Реферат: Говорят, что по любому поводу мнений столько же, сколько людей на свете. Еще говорят, что у каждого своя вера

Миряне: печальнейшая повесть

Олег Чекрыгин


Вступление

Говорят, что по любому поводу мнений столько же, сколько людей на свете. Еще говорят, что у каждого своя вера. В том смысле, что и простые, и сложные вещи понимаются каждым из нас несколько по-своему, в соответствии с индивидуальным, неповторимым устройством сознания каждого. Истины любой веры, ревниво охраняемые в жестких рамках богословских концепций разного рода деятелями от благочестия, тем не менее, постоянно размываются вольным действием мысли, движение которойневозможно остановить, как и движение света. Ибо движениеесть само существованиетого и другого. Про бессильные попытки воинствующего богословия остановить мысль, заключив ее раз и навсегда в рамки богословских концепций, очень верно высказался Гете устами своего антигероя, критиковавшего богословскую "науку" того времени:

Словам ты должен слепо доверять,
В словах нельзя ни йоты изменять

На сегодняшний день в этой области ничего не изменилось, так как исполнение евангельских истин на деле, в жизни, осмысление их через проживание, является для любого человека задачей поистине необозримой. То есть остается неисполнимым вполне понятное, и близкое всем желание хотя бы мысленно очертить круг необходимых жизненных перемен, насущных действий при вступлении на путь веры. Что-то вроде учебной программы, освоение которой "от сих до сих" дает гарантию достижения запланированного успеха. Так вот, путь веры, будучи жизнью в Боге, сам ведет и учит человека, и спланировать этот путь для человеческой воли оказывается невозможно. В то же время такое положение, уподобление на путях веры Сыну Человеческому, которому "негде главы приклонить", для большинства людей с утилитарным подходом к отношениям с Богом (который нужен лишь тогда, когда что-нибудь нужно от Него) является как неприемлемым, так и невыносимым. Поклонение "В Духе и Истине", востребованное Христом, практически не находит исполнителей. Что на протяжении всей истории всегда приводит к коснению в рамках ограниченной, исполнимой концепции, которую авторы стремятся возвести в абсолют и выдать за Божественную истину, взывая к авторитету Самого Бога и ссылаясь так или иначе на "божественное" происхождение своего авторства. На практике это очень быстро выливается в образование некоего сообщества "посвященных", которые, пользуясь безо всякого основания узурпированным правом на "посредничество" между Богом и человеческой личностью, создают систему властвования над людьми с целью, как правило, достижения целей вполне земных и уже не имеющих даже формального касательства к учению Христа о Его "Царстве не от мира сего". Такова печальная участь всех без исключения прошедших и шагающих по земле религий, как христианских, так и прочих. В полной мере все вышесказанное относится мной в первую очередь к сегодняшнему дню Православной Церкви, положение в которой я лично оцениваю, как вполне трагическое.

Тем не менее, нельзя отрицать очевидную пользу, получаемую как обществом в целом, так и отдельными его членами в индивидуальном порядке через функционирование церковных организаций самого разного толка. Пользу как чисто практическую, в воспитательном, нравственном и прочих "земных" аспектах, в плане "удовлетворения религиозных потребностей", так и в аспекте духовно-божественном, вплоть до прямой Помощи Божией и непосредственного вмешательства Воли и Силы Божией в человеческую историю по ходатайству различных (не обязательно "православных") церковных организаций и их избранных адептов.

В этой связи я определяю свою задачу при написании этой книги. Моей целью не является ниспровержение. Чего бы то ни было. Пускай все, что есть под солнцем, остается на своих местах. Ибо самим фактом своего существования утверждает Божественность своего происхождения: "Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть". Придется признать, что как бы кто ни ненавидел друг друга на почве, например, различия вер и богословских концепций, а уживаться придется, потому, что это угодно Богу. Иначе неизбежно друг друга перебьем. А это точно Богу неугодно, потому что Бог есть Любовь и Жизнь, и смерть является тем единственным, чего Бог не создавал. Смерть есть отсутствие жизни, то есть богооставленность, отсутствие Бога. Поэтому у Бога смерти нет, и у Него все живы. На этом сойдемся. "Скажи смерти - нет!".

Итак, никаких ниспровержений. Но это не значит, что невозможна полемика. Спорить придется. Но цель полемики, в которую я готовлюсь вступить с мысленными оппонентами, не в том, чтобы доказать всем единственно мою правоту. Я рассматриваю оспаривание авторитетных мнений как средство развития мысли на примерах, не более того. То, о чем я хочу рассказать, является плодом мучительных раздумий и переживаний, в течение двадцати с лишним лет сопровождавших мое пребывание в "лоне" РПЦ, и моей жизни пред Богом, что не одно и то же. Насколько мне удалось разделить земное и объединить небесное в этих двух моих жизненных пребываниях, и является сутью повествования. В этом смысле это то, "В чем моя Вера". А вера, как я уже говорил, "у каждого своя". Мое обращение в первую очередь к тем, кто, пока не нашед, мучительно и настойчиво ищет свою веру. Может быть, им окажутся близки мои раздумья, укажут путь мои искания, помогут, пригодятся мои находки. Буду счастлив. Прочим же всем пожелаю меня не возненавидеть за разницу в наших взглядах. В мнениях – вот достойное определение всех человеческих истин, ибо "всяк человек – ложь". И я, грешный, в том же числе. У всех прошу прощения. И, как сказал Амвросий Оптинский, "всем мое почтение".

^ Пролог. "Дорогу осилит – идущий"

След петляет меж камней, по снегу и льду, по размокшей земле, исчезает на скалах, теряется в жухлой траве. Далеко впереди маячит спина идущего человека. Небыстро идет он, но как же быстро уменьшается, теряется вдали его фигура, исчезает за поворотом, срезается горизонтальной линией уходящего в небо пологого склона. Тяжко идти вверх, задыхаясь, подниматься в гору, вослед уходящему: только бы не отстать совсем, не потерять его навсегда из виду. Вот и исчез он, ушел вперед, растворился во мгле горных туманов. Лишь тянется по снегу четкий отпечаток босых ног, теплые ступни человека протаяли следы на снегу. Как должны зябнуть и коченеть босые ноги, ступающие по снегу и льду, по стылому камню, по мерзлой земле... Он идет вперед небыстро, но – не догнать. За ним, по остывающему следу, отпечатку босых ступней!

Смеркается. Сиреневые тени густеют, сливаются в сизую мглу, из которой рождается снежное марево. Поземка предательски заметает след, и вот впереди лишь темнеют два ряда смазанных темных впадин, округлых лиловых углублений на синем снегу, уже не похожих на отпечатки человеческих ног. Снег заметает следы и больше не тает в остывших лунках. Вот-вот исчезнет след в синих сумерках, растворится в ночи, потеряется из виду. Как хочется лечь в снег и больше никуда не идти. Или повернуть назад и легко сбежать вниз, в долину, к огню костра и оставленному теплу человеческого жилья. Но, вопреки всему – вперед и вверх, по остывшему неверному следу за тем, кто там, впереди, уже невидим, поднимается все выше. За ним, ведь он позвал за собою. Там, наверху – Христос, вот след Его босых ног, Он Сам позвал нас, следовать за Ним, по Его живому следу, вперед и вверх, а там... За Ним, читатель. Дорогу осилит – идущий.

Миряне

Начну с замечания, что очень многих людей, являющихся прихожанами церкви, положение "мирянина" вполне устраивает. Вообще, понятия "мирянин" и "прихожанин" смешались. Разве что "прихожанин" более относится к конкретному приходу.

С одной стороны, миряне – народ свободный. Люди, ничем не связанные с другими, приходят в церковь за своей нуждой, им дела ни до кого нет, пока им не мешают "удовлетворять свои религиозные потребности". С другой же, со стороны составляющих приход верующих отношение к "мирянам-захожанам", как правило, полупрезрительное, ревниво-настороженное, а то и просто злобное. Однако священство и епископат, а также примкнувшие к ним монахи, составляющие "профессиональную церковь", мирянами называют всех их, то есть тех, кто в профессиональную "касту посвященных" не входит и без разделения, скопом, считается "народом", "мирянами", "прихожанами" - словом, людьми как бы "второго сорта", что ли.

При этом, для того, чтобы в наше время считаться мирянином, совсем необязательно быть верующим, и уж тем более христианином.

Тем, кто приходит в церковь от случая к случаю за своей нуждой, наиболее подходят установившиеся в приходской практике отношения "обслуживания населения", в которых вопрос веры вообще не обсуждается, и как правило, не ставится в том числе и священством. Например, что в советские времена, что сейчас, попробуй младший священник отказать в крещении независимо от резонов: то, что может негативно отразиться на церковном доходе, подлежит "табу" независимо ни от какой веры. Доход свят. Вообще, к постыдной теме церковных доходов нам предстоит еще неоднократно обращаться по самым разным поводам: в церковной жизни все спеклось в нерасплетаемый клуб, все срослось со всем. Как говорил Обломов: "Не трожь, приросло, оторвешь – будет смерть".

Поэтому к сегодняшнему дню положение, например, в РПЦ таково: крещеных – вся страна, ровно же столько "православных". Если считать людей "верующих", то и их на сегодня довольно много, включая сюда всех, кто, может, никогда ни в какие церкви не ходил, но на случайно заданный вопрос о вере в Бога раздумчиво отвечают "Да". Кое-кто говорит: "Немного верую". Другие говорят: "Что-то есть" - тем самым незаметно для себя отказывая Богу в элементарном праве хотя бы считаться личностью. В изобилии встречаются всякие прочие диковинные "веры": вера в переселение душ, в инопланетян, в колдовство и сглаз, в "православных" экстрасенсов, в поля и силы... – и прочая дивность, порожденная самодовольным невежеством наших "православных" в вопросах веры и отношений с Богом, о которых им ничего не известно, кроме диких побасенок. Самих же людей церковных на сегодня едва ли наберется один процент. Для сравнения, по советской статистике считалось, что в СССР примерно десять процентов верующих, но думаю, что большевики явно погорячились. Во всяком случае, живя и служа в церкви в провинции, я за двадцать лет большой динамики не заметил. Если не считать Пасхи, праздников и "родительских", на которые в храмы битком набиваются "годовики" и "захожане", мой, например, приход насчитывает около, примерно, ста постоянных членов. Столько же на остальных пяти городских приходах. Приняв в сторону увеличения число в тысячу человек, получим, как я и говорил, менее одного процента в более чем стотысячном городе. Тем менее, если учесть модную склонность нынешней городской интеллигенции к заигрываниям с верой. Наиболее точно сказал об этом в частушке покойный поэт и бард А. Башлачев:

Ой держи, а то помру в остроте момента,
Едут в церкву поутру все интеллигенты,
Были к дьякону, к попу, интересовалися,
Сине небо вниз тянули, пупом надорвалися...

Что касается состава, то, в основном, это по-прежнему пожилые женщины, живущие по принципу: "Вот выйду на пенсию, стану ходить в церковь", а также женщины с детьми. Мужчин мало, почти нет.

Однако речь идет о выделении из среды "прихожан", которых и так, я уже сказал, менее процента, собственно верующих во Христа, то есть людей, имеющих личную осознанную живую веру, являющуюся для человека Даром Божьим. Таких вообще почти нет, но когда их совсем не станет, Христос придет судить мир: "Сын Человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?". Вот, собственно, к ним-то и должно быть применимо, в основном, слово "мирянин" - христианин, живущий посреди "мира, лежащего во зле", ученик Христа, посланный Им "миру проповедовать".

Так, собственно, начиналась церковь Христа – с мирян, с тех, кому, избрав их, Христос сказал: "Мир мой даю вам", "Идите и миру проповедуйте". О них же: "Вы – соль земли...,свет миру...". Церковь Христа состояла из учеников, послав которых на проповедь "как овец среди волков", Христос обещал прочим, что "кто уверует и крестится, тот спасен будет".

И подмена понятий в современной церковной жизни, низведшая определение "мирянин" до представления о людях "второго сорта" (в отличии от "первого" - церковно-священнослужителей, и высшего – епископов и монахов), как раз и свидетельствует непосредственно о всеобщей апостасии –отступлении от Бога – которое властно вступило под сумрачные своды традиционных церковных организаций. Ну, об этом вся речь впереди. За мной, читатель.

Священники

Со священником впервые мне довелось повстречаться в домашней, так сказать, обстановке: к моей матери приехал в гости ее университетский товарищ, по образованию тоже журналист, к тому времени ставший достаточно известным проповедником. Узнавши, что у нас в доме нет Библии, в то время считавшейся среди столичной интеллигенции библиографической редкостью, он не раздумывая долго, посадил нас в подвернувшуюся машину, и повез в Новодевичий. Отлучась довольно надолго под пугающие чуждые (это были глухие советские годы) своды, он вернулся с толстенной книгой в зеленом переплете без названия, украшенном крестом. Так в нашем доме появилась книга Священного Писания. Стоила она пятьдесят рублей, по тем временам огромные деньги, особенно за книгу – книги в СССР были дешевы, но малодоступны. Как впрочем и все остальное, что пользовалось спросом и называлось единым словом – "дефицит".

От общения с о. Глебом осталось воспоминание о чувстве острого и боязливого любопытства по отношению к человеку, занимающемуся чем-то запретным, опасным. Казалось, что этот гость находится чуть ли на нелегальном положении и может навести на нас беду. Таково было положение церкви и священства во времена, когда готово было сбыться обещание Хрущева "в восьмидесятом году показать по телевизору последнего попа". Однако с деньгами наш гость обращался вольно, Библию он нам подарил "на память", по своим таинственным "делам" разъезжал по всей Москве только на такси и напоил меня дорогим коньяком, щедро закупленным в попутном ресторане по двойной цене, до такой степени, что окончания вечера я не запомнил. Много позже до нас доходили слухи о том, что этот талантливый человек начал всеръез спиваться, у него возникли тяжелые проблемы на службе и в семье, он лечился... Все это тогда казалось мне удивительным, странно несовместимым с особенным, я уже говорил, чувством уважительного интереса, пробудившегося во мне при встрече с тем, кто являлся носителем необычайного явления человеческого духа – Веры в Творца. Именно этим он для меня стал в то время – реальным соприкосновением с обособленным миром верующих в Бога. Хотя самому мне до веры было еще ох как долго и далеко.

Вторая в моей жизни встреча со священником произошла намного позже, при обстоятельствах, всем хорошо знакомых: я решил креститься. Крестины проходили в обстоятельствах экзотических: в Феодосии, весной, на Пасху. У крестившего меня священника загорелся дом. Храм опустел: служивые поспешили на пожар, спасать добро. А я отправился на вокзал и сел в поезд, идущий в Москву: пора было возвращаться в свою колею.

Через месяц я сидел в гостях у пожилых интеллигентов, и на вопрос, почему я крестился именно в Православной церкви, ответил: "Просто потому, что мы – русские, и это наша церковь", - я и вправду тогда так думал.

Почему я вообще крестился? Мне в голову не приходила эта мысль, когда весной 80-гоя ехал в Крым навестить Ирину, ставшую мне крестной матерью. Провожавший меня странный парень по кличке "мсье Пъер" сунул на прощание тонюсенькую книжицу – почитать в поезде. Оказалось – Евангелие.

Я ехал в гости к женщине-чуду, имевшей невиданную власть над материей. Предыдущая, первая встреча с ней перевернула мою примитивную самоуверенную убежденность в собственной правоте во всем. Тогда впервые я сказал себе: "Ничего не понимаю", - единственное, что вообще может человек утверждать с уверенностью. Боже, как часто с тех пор я это повторял!

А приехал – к "церковной бабушке", сидевшей под иконами в платочке и красившей пасхальные яйца. В дороге я впервые прочитал Евангелие. Но убедила – она, примером: "Если эта верует, значит – Бог есть!". Прозрение… Пять суток, проведенных почти без сна и еды. Что чувствовал прозревший слепец? Что мог он понять, увидев?

Однако сама встреча со священником, крестившим меня, запомнилась не только пожаром, но больше как зримый образ: я стою в толпе верующих людей, посреди церкви, и над нами возвышается фигура человека в причудливом, но не смешном, а страшном, внушающем почтительный ужас, наряде. Мы стоим как бы у ног его, и он, видя нас всех, ведет общую речь, при этом к каждому обращаясь в отдельности. Глядя на него снизу и чувствуя себя таким маленьким рядом с этим гигантом, великим вождем, я понял то, что осознал не сразу: вот мое место. Как сказал герой детской книжки, отведав рыбьего жира: "Это то, что Тигры действительно любят!".

***

Все это пришлось пересказать, чтобы напомнить себе и всем, как воспринимается вера пришедшими в церковь впервые. Так уж получается, что носителем веры для новенького сразу же становится священник: он здесь "главный", значит, к нему обращено внимание ищущих, которые "да обрящут" – через священника. Войти в церковь просто: отворил дверь, и вот ты уже внутри, среди таких же, как ты, людей, у которых на лбу их вера не написана. А вот стать "как он", чтобы твоя вера была всем видна, в глаза бросалась... Он – человек "первого сорта", и если хотим чего-нибудь достигнуть на новом для себя поприще веры, то вот она, цель реального продвижения на пути "к Богу". Цель, безусловно могу сказать об этом, ложная. И многие из тех, кто искренне искал себя в Боге, на десятилетия запутались в кривых дорожках церковной карьеры и наконец, разочарованные, повернули вспять, к выходу из тех самых дверей, во всем обвиняя Бога, веру, церковь – но только не себя. Другие путаются до сей поры и уже начали спиваться, "и развратились сердца их". Большинство же по-прежнему исполнено искренней самоуверенности в том, что им известны простые ответы на все вопросы бытия, что только они знают - и всех научат - как жить, что делать. Более того, что все это дано от Бога и принадлежит им по праву. Так сказать, по должности. Как это печально...

Вообще, соблазн церковной карьеры так велик для пришедшего в церковь из-за бедственного недоразумения, настолько утвердившегося в церковной среде, что ему приписывается, опять-таки, чуть ли не божественное происхождение.Попробуем разобраться.

Человек обретает веру вне чего бы то ни было: церквей, храмов, общин, конфессий – как Дар Божий. Подчеркиваю, именно Веру в Бога, которую еще только предстоит осознать. Это совершенно не относится к "удовлетворению религиозных потребностей", для которого вполне достаточно подражать понаторевшей в храмовой практике соседке. Отсюда до собственно Веры – как до звезды небесной, путь неблизкий, да и кто еще пускаться идти захочет в такую даль безвестную, от добра-то...

Но кто-то эту Веру получил, как Дар – даром, бесплатно, беструдно. Почему, зачем – не здесь и не теперь об этом речь. Получивший Дар Веры оказывается этим даром весьма обременен – так смешно устроена жизнь. К примеру, если нет денег, то изводим себя их добычей. А как повезет добыть – новая докука: как сохранить, да на что истратить, да как бы не прогадать, а там глядишь, опять нет денег. И, знаете, верно, тут не в том дело, что бес виноват. Иногда мне думается, что Господь – очень веселый и совсем не сердится, глядя на всю эту нашу суетню, но все ждет, когда же мы набегаемся по кругу, устанем, и присядем, чтобы задуматься, взглянуть на небо, а там, глядь, Он нам с Небес улыбается...

Обретший Веру начинает с ней как курица с яйцом носиться, и ко всем приставать за нуждою совета, "как принять всю эту участь, и что все это значит". Рано ли, поздно, ноги принесут его на церковный порог, за которым его уже ждут те, кто точно знает, что нужно делать с его верой: срочно присвоить ей права собственности и приватизировать ее. В этом лучшем из миров у всего должен быть рачительный хозяин, и хозяином, в крайнем случае, распорядителем веры объявила себя церковь спокон веку на том основании, что права на это даны ей Самим Христом и Богом: ключи от Неба, так сказать, вручены. И начинается. Пришедшему втолковывают (на первых порах добровольцы из числа "братии святого храма сего"), что "вне церкви нет спасения", "кому церковь не мать, тому Бог не отец", и – главное из начальных "истин" - "послушание превыше поста и молитвы". Вот он, момент истины! А там, глядишь, и батюшка в "духовные отцы" взлезает на заарканенного, покоренного, уже объезженного и взнузданного новообращенного "духовного чада". И пошло, поехало. От такой езды и через годы света белого не взвидишь. При этом, заметьте, человек пока сам в себе еще не разобрался. Годы нужны, пока вера из подсознания в сознание прорастет. И задачей-то церкви должно бы являться служение, описанное во всеми читанной книжке "Над пропастью во ржи". Да простит меня Господь, но будь моя воля, я бы по этой книжке кандидатов в священники испытывал. Отбирал бы холденов колфилдов – так зовут мальчишку, главного героя, намечтавшего себе работу беречь от падения и ловить малышей над пропастью посреди ржаного поля – глядишь, может и в священниках бы со временем нужда отпала. Потому как если человеку помогли стать христианином, то чего ж еще? И какие ему посредники пред Богом понадобятся, когда Христос Сам принял его в число братьев Своих? Довольно, смею думать, будет Его посредничества: "...едино стадо, и един пастырь". Пастырь добрый, а не наездник.

Итак, продолжаем разбираться. Новообращенному объявляется Божья Воля: Богу угодно, чтобы все жили в Церкви. То-есть, все мирские заботы – "во чрево", пройдя через которое, они сами понимаете, во что обращаются. Иначе говоря, жизнь как таковая – дерьмо (извиняюсь), и сама по себе имеет смысл только в качестве удобрения на полях служения Богу в Церкви. А в чем же это служение, угодное Богу, заключается? В основном, в Богослужении. То есть, самое главное дело в мире, угодное Богу – это церковная служба и все, что с нею связано, и поэтому понятно, что самые главные люди на свете те, кто эти богослужения устраивает и проводит. Ну, есть там всякие еще мелочи: малое доброделание, домашнее благочестие, исполнение молитвенных правил, милостыня, наконец – это все для негодных, для тех, кто церковной карьеры не сделает по "профнепригодности". Женщины, например, о которых даже в Евангелии не раз говорится: "... не считая женщин и детей". А пословица прямо определяет: "Бабе попом не бывать, красной девке обедню не служить". Правда, есть одна лазейка, как женщине к церковной карьере примкнуть и наладиться – монашество. Но об этом разговор отдельный, особенный.

А дальше все просто. Самый главный у Бога – конечно, Патриарх, высший церковный чин (на Западе – Папа), дальше чины помельче, еще помельче, совсем мелкие – а там и "народ этот, невежда в законе, проклят он". И если хочешь иметь свое законное место пред Богом, пора браться делать церковную карьеру: сперва ты нам послужишь, служа тем самым Богу, а потом идущие следом послужат тебе. Получается что-то весьма похожее на финансовую пирамиду господина Мавроди – уж не в церкви ли этот умник набрался премудрости на свою математическую модель жульничества?

Господи, сколько лет я сам пропутался в этом лабиринте выстроенных в затылок цитат и мнений, не находя ни щелки, ни выхода. И, раз попав вэтот порочный круг, скольких других людей загонял в него кнутом и пряником, заставляя скакать вперед себя, или следом. Некоторых и погубил... Господи, прости нас, неразумных. Были немногие, которые отказались, сошли с дистанции. Таковых мы (в том числе и я) писали в предатели.

Впечатление, полученное мною в церкви перед крещением подтолкнуло меня навстречу поискам, вначале вполне бессознательным, возможности "служить Богу", заняв – я был в этом искренне уверен – предназначенное мне место священника в церкви. При этом мне представлялось, что служение это похоже на сказку Горького про Данко: "Что сделаю я для людей?" Не забыл я и про патетическую концовку: вырванное из груди горящее сердце, остыв, погасло, и выпав из ослабевшей руки, было втоптано в грязь бездушной толпой двинувшихся дальше по своим делам себялюбцев. Именно с позиций оскорбленного великодушия воспринимал я довольно безразличное, потребительское отношение первых своих прихожан, в основном деревенских старушек, к церкви с ее великими истинами и лично к себе, и моему подвигу "самопожертвования", состоявшему в отказе от блестящей по возможностям гражданской карьеры ради служения в деревенской церкви. Постепенно выяснилось, что никуда я их за собой не поведу и не смогу научить "разумному-доброму-вечному", потому что они заняты своей вполне земной жизнью, в которой церкви, включая и мою персону, отведено вполне небольшое место. Я обижался "за Бога", обличал их, даже по молодости пытался "наказывать", но так ничего и не получилось. Я возмущался и удивлялся вполне искренно, а потом за многие годы привык и знал, что "духовный разговор", с которым ко мне обращаются, сведется к вопросу, можно ли "завтра" в постный день подать на поминальный стол скоромное и водку поставить. Я не возражал – все равно делали по-своему. Только с годами до меня стало доходить, что эти простые люди совершенно не склонны отождествлять меня с Богом, в которого они по-своему веруют, как умеют, да и в посреднике, на роль которого я невольно претендовал, они не нуждаются, ибо "Бог есть на всяком месте". А в церковь ходят больше по обычаю, заведенному предками, потому что "так Богу угодно". Почему, зачем угодно – "не знаем, и знать не хотим, это дело не нашего ума".

Между тем, самая возвышенная вера никогда не бывает свободна от некоего рода соображений личной пользы – да-да. Таково свойство личностной природы души: для человека все, кроме него самого – "внешнее". В том числе и Бог. Внешнее имеет для нас значение своей привлекательностью. То, что не может быть как-то использовано, мы и знать не хотим. И если существуют какие-то отношения с Богом помимо примитивно-утилитарных, значит, нам нужно от Него что-то еще, о чем, может, мы и сами не догадываемся. Причиной Богоискательства является, по-видимому, восстание разума против неизбежности смерти, прекращения бытия. Смею думать, что тому, кто не верит в вечную жизнь, по большому счету, и Бог не нужен. Выполнять какие-то требования божественного учения человек не станет до тех пор, пока он смертен: "Будем есть и пить, ибо завтра умрем". Зачем грузить себя моралью, создающей помеху бездумному существованию ради собственного удовольствия, если все равно исчезнем? Что помогает жить дольше и лучше – хорошо; что мешает – долой, будь это и Сам Христос. "Зачем Ты пришел прежде времени мучить нас?" - спрашивают Христа бесы, эти бессмертные учителя смертного человечества. Которое за ними бездумно повторяет Христу: "Уйди, не мучь нас, дай нам пожить, а если хочешь помочь, то помоги материально". И только для тех, кто уверовал в личное бессмертие, учение Христа становится значимым. Бог оказывается нужен не для чего-то, а Сам по Себе, потому что от Его Бытия теперь зависит и мое личное бытие. С Богом нам по дороге, и теперь уже навсегда.

Теперь для всякого, уверовавшего в собственное бытие, пришла пора поинтересоваться, а собственно, на каких условиях? "Что сотворю, да жизнь вечную наследую?" И вот тут-то интересующихся ожидает большая неожиданность. Учение Христа нам что обещает? Правильно, спасение души и жизнь вечную. Ну, во-первых, понятно, что спасение души – от смерти, исчезновения, небытия. А , во-вторых, обратимся-ка, к Евангелию, к самому учению Христа. Итак, чтение недели о Страшном Суде:

Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуете Царство, уготованнное вам от создания мира:

Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня;

Был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был , и вы пришли ко Мне.

Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! Когда...?

...И Царь скажет им в ответ:истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали Мне.

И, заметьте, ни слова про Богослужение. Это что, случайность? Или, может, Христос забыл?

Богослужение или служение Богу?

Господь судит человека, когда жизнь его прожита, кончена и итог подведён. Каждый предстаёт пред Богом со всеми делами своими. Вот как можно сказать - веруем мы или не веруем? Вроде веруем, а дела творим, как неверующие. Настали странные времена: то, что мы могли бы делать для Христа, как бы отнято у нас, мы лишены этого. Раньше весь уклад жизни был совмещен с христианским доброделанием. Считалось, что нищий человек, пришедший к тебе под окна, - это сам Христос, он тебе послан Богом. Так они и назывались - убогие, Божьи люди. И такого человека обязательно надо было и приютить, и накормить, и обогреть.

Сейчас у людей установка жизненная другая, общественное сознание изменилось. По телевидению и в газетах говорят и предупреждают: незнакомых в дом пускать нельзя, двери надо держать на запоре, в машину никогоне подсаживать, а то, не дай Бог, машину отнимут, побьют, а то и убьют. Нищие - это индустрия попрошайничества, подавать нельзя, потому что сами нищие работают за копейку, а бандиты у них деньги отбирают. Пьяниц, наркоманов и всяких несчастных надо гнать от порога, потому что это люди опасные, они преступники, они могут вас убить, ограбить, заразить какой-нибудь заразной болезнью, ещё там что-нибудьв таком роде.Смотришь и думаешь:ну да, всё этоправда, правильно, случаи бывают всякие. Но они и раньше бывали. Случалось. Люди-то всегда одинаковые.

Иногда действительно задаёшься вопросом: что это, случайность? Или целенаправленный замысел, который планомерно, "медленно но верно", осуществляется среди людей? Сатанинский, заговор, направленный на то, чтобы погубить, возможно, "и избранных", и превратить всё, что есть в жизни христиан - в посмешище и мертвечину?

Мы всё время говорим: мы христиане православные, мы спасаемся, весь мир во зле лежит, все погибают, а мы спасаемся по вере своей. Однако в приведенном выше евангельском чтении Господь ничего не говорит о посещении Церкви. Ни о вере, ни о церкви, ни о причащении, - ни о чём, что сказано в других местах Евангелия, не говорит здесь. Нет ничего и о разделении по вере. Единственно, чем Господь будет судить нас - это делами малого доброделания, то есть нашими с вами каждодневными житейскими, бытовыми делами. А ведь Страшный Суд - это конечное определение участи человека. То есть, что с нами будет, и где мы будем: с Богом в вечной жизни, или будем гореть а аду? "Идите проклятии в вечный огонь, уготованный диаволу и ангелам его".

Удивительно: ни подвигов, ни побед в войнах, ни великих преобразований, ни славы и известности человеческой, ни учения, возвысившегося в народе - ничего этого Богу не нужно для того, чтобы признать человека достойным Царствия Небесного и вечной жизни. Единственное, о чём говорит Христос, единственная мера, по которой Он будет судить нас с вами - это наше бытовое и ежедневное малое доброделание.

Пришёл нищий к порогу - накорми его, заболел человек - посети его в больнице, посадили в тюрьму - посети в темнице, принеси ему передачу, чем-то утешь его; накорми голодного, напои жаждущего - и всё, всё! Ничего больше не нужно для того, чтобы спастись. Вот просто больше ничего не нужно!

И еще оказывается, что малое доброделание, которое человек совершает в жизни, стирает границы между верующими и неверующими. На страшном суде Христовом не вера будет судиться, а дела. Верующие считают: мы верующие, мы ходим в Церковь, вот это для нас спасительно. Да, церковь всё время говорит: "Без церкви нет спасения. Кому церковь - не мать, тому Бог - не Отец". В определенном смысле это правильно. Но только по причине нашей общей немощи.

Господь Сам пришёл в мир и пожертвовал Собой. Отдал за нас Свою жизнь и пролил Свою кровь, которая до сих пор льётся в Церкви, только по одной причине, - потому что человечество оказалось неспособным без Христа жить по-человечески и быть достойным Бога.

Не смогли, не сумели. На пять тысяч лет был дан закон Моисея и люди, "человецы лукавы суть", сделали всё возможное, чтобы этот закон извратить в свою пользу, и превратить его в насмешку над Богом. И тогда пришёл Христос для того, чтобы искупить грехи наши и дать нам на все  времена пример человеческой жизни, которую можно прожить без греха. Он нам сказал: будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен. Вот мера святости, которую от нас требует Христос. И в Церковь мы приходим не для Бога. Богу ни церковь не нужна сама по себе, ни наше сюда хождение в эту Церковь, ни Богослужения, на которых мы, выстаивая, так утомляемся, что считаем, что мы вообще чуть ли не подвиг совершили христианский. В церковь люди ходят для себя, и все мы очень хорошо знаем, что из церкви уходим не с тем, с чем мы сюда пришли. Выходя, каждый человек уносит в душе своей мир и благодать. "Мир мой даю вам".

Господь даёт Духа своего не мерой, и каждый приходящий получает и мир Христов, и благодать Божию, и утешение, и великие дары милости Божией, которые в церкви содержатся для укрепления души и для дарованиянам сил и способностей – чтобы что делать? Да вот то и делать, за что Господь потом будет судить. Идти в мир жить и творить малые добрые дела, жить по-христиански. То есть главное не в том, чтобы ходить в церковь. Церковь - это только помощь Божия и средство, которое Господь нам подал для того, чтобы укрепить нашу душу, волю и решимость жить по-христиански и творить добрые дела. И именно эти дела и будет Господь судить, именно они и определят нашу посмертную участь.

Да, мы получаем в Церкви помощь. Господь будет судить нас строго, страшен Суд Христов прежде всего за то, что мы постоянно пользовались Его Личной Жертвой которую Он каждый день приносит в Церкви за каждого. Для чего нам понадобилась эта жертва? И как мы её использовали, в жизнь воплотили? Люди церковные считают: то, что мы ходим в церковь - это и есть вера, и мы уже не подсудны. Вот ходил, ходил человек в церковь, умер – и в Царствие Небесное за то, что в церковь ходил. Да ничего подобного. Ибо Христос говорит: мытари и блудницы идут в Царствие Небесное.

Это не фраза, не аллегория. В истории церкви немало случаев описано, когда блудницы - женщины, жившие распутно - сподоблялись милости Божией и спасения души за доброту. Я не буду сейчас примеры приводить, они есть! Кому Христос сказал: "Мытари и блудницы впереди вас..."? Тем, кто всю свою жизнь проводил в церкви, в Храме Божием, в синагоге. Фарисеям, книжникам, - людям, которые жизнь провели, копаясь в священных книгахи имеяпомышленияо божественном. Они-то тоже думали о себе: вот мы веруем и поэтому на суд не приходим, мы неподсудны. Но Господь обличает их.

Теперь все замкнулись и живут для себя. Люди боятся дверь отворить, потому что вдруг тот, кто постучал в эту дверь, окажется злодеем: обворует, ударит, убьёт, или ещё что-нибудь. Вот это и есть наша вера: привыкли житьдля себя и хотим только одного, чтобы нам как можно крепче устроиться в жизни, и никто бы нас не трогал, чтобы нам не пострадать. Но для этого Бог не нужен и вера не нужна.

То, что пишут в газетах, - оно может быть и правда, но ведь доброе дело без искушений не бывает. Почему? Потому что мировое зло, диавол, слуги его, не желают христианской жизни, не хотят допустить доброделания, противодействуя спасению души. Есть ли замысел? Или человечество случайно совершенно отвратилось от добрых дел? Не знаю, на каком уровне этот замысел, но это, безусловно, замысел, потому что диавол тоже прочитал Евангелие, и он знает его назубок, он совершенно точно знает, что для человека спасительно, а что погибелЕпископы

Кто такие епископы, откуда они взялись и зачем нужны? Ну, от ответа на последний вопрос факт их собственного существования, к сожалению, никак не зависит. А жаль...

Первым из епископов, с которым встретился я в своей жизни, был человек, по рассказам, замечательный. Звали его мудрено: