Реферат: Владимир Ярыгин

Владимир Ярыгин. Руки не остыли от штурвала

Родился в 1930 г.

Окончил Школу младших авиационных специалистов в 1947 году.

Бугурусланское летное училище ГВФ в 1955-м, Высшее авиационное училище ГВФ (Академия ГА) в 1970-м.

В ГА с 1950 года, работал в Красноярском, Магаданском АО, ЦУМВС.

Заслуженный пилот СССР, Почетный работник транспорта РФ. Работал бортрадистом, в Красноярске; пилотом, командиром корабля, пилотом-инспектором, начальником инспекции в Магаданском управлении. Руководил 67-м, 210-м летными отрядами. Принимал участие в открытии новых международных авиалиний. Подготовил более 50 командиров кораблей и вторых пилотов. Награжден орденом «Знак Почета».

Общий налет более 15 000 часов

^ Человек, который работает над очень сложной проблемой и выполняет свою работу как следует, никогда не утратит самоуважения.

Бернард Шоу.


Мой путь в Аэрофлот


Аэрофлот для меня не только аббревиатура слова, а вся моя жизнь с 1949 года по 1996-й.

В Аэрофлот я пришел, когда мне исполнилось 16 лет. Послевоенные годы. Трудные и голодные. Нас у матери было двое: я и мой брат, младше меня на 5 лет. Отец погиб на фронте в декабре 1942-го под Калинином. Мать – малограмотная женщина, вынуждена была работать на вредном производстве резинового завода в Оренбурге. Это наш родной город. Наша колыбель.

В эти тяжелые послевоенные годы каждый мой ровесник мечтал попасть на полное государственное довольствие. Школы ФЗО и ремесленные училища была путевка в самостоятельную жизнь для девушек и юношей того времени. Это было спасением для бедных семей погибших отцов, и быстрое приобретение рабочей специальности. Мы в те годы ранг взрослели.

После семилетки, окончив первый курс топографического техникума, случайно увидев объявление, что Арзамасская школа младших авиаспециалистов набирает курсантов, которые обеспечиваются питанием и обмундированием. Срок учебы – один год. Это было мое спасение! И это маленькое событие определило всю мою дальнейшую судьбу.

В приемную комиссию подали заявления 23 юноши. Надо было отобрать только 12. Мы проходили медкомиссию в военном госпитале по требованиям, предъявляемым к летному составу. Из всех 23 настоящих дистрофиков, соответствующих требованиям к летному составу, признали годными только четверых. Начальник штаба, ответственный за формирование группы, очень был обескуражен таким отсевом по медицинским показаниям. Еще больше его расстроило мое сообщение, что не имею паспорта, ибо 16 лет мне исполнится только через месяц. Подумав, он выписал направление в Арзамасскую ШМАС, мои документы запечатал в конверт, и вручил их мне со словами:

- Пускай принимают решение на месте!

Видимо, бурное развитие авиации, и нужда в кадрах решили вопрос в мою пользу.

В Арзамасе прибывшим выдали обмундирование, помыли в бане и в строй!

В Школе готовили радиооператоров и пеленгаторщиков. Жили по воинскому Уставу. Занимались в классах ежедневно по 8-10 часов. Учился я с удовольствием, легко. После окончания Школы в числе 40 «отличников» был направлен для переучивания на курсах бортрадистов самолета Ли-2.

После 10 месяцев учебы прибыл в Красноярское управление ГВФ. Полеты в северных широтах были интересными. Посчастливилось полетать и на «Каталине» (американский гидросамолет). Летающая лодка рассчитана на 32 пассажира. Скорость – 180-200 километров в час. При полной заправке и дополнительными бензобаками можно было летать без посадки более суток.

За 3 года работы в Красноярске окончил 10 классов в вечерней школе и аэроклуб. УТ-2 – это маленький моноплан, маневренный, но строгий в управлении. Позволял выполнять почти все фигуры высшего пилотажа.

Теперь у меня было все для того, чтобы реализовать мою мечту стать пилотом. Вынужденная посадка в тундре под Туруханском по вине командира корабля укрепила меня в моем намерении.

Этот случай хорошо описал в своем рассказе мой товарищ Орлов А.П.


^ В тундре под Туруханском.


ТС-42 (модификация американского Си-47), натужно ревя моторами, тут же после взлета скрылся в низкой облачности. Заправка была под «пробки», и «железяки», груз из Норильска в Красноярск, весили немало.

Командир самолета Дмитрий Манухин выполнял первые самостоятельные полеты. Его ставили пока на простые трассы. А где на Севере простые трассы? Все полеты – сложны для молодых пилотов. Но надо приобретать необходимый летный опыт.

Второй пилот Виктор Горбунов – стажер из ВВС. В те годы военные летчики и штурманы из армии набирались ума-разума в ГВФ (Гражданский воздушный флот). После стажировки возвращались в свои полки, быстро росли по службе. Первыми осваивали новые типы самолетов в транспортной и дальней авиации.

А вот бортмеханик Иван Дедов был самым опытным членом экипажа, летавшим когда-то вместе с Иваном Черевичным и Ильей Мазуруком.

Ну и бортрадист Владимир Ярыгин.

В наборе высоты пробили плотную облачность с сильным обледенением. На эшелоне 900 метров яркое солнце отогрело самолет, а внизу постепенно разогнало облака, по-весеннему заиграло бликами на залитой вешней водой тундре. Внизу, еще скованный льдами, - Енисей. Справа – тундра, на сколько хватает глаз. Слева вдали блестели на солнце низко нахлобученные снежные шапки гор.

Так что, Енисей – надежный ориентир, «чумацкий шлях». Визуальный полет. Отдохнувшее за долгую зиму ярило приятно греет, и слепит глаза. Весна на Севере всегда радует, что еще пилоту надо?

Только вот радист начинает подносить «ложки дегтя» в общий мажор. Его листочки с информацией о погоде на аэродромах заставляют лица пилотов хмуриться. Есть от чего. Игарка «закрылась» низкой облачностью. Подкаменную Тунгуску накрыл туман. В Туруханске, куда они летят, с каждым новым сроком метеонаблюдений видимость уменьшается. Закон «подлости» начинает действовать – закрылся один аэродром, жди такого же от других.

С востока от горного хребта снова натекает облачность и вскоре закрывает плотным пологом Енисей. Забарахлил радиокомпас СЦР-269, похоже, где-то отошел контакт или оборвалась антенна при полете в обледенении. Хорошо, что в Туруханске в створе посадочной полосы стоит средневолновый радиопеленгатор. Нажал на кнопку – получи пеленг. Пеленг изменился на 180 градусов – пролет. В те далекие уже времена на многих аэродромах приводные радиостанции или пеленгаторы из-за особенностей рельефа местности или удобного подхода к ним стояли не в створе полосы, и экипаж обычно пробивался до безопасной высоты над приводом, выходил из облачности и по своим ориентирам заходил на посадку.

Самолет вышел на радиопеленгатор Туруханска и приступил к снижению по схеме «стандартный разворот». Положение сложное. Запасных аэродромов с хорошей погодой нет – северная природа в очередной раз испытывает людей. Экипаж вышел со снижением на высоте 200 метров на пеленгатор. Землю увидел только под собой. Отворот влево – справа высокий берег Енисея. С посадочным курсом снижается. Мимо полосы. Повторный заход, горизонтальная видимость в Туруханске уменьшилась до300 метров. Туман. А для безопасного захода видимость должна быть не менее 3000 метров. Опять выскочили в стороне от полосы. Начинай все сначала. И никуда не уйти. Время ускоряет свой бег по колесу возможности. Бензин неумолимо сжигается в прожорливых моторах.

Заход – мимо. Командир занервничал. По характеру он – холерик. От волнения даже оборвал наушники, устраняя какую-то неисправность. Ярыгин быстро заменил на запасные. Тут еще бортмеханик все время щелкает переключателем, проверяя остаток бензина по бакам. Хмурится.

Володя Ярыгин подсказывает:

- Ребята, может, уйдем на запасной аэродром?

- Сам же дал плохую погоду по всем точкам!

- В Дудинке – летная.

- Бензина не хватит, - ворчит Иван Дедов.

- Командир, после пролета пеленгатора сразу же берем посадочный курс и снижаемся! – Виктор Горбунов проявляет «инициативу».

- Учи-учи! А мы что делаем? Снижаемся до высоты 50 метров, а земли не видно.

И так уже 1.30 «тыркались» впустую. Запасного аэродрома нет, бензина нет, диспетчер передает видимость 100 метров. Нарастающее лавиной волнение не дает найти верный вариант решения. Да его и быть не может – экипаж перешел «Рубикон» безопасности.

Дедов совсем «убивает»:

- Бензин кончился – стрелки на нуле!

Ярыгин передает диспетчеру:

- Полосы не видим, садимся перед собой! – Что еще ждать от диспетчера?

- Решайте сами!

Последний заход на каплях бензина и натянутых нервах. Пеленгатор прошли на 50-ти метрах. Справа очень близко затемнел высокий берег.

- Берег рядом! – закричал Ярыгин, а сам все запрашивает и передает экипажу пеленги. Пилоты моментально отвернули на посадочный курс и глазами вцепились в едва просматриваемую внизу землю. Поздно…остановился правый мотор – бензина нет, затем – левый. Остается одно – штурвал брать «на себя», чтобы не встретиться с землей под углом.

Томительное ожидание удара с твердью. Каждая клеточка организма напряжена до предела, бесстыдно вопит о своей беспомощности. Шасси и щитки не выпускали. Из серого «молока» появившаяся тундра охватила все пространство видимости глаза. Туча водяных брызг с кочками старой травы, шматки болотной грязи обидно и грубо брызнули в лобовые стекла, как оскорбительный «плевок» судьбы. Удар, скрежет фюзеляжа об не оттаявшую пока землю. Самолет, продолжая движение с замедлением, уткнулся носом в болото. Хвост приподнялся. Моторы от обиды зло булькают в тундровой жиже и шипят горячим паром. Воздушные винты согнулись в «пионерском салюте». За спиной что-то загрохотало. Это сорвался с креплений тяжелый калорифер весом 400 килограмм и неудержимо пополз вперед с намерением раздавить всмятку экипаж. Но усиленная перегородка остановила груз.

Все звуки катастрофы умолкают. Второй пилот выплевывает выбитые о приборную доску зубы. Бортмеханик, морщась, растирает ушибленную о сектора газа грудь, правой рукой выключает зажигание. Бортрадист, оперевшись спиной о перегородку, продолжает двумя руками удерживать блоки радиостанций, едва не сорвавшиеся с креплений.

Постепенно приходили в себя. Ярыгин пытался уже установить связь с командной вышкой, но слабенькая станция 3БИС-АД только «посадила» аккумуляторы. Продолжил приводить записи в журнале связи в порядок. У него за время безуспешных попыток заходов было более 600 пеленгов, полученных с «земли».

Осмотрелись. Стали решать, что делать.

- Решайте! Спешить нам некуда, ле-етчики-и, - в сердцах процедил бортрадист.

Где находятся? Где-то недалеко от аэродрома. Кругом тундра, вода и туман. Пора обустраиваться. Грязные моторные чехлы сгодятся для укрытия в холодные ночи. Нашлась запаянная коробка с американским еще бортпайком. Вскрыли. Консервные банки вздулись, их пришлось выкинуть, чтобы не соблазняться. В полетных чемоданчиках нашлось по бутерброду.

День тянулся долго. Иногда возникали спонтанные ленивые перебранки на тему «Кто виноват?». Опытный Иван Дедов тут же их гасил:

- Вот возвратимся домой, там и выясняйте свои обоюдные претензии. Времени у вас будет предостаточно.

Вечером долго не могли уснуть. Тяжелые мысли, как жернова, лениво, со скрипом, ворочались в голове у каждого. Иногда забывались в полусне. Укрытые одним моторным чехлом, тихо лежали. Командир самолета все это время мрачно молчал. А что он мог сказать?

Прошла ночь. Туман немного посветлел. На ближайших кочках копошились любопытные юркие Флеминги – пища песцов. От талой воды в животах постоянно бесстыдно урчало, вызывая чувство голода. Парни уже с вожделением поглядывали на аппетитных тундровых мышей. По десятку бы мышек на брата! Живыми бы сошли. Заметно заголубело небо. Вдалеке послышался тарахтящий звук мотора.

- Это же По-2! Нас ищут!

Командир выпустил три ракеты. Нет, не заметили. Звук мотора уплыл в сторону. Снова прикидывали, где находятся.

- По оттаявшей тундре, да еще же в тумане нам не выбраться.

Новый день – новые надежды. Стали выходить из самолета. Пробовали прочность грунта. Пугали осторожных Флемингов. Туман не позволял отходить дальше 200-т метров. Иногда слабый ветерок доносил звуки работающего мотора. Утром следующего дня на воде что-то забулькало, зачавкало, зажурчало. Ребята кинулись открывать дверь. На легком каюке приближался, видимо, местный житель. Все обрадовано закричали. Это селькуп рыбачил на ближайшем озере. Увидел самолет и подплыл. На дне лодчонки лежало десятка три крупных язей.

- Однако, я из Фарково, - это поселок недалеко от аэродрома. – Ешьте рыбу. Вот соль.

Парни и так без приглашения мяли в руках живую еще рыбу. Селькуп обещал сообщить в аэропорт о самолете. Оставил экипажу весь улов, и, не спеша, отталкиваясь веслом, вскоре скрылся в тумане. Оставшиеся с надеждой в глазах проводили рыбака.

Прошло два дня в томительном ожидании. Туман рассеивался. На пятый день после аварийной посадки стало чисто. В небе послышался звук мотора. Все увидели самолет – разведчик. Манухин выпустил две ракеты. Их заметили. Пилот сбросил мешок с провизией и записку.

В последние дни ожидания туман уже позволял удаляться на километр. Экипаж верил, что их найдут. Не сидел, сложа руки. Понимал, что по тундре к ним добраться трудно – нужна посадочная площадка. Парни, обследовав окрестности, нашли сухое место на незатопленной незаметной глазу возвышенности. Единственной лопатой срезали болотные кочки, кое-где утрамбовали поверхность. Подручными средствами обозначили готовый «аэродром». Стали ждать спасателей.

Вскоре прилетел самолет. Увидел обозначенную площадку, прошел над ней пару раз на малой высоте и сел. Опытный полярный «пилотяга» привез спальные мешки, продукты.

- А что с нами будете делать?

- Приказано вас по одному перевезти в Туруханск. Остальные должны зачехлить моторы, все укрыть. Я привезу инспектора и технарей для определения состояния самолета.


В Красноярске, в управлении, а затем и в летном отряде, был большой разбор. Члены экипажа получили по заслугам. Каждый – свое!

- Все временно отстраняются от летной работы. Тундра замерзнет – полетите ремонтировать самолет. Вы поломали – вы и исправляйте!

После первых заморозков в конце сентября экипаж с техниками, запасными частями, оборудованием за несколько полетов вновь был доставлен на место вынужденной посадки.

Восстановительные работы велись энергично. Накачали мешки-баллоны, предварительно подсунув их под плоскости крыльев и центроплан. Самолет нехотя поднялся. Выпустили шасси, законтрили их штырями. Заменили маслорадиатор, погнутые воздушные винты, посадочные щитки. Все необходимое возили уже на тягаче. По утрам при заморозках пальцы прилипали к металлу, потом долго кровенили. Засыхали грубыми коростами. Экипаж все невзгоды переносил стойко. Вина требует искупления! Любопытные жирные Флеминги стали почти ручными. С замиранием сердца ожидали первого запуска моторов. Запустились Ура-а!

В средине октября прилетел начальник летной службы Красноярского управления Холодняк С.В., впоследствии работавший в Шереметьево, и вместе с экипажем перегнал самолет в Красноярск.

Этот полет выполнялся в мае 1953 года.


А Владимир Михайлович Ярыгин, давший когда-то обет распоряжаться своей жизнью только самому, решил поступать в летное училище.


1953 год – я стал курсантом Бугурусланского летного училища ГВФ. Окончил его в 1955-м с «отличием» и стал пилотом самолета По-2, и в числе выпускников-отличников был направлен в 3-ю Отдельную Учебную авиаэскадрилью для переучивания на самолет Ли-2.

В Ростове на Дону вновь собрались бугурусланцы. В том числе – Г.Шелак, Ж.Шишкин, А.Орлов, Ю.Дарымов и др.

Через 6 месяцев интересной учебы прибыл в Магадан для продолжения летной службы.

^ Мой Магадан.


Весь мой путь становления, как летчика и командира, был пройден в Магаданском управлении. Вторым пилотом пролетал сравнительно не долго – всего полтора года. После переучивания в Ростове на командира корабля Ли-2 началась настоящая работа и карьерный рост.

За 11 лет работы на Чукотке я освоил самолеты Ан-2, Ли-2, Ил-14, Ан-12, Ан-10. Занимал должности: инструктора, заместителя командира и командира авиаэскадрильи, заместителя командира по летной части объединенного авиаотряда, начальника инспекции Магаданского управления. В числе первых освоил турбовинтовой самолет Ан-12, и помогал осваивать его многим командирам кораблей. Выполнял полеты с целью ледовой и рыбной разведок, по обслуживанию нужд населения Крайнего Севера.

Специфику работы в северо-восточном регионе нашей великой страны очень хорошо подметил в своих замечательных рассказах Орлов А.П., который после большой работы в Аэрофлоте, в том числе и в 210-м летном отряде командиром авиаэскадрильи. Вот эти зарисовки чукотских эпизодов.


^ Пурга в Анадыре.


Как-то уже в марте экипаж самолета Ли-2 Владимира Ярыгина произвел посадку в Анадыре. Посадочная полоса длиной 800 метров располагалась на бугре, открытом все ветрам.

Чуть пониже, на берегу Анадырского залива, - рыбокомбинат, от которого постоянно шел аппетитный запах копченой рыбы.

Приземлившись на слабо освещенную полосу, зарулили на стоянку для самолетов Ан-2 и Ли-2. После того, как зачехлили самолет, пришвартовали его к вкопанным в вечную мерзлоту бочкам, вместе с встречающим техником потопали в поселок, в свой балок, приспособленный для проживания двух экипажей. В авиагородке находились: диспетчерская вышка, три жилых барака, маленькая казарма для полувзвода солдат, почта, столовая и сарай с тарахтящим электродвижком.

Тихо. Морозно. Холодно мигающие звезды кажутся такими близкими, что протяни руку и обожжешься плазменным жаром или космическим холодом. Под ногами мерно похрустывал сухой снег. На проходящей параллельно авиастоянке дороге два солдата с примерзшими к воротникам бушлатов соплями сливают на ночь воду из радиатора трактора.

«Отель-халупа» встретил уютным теплом жарко гудящей чугунной печки.

Поужинали домашней олениной. Запили ее холодной водой из деревянной бочки. Лениво перебросились в «храп» - карточную игру коротающих время в ожидании вылета авиаторов.

Утром проснулись от тревожного гула. За затянутыми льдом маленькими оконцами «отеля» выла пурга. Балок испуганно дрожит и по стариковски постанывает и поскрипывает своими углами под сильным ветром.

Погода на Чукотке капризна и непредсказуема. Люди перестали удивляться ее причудам. Первые шутки проснувшегося экипажа постепенно сменяются нотками озабоченности.

- В домике-то тепло, перезимуем до лета. Кстати, стало холодать – пора подбросить дровишек.

- Слышите, как ветер воет в щелях. Стужу проталкивает.

- Дровец в сенях достаточно.

- А как «до ветру» сходить? – все засмеялись.

- Не ходи – унесет!

- Простудишься! Тебе мороз не страшен. Обморозишься – дети уже растут! Ха-ха-ха!

Крепкие парни – соленые шутки.

- Смех смехом, а как у нас с харчами?

- Пусть Михалыч думает о насущном! На то он и командир!

- Что у нас в «закромах»?

- Кусок вареной оленины.

- Кладу в «общак» балык кетовый.

- Годится. Вода - в углу в бочке.

- Буханка хлеба, банка красной икры собственного посола.

- На двое суток хватит. Будем надеяться, что пурга стих нет.

Пурга все воет, по дикому поет в невидимых щелях. Ветер расшатывает «отель», словно белый медведь трется спиной. День. Ночь. Еще день. Карты надоели, анекдоты устарели, харчи кончаются, пурга не унимается.

- Надо идти на самолет за продуктами.

- В такую-то непогоду? Унесет в залив!

- Американцы летом выловят в Беринговом море и сохранят для потомков замороженные мумии советских летчиков, - шутят и гогочут в своей уверенности парни.

За обедом задумались – аппетит-то у всех хороший. Надо идти на самолет. Кому? Кто помоложе.

- Всех моложе получается, что я, - встал Ярыгин.

- Я с тобой, Володя, - вызвался радист Евгений Чижов.

- Тогда, вперед!


С трудом, навалившись всем экипажем, отворили наружную дверь. Пурга этого только ждала, ворвавшись в сени и обжигая всех колючим снегом. За выскочившими Ярыгиным и Чижовым дверь моментально с треском захлопнулась. Обрадовавшийся ветер появившимся жертвам, тут же скинул с крыльца легкого весом радиста и пару раз перевернул. Владимир, не раздумывая, прыгнул вслед и схватил Евгения за полу меховой куртки. Поначалу растерялись. Решение пришло сразу.

-Женя, возвращайся! Мы вдвоем только время потеряем!

- Опасно, командир!

- Надо,Евгений!

С не меньшим трудом открыли дверь и втащили радиста обратно. Владимир остался один в студеной круговерти. Определился, как мог, по направлению. Ветер северный, с залива. Стоянка самолетов вытянута с запада на восток. Встать невозможно – сбивает с ног. Пополз. Мороз дает себя знать. Вместе со снегом проникает под меховую одежду. Ресницы обледенели, глаза забивает снегом. Ничего не видать. Один на один со стихией. В душу постепенно пробирается противное чувство сомнения: « А правильно ли я ползу? Если ошибусь с направлением, окажусь в заливе.

Приходится подобно кроту головой бороздить снег. Не осмотреться толком. Да и что увидишь в этой мути? Только глаза забьет снегом. Медленно, медленно, иногда переваливаясь на бок, чтобы чуть-чуть попытаться что-нибудь разглядеть в этой серой быстро перемещающейся массе снега. Сколько прошло времени, Владимир не знал – часы, наверное, сорвало с руки, когда у крыльца держал Романа. Противная мысль о бесполезности собственных действий сверлила мозг, пыталась отнять силы. Страх, как стая вшей ползает по голове. Только сознание успокаивало сердце и двигало вперед: «Ползи, Владимир! Еще немного. Ты сделаешь это! Ребята ждут! Парням надо помочь!». Старался думать о постороннем: «Как бы в комнате ремонт сделать, новые обои наклеить – жена давно просит. Полечу в Хабаровск – привезу красивые». Время иногда становится каким-то осязаемым, упругим.

Но вот голова уперлась во что-то. Глянул вверх, обрадовался: «Так это «дутик» (заднее колесо) самолета Ан-2. Наш Ли-2 рядом стоит». Владимир развернулся, пополз с полной уверенностью в успехе. Вскоре впереди и почти над собой вначале темное пятно превратилось в фюзеляж родного Ли-2. Наконец-то! У входной двери только с третьей попытки удалось, преодолевая напор ветра, подняться и встать на ноги. Негнущимися пальцами оттянул шнур амортизатора и повернул ручку на открытие. Входная дверь легко распахнулась. Забирался трудно, из последних сил хватаясь за любые выступы пола и обшивки. Втянулся наполовину. Сумел ногами в тяжелых сейчас унтах упереться в окантовку двери и вползти внутрь.

Отдышался. Захлопнул дверь. Снял кожаные краги и шерстяные перчатки. Озябшие пальцы сами тянулись ко рту, ища спасительное тепло. В самолете тихо. Пурга воет и скребется снегом где-то там, далеко, за обшивкой. Это успокаивает. Много ли человеку надо?

Передохнул. В заднем отсеке около обогревателя БО-20 нашел старую парашютную сумку. Переложил в нее из ящика три буханки хлеба, замороженные кружки молока и борща. Прихватил канистрочку со спиртом. Сам погрыз мороженую навагу. Она приятно таяла во рту. Сумку закрепил на спине, подумал: «С ней будет труднее – парусность увеличилась».

Вывалился из самолета. Дверь все-таки сумел закрыть чудом. По ветру идти трудно – сбивает. Опять ползком. Холод и снег забиваются под задираемые ветром полы куртки и проникают в самые теплые места. Шерстяной свитер не спасает.

Путь домой всегда короче. Опасения в исходе операции позади. Уверенность руководит действиями.

И вот тут-то случилась промашка. По времени должен быть у бараков. Увы! Промазал с направлением: «А, может, ветер изменил направление? Так можно уползти в тундру. Замерзну на радость песцам. Скоро уже потемнеет». Волосы вновь зашевелились и стали приподнимать шапку.

Повернул назад. Упрямому всегда везет. На этот раз уткнулся в трактор, из которого вечером солдаты сливали воду. «Он на дороге. Рядом с дорогой на низких столбах навешены провода, идущие от рыбокомбината к поселку». От столба к столбу провода привели к первому бараку. Он оказался местным почтовым отделением. Металлической лопатой, найденной под низким крыльцом, Владимир приподнял входную дверь, отжал ее и ввалился в тамбур.

Довольный удачным завершением похода подумал о скорой встрече с товарищами. Ближайших домиков не видать из-за пурги и наступающей темноты. Надо ждать. Безрассудно в этих условиях искать свой балок. Снял, было, шапку, но накопившаяся стужа тут же заледенила волосы. В сенях – тамбуре нашел уголь и дрова. Железная печка сразу же загудела, жадно пожирая дрова. Ветер увеличивал тягу в трубе.

Свой опасный и рискованный успех Владимир отметил за ужином стаканом спирта. Отварная навага и нагретый в консервной банке брусок борща хорошо согрели уставшее тело.

И опять мысли. Закон энергичного человека – сознание не дает покоя мыслям: «А как там мои ребята? Голодные сидят! Диспетчер уверен, что у нас есть продукты и не вылезет из теплого барака в такую непогодь».

Прошла ночь. После обеда пурга устала. Иногда появлялись кратковременные просветы, показывая стены соседнего домика. И тут же ветер опять начинал свирепствовать и месить снежную муть. Ярыгин определился с удачным моментом и бегом рванулся к своему балку. Обессиленный бегом, задыхающийся от нехватки воздуха, только успел вцепиьтся в дверную ручку, и забухать унтами, как ветер, словно поняв свою оплошность, еще сильнее завыл с досады. Ребята услышали и втащили своего командира. Помогали раздеваться. Со смехом выковыривали отверткой набившийся в карманы снег. Проголодавшие парни хлопотали вокруг Владимира и его спасательной парашютной сумки. Скрывали за бодрыми подначками свою быстропроходящую обеспокоенность за жизнь ушедшего в пургу командира. Думали, что пропал человек. Что греха таить, проскальзывали такие мыслишки

Еще через трое суток, так же внезапно, как и начинался, ветер стих. Видимость установилась «миллион на миллион». Снег вновь заискрился под робкими лучами как будто виноватого солнца. Откопали самолет, солдаты очистили полосу. Взлетели с курсом на Магадан. После посадки на родном аэродроме бортмеханик, старожил этих мест, не выдержал и похвалил:

- А ты – крепкий мужик, Владимир Михайлович!

- Ну, уж, скажешь тоже, - смутился Ярыгин и добавил:

- Спасибо за рейс, ребята! Сейчас - по домам. Привет семьям!


^ В гостях у чукчей.


- Ну, что, Владимир Михайлович, откроем новую страницу твоих чукотских эпизодов?

- У меня, Петрович, их столько этих страниц, что годы надо, чтобы все записать… Я вот думаю, а кому это надо? Наши воспоминания?

- Для твоих внуков. Для твоих товарищей, которые помнят тебя сильным, молодым. История любого дела складывается из кирпичиков событий, книга – из страниц, характер – из поступков. Мы же – «не Иваны, не помнящие родства». Общество выживает своими традициями, самобытностью, историей своих предков. Да и любая организация, компания - тоже. Вон в США, сколько создано ветеранских клубов гражданских пилотов. Согласен?

- Вообщем-то, да. Уговорил…. Было это в 62-м. Зима на Чукотке выдалась лютая, ветреная. Я уже работал в инспекции. На одном из дальних стойбищ оленеводов, что на Косе двух пилотов запряталось, на взлете произошла поломка Ан-2. Пилот был опытный, летал с правом подбора площадок с воздуха. А тут на взлете не заметил снежного заструга, подломал правую лыжу. Повезло, что на нос не встал. Вот и послали меня разобраться в этой поломке. Найти виновного, так сказать. Было это перед самыми выборами. Как ты сам помнишь, любые выборы у нас всегда были всенародным праздником. Власти старались украсить серое бытие простого народа дежурными мероприятиями, концертами, буфетами…

В Анадыре местный замполит уговорил меня взять несколько ящиков апельсин для оленеводов – избирателей. Я, было, заартачился:

- Ну, куда я с этими фруктами? Где их хранить? У меня же другое задание.

- Владимир Михайлович, у тебя самое главное задание – быть коммунистом. Эти апельсины – подарок от Партии труженикам дальнего Севера.

- А чукчи знают, как их кушать? Я и сам раза два их пробовал, - замполит задумался, почесал затылок, - А-а, что тут думать. Голод не тетка – сами разберутся!

Дано задание – выполняй! Погрузился с картонными ящиками в заиндевевший от стужи самолет Ли-2. Я в кабине немного сопли отогревал. А южный фрукт, наверное, морозоустойчивый.

На аэродроме Мыс Шмидта летчики перегрузили меня на Ан-2, посмеиваются:

- Вы, Владимир Михайлович по совместительству и в торге калымите? Во-он, какой дефицит везете! Лучше бы какого–нибудь сукна на штаны взяли.

- Ну, остряки, самим, небось, завидно?

Полетели мы еще северо-западнее Мыса Шмидта километров на 180. Через час полета Ан-2 торкнулся лыжами и застучал по небольшим застругам. Остановился у большой яранги с красным флагом. Как я понял это – и контора местная, и участок для выборов, и клуб. Поодаль притулился на подломанную ногу аварийный Ан-2. Рядом - еще пяток жилищ, у которых стояли нарты с упряжками оленей. Радостные собаки, подобострастно виляя хвостами, окружили прилетевших, выпрашивая подачку. Сбежавшие к самолету чукчи споро разгрузили самолет, привезший им мешок с почтой, ящики с консервами, спиртом, печеньем, чаем. Картонные коробки их заинтересовали, особенно яркая оранжевая этикетка с изображением незнакомого фрукта, похожего на солнце. Они даже осторожно нюхали их. Но женщина, по всей видимости, местный начальник, быстро навела порядок. Велела оставить себе штук пять коробок, а остальные развести по другим стойбищам.

С пилотами я договорился, что они после выполнения задания на обратном пути заберут меня, пока я здесь осмотрю самолет, ознакомлюсь с подробностями аварии, благо пилот – неудачник находился уже неделю здесь. Быстро с ним разобрались в обстоятельствах дела. Конечно, есть вина. Но и условия полетов надо учесть. Стали вместе ждать наш «аэроплан».

Но, погода на Чукотке непредсказуема. К вечеру поднялась метель. Надо было думать о ночлеге. Пилот Иван Гуров расположился у своих знакомых, где обитал эти дни. А меня к себе пригласил бригадир оленеводов Митрофан. До этого я никогда не бывал в чукотской яранге, и было любопытно ознакомиться с бытом и обычаями аборигенов Чукотки.

- Однако, капитана, у нас немного дымно. Но, однако, тепло.

Темнеет быстро в это время. Часа в четыре мы с хозяином забрались в его ярангу. Митрофан познакомил меня со своей семьей. Старая мать с седыми космами, схваченными красными ленточками в косички, в стеганом замасленном халате, сидевшая у костра и нарезавшая ножом оленину для варки, не выпуская трубки изо рта, кивнула головой. Жена – приветливая женщина в цветастом платье и вязаной кофте, улыбнулась, продолжая протирать алюминиевые миски тут же у костра. Видно было, что она только что с мороза, не успела еще снять оленьи торбаса. На разосланных шкурах ползал голый ребенок не старше годика. Он вопрошающе следил глазами за матерью, видимо, ожидая скорого кормления. С интересом глянул на меня, но мать интересовала его больше. Второй пацанчик, лет трех, играл в углу, безжалостно дергая за хвост белую пушистую лайку. Та безропотно терпела его забавы.

Мне все было интересно. В яранге было тепло. Вскоре костер разгорелся еще больше, и хозяин поставил на него на треноге ведерный котел с нарезанными старухой кусками мяса. Яранга представляет собой большой конус, остов которого покрыт оленьими шкурами. Вверху – дымовое отверстие. Все пространство разделено тоже шкурами внахлест на две половины. Хозяин, проследив за моим любопытным взглядом, пояснил:

- Однако, мы там спим.

- Не холодно ночью, Митрофан?

- Мы же, однако, укрываемся. – И верно, в той половине чукчи только спят на постланных из молодых оленей шкурах.

По знаку старухи вся семья расселась вокруг костра. Молодая хозяйка уже покормила, не стесняясь меня полной белой грудью малыша, который тут же переполз на колени к бабке. Митрофан доставал из котла-кунгана мясо. Жена его раскладывала по мисками и передавала едокам. Перед трапезой всем налили по граненому стакану спирта. Даже 6-7 летний сын, прибежавший с холода, потянулся за стаканом, но сердитый окрик бабки остановил его.

Ужинали молча. Иногда Митрофан обращался к бутылке. Бабка долго жевала жирные куски оленины и затем совала их младенцу в рот. Отсутствием аппетита никто не страдал. Меня вначале смутили условия приготовления пищи, но, голод не тетка, и стакан спирта отвели все сомнения. Кости бросали собаке, которая молча подбирала и хрумкала на отведенном ей месте. Иногда кто-нибудь произносил короткую фразу на бытовые темы. Митрофан жаловался на отсутствие помощника. Жена его возмущалась, что шкур на бойне скопилось уже много, но их не вывозят, и соль для засолки уже кончается.

После сытного ужина с большой эмалированной кружкой сладкого крепкого чая все задымили папиросами. А бабка – своей трубкой – «носогрейкой». Затем поодиночке поползли в спальную половину яранги. Малыши немного посмеялись, повозились там, но вскоре затихли. Митрофан предложил мне тоже ложиться.

- Там, капитана, тебе место постлано между женой и ребятами. Посиди, подумай у костра и – спать. Однако – тоже устал.

Я остался один у тлеющего костерка. Иногда подбрасывал туда щепку от полена. Притихший было, огонь с жадностью набрасывался на «жертву» и с явным удовольствием быстро обволакивал ее своими веселыми трепещущими крыльями. «Вот, как люди живут, - думалось мне, - у них все оправдано. Каждое движение, поступок имеют смысл. Они не стесняются своей человеческой наготы, понимая, что все созданное природой или Богом это – естественно. Вещи и люди, животные и люди, и сами люди созданы друг для друга. Для «цивилизованного» человека их целомудренность непонятна. Но она заставляет задуматься и пересмотреть свои поступки и мысли. Это – дети природы. Их обычаи, навыки представители прогресса пока еще не разрушили. Это – высочайшая человеческая ценность. Это должно охраняться общественным законом от любого посягательства».

Мне почему-то было непривычно, неудобно ложиться на отведенное место – это противоречило нормам моей традиционной морали. Я остался на своем месте. Незаметно в думах и размышлениях задремал у костра. Разбужен был звуком, напоминающем журчание. Проснулся, стал искать источник этого. Вдруг полог спальной половины откидывается, и костлявая старческая рука выдвигает оттуда знакомый кунган. Меня в душе это позабавило. Но усталость взяла свое, я снова растянулся уже у остывающего кострища. Пушистая лайка прижалась ко мне боком, согревая меня своим спокойным теплом.

Утром я первым вышел из яранги. Вскоре ветер загнал меня обратно в уютное тепло. Старуха при мне выволокла тяжелый кунган наружу, выплеснув содержимое за ярангой. Протерев внутри, плотно набив чистым снегом, затащила его внутрь и поставила на разгорающийся костер. Скоро запахло вареным мясом, но аппетита у меня не было. Сознанием я понимал, что все естественное – не постыдно, но увиденное мною и брезгливость пересиливают даже утренний голод. Из неловкого положения и необходимости отказаться от пищи и возможной обиды таких гостеприимных хозяев спасло меня появление знакомой хозяйки «Красной яранги».

- Однако, Владимир Михайлович, пойдемте ко мне. Я покажу вам наш избирательный участок. Митрофан, гость позавтракает у меня. Я приготовила строганину из чира.

Воспользовавшись неожиданным предлогом, я тут же охотно согласился.

Уже заметно светлело, ветер стихал. Мы быстро с Клавдией добрались до ее избирательного участка и вошли внутрь. Посреди яранги весело ворковал костер. По кругу жилого конуса висели красочные плакаты, какие-то объявления, написанные черным карандашом. А на высоте чуть выше человеческого роста гирляндой висели оранжевые апельсины. Меня это так удивило, что я вначале растер