Реферат: Анализ программы демифологизации

… ориентированность на знание делает нас какими-то неживыми, нас с нашейрабской психологией превращает еще и в рабов нашего собственного ума и егонеминуемо ограниченных возможностей, а потому мы все еще не в силах погрузитьсяв Бога, как в Океан…

свящ. Г.Чистяков

Религия может до некоторых пор не выявлять своего мифа. Но это делаетсяне потому, что религия сама по себе не мифична или не предполагает мифа, нолишь чисто временно, до тех пор, пока она еще не выросла в самостоятельный ицельный организм.

А.Ф.Лосев

В определенных кругах русской церкви стало уже общим местом говорить онеобходимости самоидентификации нашего христианства. Это необходимо воизбежание крайностей в вере и в практике. В вере — во избежание суеверия,тупого неприятия различных путей богословия или же индифферентизма в пониманииверы. В практике — во избежание фанатичных самоограничений, пленения себявнешней традицией, с другой стороны — опять же индифферентизма в отношениипограничной этики и греховных поступков. Причиной всего этого является незнаниеистоков, развития и содержания собственного духовного стержня, веры ирелигиозно-этической практики.

Решение этой проблемы лежит в двух плоскостях: актуализации Библии, какхристианского первоисточника и культурно-исторического анализа христианскогорелигиозного опыта, накопленного между нами и Библией.

Система Рудольфа Бультмана, попытке анализа которой посвящена настоящаяработа, имеет дело с этими обоими пластами материала, подлежащего переработкена пути самоидентификации.

Бультман, как специалист-филолог, работал в русле герменевтическихисследований Библии. При этом он выразил себя как философ и богослов вэкзистенциальной интерпретации и демифологизации новозаветного провозвестия,что является ныне неотъемлемой частью историко-культурного наследияхристианства.

Необходимо овладеть и критически проанализировать созданное Р.Бультманом,чтобы избежать невежественного отказа и некритического всеядства, чтобыобогатить свое христианства достижениями этого ученого-христианина, чтобызанять свое место в том мире, где мы осуществляем христианский путь. В мире,где до нас побывал Р.Бультман.

I Краткая биография Рудольфа Бультмана и история формирования его взглядов.

Бультман — церковный человек. Он родился 20 августа 1884 г. в НижнейСаксонии, Германия. Его предки были лютеранскими пасторами и миссионерами. Всеисследователи отмечают, что он стремился посвятить всю свою жизнь служениюцеркви. Он был прекрасным и плодовитым ученым, писавшем на множество тем:новозаветное литературоведение – критика форм (“ История синоптическойтрадиции”, 1921, до сих пор остающиеся необходимым пособием по дисциплине),экзегезе (“ Комм. на Ев. от Иоанна”, 1941; “ 1, 2, 3 посл. Иоанна” в серии “Херменейа” ), философии истории (“ История и эсхатология” – Гиффордские лекции,1957; “ Иисус”, 1926), история богословской мысли (“ Первоначальноехристианство в окружающей его обстановке”, 1956), наконец, демифологизация иэкзистенциальная интерпретация (“ Иисус Христос и мифология” – Шефферскиелекции, 1951, книга 1958; “ Богословия Нового Завета” в 2-х тт., 1953; “ Мир иза его пределами”, 1960). Кроме того, Бультман написал множество другихкрупных работ и малых статей, перечислить которые нет никакой возможности.Особо назовем его знаменитое эссе, ставшее поворотным пунктом в богословии XXвека — “ Новый Завет и мифология”, доступное теперь и в русском переводе, —крайне небольшое по объему, тем впечатляющ эффект, который оно произвело.

Бультман получил классическое образование и специализировался какфилолог-новозаветник. После окончания гимназии в 1903 г. (с особыми успехами подревнегреческому языку и немецкой литературе) он проходит по несколькосеместров в ряде университетов, пока не попадает в Марбург. Бультман слушалкурсы у таких звезд либерального протестантского богословия, как Г.Гункель,А.Гарнак, И.Вайс, А.Юлихер, В.Германн. 1910 г. — лиценциат богословия (работа:“ Стиль проповеди ап. Павла и диатриба киников и стоиков”, 1916 — доценткафедры Нового Завета на богословском факультете марбургского университета(работа: “ Экзегеза Федора Мопсуэстийского” ), 1916–1921 — профессор накафедрах в Бреслау и Гессене. С 1921 г. Бультман возглавил кафедру в Марбурге,где и пробыл до ухода на пенсию в 1951 году. Именно в Марбурге начинается новыйэтап в жизни богослова и философа, выход за пределы собственно либеральногобогословия на путь богословия экзистенциального. После 1951 г. Бультман непрекращает публиковаться, много путешествует с лекциями по Европе и Америке,читает знаменитые Шефферские (1951) и Гиффордские (1957 ?) лекции, публичнополемизирует с К.Ясперсом, разъясняет свои концепции. Умер Бультман в Марбурге30 июля 1976 года.

Многообразны и ценны достижения Бультмана. Однако, когда большинствонеспециалистов слышит его имя, то на ум сразу приходит слово “ демифологизация”. Сколько непониманий и предрассудков связано с ним. Отчасти, с целью развеятьпредрассудки вокруг одного из самых важных вкладов в науку и написана этаработа. Перед тем, как перейти к изложению программы Бультмана, надо внести рядуточнений и исторических замечаний.

Бультман сформировался в среде либерального богословия и неоднократновыражал свою признательность ему: “ Мы не смогли бы стать богословами, если быв либеральном богословии не нашли атмосферы серьезной и радикальной правдивости”.

Однако Бультман вышел за пределы элиминирующих школ либерального богословия.

Вместе с Карлом Бартом и многими другими немецкими богословами он влился вмноголикое, неоднородное, бродящее богословское течение со многими названиями.

Одно из них — теология кризиса. Не вдаваясь в подробности богословскогопроцесса в Германии в 20-х годах, отметим, что впоследствии и Барт и Бультмансоздали свои, крайне различающиеся богословские миры, разойдясь во многом, нообъединяет их признание кризиса либерального богословия.

Далее — если Барт пойдет по пути догматического, позитивистского богословия,без философской герменевтики, то Бультман, совсем наоборот, изберет путьскептического экзистенциального богословия с разработкой целогофилософско-герменевтического метода — демифологизации. Об этом мы и ведем речь.

Проблема со словом “ демифологизация” в одностороннем ее понимании. Часто ееотождествляют с либеральной “ очисткой” евангельского текста от всего,неприемлемого читателем, по тем или иным соображениям. Однако замысел Бультманасовсем иной. “ Демифологизация” — это как бы вывеска и это слово не работает уБультмана самодостаточно, но только как подготовка к “ экзистенциальнойинтерпретации”.

Демифологизация и экзистенциальная интерпретация — две стороны одной медали.

Величие Бультмана в том, что он не выбрасывает буквально неприемлемыйматериал “ на свалку истории”, а реинтерпретирует его, снимает то, чтоназывает “ мифом” и наполняет экзистенциальным содержанием. Точнее —герменевтический ключ и заключается в том, что Евангелие несет экзистенциальнуювесть, которую человеку необходимо услышать. Это стало крайне трудно сделатьчеловеку в современном научно-техническом мире. Бультман и предпринимает свойпроект демифологизации — экзистенциальной интерпретации. Он желая донести дочеловека весть Евангелия! В этом и заключается апофеоз его служения церкви,которого он желал и которое совершал силой своего научного гения и в рамкахсвоего видения. Необходимо иметь это ввиду в том рассмотрении его проекта, ккоторому мы переходим.

II Уже с середины 20-х годов (начиная с его книги “ Иисус”, 1926 г.) втрудах Бультмана вырисовываются основные положения демифологизаторскогопроекта, однако, самое систематическое его изложение дано в том самом эссе “Новый Завет и мифология”, 1941 г., ставшем, как уже упоминалось, поистинеодним из поворотных моментов в богословии XX века и впоследствии развитое вомногих трудах, в частности в книге “ Иисус Христос и мифология” (лекции 1951,книга 1958).

Основополагающее: вера не должна зависеть от результатов историческихисследований.

Подобно К.Барту Р.Бультман прореагировал против либеральной школы, котораязанималась поисками истинного исторического Иисуса, освобожденного отбогословской интерпретации Его личности и труда. Бультман соглашался с Бартом впоисках сущности христианства в керигматическом провозвестии Нового Завета —слова Бога, адресованного человеку, от которого ожидается отклик веры.

Проект Бультмана таков: необходимо показать, как человек может быть радикальноскептичен относительно фактического содержании евангельских повествований иодновременно продолжать верить в сущностное послание Нового Завета Бультманпришел к следующему заключению: если сущностное послание христианства должнобыть услышано в современном мире, то его необходимо отсоединить от форм, вкоторых оно представлено в Новом Завете. Бультман верил, что за мифологическимязыком Нового Завета скрывается высшая истина — слово Бога, адресованноечеловеку.

Бультман утверждал, что мифологические идеи Нового Завета не являются частьюего сущностного послания, но являются просто историческим феноменом, которыйприкреплен к посланию. Бультман был уверен, что послание может быть отсоединеноот окружающей его мифологической обстановки. Мы не можем ощутить позади мифаисторически центральные элементы. Можем же, взяв миф, как он есть, постаратьсяперевести его в форму, свободную от мифологических идей. Задача этойреконструкции и есть то, что Бультман назвал демифологизацией. Это работа попереводу с мифологического языка на язык используемый в наше время. Такимобразом мы встречаемся здесь с негативной (в техническом смысле!) сторонойпроекта, собственно с “ демифологизацией” новозаветного провозвестия. Сэкзегетической работой.

Принципы герменевтики Бультмана. Вне собственно технической стороныгерменевтики, то есть разного рода литературной критики, которой Бультманвладел в совершенстве, и которую нет смысла здесь рассматривать, нам важнафилософия метода (которую мы не будем путать с собственно философиейгерменевтики, о чем скажем ниже) в этом вопросе. Здесь Бультман последовалВ.Дильтею и тому, что впоследствии получило название феноменологическаягерменевтика. Но надо признать, что у Бультмана она находится в зачаточномсостоянии. А именно: толкователь может разъяснить смысл документа только, еслион уже имеет некоторое предварительное понимание его субъективного содержания.Например, невозможно понять, что ап. Павел говорит о грехе до тех пор, покачеловек не получит из опыта некоторое понимание того, чем является грех.Толкователь будет успешен, только если подходит к документу с правильнымивопросами. Интерес, который порождает вопросы, должен быть тесно связан синтересами, которыми руководился автор документа. Мы будем двигаться внеправильном направлении, если зададим Библии вопросы, которые далеки отинтересов библейских авторов. Например, если будем искать информацию о научнойкосмологии в книге Бытие. Примеры можно преумножить.

Ключ к герменевтической проблеме может быть найден в концепции существования(экзистенции). Вопрос существования является одним из тех, которому мы приходимпринимая решения относительно нашего собственного существования. Истина,которая здесь скрыта за мифологическими формулировками Библии есть истинноепонимание существования. Это призыв к решению относительно смысла жизни. Чтозначит для моей жизни послание Нового Завета? Какие новые возможностисуществования скрыты в Новом Завете? Какое понимание меня самого там сокрыто?Ныне экзистенциализм — это тип философии, имеющий дело с выяснением структурчеловеческого существования. Так что нас не должно удивлять, что Бультман нашелключ к интерпретации Нового Завета в философии крупнейшего немецкогоэкзистенциалиста, современника Бультмана, Мартина Хайдеггера (1889-1976). Мы неможем говорить о Бультмане и не затронуть систему Хайдеггера, коренным образомсформировавшую философские предпосылки первого.

Хайдеггер предполагал, что человеческое существование будет понятонеправильно, если мы приложим к нему такие категории как субстанция и событиеили причинно-следственная связь. Такие категории принадлежат объектам вматериальном мире. Хайдеггер предложил новую группу категорий, которыеподходили бы для описания человеческого существования (экзистенции) —экзистенциальные — как он назвал их. Эти категории не могли бы описатьопределенные свойства, но возможные образы бытия, которые человек, каксуществующий феномен, мог бы избрать. У Хайдеггера главными возможностямиявляются — истинное и неистинное существование (аутентичная и неаутентичнаяэкзистенция). У ап. Павла этим категориям соответствуют “ духовный” и “плотской” человек. Индивидуум должен взять на себя ответственность за своесуществование. Нечто сходное с тем, что ап. Павел называл “ верой”.

Категории потерянности. Существует возможность утратить ответственнуюсамость посредством подпадения тирании вещей и коллективов. Это будетотчуждением от истинного человеческого бытия. Бультман использует концепцииХайдеггера, чтобы представить смысл таких категорий как плоть, мир, грех ивера. В соответствии с Хайдеггером, ограниченное существование человекаявляется тем, в котором он постоянно встречается с угрозой смерти. Это окунаетего в “ беспокойство”, которое он не может преодолеть сам собой. Хайдеггеротождествляет человеческое состояние с виной. Где человек может найти мужество,чтобы предпринять это рискованное путешествие в будущее, несмотря на угрозуобессмысливания своей жизни? Евангелие провозглашает, что Бог преодолел смертьи вину. Для Бультмана именно это и означает идея Воскресения Христа! Бог подалчеловеку новое самопонимание в котором жизнь проживается с центром в Боге. Вэтой новой жизни мы находим мужество встретиться с будущим! Итак, развитиемэтой системы Бультман искал путь сохранения силы библейского послания передлицом современного скептицизма.

III Приступая к анализу системы Бультмана, хочется еще раз подчеркнутьнаучно-богословский характер его проекта. Это важно, потому что частоприходится сталкиваться с теми, кто вульгарно критикует и поносит этот высокийум за, якобы, дискредитацию христианства. Однако, эти люди, сами того непонимая, зачастую повинны в еще большей дискредитации внешней стороны веры (ибосамое христианство, как Божий центр истории, дискредитировать невозможно). Винаже этих людей в том, что они воспринимают евангельские и другие новозаветныеповествования в полном отрыве от контекста, с пренебрежением самымиэлементарными предпосылками в работе с древними текстами. Такойфундаменталистский и вульгарно-дезинтеллектуалистский подход становитсяисточником множества перегибов в практике церковной жизни (о чем тут невозможноговорить подробно). Здесь налицо новое и уже бессмысленное мифотворчество,которое отталкивает своей маргинальностью многих современных людей, являющихсяи осознающих себя наследниками интеллектуальной истории человечества.

Бультман обращался к таким людям. Попробуем рассмотреть, где находятся егособственные интеллектуальные корни.

Обычно, исторические корни демифологизации возводят к протестантскомурационализму XVIII века, который возник под влиянием рационализма НовогоВремени (Декарт, Спиноза, Юм, Кант). Деятели этого течения по-разномусоотносили себя с христианством, но их критика религии была закономерной. Подих влиянием протестантские рационалисты начали подвергать анализу все более иболее глубинные пласты христианства и церковной жизни. Несомненно, что темсамым были заложены основы либерального богословия, из которого и вышелР.Бультман.

Другой несомненной составляющей является экзистенциальная философия (о чеммы уже говорили). Предтеча экзистенциализма Сорен Киркегор, взгляды котороготакже формировали подход Бультмана, какнепосредственно, так и через Хайдеггера.

Киркегор работал в контексте той самой развивавшейся рационалистическойкритики религии и стремился противопоставить ей (особенно Г.Ф.Гегелю) свойинтуитивно-фидеистический (в положительном смысле) подход.

Вышеизложенные исторические предпосылки трудов Бультмана широко известны.

Однако, относительно очень мало рассмотрен вопрос об истории пониманияприроды библейского текста, в их влиянии на Бультмана. Главное, что хочетсяупомянуть здесь — удивительное перекликание исторического скептицизма Бультманаи его представлений о вести Бога, наполняющей текст, вне связи с историческимаспектом его формирования, и вершиной аллегорической библиологии в богословииОригена. И тот и другой явно пренебрегают исторической стороной Писания, но недля увлечения “ мертвой буквой”, самой по себе, а для извлечения из текста,позитивистского феномена, определенного слова Бога к людям, к каждому человеку.

Исследователи очень редко упоминают об этом. Нам так и не удалосьпознакомиться с уникальной книгой польского православного священника ипрофессора прот.

Г.Клингера, “ Доктрина Креста и Воскресения по Рудольфу Бультману всопоставлении с богословием Восточной Церкви”, опубликованной в Варшаве в 1968г. Согласно рецензии автор показывает, что термин “ демифологизация”,обозначающий у Бультмана метод экзегезы Писания, можно сблизить с пониманиемаллегорического метода экзегезы, и это приведет нас к “ основам лучшейпатристической традиции” (!). Автор упоминает александрийскую школу (Ориген),каппадокийцев, блаж. Августина и св. Максима Исповедника.

Подобно этому, хотя Трофимова только одним абзацем касается схожести методовОригена и Бультмана, но довольно проникновенно: “ Уже представителиалександрийской школы, интерпретируя части Нового Завета как аллегорию, пришлик тому, что форма документа открывает нетождественное ей содержание. Если этамысль верна, если не везде авторы Нового Завета имели ввиду буквальное егопонимание, то остается вопрос: какое именно содержание видеть в нем! ПозицияБультмана: выделить некое вневременное экзистенциальное содержание, чтобыпоказать, что утверждения непреходящи по своей ценности для всех поколений, втом числе, для нашего времени”. Это явное соответствие взглядам Оригена, накоторые мы уже ссылались.

В этих рассуждениях мы уже несколько сдвинулись с собственно историческогоанализа к рассуждениям герменевтического характера, которыми и займемся болееуглубленно.

Чтобы изложить особенности герменевтики Р.Бультмана проследим, вслед заП.Рикером, трехслойный состав христианской философской герменевтики, каксовременную герменевтическую проблему.

Первоначальная христианская проповедь пошла по пути самоотождествления вреинтерпретации иудейских Писаний. Тогда родилась проблема иносказания(аллегории) и в его терминах было выражено отношение феномена Христа –Евангелия с Ветхим Заветом. Церковь не отказалась от Ветхого Завета, неоставила его как статичный документ древности. Языческие аллегориизации служилицелям приведения мифов в соответствие с новыми философиями. Творчество женовозаветных авторов (в этом смысле, особенно ап. Павла) и всей, зависящей отних, раннехристианской письменности, неотделимо от события Христа ипротокеригмы в своей реинтерпретации Нового Завета. (Мф. 2:6 и сл., Деян. 8:35,Рим. 10:5-8 и множество других текстов).

Рикер пишет, что это произошло “ главным образом потому, чтобы высветитьсамо событие Христа — причем не как вторжение иррационального, но какосуществление предшествующего смысла, остывавшего в подвешенном состоянии”.

Другим слоем герменевтической проблемы является идея о сущностномсоответствии текста и бытия. Сам по себе он имеет начало в мистическихозарениях ап. Павла о перенесении смерти – воскресения Христа на христианскоесуществование. (Рим.

6:4-5 и сл., Гал. 2:20, Кол. 3:1 и множество других). Это, впоследствии,даст обильную почву бультмановскому методу, обогащенному достижениями философиии филологии — христологический и экзистенциальный смысл взаимно открывают другдруга! В Средние века этот слой был тщательно разработан и задачей герменевтикистало “ расширенное понимание текста под углом церковной доктрины и практики, атакже, мистических откровений — как следствие — уравнивание содержания смысля ицелостной интерпретации существования и реальности в их христианскомсуществовании”. Герменевтика стала шире, чем экзегеза, чего не было в первомслое, и стала коэкстенсивной по отношению к жизнеустройству христианскогосуществования, а Писание стало содержать в себе целостную интерпретацию мира.

Третий слой возник в современном христианстве, когда к Библии были примененыкритические методы исторических и филологических наук. Проблема здесь заключенав том, что керигма выражена в текстах, выражающих уже первое исповедание,первичную интерпретацию Христа, который и есть слово Бога, первичное поотношению к тексту.

Здесь круг замыкается. Конец этой проблемы в начале первого слоя герменевтики.

Мы не можем верить только на основании свидетельств и интерпретироватьтекст, который сам уже является интерпретацией. Итак, современнаягерменевтическая проблема состоит в двойственности керигмы — это весть о новыхотношениях с Богом. Новый Завет, как Договор; одновременно — это Новый Завет,как Писание. Он является не только интерпретацией Ветхого Завета, не толькоинтерпретацией всего бытия — он сам является подлежащим интерпретации. И всеэто в свете события Христа.

В такой герменевтической ситуации оказался Р.Бультман. Он работал вкультуре, вполне осознающей, что между текстом и событием, о котором оноповествует, есть некое различие. Его герменевтика, в какой-то мере, естьраскрытие той ситуации, которая сформировала Евангелие и до времени ушла из подобзора исследователей.

Не имея возможности подробнее вдаваться в подробности анализа соотношениядемифологизации и герменевтического круга ограничимся рассмотрением трех жеуровней демифологизации. По мнению Рикера, все недопонимания демифологизации “проистекают из того, что мы оказались неготовы к тому, что демифологизацияосуществляется одновременно на нескольких стратегических уровнях”! Первыйуровень — демифологизация научная. Здесь, кажется, многое вполне понятно.

То, что здесь демифологизируется — космологическая форма первоначальногопровозвестия. Это то, что вошло во все учебники и хрестоматии — фразы первыхстраниц “ Нового Завета и мифологии”. Трехэтажная вселенная, вмешательство впсихофизическую жизнь человека сверхъестественных существ с неба и из ада — то,что отбрасывается современным умом как устаревшее представление о мире ичеловеке, то, что отбрасывается наукой, техникой, ответственным статусомсовременного человека. Несомненно, что здесь демифологизация должна идти до конца.

Но демифологизация есть более, чем элиминация мифа, что постоянно подмечалБультман в противовес либеральному богословию. Миф несет определенныепредставления не только о мире, но и о запредельном, о целостном источникечеловеческого бытия. В этом смысле демифологизация есть следование интенциимифа в нацеленности на нечто иное, чем то, что сообщается. Здесь миф непротивостоит науке, он выражает в существующем языке и мировоззрении смысл,обретаемый человеком перед лицом запредельного истока бытия. Таким образом, навтором уровне, демифологизация есть феномен всякого времени. В настоящемвремени (у Бультмана) она привлекает категории экзистенциальной философии длявосстановления содержания мифа в современном мире и критика падает уже толькона объективацию мифа. Этот уровень есть поле для дискуссий, но право Бультманапривлекать свою философию для философской демифологизации нам кажетсянеоспоримым.

Однако всего этого недостаточно, необходима демифологизация веры. Еслипервый уровень очевиден любому современному человеку, второй — носителюопределенной философии, которую можно применить и не к библейскому тексту, товсе начинание Бультмана имеет ввиду нужду в демифологизации самой керигмы.Бультман замечает, что сама керигма требует демифологизации и начинает ее! Чем,как не демифологизацией (несомненно, с гневом встреченной религиознымилидерами) было “ возмутительное” повествование 1-й главы кн. Бытия, разрушающеесвященную вавилонскую космологию. Еще более религиозно разлагающими былимногочисленные ветхозаветные проповеди hwhy о Ваалах. Но это только подготовка.Новый Завет, вопреки современным ему формам иудейской апокалиптики ипредставлениям о культе и таинстве, подвергает редукции образы веры, служащиеему в качестве посредников. Ап. Павел, пользуясь терминами космическоймифологии “ мир”, “ плоть”, “ грех”, строит уже собственно антропологию(Послание к Римлянам, как выдающийся пример такой демифологизации). Ап. Иоанн,строя новую эсхатологию, провозгласит, что будущее уже началось со Христа.Итак, “ отныне демифологизация исходит из самой природы христианской надежды ииз отношения, которое божественное будущее поддерживает с настоящим”.

Это иерархия демифологизация может быть ключом к пониманию Бультмана. Засовременным человеком науки, за экзистенциальным философом, за слушателемтекста стоит сам Бультман. Выступая в своей целостности он проповедует изаставляет вслушиваться в Евангелие. Мы уже упоминали, что проповедническийаспект стимулировал его работу над программой. Будучи проповедником он даетопределение мифа как попытки распоряжаться Богом и вслед за ап. Павлом иЛютером предлагает оправдание верой, в противовес попытке самосозидания в этоммире. Из керигмы исходит идея об оправдании верой, преодолевающей все барьерымифа, во всех временах и ситуациях. В прояснении этого заключена интенцияР.Бультмана, как великого христианского герменевта.

Завершая анализ системы Р.Бультман, нельзя не сказать несколько слов оконцепции мифа. Этот анализ будет на грани критики (которую мы дадим в следующейчасти).

Причина этого в том, что Бультман не был специалистом в систематическоймифологии (как науке о мифе) и оперировал интуитивным представлением о мифе инауке. Когда Бультман говорит о противопоставлении мифологического и научногомышления, то необходимо сказать, что это не единственная противоположность.

Онтологических моделей гораздо больше! Далее, Бультман допускает возможностьоткрытия онтологических истин в забытых картинах мира, но, применяя это кНовому Завету, он не находит там истин научных, а истины плана мифологическойонтологии. Внимательно подойдя к этому мы заметим, что предпочтение Бультманаисторически обосновано. Современная интеллектуальная деятельность начинается сонтологии научной, поэтому и Бультман начинает с нее. Бультман не говорит, чтонаука опровергла миф в теоретическом плане, но указывает, что для нашей (его)эпохи характерна связь с научной картиной мира и что из этой ситуации нельзявыйти произвольным решением.

Другой стороной вопроса будет реальное состояние современной человеческойментальности. Крайняя вовлеченность Бультмана в научно-техническое мышление еговремени не давало ему возможности придерживаться новозаветного мифа без жертвыинтеллекта. Однако, и мы все больше и больше убеждаемся в этом, в ходе 2-йполовины XX века, одновременность научного и мифологического мышления присущаподавляющему большинству людей. Практическая и личная жизнь многих, ныне ближек мифу, чем к точной науке. Оттого, что эти мифы иные, чем в античнойлитературе и Новом Завете, и часто существуют в нашей жизни неосознанно,картина не меняется.

Это очень важное упоминание. Апелляция Бультмана к тому, что Новое Времясформировало неизбежно научный образ мышления, исторически произвольна, такжекак, впрочем, и попытка пренебречь им.

К.Хюбнер, в своей очень объемной монографии о мифе подвергает, в частности,рассмотрению взгляды Бультмана на миф. Его построения очень основательны и мыприведем его выводы по этому вопросу, чем и закончим наш трех сторонний анализсистемы Бультмана. Напомним: дляточного понимания излагаемого авторомнеобходимо изучить контекст его научно-философской системы (так, используемое вцитате слово “ мифический”, в нашей работе выглядит как “ мифологический”,это проблема термина). Не надо сразу делать из этого отрывка очень большихвыводов.

Первое: в христианской религии обнаруживаются глубоко заложенные мифическиеструктуры. Второе: попытка устранить мифическое ради научно и философскиобоснованной картины мира современного человека ведет к нескончаемым противоречиямсо Священным писанием и подрывает тем самым основания, на которых покоитсяхристианская вера. Третье: демифологизация ведет также к внутреннимпротиворечиям, так как, с одной стороны, нельзя обойтись без мифического,которое представляет единство идеального и материально-чувственного, а с другойстороны, и эсхатологический взгляд лишает веру ее чувственного содержания.

Четвертое: именно поэтому живую веру можно испытать лишь мифически (еедействительно, не взвесишь — А.Г.). Пятое: наука и философия не дают вообщеникакого теоретически необходимого основания для очищения религии от мифическихэлементов, таких как наука и философия, представляют собой только определенное,исторически обусловленное истолкование реальности, которое не может претендоватьна то, чтобы быть единственно возможным. Шестое: для этого не существует иникакого практически необходимого основания, вытекающего из современногосознания, с одной стороны, потому что мифический опыт отнюдь не чужд этомусознанию, а с другой стороны, потому что сам по себе голый факт наличия этогосознания еще не говорит о его роковой неотвратимости.

В этих шести пунктах мы сформулировали постулаты. Они не содержат требованиянепременно верить в мифические элементы христианской религии, они лишь указываютна то, что в них можно верить, не совершая при этом sacrificium intellectus.

Итак, весы в равновесии. С этой стороны не решить проблему новозаветноготекста, на и Бультман не занимается мифологическим анализом, а его гораздоболее продуктивная герменевтическая деятельность рассмотрена нами выше.

IV Как справедливо подмечал Лезов, имя Бультмана всегда вызывало крайнесильную эмоциональную реакцию. “ Очень часто Бультмана вспоминают спристрастием: “Мы, которые так обязаны Бультману; мы, столь многому у негонаучившиеся...”. Либо так: “Как неправильно и неумно говорил Бультман… То,чего не понимал Бультман с присущим ему науковерием, ограниченностью идоктринерством… Настоящие специалисты — не такие, как Бультман — всегдасчитали, что...”.

Чтобы сформировать свое представление о Бультмане необходимо изучить еготруды и литературу о нем. Некоторые начатки анализа даны нами в выше в работе.Сейчас же хочется сделать обзор критики трудов Бультмана, но при этом указатьна недостатки этой критики и необоснованность некоторых нападок, ибо таковыхнемало.

Начнем мы с атеистических критиков.

Г.Габинский в своей объемной работе посвященной критике богословскихконцепций чуда, уделяет почти 20 страниц разбору программы демифологизации. Сосвоих позиций он критикует демифологизацию, как “ акцию по спасению чуда”, иприходит к выводу, что она принципиально противоположна критике религии. Онпишет, что нельзя “ идти на поводу” у Бультмана в анализе результатовдемифологизации, ибо она “ оставляет в качестве керигматического содержаниячуда настолько расплывчатое и общее понятие..., что критика чуда превращается вкритику теологии вообще и даже религии вообще. А уйти в область общего…означает пойти навстречу сокровенным желаниям религиозных апологетов, лишитьатеистическую критику ее конкретности и действительности”. Подход понятен имировозренчески оправдан, но мы далеки о позиции автора.

В более лаконичной и умеренной работе Д.Угринович рассматривает работуБультмана как один из основных элементов экзистенциальной интерпретациихристианства. Он приходит к выводу, что концепции Бультмана и других подобныхинтерпретаторов “ интересны в том отношении, что в них в своеобразном видеотражены некоторые характерные черты, свойственные современному буржуазному сознаниювообще.

Теология все больше сближается с философией, все активнее вторгается вобласть социальных проблем и конфликтов”.

О содержании концепции Бультмана автор говорит, что она противоречива,кратко говоря, упрекает Бультмана в непоследовательности антропологизацииоткровения одновременно со скептицизмом в отношении объективациитрансцендентного. Для нас же данные категории понятны. Вера антиномична и можетбыть названа “ слепой”, если ее не постичь извне.

Другой волной критики будет критика “ справа”, со стороны консервативныхевангелических кругов и ряда римско-католических богословов. Мы пройдемпоследовательно по этой части спектра критики.

Фундаменталистско-ортодоксальные круги доходят до самых резких выпадов вадрес Бультмана. Так на ассамблее епископов Лютеранской Церкви в 1952 годубультманизм и богословие демифологизации были осуждены, как ложные доктрины.Ортодоксы упрекают Бультмана за отрицание им “ объективности фактов искупления”. По Бультману же объективными фактами являются: рождение, страсти и смертьХриста, вера учеников в то, что Он воскрес на третий день. Остальноеприобретает смысл лишь в постоянно возобновляемых актах индивидуальной веры.

Здесь налицо непримиримые расхождения во взглядах. Но мы и не будем ихпримирять. Нам известны посылки системы Бультмана и ее вклад в богословие, мыценим ее, хотя сами и не отрицаем объективности положений Символа Веры.

Х.Тиллике, крупный немецкий евангелический богослов критиковал то, чтоБультман считал проповедь и ответную веру частью события связанного с именемХриста, то есть пытался укрепить основания христианства с помощьюсубъективно-идеалистического толкования. Тиллике саркастически замечает, что поБультману “ Христос рождается умирает и воскресает не две тысячи лет назад, а вто воскресное утро, когда д-р Бультман всходит на кафедру”. Тем самым критиквыражает свое негативное отношение к намерению поставить все, что в рассказенеобъяснимо в зависимость от восприятия этого рассказа субъектом.

Отчасти Тиллике прав, мы согласимся с ним, но наша приязнь к Бультманукроется в убежденности, что человеческая субъективность — неотъемлемый пластпознания и веры. Им нельзя пренебрегать. Даже при абсолютизации вероучительныхположений не может быть полной их объективации.

Католическая критика разбивается на две линии. Прежняя, крайняя, отрицаланеобходимость демифологизации. Мифологичность рассматривается здесь не какдефект утверждения, а неизбежная его форма при изложении сверхразумных истин наязыке разума. Это очень близко к пониманию Бультмана, но коренная разница впризнании невозможности избежать мифологии в речи о Боге. Так доминиканецЖ.Робер упрекает Бультмана в гордыне, подразумевая под демифологизацией попыткуснять с запредельного Бога покров “ неизреченных тайн” и ввести философскиеспекуляции в богословие. Здесь возникает проблема обусловленная различнымнаучном контекстом Бультмана и этих его критиков.

Ибо другие авторы, пройдя через годы взаимных уяснений и примирений, уже сгораздо большим пониманием относятся к Бультману, вполне осознав разницу внаправлении богословских усилий между ним и собой. Современный католическийучебник по введению в Священное Писание пишет о Бультмане в таких выражениях: “Размышление о человеке и удобопонятности текста с точки зрения человеческогобытия — вот две опоры, на которых держится герменевтическая конструкцияБультмана… Однако рефлексия Бультмана о человеке — это экзистенциализм.

Бультман попытался повторить то, что томизм предпринял в отношенииаристотелизма; он внедрил категории экзистенциализма ф современное богословие”.

Особняком, несомненно, стоит богословская критика К.Барта. Барт согласен,что суть Нового Завета в керигме, но отверг метод демифологизации иэкзистенциальной интерпретации. Он упрекает Бультмана в том, что толкованиемчеловеческого существования “ в вере” и “ вне веры” как экзистенциальныхвзаимосвязей, известных философам, он лишил миссию Христа значения “ полностьюнового” события и свел ее к простому историческому факту, углубившемуспособность человека к самопознанию. Барт обвинил Бультмана в одностороннемсубъективизме, сказавшемся в его истолковании воскресения, и настаивал, чтовоскресение, как некое событие общения Христа с божеством, предшествуетпоявлению веры в него. Барт настаивал на самостоятельном значении этогособытия.

Когда встречаешься с рассуждениями такого великого ума, трудно что-товозразить.

Надо констатировать широко известное методологическое расхождение вовзглядах Барта и Бультмана на место философии в богословии и признать право насуществование инклюзивного метода Бультмана (столь много раз встречавшегося увеликих мыслителей христианства), наравне с позитивистским методом Барта.Другое дело, вопрос о мере принятия философии, но этого мы коснемся в следующейчасти.

Среди критиков позиции Бультмана “ слева”, более интересных для нас, мыупомянем о взглядах известных христианских мыслителей современности:Д.Бонхеффера и его последователей, К.Ясперса, Ф.Бури, Ш.Огдена. Все они такжекритикуют некоторую непоследовательность программы Бультмана, но с другойстороны.

Известно замечание Бонхеффера, что Бультман “ зашел не “слишком далеко”, нонедостаточно далеко”. Проблема в понимании Бонхеффера лежит в крайнейфрагментарности его заметок по этому поводу. Он критикует Бультмана за введениеразделения в статусе понятий, имеющих отношение к религии, в соответствии сосвоей концепцией “ безрелигиозного христианства” и необходимостиинтерпретировать понятия Нового Завета путем вообще не имеющем отношения крелигии. Такой подход последователен, но Бонхеффер, все же, недопонялБультмана, когда говорил о том, что тот “ скатывается к типично либеральнойметодической редукции”. У Бонхеффера просто другая программа, которую мы неимеем возможности здесь разбирать подробно.

Последователи Бонхеффера, в частности, Г.Вагнер (бывш. ГДР), считает, чтодаже доказательства неисторичности Иисуса не опровергли бы значенияхристианства. С его точки зрения неправильно связывать керигму с каким-либособытием или лицом, в том числе с Иисусом Христом. Это критика с позицийрадикально безрелигиозного, отчасти, социального христианства. Неизвестно, чтосказал бы об этом сам Бонхеффер, но ясно, что у Бультмана более комплекснаяпозиция.

Близки к этой критике радикальные взгляды Ф.Бури и Ш.Огдена. Бури(швейцарский богослов, последователь А.Швейцера) поддерживает принципыдемифологизации и экзистенциальной интерпретации, которые приблизили НовыйЗавет к современности, но, упрекая Бультмана в непоследовательности, Буриосуждает его толкование события – миссии Христа как необходимого для реализацииперехода от неподлинного к подлинному существованию. По Бури евангельскиерассказы — только символ этого перехода, достигаемого решением человека. Бурикритикует Бультмана за представление о керигматическом характере Нового Завета,как пережиток мифологической точки зрения. Он выходит за пределы скептицизмаБультмана и, соответственно, вновь видит его непоследовательность: историческиепосылки не могут служить основанием веры, утверждал Бультман, но настаивает наначале керигмы в определенных исторических событиях.

Также и Ш.Огден (американский модернистский экзистенциальный богослов),рисуя убедительную картину глубокого религиозного индифферентизма в западномобществе, подчеркивает важность демифологизации и экзистенциальной интерпретации.Но также, выходя за пределы мыслительного круга Бультмана, он полагает, чтоэкзистенциальное “ подлинное существование” может быть достижимо и без веры воХриста. Христос просто наиболее полно и ясно выражает заложенные в природечеловека возможности. Таким образом Огден ставит под сомнение разрыв междуВетхим и Новым Заветом, религией и философией, разумом и верой и ставит вопрособ отношении христианства и различных философских систем и религий, в которыхвыражается та же экзистенциальная проблема.

Позиции Вагнера, Бури, Огдена последовательно критикуют Бультмана, но этоуже не столько критика, сколько выход вовне его. Эти мыслители представляютсобой весьма модернистское крыло христианского богословия. Эта степеньрадикализации проблематики не была известна Бультману и тут нечего возразить сего позиций. Мы же, не разделяя вполне этих радикальных позиций, признаем ихместо в ряде богословских реакций современного христианства наобщественно-философские проблемы последних десятилетий.

На особом месте стоит критика Бультмана данная К.Ясперсом. Одна их полемиказаслуживает тщательного рассмотрения. Вкратце, критика Ясперса двояка. Онупрекает Бультмана во все той же непоследовательности и перескакивании спозиций ученого на утверждения веры и подмене одного другим. Ясперс отвергаетнеобходимость реинтерпретации мифа и отказа от мифологического языка.

Мифологическое мышление является не чем-то прошлым, но характеристикойчеловека в любую эпоху… Он сохранил следующие элементы: 1) Миф рассказываетисторию и выражает интуитивные стремления, более, чем универсальныеконцепции… 2) Миф имеет дело со священными историями и видениями, с историямио богах, более, чем об эмпирических реалиях… 3) Миф является передатчикомзначения, которое может быть выражено только языком мифа…

Таким образом, с позиций своего трехчастного экзистенциализма и оченьглубокого философствования Ясперс критикует интуитивное представление Бультманао мифе в его применении к Новому Завету и объективации трансцендентного. Но сдругой стороны он требует рекеригматизации христианства, то есть егопереоткрытия для каждого нового поколения, по причине того, что Христос — “камень претыкания”, который нельзя ухватить с философского наскока.

Позиция Ясперса трудна для понимания, она очень многообразна. Его критикаБультмана становилась со временем менее напряженно, подконец они уже довольномирно переписывались. Мы приведем здесь одно высказывание, которое можетподытожить подход Ясперса, с его широчайшего философского горизонта, кпрограмме Бультмана, который, несомненно, более технически относился кфилософии.

Философ, безусловно, не может указывать теологам и церквам, как им следуетпоступать. Философ может лишь надеяться на участие в разработке предпосылок. Онхотел бы помочь подготовить почву и сделать ощутимым пространство духовнойситуации, в котором должно расти то, что он создать не может.

V Мы провели достаточно подробный обзор критики основной программыдемифологизации и экзистенциальной интерпретации Нового Завета Р.Бультмана.Суммируем теперь основные возражения на теорию демифологизации и приведемвозможные ответы на них самого Бультмана.

— Может ли человек прийти к христианскому пониманию существования безобладания верой во Христа? — Ответ Бультмана дан в программном эссе.Экзистенциальное понимание существования является философским взглядом черезкоторый христианское понимание может быть прояснено, Новый Завет истолкован.Основное различие между Новым Заветом и экзистенциализмом в том, что “ НовыйЗавет и христианская вера знают и говорят о деянии Бога, впервые делающемсамоотдачу, веру, любовь, подлинную жизнь человека” (курсив Р.Б.).Экзистенциализм же говорит что это существует, но неспособно освободитьчеловека от отчаяния, которое возникает, когда он оказывается неспособнымдостичь этого — Является ли событие Христа и действие Бога в Нем мифологическими, таким образом, законным предметом демифологизации? — Бультман ответил бысвоим стремлением демифологизировать событие Христа, но настаивал бы на том,что оно является актуальным “ действием Бога”. Оно является комбинацией мифа иистории. Бультман не мог примирить утверждения ап.

Павла и ап. Иоанна о предсуществовании Христа с евангельскими легендами онепорочном рождении (Матфей, Лука). Мифологический язык не дает человекупонимать Иисусатолько в исторических терминах, но подчеркивает, что “ егопроисхождение берет начало в вечности и не связано с областьюприродно-человеческого”. “… значение жизни Иисуса определяется тем, что Богчерез нее хочет сказать мне”.

— Как поступает теория демифологизации с идеей креста? — Хотя Бультмандумает, что большая часть повествования Нового Завета о кресте мифологична,крест сам по себе он принимал как исторический непреходящий факт для веры.Бультман отверг все интерпретации креста в духе компенсационной теорииискупления. Крест есть значимый факт истории, на нем, по вере, наши грехираспяты и мы стали новыми творениями, когда крест становится для нас реальным.

— Является ли воскресение мифологическим феноменом? — Воскресение и крестнеразделимы в Новом Завете. Бультман полагал, что неприемлемо говорить овоскресении как об “ историческом событии”, которое может, каким-то образом,утвердить власть и значение креста. Бультман признавал его как утверждение веряв воскресение, что более важно, чем простое историческое событие, доказываемоепустой гробницей. Воскресение является эсхатологическим событием в которомчеловек может принять участие верой. Здесь не может быть доказательств. Вера неподтверждается историческими исследованиями. Воскресший Христос встречает нас впроповеди. Доказательства сделали бы веру ненужной. Возвещение воскресенияявляется частью эсхатологического события искупления, а не частью его.

— Возможно ли какое бы то ни было действие Бога в программе демифологизации,в ее нынешнем виде? — Это важный вопрос. Богословие Бультмана делает серьезныйупор на событие Христа в котором Бог искупительно действует. Мы упоминаликритиков, которые стремились демифологизировать “ действие Бога” (Бури) и дажесаму идею Бога (Вагнер); другие же подчеркивали необходимость сохранениямифологии для сохранения идеи Бога и Его действия (РК, Тиллике, Барт, с разныхсторон).

Бультман возражал критикам, критикуя их понимание действие Бога как “вмешательства” в естественно-исторические события, в смысле разрывапричинно-следственной связи. Бультман же понимает действие Бога какпроисходящее “ внутри” этих событий (глава “ Значение действия Бога” в книге “Иисус Христос и мифология” ). Здесь налицо парадокс веры, привлекающий нашевнимание, в котором одно событие может быть понято как действие Бога и, в то жевремя, иметь вполне интеллигибельное объяснение в естественных или историческихтерминах.

— Не заместит ли программа демифологизации мифологического мировоззрениясовременным научным подходом, который может стать новым препятствием кпониманию послания? — Вероятность этого возможна. Но Бультман отмечает, чтодемифологизация не отвергает Писание, или христианское послание, а толькопрошедшее мировоззрение, призывает человека к личному решению. Он утверждает,что существующий мир также изменится, а программа демифологизации может помочьпредохранить потерю послания вместе с превалирующим мировоззрением. Современныйчеловек не приемлет прежней картины мира, но демифологизация трансцендентностиБога способна прояснить для него то, что Бог стоит посреди нас и освобождаетнас для радикальной открытости будущему.

— Не превращает ли демифологизация веру в философию, или, как минимум, неподчиняет ли ее экзистенциальной философии? — Бультман возразил бы, что любойинтерпретатор подходит к тексту с определенными предпосылками. Вспомним, что онговорил о необходимости ставить верные вопросы к тексту. Так Бультмансознательно благодарил Хайдеггера, что экзистенциальный анализ того позволялему ставить верные вопросы. Однако, Бультман отвергал возможность философиипроизводить веру и постоянно утверждал уникальность веры во Христа и силыСвятого Духа, о чем никогда не стоит забывать. Бультман учил, чтоэкзистенциальная философия конечна, ограничена. В вере же человек может познатьБога.

— Не сводит ли демифологизация Бога к субъективному феномену опыта человека?— Бультман действительно заявлял: “ Говорить о Боге значит говорить о себе...”, но “ несомненно, из этого не следует, что Бог не находится вне верующего”.Хотя мы познаем Бога только в личном отклике на Его обращение к нам, мы никогдане сможем говорить о Боге объективно, но только в терминах, в которых мыпонимаем Его действие к нам и в нас”.

— Наконец, не разрушает ли демифологизация единократность события Христа? —Бультман, как христианин, согласился бы с тем, что Христос умер однажды и завсех. Его упор был бы здесь не столько на историческую событийность, а насобытийность эсхатологическую. То, что Бог был во Христе, не есть предметисторического доказательства. Это то событие, которое происходит всякий раз,когда проповедуется Слово. Он приходит сюда и теперь в Евангелии и этоэсхатологическая единственность события. Уникальность не в том, что Бог вошел вэтот злой мир в ту конкретную историческую эпоху, а в том, что он входит в наш(курсив Р.Б) злой век.

На этом мы окончим наш воображаемый диалог. Он был построен на известныхвопросах или возражениях к программе демифологизации — экзистенциальнойинтерпретации. Ответы, излагающие точку зрения Р.Бультмана, приведены по егоосновным трудам, касающимся этой программы: эссе “ Новый Завет и мифология”,1941 и работе “ Иисус Христос и мифология”, 1958.

В предыдущей части мы рассмотрели персонифицированную критику Бультмана, скоторой не можем согласиться, в большей или меньшей степени. В этой частиизложили подход Бультмана к наиболее дискутируемым вопросам, в общем, безвынесения оценки. В следующей части приведем, на наш взгляд, вполнеобоснованную критику его системы, с которой мы вполне согласны.

VI Через четыре года после “ Иисуса Христа и мифологии” (1962) вышла в свет,тут же став богословским бестселлером (переведена на 18 языков), всем известнаякнига еп. Дж.Робинсона “ Быть честным перед Богом” (“ Honest to God” ), где былипопулярно пояснены те чересчур субъективные и произвольные положения Бультманас которыми трудно согласиться.

Я не хочу здесь углубляться в споры, вызванные бультмановской программойдемифологизации. Во многом они, думается, были вызваны некоторыми…

особенностями изложения. Так: а) Бультман склонен высказывать суждения отом, чего “ ни один современный человек” не может принять (такие, как “невозможно пользоваться электричеством и радио и верить, что...” ), которыеотражают научный догматизм уже ушедшего поколения. Это придает его изложениюнекоторый налет старомодного модернизма; б) то, что он вычеркивает стольбольшую часть (курсив Дж.Р.) евангельской истории (например, все рассказы опустом гробе), связано просто с его склонностью в качестве исследователя НовогоЗавета к крайнему и, на мой взгляд, необоснованному недоверию к традиции. Егоисторический скептицизм и его критика мифологии — это разные вещи (курсив мой –А.Г.); в) его переоценка частной философской концепции экзистенциализмахайдеггеровского образца как замены мифологического мировоззрения обусловленаисторически и даже географически. Он считал, что это подходящая замена длянемцев его поколения, но мы вовсе не обязаны считать ее единственнойальтернативой.

Дальнейшее было углублением и детализацией этих построений (речь не идет онекритическом отвержении, неуместном для научного анализа) неисчислимыммножеством богословом. Это в общем.

Что же касается конкретных моментов, то, как мы уже не раз упоминали,Бультман располагал крайне интуитивным представлением о мифе. Далее мырассмотрим его конкретные упущения в мифологической характеристике основныхпунктов новозаветного провозвестия. Это необходимо разобрать более подробно.

Демифологизация первородного греха, как мы уже говорили, страдает жесткойполярностью мифологического – научного мировоззрений у Бультмана. Однакочеловек, в действительности, мыслит не столь однозначно, да и невозможно снеобходимостью доказать автономность человека, также, как и его гетерономность.

Таким образом этот этап программы аргументируется положениями современнойверы в идею субъективности человеческого бытия, а не независимыми доводами.Идея эта есть результат определенной метафизики, чьи исторические корни (доХайдеггера) содержатся у Канта и Гуссерля.

Демифологизация воплощения Христа наталкивается на затруднения в том, что идля эсхатологической веры Христос является и Богом и человеком одновременно.Когда Бультман определяет миф как мышление, для которого потустороннее естьодновременно и посюстороннее, тогда Христос, как воплощение Бога, есть нечтомифическое. Невозможно устранить исконно мифическую основную идею, чтобожественное является, пусть не всегда и не всеми это признается, но она недолжна привести к разрушению христианского провозвестия.

Миф о феномене распятия как заместительной жертвы также находится в системецелостности веры. Основания его демифологизации те же, что и у идеипервородного греха. Она приводит к идее креста как призыва к экзистенциальномурешению. Но если сама идея Христа сохраняется, то необходима идея жертвы.Бультман говорит что Бог был во Христе и проявляет непоследовательность вэлиминации содержания распятия.

Проблема демифологизации воскресения самая глобальная. Дискуссии о природечуда занимают сотни страниц и коренятся в рационалистическом представлении онепреодолимости законов природы (Юм и ему подобные). Проблематика вопросавыходит за пределы нашего обзора и мы ограничимся констатацией, что современнаянаука, философия и апологетика показала невозможность абсолютного оправдания идекларирования этих законов, в крайнем случае, их сведение к частному случаю,гигантской серии повторений или вере. Множество попыток оправданияестественнонаучного мышления приводит к выводу, что конструкция законов природыпокоится на определенной схеме интерпретации реальности, нуждающейся висторическом обосновании, но не соответствующей какому-либо знанию об этойреальности в себе. Бультман не располагал этими выводами и, фактически,выступал с позиций догматизирования метафизики науки, что, конечно, прискорбно.

Демифологизация таинств не является проблемой для цвинглианского подхода кэтому вопросу. Представители же исторических церквей могли бы возразить, чтоБультман, по-протестантски низводит их статус. В самом деле, средоточием всегоу Бультмана выступает проповедь. С эти можно согласиться, в определенномдогматическом контексте. Но если лишать таинства их мифическойсубстанциальности, то ею должно обладать слово, — а это будет также мифическимявлением, необходимым для нуминозной самоидентичности церкви, что болееестественно излагается в католическом и православном богословии таинств илитургике. Бультман просто не мыслил такими категориями.

Еще несколько слов по поводу экзистенциального подхода, являющегося уБультмана положительным аспектом программы (наравне с отрицательнымдемифологизаторским, ср. упоминание на стр. *). В свете большой открытостисовременного богословского горизонта мы не можем, вслед за Г.Кюнгом, непризнать определенной постхайдеггеровской сужености экзистенциального анализаБультмана. А именно: 1) При всей критике таких мифологем, как непорочноерождение, сошествие в ад, вознесение, Бультман гиперкритичен в пренебрежениитеми экзистенциальными открытиями, которые таятся в историческом Иисусе. 2) Онсосредотачивается на узко-антропологической экзистенции, снижая значение самогобытия, космоса, природы, окружающей Среды. 3) Редуцировал реальную мировуюисторию к человеческой историчности, подлинное будущее — к человеческойбудущности, отвлекаясь, тем самым, в своем богословии “ бытия-в-мире” отконкретного общества и политического измерения (хотя при нацистах он был вместес Бартом).

VII /Заключительная/ Пришло время завершать нашу работу. К.С.Льюис в однойиз своих статей (к сожалению у нас нет ссылки) говорил о необходимостиремифологизировать современное христианство. Именно “ ре-”, так как жизньчеловека в современном секулярном обществе тяготеет ко все большей иссушенностив области духа, в области отвлеченного мышления и воображения. Чтобы сделать человекаболее способным откликнуться на христианскую весть, являющуюся чем-то отстоящимдалеко за пределами обыденного круга современного бытия, неудивительно, чтоЛьюис хотел как-то размягчить мышление людей своего (и нашего) времени. Льюисбыл филологом – писателем, он вырос в романтической атмосфере английскойкультуры и литературы, поэтому он и оказался способен на такие шедевры как “Хроники Нарнии”, в согласии со своим стремлением к ремифологизации жизни.

Совсем в другом положении вырос и сформировался Р.Бультман, анализу системыкоторого мы и посвятили нашу работу. Также стремясь донести Евангелие досовременного человека, но под влиянием суховатого экзистенциализма Хайдеггера,живя в весьма индустриальном окружении и учась у либеральных богословов, Бультманпошел совсем по другому пути.

И тот и другой по своему правы. Конечно, в радикализме и уровне претензийБультмана гораздо больше поводов для неприятия, критики, злобного и не оченьзлобного отвержения. Но хочется призвать к справедливости. Как часто мы видим утаких критиков крайне вульгарный подход к Писанию, церкви, ко всемухристианству в целом. Как часто проповедь Святого Слова Бога выхолащивается ипревращается в размахивание плетью над головами ни в чем не повинныхслушателей, которые, в зависимости от силы характера, или становятся рабамимертвой буквы и того, кто в церкви рявкает погромче, или уходят и никогда нескажут доброго слова о такой форме церкви. Как бы то ни было, и те и другиевоспринимают совершенно ложное понимание христианства. Бультман стремилсядонести весть до современного ему общества. В его работах она принимаетопределенную культурную деформацию, приемлемую в целом немногими. Но такаядеформация есть элемент неотъемлемый, главное состоит в степени приемлемости еев нашем случае.

Если нас не устраивает что-то в интерпретации Евангелия Р.Бультманом, стоитзадуматься, а скольких людей не устраивает наше собственное мифотворчество исделать выводы в обе стороны. Да, последующие поколения герменевтов преждевсего обратили внимание на узость картины мира Бультмана (ссылками на упрекиБультмана в непоследовательности полна наша работа), и это у человека бывшегоодним из крупнейших ученых своего (нашего) времени. Тем более нам стоит бытьпроницательнее и скромнее и не выдавать то, что нам хочется сказать, за истину“ с большой буквы И”. Хотя бы потому, что в других языках слово “ истина”начинается с других букв. Моисей сказал бы “ temE)”, Павел “ a)lh/Jeia”, алюди часто трясут русской Библией так, как будто она в таком виде и упала снеба! Мы можем постараться сделать то, что пытался сделать Бультман, Льюис имножество других известных и неизвестных христиан. Бультман донес до многихвесть о Христе, освобождая ее от либеральной редукции и нацистскоймифологизации. Живя в хаотичной общественной ситуации он тяготел к философииэкзистенциализма местного образца. В современной российской ситуации с этимнемало схожего. Поэтому мы можем с определенной уверенностью ожидать скорыйрост интереса с экзистенциальной философии от Киркегора до Ясперса, отДостоевского и Шестова до Ницше и Сартра, включая многих других. Разобравшись всистеме Бультмана, учтя его ошибки, расширив кругозор до уровня современногомышления и ситуации мы сможем более эффективно развивать наше христианство изначительно серьезней подойти к тексту Библии, который совсем не банальная и непростая вещь.

Мы начали работу эпиграфом, упоминающем о Боге, как Океане. При такомподходе, о котором говорил о. Г.Чистяков, мы способны овладеть богословиемБультмана, на наш взгляд лучше всего выраженном в следующем отрывке: Конечноверно, что демифологизация избирает современное мировоззрение в качествекритерия. Демифологизировать — значит отвергнуть не Писание или христианскуювесть в целом, но мировоззрение Писания, которое является мировоззрениемпрошедшей эпохи, которое слишком часто удерживается в христианской догматике ив церковной проповеди. Демифологизировать — значит отвергнуть то, что вестьПисания и церкви должна быть связана с древним мировоззрением, которое давно устарело.

Пусть Бультман интерпретировал весть Евангелия в терминах экзистенциализма,относясь к нему недостаточно критично, не соглашаясь с нормативной рольюПисания. Его место в одном ряду с блаж. Августином, св. Ф.Аквинатом илиК.Бартом, которые не позволяли себе этого в отношении своих философийнеоплатонизма, аристотелизма и того же экзистенциализма с позитивистскойокраской. По той причине, что Бультман подобно им говорил к своему времени наего языке и философии, которые резонировали и были чувствуемые во времени. Егоинтересы и философия существования также говорят к нам в посткоммунистическойРоссии, в существующем положении дел. Но мы можем выйти за его пределы иизбежать опасностей “ прикручивания” Евангелия к конкретной философии и дажеметодологии. Евангелие должно быть и будет свободно от конкретной философии имы будем свободны в таком провозвестии Евангелия, ибо это будет истинноеосвобождающее Слова Бога к нам, лично к каждому, чтобы мы могли жить передБогом и помогать другим окунуться в океан христовой свободы!