Реферат: М. Д. Ингушское сопротивление: Ахмед Хучбаров в контексте времени





Яндиева М.Д.


Ингушское сопротивление:

Ахмед Хучбаров в контексте времени


Даже через пятьдесят лет после смерти выдающегося ингушского повстанца и бескомпромиссного борца с партийно-чекистской деспотией в XX веке Ахмеда Сосиевича Хучбарова «спецхраны» и архивы КГБ-ФСБ не подпускают к материалам, проливающим свет на тьму лжи, фальсификаций и истерической риторики (в которой так поднаторели историки в штатском нескольких поколений советской и постсоветской историографии), окутывающей эту историческую фигуру [1].

Собранные нами по крупицам сведения и материалы, тем не менее, складываются в достаточно целостную, а главное – убедительную в своей нравственной и моральной правде картину жизни и деятельности тираноборца из Гули.

Считаем наиважнейшей для современных исследователей, занимающихся историей противостояния тоталитаризму в СССР, задачу выявления и всемерного почтения памяти тех фигур, которые десятилетиями в прошлом веке втаптывались в грязь и ложь обвинительных текстов, вопиющих по своей несправедливости и цинизму судебных приговоров карательных ведомств всех уровней.

Государство осуществляло подобным образом преступление не только перед отдельными инакомыслящими и инакодействующими, физически уничтожая и морально, психически ломая их. Оно, это преступное государство, вымарывало из истории имена лучших и непокорных коммунистическому рабству, правду о них, искажало и деформировало нашу национальную историю и адекватное знание о том, что на самом деле происходило в несчастной стране, в маленькой ее части – Ингушетии, с самим ингушским народом.

Засекреченная и тайная история ингушского национального сопротивления внутри советского застенка постепенно выходит из темных запасников на авансцену так же, как история антисоветской, правозащитной деятельности ингушской политической эмиграции.

Эти два потока общего национально-освободительного движения в истории народа XX века были представлены лучшими и мужественнейшими патриотами, последовательными борцами с коммунистической деспотией.

Наша исследовательская позиция концептуально и методологически базируется на том, что октябрьский переворот 1917 года и советская власть породили «уголовно-террористическое государство фашистского типа… Адвокату Ульянову, получившему известность под фамилией Ленин, удалось создать партию агрессивного и конфронтационного характера, «партию баррикады»... Именно Ленин возвел террор в принцип и практику осуществления власти. Массовые расстрелы и пытки, заложничество, концлагеря, в том числе детские, внесудебные репрессии, военная оккупация тех или других территорий – все эти преступления начали свою безумную пляску сразу же послеоктябрьского переворота… Организатором злодеяний и разрушения России является Иосиф Джугашвили (Сталин), подлежащий суду, как и Ленин, за преступления против человечности»[2].

Не только эти двое, но и «интеллигентнейший» Бухарин в одном из писем 1928 года в дичайших по своему аморализму словах цинично подводил некие итоги кровавой большевистской свистопляски в изнасилованной стране: «Мы проводим эксперименты на живом теле народа... Точно как студент-первокурсник работает над трупом бродяги, который он раздобыл в анатомическом театре. Вчитайтесь хорошо в нашу Конституцию. Там откровенно сказано, что нас не интересует Советский Союз, не его составные части, а борьба против мирового капитала и мировая революция, которой мы жертвуем страну. …Здесь у нас, где мы абсолютные хозяева, мы совершенно никого не боимся. Страна, изнуренная революциями, войнами, болезнями, голодом, - это средство опасное. Но роскошное... Не существует в России ни одного дома, где бы мы не убили, так или иначе, отца, мать, дочь, сына, какого-нибудь близкого родственника или друга. Ну что ж? Зато Феликс (Дзержинский. – М.Я.) спокойно разгуливает по Москве без всякой охраны, даже ночью…»[3].

Террористическое государство не продержалось бы столько лет без эффективно действующих карательных служб. Как пишет в своем труде А.Н. Яковлев, «партии постоянно приходилось делиться властью с политической полицией. …Промыванием мозгов занималась партия, а непосредственным орудием насилия была охранка»[4].

С политическим инакомыслием на Кавказе, в Ингушетии в частности, советская власть расправилась довольно скоро: идеологи независимой Кавказской Конфедерации всех национальностей ушли в эмиграцию, кадровые военные, уцелевшие в огне гражданской войны, последовали туда же, небольшая их часть затаилась и растворилась по всей территории Северного Кавказа и России.

Хозяйственно-экономическое удушение и уничтожение религиозно-духовной национальной жизни длилось практически весь период советской власти.

В Ингушетии (как и в Чечне) по существу никогда не было прочно укорененной советской власти, особенно в горах. Коллективизация была встречена «антиколхозными выступлениями» и способствовала массовому исходу крестьян-собственников в партизанское движение, имевшее ярко выраженный антисоветский характер.

Вооруженная борьба социально и политически активной части ингушей с советской властью осуществлялась в период активизации регулярных кампаний борьбы с так называемыми кулаками, т.е. зажиточными крестьянами, с «религиозно-мулльскими элементами» и особенно жестко – в период депортации народа оставшимися в горах партизанскими отрядами (Хучбарова и других). Естественный, природный протест ингушей против органично враждебной по своей социальной и духовно-нравственной сути системы сразу же, еще на заре коммунизма, определил парадигму их исторической судьбы в лоне советского государства как национальную катастрофу.

Как сказано в фундаментальном исследовании по репрессиям в СССР [5], проведение курса форсированной индустриализации и коллективизации сопровождалось массовыми арестами, депортациями крестьян, разорением их хозяйств, на которые крестьянство отвечало восстаниями. «Террор был одним из важнейших методов создания колхозов. Он выполнял функцию запугивания крестьян, которые, опасаясь разделить судьбу репрессированных односельчан, стиснув зубы, шли в колхозы. …Вместе с тем свою роль при «раскулачивании» играли такие мотивы, как сведение счетов между самими крестьянами и злоупотребления местных чиновников, многие из которых превращались в обыкновенных грабителей. …Коллективизация сопровождалась закрытием церквей, арестами священнослужителей, глумлением над религиозными чувствами крестьян, что еще больше накаляло обстановку. На насилие крестьяне ответили восстаниями, убийствами местных руководителей. В январе 1930 г. ОГПУ зарегистрировало по СССР 400 массовых выступлений, в феврале – 1048, в марте – 6528. …По данным ОГПУ, в 1930 г. 176 выступлений крестьян носили «повстанческий характер». Этим термином обозначились широкомасштабные организованные восстания, которые охватывали порой целые районы и приводили к свержению Советской власти»[6].

Крестьянская, сельскохозяйственная Ингушетия (как и вся деревенская, «лапотная» Россия) подверглась прямой, жестокой военной оккупации сразу же после воцарения Советов, потому что Красная Армия, согласно Ленину, «на девять десятых была создана для систематических военных действий по завоеванию, отвоеванию, сбору и свозу хлеба и топлива». В Ингушетии этому активно сопротивлялись. Поэтому властью применялись особые методы. Как пишет А.Н.Яковлев, «В местностях, особо … «зараженных бандитизмом», вводились чрезвычайные органы управления – политкомиссии, сельские и волостные ревкомы. Было решено рассматривать эти районы как «занятые неприятелем» и «приравнять в смысле важности и значения к внешним фронтам периода гражданской войны». А это значит – порки, пытки и расстрелы без суда и следствия. «Они (чекисты. – М.Я.), – свидетельствовал М. Лацис – безжалостно расправлялись с этими живоглотами (крестьянами), чтобы отбить у них навсегда охоту бунтовать»[7].

Одним из таких внешних фронтов для Советов была и Ингушетия. В 20-х годах, затем в 30-х – (это подтверждают архивные источники) с небольшими перерывами проводилась настоящая военная оккупация ингушской земли. «Здесь орудовали вооруженные отряды (спецподразделения ОГПУ. – М.Я.). На их вооружении были артиллерия, броневики и даже аэропланы. Они занялись упрочением «социалистических» порядков в деревне, по сути же – государственным мародерством»[8].

Из документов РГВА [9], опубликованных не так давно в журнале «Военно-исторический архив» (Выпуск 2. 1998; Выпуск 8. 2000) и посвященных повстанческой проблематике Ингушетии, Чечни, Кабарды и Карачая, словно из кровавых лоскутов, высвечивается страшная картина перманентных жесточайших репрессий в отношении ингушей и других народов на протяжении всего ленинско-сталинского периода. С 1921 по 1932 годы на территории юго-восточной Ингушетии и юго-западной Чечни по существу шла война с теми, кто не принял, не признал советскую власть и сражался с ней до последнего вздоха.

Из этих документов также очевидно, что ингушские, чеченские, кабардинские и карачаевские повстанцы были «солидарным объектом» для карательных чекистских операций, проводимых силами и средствами регулярной армии и спецподразделений.

Так, в «Информационной сводке Терского областного ЧК о положении в Чечне в связи с ростом повстанческого движения от 18 февраля 1921 года» среди прочего говорится: «В районе Сунженской линии со стороны ингушского населения ведется агитация по станицам, что Совет(ская) власть к 1 марта будет свергнута. В Шатоевском районе банды повстанцев в горной Ингушетии от Ведено отступили за селение Сержень-Юрт…»[10].

Об интернационализме повстанцев говорит тот факт, что руководителем одного из самых крупных отрядов, эффективно действовавших в 20-е годы в Ингушетии, Чечне, Осетии, Кабардино-Балкарии, был кабардинский князь Темирхан Шипшев [11]. Подтверждение этому мы находим в ряде документов. Например, в «Информационном обзоре штаба 9-го стрелкового корпуса о развитии бандитизма в районах дислокации частей корпуса в июле-сентябре 1924 года»: «Главарь бандитских организаций в Ингушетии, Кабардино-Балкарской и Осетинской (областях) Т.-Х. Шипшев также в течение этих трех отчетных месяцев после грабежей возвращается в Чеч(енскую) область…»[12]. Или в «Выписке Президиума Всероссийского ЦИК от 5 апреля 1923 г.»: «Бандитского элемента много как своего, так и пришлого – ингуши и кабардинцы район ничем себя, кроме бандитизма, не зарекомендовал – к сов. власти относится недружелюбно и даже враждебно. В 1923 году в с. Кий во время полевой поездки эскадрон 28-ой дивизии чуть было не подвергся нападению – заблаговременно успел сняться… Селение Кий как база кабардинских бандитов особенно заслуживает внимания. Влиятельное лицо – Тока Хаджи Поскичев, крупный богач, антисоветски настроенный (его сын Мед Тагиров убил начальника Владикавказского ГПУ т. Штыба)»[13].

В упомянутой «Выписке» приводится подробнейший план очередной спецоперации по которому как на ладони просматривается характер и методы войны ГПУ против горцев-повстанцев.

Согласно этому плану, операция была тщательно спланирована и технически хорошо подготовлена. Против 18 повстанцев (всех национальностей) только на ингушские села Кий, Кашхой, Хутор Кереты в Галашкинском районе и в несколько чеченских сел выступили «по приказу комвойск в составе группы тов. Володзько: конницы – 230, пехоты – 150, всего – 380 (человек. – М.Я.)»[14].

Галашкинский район и сопредельная Чечня в 1923 году были грандиозным полем сражения между ингушскими, чеченскими, кабардинскими повстанцами, с одной стороны, и легионами чекистов, огнем и мечом насаждавших в горах советскую власть – с другой.

План операции, проведенной 25 августа 1923 года, был утвержден Мироновым (начальником Чечотдела ОГПУ), Крафтом (начальником секретно-оперативной части ОГПУ) и Павловым (начальником 1-го отдела):

«1. Группе тов. Володзько к вечеру 25/VIII сосредоточиться:

а) главными силами в районе В(ерхний) и Н(ижний) Кий, окружив хутора Гимрой, Маштарой как пункты укрывания Шипшева;

б) опер, отделом в 50 сабель, двигаясь с Ассинского ущелья через Алкум (Алкун. – М.Я.) – Цечи-Ахки, занять район Мереджой, Н(ижний) и В(ерхний) Гури (Гули. – М.Я.) в целях отрезать дороги в Ингушетию со стороны Кийского и Галанчоевского (Галанчожского. – М.Я.) районов;

в) использовав ингушскую милицию, подкрепив сотрудниками
организовать засаду в районе хуторов Агобас-Датах (Даттых. – М.Я.) – Астев, предохраняющую данные выходы, имея возможность проскальзывания Шипшева между группами т. Михельсона и Володзько.

2. Все моменты предварять тщательной агентурной разведкой из
Ингушетии в сторону Кий – Мереджой…

3. С утра 26/VIII основной группой приступить к разоружению района
Кий, двигаясь в направлении Ялхарой…

а) по мере прохождения главных сил к Ялхарою иметь обязательно в
засаде опер. чек. группу в Тульском (? – М.Я.) ущелье…;

б) движение мереджоевского отряда на Холхорой должно быть
рассчитано так, чтобы дорога Мереджой – Цеча-Ахки была бы обеспечена хотя бы засадой местного значения.

4. Отряду мереджоевскому немедленно связаться с группой Михельсона в районе Мереджой Берем и иметь особенно в виду необходимость бдительности засады на Даттахской дороге в момент операции в с. Мереджой Берем…»[15].

С 1923 по 1929 годы подобных операций было проведено достаточно, чтобы в обширном, совершенно секретном «Докладе о ликвидации контрреволюционного выступления в Чеченской, Карачаевской, Кабардинской и Ингушской областях» Северо-Кавказскому Краевому Комитету ВКП(б) [16], подписанному Беловым (Командующий войсками СКВО) и Кожевниковым (член РВС), дать анализ причин восстаний, работы войск и органов ГПУ, внести предложения на перспективу.

Это весьма важный документ своего времени, который даёт серьезный повод для размышлений по сей день. Согласно «Докладу», целые районы вышеназванных автономий участвовали в вооруженных выступлениях против Советов. Причинами этих антисоветских мятежей, как полагали Белов и Кожевников, являлись: крупные ошибки партруководства, «проводившего совершенно неправильную линию на сплошную коллективизацию, без учета особенностей и уровня развития национальной области (наличие в значительной мере родовых пережитков, религиозный фанатизм, слабая классовая дифференциация, чрезвычайная культурная отсталость масс, скотоводческий тип хозяйства, находящийся в горных районах на весьма низком уровне развития), административное насаждение колхозов, попытки коллективизации в горных районах, неправильное лишение избирательных прав середняков, а в ряде случае и бедняков…, попытка административного закрытия мечетей»[17]. Авторы данного доклада констатировали, что во всех административных единицах Ингушетии органы соввласти подменялись уполномоченными и представителями ГПУ.

Этот саморазоблачительный текст, пролежавший в спецхране почти семьдесят лет, обнажает как террористическую сущность политики и практики государственной власти, так и фатальную обреченность всех северокавказцев (а не только ингушей) быть на весь XX век объектом государственного террора.

ЧК, ГПУ, НКВД и т.д. имели полный карт-бланш в горах Северного Кавказа: только на небольшом стыковочном пятачке Ингушетии и Чечни (Галашкинского и Галанчожского районов) к марту 1930 года было сосредоточено «с разрешения наркома … по одному стрелковому батальону с батареей от 64, 65, 66 СП, 22 СД, 84СП, по одному кав. дивизиону от 28, 29, 30 кав. полков, авиазвено и части связи … дополнительно для действий в горной Ингушетии привлечен отряд в составе: полковой школы 84 СП, роты Владшколы, 2 конных взвода и 1 батарея»[18].

В марте 1932 года по приказу № 2 полномочного представителя ОГПУ Северокавказского края и Дагестанской ССР была создана Центральная оперативная группа (ЦОГ) под руководством Курского, на которую полномочный представитель ОГПУ (ППОГПУ) Северо-Кавказского края Пиляр [19] возложил «оперативное руководство борьбой с контрреволюцией и бандитизмом в смежных с Чечней областях – Дагестанской АССР и Ингушетией и в целом на Тереке, в районах, непосредственно прилагающих к Чечне»[20].

Командир 28-й стрелковой Горской дивизии Козицкий в апреле 1930 года в своих «Личных замечаниях» о причинах «бандитизма», подводя итоги своей истребительной деятельности в горах, писал о необходимости дальнейшего ужесточения борьбы с повстанцами: «Те мягкие (! – М.Я.) меры, которые мы применяем, отнюдь не влияют на горцев так, как бы они влияли на культурное население (! – М.Я.). Наоборот, у них создается впечатление о нашей слабости…»[21]. Козицкий считал «гуманными» и «мягкими» проявлениями – сожжения и обезглавливания трупов повстанцев, которые практиковались ГПУшниками для устрашения населения.

Беспощадная, преступная по сути и последствиям война государства против народов, имевших волю и способность к сопротивлению террору, с самого возникновения СССР способствовала становлению и успешному функционированию извращенной и искаженной идеологии, обслуживающей государственную практику народоубийства.

Вся официальная казенно-заштампованная «терминологическая» лексика, пропитанная ядом национально-расовой ненависти в отношении к целым народам и лучшим их представителям, имевшим мужество сражаться с государством-бандитом и террористом, с 20-х годов закрепила в сознании и подсознании народов СССР устойчивую идеологему о «генетическом бандитизме» ингушей и чеченцев.

Официальная политика 20-х, 30-х и 40-х годов была одной и той же по своей сути: народоистребительной. Об этом также свидетельствуют документы. Например, «Обзор материалов о банддвижении на территории бывшей ЧИ АССР от 10 августа 1945 года» Отдела по борьбе с бандитизмом НКВД Казахской ССР. Данный «Обзор» был призван облегчить оперативную работу с прибывшим на вечное спецпоселение в Казахстан «спецконтингентом» – ингушами и чеченцами. В частности, там говорится: «Еще в начале 30-х годов в области создалась реальная угроза вовлечения в повстанческую авантюру значительных масс. Было обобществлено не более 17 % пахотной земли, до 32 % сенокосных угодий, незначительное количество рабочего скота (до 5 %). В связи с такой обстановкой часть бедняцко-середняцких масс попала под влияние и зависимость кулаков. В широких массах на почве перегибов и провокаций шло глубокое брожение. Используя это, кулачество переходило в открытое выступление, увлекая за собой значительную часть середняков. Для ликвидации этого движения в марте-апреле (1930 г. – М.Я.) был проведен ряд серьезных чекистско-войсковых операций при поддержке артиллерии и авиации. В Ингушетии в это время … имел широкое распространение «экажевско-сурхохинский метод»[22] – метод проведения крупных антиколхозных махинаций, приписок, очковтирательства. … В республике за период с 1 октября 1937 г. по 1 февраля 1939 г. … действовали около 80 кадровых (!) бандитов и грабительских шаек (400 чел.), свыше 1000 человек находились на нелегальном положении. Банды Бекмурзиева, Котиева, Султыгова…, состоявшие из грабителей, скотокрадов, имели ярко выраженный политический характер, вели борьбу против Советов. … В Ачалукском районе (11107 чел.) часть населения, уходившего с белыми, вернулась и занималась формированием бандгрупп, затем имело место кулацко-мулльское восстание. Широко действуют секты «Кунта-Хаджи» (200 чел.), «Дени Арсанова» (30 чел.)…»[23].

К сему прилагались характеристики на руководителей повстанческих отрядов, действовавших в Ингушетии, наряду с отрядом Хучбарова, с начала 30-х годов: «Контингент банд был заметно разношерстным. По социальному составу – от уголовных элементов до сотрудников советского и партийного аппаратов, председателей колхозов и т.д. … Додов Эльбруско Умаханович –1879 г.р., уроженец и житель хутора Пуй Хамхинского сельсовета Галашкинского района ингуш, беспартийный, неграмотный, из крестьян-середняков, колхозник колхоза им. СМ. Кирова. В 1930 г. судим на пять лет лишения свободы за участие в вооруженном восстании, с места заключения бежал… Балкаев Сельмурза Мусостович – он же Мусаев Сельмурза – 1870 г.р., уроженец и житель хутора Балкой Хамхинского сельсовета Галашкинского района, ингуш, беспартийный, неграмотный, из крестьян-кулаков, член колхоза…»[24] и т.д.

В сводках НКВД ингушские повстанческие отряды обозначаются согласно советской традиции – «бандами». В цитируемом выше издании документов спецслужб их насчитывается только восемь, что не соответствовало реальному положению дел [25], но, судя по всему, это были наиболее эффективно действовавшие тогда отряды: Курейша Белхароева, Магомеда Дакиева (в Назрановском районе), Хучбарова Абубакара и Хучбарова Ахмеда (в Галашкинском районе), Мусы Келоева (в Галашкинском районе), Хасана Шишханова (в Галашкинском районе), Бексултана Фаргиева (в Пседахском районе).

В упомянутом «Обзоре» подполковник Полонский (зам. начальника ОББ НКВД Казахской ССР) докладывал: «По своей окраске и методам действий чеченские и ингушские банды в основном носили контрреволюционный террористический характер. Они совершали налеты на совхозы, колхозы, магазины, нефтеразведки, организовывали крушения поездов и совершали теракты над совпартактивом»[26].

Эти отряды практически перестали функционировать после 1945 года, т.е. активной ликвидации, арестов и депортации повстанцев вслед за всем ингушским народом в ссылку. Отряд Ахмеда Хучбарова в отличие от многих, наоборот, активизировал свою деятельность именно в этот самый страшный для ингушской истории период.


* * *


Мы считаем, что уже с начала 30-х годов карательные органы по заданию партии готовили в Ингушетии (как и в Чечне) почву для обоснования (наряду с преступным мифом о массовом предательстве, «сваянным» в период войны) тотальной депортации народа в феврале 1944 года. ГПУ, затем НКВД разрабатывали и претворяли в жизнь путем провокаций, шантажа, прямых преступных действий против крестьян, мулл, представителей культурной и партийной национальной интеллигенции политику глобального террора на государственном уровне.

Эту мысль подкрепляет цитата из раздела «Хроника» журнала «Горцы Кавказа», четко фиксирующая общий контекст кровожадной эпохи: «По всему Союзу, с августа месяца, продолжаются аресты и ссылки, в большинстве случаев основанные на провокации и по заранее составленным спискам. Выуживают всех, кто может сыграть какую-либо роль в будущем; обвинения, предъявляемые арестованным, в громадном большинстве лживы и ни на чем не основаны… Производимые аресты превосходят все предшествующие; особенно в этом отношении пострадали Осетия и Ингушетия… Объявлена регистрация оружия по всем Горским областям… Характерным является то обстоятельство, что сопротивляемость населения возрастает вместе с ростом коммунистических репрессий. Нужно заметить, что ни аресты, ни репрессии не только не дают ожидаемого большевиками успокоения, наоборот: увеличивается абречество, увеличивается бандитизм и просто воровство. В крае неспокойно, и масса смело смотрит в глаза врагу. Повсюду говорят о войне, о несостоятельности большевиков и о скором освобождении. Любопытно отметить, что со всем этим связывают имя Шамиля.

На экономическом фронте – повсюду нищета, недостаток и небывалая дороговизна. Карточная система на хлеб, мясо и другие продукты сохранена на 1929-30-е годы. В этой области не профсоюзный элемент населения поставлен в ужасные условия, проще говоря, обречен на голодную смерть. Для последних не предусмотрена даже пайковая система; это тогда, когда на рынке ничего нет и частная торговля задушена вконец. Правда, в городах существует по одной пекарне, якобы для не профсоюзного элемента, но как общее правило, там ничего нельзя достать… Терк-Кала (Владикавказ), 18 октября 1929 года»[27].

А. Авторханов в своем фундаментальном исследовании [28] аргументировано утверждал, что к эксперименту под названием «принудительная коллективизация» чеченцы и ингуши «социально-экономически и психологически были готовы гораздо менее других народов». Поэтому народные возмущения (одиночные и коллективные) множились и одновременно жестоко подавлялись ГПУ, что, в свою очередь, создавало ситуацию массовых уходов в народные мстители, абреки, асоциальные сообщества, которые не могли и не хотели жить в системе большевистского тоталитаризма.

Власть своим террором сама продуцировала процесс формирования этих групп, многие из которых становились (особенно после депортации 1944 года) повстанческо-партизанскими формированиями с четко антикоммунистической идеологией и прекрасно организованной военной тактикой регулярной борьбы.

Партчекистское провокативное «ноу-хау» в отношении ингушей и чеченцев состояло именно в том, что, во-первых, люди морально-этически и психологически не могли примириться (как это случилось во второй половине XX века) с новым режимом и его аморализмом, а потому сопротивлялись традиционным и наиболее эффективным образом: вооруженным сопротивлением, погромами и физическим уничтожением номенклатуры и рядовых функционеров партийно-управленческой и карательной системы, саботажем хозяйственно-экономических «новаций» советской власти и т.д.

Во-вторых, партийная власть и спецслужбы уже в конце 20-х – начале 30-х годов разработали и реализовали такую «политику сознательной провокации народа против власти», которая по существу была настоящей войной против народа. Как писал Авторханов: «Совершенно смело можно утверждать, что ни в одном из уголков Советского Союза, ни в одной из автономных советских республик НКВД не вел политики сознательной провокации народа против власти в таких гнусных формах, как на Северном Кавказе, и особенно в Чечено-Ингушетии. При этом во главе Чечено-Ингушского отделения всесоюзного ГПУ-НКВД назначались люди на редкость бездарные, на подбор безнравственные и, как все чекисты, бесчеловечные. ... Все они были людьми, назначенными из Москвы, и знали о народе, судьбу которого они должны решить, только то, что написано в «справочниках» и «руководствах» царских властей о горцах. Полное невежество в знании психологии, традиций и истории народа дополнялось аморальными личными и просто преступными качествами самих московских шефов Чечено-Ингушского ГПУ (Дейч, Абульян, Павлов, Крафт, Раев, Дементьев, Иванов, Рязанов). Получить побольше орденов – такова была нескрываемая цель каждого нового шефа Чечено-Ингушского НКВД. Поэтому эти шефы были заинтересованы не в «умиротворении» Чечено-Ингушетии, а в продолжении войны чечено-ингушского народа против Советской власти. Искренние от природы чеченцы и ингуши являются вместе с тем до болезненности чувствительными, когда дело касается их личной или национальной чести. Вот этой природной чертой этого народа пользовались чекисты, провоцируя не только убийство своих же собственных агентов, но даже искусственно организуя сами восстания против Советской власти»[29].

Анализ VI главы указанной работы А. Авторханова под названием «Восстание в Ингушетии» позволяет понять весь механизм последовательного и циничного «созидания» так называемого антисоветского мятежа ингушей. Первым его этапом были репрессии против духовенства и оголтелая антирелигиозная пропаганда с агрессивно-провокационными методами и практикой «вовлечения масс». Вторым – аресты, ссылки и расстрелы кунтахаджинцев. Далее – провокация, осуществленная летом 1930 года начальником Назрановского районного ГПУ Ивановым по переоборудованию Экажевской мечети в зернохранилище. Последовавшее за этим убийство ингушом Ужаховым невменяемого чекиста развязало руки ГПУ: пять человек были расстреляны, включая муллу этой мечети, тридцать человек - сосланы в Сибирь «как участники контртеррористической кулацкой банды». Четвертый этап – осенью того же, 1930 года, назначенный на место секретаря Ингушского обкома ВКП(б) И. Зязикова Черноглаз организовывает «японский заговор». ГПУ и партия сплели целую сеть в селах Ингушетии, в которую вовлекли сотни людей. Создание «общего освободительного фронта народов» под руководством «представителя Японии» (оперативника из азиатского отдела ГПУ. – М.Я.) было подкреплено деньгами, оружием, оформлением «японского плана освобождения Ингушетии», назначением «командиров сотен» и т.д. Завербованные и обманутые ингуши должны были ждать приказа в ожидании «войны» с Советами совместно с Японией и другими державами. Пятым этапом этой чудовищной чекистской провокации стал ввод войск ГПУ в Ингушетию, массовые, повальные аресты во всех крупных селах, 21 человек расстрелянных, четыреста сосланных в Сибирь без суда и следствия решением коллегии ГПУ и награждение начальствующего состава ОГПУ высшими орденами за выполнение специального задания правительства.

Заключительный этап этой ингушской трагедии, сотворенной спецслужбами, имел целью окончательное отлучение ингушей от Бога. Бесноватый Черноглаз отождествил секты последователей Батал-Хаджи, Кунта-Хаджи и шейха Дени Арсанова, традиционно почитаемых в Ингушетии, с контртеррористическими организациями, якобы неизвестными нигде в центральной России, а потому подлежащими немедленному уничтожению. Руководители всех сект были арестованы. Естественно, что Черноглаза постигла участь Иванова. После его убийства были репрессированы сотни ингушей, в том числе и партактив.

Совершенно ясно, что эта преступная стратегия приводила к преступной практике создания десятков «националистических центров» и «отдельных бандитов». Их методично и целенаправленно создавали в течение полутора десятка лет перед депортацией, чтобы навсегда покончить с вечно мятежными чеченцами и опасными, «не своими» в созидании «колхозного рая» ингушами. Социальными «клиентами» чекистских стратегов были простые крестьяне (как Ахмед Хучбаров), мелкие товаропроизводители [30], партийные и советские функционеры (как Горчханов, Костоев, Аушев, Хашиев и др., сначала исключенные из партии за то, что «своим поведением поставили посевную кампанию под угрозу», а затем репрессированные) и другие [31].

По существу под свинцовым облаком оперативных спецразработок и спецмероприятий находился весь народ, в основном домохозяева - горцы, у которых с экспроприацией имущества, можно сказать, экспроприировалась жизнь: без скота, инвентаря, продуктов своего труда, а главное – земли, ингуш переставал ощущать почву под ногами в прямом и переносном смысле. С приходом в его жизнь продразверсток, хлебозаготовок, в целом –коллективизации горец – хозяин лишился даже необходимого прожиточного минимума: «Раньше бедняком в горском ауле считался тот, кто имел 5-6 коров, пару быков или лошадей и необходимый сельхозинвентарь. Сейчас хозяйство такого размера считается уже зажиточным. Желая противостоять катастрофическому сокращению количества скота, партийная организация края (Северо-Кавказского края) и области издала обязательное постановление о закреплении за каждым хозяйством имеющегося у него скота, без права продажи и убоя для личных потребностей. Исполнительные органы власти на местах должны были следить за точным выполнением этого постановления. После опубликования названного постановления трудовые горцы стали проявлять абсолютную пассивность к ведению хозяйства. Начался массовый падеж скота; ОГПУ еще более развернуло свою работу, арестовывая все большее и большее количество людей за «саботаж» и приговаривая их к «высшей мере социальной защиты» – расстрелу, или же отправляя в ссылку, т.е. лагеря ОГПУ. В результате не только бывшие зажиточные горцы, но и бедняцкая масса аулов начала уходить из домов, скрываясь чаще всего в горах и бросая остатки своего хозяйства на произвол судьбы»[32].

К этому необходимо добавить, что все колхозы находились под наблюдением политотделов, которые имелись при каждой МТС. А каждый политотдел, в свою очередь, являлся специальным отделением ОГПУ, следившим за благонадежностью сельчан и исполнением указаний свыше.

Политика «делания» эффективных противников давала неплохие результаты: в 30-е годы повстанческие отряды братьев Бекмурзиевых, Антошкиева, братьев Шадиевых объектами своего ответного «террора» делали в основном ингушский хозпартактив и оперработников тогдашних спецструктур, ведущих за ними неустанную и жестокую охоту. Тем самым повстанцы решали политические задачи по возможно масштабному уничтожению «пятой колонны» в лице национальной администрации –наиболее конформистской части ингушского народа.

Необходимо отметить, что наряду с чисто социальным протестом в его национальном проявлении, имели место и случаи уголовного бандитизма: «В Ингушетии. Область является главным гнездом абречества и центром сосредоточения неспокойного и антибольшевистски настроенного элемента. Здесь находит пристанище каждый горец. Власть терроризирована и беспомощна. Фактическими хозяевами области являются абреки при поддержке и сочувствии населения. Отсюда делаются налеты (напоминающие времена Имама) на соседний Терский округ и на линию железной дороги. Пускаются также в Осетию и Кабарду. Повсюду ищут врагов и жестоко расправляются с ними. Одновременно с этим грабят всех. Нужно заметить, что тут часто перепутывается понятие национального движения с обыкновенным разбоем и грабежом. Настроение населения антибольшевистское и повышенно воинственное… Главная масса абреков сосредоточена на Ингушской границе и в самой Ингушетии…»[33].

Эти высокомобильные отряды с конца 20-х и в 30-е годы совершали диверсии, налеты и захваты госимущества и оружия. Их численность колебалась в различные периоды борьбы от 18-20 до 5-6 человек. Многие партизаны в качестве «мирных советских» граждан периодически проживали в селах, в своих домах.

Отряды появлялись и исчезали внезапно. Неуловимыми их делала, во-первых, неэффективность спецслужб, а во-вторых – моральная и материальная (кровом, пищей и т.д.) поддержка населения, которое было объектом жесточайшего государственного террора.

К этому необходимо отметить и весьма важную и специфическую, «фирменную» на целый XX век, особенность в работе НКВД – обеспечении партизанских отрядов и повстанцев-одиночек оружием и боеприпасами самими чекистами – разработчиками и организаторами многочисленных провокаций (имена их вписаны во все «анналы доблести»: Крафт, Никольский, Погиба и др.).

Можно уверенно утверждать, что спецслужбы политикой провокаций вообще как бы сводили на нет даже благие решения советской власти, восстанавливая население против нее именно из-за жесточайших и антигуманнейших методов «работы» карательных органов.


* * *


Повстанческие отряды не имели политической и военной помощи с Запада, антисоветские организации которого, идейно и материально хорошо структурированные, вели конкретную оперативную и пропагандистскую работу на Украине, в Туркестане и Закавказье. Ингушское повстанческое движение, как и другие северокавказские, в 30-е годы имели лишь моральную поддержку в Европе, например со стороны Лиги «Прометей»[34], Фронта и Совета[35] Кавказской Конфедерации, Союза политических организаций Северного Кавказа, Азербайджана и Грузии, Комитета за независимость Кавказа. В каждой из этих организаций состояли ингуши, бывшие цветом политической эмиграции: В.-Г. Джабагиев, Дж. Албогачиев, М. Куриев и др.

Они были внимательны ко всем событиям, происходящим в Ингушетии, на Кавказе, во всем многострадальном Союзе ССР. Оценка, анализ и прогностические выводы, которые делали политики-эмигранты, имеют непреходящее значение до сих пор. Вышеперечисленные входили вместе с другими в межнациональное движение – Лигу «Прометей».

Идея освободительной борьбы от коммунистической тирании как регулярная война с особой тактикой и стратегией при условии политического и военного единения консолидировала общественных, политических деятелей, кадровых военных и других кПРИМЕЧАНИЯ


1. В подтверждение этого прилагаем «классический» ведомственный ответ на наш запрос об А.Хучбарове
еще рефераты
Еще работы по разное