Реферат: С. С. Анисина Семья как быт и бытие в истории и жизни

МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ТЮМЕНСКИЙ ЮРИДИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ
А.Л. Анисин С.С. Анисина
С
емья как быт и бытие

в истории и жизни

Тюмень 2006

Министерство внутренних дел Российской Федерации

Тюменский юридический институт




А.Л. Анисин

С.С. Анисина


СЕМЬЯ КАК БЫТ И БЫТИЕ

В ИСТОРИИ И ЖИЗНИ


Тюмень 2006

ОГЛАВЛЕНИЕ

А.Л. Анисин 1

С.С. Анисина 1

ВВЕДЕНИЕ 4

^ ГЛАВА 1. НАЧАЛА СЕМЕЙНОГО БЫТИЯ И БЫТА 11

§ 1 Семья и брак – к смыслу понятий 11

§ 2 Начало семьи в истории 20

§ 3 Доисторическая семья как непосредственная жизнь рода 43

^ ГЛАВА 2. ФОРМЫ БРАКА И СЕМЬИ В ДРЕВНЕМ МИРЕ 61

§ 1 Семья в античности: юридическое оформление частного быта 61

§ 2 Ветхозаветное понимание брака: религиозная устремленность деторождения 76

§ 3 Христиантво о высшем смысле брака и семьи 99

^ ГЛАВА 3. СЕМЬЯ В ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЕ 124

§ 1 Предпосылки формирования европейского типа семьи 124

§ 2 Новоевропейская семья как культурно – исторический тип 137

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 155



ВВЕДЕНИЕ
Современный мир давно уже вступил в пору кризиса. Этот кризис носит многоплановый и многоуровневый характер. Весьма непросто поэтому разобраться в его причинах, отделить главные и первичные причины от второстепенных и производных. Часто при анализе современных глобальных проблем человечества указывают в качестве причины на возросший уровень технического могущества человека: на использование ядерной энергии, на широкомасштабное загрязнение окружающей среды, на истощение плодородных почв, на негативные последствия урбанизации, на информационный прессинг и так далее.

Все перечисленное, конечно, представляет собой весьма важные проблемы, но если в них по-настоящему вдуматься, то выясняется, что подлинные их причины лежат в самом человеке, в его духовно-нравственном состоянии. Чем бы мог грозить человечеству научно-технический прогресс, если бы использование его достижений было нравственно детерминированным? Как смогли бы современные проблемы приобретать катастрофический характер, если бы жизнь людей (хотя бы в основной массе) была основана на здоровых нравственных принципах, предполагающих духовную трезвость, спокойное и ясное осознание значимости тех или иных жизненных реалий, уверенную и правильную ориентацию в мире современной культуры? То, что человечество именно в основной своей массе утратило эти ясные духовно-нравственные ориентиры, является, в конечном счете, глубинной причиной современного глобального кризиса.

Всем вышесказанным обуславливается актуальность предпринимаемого исследования, ибо на наш взгляд, указанные процессы в первую очередь напрямую связаны с упадком и деградацией феномена семьи в современном, западном, прежде всего, мире. Ведь именно семья призвана обеспечивать воспроизводство общественно значимых ценностей, именно она является главным агентом духовно-нравственного воспитания. Ее роль в этом воспитании носит определяющий характер и не может быть перенесена ни на один другой социальный институт без ущерба для воспитываемой личности, а значит – и для общества в целом. В этом смысле можно сказать, что семья является не просто «ячейкой» общества, как ее привыкли называть, а его существенным фундаментом. То общество, в котором разрушается семья, не имеет будущего, оно теряет саму основу своего бытия.

Если некоторые исследователи задают вопрос, имеет ли будущее семья как таковая, как форма существования человека,1 то тем самым они, фактически, задаются вопросом о том, имеет ли будущее само человечество. Если же говорится об уходе с исторической сцены некоего «традиционного» типа семьи (говорится об этом, правда, уже лет сто с лишним), то тем самым утверждается переход человечества к принципиально иному способу своего исторического бытия. Если же единственным возможным основанием семейной жизни объявляются как раз ценности традиционные, которые в настоящее время по большей части утрачены, но которые необходимо восстановить в их подобающем статусе, то тем самым имеют в виду, что само человечество оказалось в настоящее время оторванным от подлинных духовных основ и ориентиров. Проблема заключается тогда в том, чтобы человечество сумело в новых исторических условиях выстроить свою жизнь на этих вечных основах.

В любом случае, очевидно, что состояние современной семьи является одновременно как следствием, так и причиной целого ряда процессов, происходящих в современном обществе. При этом кризис семьи вполне обоснованно может быть принят за отправной пункт при анализе системного кризиса современного мира. Будучи одним из основополагающих социальных институтов, семья в своем развитии неизбежно отражает существенные тенденции развития всего общества. Семья, таким образом, не просто испытывает на себе мощное влияние всех действующих факторов социальной динамики, но во многом и сама эти факторы определяет и воспроизводит. Без серьезного анализа процессов, происходящих в сфере семейной жизни невозможно полноценное понимание целостной общественной жизни.

О браке и семье написано много, можно сказать, что практически у каждого мыслителя, почти у каждого философа или общественного деятеля можно вычленить более или менее развернутую позицию по этим проблемам. Однако, как это ни покажется странным, при ближайшем рассмотрении выясняется, что семья как таковая не так уж часто становилась предметом философского или культурологического анализа.

Дело в том, что характер той научной разработки, о которой было сказано, как правило, таков, что семья анализируется не в собственном своем смысле, не исходя из собственной внутренней логики своего бытия, а «в аспекте» чего-то иного. Как это ни парадоксально, но именно та форма деятельности человека, которая наиболее связана с осуществлением и продолжением жизни, едва ли не реже всего рассматривается как онтологическая основа существования человека и общества.

Экономические, политические, религиозные факторы, географические условия, физиологическая конституция – все это и еще многое другое часто рассматривается как существенный определяющий базис бытия человека в мире. Но вот семья, взятая в полноте своего существования и смысла, не сведенная ни к экономической деятельности, ни к физиологии полового акта, ни к каналу передачи общественной идеологии, семья как таковая весьма редко выступает в качестве онтологически значимого предмета мысли.

Чаще всего семейная жизнь и формы брака рассматриваются как явления, производные от вышеуказанных базисов. Семья часто анализировалась в экономическом, социально-политическом, социологическом аспектах – начиная с возникновения политэкономии и трудов классиков марксизма, это направление исследования семьи является едва ли не самым влиятельным. С ним по силе может сравниться только психоаналитическая традиция, обретшая большое число последователей и популяризаторов.

С другой стороны, в тех случаях, когда предметом исследования является именно семья в ее собственном бытии, в ее собственной истории, мы чаще всего имеем дело с конкретно исторической методологией, далекой от философских обобщений. Нередко объективность и достоверность нарисованной исторической картины сомнительна. Однако даже в тех случаях, когда рассказ достоверен, когда факты излагает серьезный ученый-историк, историческое исследование семейно-брачных отношений в разные эпохи, как правило, не рассматривает вопроса об онтологической значимости семьи, а философский анализ бытия человека очень редко всерьез принимает семейную жизнь. В качестве яркого исключения можно указать лишь на Василия Васильевича Розанова, который придает семье и браку исключительно большое значение. В целом же нужно признать, что семья и брак до сих пор не стали темой философии.

Объектом нашего исследования будут те исторические формы существования семейно-брачных отношений, которые мы можем выделить и описать, опираясь на современный уровень развития исторической науки. При этом в теоретико-методологическом смысле мы исходим, прежде всего, из принципа историчности, в силу которого необходимо конкретно исторически фиксировать те или иные культурные феномены в их уникальной неповторимости. В гуманитарных науках, в истории в первую очередь адекватен только «идеографический», а не «номотетический» метод, выражаясь в духе В. Виндельбанда и Г. Риккерта. Историческое бытие всегда уникально, всегда однократно, притом, что столь же существенна в нем преемственность (как по форме, так и по содержанию). Приступая к осмыслению истории, необходимо поэтому в первую очередь предоставлять слово самому историческому событию, как самораскрывающемуся феномену. Эта историческая феноменология должна быть, по нашему мнению, дополняема герменевтическим анализом, ориентированным на понимающее проникновение в суть предмета.

Наиболее удачным основанием для философского исследования семейного бытия человека, мы считаем выделение определенных культурно-исторических типов семьи. Выделение уникальных черт культуры необходимо приводит к формированию понятия о культуре, которое, однако, не подводимо ни под какое обобщающее понятие, которое само по себе образует особый род и является единственный членом этого рода. А кроме того, мы исходим из предположения существования, – помимо неких архетипических черт конкретной культуры, которые образуют содержание данного культурно-исторического типа, – еще и определенных инвариантных структур, общих для всех типов семейного бытия человека.

Речь должна идти не столько о выяснении формально общих моментов, сколько о постижении действительного архетипа, который обуславливает собой существенное единство человеческой истории, некую фундаментальную инвариантность человеческого бытия в мире. По существу даже те мыслители, которые отказывались признавать существование некой внеисторической «сущности человека», тем не менее, предполагали в истории некий универсальный механизм человеческого самоосуществления и развития. К. Маркс, который в этой связи, несомненно, должен быть назван первым, постулирует в качестве такого архетипа человеческого бытия удовлетворение материальных потребностей человека в процессе производства жизни и средств ее поддержания.

Однако и кроме К. Маркса, по праву стоящего под первым номером, можно привести и гораздо более сильный пример: Ф. Ницше. Он ведь пошел в отрицании «человеческой сущности как абстракта, присущего отдельному индивиду» гораздо дальше. Он считал даже само понятие «сущности», – а также и «бытие», и «истину» вместе с самим принципом разума – симптомами вырождения человеческой мысли. Он сделал единственным «принципом» всеобщее становление, не укладывающееся ни в какие принципы, отказал человеку в самостоятельной онтологической реальности, сведя его к «канату, натянутому от обезьяны к сверхчеловеку». И все-таки именно он дает один из наиболее интересных и ярких примеров архетипа бытия, притом архетипа не только человеческого бытия в мире, но и мирового бытия вообще, утверждая свою «Волю к власти».

Мы в нашей работе исходим из той интуиции, что семейно-брачные отношения образуют в жизни человека важные архетипические структуры. Диалектика преемственности и изменчивости в динамике существования этих архетипов чрезвычайно важна для глубокого философского понимания человека и общества.

Наша работа поэтому ставит целью –

Вычленение и философский анализ социокультурных и онтологических структур человеческого бытия в сфере семейно-брачных отношений, взятых в их историческом становлении.

Такая цель обуславливает постановку следующих последовательных задач:

1. Прояснение на уровне предварительного герменевтико-феноменологического анализа тех смысловых структур, которые лежат в основе наших понятий о браке и семье.

2. Постановка вопроса об исторически первой форме семейно-брачных отношений. При этом следует обратить внимание, прежде всего, на реальные факты, которыми располагает наука на современном этапе, избегая предвзятости.

3. Раскрытие специфики существования и онтологического смысла брака и семьи в древних культурах, имеющих определяющее влияние на формирование современности.

4. Осмысление оснований и предпосылок европейского типа семьи, раскрытие смысла ее исторической динамики.

5. Оценка современных тенденций и перспектив развития семейно – брачных отношений, прояснение смысловой значимости современных семейных архетипов.

Перечисленные задачи обуславливают собой структуру нашей работы. Первая глава посвящена рассмотрению исторических и смысловых оснований семейно-брачных отношений. В ней мы обращаемся к решению первых двух названных задач и тем самым заложим основы для решения третьей задачи – очень объемной и содержательно богатой.

Вторая глава целиком посвящается нами решению третьей из вышеперечисленных задач. Здесь главными предметами рассмотрения являются античная и библейская культуры, стоящие у истоков современной цивилизации. Подробный анализ форм брака и семьи в этих фундаментальных культурах совершенно необходим для адекватного и глубокого понимания смысла происходящих в современном мире процессов.

Глава третья обращается к анализу развития семейно-брачных отношений в новоевропейской культуре. История Новой Европы должна быть понята, с одной стороны, на основе достигнутых во второй главе результатов, а с другой – как рождение некоего нового архетипа семьи, не сводимого целиком к своим историческим предшественникам. Будучи рожденным в соединении античности и христианства, новоевропейский тип культуры, новоевропейский архетип семьи является, вместе с тем, и совершенно уникальным социокультурным феноменом: образно говоря, он – сын своих родителей – то есть их продолжение, но в то же время и самостоятельная личность.
^ ГЛАВА 1. НАЧАЛА СЕМЕЙНОГО БЫТИЯ И БЫТА § 1 Семья и брак – к смыслу понятий
В начале нашего исследования, мы должны, прежде всего, дать подробный анализ самих понятий о семье и браке, поскольку такой анализ только и может предоставить нам необходимые методологические предпосылки исследования. Нам необходимо выделить те смысловые структуры, которые являются здесь определяющими, ориентируясь на которые только и возможно осмысление всякой исторической изменчивости и преемственности. Имея в виду глубокую мысль Мартина Хайдеггера о том, что «язык – дом бытия», мы можем предположить, что внимательное отношение к языковым формам способно приоткрыть нам не только весьма древние корни феномена семьи, но и некие устойчивые его контуры, архетипические черты.

Именно поэтому мы начнем рассмотрение смысловых оснований понятий о семейном бытии человека с этимологии. На уровне обыденного сознания существует, ставшая уже красивым штампом «расшифровка» слова «семья» как «семь Я». Эта «народная этимология» является, конечно, ложной, однако и она многое проясняет в понятии семьи. Дело ведь в том, что любая подобная «этимология», даже будучи научно несостоятельной, исходит, тем не менее, из живого восприятия соответствующего феномена массовым сознанием. Если подобная игра слов приживается, то это так или иначе характеризует порой не очень глубокие, но все-таки реальные аспекты бытования данного понятия в обществе. Так, скажем, шутка о том, что «хорошее дело браком не назовут)), вряд ли могла получить широкое распространение еще хотя бы сто лет назад. То, что сегодня шутливое сближение брачных уз с бракованным вариантом существования стало возможным и популярным, говорит о многом.

О многом говорит и псевдоэтимология «семья» – «семь Я». Во-первых, несмотря на то, что многодетная семья в цивилизованных странах давно уже имеет статус реликта, сохраняется еще идеализированное представление о семье как именно о «семи Я». То есть сохраняется еще признание того, что так должно быть в идеале: семь ли человек, считая взрослых, или даже «семеро по лавкам» одних только детей, – настоящая семья такова («хотя, конечно, в наше трудное время...» и т.д.).

Кроме того, «семь Я» это невольный, может быть, образ совершенства, законченности. Притом речь идет не только и не столько о законченности и совершенстве на социальном уровне, скорее, имеется в виду совершенство человеческого Я. Полнота личного бытия не может быть единоличной, она всегда предполагает многоединство, обретаемое через дружбу ли, любовь ли, через родство по плоти и по духу. Интуитивное утверждение верности этого положения слышится в этой псевдоэтимологии.

На деле же этимологически «семья, семейство» происходит, видимо, от слова «семя», то есть семейство есть буквально – разросшееся семя, то, что происходит из семени, как вообще существительные на – ство обозначают некое доминирующее проявление того, что обозначается соответствующим корнем, а также результат такого доминирования (ср. например: богатство, детство, мещанство, чванство, уродство, первенство и т.д.). Семья, таким образом, определяется единством семени, она есть та форма жизни человека, которая строится на доминирующей роли семени. Там, где это доминирование и определяющий характер семени сказывается на всей жизни человека, мы имеем дело с «семейственностью», там же, где единство семени уже не ощущается, там кончаются семейные связи.

В этом смысле, конечно, вполне реально говорить, например, о народе как единой семье, о «семье братских народов», о человечестве даже как некой «общей семье», но лишь в той мере, в какой действительным элементом мировоззрения и фактором жизни является сознание общего происхождения из единого семени. При этом, конечно, нельзя понимать «семя» впрямую физически и физиологически, тем более что мы уже имели случай встретиться с весьма слабым пониманием людьми примитивных культур физиологии деторождения. Скорее «семя» в этих наших рассуждениях уместнее рассматривать как некий образ, родственный, например, образу «корней», или даже «матери-земли».

Все эти «растительные образы» призваны указать на некие предельные основания человеческого бытия, на ту «почву», на которой человеческое бытие произрастает, на то «семя», из которого проклевывается и разрастается бытие человека, на те «корни», которыми это бытие держится и питается. Все эти образы предполагают, что человек при всем своем чувстве «заброшенности» в мир, тем не менее, не в готовом виде получает свое бытие, а это бытие каким-то образом «вырастает» в мире, подобно растению.

Как же растет растение? Что это такое – произрастание растения? Этот глубокий по смыслу вопрос современному человеку не так просто даже услышать, ибо для него этот вопрос предполагает не разговор по существу, а неудобоваримое нагромождение биохимических премудростей. Наши же предки, не будучи посвященными в достижения современной науки, мыслили как раз по существу. Растение, конечно, вырастает из семени, но материальным субстратом растения совершенно очевидно является не семя. Семя очень маленькое и легкое, а вырастает из него, например, огромное дерево. Откуда же берется вся эта «зеленая масса», частично одревесневшая? Из какого вещества строит растение себя? Из земли, конечно. Семя, упавшее в землю, главным своим элементом имеет зародыш с генетической программой по переработке вещества земли в живую ткань растения. Растение появляется в результате взаимодействия материи земли с информационной матрицей семени.

В этом же смысле надо понимать и то «семя», которое лежит в основе семьи и которое образует начало человеческого бытия. «Заброшенность» человека в мир, о которой так много говорил Хайдеггер, есть именно заброшенность семени человека в почву мира. Уникальное бытие человека вырастает именно путем некоего преобразования бытия мира в определенность человеческого присутствия. Это преобразование осуществляется по алгоритмам, заложенным в семени. «Быть» для человека – это и значит произрасти из того семени, которое дано в телесных, духовных, социальных, культурных предпосылках его существования.

В этом же смысле следует понимать и «кровное родство» как принцип построения отношений. «Кровь» равняется «жизни» и на всех древних языках, и в живом языке современности. «Единство крови» есть единство жизни, обеспеченное единством бытийного семени. Жить одной жизнью, быть в кровном родстве – это, собственно, и означает одинаково впитывать и одинаково преображать в себе окружающий мир, это значит быть и осознавать себя отпрысками одного корня, побегами одного семени, членами одной семьи как целостного организма.

Этот смысл, который мы сейчас можем расслышать в слове «семья», еще недавно и с глубокой древности имел для человека «дом», а еще ранее, в доисторический период – «род». Этот смысл в современном мире уже расшатывается общественной практикой, однако, тем не менее, остается весьма востребованным. Хотя семья ныне переживает сложный период, о существе которого мы будем говорить в соответствующем месте, она сохраняет большую, может быть даже все возрастающую экзистенциальную значимость.

На каком же основании мы сближаем и рассматриваем как существенно тождественные такие разные явления как первобытный «род», традиционный «дом» и современную «семью»? Во-первых, конечно, их генетическая связь: дом есть продукт внутренней дифференциации родового быта, а наша семья – продукт преобразования дома в современном мире. Во-вторых, же, и это самое главное – эти явления образуют, каждое для своего времени, первичное лоно человеческого бытия. Человек возрастал когда-то в лоне рода, он возрастал еще сравнительно недавно в лоне дома, ныне же он возрастает в лоне семьи.

Как это ни покажется странным современному сознанию, «семья» – это сравнительно молодое явление, то есть «семья» в современном ее значении супружеской нуклеарной семьи. И в европейском средневековье, и даже гораздо позже «самого термина «семья» вообще не существовало, так как отсутствовало представление о ней в современном смысле слова. Человек того времени не отграничивал себя с женой (или мужем) и своих детей от родителей, близких или дальних родственников, живших с ним под одной крышей, а также других лиц, не связанных с ним кровным родством»2. И, несмотря на то, что, начиная уже с XI века, становится заметно, как «малая» семья постепенно укрепляется и делается базовой, еще очень долго «семья» для человека отождествляется с «домом». Для сельских жителей это отождествление сохраняет свою силу, в некоторой мере, и поныне.

Сделаем еще одно «лингвистическое» отступление. В качестве примера того, как древние люди понимали семью и брак, посмотрим, например, как звучит греческий оригинал Нового Завета там, где синодальный русский перевод дает слово «семья». Для сравнения мы, кроме греческого текста, использовали два других варианта современного русского перевода Нового Завета: недавно вышедший перевод В.Н. Кузнецовой3 (ранее выпускались отдельные его части) и перевод под редакцией еп. Кассиана (Безобразова)4 .

«Если же какая вдовица имеет детей или внучат, то они прежде пусть учатся почитать свою семью (ton idion oikon, то есть, «свой дом» буквально) и воздавать должное родителям, ибо сие угодно Богу» (1 Тим. 5, 4). У В.Н. Кузнецовой передано: «проявлять свою набожность, прежде всего по отношению к своим домашним». Имеется в виду не «семья» в нашем понимании, а именно «дом» с домочадцами как целостный организм, в рамках которого должны возрастать эти «дети и внучата».

«И если не пощадил первого мира, но в восьми душах сохранил семейство Ноя (ogdoon Noe), проповедника правды, когда навел потоп на мир нечестивых» (2 Пет. 2, 5). То есть, буквально по-гречески: «восемь Ноевых, праведности провозвестника, соблюл». Или, как переводит еп. Кассиан, «сохранил восемь душ и среди них Ноя, глашатая праведности». Не только о семействе, но и о доме тут речи нет.

«Вы знаете семейство (ten oikian) Стефаново, что оно есть начаток Ахаии и что они посвятили себя на служение святым» (1 Кор. 16, 15). Здесь опять-таки «дом», но oikia, в отличие от oikos'a. имеет более узкий смысл – именно «люди дома, домашние, домочадцы». Это отражено и в современных переводах: В.Н. Кузнецова дает «вы знаете домашних Стефанаса», в переводе под ред. еп. Кассиана – «дом Стефанаса».

Вообще смысл слова oikos в древнегреческом языке соответствует весьма широкой области современных понятий, которые, тем не менее, для древних людей были соединены неразрывно. Oikos означает – дом, жилище, но и – имущество, состояние, а вместе с тем – род, семья, семейство, домочадцы, и даже более широкую общность – народ, отечество, и, наконец, этим словом может обозначаться храм, святилище. Все эти разнопорядковые для современного сознания вещи обозначаются одним словом. Вернее сказать, для обозначения каждого из этих понятий существуют и специальные слова, но в этом слове – OIKOS – все эти смыслы сходятся воедино.

Так, например, есть в древнегреческом языке и специальное слово для обозначения «семьи» – epistion, от istie – «домашний очаг», то есть буквально «находящиеся, собранные вблизи очага», однако это слово имеет несколько «книжный» искусственный характер, свойственный ионической прозе и эпической поэзии. Неудивительно, что в тексте Нового Завета, написанном на простом языке, оно не встречается.

То же самое мы можем видеть и в древнееврейском языке, в котором, насколько нам известно, также отсутствует аналог современному понятию «семья». И в Ветхом Завете, и современном иврите семья обозначается словом bayit – дом (реже словом ‘ēda или ‘ădah – община, род, и производным от него 'adāhî – близкие, члены рода). Так же, как и греческий oikos, еврейский bayit охватывает достаточно широкую область смыслов: это и жилище, и семья, и женщина как воплощение семьи, и народ Израильский, и род как отдельная ветвь этого народа.

Точно так же, как в свое время синкретизм родовой жизни дифференцировался, породив внутренне сложную социальную структуру, современный мир демонстрирует процесс внутренней дифференциации «дома», как формы существования первичного лона человеческого бытия. «Дом» в этом качестве распадается и прекращает свое существование, давая, может быть, начало чему-то совсем иному.

Пожалуй, именно XX век бурной урбанизацией и повышением социальной мобильности положил конец потомственному, родовому дому. Даже уже в прошлом поколении (если не в двух) дом как родовое гнездо, дом, ведущий свое существование от дедов, имеющий некий сложившийся в поколениях уклад жизни, дом, образующий своими стенами, двором, закоулками, своими запахами и звуками некую малую и предельно родную родину, – такой дом является уже реликтом. Концепт «родительского дома» остался весьма значимым для современных людей, сохраняется понимание, что это «начало начал», но теперь это уже «в жизни моей надежный причал». То есть человек уже там не живет, он от этого причала ушел в свободное плаванье. И хотя «так прекрасно возвращаться под крышу дома своего», но эти возвращения всегда имеют характер отдыха, «каникул» от жизни, а сама жизнь протекает не на этом «причале», а в бурном море жизни.

В некотором смысле современность потеряла Дом, выпала из этого родового гнезда. Современные люди по большей части живут не в домах, а в квартирах, по крайней мере, те люди, которые, действительно, живут «по-современному». Но даже и те, кто сегодня имеет собственный дом — сельскую ли «избушку», или «новорусский» особняк, – имеют его как личную собственность, а не как родовое достояние. Как правило, это не родительский дом и не дом, который будет оставлен детям, не тот дом, в котором в одну расширенную семью объединены хотя бы три поколения хозяев, парочка «бедных родственников» и прислуга, которая еще деду служила и отца нянчила, а теперь в воспитании детей играет немаловажную роль.

Современные люди, как правило, стремятся иметь дом, но даже для тех, кому это удается, дом не делается осью бытия и связью поколений, он не становится тем местом, откуда бытие человека прорастает, откуда оно наливается силой. Семенем человеческого бытия дом в современном мире уже практически не может быть. Точнее сказать, былой патриархальный «дом» в современном мире превратился в дом семейный, и главный акцент переместился с «дома» на семью, называемую «нуклеарной» – родители и дети. Семья эта чаще всего имеет, конечно, дом – и в материальном смысле жилища, и в духовном смысле, как некий домашний уклад и связи с родными людьми, однако, ни эти связи с родственниками и знакомыми, ни, тем более, жилище не образуют уже для человека главной оси его бытия. И даже нуклеарная, супружеская семья переживает в настоящее время кризис, отмечаемый всеми исследователями.

Было бы не совсем верно сделать отсюда тот вывод, что, если современный человек «потерял дом», «выпал из гнезда», то он, следовательно, стал неким странником в мире, не имеющем пристанища. Это верно только отчасти. Феномен странничества предполагает свободу по отношению к этому миру, вследствие укорененности в мире ином. Странник не имеет своего дома среди человеческих домов, именно потому что его дом гораздо более велик и широк. Взгляд странника спокоен, потому что в некотором смысле он везде – у себя дома, а точнее – на пути к своему истинному дому. Странничество рождается из обретения высшего и вечного дома, это обретение дает и мудрое спокойствие духа, и готовность сознательно отказаться от земного дома.

Современный человек от мира вовсе не свободен, как раз наоборот. Потеря дома и утрата семьи означает для него утрату последнего островка в мире, где он мог быть свободен, мог быть самим собой. Утратив дом и семью в их глубоком метафизическом смысле, человек оказывается целиком, без остатка, погруженным в стихию социального ангажемента с непрерывной сменой ролей и масок, где уже не остается места и времени побыть самим собой – наедине ли с самим собой, или наедине с тем человеком, который образует с тобой единство жизни и единство судьбы.

Потому так остро встает для современного человечества тема семьи – единственно возможного для современного человека «первичного лона бытия». Семья, основанная на супружестве, в качестве такого лона гораздо менее устойчива, чем «дом» или, тем более, «род». Эта неустойчивость представляет собой очевидную опасность, но, в то же время, такая семья открывает возможность и для наибольшей духовной глубины.

Теперь нам предстоит рассмотреть, каким образом происходило историческое формирование этих онтологически значимых культурных форм. Каким образом родовой быт оказался переработанным в феномен дома, каким образом вокруг этого нового центра индивидуального и общественного бытия, вокруг OIKOS'a («экоса», произнося по-новогречески) складывается и ЭКО-номика, и ЭКО-логия человека.
^ § 2 Начало семьи в истории
Приступая к рассмотрению истории семьи и брака, мы сразу же оказываемся в весьма непростом положении. Начинать историческое изложение необходимо ab ovo, с тех первичных, исходных форм семейно-брачных отношений, которые человечество имело в самом начале своей истории. Затруднение с освещением этой первичной истории человечества коренится в том, что наука не располагает, да, видимо, и не будет никогда располагать достоверными фактами об этой истории. Появление на определенном этапе жизни человечества рисунка, а затем письменности впервые дает надежную почву для научного анализа. И, главным образом, о возможности научного исследования можно говорить уже по отношению к письменному человечеству, поскольку рисунок дает лишь косвенную информацию о жизни человека той эпохи, свидетельствуя, например, о высочайшем уровне развития художественных способностей уже в эпоху верхнего палеолита.

Кроме того, археологические данные о раннем человечестве (каменного века и ранее) относятся в первую очередь к религиозной жизни: погребальный ритуал, данный в захоронениях, священные изображения в замурованных пещерах верхнего палеолита, культовые фигурки, сооружения мегалитической культуры и т.д. По этим находкам можно судить об уровне технического развития человека, иногда и о способах добывания пропитания, но нет никакой возможности сделать выводы ни о степени развитости языка, ни о характере музыкальной культуры тогдашнего человечества, ни о формах взаимоотношений людей в коллективе. Единственные данные, которые археология дает для построения предположений о характере коллективной жизни, это вывод о примерной численности первобытных коллективов: от 10 до 15 человек. Есть все основания приписывать этому коллективу некую систему внутренних кровнородственных связей и рассматривать, таким образом, его как семейную группу.

Об этом же говорят и этнографические данные. «Элементарной клеткой общественной структуры у тасманийцев (как пишет автор несколько выше, «тасманийцы, быть может, единственное общество, сохранившееся к началу европейской колонизации на стадии развития, соответствующей позднему палеолиту»5 – А.А., С.А.), как и у других охотников и собирателей в эпоху, доступную этнографическим наблюдениям, была семья»6. Какой же была эта изначальная семья?

Концепция, изложенная Ф. Энгельсом, в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (впервые опубликована в 1884 г.), стала основой марксистского решения этой проблемы. Благодаря ей в советской литературе утвердилось мнение о том, что вопрос о первичной форме семьи и о промежуточных стадиях ее эволюции до современных форм брака принципиально решен уже раз и навсегда. В западной литературе такое мнение – не столь тотальное, но достаточно распространенное – утвердилось благодаря непосредственному предшественнику Энгельса Льюису Моргану (1818 – 1881) и его книге «Древнее общество». Так, например, Питирим Сорокин именно под впечатлением работ Л. Моргана, Дж. Леббока, Г. Спенсера и М. Ковалевского пишет в 1911 году: «...вопрос о первобытной форме брака и главных ступенях его развития в настоящее время может считаться вопросом почти уже решенным в науке»7. Мы поэтому рассмотрим, прежде всего, концепцию Моргана, развитую и дополненную Энгельсом.

Исходным для Моргана было утверждение, что первобытное общество в своей основе было родовым. Этот тип организации он резко противопоставляет современному «политическому» или, говоря языком Энгельса, классовому обществу, то есть государственному способу организации общественной жизни. Для Моргана это два качественно отличных друг от друга типа социальной организации. Родовые объединения, где бы они географически ни были расположены, оказываются идентичными по структуре и принципам действия, вместе с тем они трансформируются от низших к высшим формам в соответствии с последовательным развитием людей. Итак, что же за тип организации общества описывает Морган?

Род — это совокупность родственников, происходящих от одного общего предка, отличающихся особым тотемом и связанных узами крови. Действительно, родовая организация явление универсальное, эту стадию, так или иначе, прошло все человечество. Род, по мысли Моргана, прошел последовательные стадии развития. Два процесса он выделяет особо и считает их определяющими для всего исторического развития человечества на раннем этапе. Во-первых, отсчет происхождения и родства, первоначально осуществляемый по женской линии, переходит постепенно к мужской, во-вторых, наследование имущества умершего члена рода развивается от передачи его сначала в безличную собственность рода, далее – кровным родственникам умершего, восходящим к общему с ним предку по мужской линии, и, в конце концов, – детям скончавшегося.

Именно эта привязка зарождения и развития семейных отношений к отношениям собственности и привлекла к работам Моргана внимание сначала К. Маркса, а затем и Ф. Энгельса. Они (еще в «Немецкой идеологии»), декларируя свое «материалистическое понимание истории», выделяли в качестве фундаментальных оснований и принципов осмысления человеческой истории по