Реферат: Манипулятивные стратегии дискурса ненависти

С.А. Колосов

Врамках данной статьи мы рассмотрим некоторые речевые стратегии, используемые вдискурсе ненависти с целью манипуляции сознанием реципиента. Материалом дляанализа послужили шесть статей, опубликованных на Интернет сайтах «Движенияпротив нелегальной иммиграции» и газеты «Русский Востокъ». Некоторые текстыизначально были опубликованы в других печатных и электронных изданиях («АиФ»,«Консерватор», «Завтра», www.mn.ru/).

Сразуоговоримся, что для нас объектом исследования является не отношение копределенным дискриминируемым группам и не оценка предубеждений против них кактаковая, а языковые средства их формирования и реализации.

Впервую очередь, нас интересовали стратегии, связанные с презентацией субъектови объектов дискурса ненависти, а также аргументативные и оправдательныестратегии. В данном случае в роли субъектов коммуникации выступают продуценты иреципиенты текстовых сообщений, то есть активные участники коммуникативногопроцесса. Объектом, в свою очередь, является та социальная группа, противкоторой направлен дискурс.

Любойдискурс ненависти основывается на противопоставлении групповых субъектов «мы» и«они», которые в свою очередь относятся к универсальным концептуальнымоппозициям типа «я-ты», «свой-чужой», «друг-враг» [Бакумова 2001; Бенвенист1974; Романов 2002; Сахно 1991 и др.]. Эти оппозиции необходимы длясамоидентификации индивида в обществе. При этом индивид предстает как некаяавтономная целостная единица (в противопоставлениях я – ты, я – другие, свой — чужой), но в то же время и как часть определенной группы в оппозиции к другимсоциальным образованиям (мы – они, наши — чужие). Основанием для объединениялюдей в группы, общности и противопоставления остальным могут быть национальныйпризнак, вероисповедание, приверженность той или иной идеологии, социальноеположение, профессиональные и другие интересы.

Однако«мы» невозможно без «других». Как замечает Р. Водак, «в высказываниях о другихвсегда выявляется, что же представляем собой мы сами, поэтому дискурсы о«чужих» или «враждебных» группах являются зеркалом нашего самосознания. Дискурсо других, следовательно, касается собственной идентичности, то есть вопроса:как мы воспринимаем самих себя, как мы описываем самих себя? Формированиенациональной идентичности есть процесс дифференциации, описания собственнойгруппы и отделения ее от других. И где же, в конце концов, это может проявитьсяс наибольшей очевидностью, как ни в общении с другими, в высказываниях о них иво взаимодействии с ними, то есть как ни в дискурсе?» [Водак 1997: 86].

Противопоставлениесубъектов предполагает различия между ними, которые преподносятся какнепреодолимые и обязательно влекущие за собой конфликт и нетерпимость группдруг к другу. Так, например, расистский дискурс, будучи разновидностью дискурсаненависти, «преувеличивает различия во внешности или культуре «своих» и «чужих»и постоянно объясняет и устанавливает границы, кто включен в понятие «мы», акто нет (в данном регионе, стране, городе или в его окрестностях). Онсравнивает также «их» нормы и ценности с «нашими» в выгодном для «нас» свете,он «волнуется» только о «наших» ресурсах (территории, доходе, жилье, рабочих местах,культуре и пр.). А еще дальше внимание сосредоточивается на том, что же «они»делают не так, а «мы» так, и как «нашим» интересам угрожают «чужие»» [ван Дейк2000: 59].

Вэтой связи представляется необходимым рассмотреть средства номинации субъектови объектов в исследуемом материале. Достаточно показателен, на наш взгляд, тотфакт, что набор лексических единиц, используемых по отношению кдискриминируемой группе (нелегальные иммигранты), намного богаче в тематическоми эмоциональном плане, чем в отношении МЫ-группы. Список номинативныхобозначений ОНИ-группы включает в себя следующие единицы: инородцы, незваныегости, чужие, пришельцы, нелегалы, черные, южане, лица кавказскойнациональности, незаконные (им)мигранты, инокультурные иностранцы, инородцы, меньшинство,нерусские, беженцы, приезжие, переселенцы, выходцы (с гор), диаспора,землячество. Мы оставили за пределами списка конкретные этнонимы, встречающиесяв текстах статей (азербайджанцы, чеченцы, вьетнамцы, украинцы,турки-месхетинцы). Нетрудно заметить, что с точки зрения эмоциональнойзаряженности выше перечисленные наименования могут быть ранжированы ототносительно нейтральных (приезжие, меньшинство, нерусские) до единиц с явновыраженными негативными коннотациями (инородцы, незваные гости, нелегалы,чужие) и откровенно оскорбительных (черные).

Статистическийанализ показывает, что в количественном отношении преобладают следующиеединицы: (незваные) гости (5), лица кавказской национальности (4),диаспора/землячество (3), инородцы/иностранцы (3). Цифры в скобках указываютчастотность употребления единиц в отобранном корпусе текстов. Повторныеупотребления одной единицы в пределах одной статьи нами не учитывались.Указанные данные позволяют сделать два довольно интересных наблюдения.Во-первых, при обозначении дискриминируемой группы рекуррентно воспроизводитсяметафора, базирующаяся на оппозиции «хозяин-гость». При этом гость – незваный,приносящий серьезные проблемы и причиняющий массу неудобств:

a)Кроме того, что нелегалы отнимают рабочие места у москвичей, они еще причиняютзначительный материальный ущерб бюджету страны и города. [2]

б)Говоря о незаконной миграции, мы имеем ввиду прежде всего проблему рабочих мести растущее давление нелегальной рабочей силы на российский рынок труда. [1]

в)[Они] Ездят на наших старых «Жигулях» и живут в наших непрестижных пятиэтажкахи малогабаритных «панелях». [5]

Болеетого, гости представляют угрозу безопасности и благосостоянию нации, ибобольшинство из них совершает противозаконные действия:

а)А между тем деньги через руки нелегалов идут немалые: в минувшем годуиностранцы приобрели в обменных пунктах и сняли с валютных счетов 8 млрддолларов. Вокруг этого немалого теневого капитала расцветает этническаяпреступность: наркобизнесом обычно занимаются выходцы из Анголы, Конго,Таджикистана, проституцией – из Украины и Молдавии, кражами – из Грузии,вооруженными нападениями – с Северного Кавказа. [2]

б)Сегодня нас убивают не потому, что нас не любят, а потому что чуют нашебезволие, бессилие, национальную разобщенность. [6]

Следуетпризнать, что утверждения из первого примера содержат известную долю истины иникто, наверное, не будет оспаривать тот факт, что среди названных этническимаркированных групп населения существует преступный контингент. Однако вызываетвозражения сама форма презентации данных утверждений. Последние представляютсобой ни что иное как озвученные националистические стереотипы. Под социальнымстереотипом обычно понимается стандартизованный, устойчивый, эмоциональнонасыщенный, ценностно-определенный образ. Формула стереотипа уже давноизвестна: Все азербайджанцы, негры, гомосексуалисты есть… и всегда ведутсебя неправильным и опасным для нас образом. В основе производства социальногостереотипа лежит психологический феномен генерализации, обобщения, схематизацииданных опыта. Для социальных стереотипов как регуляторов социальных отношенийхарактерна поляризация качеств субъекта и объекта, а также жесткаяфиксированность такой полярной дихотомии.

Возвращаяськ приведенным примерам, заметим, что у реципиента может возникнуть соблазнпринять эти утверждения как некую абсолютную истину, так как такая версияреальности очень удобна, ибо есть на кого свалить все невзгоды и несчастья.Таким образом реализуется стратегия нахождения «козла отпущения»: во всемвиноваты только они. Следовательно, и ненавидеть надо тех, на кого легче всегосвалить вину, то есть на того, кто здесь чужой, а значит – враг.

Второймомент, обращающий на себя внимание, это то, что преступность в странеприобретает ярко выраженный этнический признак. При этом атрибут «этническая»иногда опускается, как бы подразумеваясь. Такой ход, возможно, не случаен, ибокосвенно способствует реализации стратегии нахождения «козла отпущения». Болеетого, у преступности есть конкретное лицо – лицо кавказской национальности.Отсюда не случайно в дискурсе появляются подобные высказывания:

Ипосле этого кто-то станет утверждать, что у преступности нет национальности,когда чуть ли не каждый второй азербайджанец в России — преступник… Это ужебеспредел. «Черный» беспредел распоясавшихся инородцев, почувствовавших своюбезнаказанность, свою вседозволенность, свою власть над нами. [6]

Квазиэтноним«лицо кавказской национальности» используется в обобщающем смысле: зачастую непроводится дифференциация между представителями «кавказских» национальностей, иони все очевидно попадают под категорию «гости». Это также дает возможность дляманипуляций в стратегиях презентации. Очень легко и удобно, что называется,грести всех под одну гребенку, и тем самым манипулировать сознанием простыхобывателей, упрощая реальность и навязывая им ложные стереотипы и мнения.Например, не придается какого-то либо значения тому факту, что чеченцы являютсягражданами России, а азербайджанцы – жители другого государства. Тем не менее,номинации «лицо кавказской национальности» и «гости с юга» одинаковоприменяются к обеим группам. В этом случае происходит смещение в координатахточки зрения на ситуацию. Социальная реальность описывается и объясняется ужене с позиции правовых норм и отношений, а с позиции субъективного отношения«желаю – не желаю принимать/видеть». В результате имеем следующую картину:дагестанцы и чеченцы, которые тоже являются гражданами Росси на том основании,что и Дагестан, и Чечня являются частями Российской Федерации, оказываютсяпришельцами, незваными гостями в столице их родины. Именно здесь берут своеначало националистические идеи. Тот факт, что многие русские граждане Россиисчитают жителей Чечни и Дагестана иностранцами и гражданами других государств,свидетельствует о высоком манипулятивном потенциале и эффективности даннойстратегии.

Средстваноминации МЫ-группы несравнимо менее разнообразны и экспрессивны. Ванализируемых текстах были обнаружены следующие единицы наименования: хозяева(2), коренное/местное население (4), титульная нация (1), русские (2). Это даетвозможность сделать вывод о том, что ОНИ-группа является более маркированной,чем МЫ-группа.

Средиманипулятивных стратегий, связанных с презентацией МЫ-группы, нами выделенастратегия использования так называемого инклюзивного «мы». Такой приемидентификации субъектов коммуникации в большой степени характерен длясуггестивного политического дискурса [Юданова 2004]. При этом границыреферентной группы оказываются подвижными, то есть возможно ее произвольноерасширение и сужение в зависимости от дискурсивно устанавливаемых отношениймежду субъектами коммуникации – продуцентом и реципиентом текста. (Подобноеявление можно наблюдать и в англоязычном политическом дискурсе [Колосов 2003]).Возможны следующие варианты:

а)«мы» подразумевает граждан Российской Федерации. В этом случае оба субъектавходят в одну и ту же группу с точки зрения государственно-правовых отношений:Мы разные. [1]

б)«мы» подразумевает только русское население. Субъекты также объединяются в однугруппу, но уже на основе признака этнической идентичности: И раз они насокружают, нужно с этим что-то делать. [5]

в)«мы» – представители определенной политической партии или движения: Почему мы,патриоты, обращаем свои надежды на провинцию, «глубинку», молчаливо соглашаясьс потерей Москвы? [3]

Анализотобранного материала показывает, что в исследуемых текстах МЫ-группа вподавляющем большинстве случаев представлена во втором значении (уровень «б»).Как можно заметить, если подниматься по данной схеме снизу вверх (от уровня «в»к уровню «а»), то каждый последующий элемент включает в себя предыдущий.Предполагается, что члены определенных политических организаций, позициикоторых выражаются в текстах СМИ, обязательно являются представителямититульной нации, то есть русскими. В свою очередь этническая группа «русские»как титульная нация по определению входит в состав более широкой категории –граждане России. Эти включения очевидны, логичны и не вызывают каких бы то нибыло возражений. Однако, с точки зрения рассмотрения манипулятивных стратегий,представляют интерес случаи квазиэквивалентности последних двух значений «мы».Под квазиэквивалентностью в данном случае мы понимаем намеренное использование«мы», при котором ставится знак равенства между двумя группами. Тем самым идеии суждения, транслируемые автором текста, автоматически приписываютсяреципиенту – дискурс продуцента становится (может стать) и дискурсомреципиента. Проследим на конкретном примере переходы подобного рода:

а)Почему мы, патриоты, обращаем свои надежды на провинцию, «глубинку», молчаливосоглашаясь с потерей Москвы? >> Но если бы Москву потеряла толькооппозиция! Ее теряют все русские люди!

б)Что делать русскому патриоту каждый день? >> Я тоже надеюсь на приход квласти патриотов, на победу русского народа, но одновременно предлагаю… [3]

Интересноотметить, что в данном контексте слово «патриот(ы)» употреблено в двойномсмысле. В первом случаем (а) очевидно, что речь идет о национал-патриотическомдвижении. Подтверждение этому находим далее в тексте:

Дау нас в самой далекой деревеньке есть люди, которые бесплатно обойдут все дома,изложат нашу патриотическую точку зрения. Деревеньки будут наши. Но у нас нетполитических технологий для завоевания огромного московского мегаполиса, мымолчаливо сдали Москву – это вызывает бурную радость демократов, которую они немогут скрыть. [3]

Однаково втором случае (б) слово «патриот» может быть проинтерпретировано и взначении «человек, проникнутый любовью и преданностью к своему отечеству».Таким образом, суггестируется идея, что каждый россиянин, обеспокоенный судьбойотчизны, не может не разделять взглядов и убеждений национал-патриотическогодвижения. Подобные языковые игры способствуют конструированию смысла, который,на наш взгляд, является ключевым в националистическом дискурсе: «Если мы любимсвой народ, мы, естественно, ненавидим его врагов».

Приведемеще один пример, иллюстрирующий использование инклюзивного «мы» в целяхманипуляции. Одна из анализируемых статей имеет заголовок «Почему мы не любимлиц кавказской национальности?» [5] Здесь, как видно, «мы» – всеобъемлюще: этои я, и мой сосед, и вся страна в целом. Созданный коммуникативный эффектзаключается в выражении и передаче чувства сопричастности. Тем самым изначальнозадается установка на то, что определенная социальная группа (в данном случаевыходцы с Кавказа) является объектом всеобщей ненависти. А, как известно,человеку свойственно доверять общественному мнению. Люди редко задумываются иподвергают критическому анализу мнения и суждения, разделяемые (как им кажется)большинством. Раз все так думают, значит, так оно и есть.

Мыне зря сделали оговорку «как им кажется», ибо общественное мнение каксоциальный феномен конструируется определенными элитами, которые, по меткомувыражению Р. Водак, «объясняют нам мир» [Водак 1997: 86]. К этим элитам, впервую очередь, относятся средства массовой информации. Последние поставляютвоспринимающей аудитории информацию об объектах социальной действительности внужной идеологической упаковке, которая закрепляет существующие мифы илипорождает новые. В политической лингвистике миф определяется как «объективная,реальная, образная, символическая вербальная сущность, эмоционально «проживаемая»и творчески закрепленная в дискурсном (текстовом) образовании» [Романов 2002:119]. А.А. Дерябин в статье «Средства массовой интерпретации или мыльная операдля мужчин» иронично замечает, что «безопасней для медиа и правдивее дляаудитории было бы говорить о СМИ как о «Средствах Массовой Интерпретации» – ещеодна расшифровка аббревиатуры, в отличие от «И» – «иллюзионистики» болеенейтральная и не утверждающая задним числом существование «объективной»реальности вне головы телезрителя» [Дерябин: www].

Формаподачи (риторические стратегии) играет немаловажную роль. Как известно,заголовок текста СМИ является доминантой, репрезентирующей основную идеюсообщения [Корытная 1996; Калюта 2000]. Формулируя вопрос таким образом, как онсформулирован в вышеприведенном примере [5], автор вводит пресуппозицию «Мыненавидим лиц кавказской национальности». Следовательно, весь дальнейший текстдолжен представлять (и реально представляет) собой аргументацию, объяснениесуществующего положения дел и, в конечном счете, легитимацию этого чувства.

Следующаяотмеченная нами стратегия относится к группе стратегий, направленных наоправдание ненависти. Она заключается в смене источника говорения: в текстепоявляются вкрапления повседневного дискурса, который зачастую можно услышать вобщественных местах, бытовых разговорах. На графическом уровне это легкопрослеживается благодаря использованию кавычек – традиционных маркеровцитирования. Например:

а)Москвичи явно недовольны тем, что «черные все заполонили». [2]

б)А сейчас «выходцы с гор» москвичей просто «достали». [5]

Такимобразом воспроизводится концепт «глас народа». Прагматический эффект даннойстратегии, по нашему мнению, заключается в снятии (хотя бы формально) автором ссебя ответственности за дискриминирующие и оскорбительные формулировки.Реципиентом подобные высказывания уже не воспринимаются как клевета или явноевыражение предвзятой позиции автора текста, так как они ему (реципиенту) скореевсего знакомы (межличностная коммуникация, надписи на заборах, СМИ) или жесовпадают с его собственной точкой зрения. К тому же, они легко вписываются вконтекст «объективной» информации, предоставляемой социологами, центрамиопросов общественного мнения, комитетов статистики, ссылки на которые частовстречаются в текстах данного типа:

Столицу,по прогнозам московских ученых, к 2050 году заселят чеченцы и ингуши. Их сучетом официальной статистики рождаемости и притока в столицу может стать неменее 44 процента от всех жителей города. [6]

Приэтом официальные данные в большинстве случаев считаются заниженными, поэтомупараллельно приводятся данные неофициальной статистики, которая, какпредполагается, отражает реальное положение вещей:

а)Официальные цифры о количестве чеченцев по регионам, как правило, занижены. [6]

б)На заседании Совета безопасности РФ в октябре 2001 г. было констатировано, чтопроблемы незаконной иммиграции достигли масштаба угрозы национальнойбезопасности. К сожалению, за констатацией до сих пор не последовалосколь-нибудь ощутимых последствий. Количество незаконных иммигрантов в России,по разным оценкам, составляет от 3 до 35 млн. человек… Откуда берутсяоптимистические оценки в 3-4 млн., понять значительно сложнее. [1]

в)Неофициальная статистика говорит о том, что, как только в какой-то дом переезжаетбольше 5-7 кавказских семей, москвичи начинают подыскивать другое жилье…Официальная статистика же показывает рост толерантности на 10%. Как тут невозмутиться и не показать — кто в доме хозяин». [5]

Обращаютна себя внимание такие формулировки, как «неофициальная статистика», «по разнымоценкам», «по некоторым данным». Указание на неопределенный источник информациитакже имеет целью перекладывание ответственности на неких гипотетических лиц, скоторых никакого спроса нет и быть не может. Однако рискнем предположить, чтопо силе воздействия на адресата такой прием является более эффективным, так какв контексте сложившихся особенностей российской действительности большая частьнаселения склонна доверять скорее неофициальным цифрам, чем тем, которые озвучиваютвласти. Вообще же, как отмечает Р. Водак, «рационализация, то есть оправданиепредубеждений различными «объективными основаниями» или цифрами, – частоиспользуемая техника для передачи языковыми средствами предубежденных иненавистнических установок по отношению к иностранцам» [Водак 1997: 105].

Изначальнопричина конфликта и противостояния видится авторами текстов, в первую очередь,в этнических и культурных различиях групп. На это прямо указывают следующиеноминации, часто встречающиеся в анализируемых статьях: «межнациональныеотношения», «межнациональная напряженность», «этнический конфликт», «этническаявражда», «этническая нетерпимость». Однако затем конфликт неизменно переноситсяв экономическую, политическую и социальные плоскости (см. примеры выше).Различия преподносятся как нечто само собой разумеющееся и естественное.Следующие лексические единицы довольно часто используются для аргументацииэтого и других тезисов: очевидно, явно, разумеется, естественно, мы уверены, мыотчетливо понимаем. Заметно реже встречаются такие формы выражения точки зренияи мнения как «я думаю» или «на мой взгляд». Как утверждают А.Н. Баранов и В.М.Сергеев, «лексические значения многих слов, даже не будучи узко ориентированына аргументативный диалог, далеко не безразличны к аргументативным смыслам»(Цит. По [Гавенко 2001]. Приведем несколько примеров:

а)«Мы разные. И не можем не осознавать этого. Ксенофобия – естественноечеловеческое чувство. Столь же естественное, как и любопытство». [1]

б)«На уровне социальных, культурных и идеологических групп эти утвержденияочевидны и не оспариваются никем». [1]

в)«Москвичи явно недовольны тем, что «черные все заполонили»». [2]

г)«Для тех, кто живет в Москве, стремительное ее заселение инородцами –очевидно». [3]

д)«Предлагая такие меры, мы отчетливо понимаем, что некоторые из них будут носитьдостаточно жесткий, в чем-то непопулярный характер. Но мы уверены, что безтакого рода мер нельзя «расшить», развязать сложные узлы нарастающихпротиворечий». [4]

Использованиеуказанной лексики способствует настраиванию реципиента на некритическоевосприятие подаваемого материала. Предполагается, что подобные утвержденияявляют собой некие безусловные истины, в которых мало кому придет в головуусомниться. В результате создается впечатление объективно-обоснованной оценкифактов и событий реальности.

Подводянекоторые итоги нашего исследования, можно сделать следующие выводы. Чувствоненависти в рассматриваемых текстах преподносится как совершенно естественное иоправданное чувство по отношению к какой-либо группе. Манипулятивные стратегии(метафорические формы номинации МЫ- и ОНИ-групп, стереотипизация дискурса,стратегия нахождения «козла отпущения», сужение или расширение семантическихзначений слов-концептов, игнорирование фактов и объективных данных, сменаисточника говорения, использование лексики с имплицитным аргументативнымзначением) выполняют две основные функции: 1) дискурсивное конструированиененависти (через актуализацию метасмысла «ненависть»); 2) легализацию (нормализацию)чувства ненависти.

Список литературы

БакумоваЕ. В. Речевые маркеры социально-политической идентификации // Языковаяличность: проблемы когниции и коммуникации. Волгоград, 2001. С. 236-241.

БенвенистЭ. О. О субъективности в языке // Общая лингвистика. М., 1974. С. 292-300.

ВодакР. Язык. Дискурс. Политика. Волгоград, 1997.

ГавенкоС. В. Анализ аргументативного эффекта оценочной семантики в естественном языке// www.dialog-21.ru/Archive/2001/volume1/1_8.htm

ДерябинА. А. Средства массовой интерпретации или мыльная опера для мужчин //http://www.russ.ru/journal/media/98-07-16/deryab.htm

КалютаА. М. Заголовок как индикатор речевого поведения // Методология исследованийполитического дискурс: Актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политическихтекстов. Минск, 2000. Вып. 2. С.157-163.

КолосовС. А. О риторике и прагматике дискурса ненависти // Лингвистика ифилологическая герменевтика. Тверь, 2003. С. 60-65.

КорытнаяМ. Л. Роль заголовка и ключевых слов в понимании художественного текста:Автореф. дис.… канд. филол. наук. Тверь, 1996.

РомановА. А. Политическая лингвистика: Функциональный подход. Москва; Тверь, 2002.

СахноС. Л. «Свое-чужое» в концептуальных структурах // Логический анализ языка.Культурные концепты. М., 1991. С. 95-101.

ЮдановаЕ. Т. Суггестивная функция языковых средств англоязычного политическогодискурса: Автореф. дис.… канд. филол. наук. СПб., 2004.

Анализируемые публикации

Материалысайта «Движения против нелегальной иммиграции» (http://www.dpni.org/).

1.Миграция как угроза национальной безопасности. (газета «Консерватор»).

2.Россия вымирает (газета «Консерватор»).

3.В. Антонов. Москва — нерусская (газета «Завтра»).

4.А. Казаков. Меры жесткие, но законные (http: // www.mn.ru/).

5.Почему мы не любим лиц кавказской национальности? (АиФ).

6.Электронная версия газеты «Русский Востокъ» (http://rus-vost.irk.ru/).

7.И. Миронов. Кому выгодно нашествие иноплеменных.

Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.philology.ru

еще рефераты
Еще работы по языкознанию, филологии