Реферат: Русская бранная лексика: цензурное и нецензурное
Русскиеругательства издревле были в России «запретным плодом». Рвзумеется,не для носителей русского языка, а для тех, кто его употреблял в печатном, т.е.проверенном и одобренном цензурой варианте. Не случaйно практически всегдапубликации на эту тему выходили исключительно на Западе.
Гласностьнаконец-то сделала в России возможным «печатание непечатного».Современная литература, особенно «диссидентская», изобилует браннымисловами и выражениями: А. Солженицын, Л. Копелев, Э. Лимонов, В. Аксенов, С.Довлатов, Юз Алешковский — эти и многие другие писатели, книги которыхпродаются во всех лавках Петербурга и активно читаются, давно уже разорвали«заговор молчания», которым был окружен русский благой и неблагоймат. Средства массовой информации чем дальше, тем больше«нашпиговываются» экспрессивными единицами, включая и русскую брань.«Тематическая свобода, — замечает специалист по культуре речи и ораторскуюискусству А.Н. Кохтев, — позволила писателям и журналистам рассказать о такихситуациях, которые раньше для них были запрещены. Это и привело к активизациибранной лексики в письменной речи, так как без нее нередко невозможно описать ипонять определенные социальные группы общества» (Предисловие к МСН, 5).Депутаты Верховного Совета, президенты, мэры городов и главы администрации негнушаются «простым русским словом» или в крайнем случае, егоэвфемизмами. Мат, как и жаргон, стал своего рода модой, — как впрочем ипопулизм в его самом обнаженном варианте.
Казалосьбы, раз непечатное слово стало печатным, то и филологическая наука и практикамогут идти в ногу с этим процессом. Увы, для отечественной славистики это покане так. В России до сих пор еще не издано ни одного толкового (во всех смыслах,в том числе и чисто филологическом) словаря русской бранной лексики. Новыевеяния, конечно, и здесь что-то принесли. Но до сих пор это в основномнебольшие словарики на потребу дня, обычно издаваемые в «коммерческихструктурах». Некоторые из них весьма полезны, как, например,«Международный словарь непристойностей. Путеводитель по скабрезным словами неприличным выражениям в русском, итальянском, французском, немецком,испанском, английском языках» под редакцией А.Н. Кохтева. Однако даже самоколичество русских бранных слов, отраженных в нем (около 150), свидетельствуето его чисто «путеводительском» характере. Не случайно поэтому накнижных лотках России продается за бешеные для русского человека деньгирегулярно появляющаяся подпольная перепечатка словаря Флегона (А. Флегон,1973). «Подпольная» на этот раз не в цензурном и политическом смысле,а в смысле откровенно пиратском: на титульном листе этой книги, изданной на плохойгазетной бумаге, нет никаких следов русского издательства или «СП»,предпринявших эту публикацию. Не удивительно: издатели, видимо, таким образомуклоняются от соблюдения норм авторского права.
Типично,что, имея на родине столь громадные запасы такого ценного «сырья»,как русская матерщина, русские лингвисты и лексикографы до сих пор непредложили читателям его квалифицированной переработки. Точнее, не моглипредложить по названным выше обстоятельствам. Исключением, правда, являютсяизвестные статьи Б.А. Успенского, положившие начало современной русской«обсценологии» (Успенский, 1983, 1987) и словарь В. Быкова,содержащий немало свежих «обсценизмов» (Быков, 1992 и 1994). Но и онивышли, естественно, за рубежом.
Зарубежнаяже славистическая «обсценология» уже давно проявляет активный интереск русской брани. К этому, прежде всего, филологов-русистов толкают чистопрактические мотивы. Незнание этой лексики даже студентами, освоившими русскийязык почти в совершенстве, понятно: классическая методика строилась во многомна основании литературного, «стандартного» русского языка.Литературные же тексты, пресса и масса учебников для иностранцев типа«Русский язык для всех», естественно, не включали эту сферу русскойречи в процесс обучения. Зарубежным коллегам приходилось поэтому, как говорят,по крупицам собирать «запредельную» русскую лексику и составлятьсловари-пособия.
Коллекциятаких лексикографических справочников, особенно изданная в США, уже весьмавелика (Drummond, Perkins, 1987; Elyanov, 1987; Galler, Marquess, 1972; Galler,1977; Glasnost), хотя их авторы не претендуют ни на полноту охвата описываемогоматериала, ни на глубину (особенно этимологическую) его интерпретации.
Достаточнодавнюю традицию имеет на Западе и филологическое изучение русской бранной лексики.Она открывается двумя немецкими работами начала века: статьей Э. Шпинклера«Grossrussische erotische Volksdichtung» (Spinkler, 1911) и обширнойштудией В. Христиани «Uber die personlichen Schimpfworter inRussischen», опубликованной в журнале «Zeitschrift fur slavischePhilologie» в 1913 году (Christiani, 1913). Не случайно и одной из первыхпослевоенных публикаций на эту тему была статья А. Исаченко, анализирующая«основополагающее» матерщинное русское ругательство, зафиксированноеименитым иноземцем — немцем Герберштейном в 17-м веке (Isatchenko, 1964):воображение иностранцев — как простых купцов или путешественников, ведущихпутевые заметки и составляющих краткие разговорники, так и филологов — русскиймат привлекал своей сильной экспрессией, образностью и многозначностью. Потокзападной лингвистической литературы, посвященной этой теме, неуклонноувеличивается (Dreizin, Priestly, 1982; Geiges, Suworowa, 1989; Hopkins, 1977;Kaufman, 1981; Косцинский, 1980; Левин, 1986; Patton, 1981; Plahn, 1987; Raskin,1978; 1979; Razvratnikov, 1980).
Потокстатей выкристаллизовался уже в серию монографий, написанных немецкимиславистами: книга В. Тимрота, в которой русский мат рассматривается в общемряду с арго, жаргоном и сленгом (Timroth, 1983, 1986), диссертация И. Эрмен орусской обсценной лексике (Ermen, 1991), вышедшая недавно отдельной книгой(Ermen, 1993) и диссертация П. Каин о грамматике (в широком смысле) сербскихругательств (Kain, 1993). При всей означенной активизации филологической наукии практики вокруг русского мата, он продолжает во многом оставаться неким белымпятном. Многие переводчики до сих пор испытывают большие трудности, не находясоответствующих слов и выражений ни в одном из словарей, изданных в России.Если для русских переврдчиков камнем преткновения является адекватная передачаэкспрессивных слов и выражений из массы западных (особенно американских)криминальных, порнографических, «хоррорных» и т.д. романов, кино- ивидеофильмов, то для зарубежных переводчиков этот камень — русская нецензурщина,пока еще мало систематизированная составителями словарей. Особые трудности,своего рода «культурный шок» испытывает и все увеличивающаяся массастудентов, ученых, политиков, предпринимателей и других зарубежных гостей,попадающих в Россию: слыша «ядреное русское слово» буквально накаждом шаге, они не могут получить его квалифицированной расшифровки даже усвоих русских друзей. Чаще всего им лишь говорят, что употреблять эти грязныеслова нельзя, либо же констатируют их непереводимость. И действительно,буквальный перевод большинства русских ругательств, особенно«многоэтажных», может породить впечатление о какой-тогипертрофированной, чудовищной «сексуальной озабоченности» иизвращенности русских. Ругающийся же, как правило, о сексе, а тем более обизвращениях даже и не думает: обычно он лишь в древней традиционной формеизливает свою русскую душу, высказывая таким образом свое недовольство жизнью,людьми, правительством.
Незнаниерусского матерщинного кода создает немало трудностей при живом общении срусскими. Ведь нюансы русского мата столь многоплановы, что в быту он, какподметил еще Ф. Достоевский, используется для обозначения диаметральнопротивоположных ситуаций. На нем построено немало анекдотов, каламбуров,политических реминисценций. Достаточно вспомнить, сколь безуспешными былипопытки перевести шутливо-ироническую крылатую фразу, приписываемую М.Горбачеву, — «Кто есть ху» — 'кто является виновников чего-либо, ктопрепятствует демократическим процессам, прогрессу'. Это каламбурное переосмыслениеоборота кто есть кто на английский манер с намеком на русское ругательное слово(who — ху). Бывший президент СССР якобы употребил это выражение напресс-конференции после августовского путча применительно к путчистам, окоторых он в шутку сказал: «Теперь я знаю, кто есть ху». В«Известиях» за 23 августа 1991 г. была опубликована серия статей подобщим названием «Кто есть ху, как сказал Горбачев», способствовавшаяширокому распространению оборота, как и ссылки на этот каламбур в другихсредствах массовой информации (Brodsky, 1992, 76-77; Haudressy, 1992, 111).Аналогичен обсценный подтекст и таких современных политических каламбуров, какмирный герцог (из анекдота о М.С. Горбачеве, где это выражение — его зарубежнаякличка — расшифровывается на основе англ. peace duke); Борис, ты неправ (фразачлена Политбюро Е.К. Лигачева, обращенная на одном из заседаний ВерховногоСовета к Борису Ельцину, вызвавшая смех в зале благодаря известному анекдоту опьяном водопроводчике, выразившемуся столь деликатно, когда его напарник уронилему на ногу тяжелый молоток); краткой переиначенной народной характеристикидемократии a la russe — дерьмократия и т.д.
Причемнередко, сколь актуальными и сиюминутными ни казались бы со стороны даже такиеслова и выражения-однодневки, они имеют также немалую «глубинупамяти». Не только потому, что корнями уходят в многовековую табуизациюрусского мата, но и потому, что многие новые политические каламбуры оказываютсяна лингвистическую поверку старыми добрыми старыми русскими шутками. Илирусско-иноязычными шутками, как в случае с кличкой М.С. Горбачева. Ведь в речимолодежи 60-х годов, когда звезда будущего архитектора перестройки лишьвосходила, уже была популярна русско-английская эвфемистически-каламбурнаяпеределка известного русского ругательства. Но не на основе англ. peace 'мир',а англ. pease 'горох': гороховый герцог (ФЛ, 104) — достаточно адекватныйжаргонный предтеча мирного герцога. Так в живой русской речи старое и новоесоединяются прочной скрепой древнего мата, оживляясь популярными ныне языковымиотсылками на англицизмы.
Активизацияупотребления обсценной лексики и фразеологии делает задачу его лингвистическойрасшифровки вдвойне актуальной. Каковы же способы этой расшифровки виностранной аудитории?
Вцелом они уже предложены для разных аспектов авторами названных вышеисследований и словарей. Так, в духе американской методической школы,отталкивающейся от 'pattern practice', В. Раскин предлагает студентамсловообразовательные модели трех основных русских обсценных корней — хуй, пиздаи ебать (Raskin, 1979). Семантическая типология, основанная на тематическомраспределении «сфер влияния» русского мата (части тела, телесные исексуальные функции, социальные институции и др.), стала основой классификации американскогослависта (вероятно, В. Фридмана), опубликовавшего свою статью подэвфемистическим, но «говорящим» псевдонимом Борис Сукич Развратников(Razvratnikov, 1980). И. Эрмен интересует как словообразовательная исемантическая парадигматика русского мата, так и его этимологическая,социолингвистическая, грамматическая и функциональная характеристика (Ermen,1991).
Отталкиваясьот опыта предшественников, можно предложить общую классификацию русской браннойлексики и фразеологии, построенную на ономасиологическом принципе. При этомтермины бранная лексика и обсценная лексика понимаются как взаимнопересекающиеся, хотя и не полностью идентичные: не все бранное обсценно и,наоборот, не все обсценное — бранно. Брань (как и нем. Schimpfwort), поопределению новейшего русского академического словаря — это 'оскорбительные,бранные слова; ругань' (ССРЯ, 1, 737), а обсценная лексика (obscenne slova), подефиниции новейшей же языковедческой энциклопедии, — 'грубейшие вульгарныевыражения, которыми говорящий спонтанно реагирует на неожиданную и неприятнуюситуацию. Это столь табуизированные слова, что часто они вынуждают говорящегосоздавать аппозиопезы (пропуски) типа chod' do..., ty si taky..., tyvies..." (EJ, 1993, 302).
Каквидим, квота табуизированности обсценной лексики и фразеологии более высока,чем у лексики и фразеологии бранной, хотя главное, что их делает неразрывносвязанными, — эмоционально-экспрессивная реакция на неожиданные и неприятныесобытия, слова, действия и т.п.
Поэмоционально-экспрессивной иерархии каждая группа бранной лексики весьмаразлична. Поэтому при их классификации лучше исходить именно изфункционально-тематической группировки, а не из эмоционально-экспрессивнойградации. Так, собственно и поступают исследователи. А.В. Чернышев (1992, 37),например, распределяет «ключевые термины матерного лексикона» на тригруппы: а) обозначающие мужские и женские половые органы и обозначающие половойакт; б) переносящие значение половых органов и полового акта на человека как напредмет называния; в) в нарочито огрубленном виде заимствования из«культурной речи» (кондом, педераст). В целом приемлемая, такаяклассификация кажется излишне обобщенной и не учитывающей какэмоционально-экспрессивной градации бранного лексикона, так и его связи снеобсценными лексическими пластами. Кроме того, при таком подходе игнорируетсямногочисленная и необычайно активная сфера фразеологии, являющаяся своеобразнойкомбинаторикой обсценной и мифологической лексики. Ниже поэтому предлагаетсядуалистическая модель классификации бранной лексики и фразеологии: вначале онараспределяется по лексико-тематическим группам, а затем (в своей комбинаторике)- по типологии внутренней формы.
Лексико-тематическаягруппировка русской бранной лексики такова:
1.Наименования лиц с подчеркнуто отрицательными характеристиками типа:
а)'глупый, непонятливый человек': дурак, болван, оболдуй, остолоп, недоумок, дуб,дубарь, гегемон, тормоз, круглый дурак, олух царя небесного, дубинастоеросовая, с тараканом в голове (в котелке), с прибабахом, чурка с глазами,сибирский валенок и т.п.;
б)'подлый, низкий человек': подлец, негодяй, мерзавец, подонок, дрянцо, дерьмо,гад ползучий, сука сраная и т.п.
в)'ничтожный человек, ничтожество': пешка, шваль, шушваль, шушера, гнида, нольбез палочки, пустое место, барахло, дешевка, гумызник, мелочевка, фитюлька,хмырь, мандавошка, хуй на палочке и т.п.
г)'проститутка, продажная женщина': гулящая, блудница, шлюха, потаскуха, блядь,блядища, курва, сука, лярва, бикса, канава, мандавошка, простодырка, профура,рвань, сберкасса, стелька, шалава, шмара, станок, уличная девка, ночнаякрасавица, публичная женщина, сука подзаборная, блатная кошка, трепаная рогожа,честная давалка, чио-чио-сан, крытый шалаш и т.п.
Рядытакой бранной лексики достаточно открыты и пополняются ежедневно. Диффузностьее значения, обусловленная экспрессивным характером подобных слов и выражений,делает затруднительным установление строгой границы между собственно бранным ипросто экспрессивно-эмоциональным.
2.Наименование «неприличных», социально табуированных частей тела — «срамные слова»: жопа, задница, мягкое место, афедрон и др.; пизда,манда, минжа (минджа, менджа), минц, кунка (кунька), лоханка, корыто, мохнатка,фика, шахна, мочалка, бабья совесть, мохнатый сейф, волосяная хромосома и др.;хуй, кляп, хер, хрен, балда, елда (ялда), елдак (ялдак), шишка, болт, шлямбур,колбаса, банан, мудак, палка, шампур, аппарат, инструмент, затейник, бабьярадость, ванька-встанька, кожаный движок, хрен моржовый, член правительства идр.
3.Наименования процесса совершения полового акта: ебать, барать, еть, едрить,сношать, ять, иметь, драть, жарить, дрючить, дуть, засаживать, трахать, тянуть,шворить, врезать шершавого, загнать дурака под кожу, кинуть палку, посадить накол, поставить градусник, натянуть на болт и др.
4.Наименование физиологических функций (отправлений): ссать, писать, делатьпи-пи, мочиться, оправляться, ходить по-маленькому (за маленьким), справлятьмалую нужду (надобность), вылить воду и др.; срать, гадить, какать,облегчиться, освободиться, делать а-а, ходить по-большому, ходить на (во) двор,ходить до ветру, ходить, куда король (царь) пешком ходит и т.п.
5.Наименования «результатов» физиологических отправлений: говно,дерьмо, срань, моча, кал, фекалии, помет и т.п.
Сопоставлениеслов и выражений названных групп подтверждает, как кажется, высказанный вышетезис о тесном взаимодействии так называемой бранной и обсценной лексики. Так,в группу наименований лиц со значением 'глупый' войдут обсценизмы мудак, мудилаи мудашвили, в группу 'подлый, низкий человек' засранец, пиздюк, сука, сучийпотрох, лярва, в группу 'ничтожный человек, ничтожество' говно, говнюк, говнособачье, хуй на палочке и т.д.
Сдругой стороны, обсценная лексика и фразеология постоянно«подпитывает» многие тематические сферы, выходящие за собственнообсценные рамки. Так, слова блядь и сука в жаргонном употреблении обозначают нетолько проститутку, но и 'оскорбление по отношению к мужчине', 'осведомителяили осведомительницу', 'милиционера' и т.д. Ср. активно употребляемые впреступном мире клятвы (так называемая божба, уверение в истинности сказанногоили обещанного) — Блядь буду! Сука буду! 'честное слово, ей-богу!' (Р-87, 35;Кз 4, 38, 117; СВЯ, 9; ББ, 30, 237). Эта божба соединяет общеэкспрессивноезначение грубо-прост. сука — 'самка собаки; женщина легкого поведения,проститутка' с его специально жаргонными значениями 'работник милиции или КГБ','бывший вор, сотрудничающий с милицией, предатель'. Ср. сука буду — не забуду!Век свободы не видать; дешевка буду; лягавый буду (если). Аналогичны переносныеупотребления обсценных наименований мужского рода: жопа 'неловкий, глуповатыйчеловек, растяпа'; пизда 'дрянной, ничтожный человек' и т.п. Они негативнохарактеризуют также лиц мужского пола.
Приведенноераспределение бранной и обсценной лексики в целом, как кажется, имеет характерязыковой универсалии: такие ее группы представлены практически во всех языках.Что же, собственно говоря, тогда является национально маркированным в даннойлексико-фразеологической группе?
Такаямаркировка, пожалуй, обусловлена не самим набором лексем в ономасиологическомключе, а их комбинаторикой и частотностью в каждом конкретном языке. Грубообобщая, можно распределить по этим признакам бранную лексику европейскихязыков на два основных типа:
1)«Анально-экскрементальный» тип (Scheiss-культура);
2)«Сексуальный» тип (Sex-культура).
Вэтом плане русская, сербская, хорватская, болгарская и другие«обсценно-экспрессивные» лексические системы несомненно относятся ковторому типу, в то время как чешская, немецкая, английская, французская — кпервому.
Разумеется,при этом необходимо подчеркнуть как условность такого распределения, так иинтенсивный динамизм, размывающий его четкость. Так, в др.-чешском языке (судядаже по письменным источникам) набор бранных слов и выражений был более«сексуальным» и лишь влияние немецкого языка «анализовало»(если так можно выразиться, имея в виду термин anus) его. В русском языкепостперестроечного периода также отмечается некоторая тенденция к «анализации»:в частности, англ. и нем. shit и Scheisse русскими переводчиками (особенносинхронистами при переводе видеофильмов) передается русскими словами говно идерьмо, что довольно резко меняет функционально-бранную семантику этих русскихслов.
Национальноесвоеобразие русского языка в интересующем нас аспекте, следовательно, — не всамом наборе лексики, а в ее распределении на оси «центр — периферия». Ядро русской матерщины составляет очень частотная«сексуальная» триада: хуй — пизда — ебать. Число их производных иэвфемизмов поистине неисчислимо, ибо они постоянно генерируются живой«площадной» речью. вот лишь далеко не полный ряд образований отглагола ебать, приводимый В. Раскиным (Raskin, 1978, 322): ебануть, ебануться,ебаться, ебиздить, ёбнуть, ёбнуться, ебстись, въебать, выебать, выебываться,доебать, доебаться, доёбывать, заебать, заебаться, наебать, наебаться,наебнуть, наебнуться, объебать, объебаться, остоебенить, остоебеть, отъебать,отъебаться, переебать, переебаться, поебать, поебаться, подъебать, подъебаться,подъебнуть, разъебать, разъебаться, съебать, съебаться, уебать.
Каквидим, интересующий нас глагол динамически отражает всю русскуюсловообразовательную парадигматику глагольной лексики. аналогичны егословообразовательные потенции в других частеричных разрядах: долбоёб, ёбарь,ебатура, ебальник, заёб, мудоёб, поебон, ебливый, приёбливый, поёбанный и т.д.
«Триадность»русской брани чрезвычайно активно проявляется и во фразеологии. Не случайно онаобычно кодируется цензорами и правилами литературного «приличия»тремя точками, а одним из популярных эвфемизмов первого члена обсценной триадыявляется оборот три буквы. Выражение послать на три буквы кого в современнойречи столь популярно, что породило немало анекдотов, где, например, под последнимпонимается «стройка века» БАМ (Байкало-Амурская магистраль) илиXVII-й съезд комсомола. В русской бранной фразеологии перечисленный наборлексем не только частотно активен, но и функционально целенаправлен.
Ошибочнобыло бы думать, что эта фразеология (как, впрочем, и лексика) состоитисключительно из обсценизмов, т.е. «сексуальной» брани, котораяпоражает воображение иностранцев. Такой взгляд на русскую брань — не что иное,как бытовизм, который не менее опасен, чем категорическое официозное запретительстволюбых отклонений от литературного языкового стандарта. Многие (особенно, какраньше говорили, так называемая «широкая общественность») видит вругани лишь скабрезность, неприличия именно потому, что не могут или не хотятотрешиться от «буквализма» в восприятии мата. Под микроскопом жеисторико-этимологического анализа он открывает иные функционально-семантическиеретроспективы и обнаруживает тесную связь либо с весьма обыденными,«приличными» бытовыми понятиями, либо с важными для русской мифологиии культуры сферами представлений.
Основные«три кита» русского мата, например, этимологически расшифровываютсядостаточно прилично: праславянское *jebti первоначально значило 'бить,ударять', *huj (родственный слову хвоя) 'игла хвойного дерева, нечто колкое',*pisьda 'мочеиспускательный орган'. Научный анализ, между прочим, позволяетопровергнуть распространенную националистическую интерпретацию самогоизвестного русского ругателтьства ёб твою мать! Некоторые ученые, отталкиваясьот его буквального понимания, приписывали русской патриархальной общинеинцестивные наклонности. Традиционно культурологи и этнографы интерпретируютрусский мат как ритуализованную, обрядовую, обозначающую предполагаемый контактс сакральными силами, речь во время обряда (Байбурин, Топорков, 1990, 105-107).Действительно, по лингвистической аргументации Б.А. Успенского, никакогоинцеста в этой фразе нет. Она — осколок былой общеславянской мифологическойформулы *pesъ jebъ tvoju matь, т.е. 'ты — пёсье отродье, сукин сын' (Успенский,1987), осложненной другими мифологическими, религиозными и фольклорнымиассоциациями и имеющей более древнюю предысторию: на глубинном уровне она,возможно, соотносится с мифом о сакральном браке Неба и Земли (результатом чегоявляется оплодотворение Земли) и субъект действия в матерном выражении — Богнеба или Громовержец; на более поверхностном уровне субъектом действия являетсяпёс как травестийная замена своего противника Громовержца (Успенский 1983,1988). Как нечистое животное, одна из инкарнаций дьявола, именно собака, а нечеловек был субъектом действия, характеризуемого данной фразой.
Любопытныи наблюдения о возможном влиянии других языков на русскую бранную лексику. Так,экспрессивный дублет с производным одного из членов упомянутой триады — хуйня-муйня- 'нечто незначительное, пустяковое, недостойное внимания', по справедливомудиагнозу Ю. Плэна (Plän), навеян, видимо, тюркским влиянием, гдеаналогичные структуры очень активны. Знание таких деталей, как кажется,позволяет посмотреть на привычную для русских ругань с другой стороны.
Главноеже — лингвистический анализ (как синхронный, так и диахронический) постояннодемонстрирует тесную зависимость бранной лексики и фразеологии от«приличной», и наоборот. Нельзя, собственно, понять национальной спецификиэтой языковой сферы без учета такой взаимозависимости. В синхронномсловопроизводстве мы уже видели это, демонстрируя производные обсценногоглагола. Диахронически эту связь можно показать анализом двух наиболееактуальных для русской бранной фразеологии типов ругательств — так называемыхпосылов и заклятий, т.е. пожеланий зла, неудачи или восклицаний, выражающихстремление избавиться, отделаться от кого-либо. Сакральность и обсценность, какувидим, здесь переплетается в единое целое.
1.Посылы к какому-либо мифологическому персонажу, олицетворяющему зло,губительное начало: Иди ты к черту! Иди ты к лешему! Пошел ты к чертямсобачьим! (диал. сиб.); Ступай к чёрному (СФС, 182) — Поди ты к чомеру! (СФС,144), Иди к лесному! (СФС, 82) и т.п.
Такойпосыл может выражаться не прямым наименованием черта, а указанием на место егопребывания: Иди ты в болото! А ну тебя в баню! А ну его на лысую гору! А ну егона лысую гору к ведьмам! (диал. брянск.) Вертись ты в вир на дно! (СРНГ 4,291), где вир 'глубокое место в реке или озере; омут, водоворот или топкоеместо, провал в болоте'. Эта замена вполне объяснима ономасиологическимимоделями наименования славянских чертей (см. Толстой, 1974; 1976). К этомуразряду относятся и обороты полуэвфемистического характера, возникшие на основетаких, восходящих к язычеству, посылов, но шутливо-иронически переосмысленных в«христианском» либо «мусульманском» ключе: Иди ты к богу врай! Иди ты к аллаху! Достаточно условно к этому разряду можно отнести и сакральнуюэкспрессивную лексику и фразеологию типа Боже ты мой! Пресвятая мать! Матьпречистая! Батюшки святы! Они, однако, в русском языке менее активны, чем вроманских и германских языках и во многом подвержены обсценной модели, гдеслово мать, как мы видели, имеет десакрализованный источник.
2.Пожелания зла и неудачи, выраженные мифологемами аналогичного типа, что вразряде I: Черт тебя возьми! Черт тебя подери! (Новг.) Памха бы тя побрала!,где памха 'черт, живущий на болоте' (ср. памха 'моховое болото' (Строгова,1971), смол. Анчут вас возьми! (ряз.) Паралик тебя возьми! и т.п. (Мокиенко,1986, 182-183).
Длязаклятий этой группы характерна постоянная связь, даже более того — семантический синкретизм значений 'черт, нечистый дух' > 'болезнь'. Онарегулярно прослеживается в демонологическом «именослове» славянскихибалтийских языков (Eckert, 1991, 120-121). Недавно такую связьпродемонстрировал на примере семантического анализа диалектного слова чемер'злой дух, черт' Н.И. Толстой, сопоставивший эту демонологическую модель свыражениями типа Холера его забери! (Толстой, 1992). Ср. диалектизмы типа сиб.Лихоманка тебя возьми! (СФС, 100), смол. Лихач тебя убей! (Добр., 37), Родимецтебя забей! (Добр., 37), курск. Трясца тебя ухвати! (Бусл., 1854, 146) и т.п.
3.Выражения, прямо именующие «способ» наказания того человека, ккоторому обращено заклятие: Чтоб ты провалился! Чтоб ты сдох! чтоб тебяразорвало! Чтоб тебе пусто было! Ни дна тебе ни покрышки! Их множество внародной речи поистине неисчислимо: Чтоб у тебя руки отсохли! Выворотило бытебе руки! сиб. Чтоб тебе глотку заклало! Чтоб твои (тебе) глаза повылазили!Чтоб вам повылазило! Чтоб вам всем передавиться! Чтоб тебя поковеркало! орл.Чтоб тебя в лоск положить! Чтоб тебе обороту не было! Чтоб тебя пристрело! Чтобтебя поперек! Пополам бы тебя! Пороло бы тя! Гноем тебя загнои! Чтоб тебе наноже поторчать! Каб цябе рассамаха задрала! Пятнало бы тебя! Распятнай тебя!Разъязви тебя! и т.п.
Этамножественность понятна, как и активность заклятий с наименованиями нечистыхдухов: она объясняется древней верой в магическую силу слова, возможностью«овеществить» его и обратить в оружие против недругов и соперников.
Формулытаких заклятий интерпретируются на фоне славянской мифологии (Сумцов, 1896;Джапович, 1977). Большинство из них, даже самых актуальных и остающихсясовременными, требуют социально-этимологической интерпретации. Так, оборот Нидна тебе ни покрышки! связан с погребальными обрядами на Руси, где (каквпрочем, и в Древней Греции) предателям, святотатцам и самоубийцам отказывали вобряде погребения. Буквально оборот значит «быть похороненным безгроба», т.е. его неотъемлемых принадлежностей — крышки и покрова.
Отаких оборотах можно говорить и как о мощном генераторе современных бранныхвыражений, поскольку в речи по таким моделям постоянно образуются новые и новыеругательства типа Чтоб тебя подняло и шлепнуло! Чтоб тебе поплохело! По их типуобразуются и, так сказать, «перевернутые» пожелания зла, т.е.пожелания «наоборот» типа рус. Ни пуха ни пера! чеш. Zlom vaz! нем. Hals und Beinbruch!
4.Обсценные посылы или их эвфемизмы: Иди ты (пошел ты) к ебеней (ёбаной)матери! Иди ты к ебене фене! Иди ты к ядрёной бабушке! Иди ты на хуй! Иди ты нафиг! Иди ты в пизду! Иди ты в жопу! Иди ты в задницу! Иди ты на хутор бабочекловить! и т.п.
Этагруппа бранных выражений обнаруживает тесную структурную и семантическую связьс 1-й, мифологической группой посылов. Их перекличка местами почти буквальна:ср. Иди ты к чертовой матери! Иди ты к (ёбаной) ядрёной бабушке! Иди ты кчёртовой бабушке! Иди ты к ёбаной (ядрёной) бабушке! И это не случайно:этимологическая расшифровка «основного» русского ругательства Б.А.Успенским дает ключ к этой связи. На вторичном мифологическом уровне речьздесь, видимо, идет именно о «пёсьей» матери, прямо связанной счертом. Обсценный посыл и мифологический посыл, следовательно, генетически — явления одного порядка, поскольку обороты типа Иди ты на хуй! являютсяэллипсисами выражений Иди ты к черту (псу) на хуй! (Они зафиксированы,например, в сербо-хорватском языке).
5.Обсценная брань, называющая «способ» сексуального надругания над ееадресатом: Еби тебя в жопу! Еби тебя в рот! Еби тебя в ребро! В жопу ёбаный!Ёбаный в рот! Ебать тебя в рот! В рот ебать твои костыли! Едри твою в дышло!Едри твою в качалку! Едри тебя в корень! Едри твою за ногу! Едри твою налево! ит.п. Здесь тоже эллипсис «субъекта» действия: Пёс (чёрт) еби тебя вжопу! и т.п.
Напервый взгляд, обороты этой группы явно сексуальны, что как будто подтверждаетбытовое мнение о сексуальности русского мата. Более того, и в современномбытовом сознании большинства носителей русского языка это мнение доминирует.Это, между прочим, констатируют сейчас многие социологи, интерпретируя мат какэволюцию форм брачно-семейных отношений и связывая с ней практику древнего исовременного табуизирования этой сферы речи. «Раз мат, — пишет, например,Ф.Н. Ильясов, — представляет собой непристойную часть лексики, котораяописывает сексуальную сферу, то и возникновение его связано с какими-топроцессами в развитии сексуальных и брачных отношений» (Ильясов, 1990,201). Остро полемизируя с этим мнением, А.В. Чернышев справедливо подчеркивает,что «нацеленность» мата на сексуальную сферу далеко не очевидна:«В случае с матом система означающих действительно заимствуется изсексуальной сферы человеческой жизнедеятельности, что отнюдь не означаетнепременно описания этой сферы посредством матерной речи» (Чернышев, 1992,33). И хотя им делается при этом попытка опровержения сакральной и этикетнойтрактовки мата, в ретроспективе эта «сексуальность» восходит, как мывидели выше, именно к мифологическому синкретизму обсценного идемонологического. Не случайно в славянских и балтийских языках и диалектаходним из основных синонимов слова «ругаться» являются лексему и фраземытипа чертыхаться, диал. чертать, чертаться, чертыкаться, чертыжить,чертыжиться, лешакаться, лешихаться, сиб. чертей давать, перм. лешака гаркать,лит. velnioti, velniuoti, gauti velniu (букв. получать чертей) и др. (Eckert,1991, 110-112). Учет таких параллелей позволяет, как кажется, даже 5-ю группубранных выражений возвести к «исконной модели». Первоначально такиеобороты были обращены не к человеку, а служили своеобразными заклятиями против«нечистой силы», оберегом. Перенесение их на адресата брани служилосвоего рода признанием «дьявольской» ипостаси того, на кого эта браньбыла обращена.
Разумеется,такая интерпретация относится лишь к прошлому состоянию мата. Его настоящееуже, несомненно, достаточно сильно «сексуализировано», чтопроявляется в различных вариантах и эвфемистических «реинкарнациях»обсценной лексики и фразеологии. Семантическая и функциональная инерция ихмифологического прошлого, однако, до сих пор накладывает отпечаток наупотребление обсценной лексики и фразеологии.
Возможно,в частности, что их социальная табуизированность — результат именно этойинерции.
Некотораядетабуизированность мата, ощущаемая сейчас, в какой-то мере — отражение общейдемократизации русского общества и речи. Смягчение нравов «широкойобщественности» и смена вех в отношении к русской бранной лексике,естественно, интенсифицирует и лингвистические разыскания в этой области. Ведьвпервые появилась реальная возможность сделать такие разыскания достоянием тойже общественности. Возникает, однако, неизменно сакраментальный вопрос речевойкультуры: не стимулируют ли и не активизируют ли употребление бранной лексикилингвисты, разъясняя значение, употребление и исторический смысл ругательств?
Хочетсядумать, что — нет. Наоборот, запрет, многие годы налагаемый на употреблениерусского мата, постоянно стимулировал его активное употребление. По известномупринципу: «Запретный плод сладок». Ведь важно не само ругательство, агде, с кем, в какой речевой ситуации или контексте оно уместно. Да и кроме тогомногие «блюстители нравов и чистоты русского языка», сами того неподозревая, постоянно употребляют ту же брань, но только в эвфемизированномвиде, как «дама приятна во всех отношениях» или «просто приятнаядама» у Гоголя. А ведь в безобидных и «правильных» выраженияхтипа ёлочки зеленые! или матушки мои! таится та же подколодная змея русскогомата. Легко перечислить эвфемизмы, широко употребляемые как в живой речи, так иклассиками или современными писателями, — их гораздо больше, чем прямыхвульгаризмов: блин, блин горелый, бляха муха, ядрён батон, японда бихер,японский городовой, послать на три буквы… Учет их эвфемистичности, каккажется, поможет лучше корректировать свое речевое поведение. Кроме того,лингвисты давно убедились, что так называемая целенаправленная «языковаяполитика» (особенно в ее запретительной ипостаси) в итоге нередкопорождает лишь языковое лицемерие, а не оправданный языковой пуризм. Делоязыковедов — обнаруживать тенденции развития современной речи, филологическиистолковывать и, если можно, ненасильственно корректировать их.
Однаиз доминирующих тенденций, ощущаемых всеми носителями русского языка, — расширение сферы употребления мата и в какой-то мере его частичная«легализация» в художественной литературе и средствах массовойинформации. Эта тенденция прямо связана с общим раскрепощением русскойсоциальной жизни в последнее пятилетие. И бранная лексика служит своеобразныммерилом этого раскрепощения.
Вернемсяк туалетному граффити, вынесенному в эпиграф статьи: до недавнего времени, действительно,свободу слова в России можно было реализовать преимущественно таким способом.Эта «не новая традиция» распространялась русскими даже в такназываемые «цивилизованные страны», как о том повествует известнаяпесня В. Высоцкого «Письмо из Парижа»:
Проникновеньенаше по планете
Особеннозаметно вдалеке:
Вобщественном парижском туалете
Естьнадписи на русском языке.
Какже обстоит дело с такого рода фольклором в наши дни?
Ещев конце 1990 года один из исследователей современной русской мифологии, тверичА.В. Чернышев писал о сохранении резкого противостояния между«культурой» и русским матом и в новых социальных условиях:«Наличие некоего труднопроходимого барьера между матом и»культурой" подтверждает следующим простым примером: в то время как«новая советская эротика» свободно оперирует изображением гениталий(на эротических фотовыставках), местом известного слова из трех буквпо-прежнему является забор" (Чернышев, 1992, 34). Что же, в Твери, можетбыть, до сих пор социальная и эротическая свобода не привела к изменениям встарой «заборной» традиции. Но в Петербурге, по наблюдениям автораэтой статьи, и этот «процесс пошел», и даже — зашел чрезвычайнодалеко. На заборах и в местах общественного пользования все реже появляетсясакраментальное слово из трех букв, которого никак не могла искоренить полицияи милиция. Стражам порядка приходится теперь больше усилий прилагать дляуничтожения политических лозунгов и выпадов против отдельных представителей«эшелонов власти». Это (пусть и неполное) исчезновение мата на стенахрусских уборных — знак нового времени. Времени отсутствия цензуры и свободыслова. Надолго ли?
Ответна этот вопрос может дать, между прочим, и регулярное слежение за русскойтуалетной «рекламой».
Список литературы
БайбуринА.К., Топоров А.Л. У истоков этикета. Л., 1990.
ББ- Балдаев В.К., Исупов И.М. Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона (речевой играфический портрет советской тюрьмы). М., «Края Москвы», 1992, 526стр.
БуслаевФ.П. Русские пословицы и поговорки // Архив юридических сведений, относящихсядо России. М., 1854. Кн. 2, 1-176.
БыковВ. Русская феня. Словарь современного интержаргона асоциальных элементов.Munchen, 1992, 173 стр.
ДжаповичЛаста. Заклетва на тлу СФР Jугославиjе. Београд, 1977.
ДК- Даль В.И. Толковый словарь живого русского языка. 4-е исправленное изначительно дополненное издание под ред. И.А. Бодуэна де Куртенэ. Тт. 1-4. СПб.- М., 1912-1914.
ДобровольскийВ.Н. Смоленский этнографический сборник: Пословицы. Ч. 3. СПб., 1894, 168 стр.
ИльясовФ.Н. Мат в три хода (опыт социологического исследования феномена нецензурнойбрани) // Человек. 1990, № 3, 198-204.
КозловскийВ. Собрание русских воровских словарей в четырех томах. Тт. 1-4. New York, 1983 (Кз).
КозловскийВ. Арго русской гомосексуальной субкультуры. Материалы к изучению. New York, 1986, 228 c.
КосцинскийК. Ненормативная лексика и словари // Russian Linguistics, 1980, № 4, 363-396.
ЛевинЮ.И. Об обсценных выражениях русского языка // Russian Linguistics, 1986, № 10,61-72.
МироносицкийП.П. К вопросу о языке православного русского богослужения // Комиссия понаучному изданию славянской библии (Русская Библейская Комиссия). 1915-1929.Сборник архивных материалов. Отв. ред. К.И. Логачев, Г.И. Сафронов, В.С.Соболев. Л., 1990, 105-120.
МокиенкоВ.М. Образы русской речи. М., 1986, 278 стр.
МСН- Международный словарь непристойностей. Путеводитель по скабрезным словам инеприличным выражениям в русском, итальянском, французском, немецком,испанском, английском языках. Под ред. А.Н. Кохтева. М., 1992, 90 стр.
Р-87- Росси Жак. Справочник по ГУЛАГу. Исторический словарь пенитенциарныхинституций и терминов, связанных с принудительным трудом. Предисловие АленаБезансона. London, 1987, 546 стр. Изд. 2-е (в двух частях), дополненное. Текстпроверен Н. Горбаневской. М., 1991.
СВЯ- Словарь воровского языка. Слова, выражения, жесты, татуировки. Тюмень, НИЛПО,1991, 170 стр.
СРНГ- Словарь русских народных говоров. Под ред. Ф.П. Филина, Ф.П. Сороколетова.Вып. 1-27. Л.-СПб., 1965-1992.
ССРЯ- Словарь современного русского литературного языка. Изд. 2-е, переработанное.Тт. 1-4. М., «Русский язык», 1991-1993.
СтроговаВ.П. К вопросу об этимологии фразеологизма «Памха(и) б тебя побрала»// Вопросы семантики фразеологических единиц (на материале русского языка). Ч.1. Тезисы докладов и сообщений. Новгород, 1971, 369-372.
СумцовН.Ф. Пожелания и проклятья. Харьков, 1896.
СФС- Словарь фразеологизмов и иных устойчивых словосочетаний русских говоровСибири. Сост. Н.Т. Бухарева, А.И. Федоров. Новосибирск, «Наука»,1972, 207 стр. (См. также ФСС).
ТолстойН.И. Из заметок по славянской демонологии. I. Откуда дьяволы разные? //Материалы Всесоюзного симпозиума по вторичных моделирующим системам. I (5).Тарту, 1974, 27-32.
ТолстойН.И. Из заметок по славянской демонологии. 2. Каков облик дьявольский? //Народная гравюра и фольклор в России XVII-XIX вв. М., 1976, 288-319.
ТолстойН.И. Из заметок по славянской демонологии. 4. Чемер 'злой дух, черт' // Вопросытеории и истории языка. СПб., 1993, 124-130.
Тривека поэзии русского Эроса. Публикации и исследования. М., Издательский центртеатра «Пять вечеров», 1992, 160 стр.
УспенскийБ.А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии (статья первая) //Studia Slavica Hungarica. XXIX, Budapest, 1983, 33-69.
УспенскийБ.А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии (статья вторая) //Studia Slavica Hungarica. XXXIII/1-4, Budapest, 1987, 37-76.
УспенскийБ.А. Религиозно-мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии //Semiotics and the History of Culture. Ohio, 1988, 197-302.
ФЛ- Файн А., Лурье В. Все в кайф. СПб., 1991, 196 стр.
ФасмерМ. Этимологический словарь русского языка. Под ред. Б.А. Ларина. Перевод с нем.и предисловие О.Н. Трубачева. Тт. 1-4. М., 1964-1973; 2-е изд. 1986-1987.
ФлегонА. За пределами русских словарей. London, 1973.
ЧернышевА.В. Современная советская мифология. Тверь, 1992, 80 стр.
Эротика1992 — Эротика в русской литературе: от Баркова до наших дней. Тексты икомментарии (Литературное обозрение. Специальный выпуск). М., 1992, 112 стр.
Brodsky Hannah. Modern Trends in English Borrowings into Russian// Australian Slavonic and East European Studies. 1992, № 2, 71-84.
Christian W. Uber die personlichen Schimpfworter im Russischen //Archiv fur slawische Philologie. 24, 1913, 321-370.
Dreizin F., Priestly T. A Systematic Approach to Russian ObsceneLanguage // Russian Linguistics, 1982. Vol. 6, 233-249.
Drummond D.A., Perkins G. Dictionary of Russian Obscenities. 3-d,revised edition. Oakland, 1987, 94 стр.(DP)
Eckert R. Studien zur historischen Phraseologie der slawischenSprachen (Unter Berucksichtigung des Baltischen). Slawische Beitrage. Bd. 281.Munchen, 1991, 261 стр.
EJ — Encyklopedia jazykovedy. Spracoval Jozef Mistril s kolektivomautorov. Bratislawa, 1993, 513 стр.
Elyanov D. The Learner's Russian-English Dictionary of IndecentWords and Expressions.2-d revised edition. Pacific Grove, 1987, 128 стр.
Ermen I. Der obszone Wortschatz im Russischen. Etymologie,Wortbildung, Semantik, Funktion. Magisterarbeit. Berlin, 1991, 105 стр.
Galler Meyer, Marquess Harlan E. Soviet Prison Camp Speach. ASurvivor's Glossary. Supplement by Terms from the Works of A.I. Solzenicyn.Madison, 1972, 216 стр.
Galler Meyer. Soviet Prison Camp Speach. A Survivor's Glossary.Supplement. Hayward, California, 1977, 102 стр.
Geiges A., Suworowa T. Liebe steht nicht auf dem Plan. Frankfurt,1989.
Glastnost M. 100 schmutzige russische Worter. Deutsch-kyrillischeLautschrift. Herausgegeben von M. Glastnost und illustriert von G. Bauer.Frankfurt/Main, 1988, 69 стр.
Haudressy Dola. Les mutations de la langue russe. Ces mots quidisent l'actualite. Paris, 1992, 269 стр.
Hopkins W. The Development of «Pornographic» Literaturein 18-th and 19-th Century in Russia. Phil. Diss., Indiane University, 1977.
Isacenko A.V. Un juron russe du XVI siecle // Lingua Viget:Commentationes Slavicae in Honorem V. Kuparsky. Helsinki, 68-70.
Kain P. Die Grammatik des Fluches bei Serben. Magister-Hausarbeitam Bereich Neuere Fremdsprachliche Philologien. Berlin, 1993, 80 стр.
Kaufmann Ch.A. A Survey of Russian Obscenities and Invective Usage// Maledicta IV, 2, 1981, 261-282.
Patton F.R. Expressive means in Russian youth slang // Slavic andEast European Journal, 1980, № 24, 270-282.
Plahn J. Хуйня-муйня и тому подобное // Russian Linguistics, vol. 11, 1987, 37-41.
Raskin V. On Some Pecularities of Russian Lexikon // Papers fromthe Parasession on the Lexicon. Chicago, Chicago Linguistic Society. 1978,312-325.
Raskin V. Literal Meaning and Speach Acts // Theoretical Linguistics.1979, Vol. 4.
Razvratnikov Boris Sukich. Elementary Russian Obscenity //Maledicta III, 197-204.
Spinkler E. Grossrussische erotische Volksdichtung //Anthropophytheia. X. 1911, 330-353.
Timroth W. von: Russische und sowjetische Soziolinguistik und tabuisierteVarietaten des Russischen (Argot, Jargons, Slang und Mat) // SlavistischeBeitrage. Bd. 164. Munchen, 1983, 7-73.
Timroth W. von: Russian and Soviet Sociolinguistics and TabooVarieties of the Russian Language (Slavistische Beitrage, Bd. 205). Munchen,1986.
Vasmer M. Russisches etymologisches Worterbuch. Bd. I-III.Heidelberg, 1953-1958. См. также Фасмер.
В.М.Мокиенко. Русская бранная лексика: цензурное и нецензурное.