Реферат: Зарождение романа
Современныйроман возник со стороны своего содержания из идейной борьбы буржуазии противфеодализма. Но резкая оппозиция по отношению к средневековому мировоззрению,почти целиком наполняющая первые великие романы, не помешала им воспринятьнаследие средневекового повествовательного искусства. Это наследие далеко неисчерпывается теми сюжетными элементами приключений и т. д., которыеусваиваются новым Р. в сатирически-народной или идеологически переработаннойформе. Новый Р. заимствует из средневековой повести свободу и пестроту общейкомпозиции, ее распадение на ряд отдельных приключений, связанных между собойтолько личностью главного героя, новеллистическую закругленность иотносительную самостоятельность этих приключений, широту изображаемого мира.Конечно все эти элементы радикально перерабатываются как по содержанию, так ипо форме — и не только там, где они трактуются в пародийно-сатирическом плане.В композицию начинают все сильнее проникать плебейские черты. Гейне правильносчитает этот момент решающим: «Сервантес создал новый роман, введя в рыцарскийроман правдивое изображение низших классов, примешав к нему народную жизнь».Однако новый материал, художественное овладение которым привело к созданиюновой формы Р., возникает не только из этого материального, близкого к жизни,демократического обновления приключенческой тематики старой повести —одновременно в новый Р. проникает и житейская проза. Сервантес и Рабле, этисоздатели нового Р., отражают в своих Р. этот значительнейший факт, хотя иделают из него различные выводы. И аристократия Сервантеса и буржуа Раблевосстают против деградации человека в отмирающем феодальном обществе, с однойстороны, и против его деградации в возникающем буржуазном обществе — с другой,хотя пути выхода каждый из них видит по-своему. Впоследствии никогда уже болеене достигнутое единство возвышенного и комического в образе Дон-Кихотаобусловлено именно тем, что Сервантес гениально борется, создавая этот характер,против важнейших черт двух сменяющих друг друга эпох — против выдохшегосягероизма рыцарства и против с самого же начала ясно обнаружившейся низменнойпрозы буржуазного общества. Эта своеобразная «борьба на два фронта» заключает всебе тайну несравненного величия и, если можно так выразиться, фантастическогореализма этого первого великого Р. Средневековье, эта «демократия несвободы»(Маркс), дает писателям как раз в период своего разложения чрезвычайно богатыйи пестрый материал людей и действий. Здесь самостоятельность и самодеятельностьчеловека еще могут проявиться сравнительно свободно (Гегель считает этот периодсвоего рода возвратом древнего героизма и правильно объясняет величие Шекспиратеми возможностями, которые предоставляла ему его эпоха). Проза буржуазнойжизни была в тот период еще только тенью, падавшей на пестрое разнообразиедвижущейся жизни, жизни, полной изумительных коллизий и приключений; узостьиндивидуальной жизни, уродование человека капиталистическим разделением трудаеще не успели стать в эпоху Возрождения господствующим общественным фактом.
Однакоэта борьба против феодализма и против вырисовывающегося буржуазного уродствадает художнику нечто гораздо большее, чем только благодарный материал длятворчества. Пестрый мир форм средневековой жизни остается благодарнымматериалом и при самой ожесточенной борьбе против всего его общественногосодержания; и возникающее буржуазное общество с его новой идеологией проникнутоеще пафосом освобождения человечества от феодального унижения, отобщественного и идеологического рабства, от экономической, политической узостии мелочности средневековья. Надпись на воротах Телемского аббатства «Делай чтохочешь!» еще проникнута для Рабле законным и захватывающим пафосом освобождениячеловечества; этот пафос не снижается и в глазах современного читателя темобстоятельством, что призыв «делай что хочешь» неизбежно должен был выродитьсяв дальнейшем в лицемерное «laisser faire, laisser passer» трусливой и подлойлиберальной буржуазии. В утопии Рабле все время звучит вдохновенный пафосборьбы против всякого калечения свободного и всестороннего развития человека —тот пафос, который вдохновлял впоследствии историческую борьбу якобинцев, которыйпривел к блестящей критике капитализма у утопистов, особенно у Фурье. Поэтому иборьба Рабле против прозы новой буржуазной жизни — это не мелкобуржуазный бунтпротив «дурных сторон» цивилизации (как у позднейших романтических противниковкапитализма). Утопия «середины», примирения борющихся противников, остается конечноутопией также и у Рабле и у Сервантеса, но для своего художественноговоплощения она не нуждается в отказе от изображения антагонистических сил вовсей их противоположности; такой угол зрения позволяет возникающему Р. занятьсовсем иную позицию в вопросе о «положительном герое», чем это стало возможнымвпоследствии. Сущность господствующих классов буржуазного общества такова, чтобольшой и честный поэт не может найти в их среде «положительного героя». Впериод возникновения буржуазного Р. единственный в своем роде охватобщественных противоположностей, старых и новых форм рабства с точки зрениясвободы и самодеятельности человека, позволял романисту внести в изображениесвоего героя при всех сатирических и иронических нотках черты подлинного«положительного» величия. В дальнейшем развитии всякая «положительность» герояуничтожается критикой, иронией и сатирой тем решительней, чем большеутверждающееся господство буржуазии приводит к регрессу индивидуальности ивозникновению «буржуазно-ограниченных людей» (Энгельс). Чем больше Р.превращается в изображение буржуазного общества, в его творческую критику исамокритику, тем явственнее звучит в нем отчаяние художника, вызванноенеразрешимыми для него противоречиями его собственного общества (Свифт посравнению с Рабле и Сервантесом).
ОсобенностиВозрождения порождают и своеобразный стиль первоначального Р.: реалистическуюфантастику. Реалистически схватываются и изображаются романистом великиеобщественные и идеологические принципы эпохи; реалистичны изображаемые типы, которыесквозь пестрое многообразие приключений приводятся художником к подлиннымдействиям, к подлинному обнаружению своей сущности; реалистична манера письма,вырисовка нужных деталей в их органической связи с великими общественнымисилами, борьба которых раскрывается в этих деталях. Но сама фабула сознательноне реалистична, фантастична. Фантастика возникает тут, с одной стороны, изутопического понимания великих сил эпохи, а с другой — из сатирическогосопоставления истлевающего старого мира и рождающегося нового с великимипринципами борьбы против деградации человека. В этой фантастике все еще полнободрой революционной энергией возникающего нового общества. И в то же время этафантастика не противоположна реализму, она не составляет контраста — даже схудожественной стороны — с общим реализмом изложения, а наоборот, сочетается сним в органическое целое. Ее источник — в высоте общего мировоззрения этихписателей, в их способности правильно уловить и изобразить действительноважнейшие черты своей эпохи, не заботясь о внешнем правдоподобии отдельныхситуаций и сочетания, в котором эти черты находят свое выражение. Борьба противсредневековья при одновременном усвоении его тематического и формальногонаследства дает возможность Сервантесу и Рабле культивировать эту своеобразнуюреалистическую фантастику. И те писатели, которые в более поздний периодпосвятили свою деятельность борьбе против феодализма, могли еще, хотя и вослабленном виде, продолжать линию этой реалистической фантастики (романы Вольтера).Гулливер Свифта с формальной стороны является продолжением линии Рабле, ночисто сатирический характер свифтовского реализма открывает собой уже новыйэтап в развитии романа.
Завоевание романом обыденной действительности
Сосвоим мрачно-пессимистическим взглядом на буржуазное общество Свифт почти также одинок в XVIII в., как и со своей фантастическо-сатирической формой, лежащейв стороне от главного пути развития Р. в важнейшей капиталистической стране, вАнглии, а равно и во Франции. Не то чтобы другие писатели показывали в своихпроизведениях менее отрицательные факты, менее страшные ситуации и потрясающиекартины из «духовного царства животных» возникающего капиталистическогообщества, общества первоначального накопления. В произведениях Дефо и Лесажа,Филдинга и Смоллета, Ретифа и Лакло, даже Ричардсона и Мариво, у каждого из нихпо-своему реалистически изображается такой мир, который по своему содержаниюмог бы дать вполне достаточный материал для свифтовского пессимизма. Ноосновной тон всего изображения у этих писателей иной: это — победа буржуазнойвыдержки и силы над хаосом и произволом. Вальтер Скотт говорит о «Жиль Блазе»:«Эта книга оставляет в читателе чувство удовлетворения самим собой и миром»;«Молл Флэндерс» Дефо и большинство других больших Р. этого периода тожеоканчиваются благополучной развязкой. Писатели относятся так. обр. положительнок своей эпохе, к своему классу, осуществляющему великий исторический переворот.Но это самоутверждение буржуазии связано с большой дозой самокритики: всеужасы, вся мерзость первоначального накопления в Англии, весь нравственныйраспад и произвол абсолютизма во Франции разоблачаются в ярких реалистическихобразах. Можно даже сказать, что с изображением этих родовых муккапиталистического общества впервые возникает реалистический Р. в тесном смыслеслова, впервые повседневная действительность завоевывается для художественнойлитературы.
Р.покидает безбрежную область фантастики и решительно обращается к изображениючастной жизни буржуа. Притязание романиста на роль историка частной жизниоформляется в этот период с полной ясностью. Широкие исторические горизонтыраннего Р. суживаются, мир Р. все больше ограничивается обыденнойдействительностью буржуазной жизни, и великие движущие противоречия социально-историческогоразвития изображаются лишь постольку, поскольку они конкретно и активнопроявляются в этой повседневной действительности. Но эти противоречия все-такиизображаются, и реализм обыденной жизни, новооткрытая «поэзия повседневности»,художественная победа над прозой этой повседневности — все это только средствадля живого конкретного изображения великих общественных конфликтов эпохи.Следовательно этот реализм весьма далек от простого копирования обыденнойдействительности, от простого воспроизведения ее внешних черт, как этого частотребовала официальная эстетика того времени. Романисты стремятся вполнесознательно к реалистическому изображению типичного, к такому реализму, для котороготщательная отделка деталей есть лишь средство. Филдинг прямо говорит, чтозарисовка живых людей, даже вполне удачная в художественном отношении, не имеетникакой цены, если изображенные люди не являются типами. Он иронически приводитв пример одного из своих знакомых, нажившего без мошеннических проделок крупноесостояние; этот человек, говорит Филдинг, хоть и существует в действительности,но в герои Р. он не годится. Однако принцип типичного, лежащий в основе этогобольшого реализма, проявляется не только в таком отрицательном выборе. Филдингпродолжает: «Ибо хоть каждый автор должен держаться в границах правдоподобного,однако это вовсе не значит, что описываемые им характеры или происшествиядолжны быть повседневными, обыденными или вульгарными, какие встречаются накаждой улице или в каждом доме и какие можно найти в нудных газетных статьях».
Всевозрастающую в своей силе прозу жизни эти писатели побеждают силой, энергией исамодеятельностью своих типических героев. Великие реалисты этой эпохи видят, вкакой мере человек стал игрушкой социально-экономических общественных сил, какмало его воля и моральные правила влияют на его судьбу. Тем не менеепоэтический характер Жиль Блаза, Тома Джонса, Молл Флэндерс обусловливается ихэнергичной активностью как типичных представителей восходящего класса: жизнь,определенная в своих событиях и процессах этими социально-экономическимисилами, бросает их туда и сюда, но они все-таки благополучно выплывают наберег. С возникновением капиталистического общества возникает начинающеесягосподство человека над природой, причем вначале общественные силы, как ниужасно их конкретное проявление, не отличаются еще той совершеннойотчужденностью от мысли и воли индивида, которая свойственна им в уже твердоупрочившемся и автоматически функционирующем капиталистическом обществе. Байронназывает Филдинга «прозаическим Гомером человеческой жизни». Этот отзывявляется несколько преувеличенным. Но несомненно, что в лучших местах наиболеезначительных Р. этого времени есть какое-то своеобразное приближение кпервичному эпосу. Так напр. борьба человека с природой как символ возникающегогосподства общества над природой изображена в первой части «Робинзона» Дефо снесравненной эпической силой и местами действительно приближается к поэзиивещей в древнем эпосе.
Иэта поэзия характерна для многих значительных Р. этого периода. Она —поэтическое отражение, эпическое изображение прогрессивного развязыванияпроизводительных сил капитализмом, борющимся за общественную гегемонию. Этотпрогрессивный характер остается здесь явно преобладающим моментом при всехужасах, которыми сопровождалось капиталистическое развитие. В «Робинзоне» этотмомент является почти целиком господствующим, без апологетического замалчиванияпротиворечий; отсюда его особая поэзия, которая выявилась, хотя и не такзаметно и ясно, также и в других Р. этого периода.
Этапобедоносная энергия героев первых реалистических Р. тоже заключает в себенечто «посредствующее» между великими противоречиями эпохи и несомненносообщает им сравнительно «положительный» характер. Но сужение кругозора посравнению с великими романистами первого периода уже проявляется очень ясно ввопросе о положительном характере героя. Это движение по нисходящей линииследует объяснять отнюдь не меньшей одаренностью писателей, а увеличивающейсякапитализацией общества и вызываемой ею деградацией человека. «Положительность»героя покупается теперь уже ценой его уклона в сторону некоторой ограниченностии посредственности. Мы имеем здесь в виду не скучную пуританскую религиозностьРобинзона; в Жиль Блазе и Томе Джонсе, в крупнейших художественных образах этойэпохи, энергия человеческой самодеятельности тоже уже носит на себе клеймобуржуазной посредственности. Насколько эта тенденция не зависит от вопроса оличной одаренности писателей, видно, во-первых, из того, что в капиталистическименее развитой Франции фигура Жиль Блаза могла остаться сравнительно свободнойот этой ограниченности, чего нельзя сказать ни об одном образе английскихписателей, которые как реалисты часто стояли выше Лесажа, а во-вторых, героивсех этих Р., несмотря на их буржуазную положительность, становились в ходедальнейшего развития буржуазии все более неприемлемыми для нее в качествеположительных героев (ср. напр. критику Тома Джонса у Теккерея).
Всеусиливавшаяся волна капиталистического овеществления, стандартизация быта,нивеллировка личности порождают в рамках реалистического Р. самые разнообразныеформы выражения субъективного протеста. Так возникает между прочим (как этогениально понял Шиллер) склонность к идиллии как к изображению такогоцелостного «наивного» отношения человека к природе, которое неизбежно ибезжалостно отрицается буржуазной цивилизацией. Но величие рассматриваемойэпохи сказывается в том, что даже идиллические повествования того временизапечатлены боевым характером, характером протеста («Вэкфильдский священник»Гольдсмита). Как раз те Р., в которых выражается этот субъективный иэмоциональный протест, яснее всего показывают, что великие писатели этогопериода наряду с критикой пережитков старого общества дают самокритикусобственного класса, строящего новое общество. И мы видим здесь, что, чемэнергичнее эта борьба против старого строя, чем больше творческое овладениедушевной жизнью изображаемых людей связывается с борьбой против мертвых имертвящих условностей феодально-аристократического общества, тем глубже и ширестановится художественное изображение (например Ричардсон, аббат Прево, Дидро,Стерн). Это — борьба, которую буржуазия ведет от имени всего общества заавтономию и самостоятельность человеческих чувств. Но чем больше эта тенденцияуглубляется внутрь, чем больше она выражается в лирическом протестечеловеческой индивидуальности против тисков материальной жизни, тем сильнее онаразлагает форму повествования, тем больше лирика, анализ и описание вытесняют характер,ситуацию и действие, тем больше ликвидируются великие традиции реалистическогоовладения действительностью, и все это направление становится предвестникомромантики. Руссо и Гёте как автор «Вертера» знаменуют собой наиболееконцентрированное выражение этих тенденций. Однако хотя они кое в чемподготовляют романтическое разложение формы Р., но в своем творчестве сами ониеще далеки от этого разложения. Тем не менее такие преобладающие в их Р.компоненты, как письма, дневники, исповеди, лирические описания страсти и т.д., уже начинают разлагать эпическую форму романа. Практическое бессилиечеловека внутренне овладеть все более фетишизирующимся миром капиталистическогообщества приводит к попытке найти для потерявшей себя человеческойсубъективности опору в ней самой, создать для нее ее собственный «независимый»,неовеществленный мир внутренней жизни. В Лоренце Стерне эта тенденция впервыенаходит вполне ясное выражение. Он превращает объективную фантастику старыхроманов в субъективную фантастичность, сочетания реальных черт действительности— в причудливую орнаментальность формы. Единство повествовательной формы онсознательно разбивает, чтобы с помощью фантастических узоров создатьсубъективное единство, единство контрастных настроений умиления и иронии; этиконтрасты становятся теперь тем зеркалом, в котором отражаются объективныепротиворечия. Идейной основой этого разложения формы служит релятивистскоеперенесение реальных жизненных противоречий в «собственную грудь»: оновыражается в релятивистском контрасте между Дон-Кихотом и Санчо-Пансой; каждыйиз братьев Шенди соединяет в своем лице Дон-Кихота и Санчо-Пансу, ибо каждыйявляется Дон-Кихотом своих собственных идеалов и Санчо-Пансой по отношению кидеалам другого. Этот доведенный до крайности субъективизм и релятивизм Стернавыражает собой одну очень важную и все усиливающуюся впоследствии чертубуржуазной идеологии — ее реагирование на возрастающую власть житейской прозы.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта feb-web.ru