Реферат: Внутренний человек в русской языковой картине мира

ОМСКИЙГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

                                                                                         На правах рукописи

Коськина  Елена Владимировна

Внутренний человек в русской языковой картине мира:

образно-ассоциативныйи прагмастилистический потенциал

семантическихкатегорий «пространство», «субъект»,

«объект»,«инструмент»

Специальность 10.02.01 – русский язык

Диссертация на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Научный руководитель —

кандидат филологических наук

профессор М.П. Одинцова

Омск 2004

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение…………………………………….………………………………….4

Глава 1. Теоретические основы интегративногокатегориально-семантического описания языковой картины внутреннего мира

человека… …………………………………………………………………….....21

1. 1. Существующие подходы к описаниюсемантического пространства внутреннего человека, их взаимодополнительность………………….……21

1. 2. Категории и категоризация в семантических описаниях

языка, науке и философии. Определение межуровневой семантической    категории какинструмента интерпретации и языковой репрезентации внутреннего мира человека…………………………………………………………………….…35

1.3. Прагмастилистический  аспект описания изучения языкового образа внутреннегочеловека………………………………………………………………….72

      Выводы…………………………………………………………………….….83

Глава 2.Семантическая категория пространства как способ языковой репрезентациивнутреннего человека: образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал…………………………………………………….85

2.1.Лексико-грамматическая база пространственных образов внутреннего человека…………………………………………………………………………………………….85

2.2.Структура, образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал семантическойкатегории и субкатегории пространства внутреннего человека……………………………………………………………………………………………………….89

2.3.Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал основных пропозитивных семантических моделей пространственной репрезентации внутреннего человека……………………………………………………..94

Выводы…………………………………………………………………….117

Глава 3.Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал актантных семантическихкатегорий и субкатегории языковой репрезентации внутреннего человека……………………………………………………119

     3.1. Образно-ассоциативный и прагмастилистическийпотенциал семантической категории и субкатегории субъекта…………………….119

    3.2. Образно-ассоциативный ипрагмастилистический потенциал семантической категории и субкатегории инструмента………………….....139 

    3.3. Образно-ассоциативный ипрагмастилистический потенциал семантической категории и субкатегории объекта………………………….151

Выводы…………………………………………………………………154

Заключение…..………………………………………………………….…….156

Библиографическийсписок……………………………………………..……169

Списокисточников эмпирического материала ………………………..….187

Списоксокращений…………………………………………………………...189

Приложение……………………………………………………………..……...190Введение

Настоящая диссертационная работа выполнена в руслелингвоантропологических исследований и посвящена изучению внутреннего человека(человека во всем многообразии его психических состояний, действий, реакций, характеристик)как фрагмента русской языковой картины мира (ЯКМ) и вместе с тем  как особойипостаси целостного языкового образа человека — в аспекте его категориальныхсемантических репрезентаций, их образно-ассоциативного потенциала и основныхпрагмастилистических характеристик.

Исходная идея исследования – признаниенаивно-психологической природы представлений носителей естественного языка обустройстве и функционировании психики человека. Соответствующие этим наивнымпредставлениям семантические категории (СК) пространства, субъекта, объекта,инструмента рассматриваются как косвенные (образно-ассоциативные)и прагмастилистически маркированные способы репрезентации явленийчеловеческой психики в русской ЯКМ.

Общепризнанно, что внутренний мир человека — этоуникальный объект познания. Его уникальность заключается в опосредованнойнаблюдаемости и недостаточной эмпирической уловимости. Несмотря на то, что «длякаждого вполне очевидно существование некой субъективной реальности, мира явленийпсихических в форме мыслей, переживаний, представлений, чувств, побуждений,желаний и прочего», даже психология — наука, сфокусировавшая все свое вниманиена человеческой психике, не может сделать эту реальность объектомнепосредственного исследования: «приходится искать другие объекты и через ихизучение — косвенно — делать выводы о собственной психике» [Словарь психолога-практика2001: 585]. Как ни в какой другой концептуальной области, в сфере психическоговсё гипотетично, вторично, интерпретативно, субъективно. Психология,философия, вненаучная (художественная, религиозно-мифологическая,народно-поэтическая) и донаучная (житейская) мысль каждая по-своему обобщает иинтерпретирует эту субъективную реальность. (Лингвокультурологическийкомментарий к понятию «внутренний человек» на материале философии, психологии,отечественной словесности и филологии представлен в приложении.) Своеобразнорепрезентируется внутренний мир человека и в естественном языке, поскольку, какутверждают исследователи, «язык — это не только знаковая система,приспособленная к передаче сообщений, но и компонент сознания человека и кактаковой участвует в сотворении мира психики и знания» [Телия 1987: 65].

Категориальный семантический подход к описанию языковойрепрезентации явлений внутреннего мира человека позволяет интегрировать, систематизироватьсредства разных языковых уровней (лексико-семантического, семантико-синтаксического,функционально-прагматического) по их общему назначению, а именно функцииобразно-ассоциативной интерпретации психических феноменов с целью ихоценочно-экспрессивного, изобразительно и прагматически убедительного,стилистически мотивированного воплощения.

В диссертации исследуется ряд универсальных когнитивных ивместе с тем межуровневых семантических категорий, наиболее насыщенных в русскомязыке образными смыслами и ассоциациями: категории пространства, субъекта,объекта и инструмента. Посредством этих категорий события, явления внутреннейжизни человека уподобляются внешнему – физическому, природному и социальномумиру, его процессуальным (и шире – событийным) и пространственно-предметнымхарактеристикам. Отмечая эту изобразительную доминанту в описаниях внутреннегочеловека, исследователи (В.Н. Телия,      А.Д. Шмелев, Н.Д. Арутюнова, М.П.Одинцова, Е.С. Никитина, Л.Б. Никитина, Е.В. Урысон, Е.М. Вольф, М.В. Пименова,Ю.Д. Апресян и др.) обращают внимание на национально-культурную природу тойсистемы стереотипных и индивидуальных семантических образов-ассоциаций, которыепереносятся из внешнего для человека мира во внутренний, на безграничныевозможности их развертывания, трансформаций, сочетаний, на ихпрагмастилистическое разнообразие.

Истоки интереса современной науки о языке к образучеловека, и внутреннего человека в частности, обнаруживают себя еще в работахВ. фон Гумбольдта, предложившего оригинальную даже по меркам сегодняшнего днялингвофилософскую  концепцию, поставившего новые задачи перед языковедами.Изучение языка по Гумбольдту не заключает в себе конечной цели, а вместе совсеми прочими областями гуманитарной науки служит высшей и общей целисовместных устремлений человеческого духа — цели познания человеком себя. Можносказать, что сегодня в лингвистике уже достаточно много сделано для решенияэтой задачи: на основе языковых данных реконструируется запечатленный в языке«образ человека» — все то, что человек узнал о себе и захотел сообщить другому,к чему задолго до философской и научной мысли уже было обращено обыденноесознание. И, поскольку человек «запечатлел в языке свой физический облик, своивнутренние состояния, свои эмоции и свой интеллект, свое отношение кпредметному и непредметному миру, природе», «передал языку свое игровое началои способность к творчеству» [Арутюнова  1999б: 3], становится очевидным, чтоизучение наивных языковых образов психики человека представляет собойальтернативный внелингвистическому научному, но необходимо дополняющий егоспособ осмысления феномена человека.

Кроме того, интереслингвоантропологов к психическим феноменам объясняется и тем, что последниеотносятся к области неявных аспектов мира (абстракций), легче обнаруживающихязыковую «логику» мировидения [Телия  1987: 67]. Подобно другим неявнымаспектам реальности, остро нуждающимся в поддержке образно-ассоциативной сферысознания (в основе которой, как известно, — обобщение и творческая переработкателесного опыта, перекомбинация в образе свойств и признаков разнородныхявлений [Гостев 1992: 6-17]), внутренний мир человека становится объектом такназываемого лингвокреативного (собственно языкового) мышления, котороенаправлено «на «порождение» новых языковых сущностей путемтрансформации (прежде всего смысловой) уже имеющихся в языке единиц», оперирует«ассоциациями, возникающими на базе понятий, уже закрепленных в данном языке вформе значений» [Телия 1987: 67].

Вместе с тем, будучи фрагментом ЯКМ, языковой образвнутреннего человека имеет все присущие ей существенные отличия оттрадиционных, выработанных в процессе познавательной деятельности человеканаучных, философских, религиозных, художественных и др. концептуальных моделеймира.

Прежде всего он «неможет претендовать на цельность, непротиворечивость, полноту и авторство», ибок нему ««приложили руку » многие поколения людей» [Одинцова 2000а:8]: объективируясь посредством предоставляемых средств, модели мира, созданныев разные исторические эпохи, на разных этапах развития человеческой мысли, неизбежно«входили» в язык, отпечатываясь в нем, «привнося в него черты человека, егокультуры» [Постовалова 1998: 11].  Так что в итоге оказывается, что в языковомобразе человека научное соседствует с наивным, реалистическое, эмпирическиподтверждаемое — с фантастическим, мифопоэтическим. Помимо этого, он лишен тойупорядоченности, системности, которые присущи концептуальным (научным, философским,философско-религиозным) моделям. Вместе с тем языковой образ человека (в томчисле внутреннего) глобален: он представляет собой «концентрированноевоплощение сути тех представлений о человеке, которые объективированы всейсистемой [выделено мною. — Е.К.] семантических единиц, структур и правил…языка» [Одинцова 2000б: 8], он объемлет и характеризует все семантическоепространство последнего. 

Кроме того,языковой образ внутреннего человека, в отличие от его рационально созданныхнаучных моделей, не осознается или слабо осознается носителями языка, ибопредставления, его образующие, существуют главным образом в качестве внутренней, содержательной формыязыковых и речевых единиц.Формирующие ЯКМ представления о мире, в том числе о внутреннем мире человека,находящие отражение в семантике языка, в спонтанной речи как бы «навязываются»всем говорящим на нем в качестве обычных, стереотипных, конвенциональныхспособов репрезентации реальности, так как они относятся в своем большинстве к«области действия бессознательной социальной психологии» [Постовалова 1998:22]. Целенаправленным, осознанным является лишь осуществляемый в ходе решенияспециальных коммуникативных задач творческий поиск наиболее адекватноговарианта передачи формирующейся мысли средствами языка [Бондарко 1978: 87], чтохарактеризует далеко не всех носителей языка, а только тех, для кого работа сословом – профессия, увлечение, образ жизни.

Исследователиотмечают, что, подобно другим фрагментам ЯКМ, образу внутреннего человекаприсущи относительная устойчивость и стереотипность. ЯКМ в системе различныхкартин мира оказывается «наиболее долговечной,  устойчивой, во многом(разумеется, лишь на том или ином конкретном временном срезе…) стандартной, ибо««воспроизводимы» именно стандартныеединицы языка [у авторавыделено прописными. – Е.К.], ставшие узуальными [у автора прописными. –Е.К.]» [Черемисина 2002: 13] и представляющие характерные для него способырепрезентации мира. Соответственно и образ человека, формирующий ЯКМ, в этомсистемно-языковом аспекте отличают те же постоянство, стереотипность. Однакокак функционально-речевое явление образ внутреннего человека демонстрирует своюизменчивость, гибкую приспособляемость. Имеющиеся в распоряжении носителейязыка семантические формы мысли — средства, ориентированные на определенные,предельно общие способы интерпретации внеязыковых явлений, активны по отношениюк речевому замыслу, могут заполняться самым разнообразным содержанием, получатьту или иную своеобразную прагматическую и стилистическую нагрузку. Объективированнаясистемой языковых средств и способов отображения реальности наивная картинамира, выступая средством («естественносемиотической формой» [Одинцова 2000б:15]) передачи информации о нем и при этом вплетаясь в концептуальную системузнания, выступает «образом мира, в который каждое новое поколение [а побольшому счету – каждый говорящий. – Е.К.] привносит свое видение мира» [Телия1987: 68] (функционально-речевой, прагмастилистический аспект ЯКМ). И в этомсмысле языковые образы человека динамичны, ибо отражают развитие человеческоймысли, воплощенной в них.

Несмотря на все отмеченные особенности языковогообраза внутреннего человека как фрагмента ЯКМ (концептуальную неоднородность,неосознанный характер, слабую упорядоченность и вместе с тем глобальность,незавершенность), его изучение именно как модели (то есть системы исторически,психологически, культурно мотивированных представлений о человеке, объективированныхвсем множеством языковых средств и способов), а неотдельно взятыхфактов, представляется для лингвистов (В.И. Убийко, М.В. Пименовой,В.Н. Телии, М.П. Одинцовой и др.) актуальной и вместе с тем относительнорешаемой задачей. Основательно исследованы многие компоненты языковойкартины внутреннего мира человека, среди них: интеллектуальная ипостасьчеловека  [Никитина 1996; Никитина 2000; Никитина 2003] и отдельные,формирующие ее феномены — ментальные действия, воздействия и состояния [Апресян1993; Гак 1993; Гловинская 1993], непредметные результаты интеллектуальнойдеятельности [Кобозева 1993, Арутюнова 1993]; сфера эмоций, чувств влексико-семантических группах и полях [Васильев 1981; Бабенко 1989; Арутюнова1976: 93-111; Арутюнова 1999: 385-399; Емельянова 1993]; эмоциональная,интеллектуальная и мотивно-потребностная система, в ряду других систем человека[Апресян 1995]; языковые образы органов душевной жизни [Урысон 1995; Урысон1999а; Урысон 1999б; Шмелев 1997; Шмелев 2002: 301-315], внешняя симптоматикавнутренних состояний в русском языке [Апресян 1993; Верещагин, Костомаров 1981;Коротун, 2001; Коротун 2002], концепты и фреймы психической жизни в их языковойинтерпретации [Одинцова 1995; Одинцова 2002; Шмелев 2002: 342-379]. Результатыэтих исследований во многом были дополнены наблюдениями за особенностямиязыковой интерпретации явлений внутреннего мира человека, проведенными на «историческом»и сравнительно-языковом материале: сердце и душа в архаических фольклорныхтекстах [Никитина 1999], духовное / душевное как особый аспект жизни человека втекстах древнерусских памятников и архаичных говорах [Колесов 1986; Колесов2000], чувства и эмоциональные состояния в поэтической фразеологии ХVIII – 1-йполовины ХIХ вв. [Григорьева 1969],  в советской литературе 1-й трети ХХ в.[Иваницкая 1987], в художественной прозе ХVIII – ХХ вв. [Баженова 2003],базовые концепты духовной жизни личности в русском и английском языках[Пименова 1999; Афанасьева 2003], в русском и французском  [Белая 2002], ванглийском и немецком – с выходом на русский [Яковенко 1999]. Это позволилоустановить корреляцию между универсальным и национально-специфическим в русскойязыковой картине внутреннего мира человека, выявить и проследить эволюциюотдельных наивных образов, представлений, ее формирующих.

Несмотря на отмеченные успехи в реконструкцииотдельных фрагментов языковой картины непредметного мира, языковой образвнутреннего человека в целом по-прежнему остается величиной гипотетической:«Понятие внутреннего мира человека как единой системы в настоящее времяявляется скорее философским, нежели лингвистическим» [Убийко 1998: 3]. Речьидет не просто о накоплении и суммировании данных о способах и средствахязыкового изображения различных явлений психической сферы, а об ихсистематизации, о моделировании более или менее целостного языкового образавнутреннего человека. Построение такой модели, по нашему мнению, не можетбыть сведено ни к простому сложению концептов (типа «чувство», «знание»,«душа», «совесть» и т. д.), организующих семантическое пространство языка, ни ких структурированию (представлению в виде концептосфер) в ходе выявлениядеривационных, парадигматических и синтагматических отношений между языковымиединицами, формирующими соответствующие концептуальные поля, поскольку результатом такой работы является предсказуемый перечень понятий, составляющихидеографическую область психики, а также упорядоченный инвентарь выражающих ихязыковых единиц и структурных моделей, см.: [Убийко 1998]. Названные подходы,без всякого сомнения, имеют право на существование, ибо позволяют увидетьсмысловую организацию подсистемы языковых средств, ориентированных нарепрезентацию внутреннего мира человека, определить глубину, ключевые аспектыязыковой манифестации формирующих его понятий. Однако они не обеспечиваютпонимание языкового образа внутреннего человека как сложной, функционирующей посвоим особым правилам системы представлений о явлениях психической сферы,  отличнойот прочих речемыслительных моделей, предназначенных для описания и изображениявнешних по отношению к человеку событий и явлений.

Состояние разработкисистемного описания фрагмента ЯКМ, условно называемого внутренним человеком, наданный момент может быть охарактеризовано следующим образом. В ходе реализациисистемного лексикографического подхода к описанию антропоцентрической лексикипри подготовке «Нового объяснительного словаря синонимов русского языка» (2-еизд. М., 1999) была выявлена особая подсистема (лексикографический тип) –группа слов, которые способны называть невидимые сущности внутри человеческоготела, выполняющие функции органов внутренней жизни, и обнаруживают в этом своемстатусе общность по целому ряду семантических и грамматических свойств [Урысон1995; Урысон 1999б]. Руководителем авторского коллектива упомянутого словаря,Ю.Д. Апресяном, была предложена и продемонстрирована на примере одного компонентавнутренней жизни человека (эмоциональной системы) оригинальная методика системногоописания лексико-семантической подсистемы «Человек» при помощи семантическихпримитивов по определенной схеме, которая представляет собой перечень признаков,существенных для характеристики человека, в том числе в аспекте его психическихпроявлений [Апресян 1995]. Исследования метафорических номинаций явлений психическойсферы (вторичных имен и глаголов, называющих различные внутренние состояния икачества человека; лексического окружения имен компонентов душевной жизни,втянутого в сферу образно-ассоциативного изображения последних) обнаружилисистемность в их распространении на семантическое пространство языка, позволилиопределить ключевые для русского языкового сознания, или, пользуясь терминомДж. Лакоффа и М. Джонсона, – концептуальные, метафоры, формирующие языковойобраз внутреннего человека [Арутюнова 1976; Арутюнова 1999; Емельянова 1993;Апресян 1993].

В целом же работа помоделированию целостного языкового образа человека, в том числе  внутреннего, только начинается. Поиск принципов, способов решения поставленной задачи покаведется на достаточно ограниченном материале – главным образом в рамкахлексико-фразеологической системы языка (при этом привлекаются максимальноидиоматичные выражения, узуальные единицы, конвенциональные метафоры,сравнения, метонимии и т. п.). Если преодолены ограничения этого типа (то естьпривлечены средства других уровней), то – в рамках достаточно узкого круга денотатов.Показательны в этом смысле работы М.В. Пименовой и М.П. Одинцовой [Пименова1999; Одинцова 2000б], продемонстрировавших на примере нескольких концептов(безусловно, ключевых для внутреннего человека, однако далеко не исчерпывающихмногообразия его состава) ряд базовых для наивной антропологии категорий-ипостасей,в рамках которых осуществляется репрезентация самых разных явлений психическойсферы человека.

Актуальность диссертационной работы определяетсянеобходимостью дальнейших поисков понятийного аппарата, принципов, методовсистемного, и прежде всего категориально-семантического, изучения способов,средств и правил языковой репрезентации человека во всем многообразии егопсихических состояний, действий, качеств с тем, чтобы реконструировать языковойобраз внутреннего человека как особый фрагмент русской ЯКМ. Ввиду отмеченнойвыше ограниченности эмпирической базы работ, посвященных его изучению,оказывается принципиально важным провести исследования на более обширномматериале, уделяя внимание способам репрезентации психических состоянийчеловека в высказываниях и текстах разнообразных стилей и жанров. Кроме того,есть необходимость представить языковой образ внутреннего человека в качестве динамической,коммуникативно ориентированной модели, выполняющей репрезентативную функцию иприспособленной к выполнению различных задач речевого общения. Включение вэмпирическую базу диссертационного исследования случаев актуализации внутреннейформы узуальных языковых средств, их обновления в ходе структурно-семантическихтрансформаций, переосмысления стереотипных языковых моделей и образов,формирующих языковую картину внутреннего мира человека, позволяет увидеть заложенныйв ней богатый образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал,представить ее не «кладбищем» безнадежно устаревших представлений, а богатымисточником интерпретаций, обогащающим «языковыми формами и содержаниемконцептуальную систему, которой пользуются как знанием о мире носители данногоязыка» [Телия 1999: 175].

Объектом предпринятого исследованияявляютсяслова, устойчивые выражения, тексты и их фрагменты, в которыхвнутренний мир человека репрезентируется в грамматических формах,семантико-синтаксических и лексических значениях, объединяемых межуровневыми СКпространства, субъекта, объекта, инструмента.

Предметом исследования являетсяобразно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал межуровневых СКпространства, субъекта, объекта, инструмента как характерная черта русскойязыковой картины внутреннего мира человека.

Цель исследования– систематизация, семантическая,прагмастилистическая типизация формирующих русскую ЯКМ косвенных способовобразной категориальной репрезентации внутреннего человека, описание ихстереотипных и индивидуально-авторских реализаций.

Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

1.  Обобщив опыт отечественной лингвоантропологии, выделить и охарактеризоватьосновные подходы к изучению языкового образа внутреннего человека, определитьперспективность интегративных категориально-семантических исследований данногообъекта.

2.  Опираясь на научные внелингвистические и лингвистические концепции категоризациии категории, определить границы, внутреннюю структуру, содержание,образно-ассоциативный потенциал межуровневых СК «пространство», «субъект»,«объект», «инструмент» в системе современного русского языка.

3.   Словарный, фразовый и текстовый материал всех выделенных категорий охарактеризоватьв прагмастилистическом аспекте.

Материал исследования составляют около 2500отдельных высказываний и их сегментов, а также текстовых фрагментов, содержащихописание разнообразных явлений внутреннего мира человека (состояний, реакций,действий, характеристик и т. д.).

Прагматический подход к описанию языковых категориальныхрепрезентаций внутреннего человека сделал необходимым обращение к разностилевомутекстовому материалу, основными источниками которого в диссертации являютсяпроизведения современной русской художественной литературы (произведения разныхпоэтических и прозаических жанров и форм); тексты из периодических – газетных ижурнальных – изданий (интервью  с известными людьми, колонки и рубрики,содержащие психологические советы, комментарии психологов), тексты изнаучно-популярных изданий по практической психологии. Кроме того, висследовании использованы наблюдения над живой разговорной речью, в том числезвучащей в быту, на радио и телевидении; во внимание приняты и рекламные тексты(телевизионные ролики, плакаты, содержащие политическую рекламу  и рекламупромышленных товаров).

Представляющие языковой узус, демонстрирующие стереотипырусского языкового сознания единицы и конструкции (конвенциональные метафоры,сравнения, перифразы; фразеологизмы и близкие к ним явления – пословицы,поговорки и крылатые слова, достаточно широко употребляющиеся в современной русскойречи) получены в результате выборки из словарей разных типов: Русскийассоциативный словарь: В 6 кн. / Ю.Н. Караулов, Ю.Р. Сорокин. М., 1996; ГорбачевичК.С., Хабло Е.П. Словарь эпитетов русского литературного языка. Л., 1979; ГорбачевичК.С. Словарь эпитетов русского литературного языка. М., 2000; Новыйобъяснительный словарь синонимов русского языка: В 2 вып. / Ю.Д. Апресян, О.Ю.Богуславская и др.; под общ. рук. Ю.Д. Апресяна. 2-е изд. М., 1999; БерковВ.П., Мокиенко В.М. Большой словарь крылатых слов русского языка.М., 2000.; Баранов О.С. Идеографический словарь русского языка.М., 1995; Фразеологический словарь русского языка / Л.А. Войнова, В.П. Жуков идр.; под ред. А.И. Молоткова. 4-е изд., стереотип. М., 1986; Фразеологическийсловарь русского литературного языка: В 2 т. / Сост. А.И. Федоров. Новосибирск,1995; Мелерович А.М., Мокиенко В.М. Фразеологизмы в русской речи:Словарь. М., 1997; Фразеологизмы в русской речи: Словарь-справочник / Сост.Н.В. Баско. М., 2002), Убийко В.И. Концептосфера внутреннего мирачеловека в русском языке: Функционально-когнитивный словарь. Уфа, 1998; Словарьрусского языка: В 4 т. / АН СССР; Ин-т рус. яз.; под ред. А.П. Евгеньевой. 2-еизд., стереотип. М., 1985-1988; Ожегов С.И. Словарь русского языка / Подред. Н.Ю. Шведовой. 22-е изд. М., 1990.

Внастоящем исследовании языкового образа внутреннего человека принят синхронныйподход: основное внимание при выборе источников отдано тем, которые отражаютсовременное, периода 3-й трети ХХ – начала ХХI вв., состояние языка и речевойпрактики. Однако вследствие необходимости расширить, разнообразить материал,иллюстрирующий отдельные положения исследования; продемонстрироватьотносительную устойчивость языковых способов образной категориальнойрепрезентации внутреннего мира человека использованы — в дополнение к основнымисточникам — тексты отдельных произведений русской классической литературы,фрагменты сборников пословиц и поговорок ХVIII – ХХ в., представленные вхрестоматии «Малые жанры русского фольклора» В.Н. Морохина (М., 1986), идиом,паремий из отдельных словарных статей, посвященных номинациям психическихфеноменов, из «Толкового словаря живого великорусского языка» В.И. Даля(репринт. изд. СПб, 1996).

Методика исследования. В диссертации реализованкомплексный лингвоантропологический метод семантико-прагматическогокатегориального анализа и систематизации содержания и функционированиявысказываний и их фрагментов, а также значений групп слов и устойчивыхвыражений, описывающих явления и события внутреннего мира человека. Названныйобщий метод опирается на целый ряд конкретных приемов анализа языкового иречевого материала, среди которых: контекстуальный, компонентный, трансформационный;прием сопоставления данных словарей и текстовых смыслов слов и выражений; приемтематических и функциональных группировок фактов языка и речи; приемы анализапоэтических высказываний и др. В теоретической части работы, посвященнойобобщению имеющихся подходов к изучению языкового образа внутреннего человека,использованы приемы сопоставления и объединения (интеграции) принципов, идей ирезультатов этих подходов.

Научная новизна исследования состоит в разработке иапробации категориального семантического и прагмастилистического подхода кописанию языковых репрезентаций феноменов психики в современном русском языке.

Использование в качестве теоретической основыисследования понятия межуровневой СК позволило представить языковой образвнутреннего человека в его стереотипных и индивидуально-авторских средствахвыражения — с приоритетным вниманием к образно-ассоциативному потенциалу каждойиз категорий и субкатегорий. Новизна исследования состоит также в привлечении нового речевого материала (извлеченного из текстов разной стилистической ижанровой принадлежности, преимущественно 3-й трети ХХ в.), ранее не описанногов работах, посвященных языковому образу внутреннего человека.

Теоретическая значимость исследованиясостоит в использовании относительно нового, категориально-семантического,теоретического подхода к описанию языкового образа внутреннего человека, вобосновании перспективности этого подхода. Полученные результаты могутсчитаться определенным вкладом в антропоцентрическую семантику.

Практическая значимость исследованиязаключается в возможности использования его результатов и материала приразработке общих и специальных курсов по семантике русского языка, в том числеобращенных к образу человека в русской ЯКМ. Отдельные наблюдения и выводыисследования значимы для лингвокультурологии, для стилистики художественнойречи, других стилей современного русского языка. Исследование можно считатьиндивидуальным опытом, примером для выполнения аналогичных работ на материаледругих языков с целью сопоставления способов языковой репрезентации, ихобразно-ассоциативного потенциала в семантическом пространстве внутреннегочеловека, содержащего как универсальные, так и национально-специфические черты.Кроме того, в диссертационном исследовании содержится речевой материал, которыйспособен дополнить существующие лексикографические описания концептоввнутреннего мира человека.

Положения, выносимые на защиту:

1. Комплексный семантико-прагматический подход к изучениюязыкового образа внутреннего человека, интегрирующий методы и результаты описанияобразно-ассоциативных репрезентаций явлений психики в русском языке иопирающийся на понятие межуровневой СК, открывает перспективы системного имногоаспектного исследования указанного фрагмента ЯКМ.

2. В языке и речи обнаруживаются «гетерогенность»,нестрогий характер образной категоризации явлений «внутренней вселенной» ивместе с тем семантическая гибкость и обратимость категорий пространства,субъекта, объекта, инструмента; богатые возможности обновления и расширенияпредикатных и пространственно-предметных компонентов пропозиций, являющихся главнымиспособами фразовой репрезентации психических процессов и характеристик человека.

3. Каждая из указанных СК представлена в текстах иконтекстах разного прагмастилистического качества как совокупность традиционныхи новых, стереотипных и индивидуально-авторских образов-ассоциаций. Одна ихчасть входит в общелитературную базу крылатых выражений (они фиксируются всловарях, специальных работах), другая часть – это результат индивидуальнойлингвокреативной работы, состоящей в расширении состава и структурно-семантическомобновлении узуальных языковых единиц.

4. Межуровневые СК косвенной репрезентации внутреннегочеловека устроены иерархически – по принципу от самых абстрактных(интегративных) смыслов к более конкретным (субкатегориальным), вплоть доотдельных (единичных) образов, характеризующихся интегральной семой категории.Между категориальными смыслами в образных ситуациях психической жизни человеканаблюдаются характерные семантические отношения и взаимодействия:комплементарности, противоречия, превращения (метаморфозы), интенсификации.

5. Лексико-семантическая и фразеологическая словарнаябаза СК, формирующих языковой образ внутреннего человека, имеет общую часть (внее входят, например, лексемы «душа», «сердце, «ум», «совесть» и др.) и специфическиеноминативные средства. Обе части словаря категорий включают как номинациицелостного человека, так и номинации частичного человека.

6. Субъективно-прагматические модусы исследованнойсемантики типизируются главным образом на оценочной шкале, для которой характерноусиление (интенсификация) оценки, поэтизация (возвышение) или прозаизация(снижение) объектов аксиологической рефлексии. Речевой материал позволяетобнаружить также нейтральные контексты, в которых доминирует изобразительность.

Апробация работы. Основные положения диссертации апробированына региональной научно-практической конференции «Славянские чтения» (Омск,2002 г.), Международной научной конференции «Язык. Время. Личность» (Омск, 2002г.), на заседании кафедры русского языка ОмГУ (Омск, 2004 г.).

Структура диссертации. Диссертационное исследованиесостоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, спискаэмпирического материала, списка сокращений, приложения. Основной текст изложенна 150 страницах.

Вовведении кратко обосновывается актуальностьтемы и проблематики предпринятого исследования; определяются его объект,предмет, источниковая база; дается описание основного метода исследования, егочастных методик; определяются цель и задачи работы, ее научная новизна,теоретическая и практическая значимость; формулируются положения, выносимые назащиту.

В главе 1 «Теоретические основы интегративногокатегориально-семантического описания языковой картины внутреннего мирачеловека»освещаются теоретические вопросы, необходимые для обоснованияизбранного подхода к изучению языковых репрезентаций внутреннего человека.Характеризуются апробированные методы изучения семантического пространствавнутреннего мира человека, определяется перспективность интегративных категориально-семантическихисследований. На основе разработанных в науке и философии концепций категории икатегоризации, определяется содержание понятия СК в лингвоантропологическихисследованиях. Дается характеристика прагмастилистического аспекта описанияязыкового образа внутреннего человека.

Главы 2,3 посвященыописанию универсальных СК в аспекте их использования для образной языковойрепрезентации внутреннего человека. Глава 2 «Семантическая категорияпространства как способ языковой репрезентации внутреннего человека: образно-ассоциативныйи прагмастилистический потенциал» целиком посвящена одной из наиболеебогатых и разнообразных по образному наполнению семантических категорий – пространству.В главе 3«Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциалактантных категорий как способов языковой репрезентации внутреннего человека»рассматриваютсяобразные непространственные актантные СК,репрезентирующие реальных и представляемых (воображаемых) участниковпсихологической ситуации (внутреннего человека целостного и частичного) как субъекты, объекты и инструменты.

Каждой из указанных категорий отведен определенный раздел текстадиссертации, основными частями которого являются: описаниелексико-грамматической базы СК (лексика, узуальная сочетаемость, идиоматика,грамматические формы и конструкции); характеристика содержания категории,системы субкатегориальных смыслов (актуализированных в речи или не актуализированных,остающихся на уровне внутренней формы языковых единиц), формирующих ееобразно-ассоциативный потенциал; описание базовых пропозитивных семантическихмоделей как способов образной категориальной репрезентации явлений «внутреннейвселенной» в событийных контекстах. Представленный здесь же текстовый материалпозволяет попутно продемонстрировать случаи «прагматически нагруженного»использования стереотипных и индивидуально-авторских способов категориальнойрепрезентации психических феноменов с целью их оценочно-экспрессивного,изобразительно убедительного, стилистически мотивированного воплощения.

В заключении формулируются наиболее общие выводы и намечаютсяперспективы исследования.

Приложение содержит лингвокультурологический комментарий к понятию«внутренний человек».

Глава1. Теоретические основы изучения языковой картины внутреннего мира человека всовременной лингвоантропологии

1.1. Существующиеподходы к описанию

семантическогопространства внутреннего человека,

их взаимодополнительность

         

          Обобщая опыт отечественнойлингвоантропологии, выделим основные взаимодополняющие друг друга аспектыизучения языковой картины внутреннего мира человека. Эта картина может быть представлена: 1) как фрагмент наивной «анатомии» и «физиологии», 2) системафизических (внешних) симптомов внутренних состояний, 3) как микрокосм, 4) как«образная грамматика иносознания».

1. Наивная«анатомия» и «физиология» внутреннего человека. В соответствии спостулируемым  когнитологами универсальным принципом человеческого мышления  отом, что в основе языка и его категорий лежит наглядный, телесный опытчеловека, позволяющий выходить  в более абстрактные сферы и строить своисообщения о ненаблюдаемом непосредственно, внутренний человек моделируется «пообразу и подобию» человека внешнего, причем главное здесь не визуальноеподобие, а схожесть устройства и функционирования целого. «Анатомическую»интерпретацию концептов психики можно обнаружить в выражениях типа сердцекровью обливается, напрягать память, стимулировать воображение, где«сердце», «память» и «воображение» представлены в виде органов, функционирующихвнутри человека и, подобно обычным органам тела, отвечающих за определенныеспособности человека (переживать, запоминать и творчески мыслить).Исследователи склонны видеть здесь проявление характерной черты архаическогоязыкового сознания, «для которого естественно описание абстрактных способностейчеловека, его поступков через название органов, обеспечивающих эти способности»[Виноградов, 1977, с.69]. Поэтомуотсутствие / потеря органа может квалифицироваться в языке как утрата /отсутствие закрепленных за ним функций человека: обезножеть ('от усталости/ болезни лишиться возможности ходить') – обезуметь ('утратитьспособность здраво соображать'); потерять пальцы (о пианисте: 'утратитьподвижность, силу пальцев') – потерять голову ('утратить способностьпонимать, принимать решения'). Выделяют органы «душевной» жизни человека, какправило, с опорой на предложенный Е.В. Урысон [Урысон, 1995] перечень приписываемых им признаков, типичных для обычных, материальныхорганов: 1) закрепленность за определенной функцией (примеры см. выше); 2)способность испытывать физические ощущения (душа болит, сердце ноет);3) возможность мыслиться как вместилище (сидеть в печенках у кого-то,  отложитьсяв памяти, держать в уме что-либо);  4) компактность, которуюмы склонны понимать как способность иметь границы, объем и другие, связанные сними измерительные признаки, описанные М.В. Пименовой [Пименова, 1999] (захватитьчье-либо воображение, безграничная любовь); 5) локализация (сердцене на месте, душа в пятки ушла; жесты, сопровождающие описание душевныхсостояний: душа болит за него – рука прижата к середине груди; повредитьсяв уме – палец у виска); 6)  функционирование независимо от воли субъекта(ср. сердцу не прикажешь; Думал увижу его и обрадуюсь, а в душе не осталосьничего, кроме горечи[1]); 7) контролируемость субъектом (напрячьволю, подхлестывать воображение).

Устройствовнутреннего человека, таким образом, включает: душу, дух, сердце, ум (разум,рассудок), память, совесть, воображение, фантазию, волю, способности, чувства - [Урысон, 1995, 1999б], нутро, чутье, нюх, мозг (мозги), инстинкт,интуицию – [Пименова, 1999] и печень (печенку, печенки) и грудь(метонимический заменитель сердца) – [Шмелев, 1997, 2002].

Наиболеераспространенная классификация органов «душевной» жизни строится с учетом  ихприроды. Одни концепты, например сердце, печень, мозг, относятся к материальным,реально существующим органам, которым наивное сознание приписывает дополнительные,имеющие отношение к психике человека функции. Другие (душа, ум идр.)- к квазиорганам — нематериальным «представляемым»органам психики.Типология, предлагаемая Е.В. Урысон [Урысон, 1995],  выявляет сходство«представляемого» органа с обычными, материальными. Душа, например, обладаетвсеми признаками типичного органа человека, а воля, способности имеют лишь дватаких признака. У остальных органов количество «анатомических» признаковколеблется от трех до шести.

В ЯКМ такжезаложено представление об иерархии органов «внутреннего» человека и ихвзаимосвязи. Так,  в паре голова – сердце  (представляющей в языкеоппозицию 'рациональное — эмоциональное') 1-му концепту приписываетсяконтролирующая функция. Разум призван управлять сердцем (сердце разумупослушно), хотя в то же время язык и сознание допускают ситуацию, когдачувства берут верх над разумом (кровь бросилась в голову, где голова– квазисиноним разума) [Шмелев, 1997]. По той же причине сема «сознаниекак следящее устройство» регулярно входит в структуру значения лексем, обозначающихразличные состояния человека [Апресян, 1995]: в парах типа паника – страх,потерять голову – растеряться левые элементы в отличие от правых указываютне только на бóльшую интенсивность состояния, но и на его выход из-подконтроля разума.

Наивная«анатомия» дополняется наивной «физиологией»: внутренний человек представлен вязыке не просто как структура – набор особым образом организованных органов«душевной» жизни, но и как сложная система – целостный организм, жизнедеятельностькоторого обеспечивается согласованной работой и взаимодействием несколькихсистем («Интеллект», «Желания», «Эмоции»), локализующихся в определенноморгане, приводящем человека в соответствующее состояние или формирующем нужныереакции организма [Апресян, 1995]. Функционирование этих систем не являетсяавтономным, оно тесно связано с работой систем «внешнего» действия и еще двухособых сил – воли и совести: интеллектуальные действия связаны с восприятием(ср.: Из письма мне стало понятно, что…),  желания – с волей (ср.: Воленпоступать, как хочешь) и т.п.

Итак,  в ходе изученияязыковых концептов психики под данным  углом зрения внутренний человекпредстает в виде сложной системы органов «душевной» жизни (систем и подсистем),совместно с обычными органами и системами человеческого тела обеспечивающихвозникновение, развитие и  проявление различных психических реакций исостояний.

2. Внешние проявления (симптоматика) внутреннегочеловека. Представление о внешних проявлениях внутренних состоянийи качеств человека, формирующее наивную ЯКМ, манифестирует заложенную в нейвышеупомянутую идею целостности человека, единства его внутренних (душевных) ивнешних (физических) ипостасей. Язык предоставляет говорящему возможность выбрать один из двух способов изображения внутреннего человека. То или иноеявление психики может быть представлено в речи как протекающее внутри человека,не выходящее за пределы его внутреннего мира и как наблюдаемое, проявляющеесявовне — в поступках человека, его мимике, жестах, позе, движениях, речи и т.п.Изучение «симптоматики» психического составляет, таким образом, еще один важныйаспект лингвоантропологических  исследований (Ю.Д. Апресян, Е.М. Вольф, Л.Б.Никитина, В.И. Убийко, О.В. Коротун и др.).

Категориальный признак внешней выраженности включен в качестве дифференциальноготипового компонента в разработанную Л.Г. Бабенко семантическую модель эмотивнойсемемы [Бабенко, 1989]; вошел в представленную        Ю.Д. Апресяном общуюсхему характеристики различных состояний человека, протекающих в его душе исознании процессов, его речемыслительных действий [Апресян, 1995], а также вмодель описания эмоциональных состояний в речи [Вольф, 1989].

Выявление и описание языковых средств и способов, объективирующих«ситуацию вторичного означивания  внешнего человека» (выявления внутренниххарактеристик человека в его внешности), составило одну из основных задачнаучного исследования О.В. Коротун [Коротун, 2001, Коротун, 2002]. «Знаками»внутреннего человека, проявляющегося вовне, в частности, называют предикатыразной частеречной принадлежности, объединенные общим корнем вид-. Вкачестве иллюстрации представим несколько портретных характеристик: Петроткрыл дверь… Вид у него был опустошенный (Д. Гранин. Вечерас Петром Великим); Царь хорошо сложен, лицо круглое, высокий лоб… Весь видего свидетельствовал об уме, рассудительности (Там же). В рядуподобных «знаков» исследователь также называет номинации отдельных«деталей» внешнего облика человека (глаза, лицо, губы, походка, речьи т. п.), сочетающиеся с оценочно-психологическими предикатами типа умный,веселый, добродушный, угрюмый и таким образом участвующие в отражении внутреннегочеловека.

Анализ косвенных оценочных высказываний об интеллекте человека,представленный Л.Б. Никитиной [Никитина, 2002, Никитина, 2003], расширяетпредставление о симптоматике внутреннего человека. Объектами непрямыххарактеристик интеллектуальных проявлений человека, наряду с деталями внешнегооблика человека, могут служить, во-первых, номинации результатов егодеятельности (в высказываниях, построенных по модели Х какой/каков, ср.:Глаза умные  — Доклад умный) и, во-вторых, развернутые описания самих физическихдействий, поступков, состояний, которые «оцениваются носителями языка всвязи с интеллектуальной ипостасью и ее активным, определяющим влиянием»[Никитина, 2003,   с. 131] (в высказываниях, реализующих модель Х что делает,даже при отсутствиипредиката интеллектуальной сферы, например: Онзащитил докторскую диссертацию — положительная косвенная оценка умственныхспособностей человека, Он плохо, с трудом учится  - отрицательная оценка).

Кроме того, врусском языке есть группа глаголов (в значении которых сема проявления,выражения является ядерной), традиционно выступающих в качестве предикатоввышеупомянутых «знаков» внутреннего человека: выражаться,изображаться, проскальзывать, сквозить и т.п. К ним примыкает группасемантических дериватов, созданных по модели «процессы окружающего мира — наблюдаемые процессы внутреннего мира человека», типа светиться,сверкнуть, потухнуть, озариться и др. Метафора, обозначающая определенныефизические симптомы психического, исследована, в частности, ЮД. Апресяном[Апресян, 1995, Апресян, 1993], Н.Д. Арутюновой, Е.Н. Ширяевым -  в аспектеизучения бытийных предложений личной сферы [Арутюнова, Ширяев, 1983].

Своеобразными«знаками» внутреннего человека являются и так называемые симптоматическиеглаголы и глагольные словосочетания со значением произвольных и непроизвольныхпроявлений внутренних состояний. Маркированными членами этой оппозициивыступают предикаты психофизиологических реакций (бледнеть, краснеть, дрожать,вздрогнуть и др.), немаркированными — предикаты внешних проявлений внутреннихсостояний в выражении лица, мимике, движении (ср.: Он нахмурился — Онспециально нахмурился; Он поднял брови от удивления — Он нарочно поднял брови,демонстрируя свое удивление) [Вольф, 1989, с. 71-73; Апресян, 1995].

Наряду слексико-семантическими средствами в описании внутреннего человека по еговнешнему облику и поведению, важную роль, а в некоторых случаях определяющую,играет и грамматический строй речевого сообщения. Показательно в этом смыслесопоставление предложений, тождественных по лексическому наполнению, норазличающихся грамматически. Ср., например, предложение, построенное по такназываемой дативной синтаксической  модели, — Человеку грустно — спредложениями, созданными по адъективной и глагольной моделям, — Человекгрустен; Человек грустит. В первом случае высказывание представляет собойсообщение о внутреннем состоянии субъекта как о ненаблюдаемом, незаметном инеизвестном окружающим (признак внешней выявленности оказываетсянемаркированным). Во втором  — грамматическая организация высказываний позволяетинтерпретировать психическое как обнаруживаемое вовне – в некоторых внешнихпризнаках, побуждающих наблюдателя предположить соответствующее состояние у этогочеловека [Золотова, 1998, с. 191-192].

Выборсинтаксической структуры со значением внешней выраженности внутреннегосостояния, кроме того, позволяет дифференцировать способы его проявления, ср.,например: В гневе Петр был грозен до ужаса…(Д. Гранин. Вечера сПетром Великим) и Немудрено, что в Немецкой слободе Петр дышал полнойгрудью, веселился…(Там же). Адъективная модель ориентирована напередачу сообщения о состоянии, проявляющегося во внешнем облике человека.Постановка прилагательного в позицию предиката означает, что субъект всем своимвнешним видом (мимикой, взглядом, позой и т.п.) выражает испытываемое чувство,эмоцию, ментальное состояние, ср.: высказывания типа Он грозен (задумчив,грустен, весел) с синонимичными:У него грозный (задумчивый, веселый)вид; Он выглядит грустным (печальным, веселым). Глагольная модель позволяетговорить о внутреннем состоянии, обнаруживаемом в поведении человека.Высказывания типа Он грустит (веселится) могут быть интерпретированыследующим образом: «Он ведет себя так, что обнаруживает состояние грусти(веселья), Он проявляет своими действиями это состояние» [Золотова, 1998, с.193].

Система многообразных способов (лексических, фразеологических, грамматических)вербального представления концепта «Выражение» (внешнее проявлениепсихического) — одного из базовых в концептосфере внутреннего мира человека и,следовательно, важного аспекта исследования языкового образа человека, в общихчертах представлена в функционально-когнитивном словаре В.И. Убийко [Убийко,1998].

3. Внутреннийчеловек как микрокосм  -  ряды образов. Обратимся к исследованиям,направленным на расшифровку метафоры, при помощи которой, как известно,«мы понимаем абстрактные понятия, представляющие систему внутреннего мирачеловека, и можем рассуждать о них» [Пименова, 1999, с.24]. В зависимостиот того, чтó положено в качестве интегрирующего компонента в основусемантического анализа образных выражений — представление: 1) о каком-либоконкретном, чувственно воспринимаемом предмете, служащемассоциативно-образным основанием метафорического обозначения; 2) о некоемметафорически переосмысленном  качественном признаке объекта физического мира,- определяют тип модели лингвистической интерпретации. В первом случае онапредставляет внутренний мир человека в виде аналога физической реальности –своего рода микрокосмом, включающим  все, что есть в живой и неживой природе:

·   основные стихии мира: воздушная (ветер, ураган), огненная (пожар,огонь), водная (жидкость), ср.: порыв любви, в пылу страсти, вспыхнуть отобиды, прилив чувств и т.п.;

·   болезнь, ср.: душевные муки, сердце ноет;

·   животное, растение, ср.: воспарить душой, совесть гложет, расцветающаялюбовь;

·   свет / солнце – тьма / ночь / мрак, ср.: луч надежды, мрачные мысли;

·   человек, ср.: сердце заговорило, воспитание чувств;

·   текст, знак, ср.: написанное на лице удивление, прочитать в глазах радость;

·    пища, питье, ср.: горький стыд, сладкие воспоминания.

Подобныеобразные ряды представляют большой интерес: они наглядны, достаточно конкретныи действительно позволяют представить воплощенный в языке картинно-образныйоблик внутреннего мира человека. Однако их составление связано с определеннымитрудностями: далеко не во всех случаях удается точно идентифицировать явлениефизической реальности, «по образу и подобию» которого изображен тотили иной компонент психики. Если, скажем, в метафорических сочетаниях сердцеподсказывает, игра воображения очевиден антропоморфизм, то в метафорахмолод душой, совесть проснулась осознается более широкий спектр "-морфности",ибо физиологические признаки 'возраст', 'сон', приписываемые явлениямвнутреннего мира, свойственны любому живому существу. В подобных случаяхвыручает 2-я модель описания образной лексики: она лишь намекает на областифизического мира, втянутые в процесс метафоризации, указывая не на предметы иявления, а на их характерные признаки и свойства, положенные в основууниверсальной или национально-специфической образной репрезентации психики.Так, воображение, моделируемое «по образу и подобию» живого существа,в английской ЯКМ может наделяться такими свойствами, как 'витальность','болезнь', 'сила', 'слабость' и 'бодрость'. Ограничения, накладываемые насочетаемость лексемы "воображение" в русском языке,показывают, что в нем данному концепту присущи 'сила', 'болезнь',  'витальность'(ср.: сила воображения, больное воображение, живое воображение), а'бодрость' и 'слабость' ему чужды (*бодрое воображение, *слабостьвоображения) [Пименова,1999].

Представить всемногообразие образной репрезентации психики в виде исчерпывающего списка(предметов и их признаков) – задача трудно выполнимая. Диапазон этих образовширок настолько же, насколько сложна и многолика физическая реальность –источник интерпретаций «внутренней вселенной». Возможным выходом изэтого положения нам кажется поиск так называемых архетипических образов (см.:[Уилрайт, 1990]). Однако на пути исследователя при расшифровке метафорынеизбежно вырастает и другая проблема, очевидная прежде всего для тех, ктопытается использовать результаты реконструкции ЯКМ в лексикографии: трудно, ато и практически невозможно связать воедино известные в литературеконцептуальные метафоры эмоций типа «любовь – путешествие»,«радость – легкая жидкость», «страх – спрут», т.к. мотивирующиеих образы «относятся к чересчур различным областям природы и деятельностичеловека» [Апресян, 1993, с.33]. Эта трудность преодолевается в томслучае, если  расшифровку метафоры осуществляют, исходя из приписываемогонаивной антропологии принципа единства человека «внешнего» (тела) и человека«внутреннего» (души). Известный тезис  А.А. Потебни о том, что языкявляется вполне убедительным доказательством общечеловеческой наклонности" находить общее между впечатлениями различных чувств" [Потебня,1999, с.95], развивается современными исследователями. Стало очевидным, что«телесная метафора души» [Апресян, 1993, с.33] является продуктивноймоделью в русском языке и обладает при этом значительной объяснительной силой.Предложенные для эмоций аналоги (страх – холод, жалость – физическаяболь, страсть – жар и т.д.) позволяют интерпретировать значениецелого круга выражений типа трястись от страха, до боли жалко, кипеть от ярости.Несмотря на то, что языковая концептуализация данной модели ограничена главнымобразом областью симптоматики чувств, этот путь изучения продуктивен: образы,представляющие «телесную метафору души», складываются в последовательнуюсистему концептуализации внутреннего мира человека.

4. «Образнаяграмматика иносознания». Обратимся к исследованиям, выполненнымна «макроуровне», направленным на выявление базовых для ЯКМсемантических категорий репрезентации психики. В этом случае языковой образвнутреннего человека представляют в виде системы категорий-ипостасей [Одинцова,2000б; Пименова, 1999],  в основе каждой из которых наглядный, телесный опытчеловека, вернее, обобщающие этот опыт повторяющиеся динамические образцы нашихпроцессов восприятия. Так, все многообразие лексико-грамматическогопредставления психики может быть сведено к двум основным способам (называющимсяв литературе целостно-субъектным и частично-субъектным, см.: [Одинцова, 1994;Седова, 2000; Арутюнова, 1999],), реализующим одну и ту же образную схему«часть – целое». В одних случаях человек мыслится мельчайшейнеделимой частью мира, психическое осознается как неотъемлемое от него (ср.: Человекустрашно; Она очень расстроится), в других -  человек представлен каксложное целое, состоящее из множества частей (Душа радуется; На сердцетревога; Убить в себе человека). Отчужденные от человека «части»,будь то органы или квазиорганы (сердце, мозг, душа и пр.), состояния иличувства (любовь, сомнение), плоды духовной деятельности человека (мысль, идея)или его alter ego, выступают в роли одного из персонажей сообщения наряду среальным субъектом состояния или в роли его метонимического заменителя.Внутренний человек, представленный одной из указанных ипостасей (целостный /частичный), в свою очередь, включен в систему более конкретных семантическихкатегорий, формирующих «грамматику» образов-метаморфоз сознания (в широкомсмысле), «как бы наблюдаемого со стороны… подлинного (физически реального)Я-субъекта» [Одинцова, 2001, с. 77]. Каждая из них объединяет всемногообразие лексической и семантико-синтаксической репрезентации психики(метафоры, сравнения, конструкции из слов с прямым и переносным значением) ипредставляет особую точку зрения на внутреннего человека в целом или его«части», отводя им определенное, прагматически значимое аргументноеместо в структуре моделируемой ситуации:

а. Категориясубъекта (агенса) внутреннего мира.  Подобно реальному субъектусостояния, компоненты внутреннего мира человека могут   наделяться признакамисамостоятельно действующих субстанций и моделироваться в речи как некиеактивные существа, изнутри управляющее человеком. [В литературе известны идругие названия этой категории – «внутренний» человек[2] (М.В. Пименова), обитатель«внутренней вселенной» (М.П. Одинцова)]. В роли метафорическогосубъекта внутреннего мира, как правило, выступает персонифицированный партитив(условный орган психики, чувство, черта характера, alter ego человека и т. д.).Например: Покуда мозг страдал и сомневался, синела иослабевала ночь (Б. Ахмадулина); Животное и человеческоеежеминутно сражаются в человеке, и слово… «любить» ничего незначит, если первое побеждает второе. (В. Каверин. Наука расставания).

б. Категориявместилища, или  — шире — локуса. В русской ЯКМ вместилищем  субъектов иобъектов внутреннего мира мыслится как человек в целом, так и отдельные его«части». Например: Он завсегдатай сердца моего. (Б.Ахмадулина. Сны о Грузии); Сладкая струна вдохновения вибрировалав желудке.     (М. Веллер. Ноль часов). Категория вместилища помогаеттакже представить событие внутреннего мира и как направленное движение одногоего элемента внутрь другого (врезаться в память, вбить мысль себе вголову).

в. Категорияобъекта. Она позволяет интерпретировать явления внутреннего мира васпекте способности служить объектом действия, воздействия, чувства, мыслиреального субъекта состояния. «Предмет» психики может быть объектомобожания: Все обожают Пушкина и свою любовь к Пушкину.     (С. Довлатов. Заповедник) и намеренного истребления: И в конце концов послеодного разговора, помолчав, прямо спросила, как Таля думает, может ли ВадимАндреевич жить без нее? И сама ответила. Конечно, может, но постепенно уничтожаяв себе доброго, любящего человека. (В. Каверин. Наука расставания). Кстати, реальный  субъект  состояния также  может  получить роль  инактивного участника  ситуации, испытывающего воздействие со стороны своих эмоций, мыслейи т.п. (На меня напал страх; Эта мысль не дает мне покоя).

г. Категорияинструмента. Она позволяет представить «предмет» психики со стороныего способности служить пассивным передатчиком действия на объект. Например: Этоголое давление не поддавалось ни анализу, ни логике: никак не мог Леварасположить его [Мишатьва], поняв, в своей системе, то есть победить, перешагнувразумом. (А. Битов. Пушкинский дом); После того как он работалголовой – все по учебе оказалось так примитивно…(Он же).

В основуизбранного нами подхода к изучению языкового образа внутреннего человека былположен именно этот категориальный принцип семантического  описания.Безусловным достоинством категориального похода, как, впрочем, и трехпредыдущих, является то, что в его рамках можно выстроить целостную языковуюмодель внутреннего человека. При всем этом он обнаруживает ряд дополнительныхпреимуществ. Плюсы категориального семантического подхода, по нашему мнению,состоят в следующем. 

Во-первых, он в определенной степени гарантируетзащиту от произвола в интерпретации языкового материала (чего не избежать,например,  при составлении образных рядов путем расшифровки метафоры).Реконструкция языкового образа внутреннего человека осуществляется с опорой на формализованные, получившие системно-языковое воплощение смыслы – семантикувыработанных в языке грамматических форм, классов, конструкций, что позволяетсвести к минимуму субъективизм в интерпретации языкового и речевого материала.

Во-вторых, категориальный семантический подходобладает значительной (по сравнению с «анатомическим» и «симптоматическим»)объяснительной силой. Языковые категориальные смыслы максимально абстрактны, универсальны(они соответствуют предельно общим понятиям о действительности), и, следовательно,с их помощью может быть охвачен самый разнообразный языковой и речевойматериал, демонстрирующий и реалистические, и мифопоэтические способырепрезентации явлений внутреннего мира человека, в том числе сообщения офеноменах психики, не включенные наивным сознанием в число органов внутреннейжизни, а также  высказывания, не маркированные по признаку внешнегосимптоматического выражения внутренних состояний.

По нашему мнению, категориальное семантическоеисследование  внутреннего человека особенно эффективно, если рассматривать«образную грамматику иносознания» (М.П. Одинцова) в расширенном виде,включая  в нее и категории низшего уровня (указывающие на сферы – источникиконцептуализации психики: человеческое, животное, растительное и т.п.),реализующиеся в сфере идиоматики, лексической метафоры, сравнений и т. п.;рассматривая органы внутренней жизни в границах инструментальной категории.Изучение семантических категорий в системе дифференцирующих  их субкатегоральныхсмыслов, регулярных семантических оппозиций позволяет повысить «иллюстративность»результатов исследования, увидеть за ними национально-специфические образы,формирующие языковую КАРТИНУ внутреннего мира человека.

Таким образом, полное, системное описание словесныхобразов внутреннего человека может быть получено только в результате интеграции(несводимой, естественно, к простому суммированию) исследований, выполненных врамках рассмотренных нами подходов к материалу. Основным инструментом описания,реализующего интегративный подход, является семантическая категория в системеее субкатегориальных смыслов, воплощенных в значениях различных по уровневойпринадлежности языковых единиц, обладающих значительным образным ипрагмастилистическим потенциалом. Рассмотрим подробнее историю понятия семантическойкатегории, определим его содержание.

1.2.Категории и категоризация в семантических описаниях языка, науке и философии.Определение межуровневой семантической категории как инструмента интерпретациии языковой репрезентации

внутреннего мира человека

Известно, чтоЯКМ, как всякая картина мира, имеет двойственную природу. С одной стороны, этонекое идеальное, ментальное образование — сумма значений и представлений омире, упорядоченных по тем или иным основаниям в интегральную систему [Телия,1998, с.176-177],  — результат репрезентации сущностных свойств мира впонимании ее носителей, результата всей духовной деятельности человека [Постовалова,1998, с.21]. С другой стороны, это объективированное образование, опредмеченноев знаковых, в нашем случае языковых формах. ЯКМ — это, таким образом, вторичный,идеальный мир в языковой плоти [Колшанский, 1990], соответственно исемантическим категориям, его формирующим, также присущ двойственный характер.Они имеют самое непосредственное отношение к сфере мышления, точнее, к определеннымструктурам сознания человека, каждая из которых есть форма ментальнойрепрезентации действительности — «форма созерцания, восприятия, представлениявещей» [НФЭ, т. Ш., с. 370], необходимое человеку «средство вариативнойинтерпретации действительности» [Иссерс, 1999, с. 42] и «осознаниямира » [СПП, с. 272]), и в то же самое время к языку, реально всегдавыступая в его определенном воплощении, «преломлении» (они выступают в качествеинвариантных компонентов плана содержания языковых единиц разных уровней[Бондарко 1985, 2001; Сусов, 1985; Литвин, 1985]). Эти концептуально обусловленныекатегории, воплощающиеся в языковой семантике и формирующие языковой образмира, называют семантическими категориями (СК).

 

1.2.1. Категория и категоризация в научных и

 философских концепциях

 

Исследователи (А.В. Бондарко,Л.М. Васильев, Т.И. Стексова) отмечают, что семантические категории связаны сосферой мышления, и в частности с категоризацией — мыслительной операцией,направленной на формирование категорий как понятий, предельно обобщающих иклассифицирующих результаты познавательного деятельности человека [НФС,с.480].

Неслучайно  категорию какфеномен  человеческой мысли ассоциативно связывают прежде всего со сферойнаучной и философской  мысли (это  традиционное толкование рассматриваемогопонятия отражено, например, в Философской энциклопедии  [ФЭ, Т. 2. с. 472],где  категории определены  как 

основные и предельно общиепонятия наук).

Именно вфилософии, с возникновением интереса к проблемам сознания и познания, быловыработано само понятие категории, разработаны первые категориальные системы(наиболее известны из них в Античности — аристотелевская, платоновская, вХУШ-ХIХ вв. — кантовская, гегелевская, в конце ХIХ -   ХХ  вв. —  экзистенциалистская,диалектико-материалистическая). В процессе развития научного познания каждаяконкретная наука сформировала свою категориальную систему, не отказываясь приэтом от понятий общенаучных (например, «информация»,«симметрия» и др.) и философских («тождество», «противоречие»,«случайность», «необходимость», «время»,«пространство» и т. п.). Именно в сфере научной и философской мысликатегория приобрела логический вид и получила следующую формулировку: предельнообщее понятие, отражающее наиболее существенные, закономерные связи и отношенияобъективной действительности и познания, последний результат абстрагирования отпредметов их особенных признаков [НФС, с.481], а категоризация, такимобразом, стала отождествляться с логической операцией обобщения, котораязаключается в целенаправленном переходе от видового понятия к родовому путемотбрасывания видообразующих признаков [Гетманова, 1994, с.53].

С развитиемкогнитивной науки, и в частности с проникновением когнитивного подхода влингвистические исследования, открывшего широкие перспективы изучения общихпринципов работы когнитивной системы человека, механизмов и структур, лежащих вее основе, традиционные представления о категории и категоризации в целомподверглись частичному пересмотру. Речь идет не об отрицании логическихпринципов категоризации в целом, а «о пересмотре самого процессаклассификации явлений действительности в том виде, в котором он происходит вповседневной человеческой жизни» [Кубрякова,1996, с. 45]. Показательно вэтом отношении обращение исследователей к элементам обыденной понятийнойсистемы (ПС) (имеются в виду ПС, встроенная в язык австралийских племендьирбал,  — Р.Диксон,  ПС представителей западной культуры — Э. Рош,  Дж.Лакофф, Ч. Филлмор, восточная ПС — Дж. Лакофф,    осмысливший результатынаблюдения  П. Даулинг за использованием категориального классификатора вяпонском языке). Весь названный ряд исследований показал, что в повседневнойкатегоризации (отраженной, в частности, в ЯКМ) формируются весьма специфическиеобъединения, не вполне соответствующие классическим логоцентрическим нормамплатоновско-аристотелевской категоризации, действующим в сфере науки ифилософии [НФС, с.481].

Говоря о том,что «классическая теория категорий не является когнитивной теорией»[Лакофф, 1988, 42], Лакофф имел в виду ее оторванность от реальных процессовупорядочивания и переработки информации о мире в сознании и языке человека.Уязвимость этой теории  исследователь видит в том, что она «рассматриваетотношения между реалиями естественного мира, но не рассматривает того, какчеловек осмысливает его» [Лакофф, 1988, с.42]. Комментируя отклонения оттрадиционных представлений о категории, обнаруженные в ходе лингвистическихисследований, Лакофф замечает, что классическая теория ограничилась задачей«выявить независимо от мышления человека необходимые и достаточные условиядля последовательной классификации всех реалий мира» [Там же]. Из этогоследует, что в ней учитывались далеко не все когнитивные механизмы, факторы ипринципы категоризации как совокупности реальных ментальных операций, используемыхчеловеком в процессах познания мира и его «оязыковления».

Когнитивнаянаука поставила вопрос о категоризации как «вопрос о когнитивной деятельностичеловека», другими словами о том, «на основании чего классифицирует вещиобычный человек и как он сводит бесконечное разнообразие своих ощущений и объективноемногообразие форм материи и форм ее движения  в определенные рубрики»[Кубрякова, 1996, с.45]. Очень многое для ответа на этот вопрос, по мнениюисследователей, дает изучение категориальных классификаций в особом случае — вслучае естественного языка. Как бы ни определяли когнитивный статускатегориальных объединений, классов языка, главное, что принципы, которыеобнаруживаются при подведении той или иной языковой  единицы (чаще  всегообращаются  к  лексическим  единицам)  под  определенную категорию, не являютсясобственно языковыми правилами: язык отсылает к ментальной концептуализациимира. Они универсальны и имеют самое непосредственное отношение к реальныммеханизмам обработки информации в голове человека [Лакофф, 1988; Фрумкина,1991]. Обращение к языкам так называемых цивилизованных народов и примитивныхплемен позволило исследователям (Дж. Лакофф, Б.Берлин, П.Кей, Э.Рош) определитьцелый ряд универсальных принципов категоризации.

1. П рототипическоеустройство категорий. Одно из самых важных отклонений от традиционныхпредставлений о категоризации, обнаруженное создателем прототипической теориизначения Э.Рош (и ее пропонентами Дж. Лакоффом, Ч. Филлмором), касаетсявнутренней структуры категории и отношений между ее членами.

С незапамятныхвремен наука занимается построением иерархических систем категорий с цельюупорядочения знания о сложноорганизованных областях действительности (органическиймир, объекты географии, минералогии, языкознания, этнографии и т. п.). Каждаяиз таких классификаций представляет собой систему таксономических категорий,обозначающих группы объектов — таксонов, связанных отношениями типа«выше» — «ниже» [СЭС, с.1209, 1296]. Типичный пример — классификация органического мира (система категорий подвид -  вид — род- семейство — …- царство), в которой каждая категория, с одной стороны,членится на подкатегории, категории низшего ранга, а с другой — входит в составкатегорий высшего ранга. Согласно классической теории, категория имеет четкие,хорошо очерченные границы и принадлежность к категории определяется необходимымии достаточными условиями, общими для всех членов категории (определенный наборобщих, категориальных признаков реалий), соответственно, некий объект либо являетсячленом данной категории, либо не является. Поскольку эти условия являются общимидля всех членов категории, ни один из ее членов не может оказаться более или менеетипичным,  центральным по отношению к другим членам, но при этом между категориямимогут быть установлены отношения «выше» — «ниже», если этокатегории разного уровня. Показательны в этом смысле рассуждения Аристотеля отакой категории сущностей, как человек, к которой, как и ко всеманалогичным, по его утверждению, неприменимы определения «больше» и«меньше». «Так, например, если эта вот сущность есть человек, тоне будет человеком в большей или меньшей степени ни сам по отношению к себе, ниодин по отношению к другим. Ведь один человек не является в большей мере человеком,чем другой, подобно тому, как одно белое является в большей или меньшей меребелым…» [Аристотель, 1998, с.1123].

Тем не менееЭ.Рош, сделав предположение о том, что категории как мыслительные реалии имеютнекую внутреннюю структуру и отношения между категориями выстраиваются нетолько по вертикали (»выше" — «ниже»), но и по горизонтали(«более типичное» — «менее типичное»), сумела продемонстрироватьнеравноправность членов одной категории. Одни из них (прототипы), будучиэталонными представителями данного класса явлений и воплощая все наиболеехарактерные признаки категории, формируют ее центр; другие представители этогокласса, обладающие лишь некоторыми из свойств, присущих прототипам, отстоят отцентра и образуют периферию. С точки зрения «разумной» категоризациибанан, апельсин и яблоко в равной мере являются фруктами, однако в действительностидля одного народа яблоко «более фрукт», чем банан, для другого,наоборот, типичным фруктом является банан. Конкретное распределение по«типичности» варьируется от культуры к культуре. Таким образом, однимиз важных результатов работы Э. Рош и ее последователей стало представлениекатегории как культурно обусловленной психологической структуры, имеющейпрототипическое устройство.

2. Нестрогийхарактер категоризации объектов. Прототипическое устройство«естественных» категорий (то есть категорий обыденной когнитивнойпрактики), заключающееся в том, что некоторые из них «бытуют в сознаниилюдей как гетерогенные образования, объединяющие члены с неравноправнымстатусом» [НФС, с. 481], свидетельствует о нестрогом характере категоризации,об отступлении от логических принципов, действующих в области научной ифилософской мысли и связанных с требованием включать в категорию лишь теявления, которые обладают всем комплексом сущностных категориальных признаков.Дело в том, что категоризация как один из базовых механизмов обработкиинформации, как утверждают авторы «Краткого словаря когнитивных терминов»(М., 1996, с. 42), связана «едва ли не со всеми когнитивными способностямии системами в его (человека. — Е.К.) когнитивном аппарате» и, такимобразом, выходит за пределы, выработанные в научно-философской мысли, неограничиваясь логическими принципами категориального расчленения мира в областинаучных понятийных систем и классификаций. Исследования показали, что развитиепроцесса категоризации и подключение к ней новых ее членов в повседневнойкогнитивной практике происходит «не благодаря буквальному повторению унего (объекта познания. — Е.К.) характеристик, свойственных остальным членамкатегории, но благодаря повторению части этих характеристик» [Кубрякова,1996, с. 43]. Показательны в этом смысле наблюдения за использованием языковыхзнаков в речи для именования вещей, выступающих таким образом инструментамикатегоризации: и не летающего пингвина, и не поющего страуса относят к птицам(пример Э. Рош);  женщину, не родившую, но вынянчившую, воспитавшую ребенка, называютматерью (пример Дж. Лакоффа). Не менее интересны примеры А.А. Потебни, которыйзадолго до развития когнитивистики обратил внимание на условность решений,принимаемых относительно членства объекта в той или иной категории. Ребенок,назвавший белую круглую лампу арбузиком, и не думал приписывать этому шарузеленого цвета, сладкого вкуса, красной сердцевины и пр.  В данном случае иззначения прежнего слова в новое вошел только один признак — шаровидность. Какправило, комментирует этот пример А.А. Потебня, когда в процессе познанияпосредством именования человек использует языковой знак, который «своейзвуковой формой отсылает к знанию предыдущего слова», он «берет изэтого значения каждый раз по одному признаку» [Потебня, 1958, т.Ι-ΙΙ, с. 17]. Таким образом, нестрогий характер «повседневной»категоризации проявляется в том, что человек относит объект,  названныйсловом,  к определенной  категории (классу, разряду, объединению) даже  в техслучаях, когда последний обнаруживает лишь некоторые из признаков, формирующихпредставление о типичных представителях данной категории (прототипах).

3.Множественность и разнородность оснований категоризации. Исследованияпоказали, что обыденная категоризация как когнитивный способ структурирования информациине ограничивается логоцентрическими принципами. Человек, действительно, можеткатегоризировать с позиции «мифологемы рационального мышления»(термин предложен в: [Фрумкина, 1991, с.143]), в основе которой — анализобъектов с целью выявления их существенных, объективно значимых признаков.Абсолютизировать этот принцип — значит сузить, обеднить наше представление окогнитивной системе человека, поскольку при этом не учитывается разнообразиечеловеческих когниций, участвующих в познании мира и построении его ментальныхрепрезентаций, в том числе посредством категориального расчленения.

 Сознание, какстало известно в когнитивной науке, «питается информацией о мирепоставленной не только органами восприятия, но и жизненным опытом, знанием традицийи норм поведения, интуицией, способностью к фантазии и образному воображению,подсознанием, информацией, получаемой через органы движения (двигательная моторика,опыт работающих рук). Все это служит для создания понятийной основы всего того,что может быть высказано» [Кобрина, 1989, с. 48]. Антропоцентризм когнитивных процессов вообще и категоризации в частности состоит в том, что мирпредстает в голове человека всегда в преображенном виде — он репрезентирован:человеческая психика является «своего рода продолжением внешнегомира» [Леонтьев, 1999, с.272]. Наблюдение за использованием языковых категориальныхклассификаторов показало, что отнесение слова (и, соответственно, объекта) кболее общему классу осуществляется на основе определенных представленийо мире, а они, как известно, во многом субъективны, интуитивны, эмоциональны ине ограничиваются знанием его (мира) объективно значимых характеристик[Красных, 2001, с. 152-161]: об одних из них, по наблюдению Э.Рош, люди могутне знать, вес других преувеличивать. Именно на этом основано предлагаемое еюусловное разделение категорий на «природные» (более или менее перцептивнообусловленные, такие, как цвет, форма) и «семантические» (понимаемыев данном случае как обусловленные понятийно, концептуально, например: фрукты,птицы) (по: [Фрумкина, 1991, с. 53]). Результаты специальных психологических исследованийтакже ставят под сомнение так называемый признаковый механизм категоризации.Так, в ходе эксперимента, проводившегося с целью изучения «наивной»категоризации запахов (эксперимент Д. Дюбуа), выяснилось, что испытуемыеклассифицируют запахи именно на основе жизненного опыта (легко объединяя их вгруппы типа «так пахнет на кухне (в аптеке, в лесу)», «напоминаетцветы (горячий асфальт, траву)), с большими трудностями обнаруживая сходства иразличия „объективных“ признаков (типичное неразличение яблока иапельсина) [Фрумкина, 2001].

Отнесениеобъекта к определенному классу и связи между центральными и периферийнымичленами в категориальных цепочках осуществляются именно в свете человеческогоопыта. Принцип сферы опыта в категоризации, сформулированный Р. Диксоном,звучит следующим образом: Если существует сфера опыта, ассоциирующаяся с А,то все реалии этой сферы, естественно, принадлежат той же категории, что и А (Цит.по: [Лакофф, 1988, с. 14]). Этим, в частности, объясняет тот факт, что в языкедьирбал приспособления для ловли рыбы, относятся к тому же классу, что и рыба(пример Р. Диксона) и что в японском языке категориальный классификатор hon „тонкий,длинный, несгибаемый предмет“  одинаково применим и к шестам, деревянныммечам, обладающими этими признаками, и к состязаниям в военном искусстве, в которыхони используются (наблюдение П. Даунинг). Остальные выведенные Р. Диксономпринципы категоризации (Принцип мифа и поверья,  Принцип важной особенности),по мнению Лакоффа, можно рассматривать как частные случаи обозначенного вышепринципа: мифы, поверья, важные с практической точки зрения особенностипредметов, явлений, событий как раз и являются теми сферами опыта, которые иопределяют категоризацию мира [Лакофф, 1988].

Категоризацияобъектов обусловлена не только не только общественным, социокультурным опытом — при этом весьма значимым оказывается индивидуальный опыт, индивидуальныепсихологические особенности личности. Психолингвистический эксперимент,проведенный Р.М. Фрумкиной и ее коллегами на материале цветообозначений каксредств категоризациии, показал, что процесс определения сходств и различийобъектов (а именно на этой процедуре основана категоризация) весьмаиндивидуален и во многом обусловлен ощущениями, непосредственными представлениями,чутьем и т. п., что определяет индивидуальный опыт человека. Именно поэтомустратегии категоризации у испытуемых оказались различными. Одни склонныусматривать сходство (»дилетанты"), другие — различие(«педанты»), одни всегда классифицируют по цвету, понимая полисемичностьцветообозначений типа лимонный, серебряный («метафористы»),другие интерпретируют их как моносемичные, не указывающие на цвет объекта(«буквалисты»), и т. д., см. [Фрумкина, 2001]. В индивидуальномопыте, таким образом, категоризация выступает способом упорядочения информациичерез присвоение субъектом категорий общественного сознания (универсальных икультурно обусловленных), а обнаруживающиеся при этом «ее (категоризации.– Е.К.) индивидуальные аспекты характеризуют специфику отражения мирасубъектом» [СПП, с.272].

Таким образом,исследования принципов категоризации, с одной стороны,  опровергли классическуюточку зрения, согласно которой понятие абстрактны и не связаны с опытом, а сдругой — подтвердили положение о том, что концептуальная система зависит отвсего нашего физического и социокультурного, общественного и индивидуальногоопыта.

4. Гибкаяприспособляемость категорий. Лингвистические исследования категоризациипродемонстрировали еще одну важную особенность когнитивной деятельности, заключающуюсяв сочетании двух принципов — структурной стабильности и гибкой приспособляемости,интерпретируемых в отечественной науке следующим образом: "…Для ее(когнитивной деятельности. — Е.К.) эффективности, с одной стороны, требуется покрайней мере на какое-то время — сохранять постоянный способ организациисистемы категории, а с другой  стороны, система должна быть достаточно гибкой,чтобы иметь возможность приспосабливаться к изменениям" [Рахилина, 2001,с. 78]. Категории при всей стабильности их центра (прототипического сигнификата- набора свойств, характеризующих «лучших», типичных представителейкласса и позволяющих отграничить его от прочих классов) характеризуютсяразмытостью границ. Один из наиболее показательных примеров — проанализированноеЧ. Филлмором, а затем Дж. Лакоффом понятие «холостяк». Оно лишь всвете идеализированной модели мира, в которой есть социальный институт брака и,соответственно, все зрелые, способные содержать семью мужчины, делятся наженатых и неженатых, представляет собой категорию с четко очерченными границами.В свете же всей имеющейся у человека информации о мире (в котором принятыразводы, существуют гомосексуализм, монашество и др.) границы категорииразмываются, вследствие этого весьма затруднительно дать однозначный ответ  навопрос: холостяк ли римский папа или, скажем, мусульманин-многоженец накануневступления в брак с еще одной женщиной? (пример Дж. Лакоффа [Лакофф, 1988,с.42]. Подобные примеры обнаруживают отклонение традиционной теории категоризации,согласно которой высказывание о категории содержит утверждение о том, что некийобъект является членом данной категории, либо им не является.

Гибкаяприспособляемость сказывается в возможности расширения категории, при которойоказывается возможным подвести явление под определенную категорию при видимомотсутствии у него объективно значимых признаков, определяющих«семейное» сходство с прототипом (другими словами, при отсутствииобщих характеристик сравниваемых реалий). Это имеет самое непосредственноеотношение к явлению, получившему в лингвистической семантике названиекатегориальной несовместимости или категориальной ошибки, состоящей «втом, что объекту, принадлежащему к одной категории (типу, сорту) сущностей,имеющихся в мире, приписывается свойство, присущее объектам другой категории(типа, сорта)» [Кобозева, 2000, с. 204].

В дискурсах(прежде всего публицистическом, художественном, научно-популярном), делающихставку на образность, экспрессивность изложения, эстетическое воздействие, ккатегориальной ошибке прибегают сознательно как особому стилистическому приему- способу индивидуализации или оценки объекта. Скажем, одним из показателейкатегориальной аномалией в языке выступает стилистическая фигура, получившаяназвание «олицетворение»: в ее основе лежит предикация человеческих свойствнеодушевленнным сущностям:

Читатель непредполагает

и немерещится уму,

умпотому и не лукавит.

                   (Б. Ахмадулина. Сны о Грузии)

Созвездьекроткое овечье,

провозвести илипробей:

как прочь прогнатьума оплошность

и знанье детскоесберечь.

                  (Б.Ахмадулина. Сны о Грузии)

В двух полушарийхолм или проем

пытался вникнуть

                    грамотей-компьютер —

двугорбиедурачилось при нем.

                   (Б. Ахмадулина. Глубокий обморок. I. В Боткинской больнице)

Представленныестихотворные строфы являются типичным примером олицетворения: психическомуфеномену (уму — в первых строфах, мозгу — в последней) приписываютсяповеденческие признаки человека: способность лукавить, дурачиться, совершатьоплошности, которая, в частности, может стать результатом работы воображения (мерещиться).Категориальный сдвиг особенно заметен при параллелизме конструкций, например: Теперьон [Павлов]постарел и, как за глаза поговаривализнакомые, «сильно сдал». Иногда ему казалось,

что страсть его тоже состариласьвместе с ним…(Юденич М. Я отворил пред тобою дверь…).  Это жеотносится к высказываниям, в которых субъект — характеризуемый компонент — ипредикат (или компонент, находящийся с определяемым словом в полупредикативныхотношениях) — характеризующий компонент — относятся к разным понятийным сферам,например предметно-пространственное, физическое и идеальное, абстрактное: И душамоя, поле безбрежное, Дышит запахом меда и роз (С. Есенин)[3]; Да у него голова — целый дом союзов (из разг. речи).

Категориальнаянесовместимость, которая порождает бессмыслицу вне указанных вышепрагматических условий (и потому квалифицируется  в этом случае как ошибка — «неоправданная образность речи», «нарушение границ лексическойсочетаемости, связанное с предметно-логическим несоответствием понятий»),«обнаруживается в любой живой поэтической метафоре, в составе которой нетолько не затемняет содержание, но служит средством повышения образности,выразительности речи» [Кобозева, 2000, с. 205]. Эффективностьметафоризации во многом (хотя и не всегда, учитывая так называемую внутреннююметафору, образующуюся за счет внутренних резервов одного и того же поля[Москвин, 2000]) определяется неожиданностью, оригинальностью,«дерзостью» в смещении границ разных категорий. В основе хорошейметафоры, по выражению Аристотеля, лежит «интуитивное восприятие сходстванесходных вещей» (цит. по: [Уилрайт, 1990. С. 84]).

5. Неосознанныйхарактер категориального расчленения мира. В повседневнойпрактике мы прибегаем к категоризации постоянно: категориальность — это«свойство восприятия, существующее на уровне сознания и характеризующееличностный уровень восприятия» [СПП, с. 272]. При этом категоризация, какправило, не является самоцелью, — она лишь «звено в пределах некоторойцепочки действий, ориентированных на решение конкретной задачи» [Фрумкина,2001, с.90], отсюда и выявляемая психологами неосознанность категориальныхструктур индивидуального сознания и наблюдаемая во многих случаях неспособностьсубъекта категоризации эксплицировать, чем один объект сходен с другим, отличен от него. Принцип сведения к прототипу, заключающийся в поиске места длянового, незнакомого феномена (впечатления, отношения, объекта, действия) в«категориальной сетке» (термин Р.М. Фрумкиной), является одним изобщих принципов организации разных видов человеческой деятельности и тесносвязан с процессами концептуализации мира (его осмысления) [Кустова, 2000,с.85-86; Красных, 2001, с.165; Фрумкина, 2001,    с. 62-63]. В повседневнойкогнитивной практике категориальные сдвиги, влекущие за собой категориальнуюошибку, не являются самоцелью и зачастую просто не осознаются. Типичный пример- проанализированные Дж.  Лакоффом метафорические понятия «время — деньги»,«спор — война», упорядочивающие повседневную деятельностьпредставителей западной культуры [Лакофф, 1990].

Наблюдения заиспользованием категориальных классификаторов в языке позволило выявитьосновные когнитивные механизмы, лежащие в основе расширения категорий (категориальныхсдвигов). Состав этих «мотиваций» уточнил Дж. Лакофф [Лакофф, 1988]и  представил их в виде следующего перечня.

·     Трансформация схемы образа. Этот механизм базируется на способностичеловека формировать схематические представления образов предметов, явлений ивключать последние — на  основе выявляемых в процессе этой схематизациипризнаков — в определенные категории.

·     Метонимия. Действие этого когнитивного механизма связывают сособенностями устройства нашей концептуальной системы. Информация о мире, какизвестно, хранится в памяти человека не в хаотическом беспорядке, а в особыхструктурах знания — фреймах, сценариях, которые представляют типизированнуюситуацию (объект) в виде ассоциативного набора обязательных или факультативных компонентов,слотов (соответствующих количеству элементов, выделенных в данном фрагментеопыта) или, соответственно, в виде алго-

ритма, инструкции (последовательностидействий, необходимых для выполнения некой задачи). Именно перенос признакавнутри одной когнитивной структуры с одного ее компонента на другой (таковатрактовка метонимии в терминах когнитивной семантики) и позволяет категориирасширить свои границы.

·          Мотивация, связаннаяс существованием конвенциальных ментальныхобразов. Данная формулировка, по крайней мере, в том виде,  в каком онапредстает при переводе на русский язык, не вполне четко проясняет сущностьописываемого когнитивного механизма. Эта  информационная неполнота, по нашемумнению,  в определенной степени восполняет приводимый ниже иллюстративныйматериал, представленный Лакоффом.

Возможностьотнесения мотков, клубков ленты  к категории hon(«прямой, длинный, несгибаемый предмет») в японском языкеобъясняется именно существованием конвенциального образа разматываемой ленты,который включает два компонента: представление о смотанной ленте и представлениео размотанной ленте, схематично репрезентируемой в виде длинного тонкогопредмета (здесь срабатывает первый по списку когнитивный механизм). Данныйпример показывает, что в основе этого расширения категории, как и в случае сметонимией, лежит все тот же процесс актуализации тех компонентов знания орассматриваемом явлении, которые отвечают условиям включения в категорию.Разница, как нам представляется, лишь в том, что в данном случае концепт(«клубок») поворачивается своей сценарной стороной (смотанная лента→ размотанная лента, превращенная в длинную узкую полоску ткани).

·     Метафора. Данная когнитивная операция трактуется как способпредставлять одну концептуальную область сквозь призму другой, перенося приэтом из области-источника в область-мишень необходимые (достаточные дляотнесения к определенной категории) компоненты когнитивной структуры.

Итак, категория как явление обыденной понятийнойсистемы, инструмент когнитивной деятельности человека (а не абстрактнаяконструкция, не идеализированная модель, не научно выверенное и или философскоепостроение) представляет собой психологическую структуру с нестрогими, не четкоочерченными границами, которые могут смещаться в зависимости от нужд индивида,использующего категорию как средство осознания мира. Эти подвижные, гибкие,естественные мыслительные категории, которыми человек пользуется вситуациях познания, возникающих в повседневной деятельности, и которые,наряду с общими «объективными» знаниями о мире, формируют его модель мира, обобщаяиндивидуальный и коллективный опыт [Иссерс, 1999, с. 41-42; Галич, 2002, с. 4-5, 44-54], получили в литературе последнихлет (см., например, указанные выше работы) особое терминологическое определение– когнитивные, позволяющее отграничивать их от смежных понятий: категорийнаучных, логико-философских.

Уяснив главные особенности обыденной категоризациина фоне более строгой, последовательной – научной, определив  спецификуестественных категорий (инструментов повседневной познавательной деятельности)при сравнении с категориями научного, философского познания мира, обратимся к понятиюсемантической категории. (Предваряя экскурс в историю понятия  СК, необходимосделать следующее замечание. Цитируя теоретические источники, созданные задолгодо всплеска когнитивистики, и отражая присущее тому периоду состояниетерминологического аппарата науки, мы используем вместо термина  «когнитивнаякатегория» термин «понятийная (или мыслительная) категория», всякий раз имеяпри этом в виду феномены не научной и логико-философской, а естественной категоризации.)

 

1.2.2. История формированияпонятия «семантическая категория».

 Категории логики, философии да имногих наук рассматриваются в соответствующих областях знания как определенныементальные сущности (предельно общие понятия о наиболее общих, существенныхсвойствах и отношениях реальности, — результат «сжатия неисчерпаемогомногообразия мира» [Фрумкина, 2001, 62] до определенных рубрик (классов,групп, типов и под. общностей объектов, явлений, отношений, действий и т.п.)) — безотносительно к знаковым средствам и способам их реализации. В современнойлингвистике, изучающей язык в неразрывной связи с мышлением, деятельностью, втом числе концептуальной, с некоторых пор особый интерес представляют когнитивныекатегории в их языковом  воплощении, рассматриваемые как смысловая основа(отвлеченно-понятийный инвариант) интеграции и функционального взаимодействияразличных потенциальных средств их выражения  (системно-языковой аспект), какмыслительная основа реального сообщения о мире, слитая со способами еепредставления (функционально-речевой аспект).Другими словами, влингвистике категории рассматриваются как мыслительно-языковые сущности.

Являясь по своему происхождениювнеязыковыми феноменами (ментальными репрезентациями реальности), включаясь вязыковое (семантическое) содержание сообщения в качестве его мыслительнойосновы, воплощаясь в нем, понятийные категории перестают быть собственнопонятийными, неязыковыми [Бондарко, 1978, с.5-6]. Этой сменой «статуса»категорий, по-видимому, и следует объяснять введение в лингвистическую практикуих особого терминологического обозначения — «семантические категории»[4] (его более редкий аналог — «смысловые категории языка», см. [Шведова, Белоусова, 1995]). Это обозначение использует целый ряд ученых, в частности А.В. Бондако, Т.И. Стексова, Ф.А.Литвин, Т.В. Маркелова, акцентируя таким образом внимание на особом аспекте существованиякатегорий человеческого мышления – их языковом воплощении. Семантическиекатегории (СК) рассматриваются как способы репрезентации когнитивных категорий(структур сознания человека, которые «отражают общие закономерностипознания мира безотносительно к возможным средствам их выражения)»[Литвин, 1985, с.47-48]) в системе семантических единиц, структур и правилестественного языка.

Формирование понятиясемантической категории в лингвистике представляет собой достаточно длительныйпроцесс ее поэтапного выделения в ряду смежных понятий и постепенного накоплениязнаний о ее дифференциальных признаках. Основы учения о СК были заложены ещеклассиками отечественной науки — А.А. Потебней, А.А. Шахматовым, А.М.Пешковским,   чье внимание привлек отвлеченно-понятийный аспект семантики различныхязыковых единиц.

Различия вспособах воплощения универсальных категорий человеческого мышления и познаниялегло в основу рассуждений А.А. Потебни о преимуществах формальных языков,каким, в частности, является русский, перед языками других типов, «в коихподведение лексического содержания под общие схемы, каковы предмет и егопространственные отношения, действие, время, лицо и пр., требует каждый разнового усилия мысли», поскольку соответствующих грамматических форм неимеют [Потебня, 1958]. Ученый обратил внимание на то, что категории,формирующие первоначальную классификацию образов и понятий человеческогомышления, в языке далеко не обязательно преобразуются в категорииграмматические (формируя системы противопоставленных грамматических величин).Они вполне могут выражаться и лексически (в семантической структуре лексическойединицы), и словообразовательно (в значении словообразовательной морфемы), ср.описание множественности в числовых формах имени и в словосочетании«много» + имя, категории прошедшего, выраженную грамматически,временной глагольной формой, и лексически, наречием «давно»,категории одушевленное лицо, выраженную словообразовательным аффиксом созначением лица (спасти +итель□) и корневойморфемой отдельного слова (retten-mensch = спасти — человек).

Большую ценностьпредставляют собой отдельные замечания об обнаруженных в самой языковой тканисистеме средств и способов представления категоризации действительности,сделанные А.М. Пешковским в ходе описания грамматического строя в работе«Русский синтаксис в научном освещении» (1914). Его внимание, вчастности, привлекли общие, инвариантные компоненты в значениях разныхграмматических единиц — отвлеченно-понятийный аспект языковой семантики. Идя отизофункциональности разных грамматических форм и конструкций,      А.М.Пешковский выделяет совокупности единиц как особые «формы мышления»говорящих на русском языке, имеющие одну понятийную основу. Именно на основесмыслового инварианта (категории обобщенного лица) А.М. Пешковский выделяетразличные по структуре предложения (односоставные с глаголом-сказуемым в форме2-го л. ед. ч. и 3-го л. мн. ч., двусоставные с подлежащим-личным местоимением,с подлежащим-существительным, употребленным «в общем смысле», т.е. снеконкретным референтным статусом) в отдельную семантическую разновидность(обобщенно-личные предложения) — особую форму мышления, позволяющую соединятьличное с общим, единичное с типичным, субъективное с объективным. В сущностиговоря, ученый подходит к идее отсутствия у понятийных категорий,выражаемых в языке, жесткого уровневого характера. По крайней мере,именно так была представлено им метафизическое по своей сути понятиевнеличности (признака, состояния, действия), объединяющее вокруг себя категориюбезличных глаголов, инфинитив, субстантивы, безличные и так называемыенеопределенно-личные предложения, способные в большей или меньшей степениабстрагироваться от лица — субъекта действия, носителя признака, состояния.

В этот период  вкачестве особых языковых инструментов категоризации рассматриваются части речи.Величайшей иррациональностью языка называет А.М. Пешковский предоставляемуювсякому говорящему возможность грамматически опредмечивать любое непредметноепредставление (движение, состояние человека, пространственное представление ипр.), помещая их в один ряд с «реальными» предметами, названными существительными,предметность которых заключена не только в их формальном, но и в вещественномзначении. «Категория существительного имеет огромное значение для нашеймысли, — пишет ученый. — Без нее невозможно было бы никакое знание, никакаянаука. Нельзя было бы, например, говорить ни о свете, ни о тепле, ни о самомязыке; ведь ничего этого отдельно не существует» [Пешковский, 1956, с.73]. Обращаясь к общекатегориальным значениям, грамматическим свойствам частейречи (в частности, зависимость ∕ независимость форм), А.М. Пешковскийприходит к выводу о том, что части речи есть «не что иное, как   о с н о вн ы е  к а т е г о -   р и и  м ы ш л е н и я  в их примитивной общенароднойстадии развития» [Там же, с. 74]. «Существительное и есть дляязыковой мысли то, чем для философской мысли является субстанция. А тому, что вфилософии называют „атрибутом“ и „акциденцией“, в языкесоответствуют… п р и л а г а т е л ь н о е  и  г л а г о л» [Там же]. Кподобным выводам приходит и А.А. Шахматов в работе «Синтаксис русскогоязыка» (1920): «Существительное, прилагательное, глагол, наречие,местоимение являются названиями соответствующих представлений о субстанции,качестве-свойстве, действии-состоянии, отношения…». «Что касается с лу ж е б н ы х    ч а с т е й   р е ч и — предлога, союза, префиксов и частицы,то они не находят соответствия в психологических наших представлениях иявляются только средствами для обнаружения наших представлений в другихсловах» [Шахматов, 2001, с. 429]. Последовательно проводя параллели междучастями речи, выделенными на основе синтаксического признака (роль в предложении,зависимость ∕ независимость грамматических форм) и базовыми категориями человеческоймысли, ученый выделяет две неравновеликие группировки в системе грамматическихклассов слов. С одной стороны — существительные (и субстантивные имена), местоимения-существительные,в своей грамматически независимой форме соответствующие представлению осубстанции (независимым представлениям о предметах, явлениях, состояниях,действиях), с другой стороны — все прочие знаменательные части речи, по своемусуществу (имеющие грамматические зависимые формы) соответствующие зависимымпредставлениям о пассивных и активных признаках, обнаруживающихся в субстанциях(атрибутах, акциденциях). Подобные замечания о связи языка с мышлением,понятийной системой человека, попытки систематизировать грамматические единицына основе их изофункциональности, обнаруженных в их семантике смысловыхинвариантов сыграли важную роль для дальнейшего формирования и развитияпредставления о СК.

Важные шаги кпрояснению сущности СК были сделаны во 2-й трети       ХХ в. — в период началаподъема интереса лингвистической науки к проблемам отношения языка и мышления,а следовательно, языковых и понятийных категорий. На этом этапе, в сущности, ибыли заложены основы учения о СК. При отсутствии фундаментальных исследований,отработанных дефиниций этого феномена в совокупности отдельных частныхнаблюдений за языком, попутных замечаний, предположений постепенно вызревалопредставление о СК, которое, не меняясь в своей основе, углубляется,упорядочивается, частично подправляется современной наукой.

Пафос исследований этого периодасостоял в описании системы языка в аспекте ее обусловленности логикой мышления.Закономерным в данном случае оказался интерес к изучению воплощенных в языкекатегорий, выступающих «непосредственными выразителями норм сознания в самомязыковом строе», «тем соединяющим элементом, который связывает, в конечномитоге, языковой материал с общим строем человеческого мышления» [Мещанинов,1945, с. 15]. Грамматические значения стали рассматриваться как особым образомвоплощенные и преломленные в тех или иных исторически сложившихся системахграмматических величин (грамматических классах, рядах форм, типах синтаксическихконструкций) наиболее общие понятия (категории) человеческого мышления, и,таким образом был сделан вывод, что «грамматический строй языка, по крайнеймере в самых общих чертах, обусловливается логикой мышления» [Савченко, 1967,с. 228]. «Каждый язык при его длительном социальном использовании вырабатываетсвои структуры, но они устанавливаются в нем не самостоятельно, а в зависимостиот действующих законов мышления», — писал И.И. Мещанинов и далее разъяснял своюмысль: «Мышление ложится в основу сознательной деятельности человека, который,удовлетворяя возникающие у него потребности общения, создает язык. Он, передаваялогические категории, придает им формальное лингвистическое выражение, создаваясвои грамматические категории…»[Мещанинов, 1967, с. 8-9].

Врассматриваемый период исследуется понятийная основа содержания языковыхединиц, главным образомграмматических. Продолжено изучениесоотношения грамматических классов слов и категорий мышления, которое в итогеподтвердило справедливость предположений прошлых лет о том, что части речиформируются в соответствии (правда, далеко не прямого) с системой понятийныхкатегорий [Савченко, 1967]. Не только в системе частей речи, но и в предложенииисследователям удалось обнаружить «грамматически передаваемые категориимышления, выражающие действующее лицо, само действие и связанные с ним членывысказывания» — общеязыковой субстрат (основу всякого предложения),обусловленный нормами мышления и передаваемый грамматическими категориями[Мещанинов, 1967, с. 10-11]. Грамматические значения, стали рассматриваться вотношении к категориям мышления. В системе грамматических значений, получающихрегулярное выражение в исторически сложившихся системах противопоставленныхдруг другу грамматических величин с однородными значениями (другими словами — грамматических категорий), удалось установить наиболее общие и наиболее важныедля познания и коммуникации отношения между предметами и явлениями (пространственные,субъект-объектные, количественные и пр.) [Крушельницкая, 1967].

При этом, однако, категориямязыка и мысли было отказано в отношениях прямого соответствия в пользу производно-интерпретационных.Несмотря на обнаруженную тесную взаимосвязь между категориями языка и мышления,исследователи тем не менее настаивают на нетождественности этих феноменов.«Язык и мышление связаны не как форма и содержание, а как самостоятельныефеномены, каждый из которых имеет, в свою очередь, свое специфическую форму исодержание» [Крушельницкая, 1967, с. 215]. Подобные высказывания по своей сутиочень близки некогда высказанной мысли  В. фон Гумбольдта о том, что язык неможет и не должен рассматриваться всего лишь как средство выражения мысли,сопутствующее ей и не принимающее никакого участия в ее формировании. Рольязыка, писал немецкий мыслитель, не сводится к материализации совершеннодуховной и проходящей в известном смысле бесследно мысли — при этом ондобавляет к этому многое «от себя», поскольку содержит в себе следыдуховной деятельности прежних поколений: «язык есть не что иное, какдополнение мысли» [Гумбольдт, 1984,  с.304].

Проникновениекатегорий мышления в языковую плоть, систему языка, по наблюдениюисследователей, неизбежно сопровождается их модификацией. Они делают важныйвывод о том, что любая воплощенная в языковой системе когнитивная категория представляетсобой результат «двойного преобразования»: мира — в мысли, а мысли — языке. «При помощи языка, который является орудием  всякого понятийногомышления, — рассуждает К.Г. Крушельницкая, — познанное реальное содержаниепреобразуется в коммуникативном плане, подвергаясь при этом той или инойстепени воздействию структуры  каждого конкретного языка (выделено мною.- Е.К.) [Крушельницкая, 1967, с. 216]. Аналогичные мысли высказывает  И.И.Мещанинов, наблюдая за грамматикализацией понятийных категорий: субъекта,предиката, атрибута, — формирующих логическую основу сообщения и подвергающихся» в историческом процессе развития языковых структур своим качественнымизменениям(выделено мною. — Е.К.), образующим различныесинтаксические конструкции" [Мещанинов, 1967, с. 12]. Эти высказыванияпредвосхитили сформулированный уже позже (в 3-й трети ХХ в., в работах А.В.Бондарко, Т.И. Стексовой, Т.В. Маркеловой)  тезис, касающийся сущностной чертысемантической категории, которая представляет собой результат языковойинтерпретации понятийной категории. 

Углубляетсяпредставление о взаимосвязи категорий мысли и категорий языка. В их отношенияхобнаружена асимметрия, которая выявляется прежде всего во множественностиспособов и средств выражения одного и того же категориального смысла. Так,И.И. Мещанинов на материале сравнительного сопоставления различных системязыков (индоевропейских, тюркских, кавказских) показал, что одно и то же понятиеможет предаваться различными средствами: «В одних языках оно выражается всемантической группировке слов, в других те же нормы (сознания. – Е.К.)отражаются на грамматическом построении слов и словосочетаний в предложении ит.д. [Мещанинов, 1945, с. 11]. Кроме того, им же был уточнен характер отношениймежду воплощенными в языковой семантике категориями мышления (СК) играмматическими категориями языка. Обнаруживая тесную взаимосвязь,грамматические и семантические категории представляют собой самостоятельныеявления. С одной стороны, некоторые из выражаемых в языке понятий не получаютустойчивого, последовательного грамматического выражения (в русском языке, это,например, категория модальности, которая, как известно, предается разнымисредствами и их комбинациями, в том числе глагольными формами, частицами, интонацией,специальной модальной лексикой). С другой стороны, возможна противоположнаяситуация: в языке выделяется система противопоставленных друг другу грамматическихформ, однако отвечающая этим оппозициям категория понятий оказываетсяутраченной (в русском такова, например, грамматическая категория рода имени существительного,иногда называемая частично обусловленной: многие представляющие ее формы, как известно,уже в праславянском языке «не только утратили прямую тесную связь со своейреальной базой, но и достаточно далеко отошли от нее (мужской и женский род –от обозначения половых различий живых существ, средний – от обозначения неживыхпредметов))» [Осипов, 2004,  с. 103].

В рассматриваемыйпериод достаточно четко проведена граница между собственно понятийными(когнитивными) категориями и так называемыми языковыми понятийными категориями(впоследствии получившими название семантических или смысловых). В основу этогопротивопоставления был положен принцип системного воплощения категорий человеческогомышления в языке. Всякое понятие, существующее в сознании человека, может бытьпередано средствами естественного языка, однако, по мнению И.И. Мещанинова, изэтого не следует, что всякая категория мышления автоматически получает статусязыковой. В своей статье «Понятийные категории в языке» (Труды Воен.ин-та ин. языков. 1945. № 1) он пишет: «Оно [понятие] может быть выраженоописательно, может быть передано семантикою отдельного слова, может в своейпередаче  образовывать в нем [языке] определенную систему» [Мещанинов,1945, с. 15].  И только в последнем случае понятийная категория получаетязыковой статус, ибо «передается не через язык, а в самом языке, не толькоего средствами, а в самой его материальной части», «выступает в языковомстрое и получает в нем определенное построение», которое «находитсвое выражение в определенной лексической, морфологической или синтаксическойсистеме» [Там же]. При этом не важно, получает ли мыслительная категорияграмматическое выражение, становясь при этом грамматическим понятием, илиостается в области лексической семантики, – она должна соответствовать главномутребованию – передаваться не одиночной семантикой отдельно взятой единицы, а целойсистемой семантических противопоставлений (аффиксов, лексем, форм,словосочетаний и др.) и тем самым сохранять за собой статус языковой понятийнойкатегории [Мещанинов, 1945, с. 12-15].

Тезис осистемно-языковом характере воплощения понятийных категорий получил свое развитиев лингвистических исследованиях 3-й трети  ХХ в. Он, в частности, лег в основуметодики выявления СК, которая заключается в сведении разноуровневых языковыхсредств, взаимодействующих на основе общности семантических функций и выражающихварианты предельно общих понятий,  в особые группировки(функционально-семантические поля), отсечении обнаруженных в процессесравнительного анализа индивидуальных, частных оттенков исходных смыслов иопределении, таким образом,  семантической категории — инвариантного смысловогокомпонента, соответствующего базовым категориям человеческого мышления ипознания [Бондарко, 1978, 1990; Стексова, 2001; Кобрина, 1989]. ФСП – это СК,рассматриваемые в единстве с системой средств ее выражения в национальном языке[Бондарко, 2001, с. 16].

ПредложенныйН.Ю. Шведовой и А.С. Белоусовой оригинальный подход к выявлению смысловыхкатегорий языка через дейксис подтвердил базовый в учении о СК тезис о том, чтопоследняя – это категория мышления, которая стала фактом языка и в своей передачеобразует в нем определенную систему. Вне зависимости от степени обобщенности ипонятийного объема СК является «материальной данностью», ведь«она формализуется вполне определенным кругом языковых средств, обращенныхк смысловому исходу и способных в силу своего языкового значения выразитьсоответствующие смыслы» [Шведова, Белоусова, 1995, с.35]. Эти смысловыеисходы были обнаружены в особом лексико-грамматическом классе  — системеместоименных слов, заключающей в себе «те глобальные смыслы, которые сочленяютвоедино разные уровни языка, традиционно представляемые  как его грамматическийи лексический строй, его словообразование и идиоматика» [Шведова,Белоусова, 1995, с. 3], и тем самым «придают ему [языку] качествоестественной целостности» [Там же, с.6].

На сегодняшниймомент удалось не только выявить ряд воплощенных в языке категорийчеловеческого сознания, но описать многие из них в единстве с системой средствих выражения в языке, например: «время» (Е.С. Яковлева, А.В. Бондарко),«пространство», «знание», «восприятие» (Е.С. Яковлева), «количество» (Г.Г.Галич, на материале немецкого языка), «невольность осуществления»       (Т.И.Стексова), «инструментальность» (В.А. Ямшанова).

Помимо того, чтоудалось выявить и описать многие семантические категории, оказалось, чтосовокупность этих категорий обнаруживает признаки системы, формирующейся, какизвестно, отношениями и связями между своими элементами. Границы семантическихкатегорий, каждая из которых имеет потенциальную опору на совокупность средствязыкового воплощения, способных в силу своих значений выразить тот или инойкатегориальный смысл, достаточно определенны и тем не менее проницаемы. Ониоткрыты для разного рода взаимодействий как внутри системы, так и за еепределами -  в речи, в конкретных условиях функционирования. Эти связи иотношения можно представить в виде системы координат на плоскости: онивыстраиваются по вертикали (между категориями, относящихся к  разным уровнямобобщенности) и по горизонтали (между одноуровневыми категориями).

Вертикальобразуют  отношения ступенчатого включения иерархически связанных семантическихкатегорий. Всякая когнитивная категория, получившая воплощение в системеязыковых единиц, классов и категорий, обнаруживает дробность, которая«принимает форму дискретности отдельных понятийных смыслов при сохраненииобщего понятийного смысла» [Кобрина, 1989,     с. 46]. Обусловленнаякреативностью и лабильностью человеческого сознания, она поддерживается самимязыком: «Детально разработанная, широко разветвленная системавзаимодействующих языковых средств, относящихся к разным уровням и сторонамязыка, включающая сильно выраженную избыточность, обеспечивает реализациюопределенных идей (понятийных категорий) в сложной системе вариантов,разновидностей оттенков. Каждый из этих оттенков уже данной идеи в целом, ноконкретнее и содержательнее» [Бондарко, 1978, с.83].

Среди таких описанных влингвистической литературе макро-, или суперкатегорий – категория невольности(система средств ее вербализации позволяет выделить как минимум три вариантаисходного смысла: «независимость происходящего от воли субъекта»,«обусловленность происходящего с субъектом события воздействием внешней силы, некойсубстанции», «невольность осуществления как несоответствие случившегося ожидаемому»,[Стексова, 2001]); категория времени (представлена в системе субкатегориальныхпонятий: «временная локализованность», «временной порядок», «темпоральность»,«таксис», «аспектуальность», [Бондарко, 2001]); категория количественной определенности,или количества (выявлен целый корпус ее типов: временная длительностьпроцессуального объекта; расстояние; габариты объекта; степень проявлениякачеств, событий реального мира и интеллектуальной, эмоционально-волевой сферыи др. [Галич, 2003]).

Таким образом,исследователи приходят к выводу, что семантическая категоризация неотделима отмногоступенчатой иерархической системы субкатегорий, и потому в принципе любаякатегория, за исключением максимально абстрактных, оказывается в составе болееобщей — в качестве ее части и в то же время сама может содержать несколько субкатегорий[Бондарко, 1985, с.4; Стексова, 2001, с. 50]. Структура СК, реализованной вязыке в виде континуума иерархически связанных семантических подтипов,подвидов, оттенков, может быть представлена в виде пирамиды, устремленной своейвершиной к категории высшего уровня абстракции (глобальное понятие  — время,пространство, количество, субъект, объект, действие (процессуальный признак),качество (непроцессуальный признак) и т. п.)  и  расширяющейся книзу за счетпоследовательного и непрерывного членения исходных категориальных смыслов наболее частные (субкатегории), каждая из которых, в свою очередь, готова реализоватьсяв системе своих вариантов. Есть мнение, что нижним пределом следует считать тотуровень, ниже которого в расчленении категории перестают участвовать вседругие, помимо лексических, средства языка. На таком уровне, по мнению Н.Ю.Шведовой и А.С. Белоусовой, находится СК «где — место» (выступающаянаряду с СК «куда — перемещение с места на место» и СК «откуда — перемещение изнутри вовне или из одного места в другое») вариантомпредельно общего смысла «локализация», поскольку ее дальнейшее членениена субкатегории осуществляется только на лексическом уровне и не поддерживаетсядругими средствами — семантикой падежей и системой предложно-падежныхсочетаний, см. [Шведова, Белоусова, 1995]. Принимая положение об отсутствиижесткого уровневого характера и множественности способов языкового воплощенияпонятийных категорий, мы оставляем это мнение в стороне и считаем правомернымвычленять семантические субкатегории из СК более высокого уровня абстракции дотех пор, пока они сохраняют за собой статус систематически выражаемых вязыке понятий (вне зависимости от того, к какому уровню – лексическому илиграмматическому – принадлежит система этих языковых средств; воплощается ликатегория мышления в системах противопоставленных друг другу грамматическихформ с однородными значениями или в разнообразных лексико-семантическихгруппировках слов, реализующих в своих значениях (первичных или вторичных)определенные смысловые инварианты.

Итак, вертикальв системе семантических категорий образуют отношения между категориями,стоящими на разных ступенях членения исходного смысла. По горизонталиосуществляются следующие типы взаимоотношений между одноуровневыми СК: 1) комлементарность,2) противоречие, 3) интенсификация, 4) превращение.

1.Сущность комплементарыхотношений заключается в установлении более или менее длительных иустойчивых связей между разными категориальными смыслами, выраженными всемантике языковых единиц  и их компонентов (сем — в значении ЛСВ, лексем — всловосочетании и др.), в пределах одного речевого отрезка — высказывания и егосоставляющих: слов, словосочетания. Категориально-смысловое  взаимодействие обнаруживаютсяи на словообразовательном уровне. Это связи между морфемами, формирующими в своейсовокупности значение  многоморфемного  слова   (так называемый словообразовательныйсинтез), см., например, субъектные (агентивные) отношения, связывающие в слове рубщиккорневую морфему с категориальным значением действия и суффикс со значениемлица, в сумме дающие значение деривата «лицо, занимающееся рубкой».Подобные отношения связывают слово с обязательными участника названной имситуации (актантами), формирующими его валентность, а следовательно, илексическое значение языковой единицы, см., например, субъектно-локативныеотношения, определяющие семантику двухвалентного глагола идти:перемещение предполагает наличие субъекта и некоторых пространственныхориентиров (начала, конца пути, трассы, траектории). Смысловые отношения междусловами, объединенными на основе синтаксических форм связи, формируютграмматическое значение свободных словосочетаний; характер этих отношенияположен в основу их классификации (в «Русской грамматике» — 80: определительные,объектные, обстоятельственные, комплетивные). Отношения смысловоговзаимодействия связывают компоненты пропозициональной структуры, формируя содержаниевысказывания.

Так, одна и таже ситуация продажи дома может представлена разными комплексами взаимосвязанныхкомпонентов: в одном случае в пропозицию войдут все актанты, формирующиевалентность предиката  продать (Я продал дом Ивановым за пятьсот тысяч):продал я -  субъектные отношения,  (я) продал  Ивановым — отношенияконтрагента, продал дом — объектные отношения, продал за пятьсот тысяч — объектные отношения, в другом случае могут быть введены факультативныекомпоненты ситуации, связанные обстоятельственными отношениями спредикатно-актантной структурой, в то время как некоторым семантическимактантам будет отказано в синтаксической позиции: Вчера я продал дом (реляционнаяструктура осложнена временными отношениями), Я продал дом через агентство (реляционнаяструктура осложнена отношениями объектными, точнее, посредническими (по перечнюсемантических отношений, представленному Ю.Д. Апресяном [Апресян, 1974,с.125-126]). Эти элементарные отношения, представленные как инварианты, абстрагированныеот разнообразных конкретных интерпретаций смысловых связей между языковыми единицами, отсылают  к базовым отношениям бытия (их количество определяетсяисследователями примерно одинаково — 6 у Ч. Филлмора, 7 (8, статус 8-го типа,отношений «способа» не вполне ясен) — у Ю.Д. Апресяна), от которых вязыковой семантике легко сделать шаг к отношениям более частным: от субъектных à к адресату, от локативных à к траектории,от количественных вкупе с временными à к сроку и т.д.(подробно описаны  в кн.: [Апресян, 1974, с. 127-129]).

Выделение особой разновидности этих универсальных отношений смыслового взаимодействия,предложенное Н.Ю.Шведовой и А.С.Белоусовой, — контаминации — представляетсянам возможным, но далеко не обязательным, поскольку основанием выделенияпоследней является чисто формальный признак. При контаминации имеет место нерасчлененноевыражение комплекса взаимодействующих СК: «несколько смыслов выражаютсяодними и теми же языковыми средствами, в них сливаются» [Шведова,Белоусова, 1995, с.34]. Скрещивание категориальных смыслов наблюдается на самыхразных языковых уровнях. В лексике это, например, сложные слова типахожено-перехожено, писаный-переписаный[5], сочетающие в своих значениях СКколичества и времени («много раз в прошлом»). Категориальныйсинкретизм обнаруживают компоненты словосочетания, формирующие валентностьлексемы. А.Д. Апресян описал два типа такого рода явлений [Апресян, 1974)]:

а) компонентсловосочетания реализует одновременно несколько валентностей слова (см.синкретизм инструментальных и орудийных отношений в словосочетании  стрелятьракетами при возможностиих раздельного выражения: стрелятьпатронами (средство), стрелять из ружья (орудие));

б) компонентсловосочетания реализует только одну валентность, но она выражает  нескольковалентных значений (такова предложно-падежная форма В + пред. п. имени созначением лица и места в словосочетании узнать в дирекции).

Категориальныйсинкретизм демонстрируют словосочетания, выпадающие из традиционной типологиисловосочетаний, учитывающей характер смысловых отношений между элементамиструктуры. Такие словосочетания обнаруживают комплекс отношений, напримеробъектно-обстоятельственных: лететь лесом (где? и над чем?), пахнутьсиренью (как? и чем?). Многозначность грамматических форм обнаруживает себяв составе определенных синтаксических конструкций. Категориальный  синкретизм,например, демонстрируют словоформы, занимающие позицию так называемогосубъектного детерминанта  — в неопределенно-личных предложениях: Домастанут волноваться (дома = место + лица (одуш. субъекты) внеопределенном количестве); безличных: Ветром снесло крышу (ветром = субъект + средство + причина (каузатор)); инфинитивных: Тут вам поворачивать[6] (вам = субъект +объект). В традиционном синтаксисе подобная смысловая контаминация,обнаруженная в присловных и приосновных распространителях, получила названиесинкретизма членов предложения, см. [Касаткин, 1995, с. 330].

2. Отношения противоречиясвязывают семантические категории, находящиеся на одной ступеничленения одной и той же СК более высокого уровня и формирующие в совокупностисо средствами выражения внутри этой СК оппозицию («невольность осуществления»- «волитивность действий», «перемещение куда» — «перемещение откуда», «единичность» — «множественность», «одушевленность» — «неодушевленность (предметность)» и т.п. Эти внутрисистемныеотношения могут проявляться и в речи, при столкновении в узком контекстеязыковых средств, выражающих противопоставленные СК, при этомпротивопоставление либо актуализируется, либо нейтрализуется.

В одних случаяхпроисходит процесс, аналогичный тем, которые известны лингвистам под названиемнейтрализацией фонем и нейтрализацией граммем, и заключающийся в снятиисмыслового противопоставления членов одной категории. В этих случаях семантикаодних элементов оппозиционного ряда поглощает, перекрывает семантику других егоэлементов. См., например, проанализированный Т.И. Стексовой [Стексова, 2001] текстовыйфрагмент, в котором оказалось снятым смысловое противопоставление языковыхсредств по признаку присутствие волевого начала в осуществлении действия:

Ноги меня недержат; я опускаюсь на скамейку; я задыхаюсь; я всплескиваю руками и мотаюголовой, как актриса Камерного театра в трагической сцене. (А.Мариенгоф)

У глаголов активного, целенаправленногодействия опускать, мотать, всплескивать, поставленных в один ряд сглаголом невольного действия задыхаться и синтаксической конструкциейдвусоставного предложения с неличным субъектом, интерпретирующей ситуацию какпроисходящее помимо воли человека: Ноги не держат, нейтрализуется семантическийкомпонент невольности.

          Подобные процессы наблюдаютсяи в словообразовании — это «зачеркивание» категориальных смыслов,выраженных разными морфемами, при синтезе значения многоморфного слова, см.,например, категориальное, предметное, значение деривата жалость как результатпоследовательного снятия противоречия между морфемами, несущими разныекатегориальные смыслы: жалость- ( категориально не определен) à -ость- (значение предмета) à -лив- (признак) à -ость- (предмет)= категориальное значение слова в целом.

          В других случаях имеет местоцеленаправленная актуализация смыслового противопоставления: сталкиваясь, членыоппозиции накладываются друг на друга и образуют сложные смысловые комплексы. Вподобных случаях мы имеем дело с особым коммуникативным ходом, позволяющимговорящему сформировать у адресата сообщения необходимую модель ситуации ивызвать запланированную реакцию. Так, ситуация ухода человека с работы, описываемаяизвестным выражением Его ушли с работы, получает принципиально инуюинтерпретацию, нежели в высказываниях Его уволили или Он ушел с работы.Бросающаяся в глаза смысловая противоречивость, создаваемая за счет употребленияглагола активного, самостоятельного действия в составе пассивной конструкции (ориентированной на инактивность носителя предикативного признака), котораяпротиворечит его грамматическому значению (непереходный глагол управляет вин. падежомимени), представляет ситуацию как результат вынужденного решения: действиесовершено субъектом осознанно, самостоятельно, однако не по собственной воле[Стексова, 2001, с. 136].

3. Усиление (интенсификация)определенного категориального смысла, выраженного одновременно несколькимиязыковыми средствами, также представляет собой особый прием, используемый вречевой практике. Актуализированная целым комплексом средств, СК формируетпрагматически значимый языковой образ предмета речи.  Обратимся к примеру.Психическое, интерпретируемое как активное, осознанное человеком действиеполучает свое регулярное воплощение в предложениях, построенных по глагольноймодели, в которых субъект состояния занимает грамматически независимую синтаксическуюпозицию самостоятельно действующего лица — агенса, распространяющего своюактивность на внешние объекты (Я полюбил  тебя; Она обдумывает наше предложение).Однако помимо этих регулярных языковых средств выражения СК в речи используютсяи другие, контекстуальные, позволяющие усилить семантику активности, осознанностиосуществления и сформировать таким образом у адресата желаемую модельпсихологической ситуации. Вот некоторые из средств и способов интенсификацииграмматически «заявленного» категориального смысла осознанности«внутренних» действий человека, обнаруживаемые в художественной речи:

·     Метафорическое обозначение предиката внутреннего состояния (психическоесостояние как манипулирование предметами) и его постановка в один ряд с предикатамифизического действия, самостоятельного перемещения:

Вот Бенедикт: сутра из дому по солнышку шел, снегом поскрипывал, мысливсякие хорошие вертел, и все ему было нипочем. (ТолстаяТ. Кысь) В данном высказывании ментальный процесс (обдумывание) представлен какманипуляционное действие человека с «предметами» психики и подводитсяпод одну категорию с самостоятельным передвижением (идти), вызывающимшумовой эффект (поскрипывать).

·    Введение в предложение сравнительного оборота, основная цель которого — уподобление «внутреннего» события целенаправленному внешнему действиючеловека:

Онапочувствовала острый укол в сердце, но отогнала от себя тревогу, как назойливуюмуху (М. Юденич. Я отворил пред тобою дверь…). В данном высказывании с весьмабудничным занятием (отгонять мух) сравнивается действие человека во внутреннеммире, направленное на достижение психологического комфорта, спокойствия(регуляция мыслительного процесса).На основе интенсификации СК можетбыть построено не одно высказывание, целый текст, пример тому — стихотворениеН. Заболоцкого «Не  позволяй душе лениться…», в котором СКактивности, осознанности действия, использованная в концептуализации отношенийчеловека со своей душой и отображенная целым комплексом  языковых средств, втом числе образных, является ключом к пониманию идеи автора: только контрольсвоих внутренних процессов, готовность что-то изменять в себе обеспечиваетдушевное здоровье личности.

  4. Подпревращением (метаморфозой) мы понимаем переход от одной СК к другойСК, сопровождающийся полной переменой ракурса изображения в процессе речевойконцептуализации определенного фрагмента действительности. Вообще-токатегоризация и концептуализация как особые когнитивные процедуры обработкиинформацию мире разводятся лишь как объекты научного изучения, в повседневнойже практике, по мнению самих ученых, они не существуют врозь, а теснопереплетены друг с другом [Фрумкина 2001, с. 62-63; Лукашевич, 2002, с.69]. Этасвязь легко обнаруживает себя в детской речи, когда ребенок пытается осмыслитьновый для него предмет с помощью взрослых,  последовательно подводя в своихвопросах объект под рубрики своего опыта с тем, чтобы, определив его сходствоили тождество с уже известным, поместить его на определенное место в картинемира. Представленная ниже серия вопросов, заданных ребенком, впервые увидевшимананас, демонстрирует взаимосвязь категоризации и концептуализации (наблюдениеР.М. Фрумкиной):

-    Он настоящий? (Подведение под категории «съедобное» — «несъедобное».)

-    А он сладкий или кислый? (На языке ребенка, по-видимому,означает отнесение к одной из рубрик опыта: «вкусное» — «невкусное».)

-    А мне можно? (Сигнал того, что осмысление объекта закончено: поняв,что перед ним нечто, похожее на хорошо знакомые вкусные вещи, ребенок проситразрешения полакомиться им.)

Траекторияперемещения объекта осмысления внутри категориальной системы человекаобусловливается целым рядом факторов: объективных (прежде всего особенностисложившейся ситуации; в нашем случае  местонахождение фрукта подсказывает направлениекатегоризации: на тарелке à актуализируютсякатегории, формирующие фрагмент картины мира «пища») и (субъективных(индивидуальный опыт человека, его ментальные привычки и т.п.). Так, количественныйнабор элементов категориальной системы у ребенка, только открывающего мир,безусловно, будет иным, чем у взрослого человека, накапливающего на протяжениивсей своей жизни опыт познания действительности.  Актуальность одних и тех жекатегорий, задействованных в формировании определенного фрагмента картины мира,у них также будет различной: в рассмотренной ситуации для ребенка наиболеезначимыми оказались категориальные признаки, связанные со вкусом фрукта, в товремя как для взрослых приоритетными могут оказаться категории полезности, экологичности,энергетической ценности и т.п.

Языкпредоставляет на выбор говорящего целый арсенал инструментов категоризации,позволяющих репрезентировать один и тот же объект по-разному, в зависимости отвыбранной точки зрения. В процессе реализации своего речевого замысла мы всякийраз делаем такой выбор. Пропозиция высказывания о мире представляет собойрезультат концептуализации определенного, изначально недискретногочеловеческого опыта в процессе выделения в нем некоторого количества дискретныхэлементов и подведения их под определенные категории мышления, воплощающиеся всемантике языковых средств и их определенных комбинациях.  Семантическаякатегоризация объекта в процессе реализации речевого замысла неизбежносопровождается  редукцией наших представлений о нем, ибо, как уже было сказано,категоризация по своей сути есть сжатие многообразия. Прибегая к использованиюопределенного комплекса языковых средств, реализующих в своей семантике некуюкогнитивную категорию, мы тем самым акцентируем внимание на какой-то одной,существенном с нашей точки зрения, стороне предмета, и затемняем  все прочиеаспекты нашего опыта, неактуальные в свете конкретного речевого замысла. Так,мы легко «маскируем» способность субъекта к самостоятельномуактивному действию, грамматически представляя его как пассивного участникаситуации, объекта воздействия некой субстанции (другого человека, предмета,внешней силы и др.), ср.: В опросе приняли участие сто тысяч человек. — Былоопрошено сто тысяч человек. Выбирая определенный способ семантическойкатегориации, говорящий сохраняет за собой право изменить ракурс изображенияситуации. Категориальная метаморфоза как раз и представляет собой реализациюэтого права в пределах определенного высказывания, текстового фрагмента. В этомпроявляется специфическая особенность человеческого мышления, получившая вкогнитивистике название принципа обратимости позиции наблюдателя. Авторданного термина, Е.С. Кубрякова, объясняет его суть следующим образом: "…при рассмотрении любого объекта в мире и вселенной выбор перспективы егорассмотрения хотя субъективен, но, будучи установленным, он в дальнейшем можетбыть всегда изменен, причем позиция наблюдателя может смениться наобратную" [Кубрякова, 1999, с.8]. Такое произвольное изменение позиции, идаже целый ряд метаморфоз, возможно в пределах одного высказывания, например:

Любил онстрастно, до безумия и ничего не мог  сделать с этой своей любовью — никак неотпускала она его, только сильнее мучила. Ситуация любви в процессеязыковой концептуализации претерпевает целый ряд изменений: сначала любовьпредставлена как процессуальный признак, приписанный лицу — самостоятельнодействующей субстанции (субъекту состояния), занимающей агентивную позицию,затем, грамматически опредмечиваясь, она сама превращается в субстанцию — объекта воздействия (грамматически зависимая форма твор. п.), а после — врезультате олицетворения – в агенса (грамматически независимая форма им. п. ),распространяющего свою активность на объект (реального субъекта состояния).Категориальная метаморфоза, таким образом,  — это особый речевой прием,коммуникативный ход, позволяющий формировать концепты как сложные, динамическиразвивающиеся смысловые образования.

Выделенные типывзаимоотношений СК в языке и речи схематично могут быть представлены следующимобразом:

·     Комплементарность: А + В = АВ

·     Противоречие: нейтрализация  А — В = А, усложнение смысла А — В =  = С.

·     Интенсификация: А • А • А •… = Аn

·     Превращение: А à В à С à …= Х

Примечание. В левой частиуравнений представлены СК, вступающие друг с другом в определенные отношения(разные СК обозначены разными буквами), в правой — их результат, воплощенный вязыковой семантике. Знак «плюс» указывает на отношения взаимодействия(смысловой кооперации), «минус» — на смысловые оппозиции,«умножить» — на нанизывание однотипных СК, их взаимное усиление, знакстепени свидетельствует о предельной актуализации категориального смысла,стрелки означают переходы-превращения.

Вкачестве рабочего определения межуровневой СК, учитывающего особенности объектасемантического моделирования (мир в работе используется следующее. МежуровневыеСК внутреннего человека – это разнообразные образно-ассоциативные представленияо психике, конвенционально (стереотипно) или окказионально (индивидуально)интерпретируемые языковым сознанием наивного носителя языка как частные случаирепрезентации (и соответствующего воплощения средствами лексики, фразеологии,грамматики, текста) абстрактных сущностей, аналогичных столь же абстрактным субстанциям– образам непосредственно (сенсорно) воспринимаемых реалий внешнего поотношению к человеку мира, таким, как пространство, субъект, объект, инструмент.

Прежде чем обратитьсянепосредственно к рассмотрению системы семантической категоризации разнообразныхявлений психической сферы личности, определим содержание прагмастилистическогоаспекта категориально-семантического описания языкового образа внутреннегочеловека.

1.3.Прагмастилистический аспект описания языкового образа

внутреннегочеловека

 

Прагмастилистикасформировалась как междисциплинарная научная область, возникшая на стыкестилистических и прагматических исследований речи. Обнаруживая общностьисторических предпосылок (назревшая в языкознании к 60-м гг. ХХ в. потребностьв изучении динамического аспекта языка), устремлений и объекта исследования(речевая коммуникация как функционирование языка в процессе речевойдеятельности и ее результатах – текстах), прагматика и стилистика развивалисьна протяжении прошлого столетия параллельно, неизменно обнаруживая точкисоприкосновения и взаимодействия [Кожина 1997; Кожина 2003; Котюрова 1997;Майданова, Соболева 1997].

Стилистикауже в силу своего предмета оказалась связанной с прагматикой. Во-первых,типовые сферы общения, обслуживаемые функциональными стилями, обусловливают ихпрагматическую заданность, а во-вторых, для ряда стилей (в частности, официально-делового,газетно-публицистического) прагматический компонент является определяющим вдифференциации жанров [Майданова, Соболева 1997; Рудозуб 1999]. Обе научныедисциплины  изучают речь и сосредоточивают свое внимание на выборе средств длядостижения цели коммуникации (в стилистике это общее назначение конкретнойсферы общения, в прагматике это «сиюминутная» цель конкретного речевого действия)[Кожина 1997]. Связь стилистики  и прагматики обнаруживается также и в том, чтопроблема выбора эффективных способов и средств языкового отображения межличностныхотношений 'адресант — адресат' (формирующее прагматическую категорию модальности)решается именно на уровне отдельных стилей и жанровых разновидностей речи[Маевский 1997; Майданова, Соболева 1997].

Впроцессе своего развития стилистика и прагматика все более сближались, устремляясьнавстречу друг другу: стилистика шла от изучения более общих объектов, функциональныхстилей, к более частным, жанровым разновидностям последних, «образу автора»,композиции текста; прагматика, наоборот, — от отдельного речевого акта кдискурсу, типологии текстов [Кожина 1997: 6]. Таким образом, постепенно закладывалисьосновы для образования особой научной области — прагмастилистики, основнойзадачей которой стало использование достижений одной науки для обогащениядругой [Там же]. В центре ее внимания оказались вопросы речевого общения иповедения (взаимоотношения партнеров по коммуникации) в различных ситуацияхобщения для достижения определенных целей; в связи с этим – проблемы средств испособов воздействия на адресата в разных стилевых и жанровых формах, вопросыуспешности речевых актов, стилистического статуса изобразительных ивыразительных средств языка, прагматические функции тропов и фигур, типыречевого реагирования на стимул и др.

Определение общихзакономерностей целенаправленного, прагматически нагруженного использованиясредств образной семантической категоризации в условиях жанрово-стилевойдифференциации речи, сопутствующие этим наблюдениям  лингвокультурологическиекомментарии отдельных субкатегориальных образов явлений психики составляютпрагмастилистический аспект описания языкового образа внутреннего человека.

Богатство, бесконечноеразнообразие образного содержания СК, обусловленные ассоциативным характеромчеловеческого мышления, создают оптимальные условия для усилениявыразительности и изобразительности высказываний, обеспечивая потребности всамовыражении (разработке оригинальных способов в передаче всевозможных нюансовпсихических состояний), привлечение внимание адресата и воздействие на него(его чувства, мысли, воображение). Этот прагматический потенциал СК реализуетсяв речи, в рамках определенных стилистико-речевых систем, подчиненных выполнениюконкретных коммуникативных задач, будь то формирование у адресата необходимойэмоциональной или интеллектуальной оценочной реакции (в художественной речи, впублицистике, разговорной речи), влияние на фонд его знаний (в научном стиле иего научно-популярной разновидности), побуждение к действию (в рекламе) и т.д.В основу настоящего исследования были положены наблюдения за функционированиемСК пространства, субъекта, объекта, инструмента в текстах некоторыхжанрово-стилевых разновидностей, относящихся к нескольким дискурсам:художественному (прозаические  и поэтические жанры), научному(научно-популярный жанр), разговорному (ситуативный диалог (бытовая беседа),газетному (интервью, письма читателей), рекламному (слоганы),религиозно-мифологическому (жанр популярного изложения).

Категории пространства,субъекта, объекта, инструмента, рассматриваемые в текстах и контекстах разногопрагмастилистического качества, представляют собой единство стереотипных ииндивидуально-авторских субкатегориальных образов-ассоциаций.

-    Прежде всего обращают на себя внимание максимально идиоматичные выражения,регулярно воспроизводимые в речи: устойчивые сравнения, узуальные метафоры,фразеологизмы и пр. языковые клише, формирующие корпус косвенных номинаций явленийпсихики. Все они являются сферой действия  языковых стереотипов, формирующихязыковой образ внутреннего человека как фрагмент русской ЯКМ и представляющихсобой инвариантные образы-представления, обусловленные национально-культурнойспецификой знаний о действительности и регулярно воспроизводимыев речи [Красных 2002: 178, 176]. Представления об инструментальныхфункциях, пространственных параметрах, субъектных и объектных характеристиках,формирующих в русском языке коннотации номинаций явлений психики (высокиепомыслы, всплывать в памяти, подавить чувство, зов  сердца, ход мыслей,напрягать память и др.), человек автоматически усваивает в процессеовладения языком, так что в спонтанной речи они представляют собой периферийные(неассертивные) компоненты содержания высказывания, которые «принимаются засамо собой разумеющееся» и «у говорящего не возникает соблазна их «исправить» всоответствии со своими осознанными воззрениями» [Шмелев 1997: 526]. Внутренняяформа подобных выражений оказывается стертой (исходный категориальный смыслуходит на периферию значения единицы и на осознается говорящими), так что они,как правило, не используются в качестве средств создания выразительностивысказывания, служащих для организации его наглядного, образного содержания.Образность этих выражений максимально «приглушена», а потребность виспользовании подобных единиц и конструкций связывают скорее с их «номинативнойспецификой, нежели с реальной экспрессивностью» [Телия 1981: 320].

Значительноераспространение в речи получили языковые единицы и конструкции, сохранившие вболее или менее ярко выраженной форме рассматриваемые категориальные исубкатегориальные смыслы, которые обусловливают их экспрессивность, воздействиена эмоционально-интеллектуальную сферу реципиента и выступают в сознанииговорящего как значимые для формирования смысла высказывания образы.Как известно, «выбор (прогнозирование) тех или иных типов экспрессивныхзначений и средств их выражения зависит каждый раз от прагматической установкиречи и ее функционально-стилевого воплощения» [Каражаев, Джусоева 1987: 21].

Вразговорной речи, характеризующейся эмотивно-оценочной направленностьюэкспрессивных значений, широко используются готовые экспрессивные формы, образующиефонд средств «обыденной риторики» и не требующие от говорящих проявлениялингвокреативных способностей. Это разнообразные устойчивые обороты, узуальныеметафоры, сравнительные конструкции, образные отождествления, способные «обеспечитьза счет образной мотивации эмотивность, то есть отображение в знаке эмоциональногоотношения субъекта к обозначаемому и тем – создать экспрессивный эффект» [Телия,1996: 82-83]. Например: глуп как пробка, чурбан (о тупом человеке), искрабожья в ком (об одаренном, талантливом человеке; о чьих-либо благородных порывахчувств, высоких устремлениях), витать в облаках («предаваться бесплодныммечтаниям»), воткнуть нож в сердце («каузировать душевные страдания»), храбркак лев, боязлив как лань / ягненок, Совесть без зубов, а загрызает,гусиная память, бараньи мозги и др. Эти выражения, как правило, не имеют вповседневной речи художественно-изобразительной нагрузки, их образность имееттенденцию к стиранию. Образ-мотив, формирующий их внутреннюю форму, не служитсредством воссоздания наглядного, «живописного» представления о событиях вовнутреннем мире человека, а играет роль «катализатора оценочной реакции» (В.Н.Телия). Зачастую значимым становится не столько вспомогательный субъект сам посебе, сколько его принадлежность к некоторой понятийной области, «поставляющей»свои признаки явлениям внутреннего мира человека и за которой в сознанииговорящего и адресата закреплены определенные оценочные представления. Замечено,например, что использование образов предметов узко бытового назначения придаетсниженный, сниженно-юмористический оттенок сообщению о психическом состоянии,качестве человека и используется как прием намеренной примитивизации духовногомира последнего [Одинцова 2002], в то время как «световые» образы лежат в основе описания положительно оцениваемых явлений психики [Григорьева 1969],использование метафоры «верха» повышает градус оценки объекта, а «низа»понижает его [Уилрайт 1990; Пименова 1999: 203-203].

Вхудожественной речи, помимо номинативно-характеризующей и эмотивно-оценочнойфункций, средства наивной семантической категоризации получают особую, художественно-изобразительнуюнагрузку и выполняют связанную с ней эстетическую функцию. Литературноетворчество требует от художника оригинальных композиционно-стилевых решений врепрезентации внутренних состояний персонажей, создания определенногоэстетически-образного эффекта. В ходе решения этих задач автор обычно, оперируякатегориальными и субкатегориальными смыслами, возбуждающими те или иныеассоциации, создает яркие, оригинальные образные выражения либо используетобразный потенциал узуальных языковых единиц, актуализируя и обновляя их внутреннююформу в результате разного рода структурно-семантических трансформаций. Приэтом следует заметить, что СК, получившие оригинальное индивидуально-авторскоевоплощение в речи, как правило, обусловлены художественным замысломпроизведения, «вписаны» в его фабулу, органичны общей тональности авторскогоотношения к героям, духу воспроизведенного исторического времени.

Таково,например, индивидуально-авторское использование известного фразеологизма  переполнитьчашу терпения, сопровождающееся экспликацией его образной основы 'человеккак заполненный эмоциями сосуд': Прочитав огромное количество печатныхизданий я, Дарья Донцова, узнала о себе много интересного. Например, что я былазамужем десять раз, что у меня искусственная нога… <…> Так вот, дорогиемои читатели, чаша моего терпения лопнула, и я решила написать о себесама (Д. Донцова). Оживление внутренней формы устойчивого выраженияпроисходит в результате изменения его компонентного состава, что позволяетактуализировать в сознании читателя «сценарий» ситуации, лежащей в основекосвенной номинации внутреннего состояния человека (сосуд переполняетсявеществом  --> сосуд лопается  под давлением вещества), и позволяетавтору создать яркое по силе выразительности речевое сообщение о своей эмоциональнойреакции на событие.

В научной речипрагматический потенциал СК, использующихся для непрямой, образно-ассоциативнойманифестации явлений психики, также значителен. Обобщенный и абстрагированныйхарактер научного мышления (определяющий специфику данной формы сознания нафоне других  – дотеоретической (обыденной) и внетеоретической (религиозно-мифологической,художественной) не предполагает, однако, что научная речь должна бытьсовершенно безобразна и неэкспрессивна. Исследования в области психологиинаучного творчества и языка науки показывают, что «мышление и его языковое выражениедаже на самом абстрактном уровне не может быть совершенно лишено оценочности,воображения, интуиции и экспрессии» [Кудасова 1983: 24]. Современная наука неограничивается областью искусственно сконструированных абстрактных объектов, формирующихрационально обработанный образ мира, — ей не чужды и картинно-образные обликимира, представляющие его в реально подобных формах.

Традиционнов лингвистике образность не относится к числу неотъемлемых качеств научногостиля, понимаемого как феномен языка, система-инвариант. О ней говорят применительнок научной речи, ее функционально-стилевым разновидностям (жанрам), конкретнымречевым произведениям, формирующимся в особых экстралингвистических условиях иобусловленным определенными коммуникативными потребностями (акцентированиеконцептуально значимых положений теории, активизация мыслительной деятельностии воображения реципиента, нацеленность на пояснение, конкретизацию мысли,популяризация знаний и др.) [Кожин 1982; Кожина 1993; Котюрова 1997; Кудасова1983; Маевский 1987].

Речеваяобразность используется в научных текстах разных жанров, выполняя при этомразнообразные прагматические функции. В жанрах, связанных с описанием эксперимента,новых научных фактов, изложением гипотез и т. п., стремящихся к точности, лаконичности,недвусмысленности формулировок и ориентированных на специалистов, «выборобразного способа выражения научной мысли предопределяется прежде всегогносеологической необходимостью, и, следовательно, ведущей здесь являетсяэкспрессивно-гносеологическая функция» [Кудасова 1983: 25]. Исследования научногодискурса, в частности, показывают, что эмпирические тексты-сообщения (например,описания опытных данных), с присущей им декларативностью, описательностью,требуют меньших лингвокреативных усилий, чем теоретические тексты-фиксации,отражающие сам процесс индивидуального рассуждения, разработки отдельныхпроблем, поиска убедительных доказательств и др. [Котюрова 1997: 63].Гносеологический статус образных средств в текстах второго типа заключается втом, что они выступают как форма (инструмент) активного теоретическогоосмысления действительности, ибо обладают креативной ценностью. Метафоры,сравнения позволяют «отобразить в языковой форме чувственно не воспринимаемыеобъекты и сделать наглядной невидимую картину мира… воспринимаемую за счетвербально-образных ассоциаций составляющих ее слов и выражений» [Телия 1998:180]. Таков механизм, при помощи которого становится возможным описание теоретическихобъектов исследования, не представленных непосредственно в нашем опыте,создание и манифестация разного рода мыслительных конструкций.

Втех жанрах научной речи, где на первое место выходит не констатация фактов,обоснование гипотез, точное и системное освещение научных вопросов, а оценочноеотношение к ним, полемическая сторона научной деятельности или просветительские,дидактические цели (например, в жанре лекции, научной рецензии,публицистической статьи, научно-популярном жанре), образность получаетэкспрессивно-интеллектуальную функциональную направленность. Она заключается ввозбуждении мыслительной деятельности, воображения, воздействии наэмоциональную сферу реципиента с целью вызвать у него определенныйинтеллектуальный отклик, повлиять на фонд его знаний [Кудасова 1983;Каражаев, Джусоева 1987; Кожин 1982].

Наблюденияпоказывают, что использование средств наивной семантической категоризациипозволяет создавать картинно-образные облики мира, в том числе внутреннего мирачеловека, и определяет жанрово-стилевую специфику научно-популярных текстов.Если научный текст предполагает широкие возможности проявления творческогоначала главным образом в содержательном (информационном) направлении,сочетающегося с речевой стереотипностью оформления, то научно-популярный текстхарактеризуется преобладанием нестандартностью речетворчества, яркимпроявлением  авторского начала в выборе формы для передачи научного содержания,в частности широким привлечением экспрессивных языковых средств [Маевский 1997:73]. Языковые средства, реализующие образно-ассоциативный потенциалуниверсальных СК, выполняют функцию разъяснения научных положенийнеподготовленному читателю, «благодаря чему создается доступность изложения(совмещающаяся с занимательностью, выразительностью, эмоциональностью описания)как одна из главных стилеобразующих черт, составляющих в сочетании с научностьюизложения конструктивный принцип, лежащий в основе формированиянаучно-популярного стиля» [Маевский 1987: 123].

Каки в художественной речи, семантические категории, формирующие систему выразительно-изобразительныхсредств языка, в научно-популярном повествовании могут не только иметь«точечную» речевую реализацию (в рамках отдельного высказывания), но иохватывать текст целиком или его определенную композиционную часть [Кудасова,1983; Кириченко 1997]. В первом случае они, как правило,  представлены в виде неразвернутыхметафор, единичных образных сравнений, воспринимаясь как инкрустация в научномизложении, облегчающая восприятие  и усвоение отдельных понятий (см., например,описание механизмов психики человека при помощи метафор и метонимий: Амнезия– «забывание», вытеснение чего-то неприятного – изучена очень хорошо…Анестезия… гораздо менее изучена. Человек как бы «отрезает» головуот тела, от целого мира ощущений (М. Жамкочьян). Во второмслучае СК формируют сложный, развивающийся образ реальности, обеспечивающийцельность, смысловое единство текста, его фрагмента. Вот один из типичныхпримеров актуализации, варьирования универсальных категориальных смыслов: Вкаждомиз нас живет своя музыка. ‹…› Поэтому, преждечем начать звучать самому. Послушайте тональность собеседника.Почувствуйте то, что его волнует. Вдумайтесь в это слово: ВОЛНУЕТ. Разглядитедушевноеволнение (не обязательно шторм), определяющее погодув душевном мире вашего собеседника (Н. Козлов). Репрезентацияпсихологического состояния личности в контексте данных научно-практическихрекомендаций  осуществляется в процессе метафорического развертывания исходногообраза-мотива «музыка» (трудно уловимое состояние души собеседника каквоспринимаемое человеческим ухом звуковая волна, музыкальный тон),его трансформации в результате языковой игры, сопровождающейся экспликациейвнутренней формы предиката волновать (волнение души как колебание звуковыхволн, мелодия -->волнение на море, шторм).

Подобныепримеры показывают, как в процессе индивидуально-авторского использованиясукатегориальных образов реальности, формирующих систему экспрессивно выделенныхчастей научно-популярного сообщения создаются «яркие зарисовки, с помощьюкоторых в увлекательной наглядной форме дается довольно обширная научнаяинформация, легко воспринимающаяся и запоминающаяся читателем»[Маевский 1987: 120],«актуализируются важные элементы смысла,возбуждающие  мыслительную деятельность… посредством создания эмоциогенныхситуаций» [Кириченко 1997: 61].

Помимотого, что СК используются в качестве инструмента языковой репрезентации явленийпсихики, выступают в качестве экспрессивной формы описания сообщений овнутренних состояниях человека, формируют эстетически и концептуально значимыеобразно-ассоциативные комплексы, помогающие наглядно, убедительно, выразительнопредставить модель «внутренней вселенной», они могут становитьсяэлементами содержания сообщения, его смысловым центром. В этих случаяхнаивные представления, стоящие за тем или иным средством, способом наивнойкатегоризации психики и формирующие ЯКМ, становятся источником современного«мифотворчества». Результат такого прагматического использования семантическогопотенциала пространственной семантической категории, формирующей внутреннюю формуцелого ряда языковых единиц и конструкций (погрузиться в думы, глубокийчеловек, широта души, котелок («голова»), всплывает в памяти что идр.), на материале художественной прозы Л.Н. Толстого были описаны и прокомментированыМ.П. Одинцовой [Одинцова 2000а: 10-11]. Аналогичные наблюдения на материаледревнегерманских мифов были сделаны Т.В. Топоровой, доказывающей, показавшей,что семантическая мотивировка языкового знака представляет собой компрессиюсодержания текста мифа, источник мифологических мотивов, определяет сюжет мифа,его образный ряд [Топорова 2000].

Итак,прагматический потенциал СК, использующихся в процессе непрямой, образно-ассоциативнойязыковой манифестации явлений психики, довольно широк (от создания оценочных,квалификативно-характеризующих выражений, экспрессивного оформления сообщениядо концентрации содержания текста). Его реализация осуществляется в условияхжанрово-стилевой дифференциации речи  и зависит от интенций говорящего, от рядастилеобразующих факторов (сфера социокультурной деятельности, осведомленность адресата,основная коммуникативная цель и связанные с ней частные целеустановки и др.),обусловливающих специфику того или иного типа текста.

Подводяитог вышеизложенному, следует сказать, что в качестве специальных задачпрагмастилистического анализа исследуемых семантических категорий,осуществляемого в описательных частях настоящего исследования, выделеныследующие:

1)   прагмастилистическаяхарактеристика речевого материала в аспекте стандартного (стереотипного) –индивидуального (окказионального) использования средств наивной (образной)семантической категоризации;

2)   оценкастилистического использования тех или иных образных средств, формирующихкатегориальные и субкатегориальные смыслы в описываемом семантическомпространстве внутреннего человека, с одной стороны – как коннотитивных, сдругой – как содержательно  значимых с композиционной и идейно-эстетическойточек зрения;

3)   обобщениенаблюдений над функционально-стилевой и речежанровой спецификой анализируемогоматериала в художественном, научном, разговорном, религиозно-мифологическом инекоторых других видах дискурсов.

 

Выводы

 

1.Обращение к данным современной отечественной лингвоантропологиипоказывают, что моделирование глобального языкового образа внутреннего человекакак особого фрагмента русской ЯКМ, с присущими ему концептуальнойнеоднородностью, неосознанным характером, многообразием средств и способоврепрезентации, слабой упорядоченностью, представляет собой достаточно сложнуюзадачу, требующую для своего решения особых методов.

Обобщение опыта исследований по указанной проблематике позволяетвыделить несколько таких методов. Системное описание внутреннего мира человекаможет быть получено: а) в рамках наивной «анатомии» и «физиологии» – в видесложной системы образов органов внутренней жизни, как бы функционирующих внутричеловека и совместно с органами тела обеспечивающих возникновение и проявлениепсихических состояний и реакций; б) в аспекте его симптоматики – как системавнешних «знаков» внутренних состояний; в) через систему ключевых (концептуальных)метафор – в виде образной парадигмы;

г) сквозь призму максимально абстрактных понятий, формирующих образную«грамматику иносознания» и отсылающих к универсальным формам познания мира.

Методологическаяоснова диссертационного исследования была выработана в результате интеграцииосновных положений, принципов, результатов указанных методов и состоит в идееописания языкового образа внутреннего человека при помощи воплощенных вязыковой системе универсальных категорий, представляющих основные способы осмысленияи языковой репрезентации событий психической сферы и обладающих значительнымобразно-ассоциативным потенциалом. В качестве основного инструмента исследованияиспользуется понятие межуровневой СК.

2.Формирование понятия категории в лингвистике представляет собой достаточнодлительный процесс (конец ХIХ – начало ХХI вв.), на разных этапах которого быливыделены понятийные категории, собственно языковые категории — морфологическая,синтаксическая. Постепенно были накоплены знания о дифференциальных признакахразных категорий: их системном воплощении в языке, когнитивном характере,уровневой принадлежности, иерархическом устройстве, наличии межкатегориальныхсвязей и др. Экскурс в историю понятия СК показывает, что в науке не быливыработаны дефиниции, необходимые для адекватного категориально-семантическогоописания языковых образов явлений психики. В сферу внимания исследователей непопали изменения в содержании и способах языкового выражения универсальных СК,перенесенных  из сферы репрезентации мира внешнего, физического в сферуинтерпретации мира внутреннего, психического.

3.Воплощаясь в языке в виде отвлеченно-понятийных инвариантов значений разноуровневыхединиц и их комбинаций, СК представляют собой активные по отношению к речевомузамыслу семантические формы, обладающие специфическим образно-ассоциативным ипрагматическим потенциалом. Его реализация осуществляется в условияхжанрово-стилевой дифференциации речи  и зависит от интенций говорящего, от рядастилеобразующих факторов (сфера общения, адресат, основная коммуникативная цельи связанные с ней частные целеустановки и др.), обусловливающих специфику тогоили иного типа текста.

Глава 2. Семантическая категорияпространства как способ

языковой репрезентации внутреннегочеловека:

образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал

 

Средибазовых категорий познания внешнего мира, перенесенных в сферу восприятия иязыковой репрезентации внутреннего мира человека и сохранивших за собой такойже статус в этой области, особое место отводится категории пространства [Телия1987; Кубрякова 1999; Одинцова 1991; Пименова 1999].  Охарактеризуемлексико-грамматическую базу  пространственных образов психических феноменов,представим основные семантические  субкатегории и субкатегориалльныесемантические модели  ассоциативной пространственной репрезентации  внутреннегочеловека, сопроводим их прагмастилистическими наблюдениями и комментариями.

2.1.Лексико-грамматическая база пространственных образов

внутреннегочеловека

 

Подобновсем другим рассматриваемым в работе СК, категория пространства не имеетжесткого уровневого характера. Обратимся к лексико-грамматической базе пространственныхобразов внутреннего человека. В русском языке выработан целый ряд средств испособов пространственного образно-ассоциативного представления самыхразнообразных явлений психической сферы. Важнейшим способом  такого семантическогомоделирования является вторичная номинация, и прежде всего метафоризация, котораязаключается в использовании лексических единиц с предметно-пространственным значениемв новой для них функции – пространственной характеризации идеальных по своейприроде явлений, формирующих образ  внутреннего человека. Значение целого рядалексических и фразеологических единиц мотивируется как пространственное образно-переносное,например: глубокие знания, прямой ум, котелок («голова»), умапалата, лезть в бутылку, криводушный человек, прямой («открытый,откровенный») характер, уйти в свою скорлупу («замкнуться в узком кругесвоих интересов, переживаний»),Диоген в бочке («о скрытном, замкнутомчеловеке») и т. п.

Средства, создающие пространственный языковой образвнутреннего человека, формируются не только в лексике, но и в грамматике. Речьидет прежде всего о так называемой грамматической метафоре, суть которойзаключается в «опредмечивании» грамматическими средствами языка состояний, процессов,качеств,  что и позволяет репрезентировать непредметные, чувственноневоспринимаемые сущности в виде предметно-вещественных аналогов  [Телия 1987:71-72; Телия 1998: 176-177], заимствуя при этом их квалификативные иквантитативные характеристики, как-то: вес, размер, исчисляемость /неисчисляемость, мягкость / твердость,  гибкость, холистичность / партитивностьи др.

Разнообразныефеномены внутреннего мира человека выступают в языке как  квазипредметы (именаодних из них появились в результате грамматического «опредмечивания», например:грусть, мысль, любовь и т. п.; имена других не имеют в современномрусском языке исходного предиката со значением психического состояния,качества, действия, например: страсть, совесть, воля и др.) и в качестветаковых получают возможность пространственной образно-ассоциативнойинтерпретации. Они не только получают метафорические определения спредметно-пространственным значением (примеры см. выше), но и могут легкообразовывать грамматические формы с обобщенным (категориальным)пространственно-предметным значением и занимать позиции пространственныхопределителей предикатов, выступая как конститутивные или неконститутивныечлены предложения, или, на семантическом метаязыке, — как аргументы исирконстанты. Таковы перечисленные ниже типовые падежные и предложно-падежныеформы, своим обобщенным категориальным значением грамматически уподобляющиевнутреннего человека предметно-пространственным реалиям:

1. Директивы(от англ. (to) direct  — направлять, указывать путь; термин Г.А. Золотовой, см.: [Золотова 1988: 430]), грамматически репрезентирующиепсихические феномены в виде квазипредметов, относительно которых сориентированынаправленное движение, положение других предметов или действия с ними:

· исходная (отправная) точка движения, перемещения предмета (директив отвечает на вопрос откуда?),например: ИЗ + род. падеж имени (выводить из терпения, выводить израздумья, выпадать из памяти и синонимичные ему — сглаживаться изпамяти, стираться из памяти  т. п.), ОТ + род. падеж имени (жалеть отвсего сердца);

· конечная точкаили ориентир направленного движения (директив отвечает на вопрос куда?),например: В + вин. падеж имени (врезаться в память, приводить в чувство,удаляться в воспоминания), ДО + род падеж имени (взволновать доглубины души / сердца, довести до какого-л. состояния), НА + вин. падежимени (навести на мысль, взять грех на душу);

· положение,направление движения одного предмета относительно положения, движения другогопредмета (вопрос относительно кого, чего?), например: ПРОТИВ +род. падеж имени (идти против совести, сделать что-л. против своего желания).

2.Локативы (локализаторы), сжимающие мир (область бытия, существования)до формирующих внутреннего человека феноменов (органов и сред «душевной» жизни,отдельных психических состояний и качеств) – «микромиров, обладающие своим «пространственным»и соответствующим им «предметным» содержанием» [Арутюнова, Ширяев 1983:: 74].На вопрос где? отвечают такие локативные формы, как например: НА+ предл. падеж имени (иметь голову на плечах, на душе покой), В +предл. падеж имени (в душе печаль, находиться в како-л. состоянии, быть не внастроении, вертеться в голове), ПОД + твор. падеж имени (находиться подвпечатлением).

Наблюдениепоказывает, что в речевых сообщениях о внутренних состояниях человека чащевсего используются грамматические формы с предлогом В: Если его (ПетраВеликого. – Е.К.) не завести, то он удалялся в себя, что-то шептал,бормотал, чему-то улыбался (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим); Это отложилосьгде-то в тайниках души, я бы сказал – в подсознании (изтелебеседы с Ю. Кимом.); Слова молитв, гимны, благодарения и покаяния,которые выливались из глубины сердца великих поэтов, святых, боговидцев,драгоценны для нас (А. Мень. Таинство, Слово и Образ); …Зритель сегодняприходит в театр развлечься, посмеяться и не хочет переживать, принимая насебя чужую боль (из интервью с В. Алексеевым); Она сроду не терпелаодиночества… и заскребло, и засосало на сердце (Ф. Абрамов. Алька).

Ещеодин способ пространственной репрезентации внутреннего человека –это использованиетак называемой субстантивной метафоры  в предложениях подобия, или такназываемой таксономической предикации [Арутюнова 1990: 17-20]. Их отличительнаяособенность состоит в эксплицикации вспомогательного субъекта (конкретногопредметно-пространственный объекта, втянутого в сферу образно-ассоциативнойрепрезентации психического мира.) и импликации признака, послужившегоосновой такого уподобления. В высказываниях с субстантивной метафорой всинтаксической позиции предицирующего компонента внутренний человек, какправило, предстает в аксиологически насыщенных образах физической реальности,например: Головабез ума – пивной котел (посл.),У него совесть – дырявое решето (посл.), У негоголова –настоящий Дом союзов (из разг.). Вспомогательный субъектметафоризации, который тесно связан в сознании говорящего и реципиента сопределенной смысловой областью, занимаемой некоторое положение в системечеловеческих ценностей, вводит объект изображения в сферу действия оценочнойшкалы и, таким образом, выступает в качестве катализатора оценочной реакции.Так, область социальной политики, общественных интересов, на которую указываетвыражение Дом союзов, традиционно относится к более «высоким» сферамжизни, чем ограниченный узким кругом повседневных, «мелких» потребностейобласть быта, манифестируемая именами утилитарных предметоврешето, котел.Характер оценки определяется следующим образом: в первых двух примерах этоотрицательная оценка интеллектуальных и моральных качеств личности, в последнем– положительная оценка умственных способностей человека.

Субстантивнойметафоре близко образное сравнение,  суть которого состоит в уподоблениипсихических феноменов предметно-пространственным объектам, как правилосопровождающемся  указанием на основание такого уподобления – на статические идинамические признаки вспомогательного субъекта, приписываемые явлениямвнутреннего мира. Таково, например, художественное описание крайненеторопливого мыслительного процесса, в основе которого лежит сравнение потокамыслей с медленным движением воды в озере: Мысли мои тоже почтиостанавливали свой бег и плескались едва заметно, как холодные воды стоячегоозера (М. Юденич. Я отворил пред тобою дверь…).

Семантическийанализ языковых единиц, втянутых в сферу образно-ассоциативного изображенияпсихического, позволяет увидеть основные пространственные образы, типизироватьих, объединив в группы на основе ряда инвариантных признаков.

2.2. Структура,образно-ассоциативный потенциал

семантической категории и субкатегории пространства

 

Водних случаях сообщения о внутреннем пространстве человека могут строиться наоснове уподобления психических феноменов (или  их обладателя — человека)конкретным, эксплицированным в речи предметно-пространственным реалиямвнешнего, физического мира и таким образом получать опосредованныекаким-либовспомогательным субъектом пространственные характеристики. В других случаях обходятсябез указания на вспомогательные субъекты сравнения / уподобления, относящиеся кобласти внешнего по отношению к человеку пространства, при этом человек,заключающий в себе психический мир, и его компоненты получают непосредственнуюхарактеристику. Исходя из сказанного, пространственные образы первого типаможно назвать внешнепространственными, а второго типа, соответственно, –внутрипространственными.

Представление о внутреннем пространстве может бытьпредельно обобщенным: человек в целом репрезентируется как своего родапространство, вместилище, местонахождение, сфера обитания разнообразныхматериальных и духовных предметов, субстанций, явлений. Содержаниевысказываний, основанное на таких целостных(холистичных)внутрипространственных образах, сводится, по сути, к сообщению о том, чтогде-то в пределах физической оболочки (тела) человека заключено нечто, чтохарактеризует психологические качества, эмоциональные переживания, состояниячеловека или составляет предмет его ментальной деятельности, объектэмоционального отношения, например: Ко всему прочему совестливая АннаФедоровна мучилась еще и тем, что носит в себе такие низменныечувства и не может с ними справиться        (Л. Улицкая. Пиковая дама);Вся эта история вызвала в Леве смутное и неприятное воспоминание(А. Битов. Пушкинский дом).

 Целостным внутрипространственным образампротивостоят частичные (партитивные) – отдельные компонентывнутреннего человека, репрезентированные как квазипространства. Это преждевсего органы «душевной» жизни, за которыми в наивной анатомии человеказакреплены определенные функции, имеющие отношение к психической сфереличности: ум, разум, рассудок, мозг, голова, отвечающие за способность человекадумать, понимать, познавать; память — за способность запоминать, помнить иприпоминать; сердце — за сферу эмоций, переживаний и чувств; душа — за весьспектр психических состояний и реакций человека и т. д. (Относительно полныйперечень органов внутренней жизни человека, полученный в результате обобщенияопыта отечественных лингвоантропологических исследований, см. в разделе 1.1.)Кроме того, в сферу психической жизни человека наивное сознание вовлекает и некоторыежидкие среды организма: кровь — средоточие сильных эмоций, таких, как любовнаястрасть, гнев, ярость (кровь играет, кровь бросилась в голову, кровь бурлит)и желчь — носитель раздражения, недовольства другими людьми (желчныйчеловек, в ней много желчи, у нее желчный характер) [Шмелев 2002: 315].Наблюдения показывают, что индивидуальное сознание, отталкиваясь от стереотипныхнаивно-языковых анатомических представлений, способно легко расширить этот перечень,включив в него те части, органы и квазиорганы человеческого тела, которые, поего мнению, точнее, ощущению ответственны за определенные внутренние состояния икачества человека, см., например: УОгородникова внутри подрагивалнеопознанный орган страха (В. Аксенов. Скажи изюм); Ведущий: «Третьеухоесть у каждого певца, надеемся, что есть и у нашего слушателя».– Гость: «Да, это особый орган чувств, орган души» (израдиоинтервью).

Анализ состава органов «душевной» жизни позволяетразграничить соматические (от греч. sōma — тело) и квазисоматическиепространственные образы внутреннего человека. В качестве пространствпервого типа выступают в речи материальные, реально существующие органы,которым наивное сознание приписывает дополнительные, имеющие отношение кпсихике человека функции, в том числе способность благодаря своим границамвмещать феномены психики, выступать в качестве локализатора. Таковы, например,сердце, голова, живот: … Вбедном сердце егопревосходительства теплилась почти безумная,  робкая надежда: аможет быть, Одиллия и Норма стали жертвами чудовищной интриги (Б. Акунин.Страсть и долг); Мысли и образы теснились вголове,в груди и вообще везде вокруг (М. Веллер. Ноль часов); Прежнее безрассудствохолодком занялось в животе и разлилось по всему телу, делая Павлалегким и радостным (В. Белов. Кануны). Пространствами второго типа являютсяквазиорганы — нематериальные «представляемые»органы психики (ум, душа,память и под.) и, кроме того, результаты плоды интеллектуальной деятельности,«опредмеченные» психические качества, состояния, действия, формирующие системувнутреннего мира человека. Например: Тогда у Ивана Никитича стало неловкои пусто на душе (В. Белов. Кануны); В первую очередь нужночетко определить свои цели и задачи. <…>  Словом, составитьв уме своеобразный план будущего замужества (из журн.); Таки будешь жить в ненависти     (Д. Гранин. Вечера с ПетромВеликим); Так  он обернулся, все еще замирая от сладчайшей ненависти, столь заполнявшейпространство горькой его страсти      (А. Белый. Пушкинскийдом).

Замечено, что вне зависимости от того, имеют лирассматриваемые частичные пространственные образы соответствия в видеконкретных телесных органов или нет, в ЯКМ они рассматриваются какравноправные, совпадающие по ряду соматических признаков (в том числе иметьграницы, объем и, таким образом,  выступать как пространство, вместилище), ипотому легко противопоставляются в речи: Проще всего свалить все на плоть…Но хоть сколько-нибудь внимательное наблюдение за собой откроет, что греховныевлечения чаще поднимаются отнюдь не из тела, а из глубиндуши… (А. Кураев. Христианская философия и пантеизм).

Как было сказано выше, внутрипространственнымобразам психического противостоят внешнепространственные, которые, в своюочередь, делятся на макро- и микропространства. Первые из нихимеют космические масштабы — Вселеленная, небесная сфера, Земля и т. п., вторые– это самые разнообразные фрагменты мира земного, каждый из которых может бытьохарактеризован по ряду дифференциальных семантических признаков, как-то:искусственное, освоенное человеком / естественное, не освоенное человеком;ухоженное / запущенное; открытое / закрытое и т.д. Приведем примеры некоторыхтипов образов внешних пространств, используемых в процессе семантическойкатегоризации внутреннего человека:

·        Макропространства. Проанализированный нами материалсвидетельствует о том, эти образы достаточно редко используются в ходеосознанного семантического моделирования психических состояний, качеств,действий и их субъектов в речи 2-й половины ХХ в. Говорящие, как правило,ограничиваются рядом узуальных выражений, запечатлевших в своей внутреннейформе образы данного типа: витать (парить) в облаках (между небом и землей) «пребыватьв мечтах, предаваясь бесплодным фантазиям»; быть на седьмом небе «находитьсяв состоянии высшей радости, безграничного счастья». Вот несколько примеровиндивидуально-авторских языковых внешнепространственных образов внутреннегочеловека, ср. тютчевское уподобление души небу:Ничто лазури не смутило Еебезоблачной души (Ф. Тютчев) и поэтические рассуждения лирической героинипоэтического цикла «Глубокий обморок» Б. Ахмадулиной о беспомощной, бесплоднойпопытке человека проникнуть в потаенные области мозга, столь же неведомого идалекого, как и космическое пространство: Его попытка затесаться в луны –примерка?;  Прочла я бредни об отлучке мозга. <…> Никчемен мойисповедальный опус: / и слог соврал, и почерк косолап / что он проник / взаветной бездны пропасть – пусть полагает храбрый космонавт…

·      Микропространства:

-    Образыприроды: как в темном лесу («в полномневедении, не разбираясь, не ориентируясь в чем-либо»), Чужая душа – темныйлес (посл.); Как ни странно, я ощутил что-то вроде любви.<…> Накакой истощенной, скудной почве вырастают эти тропические цветы (С.Довлатов. Заповедник) –  человеческая душа, источник чувств человека, какпочва, плодородный слой земной поверхности, как сад, цветник и т.п., ср.: Вамзавещаю я сад фруктовый / моей великой души (В. Маяковский).

-    Образы жилища, дома и его частей, от подвала до чердака: Тревожноечувство стало сильнее, ей показалось, что дверь, ведущая в подвалы подсознанияи кладовую памяти, стала медленно приоткрываться, шире, шире, еще шире,вот сейчас в темное помещение хлынет поток света... (П. Дашкова);…При мысли о деде в удаленных и заваленных всяким хламом: тетрадками,пыльными глобусами, лыжными палками, — уголках сознания проявляласьвскользь… картина из военного детства... (А. Битов. Пушкинский дом) – контекстуказывает на имплицированный вспомогательный субъект — чулан, кладовую; …Ееразум захлопнул вседвери, чтобы не допустить в сознаниистрашную мысль о том, что с братом случилось непоправимое (А. Маринина.Убийца поневоле) – также с имплицированным вспомогательным субъектом(помещение) пространственного ассоциативного изображения сознания; Втвоей измученной душе темно на первом этаже.<…> Второйэтаж – скорбит душа:/ кино, вино и анаша. <…> На третьем –книги возлюбя -/ пустые поиски себя. <…> И вот чердак. Конецпути,/ и равнодушие в груди (А. Кутилов. Этажи),театр души – художественныйобраз, сформированный развернутой метафорой в одноименном стихотворении  А.Кутилова.

-    Образы бытовых вместилищ, контейнеров: буря в стаканеводы («воленние из-за пустяка»), лезть в бутылку(«раздражаться»), котелок(«голова»),  Сердце не лукошко,не прорежешь окошка (посл.), Знания не кошель, за плечами не носить (посл.);Чашамоего терпения переполнилась, я жажду отмщения     (Б.Акунин. Комедия. Трагедия.), Артамонова загнала любовь в сундук своейдуши, заперла на ключ. А ключ отдала подруге Усмановой…Так и стоял под ложечкойсундук, загромождая душу и тело…(В. Токарева. Сказать – не сказать)[7]; Занесся мозг в незнаемыхпотемках./ Его, надменный, замкнутый тайник вернул великосердныйСолдатенков  (Б. Ахмадулина. Глубокий обморок. I. В Боткинской больнице).

 

2.3. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал

основныхпропозитивных семантических моделей

пространственнойрепрезентации внутреннего  человека

 

Анализречевого (текстового) и языкового (словарного) материала  позволяет выделитьнесколько пропозитивных семантических моделей (ПСМ) пространственной репрезентациивнутреннего человека, организующих предикатно-аргументную структуру высказыванийи их частей. Представим основные типы ПСМ, описав способы и средства ихязыкового воплощения, а также  охарактеризовав их образно-ассоциативный и прагмастилистическийпотенциал. Пространственная категоризация в области языковой репрезентации психическогоносит условный, конвенциональный характер, и проявляется это в том, чтоязыковые (речевые) единицы средства изображения психического, реализующиерассмотренные ниже модели, утрачивают связь с их первоначальным,пространственным значением: семантика внутреннего пространства воспринимаетсяговорящими на русском языке как непространственная.

1.ПСМ пространственно-определительной  характеризации.

 

Образно-ассоциативнаярепрезентация внутреннего человека может осуществляться путем приписываниясубъекту характеризации некоторых постоянных (или устойчивых) пространственныхпризнаков. Фактический материал дает возможность выделить две разновидностиуказанной модели.

1.1.В ПСМ, схематически представляемой в виде Х какой / каков, внутреннийчеловек получает пространственную интерпретацию посредством присвоения емуконкретного пространственного признака. Данная ПСМ организуется именнымпредикатом с первичным пространственно характеризующим значением, выраженнымприлагательным или адъективированным причастием, и субъектом – носителемпространственных характеристик, позицию которого занимает имя целостного иличастичного внутреннего человека. Как и в сфере языковой репрезентациифизического мира, пространственная интерпретация внутреннего человека допускаетдва типа характеристик (о семантической дихотомии физического пространства см.:[Галич 2003: 93-116]).

А. В одних случаяхпространственная характеристика представляет собой результат субъективнойоценки общего размера (габарита) субъекта психики (или его «части») либорезультат его условных измерений в системе параметров описания физического мира- двух-, одномерных измерений, как-то: высота, глубина, ширина, длина и т. п.Предикатами, организующими данную разновидность ПСМ 1.1, являются прилагательныес первичным дименсиональным (от англ. dimension –  измерение)значением, заключающимся в оценке определенных линейных параметров или общегоразмера, величины объекта, ср.: Его мысли глубоки, память обширна; Это былчеловек с мелкой душой и узкими интересам; Сердце у нее большое.

Б. В другихслучаях пространственная характеристика – это результат фиксации местоположения«внутреннего» человека в целом или его «части» в системе координат «близко /далеко», «высоко / низко» — по отношению к некоему условному ориентиру, какправило неэксплицированному. ПСМ 1.1 данной разновидности формируют предикаты сдистанциональным значением, ср.: Это недалекий человек с приземленнымиинтересами, низменными чувствами; Они очень  близки («связаны теснымобщением, дружбой, любовью»).

1.2.В ПСМ, схематически представляемой в виде Х есть что, пространственнаярепрезентация психических феноменов осуществляется за счет присвоения имхарактеризующего имени – названия определенной пространственной реалии, которойуподобляется внутренний человек. Данную ПСМ формируют именной предикат,выраженный именем существительным, называющим конкретныйпредметно-пространственный объект, и характеризующийся субъект – одна измногочисленных номинаций внутреннего человека.  В зависимости от выбора способареализации данной ПСМ в речи метафорически переосмысленный признаквспомогательного субъекта, лежащий в основе такого уподобления, либоэксплицируется, либо имплицируется, осознаваясь в последнем случае как семантическиеассоциации — коннотации лексемы, называющей вспомогательный субъект. Какправило, не допускают указания на свойство, ставшее мотивом уподобления, предложенияклассифицирующей характеризации (Без ума голова — лукошко), а также их семантическиеэквиваленты – компоненты полипрозитивного высказывания, занимающие периферийныепозиции (актантных определителей, сирконстантов) и представляющие собойсвернутую пропозициональную структуру. Например: Слова, произнесенные Серебрянским,невозможно было осмыслить сразу, а потому их приходилось укладывать в запасникидуши чуть ли не штабелями (Е. Яковлева. Уйти красиво) — свойстванадежности и долговременности хранения образуют коннотации «запасников» иматериализуются в метафорическом выражении «запасники души». Образноесравнение, как раз наоборот, легко допускает расширение модели за счет введениякомпонентов, называющих основание уподобление феноменов внутреннего мирапредметно-пространственным реалиям, см., например, высказывания, в которых дляизображения психического используются пространственные образы неосвещенныхпомещений:Ничего сердце Бенедикту не подсказывало, темно было всердце, как в избе зимой, когда свечи все вышли, на ощупь живешь;была где-то свечка запасная, да поди найди ее в кромешном мраке (Т.Толстая. Кысь); В душеу Виолетты, безусловно, было темно,как в старом винном погребе (Е. Яковлева. Уйти красиво).

Особыйслучай реализации представляют собой языковые выражения и речевые высказывания,в которых в качестве именного пространственно характеризующего предикатавыступает абстрактное пространственное понятие, полученное в результате субстантивацииприлагательного с дименсиональным значением (глубина ума,широта души):Естественно, где-то на поверхности души обиды иногда могут появиться. Но вглубину души их никто не пустит…(Н. Козлов. Как относиться к себе и клюдям…); Принять человека таким, какой он есть, понять его, простить, и нена словах, а в сердце, обогреть…Вот что я называю широтой русской души(из радиобеседы).В подобных случаях, когда грамматическая структуране соответствует семантической (предицируемый пространственный признак получаетграмматическое значение предмета), приоритетным для выявления модели все-такиявляется семантика языковых единиц. Они используются для непосредственной (т.е. обходящейся без указания на вспомогательный  субъект) образно-ассоциативнойпространственной характеризации внутреннего человека и поэтому, по-видимому,должны быть отнесены к  ПСМ 1.1.

Внутреннейсемантической формой языковых (речевых) единиц, реализующих А-разновидностьмодели 1.1., является образ условного (представляемого) духовного пространства– чувственно воспринимаемого квазипредмета, имеющего определенные внешниеграницы,  протяженность которых можно измерить. В основе Б-разновидности той жеПСМ – представление о локализации субъекта внутреннего мира (или его части)относительно другого объекта (или субъекта), находящегося на определенномрасстоянии от первого.    

Естественно,что перенос системы пространственных координат из мира физического, материальногов идеальный мир психического сопровождается семантическими сдвигами. Как ужебыло сказано, семантика внутреннего пространства воспринимается носителямирусского языка как непространственная. Феномены внутреннего мира приобретаютпространственные характеристики с иных, нежели явления внешнего мира, позиций.Как замечает М.В. Пименова, внешнее, физическое пространство ориентируется на антропометрическиепризнаки [Пименова 1999]: точка отсчета здесь – человек как субъект оценки сего представлениями о норме. Пространственно характеризующие предикаты в своихпервичных значениях фиксируют воспринимаемые  человеком  черты объективногомира. При этом для пространственной квалификации предметов физического мира важнымиоказываются положение человека в пространстве, поле его зрения, уровень егоглаз, рост и др. В области пространственной характеризации психическихсубъектов и объектов также действует антропометрия, однако она носит инойхарактер.

Человеккак носитель определенного внутреннего содержания «измеряется» по иным«законам»: пространственные предикаты фиксируют соответствие (или несоответствие)психологических качеств, состояний, действий или внутреннего содержания личностив целом – вкусам, нормам,  нравственным идеалам, практическим интересамчеловека, его представлениям о полезности и функциональности. Предикаты,пространственно характеризующие внутреннего человека, развивают разнообразныеаксиологические значения. Эти предикаты (фиксируют) выражают и собственнопсихологические оценочные значения, относящиеся к так называемым сенсорнымоценкам, которые, как отмечает Н.Д. Арутюнова, характеризуют в большей меревкусы, а также чувственный, психический, опыт субъекта оценки, чем ее объект.«Субъект психологической оценки выступает в этом случае как психический…рецептор и в качестве такового характеризуется тонкостью или грубостьювосприятия  — с одной стороны, и глубиной или поверхностью переживаний – сдругой…» [Арутюнова 1988: 76]. Таковы «пространственные» предикаты со значениемстепени, силы проявления чувства (глубокая страсть, глубокая радость,большая радость, мелкая тревога), основательности, широты знанийи интересов  (глубокая идея, глубокие знания, узкий интерес, широкийинтерес). Кроме того, в рассматриваемую лексико-грамматическую группу входят предикатысо значением этической оценки внутреннего человека. И поскольку духовное началов человеке, формируемое этическим и эстетическим чувствами, моделируетсяязыковым сознанием по вертикали, в соответствии с особенностями его телеснойорганизации (вертикальное положение тела человека, подчинение закону тяготения,делающему естественной ассоциацию идеи высоты или подъема с идей превосходства,в том числе нравственного, эстетического, идеи низа, падения – с идеями греха,порока, хаоса), в эти виды оценок вовлекаются метафоры «высоты / низости»[Уилрайт 1990: 98-99; Арутюнова 1988: 76]. Приведем примеры пространственныхопределений имен психических объектов со значением положительной этическойоценки: высокая страсть, высокая / возвышенная душа, возвышенныйум, возвышенные грезы – и с отрицательной: низкая / низменнаястрасть, низкая личность, низкие цели. Нашматериал позволяетговорить о том, что именам прилагательным с первичным дименсиональным значениемне свойственно развивать рационалистические оценочные значения[8], основными критериямикоторых являются физическая или психологическая польза, функциональность,целесообразность объекта оценки.

2. ПСМпространственной организации человека.

 

Пространственнохарактеризуемые субъекты и объекты внутреннего мира могут быть представленыобъемно — как трехмерные  пространства — и потому иметь такие параметрыописания, как ширина, высота, длина, или, «не иметь вообще измерения, мыслитьсякак идеальная поверхность, точка или линия» [Пименова 1999: 191] (этот «плоскостной»пространственный признак актуализируется в высказываниях с помощью предложно-падежногосочетания На (по) + имя внутреннего человека или его условного заместителя (Надуше тоска; Он мне не по душе; Что у него на уме? На моей памяти это случалосьдважды). Наряду с упомянутыми пространственными признаками объектам исубъектам внутреннего мира человека приписывается еще один признак — «вместимость». Предикатно-аргументная структура высказываний, объективирующих всвоих значениях  представление о человеке как вместилище психических феноменов,схематично описывается так: В Х есть что.

Рассматриваявнутреннее пространство человека в этом аспекте, по-видимому, стоитразграничивать близкие и все же не тождественные (какими, в частности, онипредстают в работе М.П. Пименовой) понятия «объем» и «вместимость» (уупомянутого автора — «вмещенность»). Из этих двух пространственныххарактеристик первая является параметрической (объем — величина чего-н. вдлину, высоту и ширину, измеряемая в кубических единицах [СО 1990: 439], авторая — функциональной (вместимость — способность вмещать значительноеколичество чего-н., емкость [СО 1990: 91]). Их связывают отношенияобусловленности: именно в силу того, что некий объект имеет высоту,  длину иширину, т.е. объем, он оказывается потенциальным вместилищем других объектов.

Воснове интерпретации внутреннего мира как вместилища лежит универсальноепредставление об особым образом организованном пространстве. Рассмотрение категориивместилища (или контейнера) в системе смежных глобальных когнитивных категорийпозволяет увидеть сложный, производный  характер первого. «…Органично иестественно рождается представление о вместилищах = контейнерах [у автора выделено прописными. – Е.К.]на базе противопоставления пространства и объекта,преодолеваемого не только в представлении об объекте в пространстве, но и вособом представлении самого объекта как берущегося исключительно в определенномракурсе — его способности вмещать нечто, включать это нечто всвой состав, удерживать его в более или менее жестких границах и т. п.»[Кубрякова 1999: 7].

Лежащаяв основе понятия «вместимость» идея пустого пространства, в котором находятсявсе выделенные человеком объекты, материальные и идеальные, делает еговездесущим и позволяет рассматривать мир как нечто похожее на русскую матрешку,складывающуюся из фигурок разного размера, помещаемых одна в другую [Там же].Этот принцип встроенности действует и в сфере концептуализации человека.

Последнийесть одновременно и вместилище, и вместимое. С одной стороны, как составнаячасть мира он существует и функционирует в его границах, а с другой — сам являетсяцелым миром, заполненным разнообразными объектами, материальными и идеальнымисущностями (телесными и душевными органами, мыслями, состояниями и др.). Напримере частичных пространственных образов внутреннего человека легко прослеживаетсяприсущий наивной категоризации психического метаморфизм, обусловленный сменойодного ракурса изображения объекта на другой.  Ср., например, высказывания, в которыхдуша представлены и как заполненное радостью пространство (вместилище), и какнаполнение пространства сердца (вместимое): Вот вам заберутся в сердце,а там душа человеческая, вы почувствуете некоторый дискомфорт…(изгаз. интервью с      М. Захаровым ); Но почему жесветилась в душекакая-то печальная радость? (В. Белов. Кануны).

Врусской ЯКМ вместилищем самых разнообразных субъектов и объектов внутреннегомира мыслится как человек в целом, так и отдельные его «части». При этом в высказываниях,реализующих ПСМ 2, заполненность внутреннего пространства человека можетреализовываться двояко — как реальная или потенциальнаявместимость. В одних случаях пространство внутреннего мираинтерпретируется  как полное (заполненное или заполняющееся), в других — какпустое (опустошенное). И в том и в другом случае семантика пространственнойорганизации человека выражается грамматически (предложно-падежными формами слокативным значением в бытийных предложениях) и лексически (предикатамиреальной / потенциальной вместимости – глаголами, прилагательными, в значенияхкоторых есть сема полноты / пустоты), ср.: В сердцеживетлюбовь – Сердце наполнено любовью; В голове ни одной мысли –Проснулся с пустой головой.

Представление о локализации техили иных психических феноменов может быть предельно обобщено исхематично описано так: «психическое заключено где-то в пределах физическойоболочки (тела) человека». Информация о человеке-вместилище внутреннего мира,как правило, эксплицирована в речи, например в предложно-падежной форме имени,называющего человека (или указывающего на него), которая выполняет функциюлокативного определителя предиката: Вчеловеке есть странное,булькающее и…кривое подсознание (реплика Д. Смирновы из телепрогр. «Школа злословия»);   Эта ненависть жила в ней, как живет на теле староеувечье, не причиняя острой боли, но и не позволяя избавиться и забыть о себенавсегда (М. Юденич. Гость). 

Предельнообщий характер локализации психического допускает имплицированное обозначениевместилища (целостного внутреннего человека): данный компонент семантическойструктуры высказывания (речь идет о полных предложениях), как правило, легковосстанавливается из контекста: Казалось, всю желчь,  накопившуюся за долгуюнеспокойную жизнь и бесславную одинокую старость, генерал изливал на страницахсвоих писем… (М. Юденич. Гость). (Вместилищем желчи («раздражения,обиды, недовольства собой и другими») мыслится внутреннее пространство человекацелостного (персонажа повести), на что косвенно указывает формирующеепредикативное ядро предложения номинативное подлежащее, выраженноеконкретно-референтным именем (генерал).

Внутреннее пространство, как уже было сказано выше, может конкретизироваться, сужаясь до отдельного органа, квазиорганадушевной жизни,  которым наивным сознанием приписывается способностьстановиться вместилищем самых разнообразных явлений, вовлеченных в сферупсихической жизни человека. Например: Все же я попала в ситуацию, которуюназывают любовным треугольником. <…> …Никто не знает, какие страстибушуют внутри моего сердца, какие чувства (из журн.);…Прекрасная память позволяла  ей держать в голове множество сведений,которые по первому требованию она извлекала на свет божий (А. Маринина.Убийца поневоле); Он испытывал нечто похожее, но также не смел следоватьбезоглядно переполнявших его душу чувствам       (М. Юденич. Яотворил пред тобою дверь). Помимо того, что все указанные органы помещаются вграницах человеческого тела, имея более или менее определенную локализацию (см.фразеологизмы сердце не на месте, душа в пятки ушла; жесты,сопровождающий описание душевных:  душа болит за него — рука прижата ксередине груди, повредиться в уме — палец у виска), многие из них самимогут быть представлены как вместилища самых разнообразных явлений психики (внаших примерах:  сердце и душа – вместилища чувств и страстей голова  — вместилищезнаний).

Наконец,как вместилище могут интерпретироваться и различные психические состояния,плоды интеллектуальной и эмоциональной деятельности (Она нередко впадал вуныние; Я не в настроении; Уйти?! И в мыслях этого не было (из разг.); Оно,сознание, медленно погружается в состояние унылой обреченности (М. Юденич.Я отворил пред тобою дверь…).

Анализматериала позволил отчасти оспорить и уточнить утверждение о том, что русскомуязыку свойственно «использование идеальной когнитивной модели «заполненноепространство внутреннего мира → мелиоративный признак (положительнаяоценка)» и противоположной ей модели «незаполненность пространства внутреннегомира → пейоративный признак (отрицательная оценка)» [Пименова 1999: 241].

Действительно,в ЯКМ внутренний человека предстает как пространство, заполненное важными сточки зрения функционирования психического органами (ум, душа, память, сердце идр.). В том, что наивное сознание интерпретирует человека то как активное,действующее по своей воли и желанию существо, то как инертную вещь — вместилищематериальных и идеальных субстанций, прежде всего органов и квазиорганов души итела, нет непримиримого противоречия. В наивной языковой анатомии «человекдеятельный» представляет собой сложное функциональное единство несколькихсистем, отвечающих за все многообразие действий, состояний, реакций илокализующихся в определенном органе (квазиоргане, части человеческого тела,жидкой среде организма), каждый из которых обеспечивает проявление той или инойспособности человека и контроль за ним [Апресян 1995]. Скажем, система физическихдействий «обслуживается» телом и конечностями (ноги не идут, рукой ударить,всем телом повернуться), чувства, эмоции — сердцем, душой, кровью, желчью (любитьвсем сердцем ∕ душой, сердце кровью обливается, желчь поднялась вком-нибудь), интеллектуальная деятельность — головой, умом, мозгом и др. (головупотерял — о человеке, утратившем способность здраво мыслить, пошевелимозгами, понимать задним умом), а все вместе они — мысли, чувства, желания,действия — контролируются совестью человека, «заставляя его глубоко переживать,если они не соответствуют нравственным нормам, и менять действия, мысли ичувства так, чтобы они этим нормам соответствовали»» [Урысон 1999б: 87].

Отсюдаможно сделать вывод о том, что заполненность внутреннего пространства человекафункционально значимыми органами как раз и обеспечивает, с точки зрениянаивного языкового сознания, жизнедеятельность, полноценное существованиечеловека. Таким образом, потеря  ∕ отсутствие какого-либо органа(квазиоргана или части тела) квалифицируется в языке как  утрата / отсутствиезакрепленных за ним функций человека, ср.: обезножеть (от усталости /болезни лишиться возможности ходить) – обезуметь (утратить способностьздраво соображать); потерять пальцы (о пианисте: утратить подвижность,силу пальцев) – потерять голову (утратить способность понимать, приниматьрешения), безрукий (неумелый, лишенный физической сноровки) — бездушный(равнодушный, лишенный сострадания к людям). Как видно из вышеприведенныхпримеров, это правило  распространяется и на уникальные органы «душевной» жизничеловека. Характерные для носителей языка представления о специфике строениячеловека становятся особенно понятными в ходе сравнительного анализавысказываний о внутреннем мире животного и человека, сопровождающегосялингвистическим экспериментом, результаты которого были представлены А.Д.Шмелевым [Шмелев 1997; Шмелев 2002]: в речи мы скорее готовы наделить животныхразнообразными человеческими душевными качествами, нежели  связать проявленияэтих качеств с работой каких бы то ни было органов животных. Животное частоназывают умным, хитрым, добрым, ласковым, верным, достаточно редко безмозглым(безмозглая курица — это оценочная характеристика человека) или бездушным,ему приписывается способности думать, вспоминать, забывать, при этом последние обычно не описываются выражениями типа пошевелить (пораскинуть)мозгами, напрягать память, выбросить что-то из головы и т. п.

Наивноеязыковое сознание легко допускает утрату ∕ отсутствие одного из этих уникальныхорганов внутренней жизни у человека (не имеет сердца, бездушный,безголовый, потерял голову — это определения живого человека), однако такоесуществование оценивается как неполноценное, ущербное, посколькутрадиционно означает душевную убогость, скудность эмоционально-интеллектуальныхи волевых качеств человека. Принимая во внимание многофункциональность органовтела, стоит заметить, что в зависимости от того, каким образом интерпретируетсяорган — как орган «телесной» или «душевной» жизни, последствия его отсутствия∕ утраты для человека могут быть разными. Потеря головы в бою, нагильотине означает для человека смерть, однако он вполне может продолжать своесуществование на земле, потеряв голову от любви (то есть утративспособность мыслить, здраво рассуждать) или будучи совсем безголовым (тоесть глупым, несообразительным). Жить без сердца — центрального органакровообращения — человек не может (остановка сердца для него смертельна), в тоже время отсутствие сердца как органа чувств такими последствиями не грозит (бессердечныйчеловек — это человек здравствующий). Утрата же души как особого органа,воплощения всей внутренней жизни человека, или духа – особой летучейсубстанции, частице высшего в человеке, то есть опустошение физической оболочкив результате утраты всего духовного содержания, равнозначна смерти человека,ибо в наивной языковой анатомии строение человека дихотомично: оно естьединство материального и нематериального начал, представленных оппозициями дух- плоть, душа — тело. См., например, высказывание с перифрастическим описаниемсмерти как опустошения человеческого тела: … В последнем письме он требовалот сестры, призывая всех святых, никогда никому не показывать его писем, алучше всего побыстрее сжечь их, как только его душа покинет земную обитель (М.Юденич. Гость); фразеологизм  испускать (испустить) дух, в основекоторого лежит представление о том, что вместе с духом (дыханием) человекапокидает его душа. 

Такимобразом, представление внутреннего пространства как лишенного некоторыхуникальных органов «душевной» жизни или вообще пустого оценивается как нежелательноеотклонение от нормы, которой в русской ЯКМ является определенный базовый«анатомический» состав внутреннего человека.

Однакоиз этого не следует, что заполненность пространства внутреннего мира всегдаоценивается положительно. Характер оценки, как правило, обусловлен не самимфактом заполнения внутреннего пространства человека, а качественными иколичественными признаками заключенных в его условных границах феноменов. Как ивсякое другое, подобным образом организованное пространство, внутренний человек«не является простым вместилищем объектов, а скорее наоборот — конституируетсяими», воспринимаясь именно «через «эманацию» вещей, его заполняющих»[Яковлева 1994: 21].

Исследованияпоказывают, насколько широк лексико-семантический диапазон объектов, помещаемыхвнутрь человека. Помимо «стандартного» набора органов и квазиорганов,формирующих интеллектуально-эмоциональную систему, и связанных с ними чувств,состояний, желаний, результатов ментальной деятельности, это могут быть разнообразныенеодушевленные сущности, мифические существа, человеко- и звероподобные«обитатели». «…Диапазон этих образов, их качество и количество детерминируютсязаключенным в текстах опытом человека, народа, человечества, прежде всего – культурно-историческим,художественным, религиозно-философским, техническим» [Одинцова 2002: 93].Например: Братец-то у меня не дурак. Хотя с огромным тараканом в голове(А. Маринина. Убийцы поневоле); Он [человек. – Е.К.] сам незнает, что сотворит, иногда такое чудовище вылезет из головы, за головусхватишься (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим); Я вам пишу звездой падучей,/ крылом лебяжьим по весне…/ Я вам пишу про дикий случай/ явленья вашего вомне (А. Кутилов. Я вам пишу звездой падучей…); Не достаточно ли носитьБога в сердце и стремиться исполить его волю в повседневной жизни? (А.Мень. Таинство, Слово и Образ); …Бога нельзя встретить в патристике, длякоторой Божественное в человеке – это «благодать»(А. Кураев.Христианская философия и пантеизм).

Оценкатого или иного наполнения внутреннего мира определяется индивидуально в каждомконкретном коммуникативном акте: отношение говорящего к присутствию в человекенекоего «обитателя», как правило, не является запрограммированным, узуальным,заведомо известным и потому попадает в ассертивный компонент семантики.Исключение, пожалуй, составляют высказывания типа В нем проснулась совесть,описывающие безусловно положительную ситуацию появления во внутреннем человекетех отсутствующих по какой-либо причине компонентов, наличие которых, с точкизрения наивной анатомии, является непременным, само собой разумеющимся для носителейданной языковой культуры условием полноценного существования человека (см. обэтом выше). В остальных случаях оценка наполнения внутреннего пространстваварьируется от одной речевой ситуации к другой. 

Так,например, присутствие во внутреннем человеке нескольких лиц (конкретных или собирательных)оценивается по-разному:

·    Как норма (нейтрально):

Конечно,во мне живет, кроме социального человека, человек профессиональный (из телеинтервьюс Н. Цискаридзе). Широкий ролевой диапазон личности, предполагающий наличие вчеловеке нескольких «я», каждое из которых отождествляется с определеннымсостоянием или ролью, в свете современных научных концепций представляет собойнорму обыденного сознания (о многомерности человека в современной научной языковойкартине мира см. в 3.2.).

·     Как положительное явление:

Сгодами не исчезло то ощущение возможности обсудить с ними [родителями. — Е.К.], скажем, точное слово для перевода или жизненную проблему. Родителибессмертны, пока они остаются в моем сердце (из газ. интервью с Д.Набоковым). В представленном текстовом фрагменте присутствие близких, родныхлюдей в сердце человека связывается с внутренним покоем, уверенностью  в своихпоступках и потому оценивается через мелиоративные признаки.

·     Как негативное явление:

Человекили люди, ставшие причиной столь тяжких страданий, должны перестатьсуществовать в мыслях…Существование человека нельзя, если мы с вами,разумеется, не синдикат киллеров, прекратить, но о его существовании можнозабыть, стереть файл с его именем из собственного персонального компьютера (М. Юденич. Яотворил пред тобою дверь…). В данном случае речь идет об обитателяхвнутреннего мира человека, причинивших боль, пребывание которых оценивается какнежелательное, опасное, подлежащее устранению.

  Воценке наполнения внутреннего человека важную роль играет количественнаяхарактеристика первого. Однако, как уже было замечено, говорить о некоем общемправиле, закономерности вроде «мало – плохо», «много – хорошо» не приходится.Заполненность всего внутреннего пространства может интерпретироваться говорящимпо-разному.

Водних случаях признак полноты сверх меры актуализируется при описании негативныхэмоциональных и ментальных состояний. См., например: фразеологизм капля,переполнившая чашу (терпения) — о незначительном обстоятельстве, котороевызвало проявление чьего-либо долго сдерживаемого раздражения, гнева;высказывание: И если твое сознание не зашлаковано, ты эту[эмоциональную. — Е.К.] память считываешь (из телеинтервью с С. Маковецким),где «зашлаковать» используется как синоним «заполнить» и отличается отпоследнего коннотативным признаком вредоносной заполненности, мешающейнормальному существования человека (зашлакованный буквально значит «замусоренный,забитый отходами, сгустками отработанного вещества»).

В тоже время  в основе сообщения о пребывании человека в благостном состоянии такжеможет лежать представление о заполненности его внутреннего пространства определеннымипсихическими сущностями:

          Сердцепереполнилось радостью; Если его [А. Басова. — Е.К.]не уложить спать,он мог вещать целые сутки. Потому что был наполнен пространством, мечтами — все бурлило и клокотало (из газ. интервью с И. Басовым); Он… не смелследовать безоглядно переполнявшим душу чувствам [внезапно возникшему междувчера еще незнакомыми людьми чувству душевной близости. — Е.К]. Однако, несовладав с их порывом, он вдруг протянул вперед свою худую, заметно дрожавшую руку — и Павлов подхватил ее и поцеловал, прижавшись мокрым от слез лицом ксухой и шершавой слегка коже (М. Юденич. Я отворил пред тобою дверь…).Признак заполненности внутреннего пространства актуализирован при описанииположительных эмоций, в приведенных примерах  аффектация представлена со знакомплюс.

3.ПСМ движения (передвижения) в пространстве.

 

Помимо ужеупомянутых характеристик, имеющих самое непосредственное отношение к категориипространства, наивное сознание приписывает внутреннему человеку способностьпространственного перемещения. В сущности, можно выделить два основных способарепрезентации отношений субъектов и объектов внутреннего мира человека — статическийи динамический.

Первый из них,статический, позволяет представить отношения субъектов и объектов психики  вотрыве от их развития и ограничиться констатацией факта «обитания» «внутреннейвселенной», пребывания ее предметов в границах некоего идеального пространства,см. раздел о ПСМ 2. (Представление о пространственно-предметном  устройствевнутреннего человека фиксируется при помощи бытийных глаголов типа быть, существовать,находиться и их эквивалентов, экзистенциальная семантика которых осложненахарактеризующими компонентами: • невыявленности, например: прятаться,таиться, скрываться; • проявления, например: изображаться,обнаруживаться, отражаться; восприятия, например чувствоваться,слышаться, ощущаться [Арутюнова, Ширяев 1983]; • самопроявления, например: светиться,зреть, сверкать, расцветать [Волохина, Попова 1999]).

Второй способ,динамический, позволяет представить пространственные отношения объектов исубъектов внутреннего мира в их становлении, развитии. Образность подобныхязыковых единиц в большинстве случаев оказывается стертой: представление о психическихсостояниях и реакциях человека как о процессах произвольного или непроизвольногопреодоления пространства относится к области  внутренней формы единицы.Исходное значение структуры, как правило, уже не осознается носителями языка,см., например, следующие предикаты психических состояний, полученные врезультате семантической деривации (стрелка показывает направлениеметафорического переноса): шевелиться (о надежде, сомнении) –«проявляться, пробуждаться» ß «слегка двигаться», встать (обычно об объектахвоспоминания) – «возникнуть, появиться» ß «принять стоячее положение, подняться на ноги». Ихотя первичное значение подобных глаголов в спонтанной речи уже не осознается,они все же указывают на динамический аспект пространственных отношений объектови субъектов внутреннего мира. В художественной речи значение сочетаний сметафорическими предикатами данной лексико-семантической группы легко буквализируется,образная модель пространственного перемещения, движения субъектов психикивыходит на первый план, позволяя автору наглядно, убедительно представить своюмодель внутреннего человека. См., например, развернутый образ пространствачеловеческой души — «внутренней вселенной», постоянно пополняющей состав своих«обитателей»: Если люди/ в меня/ входят,/ не выходят они/из меня. Колобродят,/ внутри хороводят,/ сквозь мою немотугомоня (Е. Евтушенко. «Если люди в меня входят…»).

 Категоризацияявлений внутренней жизни человека как движения в пространстве есть одно изпроявлений образа-архетипа жизни — пути, входящего в число универсальныхпраобразов человеческого сознания («мифологического универсума») [Кузьмина1995; Лакофф 1988]. «Данный «путь» [субъектов и объектов внутреннегомира. — Е.К.] метафорически основан на физическом восприятии движения объектови субъектов в объективном пространстве» [Пименова 1999: 218]. И потому в языке(речи) при выборе такого способа описания психического реализуются все основныекомпоненты исходного фрейма «движение»: агенс (свободно перемещающееся лицо,предмет) — предикат перемещения (изменения положения в пространстве) — пространственные ориентиры движения (исходный  ∕ конечный пункт,направление, трасса, область передвижения).

В зависимости отвыбора синтаксической конструкции (глагольная -дативоподобная[9]) и характера заполненияагентивной позиции внутреннее движение может быть репрезентировано какневольное, осуществляемое независимо от воли и желания человека, или, наоборот,как активное, в той или иной степени осознанное, контролируемое им. Как вдативоподобных конструкциях, так и в глагольных (в том случае, если агентивнаяпозиция отводится не реальному субъекту психической активности, а отчужденнойот него «части» — самостоятельно действующей субстанции) реализуется представлениео непроизвольности внутреннего состояния. Если же  в актантной структуре предикатадвижения  в роли агенса выступает субъект состояния, психическое предстает какпроизвольное (ср.: До меня дошло в значении «Я понял» — Дошел довсего сам; Ему в голову пришла такая мысль — Он пришел к этоймысли не сразу). В качестве предикатов состояния используются глаголыдвижения. Для семантической интерпретации явлений психики в рамках данноймодели, помимо произвольности — непроизвольности движения / перемещения, значимымидифференциальными признаками являются также замкнутость – открытость внутренних квазипространств, репрезентированных как область перемещенияобъектов  и субъектов психики (ср.: изливать душу кому – влезть в душу кому;выйти из себя – прийти в себя; выбросить что-либо из головы – вбить что-либосебе  в голову и др.).

Анализ аффиксальнойи корневой семантики предикатов движения, используемых для описания внутреннегочеловека, а также их актантной структуры позволяет выделить три разновидностиПСМ 3, характерные для динамического способа репрезентации пространственныхотношений субъектов и объектов внутреннего мира человека: 1) движение вграницах пространства, 2) выход за границы пространства вовне, 3) проникновениевнутрь пространства извне.

 Описаниеуказанных пропозитивных структур, их образно-ассоциативного потенциала было бынеполным без предварительного рассмотрения СК субъекта, организующей событийнуюсемантику этих субкатегориальных моделей, и поэтому оно будет представлено вглаве 3, посвященной актантным непространственным категориям.

Богатствообразного содержания СК и субкатегориальных моделей пространственнойрепрезентации внутреннего человека, обусловленное ассоциативным характером человеческогомышления, создает оптимальные условия для усиления выразительности иизобразительности высказываний, имеющих разнообразное функционально-речевоеназначение. Узуальные, максимально идиоматичные выражения со стертой внутреннейформой, ставшие языковыми клише, как правило, выполняют в речиноминативно-характеризующую функцию. Они позволяют описывать различные нюансыпсихических состояний и качеств личности, в частности: ▪ оценить силучувства, степень эмоционального потрясения и их продолжительность (любилглубоко, огорчен до глубины души, грусть безгранична), ▪охарактеризовать основательность знаний, идей, ментальных процессов, масштабинтересов (погрузился в думы, знания глубоки, интересы узки, мысли поверхностны),▪ определить соответствие психических состояний, качеств личности этическомуидеалу (мелкая душа, возвышенный ум, высокая любовь, низменная натура),оценить умственные способности, воображение человека (ограниченный ум,широкая фантазия, глубокий ум) и др.

Пространственныеобразы внутреннего человека являются  основой экспрессивных форм сообщений оявлениях психики. В разговорной речи, характеризующейся эмотивно-оценочнойнаправленностью экспрессивности, обычно прибегают к готовым, стандартнымсредствам «обыденной риторики», не требующим проявления лингвокреативныхспособностей (А она все в облака витает; Он обидчивый: чуть что – сразу вбутылку лезет; У  него котелок не варит; У него не голов, а кладезьпремудрости  и др.).

Использованиестилистических приемов метафорического развертывания стереотипных образов,актуализации и переосмысления внутренней формы узуальных языковых единиц впроцессе их структурно-семантических трансформаций позволяет создавать яркие,индивидуально-авторские описания психики человека, выполняющие в художественнойречи экспрессивно-эстетическую функцию. Так, например, именно оживление иобновление внутренней формы устойчивого сочетания животный страх, осуществляемоепо принципу народной этимологии (живот — вместилище животногостраха), лежит в основе наглядного, экспрессивно заряженного описаниявнутреннего состояния героя рассказа В. Токаревой: «Животный страх»происходит вовсе не от слова «животное», как многие думают, а от слова «живот».Страх селится в животе и оттуда правит человеком (В. Токарева. Неромантичныйчеловек).

Каки в художественной речи, в научно-популярном повествовании, имеющем экспрессивно-интеллектуальнуюнаправленность, оригинальное, индивидуально-авторское образное наполнениестереотипных субкатегориальных пространственных моделей позволяет оказыватьмощное эмоциональное воздействие на читателя. Вот типичные примерыиспользования автором окказиональных образов (библиотеки и кладбища) в высказываниях,реализующих семантическую модель пространственно-определительной характеризациивнутреннего человека. Живая метафора квазипространств человека выступает каксредство воздействия на эмоциональную сферу читателя с целью убедить в уникальностии неисчерпаемости потенциала всякой личности: Этот узор генов, эта библиотекапамяти, это живое, чувствующее, странное, знакомое, изменяющееся  — такого,именно такого существа никогда раньше не было и больше не будет – и это все вы;Каждый несет в себе, помимо задатков известных способностей, имеющих спрос современности,еще и «Н» неизвестных – уже или еще не нужных. Мы кладбище молчаливыхзагадок (В. Леви)

Легко преодолевая стереотипность языковой формы и ееобразного содержания, индивидуально-авторское сознание тем не менее обычноследует традиционным «правилам» выбора вспомогательного субъекта пространственнойрепрезентации психики.

Отвыбора вспомогательного субъекта пространственной репрезентации внутреннегочеловека, во многом зависит эмоционально-оценочное значение языковой (речевой)единицы. Это замечание справедливо и для узуальных языковых единиц, и длясоздаваемых в речи высказываний и их фрагментов. Тенденция пространственной категоризации внутреннего человека такова: характер оценки прямопропорционален масштабам прототипических пространственных образов («ширина»,«протяженность» актуализируют положительное отношение к объекту изображения, а«узость», «ограниченность» – отрицательные). Эта тенденция отсылает нас кособому фрагменту концептосферы русского народа, отраженного в его языке. Врусском языке существует ряд слов: ширь, даль, приволье, раздолье и др.,- характеризующихся положительной коннотацией и напрямую связанных соспецифической русской идеей (концептом) простора – большого, открытого,протяженного в ширину пространства, как правило зрительно воспринимаемого (просторчаще всего ассоциируется с равнинным пейзажем – степью, полем), где «легкодышится, ничто не давит, не стесняет», где «человек может достичь покоя и бытьсамим собой» [Шмелев, 2002, 348-349], — противопоставленного ограниченным, замкнутым,тесным для человека пространственным реалиям. Ср. реализованные впредставленных в главе метафорических выражениях, сравнениях, идиомахкосмические, небесные, природно-пространственные образы благородной, глубокойдуши, внутренних состояний, далеких от повседневности и пр.,  с образами«бытового назначения» — разного рода хранилищ, контейнеров (стакана,  бутылки,кошеля, решета, чулана, кладовой), с их подчеркнутой материальностью,пространственной ограниченностью, что сигнализирует о примитивизации духовногомира человека. Стоит заметить, что актуализация наивных представлений опространственном устройстве внутреннего мира человека обнаруживает себя иаксиологически нейтральных контекстах, в которых преобладает изобразительность.Вот один из таких случаев:  Вся сфера чувств, ощущений… приобретает особоезначение, которого она была лишена в рациональной картине мира. ‹…› …«Мыслю, следовательно,существую». Но ведь  всегда понимали, что это «мыслю» – лишь верхушкаайсберга, тонкая пленка«рацио», под которой глубины, множествоэтажей (М. Жамкочьян). Представление о сложном устройстве психикичеловека дается в научно-популярном изложении при помощи образа водногопространства, скрывающего в своей глубине, под тонкой пленкой разума(по-видимому, ледяной, поскольку он еще и верхушка айсберга) целыепласты иррационального, чувственного, которые выстраиваются один над другим,как этажи здания.

  Для описания внутренних состояний,интерпретированных в образах дома, релевантными оказываются признаки «обжитое»,«теплое», «освещенное», формирующие концепт «уют». В зависимости от того,актуализируются ли они в высказывании, психологическое состояние человекахарактеризуется как здоровое, комфортное или, наоборот, как болезненное,дискомфортное, ср. образы души — запущенной холостяцкой квартиры и дома, очага,приюта: .… В душе его было пусто и пыльно, как в запущенной холостяцкойквартире, с потертым ковром, на котором вечно валялись давно прочитанные и ужеуспевшие пожелтеть газеты и журналы, постель вечно не заправлялась…(М.Юденич). – Я впустил тебя в душу погреться,/ но любовь залетела вослед (А.Кутилов).

В случае природнопространственной репрезентации явлений«внутренней вселенной» характер оценки, как правило, определяется степеньюосвоенности пространственной реалии — вспомогательного субъекта. В частности,сложные внутренние состояния, процессы ассоциируются с долгим передвижением вграницах неосвоенного, чуждого человеку пространства: Это я, невезучий, ввашу душу тропинку искал (А. Кутилов); …Сознание привычно заработалов двух направлениях – одна часть внимательно отслеживала ситуацию на дороге…другая же – плавно растекалась по не ведомым никому пустынным тропинкам егоразмышлений и воспоминаний (М. Юденич).

Подобные преемственные связи индивидуально-авторскихи стереотипных, конвенциональных представлений о внутреннем человекеобнаруживаются также и в том, что в процессе образно-ассоциативного,метафорического представления психических феноменов авторы иногда опускаютвспомогательный субъект сравнения, уподобления. При этом, однако, понимание высказыванияникоим образом не затрудняется, поскольку последний легко восстанавливается измакро- и микроконтекстных условий (лексическое окружение, ближайшиевысказывания, содержащие ключевое слово, тематика и в том числе стереотипныенационально-языковые образы внутреннего человека). См., например, выражение, вкотором вспомогательный субъект пространственной репрезентации человекаимплицирован (…Важно не выпустить на свободу «джина» совести, испепеляющегорусскую душу со скоростью света (А. Битов. Пушкинский дом)): на него «намекает»лексико-семантический состав высказывания, его «подсказывает» идиома выпуститьджина из бутылки. Человек уподобляется сосуду (бутылке), вмещающему в границахсвоего тела некие психические феномены: в национально-языковом  сознании — отрицательные,неуправляемые страсти, негативные эмоции; в  авторском варианте -  совесть, также мучащую человека изнутри, как и указанные эмоции.

Выводы.

1.Разнообразные лексико-грамматические средства пространственной интерпретацииявлений  внутреннего мира человека, предоставляемые русским языком,  позволяютизобразить последние либо как внутрипространственные, либо как внешнепространственные.Для первых характерно использование как номинаций целостного человека –вместилища, так и частичного (обозначенного партитивами), причем длясоответствующих образов-форм с пространственно-предметной семантикой характеренметаморфизм (превращение) одного вида локализации психических явлений в другой.

2.Внешнепространственная образная репрезентация внутреннего человека опирается наноминации мира небесного и мира земного. В художественной речи соответствующиеметафоры, как правило, развернуты, актуализированы, так чтонационально-языковые образные модели репрезентации психических феноменовполучают яркие, экспрессивно переосмысленные, актуализированные, частооценочные смыслы. Среди внешнепространственных моделей психики явно преобладаютмикро- (а не макро-) пространственные, в частности образы жилищ, хранилищ,очагов, сада, леса и др.

3.Нашматериал позволяет выделить и систематизировать основные семантико-синтаксическиепропозитивные модели как средства образной репрезентации явлений внутреннейжизни человека. Представлены пространственно характеризующие модели (вэтих моделях внутренний человек характеризуется за счет приписывания емуконкретного пространственного признака, названного предикатом с первичнымдименсиональным или дистанционным значением, или в результате уподоблениявнутреннего мира человека некоторому предмету, имя которого коннотируетопределенные пространственные признаки); модели локализации, хранения, бытияпсихических феноменов (модели организуются номинациями предикатов ипространственных определителей – целостных или частичных наименований человека,причем прагматически (аксиологически) значимыми в этих моделях являютсяоппозиции заполненность  — незаполненность «вместилища»; наличие –отсутствиеуникальных органов «душевной» жизни. Упомянутымстатическим образным семантическим моделям противостоят пропозитивные моделидвижения / перемещения, представляющие динамический аспект пространственныхотношений субъектов и объектов внутреннего мира. Для семантическойинтерпретации явлений психики в рамках упомянутых образных субкатегориальныхмоделей  пространственного перемещения  значим дифференциальный признак«произвольность – непроизвольность» описываемых состояний человека,«замкнутость – открытость» квазипространств (переход вовне / извне).

 

 

 

Глава3. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциалактантныхсемантических категорий как способов языковойрепрезентации внутреннего человека

3. 1. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал

семантической категории и субкатегории субъекта

Вструктуре пропозиции высказываний о внутреннем человеке выделяется два обязательныхсмысловых компонента, формирующих денотативную ситуацию: лицо + приписывамоеему психическое состояние (действие, качество, реакция), подвергающуюсяв процессе формирования речевого сообщения определенной понятийно-языковой интерпретации.Наш материал показывает, что образная пропозитивно-событийная структуразначительного числа речевых сообщений  о внутреннем человеке организуется при помощинепространственных актантных семантических категорий, обозначающих различных, активныхи неактивных, «участников» ситуации – субъекта, объекта и инструмента.

Реальным(так называемым денотативным) субъектом описываемых в речи психологическихситуаций является человек, и именно ему приписываются разнообразные эмоции,чувства, мысли, желания.  Даже не будучи вербализованным в высказывании, субъектсостояния (внутренний человек) неизменно остается смысловым компонентом пропозиции:он подразумевается, на него указывают личные окончания глаголов (Люблю его;Тебя не поймешь), контекст (Япроводил гостей,оглядел опустевшую комнату. И вдруг стало так тоскливо).

Образно-ассоциативныйпотенциал категории субъекта внутреннего мира человека. Замечено, что вербализация рассматриваемого смыслового компонента пропозиции осуществляетсяодним из двух лексико-грамматических способов — целостно-субъектным ичастично-субъектным, противопоставленных друг другу  как прямой и косвенный(метафорический, метонимический) [Цейтлин 1976;Телия 1987; Арутюнова 1999; Одинцова 2000; Седова 2000].

Субкатегорияцелостного внутреннего человека объединяет высказывания, в которыхсубъект состояния назван прямо — именем или именной группой: Коткинустал, ив нем  накапливалось странное, тяжелое раздражение…   (К. Булычев. Глаз); Княжналюбила его, онэто знал; любила самого без титулов, любила ПетраАлексеевича Романова (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим)).

Субкатегориячастичного внутреннего человека объединяет высказывания,  в которыхреальный субъект состояния (человек) метонимически замещен партитивом, называющимодну из его «частей», формирующих представление об анатомическом  составе человека.Органы психической жизни (сердце, мозг, душа, совесть и др.),функционирование которых обеспечивает, с точки зрения наивного сознания,протекание определенных психические процессов, выступают в качестве ипостасейвнутреннего человека и становятся, благодаря семантико-синтаксическому приему«расщепления духовного «Я» человека», особым предметом его внутреннейрефлексии, предметом относительно автономным и как бы наблюдаемым со стороны»[Одинцова 2000: 16]. Отчужденные от человека «части» выступают в роли одного изперсонажей сообщения наряду с реальным субъектом состояния или в роли егометонимического заместителя, ср.: Онтоскует – Душа еготоскует; Меня посетила  мысль – Мысли пришли мне вголову;Ее терзает страх – Страх терзает ее душу;Он полюбил – В сердце его пробудилась любовь. См. Ппимерыреализации частично-субъектного способа репрезентации внутреннего человека в речи:Старому сердцу не под силу ждать и ждать удара невестьоткуда (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим.); Память отбросилавсе тягостное, обыденное и явила им прошлоеочищенным и возвышенным (В. Токарева. Центр памяти); Ему [В.Высоцкому. — Е.К.] скучно, он прожил жизнь Жеглова, его творческое нутротребует нового… (из газ. интервью со С. Говорухиным).

Ввысказываниях с частично-субъектной репрезентацией внутреннего человека регулярноиспользуется понятие души, которая, в отличие от прочих органоввнутренней жизни человека, имеющих достаточно узкую «специализацию» (ум – думать,понимать; память – запоминать, припоминать; сердце – чувствовать и т. д.),является средоточием всей внутренней жизни человека. Ее роль «не сводится кфункционированию в качестве вместилища чувств» [Шмелев 2002: 315] – «душа – вобщенародном языке – и чувствует, и мыслит» [Одинцова 2000: 17]. Отождествляясьс личностью человека, с его внутренним «я», с его сущностью [Урысон 1995: 4], душалегко занимает позицию целостного субъекта внутреннего состояния. Ейпротивостоит дух, особый компонент внутреннего мира личности –сверхлегкая нематериальная субстанция, которая, будучи частицей нематериального,высшего, потустороннего мира внутри человека, ассоциируется с началом жизни вцелом (см. выражения со значением конца человеческой жизни: испустить дух,дух вон), но ни с каким бы то ни было психическим процессом [Урысон 1999].(«Анатомические» признаки понятия дух обнаруживаются лишь в некоторыхустойчивых выражениях, указывающих на его тесную связь с процессом дыхания,ср.: затаить дух – затаить дыхание, перевести дух – перевести дыхание, духзахватывает  – дыхание захватывает). Таким образом, духу отказано встатусе функционирующего внутри человека органа   психики  (Е.В. Урысон,  А.Д.Шмелев). Лишенный определенной функциональной нагрузки, связанной с психическим,дух, «в отличие от души, не мыслится как средоточие внутренней жизничеловека, не отождествляется с личностью субъекта» [Урысон 1999: 20] и, следовательно,не может выступать в качестве метонимического заменителя человека (Мне  радостно– Моей душе радостно — ?? Моему духу радостно; Я тоскую – Душа тоскует — ??Мой дух тоскует, Я хочу чего – Моя душа просит чего – ?? Духпросит / хочет чего; У меня тоска – На душе / в душе тоска — ?? В духе /на духе тоска). (Позиция субъекта для слова «дух» возможна лишь в техслучаях, когда последнее означает бесплотное существо из потустороннего мира,сверхъестественную субстанцию (абсолютный дух, дух добра, злой дух, духи леса идр.), то есть не имеет отношения к составу внутреннего человека.)

Внутренний человек, репрезентированный одной из указанных ипостасей –как целостный или частичный – включен в систему более частных семантическихсубкатегорий. Так, в зависимости от пространственно-временнойдистанцированности субъекта состояния от субъекта речи, определяемой авторомвысказывания, выделяются такие категориальные смыслы, как инклюзивность иэксклюзивность (термины предложены авторским коллективом кн.: [Золотова, 1998]), формирующие субкатегорию включенности.

Ввысказываниях, маркированных по признаку инклюзивности (от англ. inclusive–содержащий, включающий), состояние представлено как переживаемое: говорящий отождествляетсяс мыслящим, чувствующим субъектом (или его метонимическим представителем) – ониимеют одного референта, ср.: Я радуюсь; (Мое) сердце радуется; Мне радостнои т. д. В высказываниях с обобщенно-личным значением описываемое внутреннее состояниепредставлено не просто как инклюзивное, но и как узуальное, типичное, закономерное,повторяющееся. Оно приписывается различным лицам, включая самого говорящего,адресата и любого другого человека. Внутренний человек в таких сообщенияхобычно обозначен именем (именной группой), называющим не индивидуализированногопредставителя множества субъектов (человек, молодые, влюбленные и т.п.)или указывающим на них (кванторами типа все, всякий, каждый из нас,  один изнас), ср: Там бережно хранятся исследуемые рукописи и даже личные вещи,принадлежащие давно почившим, от одних имен которых не может не забитьсявсякое русское сердце (А. Битов. Пушкинский дом); Но вотформируется образ [идеального партнера. – Е.К.] и начинается чистаяхимия, в просторечье называемая романтической любовью. Влюбленные  вэтот период испытывают чувство Икара, впервые поднявшегося в воздух (изгаз.); Не всякомуболезнь чужая в сердце входит,не всякогов жалость вводит (посл.).

Внеопределенно-личных конструкциях решающим является наличие лексическихэлементов, указывающих на говорящего и позволяющих отнести его к числусубъектов состояния, ср.: Вам рады. – В моем доме (в нашей семье)Вам рады. (Вероятнее всего, что именно во втором случае говорящий разделяетрадость третьих лиц.)

 Ввысказываниях, маркированных по признаку эксклюзивности (от англ. exclusive– исключительный, составляющий исключительную принадлежность), состояние представленокак наблюдаемое со стороны  и интерпретируется так, как это сделал бы субъектсостояния, заглянув внутрь другого человека и обнаружив недоступное для других– то, что происходит в душе, сердце, уме (Он радуется; Его сердце радуется;У него радость). Субъект речи в данном случае не совпадает с денотативнымсубъектом, но выступает как всевидящий и всезнающий наблюдатель.

Втех случаях, когда перед автором сообщения поставлена задача описать человека«изнутри», построив высказывание таким образом, чтобы реципиент мог взглянутьна внутреннего человека глазами другого человека (не отождествляя при этом себяс наблюдетелем), используют прием, получивший название отстранения (Б.А.Успенский). Он обнаруживает себя, в частности, в тех высказываниях, где используютсямодальные слова типа казалось, как будто, видимо и т. п., функциякоторых – «оправдывать применение глаголов внутреннего состояния [как, впрочем,и всех других языковых единиц, участвующих в изображении психической сферы. –Е.К.] по отношению к лицу, которое, вообще говоря, описывается с какой-топосторонней («отстраненной») точки зрения [Успенский 1995: 113-114]. Всемантическую структуру высказываний о «внутреннем» человеке, помимо указанныхмодальных слов и частиц, могут входить и другие «операторы отстраненности»  — компоненты, формирующие рамку наблюдения, так называемую модальную рамку«второго порядка» [Вольф 1989: 69-71]. Это номинации наблюдателя, предикаты восприятия(видеть, слышать, замечать и др.), а также лексемы со значением внешнейвыраженности внутренних состояний  (светиться, выражать, изображаться идр.) в сочетании в номинациями «деталей» внешнего облика человека (лицо,глаза, улыбка и др.). Например: Она огорчена приходом гостя. – Мызаметили, что она огорчена приходом гостя, Она как будто огорченаприходом гостя; Она была обрадована. – Она сияла от радости, В ее голосеслышалась радость (в высказыванияхсправа от тире использованысредства, подчеркивающие наблюдаемость эмоциональных состояний денотативныхсубъектов, в высказываниях слева компоненты «рамки наблюдения» имплицированы).

Каки в сфере сигнификативного отражения «внешних» (физических, физиологических,социальных и др.) проявлений человека, исходная психологическая ситуация допускаетодин их двух основных способов интерпретации, которые могут быть условноназваны агентивным(от лат.agens, agentis – действующий)и экспериенциальным (от англ. experience — испытывать)[Вежбицкая,1996: 40-44; Одинцова 1991; Арутюнова 1999: 386; Стексова 2002:10-14; Пименова 1999: 81]. Они противопоставлены друг другу по признакамактивности — пассивности денотативного субъекта, присутствия – отсутствияволевого, сознательного начала в осуществлении происходящего с ним события(будь то процесс, состояние, действие, положение дел – все то, что происходит ссубъектом).

Водних случаях то или иное эмоциональное, ментальное событие репрезентируетсякак осознанное, контролируемое человеком, берущего на себя ответственность заосуществление этого события. В результате такого взгляда на исходную ситуациюденотативный субъект репрезентируется как агенс – активный субъект,владеющий собственным поведением, своими стремлениями, желаниями, чувствами,эмоциями, берущий  на себя ответственность за них.

Вдругих случаях событие во внутренней сфере личности представляются как осуществляющиесябез участия / помимо воли и желания человека, возникающие спонтанно,непроизвольно, а денотативный субъект при этом осмысляется как «инертная вещь»[Одинцова 1991: 65], «пассивный экспериенцер» [Вежбицкая 1996: 44; Пименова1999: 81]. В  зависимости от выбранного средства  языковой семантическойинтерпретация данного субкатегориального смысла человек предстает в речи «токак орудие или объект действия неведомых сил… то как локус, в котором движетсяпоток сознания, происходят события, пребывают свойства  или состояния»[Арутюнова 1999б: 8], «вместилище разнообразных предметов, субстанций,материальных (физических) и идеальных (духовных)» [Одинцова 1991: 65].

Агентивный способинтерпретации психологического субъекта в русском языке опирается прежде всегона глагольную структурно-семантическую модель с типовым акциональным значением,которое представляет собой обобщенный смысловой результат предикативногосопряжения субъектного и предикатного компонентов [Золотова 1998: 104] и всамом общем виде, схематично, может быть представлено как Х делает (совершает)что. Денотативный субъект (в нашем случае субъект психическогосостояния, носитель некоторых внутренних качеств) получает форму именительногопадежа, имеющую языковое синтаксическое значение независимой субстанции –носителя предикативного признака, и занимает в структуре пропозиции позициюактивного субъекта (агенса). Позиция предиката отводится глаголам ментальноговоздействия, значение большинства из которых включает интенцию (накладывающуюограничения на сочетаемость с наречиями невольности, ср.: * нечаяннозамыслил, * невольно решил, * бессознательно придумал,-которые снимаются только благодаря частице «почти», снижающей категоричностьутверждения о невольности осуществления события [Стексова 2002: 93]), а такжеглаголам желаний и эмоций. Последние, как известно, называют психическиереакции, переживания, а также потребности человека, возникающие у человека непроизвольно,без участия его воли – в результате воздействия на него внешних и внутреннихраздражителей. Занимая позицию предиката в пропозитивной структуре данноготипа, они заметно влияют на семантику высказывания в целом, как бы  заведомопрограммируя  экспериенциальный взгляд на ситуацию в целом, определяя инактивностьсубъекта.

В свое время А.Вежбицкая обратила внимание на  скрытый образный семантический потенциалподобных глаголов, позволяющий человеку репрезентировать свои чувства и желаниякак в некоторой степени активные, вполне осознанные, что  и обеспечивает импозицию предиката в активных конструкциях. Проанализировав их сочетаемость идеривационные способности, она, в частности, обратила внимание на способностьглаголов эмоций управлять словоформами с объектным значением (возненавидетького, пожелать чего, скучать по кому, любить кого и т.п.), с одной стороныотличающую их от однокоренных наречий и прилагательных, употребляющихся всообщениях о пассивных, невольных эмоциональных состояниях, а с другой –сближающую их с глаголами активного физического действия, которые, как правило,имеют при себе зависимую грамматическую форму имени, называющую обязательногоучастника ситуации – актанта «объект». Из рассуждений исследовательницы об«активности» эмоциональных предикатов становится ясным следующее. Реализацияданного образного семантического потенциала возможна только в определенныхконтекстуальных условиях (и в ряде случаев приводит к серьезным семантическимтрансформациям глагола): они семантически сближаются с глаголами активногодействия, встав в один с ними однородный ряд; вводят прямую речь (см. примерыА. Вежбицкой: «Маша – здесь?» – удивился Иван; «Иван – здесь!» – обрадоваласьМаша), что объясняется прежде всего категориальным сдвигом в семантике –переходом их в разряд речевых; подвергаются модификации расщепления [Цейтлин1976: 169-170], ср. устойчивые аналитические описательные обороты,  внутреннююформу которых образуют сочетания значений глагола активного физическогодействия / деятельности / движения и имени соответствующего психическогофеномена (это, как правило, опредмеченная форма  исходного глагольногопредиката), ср.: радоваться – испытывать радость, отчаиваться – приходить вотчаянье, надеяться – жить надеждой и т.п.

Лексико-грамматическая база инактивной(экспериенциальной) репрезентации внутреннего человека. Репрезентация событийментальной и эмоциональной жизни как непроизвольных, неконтролируемыхсостояний, как событий само собой  случающихся в умах, сердцах людей,осуществляется с помощью ряда синтаксических конструкций, объединенных общимкатегориальным значением проявления независимого от воли субъектапредикативного признака (это значение может быть представлено схемой С Хпроисходит что). Главными формальными приметами семантикинепроизвольности, неконтролируемости в них являются следующие:

¨  Грамматическизависимая форма имени, называющая лицо – субъекта состояния, актуализирующаянезависимость предикативного признака от воли человека и снижающая характернуюдля номинатива активность субъекта, его ответственность за происходящее в душе,сердце, уме человека. Таковы беспредложные формы дательного (реже родительного)падежа в безличных конструкциях, получивших название дативных и дативноподобных,а также предложно-падежные формы со значением квазилокализатора в бытийныхпредложениях, построенных по субстантивной модели. Все эти формыуказываютна инактивный характер субъекта и представляют его как характеризуемого протагониста(Мне радостно; У меня хорошее настроение), воображаемого вместилищавнутренних состояний, мыслей, желаний (В душе моей покоя нет; У меня тоска;В сердце у меня радость).

¨  Постфикс–СЯ, который «устраняет активность субъекта и придает глаголу значениеневольности осуществления» [Стексова 2002: 106]. С его помощью образуютсябезличные формы глаголов состояния (хотеть – хочется, любить – любится,верить – верится и т. д.), которые используются в так называемыхрефлексивных конструкциях (обозначение А. Вежбицкой), репрезентирующихнепреднамеренные ментальные акты, эмоциональные реакции и желания (Емувнезапно захотелось уйти; Ей отчего-то взгрустнулось; Ей вспомнилось то утро),непостижимую, обусловленную какими-то внешними, независимыми от субъектаобстоятельствами способность / неспособность испытывать определенноементальное, эмоциональное состояние (В таких условиях и думается лучше;Сегодня не мечтается; В голове никак не укладывается, как все случилось).

¨         Безглагольность,характерная для так называемых пассивно-процессуальных семантическихконструкций, построенных по адъективным, субстантивным и наречным моделям, вкоторых предикативный признак грамматически представлен в отвлечении отконкретной длительности психологического акта, «так что само противопоставлениедействия, события и состояния… размывается», что ведет к ослаблению оттенкаактивности в субъектном компоненте и – соответственно – к «дезагентивации»сообщения в целом [Золотова, 1998]. Ср.: У него радость, Ему радостно, Он врадости.

Особый способ изображения внутренних состояний человекакак независимых от его воли и им не контролируемых – использование семантико-синтаксическоймодели с квазиагенсом  (метафорической модели — в обозначении С.Н. Цейтлин).Она  представляет собой, в сущности, структурно-семантическую модификациюисходной номинативно-глагольной модели: роль агенса – субъекта активногодействия, названного предикатом, отводится не реальному субъекту (человеку), аотчужденной «части» его внутреннего мира (чувству, эмоции, результатамментальных операций и др.). Эти психические феномены семантическирепрезентируются как не поддающиеся контролю разума, воли человека: они «как быотделяются от него и начинают свое независимое существование. Происходитолицетворение, одушевление подобных имен, которые, сочетаясь с предикатамиактивного действия, становятся активными субъектами, определяющими поведение человека»[Стексова 2002: 124], а последний, утрачивая активность, осмысляется как объектвоздействия (пациенс), нередко эксплицируясь в речи в соответствующейграмматически зависимой форме. Например: Горло сдавила жалостьи нежность к жене (В. Белов. Кануны); Отчаянье душило его (Д.Гранин. Вечера с Петром Великим); Тщеславие должно руководить нами,актерами…Такова наша профессия (из телеинтервью с А. Калягиным).  Отборпредикатов для сообщения, построенных по данной модели, диктуется рядомопределенных конвенциональных образов: образов живых существ, в том числечеловека, животного, растения, порождающих сочетания партитивов с глаголами зарождаться,расти, спать, жалить, грызть, обманывать, судить и т.п., образов неодушевленныхсубстанций, стихийных сил, определяющих внутреннюю форму сочетаний с глаголамитипа сметать, опустошать, разбушеваться [Арутюнова 1999; Емельянова1993; Пименова 1999; Бабенко 1988].

 Исходя извышесказанного следует, что практически любой компонент внутреннего мирачеловека, получивший в речи грамматическую форму существительного, подобнореальному психическому субъекту (целостному человеку), может наделятьсяпризнаками самостоятельно действующего существа, независимой субстанции,получая при этом в пропозициональной структуре высказывания позицию агенса. Взависимости от того, какой ипостаси внутреннего человека (целостной иличастичной) отводится агентивная роль, определяется общий взгляд на изображаемуюситуацию — как на контролируемый, осознаваемый человеком психический акт (агенс– целостный человек) или как на независимое от его воли, желания, как бы самособой происходящее в его внутреннем мире событие. И в том, и в другом случаекатегория агенс опирается на выработанную в языке систему средств и ихкомбинаций, способных в своих значениях выражать варианты предельно общегопонятия об активном субъекте, самостоятельно действующей субстанции. Определимлексико-грамматическую базу агентивных образов внутреннего человека — целостного и частичного, представим основные семантические модели, компонентамикоторых они являются, и охарактеризуем их образно-ассоциативный потенциал.

Лексико-грамматическая база агентивнойрепрезентации внутреннего человека. Агентивная репрезентация внутреннего человека возможна прилюбом из вышеуказанных лексико-грамматических способов репрезентации: в ролиактивного субъекта, самостоятельно действующей субстанции может выступать какцелостный, так и частичный внутренний человек. И в том и в другом случае онпредставлен одной из тех грамматических форм, которые используются приизображении человека как субъекта активного «внешнего» действия, состояния:

¨  форма им.падежа существительного со значением независимой субстанции, нередко скаузативным оттенком (Человек радуется; Душа тоскует; Сердце ликует; Меняпреследует мысль и т.п.);

¨  форма род.падежа при отглагольных и отадъективных субстантивах  (как семантическийэквивалент грамматического субъекта глагольной модели) и семантически близкаяей предложно-падежная форма с каузативным оттенком: предлог ПОД + твор. падежсубстантива (война нервов «о напряженности в отношении людей», душипрекрасные порывы «о благородных, высоких устремлениях», ход мысли,полет фантазии; под натиском чувств);

¨  глагольныеформы с обобщенно-личным значением в односоставных предложениях, имплицитноуказывающие на субъекта состояния (Сердцу не прикажешь (посл.); Чегостыдимся, в том таимся (посл.));

¨  формы мн.числа глагола – главного члена неопределенно-личных конструкций, косвенноуказывающие на множество неопределенных лиц, выступающих в роли агенсов поотношению к предикативному признаку (В отделе ее не любили и даже слегкапобаивались);

¨  глагольныеформы 1-го, 2-го лица в определенно-личных конструкциях, имплицирующие субъектапсихического состояния ( — Любишь ее? – Люблю.);

¨  предложно-падежнаяформа предлог С + твор. падеж имени существительного, называющаякоагенса иликонтрагенса – актанта субъектного типа, находящегося с другим субъектомв партнерских (кооперативных) или антагонистических отношениях [Шмелева 1988:45-46], обозначаемых такими глаголами, как: мириться, спорить, враждовать,дружить, беседовать и т. п. (мириться с мыслью, расстаться с мыслями,бороться с отчаяньем, заключить сделку с совестью). 

              Базовые пропозитивные семантические моделисубъектной репрезентации внутреннего человека. Абстрагируясь от конкретных типов синтаксическихконструкций, в которых внутренний человек получает агентивную субкатегориальнуюрепрезентацию, можно выделить несколько разновидностей исходной пропозитивнойсемантической модели с типовым значением активного, осознанного действиясубъекта (Х что делает). При этом  учитываетсялексико-категориальное значение и обусловленные им синтагматические свойствапредиката, поскольку именно он (как главный элемент в структуре пропозиции)определяет взгляд на ситуацию в целом, ибо указывает на определенный типотношений, связывающих объектов, «определяет характер этих отношений, количествоих членов и их роли [Кобозева 2000: 220].

Семантическийанализ метафоризированных, аналитически выраженных предикатов внутреннихсостояний, реакций, действий, заключающийся в экспликации их внутренней формы(точнее лексико-категориального значения стержневого глагола, которое выступилов качестве производящего), в том числе с привлечением случаев творческогоиндивидуально-авторского использования лежащих в основе этих предикатовобразных схем, позволяет выделить следующие ПСМ субъектной репрезентациивнутреннего человека.

     1.ПСМ Х делает что-либо с кем-либо обусловлена семантическимисвойствами глаголов действия, сохраняющимися за ними при переходе в сферуотображения психического. Так, семантический компонент «деятельность»предполагает существование субъекта, способного выполнить названное в основеглагола действие (в нашем случае таким исполнителем является субъект психики илиего метонимический заменитель). Из компонента «изменение» – всякий глаголдействия содержит идею воздействия субъекта на объект и перехода последнего вновое состояние – вытекает наличие объекта созидания, разрушения, перемещения ипр. манипуляционных действий (в высказываниях о внутреннем человеке объектомобычно мыслится какой-либо психический феномен, «часть» духовного «я»личности). Компонент «деятельность» вместе с компонентом «контакт» (единствовремени и местонахождения субъекта и объекта действия) делают возможнымпоявление актанта «инструмент» / «средство». Представление об активном действиисубъекта с объектами психической сферы (органами и квазиорганами «душевной»жизни, мыслями, чувствами, желаниями и т. д.) является внутренней,семантической формой значения целого ряда языковых единиц (отдавать сердцекому-нибудь «любить кого-нибудь», набить голову чем-нибудь «обременитьсебя множеством ненужных сведений», излить душу «откровенно рассказать освоих сокровенных чувствах, мыслях, переживаниях).

Многиевысказывания, описывающие ситуацию возникновения или прекращения некоеговнутреннего состояния, реализуют рассматриваемую семантическую модель активногоквазифизического действия человека с «предметами» психики: Я мгновеннозапер в себе все чувства, будто повернул ключ на два оборота. Оставилтолько собранность и ощущение  цели (В. Токарева. Ехалгрека). Я решилспокойно все обдумать. Попытаться рассеятьощущение катастрофы, тупика… (С. Довлатов. Заповедник); Ябыстро включила свой пошарпанный компьютер [компьютеркак метафорическое обозначение головы, мозга. — Е.К], чтобы ответить на еекаверзный вопрос (из разг. речи).

              2.ПСМ Х делает что конституируется семантическими свойствамиглаголов деятельности.  Как и ПСМ 1, она включает активного субъекта – исполнителя,являющегося общим семантическим актантом глаголов действия и деятельности,однако при этом не предполагает наличия объекта, претерпевающего изменения врезультате воздействия субъекта (глаголы деятельности не имеют присущегоглаголам действия семантических компонентов «переход», «изменение»). Изменениякасаются прежде всего самого активно действующего субъекта. Обратимся,например, к построенным по «деятельностной» модели высказываниям, в которых вкачестве предикатов психических состояний используются предложно-падежныесочетания глаголов перемещения, движения в пространстве. Метафоричность(образность) подобных высказываний в большинстве случаев оказывается стертой.Представление о психической активности человека как о процессе целенаправленногопреодоления пространства, относится к области внутренней формы речевой единицы.Исходное значение структуры не осознается ни говорящим, ни реципиентом и можетбыть «угадано» лишь по немногим формальным показателям -  предлогам, приставкамс пространственным значением, корневой семантике глаголов перемещения, употребленныхв переносном значении, ср.: дойти умом до (чего); докопаться до(истины); погрузиться (в чувство); углубиться в (воспоминания), лезть в(голову), приходить на (ум) и  др.

Анализ аффиксальной и корневойсемантики глаголов движения, использованных для описания «внутреннего»человека, а также их актантной структуры позволяет, в свою очередь, выделитьнесколько разновидностей исходной пропозитивной модели пространственногоперемещения внутреннего человека, о которых было предварительно сказано в главе2.

А. Сообщение опсихическом состоянии человека может быть построено по модели «движение вграницах внутреннего человека». Пространство, выступающее ареной, накоторой разворачиваются события внутренней жизни человека, в этом случаеограничивается физической оболочкой человека или, что особенно характерно,сужается до отдельной его «части», специализирующейся на локализацииопределенных психических феноменов, в представленных ниже примерах это мозг,память — вместилища ментального; сердце, грудь — эмоционального: Смутное воспоминаниешевельнулось в мозгу, что-то связанное с детством, с изучением иностранныхязыков (Маринина А. Убийца поневоле); Страх и растерянность ощутил он всебе, разглядывая это вставшее в памяти изображение…(Битов А.Пушкинский дом); Секунду Павлов колебался — ему вдруг остро до боли сталожаль оставлять старика одного… мелькнула в сердце тревога, отчего оноиспуганно сжалось… но он, сжав зубы и цыкнув на щемящее необъяснимой тревогой итоской сердце, отбросил колебания (М. Юденич. Я отворил пред тобою дверь…). 

          Помимотого, что субъекты и объекты внутреннего мира получают возможность двигаться впределах внутреннего или внешнего мира, им приписывается способность перемещаться,преодолевая границы этих миров в одном из направлений: из внутреннего — вовнешнее и наоборот.

          Б.Сообщения о тех или иных психических состояниях человека могут строиться помодели «движение, направленное извне внутрь человека».Конечнымпунктом движения является внутренний мир, исходным — внешний мир, лежащий запределами физической оболочки человека (в речи он, как правило, имплицирован).Преодолевая некие условные границы, субъекты и объекты лежащего по ту сторонучеловека мира, становятся содержимым, а значит, и неотъемлемой частью миравнутреннего, и высказывание в целом получает значение обретения / возникновениякакого-либо психологического качества / состояния (запасть в душу«глубоко запечатлеться в человеке, став неотъемлемым компонентом еговнутреннего мира»; забрать в голову «обрести твердую уверенность вчем-либо и упорно отстаивать это свое убеждение", прийти в голову«возникнуть, появиться» (о мысли, идее)). См. также художественное описаниепсихических состояний, качеств человека при помощи событийной модели«движение вовнутрь»:Он сидел без единой конкретной мысли.<…> Потом мысли стали просачиваться в его голову одна за другой.Первая мысль была та, что сейчас позвонит Нина Георгиевна и надо будет что-топридумать и не ходить. <…> Вторая мысль… была та, что если Дюк не пойдетс Ниной Георгиевной, то она пойдет одна… (Токарева. В. Ни сыну, ни жене, нибрату) — просачивание мыслей в голову как обретение человеком способностипродуктивно, логично мыслить; Да, есть в нашей профессии и амбиции, игордость, и тщеславие, и сребролюбие, и зависть. Главное – в душу это невпускать. И тогда, может быть, нашу профессию перестанут называть греховной(из газ. интервью с  С. Маковецким) — проникновение в душу человекагреховных желаний и чувств как процесс негативных внутренних, личностныхизменений. Особую разновидность репрезентации психического как движения внутрьчеловека извне представляют собой выражения типа забрать себе что-либо вголову, погрузиться в мечты / воспоминания, уйти в себя, запасть в душу,впадать в отчаянье, имплицитно указывающие на глубину проникновения впространство внутреннего мира человека. См., например, описание укоренившейся всознании человека мысли: По слухам, она вбила себе в голову, что ееотца репрессировали как раз потому, что он «Ленина» видел (из газ)…Глубина, как известно, является одним из критериев описания физическогопространства (она определяется как «протяженность, расстояние отповерхности до дна или до какой-нибудь точки по направлению вниз»), которыеиспользуются в концептуализации внутреннего мира человека [Пименова 1996: 203-207]. При этом в русской ЯКМ с понятием глубины обычно связываетсяпредставление о недоступном, тщательно скрываемом (любить / ненавидеть вглубине души — о внешне никак не проявляемых чувствах), а также о силепроявления, основательности психических феноменов (этот критерий, например,лежит в основе противопоставления глубоких и поверхностных знаний).Таким образом, указание на глубину проникновения во внутреннее пространство в рассмотренныхвыше выражениях, по-видимому, отождествляется носителями языка именно с оценкойстепени проявления, силой психического состояния, реакции, выступает знакомувлеченности человека определенной мыслью, идеей, сосредоточенности насодержании своего внутреннего мира в целом. Данный семантический признак входитв структуру значения оборота, см.: уходить в (самого) себя «предаватьсяглубоким размышлениям о чем-либо, не замечая окружающего; быть поглощенным своимимыслями, переживаниями», входить в душу «глубоко затрагивать, волновать,становиться предметом постоянных раздумий, размышлений».

В. Описанияпсихических процессов, построенные по модели «движение, направленноеизнутри человека вовне», находятся в отношении векторной антонимии квышерассмотренным выражениям. Исходным пунктом движения выступает пространство,заключенное в человеке, конечным — пространство внешнее: Он сорвался, вышелиз себя; Ты способен вывести из себя кого угодно; Она  излить душу в письмах кподгуге.

Водних случаях исходная точка движения называется прямо — локативной предложно-падежнойформой имени субъекта состояния (человека), — или содержится указание на него: Представь,какие это муки — сознавать, что твоя любовь кому- то мешает, делает кого-тонесчастным, и вот ты начинаешь вырывать ееиз себя с кровью и мясом и отэтого с каждым днем любишь все сильнее и чувствуешь, что сходишь с ума… (МарининаА. Убийца поневоле); Прости, я тогда  не сдержался, вышел из себя («вгневе потерял самообладание»). В других – субъект состояния,интерпретируемый как исходная точка движения, метонимически замещаетсяпартитивом — именной группой, называющей какую-либо «часть»внутреннего человека, субстанцию — вместилище психических феноменов: Давнопора престать думать о нем – выброси его из сердца, забудь (изразг.);  И как этовыскочило из моей головы? («забылось»);Так и было – по крупицам, хотя здесь уместнее будет сказать – файл зафайлом, из моей памяти извлекались мельчайшие детали, подробности,штрихи, едва заметные детали, из которых… буквально на моих глазахвоссоздавался образ человека, некогда близкого мне… (М. Юденич. Я отворилпред тобою дверь…).

Конечныйпункт перемещения содержания внутренней вселенной  — это либо внешний мир,некое неопределенное, неограниченное пространство и потому не получившее в речиспециального средства выражения (выпустить джина из бутылки; вырвать из себялюбовь), либо мифологическое, условное пространство (…Прекрасная памятьпозволяла ей держать в голове множество сведений, которые попервому требования она извлекала на свет божий(А.Маринина.Убийца поневоле)), либо объективное пространство ограниченноеопределенным кругом людей или вещей, ставших объектами проявления чувствчеловека (Когда ей становилась особенно тяжко, она приезжала к матери в поселок,чтобы излить ей  душу). 

Разнообразнымиоказываются и характеристики направленного движения, приписываемого«внутреннему» человеку. Психическое состояние может быть представлено какнаправленное, имеющее пространственные ориентиры: определенный маршрут, исходнуюи конечную точки пути – эти семантические компоненты заложены в значениях глагольныхприставок и корней, предложно-падежных приглагольных форм, см.: входить вразум, лезть в голову, выходить из себя и т. п. При этом характер движенияможет быть различным: в зону метафоризации втянуты глаголы и отглагольныесуществительные, указывающие на разную скорость (ср.: В голове мелькнуламысль и В голову пришла мысль) и способы протекания внутреннихпроцессов – водный, сухопутный, воздушный (ср.: течение мыслей, плыть поволнам воспоминаний;  ход мыслей, приходить к мысли; витать в облаках, душаотлетает). (Основные типы метафор движения субъектов внутреннего мирапредставлены в кн.: [Пименова  1999: 218-221]).

Основусемантического моделирования внутренних состояний человека может составлятьпредставление о движении, лишенном какой бы то ни было определеннойнаправленности – круговое, связанное с возвращением в одну и туже точку,хаотическое, разнонаправленное. Образная схема ненаправленного движения обычноиспользуется для отображения трудных ментальных: утраты способности ясномыслить от множества забот и дел (голова идет кругом, голова кружится),безуспешных попыток в чем-либо разобраться, понять нечто (он все еще блуждатьв потемках), тщетного усилия вспомнить что-либо хорошо известное, знакомое,но забытое в данный момент (Что-то вертится в голове). См., например,описания неопределенности жизненных планов, желаний, ценностей идезориентированности человека в информационном пространстве: …У меня поканет четких позиций в жизни. Может быть, попробовала бы себя в рекламном деле. Аможет быть, открыла бы какой-нибудь приют для животных. У меня все время разныеидеи в голове бродят (из газ. Интервью с Т. Арко); Я знаю, что этобольшой удар… но, по-моему, лучше знать, чем блуждать в потемках (Т. Толстая. Кысь). Подобные примеры приводят к выводу о том, что, по-видимому,именно определенность направления движения мысли выступает в русской ЯКМсимволом интеллектуальной ясности. Использование образной схемы дезориентированногодвижения для семантической репрезентации человеческих переживаний, внутреннегобеспокойства (метущаяся душа), вероятно, связана со специфическойрусской национальной идеей, концептом неприкаянности, содержаниекоторого составляет представление об особом состоянии растерянности ивнутреннего душевного дискомфорта, связанного с безуспешными поисками такого места,где бы человеку было спокойно и хорошо [Шмелев 2002: с. 353].

Наблюденияпоказывают, что прагмастилистический статус субъектной  СК, обладающей богатымобразно-ассоциативным потенциалом, может быть самым разным. Субкатегориальныесубъектные смыслы формируют, в частности, семантику экспрессивов,представляющих собой эстетически и концептуально значимые образно-ассоциативныекомплексы, помогающие наглядно, убедительно, выразительно описать внутренние состояниячеловека. Таков, например, развернутый персонифицированный образ тоски, создаваемыйв процессе последовательного семантического согласования лексических единиц играмматических форм, реализующих образно-ассоциативный потенциал агентивнойкатегории: По воскресеньям наваливалась особенная тоска. Какая-тонутряная, едкая… Максим физически чувствовал ее, гадину: как если бынеопрятная, не совсем здоровая баба, бессовестная, с тяжелым запахом изорта, обшаривала его всего руками…(В. Шукшин. Верую!).

Внаучном и в религиозном дискурсах можно обнаружить тексты, содержательно(концептуально) организованные субъектной СК. Так, в произведениях религиознойтематики, обращенных к проблеме человека, субъектная категоризации духа,осуществляемая в результате его олицетворения (см., например: дух, жаждущийВысшей Радости и Истины (А. Кураев), дух ищет своего воплощения (А.Мень)), вовсе не является данью классической поэтической традиции.Представление о духе как о сверхлегкой субстанции, частице мира высшего,божественного в человеке, формирующее внутреннюю форму выражений типа собратьсяс духом, дух вон, испустить дух [Урысон 1999а; Шмелев 2002: 302-306], утраченноесовременными носителями русского языка, выступает в данных примерах в качествесодержательных элементов сообщения. Оно отражает присущий христианскойантропологии взгляд на природу человека, которая определяется триадой «дух –душа – плоть». Примером подобного прагматического использования рассматриваемойСК в научной речи может послужить статья И. Смирновой «Сколько нас в нас»(Наука и религия. 2001. № 6), содержательно восходящая к наивному представлениюо множественности alter ego человека, заполняющих его внутреннеепространство и изнутри участвующих в его жизни. Языковым образам обитателей(субъектов) внутреннего мира человека, формирующих метафорическую системутекста (внутренний диалог; беседовать с собой; делить жизненный опыт междудвумя и большим числом личностей, конфликтующих между собой; отыскатьоппонента в самом себе), поддерживающихся композиционно (научными описаниямислучаев раздвоения личности),  в данном случае, по-видимому, следует отказать встатусе вспомогательного средства создания эстетически-образного эффекта. Онипредставляют собой смысловое ядро, определяющее содержание сообщения.

3.2. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциалсемантической категории и субкатегории объекта

          Впроцессе мыслительно-речевой интерпретации внутренних состояний человека нередкоиспользуются категории объекта и инструмента, входящие в состав более широкогосистемного образования – категории деятельности, содержание которой, по сути,может быть сведено к представлению о специфической человеческой форме активногоотношения к окружающему миру, заключающегося в целесообразном изменении и преобразованииобъектов [Новая философская энциклопедия 2000, т. 1: 633]. Сообщения овнутреннем человеке, внутреннюю форму которых формирует ПСМ квазидействия Хделает что с чем при помощи чего, обнаруживают синкретизмобъектно-инструментальных категориальных значений. В частности, органы психикисемантически репрезентируются как объекты каузативного воздействия психическогосубъекта (см., например: ломать голову, напрягать память, шевелить мозгами),которое, в свою очередь, предстает как средство достижения поставленных целей(так, голову ломают — чтобы найти решение, память напрягают — чтобы вспомнить нечто, мозгами шевелят — чтобы понять нечто). В подобныхслучаях органы внутренней жизни выступают в качестве инструментов — средств опосредованного достижения цели, через действие (будучи его объектами),непосредственно соотнесенное с целью и, если по примеру В.А. Ямшановой  выстроитьиерархию категориальных смыслов, представляющее собой, средство первого ранга[Ямшанова 1989].

Уделяя должное  внимание подобнымслучаям категориального синкретизма, необходимо охарактеризовать каждую изобозначенных в начале раздела 3.2. заголовке отдельно – их средства выражения,образно-ассоциативный потенциал и прагмастилистическую нагрузку.

В самом общем виде объект определяется в научной мысли как то, на чтонаправлена активность субъекта [Новая философская энциклопедия 2000, т. 3:136]. При этом делается акцент на его связь с понятием агентивности (активногоосознанного воздействия субъекта на объект, обусловливающего изменения свойстви состояний последнего), см., например, определения структурно-смысловогокомпонента синтаксических единиц, называющего соответствующего участникаситуации – «объект», в терминологических словарях: объект – компонент спредметно-вещественным значением, подвергающийся действию или каузативномувоздействию [Золотова 1988: 431]; объект – семантический актант глаголовдействия, обозначающий такой предмет, который непосредственно подвергаетсяданному действию [Апресян 1999: 25]. Однако как явление повседневной категоризацииобъект представляет собой понятие с нечетко очерченными границами. В частности,об объектах говорят применительно • к предметам, которые не могут изменять своисвойства в результате действия, поскольку заранее, до действия не существуют, авозникают в процессе деятельности субъекта (строить дом, сочинять стихи, гдедом, стихи – это так называемые экзистенциальные каузативы); • кпредметам, существование которых в качестве пределов деятельности толькопрогнозируется (ловить рыбу, охотиться на лис); • к предметам, которыене подвергаются действию / воздействию в привычном смысле этих слов (разглядыватькартину, прослушать пьесу, запомнить решение, где картина, пьеса,решение – это объекты восприятия) [Падучева 1992].

Выделяется два обязательных условия подведения предмета (в широкомсмысле) под категорию объекта. Во-первых, это внеположенность этого предметасубъекту (хотя бы мысленно он отчужден от субъекта). «В действительностиобъектом может стать все, что существует. Вместе с тем … важно иметь в виду тотпринципиальный факт, что объект внеположен всегда субъекту, не сливается с ним.Эта внеположенность имеет место и тогда, когда субъект имеет дело с состояниямисобственного сознания, своим Я, и тогда, когда он  вступает в отношения сдругими субъектами» [Нова философская энциклопедия 2000, т.3: 136]. Во-вторых,необходимым условием является наличие некоторых отношений, связывающих субъекти объект: «Объект не тождественен объективной реальности… та часть последней,которая не вступила в отношения к субъекту, не является объектом…» [Там же].Таким образом, в круг объектов включаются предметы физического мира, телочеловека, его части, другие люди, их сознание, предметы культуры – все, чтоотвечает указанным условиям. Помимо этого  в качестве объектов могут бытьпредставлены как внутренний мир человека в целом, так и отдельные его части.При этом психическое осознается не как неотъемлемое от человека свойство,состояние, способность, орган, а как одна из отчужденных от него частей,выступающая в роли одного из персонажей сообщения, «как бы наблюдаемого состороны … подлинного (физически реального Я-субъекта» [Одинцова 2001: 77], см.:отдавать сердце, браться за ум,  мобилизовать волю, притупить чувства, лелеятьнадежду и др. Замечено, что, делая объектом нашей речи-мысли психикучеловека, мы склонны представлять ее составляющие «не только как нечто отдельноеот нас, но как нечто, вступающее с нашим «я» в определенные, дружеские иливраждебные, отношения…»[Арутюнова 1999: 386]. Все многообразиесубъект-объектных отношений, устанавливаемых между человеком и его частью (будьто орган «душевной» жизни (душа, сердце), ментальное или эмоциональноесостояние (чувство, сомнение), результат ментальной деятельности (идея, мысль)или внутренний мир в целом как составная часть личности), можно свести кнескольким ПСМ образно-ассоциативной репрезентации явлений психики в событийныхконтекстах.

1. В сообщениях, реализующих ПСМХ обладает чем, междусубъектом и отчужденным от него, внеположенным ему психическим  феноменом устанавливаютсяотношения принадлежности, владения (посессивные отношения).

Компонентами модели обладания являются: субъект-посессор – реальныйсубъект состояния, носитель психологических качеств; посессивный объект –внутреннее состояние, качество, орган психики, отвечающий за их проявление,интерпретированные какпредметы обладания; наконец, предикат, устанавливающийотношения принадлежности, владения. Данная модель, как правило, реализуется впредложениях одного из следующих структурно-смысловых типов.

Во-первых, это могут быть субстантивные синтаксические конструкции, вкоторых субъект-обладатель психического феномена грамматически  оформляется каклокализатор (предложно-падежной формой У + род. падеж имени), априписываемый субъекту феномен получает форму бытующего предмета (форму им…падежа), вводимую бытийным глаголом, см.: У меня сегодня хорошеенастроение; У нас было желание уйти; У тебя нет совести.. Их семантическиеэквивалентами, по-видимому, можно считать безличные предложения с личностнымлокализатором, естественно учитывая при этом, что последние в имплицитной формесодержат квалитативную оценку психических качеств, свойств (У нее хватиломужествасказать правду; Дружба, верность, привязанность  — все унего было, не хватало чувства интимного        (Д. Гранин.Вечера с Петром Великим).

Во-вторых, рассматриваемая модель может реализоваться в глагольныхконструкциях с глаголом-предикатом обладания. Эти глаголы передают идеюпринадлежности, обладания в чистом виде (иметь совесть, обладать выдержкой)или с определенными смысловыми приращениями. См. пример использования предикатаобладания владеть, осложненного дополнительным семантическим признакомвласти глагол, в  высказывании Он очень расстроился и уже не владелсобой, в котором отрицается способность человека оставаться хозяиномсвоих эмоций и чувств, проявлять самообладание, сохранятьхладнокровность, уметь сдерживать свои порывы. Ср. еще высказывания, в первомиз которых идея обладания выражена в чистом виде, а во втором ей сопутствуетсема заботы (ухода, попечения):: Она обладала крепким здравым смысломи часто отыскивала путь там, где, по выражению Лейбница, «кончалась» латыньфилософов (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим); Содержать слиишкомбольшой штат «я»очень ответственно и хлопотно, поэтому многиевыбирают более простой путь: путь упрощения себя… (Н. Козлов. Какотноситься к себ и клюдям…). Круг предикатов обладания расширяется за счетиспользования глаголов, первоначально обозначавших различные «внешние», физические,социальные, действия человека (Он питает интерес к науке; Он испытывает к тебенежные чувства).

Семантика высказываний рассмотренных семантико-синтаксических моделей,реализующих отношение обладания, может быть описана следующим образом: человекхарактеризуется через указание на принадлежащие (приписываемые) ему «предметы»внутреннего мира человека. Таким образом, эти конструкции можно семантическимикоррелятами предложений адъективного и глагольного типа, изначальнопредназначенных для характеристики лица, прямого, реалистического изображениявнутренних состояний человека, ср.:  У него нет сердца. -  Он груб,  жесток;Я испытываю радость – Я радуюсь; Он имел намерение уйти, У него было намерениеуйти – Он хотел уйти; У нее был ум – Она была умна.

Высказывания, реализующие в своей грамматической структуре семантическуюмодель обладания, позволяют использовать для характеристики внутреннихсостояний прилагательные, обладающие большим семантическим потенциалом, чемнаречия: практически каждый из «предметов» психики имеет в русском  языкеширокий круг эпитетов, несущих особую смысловую и эмоционально-экспрессивнуюнагрузку, привлекающих внимание к особенностям описываемой психологическойситуации: силе и глубине человеческого чувства (Она питала к нему глубокое /всепожирающее / необъятное / яркое / буйное и т.д. чувство);умственной одаренности / ограниченности человека (У него была светлая /крепкая / толковая / безмозглая / дырявая / тупая и пр. голова),степень душевной взволнованности (Я испытывала глухое / горькое / затаенное/ бурное / пламенное и пр. волнение) и т. д.

2. Ввысказываниях, реализующих ПСМ Х что делает с чем, отчужденный«предмет» психики интерпретируется как вовлеченный в деятельность субъекта(человека) объект. Отношения, устанавливаемые между субъектом и объектом, атакже тип последнего обусловливается семантическими свойствамиглагола-предиката действия. Кратко охарактеризуем эти типы.

2.1.Посессивный объектпритак называемых донативных глаголах [Золотова 1988: 430], обозначающих действия,связанные с изменением отношений принадлежности, владения (дарить, лишать,делиться и т. п.). 

Ввысказываниях, реализующих данную объектную модель, внутреннее состояниечеловека может быть репрезентировано как:

▪результат утраты – обретения субъектом какого-либо явления психики, грамматическиоформленного как предмет, формой вин. падежа имени существительного(Она неожиданно для себя нашла радостьв новом делеи обрела душевный покой; Я уже потеряла всякую надежду нановую встречу со старым другом; Он обрел уверенность в себе);

▪полной или частичной передачи другому лицу – участнику ситуации компонентасвоей «внутренней вселенной», имя которого получает форму вин. или твор.падежа (Отдавать сердцелюбимым — это дано не каждому; Хорошийврач всегда подарит больном надежду на выздоровление; В старостиона охотно делилась своими воспоминаниями с внучкой);

 ▪взаимного обмена «предметами» психики, грамматически оформленными твор. падежом,между двумя субъектами (С детства у друзей вошло в привычку обмениватьсязнаниями,мнениямио самых разных вещах). См.пример реализации рассматриваемой субкатегориальной модели: Он прав. На грехделиться / крайним знаньем/ Запрет наложе, страшно / молвить: Кем. /Мозг – не сообщник помыслов / о мозге (Б. Ахмадулина. Глубокий обморок)..

          2.2.Внутренний объект, или экзистенциальный каузатив  при глаголахсозидания / уничтожения. В сообщениях, реализующих данную модель, психическоесостояние человека репрезентируется как результат созидательной или разрушительнойдеятельности субъекта.

Вкачестве предикатов при таком способе семантической интерпретации явленийпсихики используются переосмысленные имена и глаголы действия человека в социальнойи предметно-пространственной сферах. При этом лишь часть из них в своих значенияхизначально содержали идею созидания / уничтожения (формировать личность, формироватьхарактер, убивать чувства, разжигать страсти, разбить сердце и др.), см.,например: Какую 95-ю страну Вам хотелось бы увидеть? – Будущую Россию. Но неРоссию политических катал и киллеров наших надежд. Хочу видетьсвободную Россию… (из газ. Интервью с Е. Образцовой); И в конце концовпосле одного разговора, помолчав, прямо спросила, как Таля думает, может ли ВадимАндреевич жить без нее? И сама ответила. Конечно, может, но постепенно уничтожаяв себе доброго, любящего человека. (В. Каверин. Наука расставания).Другие глаголы и их дериваты развивают это значение именно в сочетаниях сименами определенных «предметов» психики (зарывать свой талант в землю;рассеивать тревогу, сеять сомнения, воспитать характер, разбудить чувства ит. д.). В значении глаголов уничтожения психических феноменов могут быть использованыглаголы пространственного перемещения: отогнать от себя мысль, выброситьмысль из головы значит усилием воли заставить себя забыть нечто, как еслибы этого вовсе не существовало.

Субъект-каузатори субъект каузированного состояния могут совпадать или не совпадать. Обычнотакое несовпадение имеет место в  сообщениях о негативных изменениях вовнутреннем мире человека – таково, по-видимому, проявление законасамосохранения, в том числе сохранения душевного, нравственного здоровья,отраженного в ЯКМ. (Характер формируют и волю воспитываютсамостоятельно или с чье-либо помощью, под влиянием каких-либо событий, зато сердцеразбивают не себе, а кому-то, убивают чувства в ком-то).

          2.3.Модифицированныйобъект– объект, претерпевающий измененияв результате действий субъекта.

          Всообщениях о внутреннем мире человека, реализующих эту модель, явления психики(чувства, желания, органы «душевной» жизни и пр.) репрезентируются в аспектеприписываемой им способности подвергаться непосредственному воздействиюсубъекта (как и в предыдущем случае, субъект-каузатор совпадает или несовпадает с субъектом состояния) и претерпевать вызванные этим воздействиемкачественные и количественные изменения: Как это и бывает, привычка охладилаи притупила их чувств; Начинать тренировать память ребенкаследует еще до школы (из журн.); …Их [ученых. — Е.К.] мышление быловыточено и дисциплинировано школой европейского позитивизма (Л.Улицкая. Второе марта того же года); Прочистите сердце, Крутой литначальник,Чтоб слышать берез О России печали (Д. Соснов. Автору, не желающему говоритьс деревьями)..

          2.4.Объект-делиберат [Золотова 1988: 430] – объект,представляющий собой содержание непредметной (перцептивной, речевой,мыслительной, оценочной) деятельности субъекта.

Всообщениях о внутреннем мире, реализующих данную модель, тот или иной предметпсихики (орган внутренней жизни, чувство, желание, результат интеллектуальнойдеятельности и др.) репрезентируются как объект восприятия, внутренней (принадлежащейсубъекту-посессору) или внешней (данной другим субъектом) этической оценки иобусловленного этой оценкой отношения (Искусство – это утешение души (изтелеинтервью с В. Хотиненко); Важно научиться доверять тому, что внутритебя (реклама моторного мала); Удивился своей горячности,клятве своей, давно ведь правило соблюдал – чувств своих высказывать никому неследует… (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим); В хорошей, здоровой семьепринято уважать чувства другого человека (из журн.).  

 Как видно из примеров, решающее значение для интерпретации психологическойситуации в рамках объектной модели, имеет выбор глагола-предиката, который вконечном счете и определяет тип отношений между человеком и его внутренниммиром. Универсальные субъект-объектные отношения, перенесенные в сферуидеального (психического), в процессе построения высказывания конкретизируются,уподобляясь какому-либо более частному отношению, взятому из сферыпредметно-практического или социального опыта человека. Как показывает речевойматериал, выбор предиката, задающего то или иное направление аналогизирования,является прагматически значимым. Обратимся к примерам.

Обращение к жанру научно-популярной статьи (тексты взяты из периодическихизданий 2-й половины 80-х гг. ХХ в. – начало ХХΙ в.) позволяет выделитьосновные способы речевой реализации ПСМ 2 Х что делает с чем, играющих центральнуюи унифицирующую роль в освещении «вечной» проблемы – отношение человека ксвоему внутреннему миру, обращение со своим «я». Выбор глагола-предиката,устанавливающего отношения между субъектом и объектом, оказывается напрямуюзависимым от познавательно-философских, ценностных установок авторов. Впределах выбранного материала достаточно отчетливо выделяются две такиеконцептуальные позиции, воплотившие идеи мировоззренческих проектов, условноназываемых в истории культуры Модерном и Постмодерном.

Мировоззренческий проект, называемый Модерном, представил свою модельчеловека – «разумного, познающего и самопознающего «человеческого агента»,который способен дисциплинировать, воспитать, переделать самого себя всоответствии с требованиями разума [Мотрошилова 1999: 408]. Во главу угла былапоставлена идея строго подчинения человеку всех тех сторон, которые лежат запределами рационального (отрицательные эмоции, запретные чувства, аффекты) илишают индивида права «хорошо о себе думать». Речевая реализация данной идеиможет быть представлена рядом контекстов, извлеченных из статей несколькихавторов, совершающих экскурс в историю психологической мысли:

§ Весь Х1Х век и весь ХХ человек усиленно избавлялся от отрицательныхэмоций. Подавляя их, вытесняя;

§ Можно «звериное» давить в себе, чем мы и занимались как минимум нескольковеков.

§ Можно сказать,  что они сами старались «отрезать» от себя свои негативныечувства и преуспели в этом.

§ Как преодолеть традиционный «зажим» эмоций?

§ Человек не занят изнурительной борьбой с самим собой.

§ Все эти способы психологической защиты от самого себя.

§ Есть два способа подавить в себе запретные чувства.

Субординационная интерпретация субъект-объектных отношений, представленнаяв указанных конструкциях, формируется семантикой предикатов – глаголов насилияи их дериватов со значением отчуждения, нарушения целостности и прежних связей(отрекаться от, жертвовать, избавляться, вытеснять, отрезать,  изъять), угнетения,притеснения (давить, подавлять, борьба, защита от). Отношениясубъекта и объекта рефлексии в этом случае уподобляются отношениям,укладывающимся в рамки понятий «субординация» и «единовластие», утверждающимпреимущественное право, особое положение одного участника ситуации по сравнениюс другим. Если попытаться найти аналоги этих отношений во «внешнем» опытечеловека, то ими, по-видимому, станут отношения начальника – подчиненного,судьи – подсудимого, следователя – подследственного, тирана – жертвы.

Другой мировоззренческий проект, Постмодерн, отказавший разуму в ролиабсолютного хозяина человеческой природы, изменил наше представление о психикечеловека, заметно расширил ее состав, включив в нее всю сферу бессознательного,основанную на сформированных еще в досоциальный период и по сей день являющихсямощным мотивационным началом неосознаваемых влечениях-инстинктах. В центренового мировоззренческого проекта – человек многомерный, не упрощающий себя, акультивирующий свое разнообразие, больше не пытающийся сузить масштабов своей«внутренней вселенной», отрезав от своего «я» то, что прежде казалосьнедостойным уважения в человеке. Показательным в этом смысле являетсясемантическая реализация рассматриваемой пропозитивной модели: резко меняетсяхарактер целенаправленного действия человека в отношении его внутреннего мира.Семантика отчуждения, нарушения целостности теряет свою актуальность. На первыйплан выходят конструкции, варьирующие идею восстановления разорванной связичеловека с самим собой – человеком, не только мыслящим, но и чувствующим,испытывающим самые разные, в том числе и «запретные», чувства.

Принятие человеком себя и признание вновь обретенных «частей» своего «я»требует перестройки системы отношений со своим внутренним миром, отказа отдостаточно формальных и натянутых отношений судьи – подсудимого, начальника –подчиненного, палача – жертвы. Основным показателем отклонения от этой схемыотношений в пределах рассматриваемой образной пропозитивной модели «субъект –целенаправленное действие – квазиобъект» является лексико-семантическоеоформление предиката. Его позицию, как правило, занимают лексемы со значениемдобавления, сближения, скрепления (помочь человеку принять себя; признаюи принимаю любые чувства), а также языковые единицы, так или иначевоплощающие идею принятия в широком смысле (увидетьи почувствоватьбогатство переживаний, увидеть полноценного собеседника в самом себе, научитьсяслушать себя и слышать свой голос) и развивающие ее (доверятьсебе, заботиться о себе, беседовать с собой). «Коль скороличное общение человека с самим собой обходится без чинов, ролей… его ведущиймотив – любовь, свободный выбор»[10]. Это принципы общения субъектов,уравненных в правах на существование, партнеров, двух близких людей – таковыобразцы отношений, перенесенные из сферы межличностных  контактов в сферувнутреннего общения и объективированные в языковой семантике.

Таким образом, столкновение двух способов семантической интерпретации,определяемых нами в рамках понятий единоначалия – коллегиальности, субординации– равноправия, отторжения –принятия и реализующихся в речи в соответствующемвербально-ассоциативном диапазоне, позволяет наглядно, не выходя за рамки«человеческого измерения», представить изменения во взглядах на отношениячеловека к своему внутреннему миру, что принципиально важно для уяснения сутимировоззренческих сдвигов, происходящих в наше время.

В художественном дискурсе также можно обнаружить примерыосознанного, прагматически обусловленного использования того или иного способаязыковой объектной репрезентации психических феноменов. Его выбор, в частности,может быть связан с идейно-событийным уровнем произведения: образ объекта,входящий в наивно-языковую категориальную систему внутреннего человека,выступающий в качестве внутренней формы узуальных выражений, получает статуссодержательной единицы – художественного образа, содержательно (концептуально)организующего текст в целом или его фрагмент. Так, интерпретация радости,спокойствия в образе подарка, реализующего категорию объекта манипулирования,является ключом к истории космического путешествия землянина, познавшего надругой планете ценность давно утраченной людьми способности облегчать жизньближнему, разделяя с ним и радость, и боль:

Мне встретились молодые женщины. Они несли по большойохапке цветов. Они увидели мою постную физиономию и наградили меня своейрадостью. Чужая радость обдала меня душистыми и свежими брызгами. Старик,сидевший на лавочке, подарил мне спокойствие. Так бывало со мнойи раньше, но я не замечал связи между своими ощущениями и другими людьми (К. Булычев Поделисьсо мной...).

В основе следующего высказывания также лежит объектнаякатегориальная модель психики, однако при этом явления внутреннего мира интерпретируютсякак объекты уже не как посессивные объекты, а как делибераты – объектыпознавательной  деятельности. В контексте фантастического рассказа К. Булычеваданная репрезентация ментальной сферы «согласуется» с результатами описанногоавтором эксперимента по проникновению в сознание человека и контролю надпроцессами мышления:

Лучше надеяться на то, что, разгадав сущность мышления,научившись читать мозг, как напечатанную книгу, научившись слушатьмысли, мы поможем и нашим меньшим братьям (К. Булычев Летнее утро).

Подобное использование образной модели, актуализациянаивных представлений, лежащих в ее основе, представляет собой один изэстетически значимых стилистических приемов деформации реальности, составляющейсаму суть фантастики. Демонстративное нарушение художественного правдоподобиянеобходимо в данном случае для того, чтобы «неожиданно или даже гротескно показатьпроблему, сегодня, может быть, еще не вполне очевидную»[11].

3.3. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциалсемантической категории и субкатегории инструмента

В процессе сигнификативной интерпретации психологических ситуаций можетиспользоваться категория инструмента, главным категориальным признаком которой,позволяющим подвести под понятия инструмента (орудия, средства) самыеразнообразные предметы, явления, действия, признается целенаправленность ихприменения, другими словами – непосредственная связь с категорией цели [Новый философский словарь 2001: 311; Новая философская энциклопедия 2000, т.1: 633;Ямшанова 1989:  142-143; Твердохлеб 2001].

Телеологическийхарактер инструментальной категории (инструмент определяется в отношении к целидеятельности) позволяет получить роль средства осуществления всякому предмету,действию, явлению, оказавшимся «тем, что «служит» цели и имеет смысл в связи сней» [Философская энциклопедия 1967, т. 5: 123], в том числе и компонентамвнутреннего мира человека.

Использованиеинструментальной категории в области семантической репрезентации осознаваемых,нередко контролируемых субъектом внутренних состояний (каковыми онипредставлены в упомянутой модели) имеет ряд особенностей, одни из которых обусловленыденотативно – отличительными свойствами внеязыковой ситуации, другие –сигнификативно, «канонами» наивной анатомии, определяющими языковую концептуализацию.

Преждевсего, инструментальная категория используется главным образом в процессенепрямой, образно-ассоциативной репрезентации внутреннего человека: она непредполагает реалистического изображения психических состояний, процессовчеловека. Именно в сфере инструментальных образов-ипостасей внутреннегочеловека обнаруживают серьезные отличия наивной языковой картины мира иконцептуальной картины говорящих [Апресян 1995; Урысон 1995; Одинцова 2000б;Шмелев 2000]. Наивные представления о системе органов внутренней жизни(функционирование которых обеспечивает протекание психических процессов),представляют собой, как полагают исследователи, осколки первобытнойконцептуальной картины мира. Они  закреплены в семантике языковых единиц (полюбитьвсем сердцем, напрячь память, дойти умом, ненавидеть всеми фибрами души идр.), составляют важную часть наивной языковой картины мира и, таким образом,определяют языковое поведение говорящих, хотя и не соответствуют концептуальномузнанию о человеке современных носителей языка. «…Эти примитивные представленияпрактически вытеснены из сознания современного носителя языка более позднимизнаниями анатомии, физиологии и психологии» [Урысон 1995: 15].

Особоеместо в языковой системе занимают номинации «частей» человека, формирующих внаивной анатомии систему интеллекта: мозг (мозги)иегометонимический заменительголова (в системе своих стилистических синонимов:котелок, башка и т. п.), — получивших в языковой картине мира близкуюестественно-научной трактовку органов мышления, инструментов, с помощью которыхлюди думают, понимают. Эта трактовка, запечатленная в выражениях типа работатьголовой, котелок не варит, шевели мозгами, сходна с анатомическимопределением мозга как органа, составляющего центральную нервную системучеловека и обеспечивающие высшую нервную деятельность, которая заключается вприспособлении к окружающей среде, в том числе за счет ментальной обработкипоступающей извне информации [Популярная медицинская энциклопедия 1961:  613].

Крометого, вышеупомянутые особенности касаются ограничений на инструментальнуюкатегоризацию  психических феноменов, формирующих состав внутреннего человека.В отличие от субъектной  и пространственной категорий, открытых практически длялюбого «предмета» психики (будь то орган внутренней жизни человека, результатего интеллектуальной деятельности, опредмеченные психические состояния,свойства, действия или субъект в целом), СК инструмента предполагаетотносительно узкий круг членов, выступающих в качестве целенаправленноиспользуемых средств, обеспечивающих протекание тех или иных психическихпроцессов. Это, в частности, касается системы органов и квазиорганов психики,формирующих в наивной ЯКМ модель человека, которые уподобляются органамчеловеческого тела, обеспечивающим своим функционированием жизнедеятельностьорганизма. Среди этих признаков выделяются два: наличие определенной функции иконтролируемость субъектом, которые вместе и обусловливают, на наш взгляд,речевую инструментальную  репрезентацию психическим феноменам, т.е. позволяютинтерпретировать внутреннее состояние как активное, осознанное, контролируемоеиспользование субъектом своих органов психики, обеспечивающих протеканиезакрепленных за ними процессов, реакций. Среди компонентов внутреннегочеловека, отвечающих упомянутым условиям, например: сердце – орган эмоций,чувств (любить всем сердцем), голова (мозг, мозги, разум, рассудок) –орган мышления (работать головой, дойти до чего своим умом), воображение– орган, обеспечивающий создание мысленных образов (напрягать воображение)и др. См., например, высказывания, в первом из которых душа представленав качестве инструмента понимания поэзии, а во втором сердцеинтерпретируется как инструмент познания Бога: Несмотря на то, что АркадийКутилов – поэт предельно понятный, доступный, обходящийся без всякого родасловесных кандибоберов, — прочувствовать душой его поэзию… дано,очевидно, не каждому (Г. Великосельский. Опознан, но не востребован); …Естьв Боге нечто, что не познаваемо человеком в принципе; есть нечто, чточеловек может познать сердцем… (А. Кураев. Христианская философия ипантеизм).

Изчисла органов-инструментов, по-видимому, следует исключить кровь и дух(которые, как уже было сказано,  являются неизменными компонентами всоставе внутреннего человека), ибо они не удовлетворяют условиям, необходимымдля инструментальной интерпретации. Кровь наделяется в наивной ЯКМособой функциональной нагрузкой: она является «носителем сильных эмоций»,как-то: страсти, гнев, ярость [Шмелев 2002: 309]. При этом она, однако, непредполагает наличия активного, контролирующего участия человека  — использование лексемы «кровь» в указанном «анатомическом» значении возможнолишь в выражениях, реализующих экспериенциальный способ репрезентации событийвнутренней жизни: кровь бросилась в голову кому; молодая кровь кипит  в ком;кровь стынет в жилах – можно пить кровь (угнетать эмоционально)другогочеловека, но не себя; не предполагается, что воздействуя каким-то образом накровь, субъект может корректировать свое эмоциональное состояние: ?? подхлестыватькровь, ??пить у себя кровь, ??возненавидеть кровью, ??сдерживатькровь. Дух же, напротив, допускает контроль со стороны субъекта: он«подвержен определенным изменениям, связанным, главным образом, с состояниемволи субъекта, а также с его настроением» [Урысон 1999: 21], которое в наивнойкартине мира может регулироваться человеком, см.: воспрянуть духом, поднятьдух; Постись духом, а не брюхом! (посл.); Начал духом, кончил брюхом (посл.).При этом, как показывают исследования, дух, представляющий собой некуюсверхлегкую летучую субстанцию – частицу невидимого, потустороннего мира, лишенв наивной ЯКМ какой-либо определенной функциональной нагрузки (Е.В. Урысон,А.Д. Шмелев) и, следовательно, статуса органа-инструмента. Указанноекатегориальное ограничение обнаруживается и в сфере номинации ипостасей, ролейличности. Эти партитивы регулярно получают в речи субъектную и объектнуюобразную интерпретацию (В каждом взрослом живет ребенок, В немпроснулся зверь, Ты убил в себе талантливого ученого, Не буди вомне зверя), однако оказывается весьма проблематичным представитьконтексты, в которых бы они получили инструментальную репрезентацию.

Каки в сфере репрезентации мира физического, для инструментальной семантическойкатегоризации явлений внутреннего мира значимым оказывается субкатегориальнаяоппозиция «органы-инструменты – собственно инструменты, не имеющие отношение канатомическому строению человека».

Органы«внутренней» жизни, функционирование которых обеспечивает протеканиеопределенных психических процессов и подлежит целенаправленному использованию,аналогично активным частям человеческого тела (некоторые из них, кстати,наделяются дополнительными «психологическими» функциями, например голова,сердце), формируют субкатегориальную  разновидность так называемыхнеотчуждаемых инструментов [Ямшанова 1989], противопоставленных собственноинструментам — различным физическим предметам, используемым в практическойдеятельности и не являющимся рабочими частями человеческого организма, ср.: работатьголовой («думать»), чуять сердцем; проткнуть пальцем фольгу, ударить мячголовой  и проткнуть ножом фольгу, известить письмом, зашить нитками.При этом, однако, особенности референциального аспекта содержания имен органоввнутренней жизни в сообщениях о психических состояниях человека (они осуществляютреференцию к объектам, входящим в уже разрушенную картину мира) обусловливаетто, что для них становится нерелевантным характерное для сообщений о реальнойчеловеческой деятельности семантическое разграничение на орудия (инструменты),к которым, в частности, относятся активные части человеческого тела, и средства- внутри категории инструментальности. Органы внутренней жизни, при всехупомянутых выше сходствах с реальными частями человеческого организма, ненаблюдаемы,имеют идеальную природу, так что не могут быть отнесены ни к собственно предметам,ни к веществам. Если органы психики, дублирующие телесные органы (сердце, мозг,печень, голова) воспринимаются скорее как предметные дискретные сущности, чемвещества, то предметность и вещественность «представляемых» органов установитьпроблематично. Трудно сказать, расходуются ли, скажем, при использовании душа,ум в ситуациях, описанных в высказываниях: Я белый свет/ Душою ненавижу(из городского романса «Папиросы»); Пишутне пером, а умом(посл.); Добывшая двугорбием ума/ тоску и непомерность превосходства,/она насквозь минует терема/ всемирного бездомного сиротства (Б. Ахмадулина.Биографическая справка).

Инструментальнуюрепрезентацию получают и некоторые опредмеченные психические качества личности,осознанно используемые человеком для достижения целей, связанных, как правило,с внутренней жизнью другого человека (брать терпением, брать хитростью,согреть душевным теплом, вылечить своей любовью и др.).

Всообщениях о внутреннем человеке форму со значением инструмента могут иметь присебе как переосмысленные глаголы действия / деятельности, в составесемантически не членимых фразеологических единиц (шевелить мозгами, работатьголовой и др.) и их окказиональных синонимов (доходить умом до чего;Никак не мог Лева расположить его [Мишатьева], поняв, в своей системе, тоесть перешагнув разумом (А. Битов. Пушкинский дом); Не мешай! Я сознаниемрыщу -/ и в толпе и в идейной глуши.  Я готовлю духовную пищу/ из продуктовраспада души (А. Кутилов. Духовная пища), так и, в составе глагольныхфразеологизмов или в качестве припредикатных определителей с фразеологическисвязанным значением при глаголах, называющих статуальные (психические, физиологические,онтологические) состояния (болеть  душой за кого, ненавидетьвсеми печенками, жить свои разумом и др.).  

И втех и в других случаях «части» внутреннего мира человека – органы внутреннейжизни и опредмеченные психические качества личности, репрезентированные как инструменты,получают следующие грамматические формы с инструментальным значением, зачастуюосложненные дополнительными субкатегориальными оттенками:

§ Форма творит. падеж имени(без предлога) синструментальным  значением (работать головой, сердцем почувствовать,где голова – орган-инструмент интеллектуальной деятельности, сердце– орган-инструмент интуитивного знания), а при глаголах двигательных  действийвыражающий объектно-инструментальные значения (кривить душой, болеть душой;брать терпением, брать хитростью и др.).

§ ФормаНА + винит. падеж имени, синкретично выражающаязначения средства и места осуществления, см. выражения: взять грех на душу;взять на совесть / душу «принять в чем клятву, присягу, ручаться»[Даль 1996: 504], в которых поступки человека: грешить, клясться, ручаться –моделируются как сознательные, контролируемые субъектом действия, связанные спереносом ответственности на компоненты внутреннего мира — органы иодновременно локусы внутренней жизни: душу, отождествляющуюся с личностьючеловека, вместилище разнообразных чувств, желаний и пр., и совесть –внутреннего контролера, средоточие нравственного чувства; фразеологизм взятьна испуг, в семантической структуре которого опредмеченное эмоциональноесостояние одного человека представлено как в качестве средства достижения целейдругого человека, выступившего каузатором этих эмоций.

§ ФормаС + творит. падеж имени, совмещающаязначения инструмента и комитатива, см. выражения: сголовой / с душой / с открытым сердцем что делать, в которых органыпсихической жизни грамматически представлены не как свободно манипулируемыепредметы, а скорее как сопутствующие предметы, как органы-соучастники(комитативы – по: [Золотова1988: 281-283]), активное присутствие которыхобусловливает характер человеческого действия: душа, сердце –искренность, открытость; увлеченность, внутренний подъем в отношении с людьми ив практической деятельности; голова — (работать с душой, относитьсяк кому-нибудь с открытым сердцем); голова, ум — сознательность, обдуманностьдействий, решений (Сделано с умом (рекл. слоган), думать своей головой).

§ Формавинит.  падежа имени (с предлогом и без предлога), совмещающая значения объекта и инструмента, см.выражения напрячь память, браться за ум, вкладывать душу и под., вкоторых состояния субъекта представлены как результат целенаправленногодействия последнего (или каузативного воздействия) с «предметами» своего внутреннегомира.

При этом выбор глагола, управляющего одной из указанны инструментальныхформ (инструментивов, по: [Золотова 1988: 430]), оказывается семантическизначимым; наблюдается следующая закономерность, характеризующая «логику» языковогосознания.

Сочетание глагола действия / деятельности с инструментивом используетсяглавным образом для изображении активных, осознанных, контролируемыхмыслительных и речемыслительных процессов: думать, воображать, вспоминать (работатьголовой, напрягать память, включить фантазию и пр.), предполагающих такиекомпоненты ситуации, как активный субъект, объект – создаваемый и (или)затрагиваемый, цель (ср. с выражениями, реализующими другие модели: приходитьк мысли о чем, сделать заключение о чем, убеждать кого в чем, вспоминать что ит. д.), и потому получивших в семантических исследованиях статус «нетипичныхдействий» [Падучева 1992: 75]. См. описания мыслительного процесса, в основекоторых лежит пропозитивная семантическая модель инструментальной интерпретациимозга (мозгов): Поздняков сидел дома в своем любимом кресле и усиленно ворочалмозгами. Особенных результатов этой титанической работы ненаблюдалось            (Е. Яковлева. Уйти красиво); Бирон пораскинулмозгами и придумал комбинацию – царским приказом помиловали и вернули изБерезова сына и дочь Меньшикова (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим).

Сочетание глаголов состояний с инструментальными формами имен органоввнутренней жизни характерно для номинации психических состояний, непредполагающих агентивность субъекта, протекающих без участия, а иногда ипомимо воли человека, а именно: эмоциональных переживаний, влечений, желаний(желать всей душой, ненавидеть всеми печенками, душой болеть за кого идр.). Подобные выражения демонстрируют структурно-семантическую асимметрию.

Получая грамматическую форму инструментива,  выступая в качествесинтаксически факультативных припредикатных определений, номинации инструментоввнутренней жизни тем не менее не актуализируют агентивность сообщений онеконтролируемых психических состояниях субъекта (любовь, желание, ненависть,презрение и т.п.), потенциально заложенную в глагольных моделях. Они, в отличиеот выражений первой разновидности (шевелить мозгами, работать головой),не предполагают какого бы то ни было усилия субъекта по отношению к своемувнутреннему миру, использование ресурсов органов психики. Выведение вповерхностную структуру высказываний прототипической характеристики действия, аименно «наличие средства его осуществления», не позволяет, однако, поставитьвыражения типа любить всем сердцем, верить всей душой водин рядс акциональными конструкциями типа ударить палкой по тюку, заткнуть паклейдыру). Инструментивы в данном случае выполняют особую прагматическуюфункцию – используются для указания на силу проявления чувства, желания. Ср.пары: презирать – презирать всеми печенками, верить – верить всейдушой, желать – желать всем сердце, — правые члены которыхмаркированы по признаку «высокая степень проявления чувства, желания»,представляющему собой ядро значений подчеркнутых адъективных фразеологизмов.

И в этом прагматическом аспекте значения  (субъективная оценка интенсивностисостояния) рассмотренные словосочетания близки выражениям, представляющим собойсочетание ментального / эмоционального глагола, управляющего формой твор.падежа образованного от него существительного: Знаю данным мне знанием…(М.Юденич), Люблю отчизну, но странною любовью! (М. Ю. Лермонтов). Подобнотавтологическим выражениям, реализующим безобъектную модель ментального процесса(см.: [Гак  1993: 24]), они демонстрируют несоответствие «глубинной»семантической структуры и «поверхностной», конкретно-языковой организации.Несмотря на наличие грамматической формы существительного с инструментальнымзначением, валентность инструмента «активных» глаголов психических действий,состояний (ср.: любить всем сердцем, ненавидеть всеми фибрами своей душии т. д.), по сути, оказывается синтаксически не реализованной. Тавтология вподобных случаях является средством выражения интенсивности (ср. лютоненавидеть и ненавидеть лютой ненавистью с акцентом на характере чувства),и, кроме того, она позволяет в некоторых случаях «использовать дляхарактеризации процесса прилагательное, располагающее большими возможностями,чем наречие» [Гак 1993: 24], ср.: любить горячо, любить от души, любитьглубоко, но ?? любить странно – при возможном любить странною любовью.

Однако этим прагматическая нагрузка инструментальной СК внутренней жизнине исчерпывается. Представляя собой внутреннюю, экспрессивную формувысказываний, она выступает в качестве особого приема риторической ихудожественной речи, позволяющего выполнять самые разные коммуникативныезадачи. В частности, образы внутренних органов-инструментов могут бытьиспользованы как мощное средство эмоционального воздействия на сознаниереципиента, эффект которого обусловлен влиянием стереотипов, формирующихнациональную модель человека. По-видимому, именно с расчетом на этот эффект былсоздан рекламный слоган одной из политических партий «Голосуй сердцем!»,имплицирующий известную оппозицию понятий «голова» — «сердце» (отсылающую кдихотомии разумного, рационального, логического – иррационального,эмоционального, интуитивного в человеке), имеющих равную для наивного сознанияценность как необходимых компонентов «анатомического» строения человека, функциональнозначимых органов. (См., например, высказывание, в котором сердце и ум(метонимически заменяющий голову) интерпретированы как равнозначныеинструменты духовного общения с Богом: Мы все, люди, имеем дар касатьсясердцем и умом очищающего нас чудесного Бытия, Царствия Божия, — данного вере илюбви (Иоанн Шаховской, цит. по: А. Кураев Христианская философия ипантеизм)). Однако в контексте рассматриваемого высказывания (слогана)положительную оценку получает именно сердце, семантически интерпретированноекак средство осуществления деятельности. Наивным сознанием оно традиционновоспринимается как орган «добрых» чувств – любви, сострадания, отзывчивости ит.п. (иметь большое сердце значит уметь любить, быть сострадать),которые «возникают как бы с а м и  п о  се б е, независимо от конкретныхвнешних обстоятельств [отсюда выражение сердцу не прикажешь. — Е.К.], вих возникновении и развитии мала роль интеллектуальной оценки» [Урысон 1999:89], и, кроме того, как орган «интуитивного постижения того важного, что можетизменить жизнь субъекта или кого-то из его близких» (сердце подсказывает,голос сердца «о предчувствии того, что связано с любовью субъекта») [Тамже: 91]. Таким образом, в контексте наивных национально-языковых представленийпризыв голосовать сердцем должен быть воспринят как побуждение оставатьсянезависимым в своем выборе, прислушавшись к своему внутреннему голосу, своимчувствам, которые сложнее обмануть, чем разум, легко поддающийся влиянию идей,логических построений и пр. Ср. рассматриваемый слоган с высказыванием,имплицирующим ту же оппозицию рационального – эмоционального, в котором отрицаетсяпригодность ума как инструмента оценки результатов творческой деятельности: Это[работу театрального коллектива. – Е.К.]нельзя взвешивать, оцениватьхолодным умом (из газ. интервью с       А. Петровым).

Использование образа органа-инструмента внутренней жизни предстает вследующем текстовом фрагменте как оригинальное композиционно-стилевое решениехудожественной задачи, поставленной автором:

Когда человеку хорошо, он становится добрее и желает счастья другим.Дима желал счастья всем. Ему хотелось носить это счастье в своемкожаном чемоданчике и оставлять в каждом доме, куда еговызывали с неотложной помощью (В. Токарева. О том, чего не было).

Это один из тех случаев, когда речевого контекста дляопределения образной основы сообщения недостаточно. Анализ его лексическогозначения, грамматических форм, синтаксической структуры дает лишь общий взглядна ситуацию: внутреннее состояние счастья представлено как отчужденный отчеловека предмет (названо существительным), объект манипуляционных действиячеловека (формой винит. падежа существительного, имеющей объектное значение,управляют глаголы, заимствованные из поля физического действия: уносить,оставлять). Как во всех подобных случаях, прагматически ориентированноеподключение  наивной языковой «логики» к авторской  концептуальной модели мирасопровождается актуализацией, переосмыслением и обновлением наивных образовчеловека, которые, как правило, обусловлены художественным замысломпроизведения, «вписаны» в его фабулу, органичны общей тональности авторскогоотношения к героям. В нашем случае поиск исходного образа мотив метафорическойразвертки (ее звенья выделены полужирным шрифтом) требует обращения к теме,образному ряду, фабуле произведения. Данный текстовый фрагмент представляетсобой развернутый  метафорический образ «лекарство – счастье», реализующийинструментальную СК внутреннего человека. Такое предположение строится на том,что герой произведения – врач, ежедневно посещающий тех, кому жизненнонеобходимы и лекарство из чемоданчика, и искреннее сочувствие доктора. Приэтом, естественно, учитываются еще и данные макроконтекста – запечатленные вязыковых единицах стереотипные образные модели (см. выражения, в основе которыхлежит категория внутреннего органа-инструмента: согревать душевным теплом,вылечить любовью и пр.).

В речи в ходе решения разнообразных прагмастилистическихзадач индивидуальное сознание легко преодолевает ограничения, которые накладываютсянаивным коллективным сознанием на инструментальную категоризацию феноменовпсихики, и расширяет круг органов-инструментов внутреннего человека. Например: …Именнов этих условиях… происходит окончательное становление большого самобытногомастера, способного творить не только разумом и сердце, но еще инервами, и кровью (Г. Великосельский. Опознан, но не востребован). Кровь и нервы, наряду с разумом и сердцем, предстают в оригинальной авторскойсемантической интерпретации как инструменты творчества.

Выводы

Активное участиев организации образной  пропозитивно-событийной структуры сообщений овнутреннем мире человека принимают непространственные актантные семантическиекатегории, репрезентирующие реальных и представляемых (воображаемых) участниковпсихологической ситуации (человека и отчужденных от него психологическихфеноменов) как  субъекты, объекты и инструменты. В сфере отображениявнутреннего человека каждая из этих универсальных категорий реализуется в видесложной системы образных субкатегориальных смыслов. Так, образной субъектнойкатегоризации внутреннего человека значимыми являются следующие семантическиеоппозиции: активный – инактивный (пассивный) субъект; субъект направленного –ненаправленного, хаотического перемещения; эксклюзивность – инклюзивностьсобытия внутренней сферы.

Кроме того,категории субъекта, объекта и инструмента организуют разнообразныепропозитивные субкатегориальные модели образной событийной репрезентации внутреннихсостояний по аналогии с событиями внешнего, социального, природного, мира. Нашматериал, в частности, позволил выделить и типизировать разнообразные субъектно-объектныеотношения, которые устанавливаются между человеком и компонентами его«внутренней вселенной», получающими образную объектную интерпретацию, представитьэти отношения в виде ряда субкатегориальных моделей владения/принадлежности;действия, в том числе предполагающего: — изменение отношений владения объектом,- созидание/уничтожение объекта, — качественное/количественное изменениеобъекта; перцетивной, оценочной деятельности.

Несмотря на то,что актантные категории субъекта, объекта и инструмента представляют собойявления одного уровня, явления смежные, взаимодействующие в рамках одной пропозитивнойобразной модели психического квазидействия, использование каждой из них в сферерепрезентации психических явлений не лишено специфичности.  В ряду этихнепространственных категорий наиболее очевидна специфичность инструмента. Есликатегории субъекта и объекта используются как при реалистическом, так и при мифопоэтическомспособах изображения событий психической сферы, то инструментальная категория,не проявляет такой универсальности: она используется главным образом длянепрямой образно-ассоциативной репрезентации частичного внутреннего человека. Вотличие от субъектной и объектной категорий, открытых, подобно пространственнойкатегории, практически для любого «предмета» психики, категория инструментапроявляет, конечно, прежде всего в рамках языкового узуса,  избирательность ипредполагает достаточно ограниченный круг элементов внутреннего мира человека,способных получить образную репрезентацию целенаправленно используемых средств.В речевой практике в ходе решения разнообразных стилистических задач многие изподобных ограничений, относящихся к области языковых стереотипов, снимаются ини в коей мере не препятствуют активному использованию образно-ассоциативногопотенциала универсальных категориальных понятий.