе смятенной не стоял никто:

Набежало с улиц смежных новое движенье,

Было все обычным светом ярко залито.

И никто не мог ответить, в буре многошумной,

Было ль то виденье свыше или сон пустой.

Только женщина из зал веселья да безумный

Все стремили руки за исчезнувшей мечтой.

Но и их решительно людские волны смыли,

Как слова ненужные из позабытых строк.

Мчались омнибусы, кебы и автомобили,

Был неисчерпаем яростный людской поток.


Май, июль и декабрь 1903


^ Грядущие гунны
Топчи их рай, Аттила.

Вяч. Иванов


Где вы, грядущие гунны,

Что тучей нависли над миром!

Слышу ваш топот чугунный

По еще не открытым Памирам.


На нас ордой опьянелой

Рухните с темных становий —

Оживить одряхлевшее тело

Волной пылающей крови.


Поставьте, невольники воли,

Шалаши у дворцов, как бывало,

Всколосите веселое поле

На месте тронного зала.


Сложите книги кострами,

Пляшите в их радостном свете,

Творите мерзость во храме,—

Вы во всем неповинны, как дети!


А мы, мудрецы и поэты,

Хранители тайны и веры,

Унесем зажженные светы

В катакомбы, в пустыни, в пещеры.


И что, под бурей летучей,

Под этой грозой разрушений,

Сохранит играющий Случай

Из наших заветных творений?


Бесследно все сгибнет, быть может,

Что ведомо было одним нам,

Но вас, кто меня уничтожит,

Встречаю приветственным гимном.


Осень 1904

30 июля — 10 августа 1905


^ Константин Дмитриевич Бальмонт (1867-1942) свою первую, юношескую, книгу стихов выпустил в 1890 году. Вслед за ней вышли сборники: «Под северным небом» (1894), «В безбрежности» (1895), «Тишина» (1898), «Горящие здания» (1900), «Будем как солнце» (1903) и прочие, сделавшие имя Бальмонта одним из самых популярных среди поэтов 1890-1900-х годов — вершинную пору его творчества. Поэт выступал и как автор статей о литературе (книги «Горные вершины», 1904; «Белые зарницы», 1908; и другие). Разнообразной и очень активной была также переводческая деятельность Бальмонта — он переводил Шелли, Кальдерона, Уитмена, По, Верлена, Руставели, Исаакяна и других.

Бальмонт — поэт старшей плеяды русских символистов, выразитель импрессионистических тенденций в символизме. Лирический герой его поэзии движим стремлением окунуться в «безбрежность» мира, в бесконечное его разнообразие, поклониться всем богам и стихиям, изведать высшую полноту и интенсивность переживания каждого мгновения, каждой «мимолетности» жизни. «Стихийничество» Бальмонта было связано с культом красоты, безразличием к этическим ценностям, равнодушием к социальным проблемам и попыткой возвысить безусловную свободу демонической, все преступающей личности. Поэтике Бальмонта присущи импрессионистическая красочность образов, музыкальность.

В 1921 году Константин Бальмонт эмигрировал за границу.
Безглагольность
Есть в русской природе усталая нежность,

Безмолвная боль затаенной печали,

Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,

Холодная высь, уходящие дали.


Приди на рассвете на склон косогора,—

Над зябкой рекою дымится прохлада,

Чернеет громада застывшего бора,

И сердцу так больно, и сердце не радо.


Недвижный камыш. Не трепещет осока.

Глубокая тишь. Безглагольность покоя.

Луга убегают далеко-далеко.

Во всем утомленье — глухое, немое.


Войди на закате, как в свежие волны,

В прохладную глушь деревенского сада,—

Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,

И сердцу так грустно, и сердце не радо.


Как будто душа о желанном просила,

И сделали ей незаслуженно больно.

И сердце просила, но сердце заныло,

И плачет, и плачет, и плачет невольно.


1900


Будем как Солнце! Забудем о том,

Кто нас ведет по пути золотому,

Будем лишь помнить, что вечно к иному,

К новому, к сильному, к доброму, к злому,

Ярко стремимся мы в сне золотом.

Будем молиться всегда неземному,

В нашем хотеньи земном!

Будем, как Солнце всегда молодое,

Нежно ласкать огневые цветы,

Воздух прозрачный и все золотое.

Счастлив ты? Будь же счастливее вдвое,

Будь воплощеньем внезапной мечты!

Только не медлить в недвижном покое,

Дальше, еще, до заветной черты,

Дальше, нас манит число роковое

В Вечность, где новые вспыхнут цветы.

Будем как Солнце, оно — молодое.

В этом завет красоты!


1902


Зинаида Николаевна Гиппиус (1869-1945) была из обрусевшей немецкой семьи, предки отца переселились в Россию в XIX веке; мать — родом из Сибири. Из-за частых переездов семьи (отец — юрист, занимал высокие должности) З. Гиппиус систематического образования не получила, посещала урывками учебные заведения. С детских лет увлекалась «писанием стихов и тайных дневников». В 1889 году в Тифлисе вышла замуж за Д. С. Мережковского, с которым «прожила 52 года, не разлучаясь ни на один день». Вместе с мужем в том же году переехала в Петербург; здесь супруги Мережковские завели широкие литературные знакомства и вскоре заняли видное место в художественной жизни столицы.

^ Стихотворения З. Гиппиус, опубликованные в журнале «старших» символистов «Северный вестник», — «Песня» («Мне нужно то, чего нет на свете...») и «Посвящение» (со строками: «Люблю я себя, как Бога») сразу получили скандальную известность. В 1904 вышло «Собрание стихов. 1889-1893» и в 1910 — «Собрание стихов. Кн.2. 1903-1909», объединенная с первой книгой постоянством тем и образов: душевный разлад человека, во всем ищущего высшего смысла, божественного оправдания низкого земного существования, но так и не нашедшего достаточных резонов смириться и принять — ни «тяжесть счастья», ни отречение от него.

В 1899-1901 Гиппиус тесно сотрудничает с журналом «Мир искусства»; в 1901-1904 является одним из организаторов и активным участником Религиозно-философских собраний и фактическим соредактором журнала «Новый путь», где печатаются ее умные и острые критические статьи под псевдонимом Антон Крайний, позже становится ведущим критиком журнала «Весы» (в 1908 избранные статьи вышли отдельной книгой — «Литературный дневник»).

В начале века квартира Мережковских становится одним из центров культурной жизни Петербурга, где молодые поэты проходили нелегкую проверку личным знакомством с
«мэтрессой». З. Гиппиус предъявляла к поэзии высокие, предельные требования религиозного служения красоте и истине («стихи — это молитвы»). Сборники рассказов З. Гиппиус пользовались гораздо меньшим успехом у читателей и вызвали острые нападки критики.

События Революции 1905-1907 стали переломными в жизненной творческой биографии З. Гиппиус. Если до этого времени социально-политические вопросы находились вне сферы интересов З. Гиппиус, то после 9 января, которое, по словам писательницы, «перевернуло» ее, актуальная общественная проблематика, «гражданские мотивы» становятся доминирующими в ее творчестве, в особенности — в прозе. З. Гиппиус и Д. Мережковский становятся непримиримыми противниками самодержавия, борцами с консервативным государственным устройством России («Да, самодержавие — от Антихриста», — пишет Гиппиус в это время).

В феврале 1906 они уезжают в Париж, где проводят больше двух лет. Здесь супруги Мережковские выпускают сборник антимонархических статей на французском языке, сближаются с революционными кругами, поддерживают отношения с Б. Савинковым. Увлечение политикой не отменило мистических исканий З. Гиппиус: новый лозунг — «религиозной общественности» предполагал соединение всех радикальных сил интеллигенции для решения задачи обновления России.

Политические пристрастия отражаются на литературном творчестве тех лет; романы «Чертова кукла» (1911) и «Роман-царевич» (1912) откровенно тенденциозны, «проблемны». Резко изменившаяся жизненная позиция З. Гиппиус проявилась необычным образом во время Первой мировой войны, когда она стала писать стилизованные под лубок «простонародные» женские письма солдатам на фронт, иногда вкладывая их в кисеты, от лица трех женщин («псевдонимы» — имена и фамилии трех прислуг З. Гиппиус). Эти стихотворные послания («Лети, лети, подарочек, «На дальнюю сторонушку» и т.п.), не представляющие художественной ценности, имели большой общественный резонанс.

Октябрьскую революцию З. Гиппиус приняла враждебно (сборник «Последние стихи. 1911-1918», Пг., 1918) и в начале 1920 вместе с мужем эмигрировала, поселилась во Франции. За границей вышли еще два ее поэтических сборника: «Стихи. Дневник 1911-1921» (Берлин, 1922) и «Сияния» (Париж, 1939).
Пьявки
Там, где заводь тихая, где молчит река,

Липнут пьявки черные к корню тростника.


В страшный час прозрения, на закате дней,

Вижу пьявок, липнущих и к душе моей.


Но душа усталая мертвенно тиха.

Пьявки, пьявки черные жадного греха!


1902


^ Федор Кузьмич Сологуб (псевдоним, настоящая фамилия — Тетерников; 1863—1927) — поэт и прозаик. Стихи начал печатать с 1884 г.

В 1892 г. он вошел в литературный кружок «старших» символистов (Д. Мережковский, 3. Гиппиус, А. Добролюбов и др.) и стал одним из участников журнала «Северный вестник».

В основе поэзии Сологуба — ощущение жизни, отравленной ежечасным ожиданием смерти, погружение в безотрадные потемки человеческого духа, состояние отчаянной усталости и «бессмысленных томлений». В образах, изощренно спутывающих явь и сновидение, быль и фантастическую грезу, легенду, Сологуб «уличает» земную жизнь в обманах, неизбывном зле, скрывающемся под множеством личин, всюду видит неустранимую вражду между хаосом чувств и «печальным» сознанием человека.

На революцию 1905 г. Сологуб откликнулся рядом стихотворений, окрашенных симпатиями к ней. Однако поражение революции усилило упадочную настроенность, индивидуалистическую замкнутость и антиобщественные мотивы его творчества. Октябрьскую революцию Ф. Сологуб встретил холодно и отчужденно.

В последние годы жизни активно занимался переводами.


^ Недотыкомка серая

Всё вокруг меня вьется да вертится,-

То не Лихо ль со мною очертится

Во единый погибельный круг?


Недотыкомка серая

Истомила коварной улыбкою,

Истомила присядкою зыбкою, —

Помоги мне, таинственный друг!


Недотыкомку серую

Отгони ты волшебными чарами,

Или наотмашь, что ли, ударами,

Или словом заветным каким.


Недотыкомку серую

Хоть со мной умертви ты, ехидную,

Чтоб она хоть в тоску панихидную

Не ругалась над прахом моим.


1 октября 1899


Вячеслав Иванович Иванов (1866-1949) — поэт и теоретик русского символизма. Первые журнальные публикации его стихов относятся к 1898-1899 гг. Уже в первом поэтическом сборнике «Кормчие звезды» (1903) обрисовывается основной круг тем и образов его поэзии, определяются творческая манера и стиль.

На теоретическое мировоззрение и поэтическое творчество Вячеслава Иванова влияние оказали, с одной стороны, немецкие романтики и философия Ницше, с другой — славянофилы и учение Владимира Соловьева. Основная идея, проходящая через его статьи и стихи,— идея «соборности», коллективного религиозного преображения жизни и искусства. Важное место в поэзии Вячеслава Иванова занимает идея культурной преемственности, отсюда — постоянное внимание поэта к миру античной Греции, итальянского Возрождения, Древней Руси, наконец, исключительная роль мотива памяти как торжества человека над смертью.
Архаизованный, утяжеленный язык стихов Вячеслава Иванова, его эксперименты с античными размерами затрудняли читательское восприятие его поэзии.

После Октябрьской революции Вячеслав Иванов некоторое время был профессором Бакинского университета. С 1924 года жил в Италии, преподавал в Риме русский язык и литературу, занимался переводами.


^ Поэты духа
Снега, зарей одеты

В пустынях высоты,

Мы — Вечности обеты

В лазури Красоты.


Мы — всплески рдяной пены

Над бледностью морей.

Покинь земные плены,

Воссядь среди царей!


Не мни: мы, в небе тая,

С землей разлучены: —

Ведет тропа святая

В заоблачные сны.


^ Александр Александрович Блок (1880-1921) родился в Петербурге, рос и воспитывался в семье деда по матери, известного русского ботаника А. Н. Бекетова. Начал печататься в 1903 году.

На формирование Блока-поэта, как и на все поколение «младших» символистов, к которому он принадлежал, большое влияние оказало учение Владимира Соловьева, поэта, религиозного мыслителя и философа конца XIX века, проповедовавшего идеи апокалиптического крушения мира и спасения его в результате Нового Пришествия.

Заимствованный у него образ Жены, Облаченной в Солнце, персонификация Красоты и Добра, получил развернутое воплощение в первом поэтическом сборнике Александра Блока «Стихи о прекрасной даме» (1904).

Неприятие «страшного мира» и жажда обновления жизни характеризуют поэзию Александра Блока предоктябрьского периода. Центральное место в его лирике этих лет занимает тема Родины, России.

Раздумья о судьбе страны, ее народа, стремление отыскать пути сближения с ним, ощущение неизбежности «возмездия» старому миру, грандиозности надвигающихся событий и сознание необходимости собственного в них участия — этими настроениями исполнены циклы стихотворений «Страшный мир», «Арфы и скрипки», «Родина», поэмы «Соловьиный сад», «Возмездие».
^ Важные даты:
16 (28) ноября 1880 — родился в Петербурге в семье профессо­ра.
1898-1906 — окончил гимназию. Учился на юридическом, затем на филологическом факультете Петербургского университе­та.
1904 — «Стихи о прекрасной даме».
1902-1904 — цикл стихов «Распутья».
1905-1907 — «Сытые», цикл стихов «Нечаянная радость», «Снежная маска».
1908 — цикл стихов «Земля в снегу», «Лирические драмы».
1907-1916 — цикл «На поле Куликовом», «Родина».
1910-1921 — неоконченная поэма «Возмездие».
1918 — поэмы «Двенадцать», «Скифы», статьи «Интеллиген­ция и революция», «Крушение гуманизма».
7 августа 1921 — умер в Петрограде.


Ветер принес издалёка

Песни весенней намек,

Где-то светло и глубоко

Неба открылся клочок.


В этой бездонной лазури,

В сумерках близкой весны

Плакали зимние бури,

Реяли звездные сны.


Робко, темно и глубоко

Плакали струны мои.

Ветер принес издалёка

Звучные песни твои.


29 января 1901

Вхожу я в темные храмы,

Совершаю бедный обряд.

Там жду я Прекрасной Дамы

В мерцаньи красных лампад.


В тени у высокой колонны

Дрожу от скрипа дверей.

А в лицо мне глядит, озаренный,

Только образ, лишь сон о Ней.


О, я привык к этим ризам

Величавой Вечной Жены!

Высоко бегут по карнизам

Улыбки, сказки и сны.


О, Святая, как ласковы свечи,

Как отрадны Твои черты!

Мне не слышны ни вздохи, ни речи,

Но я верю: Милая — Ты.


25 октября 1902


И тяжкий сон житейского сознанья

^ Ты отряхнешь, тоскуя и любя.

Вл. Соловьев


Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —

Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,

И молча жду,— тоскуя и любя.


Весь горизонт в огне, и близко появленье,

Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,

Сменив в конце привычные черты.


О, как паду — и горестно, и низко,

Не одолев смертельные мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.

Но страшно мне: изменишь облик Ты.


4 июня 1901

с. Шахматова




Незнакомка
По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.


Вдали, над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач,

Чуть золотится крендель булочной,

И раздается детский плач.


И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.


Над озером скрипят уключины,

И раздается женский визг,

А в небе, ко всему приученный,

Бессмысленно кривится диск.


И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной,

Как я, смирен и оглушен.


А рядом у соседних столиков

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

«In vino veritas!»* кричат.


И каждый вечер, в час назначенный,

(Иль это только снится мне?)

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.


И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна,

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.


И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.


И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.


Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.


И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие бездонные

Цветут на дальнем берегу.


В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.


24 апреля 1906

Озерки


КЛЕОПАТРА


Открыт паноптикум печальный

Один, другой и третий год.

Толпою пьяной и нахальной

Спешим... В гробу царица ждет.


Она лежит в гробу стеклянном,

И не мертва и не жива,

А люди шепчут неустанно

О ней бесстыдные слова.


Она раскинулась лениво -

Навек забыть, навек уснуть...

Змея легко, неторопливо

Ей жалит восковую грудь...


Я сам, позорный и продажный,

С кругами синими у глаз,

Пришел взглянуть на профиль важный,

На воск, открытый напоказ...


Тебя рассматривает каждый,

Но, если б гроб твой не был пуст,

Я услыхал бы не однажды

Надменный вздох истлевших уст:


"Кадите мне. Цветы рассыпьте.

Я в незапамятных веках

Была царицею в Египте.

Теперь - я воск. Я тлен. Я прах". -


"Царица! Я пленен тобою!

Я был в Египте лишь рабом,

А ныне суждено судьбою

Мне быть поэтом и царем!


Ты видишь ли теперь из гроба,

Что Русь, как Рим, пьяна тобой?

Что я и Цезарь - будем оба

В веках равны перед судьбой?"


Замолк. Смотрю. Она не слышит.

Но грудь колышется едва

И за прозрачной тканью дышит...

И слышу тихие слова:


"Тогда я исторгала грозы.

Теперь исторгну жгучей всех

У пьяного поэта - слезы,

У пьяной проститутки - смех".


16 декабря 1907
Андрей Белый (псевдоним Бориса Николаевича Бугаева; 1880-1934) — представитель «младшего» поколения поэтов-символистов. Начал печататься с 1902 года.

Вместе с В. Брюсовым Андрей Белый стал одним из создателей теории символизма в России. В своих теоретических работах и литературно-критических выступлениях он развивал идею религиозного содержания искусства, постижения запредельного, утверждал превосходство интуиции над логикой, необходимость подчинения искусства слова законам музыки. Яркое практическое воплощение эти идеи получили в ранних произведениях Андрея Белого — его «симфониях» и первом поэтическом сборнике «Золото в лазури» (1904).

В предреволюционные годы Белый заявил о себе и как прозаик (романы «Серебряный голубь», 1909; «Петербург», 1912). В послереволюционный период творчество на ряду с поэтическими (сборник «После разлуки», поэма «Первое свидание») им созданы значительные прозаические произведения (мемуары «В начале века», «Меж двух революций», романы «Москва», «Москва под ударом»). Творческую работу поэт совмещал с разнообразной общественно-публицистической деятельностью.
АРЛЕКИНАДА

Посвящается

современным арлекинам


Мы шли его похоронить

Ватагою беспутно сонной.

И в бубен похоронный бить

Какой-то танец похоронный


Вдруг начали. Мы в колпаках

За гробом огненным вопили

И фимиам в сквозных лучах

Кадильницами воскурили.


Мы колыхали красный гроб;

Мы траурные гнали дроги,

Надвинув колпаки на лоб...

Какой-то арлекин убогий -


Седой, полуслепой старик,-

Язвительным, немым вопросом

Морщинистый воскинул лик

С наклеенным картонным носом,


Горбатился в сухой пыли.

Там в одеянии убогом

Надменно выступал вдали

С трескучим, с вытянутым рогом -


Герольд, предвозвещавший смерть;

Там лентою вилась дорога;

Рыдало и гремело в твердь

Отверстие глухого рога.


Так улиц полумертвых строй

Процессия пересекала;

Рисуясь роковой игрой,

Паяц коснулся бледноалой -


Камелии: и встал мертвец,

В туман протягивая длани;

Цветов пылающий венец

Надевши, отошел в тумане: -


Показывался здесь и там;

Заглядывал - стучался в окна;

Заглядывал - врывался в храм,

Сквозь ладанные шел волокна.


Предвозвещая рогом смерть,

О мщении молил он Бога:

Гремело и рыдало в твердь

Отверстие глухого рога.


"Вы думали, что умер я -

Вы думали? Я снова с вами.

Иду на вас, кляня, грозя

Моими мертвыми руками.


Вы думали - я был шутом?..

Молю, да облак семиглавый

Тяжелый опрокинет гром

На род кощунственный, лукавый!"


Ноябрь 1906, Мюнхен


РОДИНЕ

Рыдай, буревая стихия,
В столбах громового огня!
Россия, Россия, Россия,-
Безумствуй, сжигая меня!

В твои роковые разрухи,
В глухие твои глубины,-
Струят крылорукие духи
Свои светозарные сны.

Не плачьте: склоните колени
Туда - в ураганы огней,
В грома серафических пений,
В потоки космических дней!

Сухие пустыни позора,
Моря неизливные слез -
Лучом безглагольного взора
Согреет сошедший Христос.

Пусть в небе - и кольца Сатурна,
И млечных путей серебро,-
Кипи фосфорически бурно,
Земли огневое ядро!

И ты, огневая стихия,
Безумствуй, сжигая меня,
Россия, Россия, Россия,-
Мессия грядущего дня!