Реферат: В. И. Ленина, а также с исправлениями и до- полнениями, сделанными поддиктовку писателя его женой, Е. С. Булгаковой

*******************************************

* *

* М. Булгаков *

* *

* М а с т е р и М а р г а р и т а *

* *

*******************************************


Текст печатается в последней прижизненной

редакции (рукопись хранится в рукописном от-

деле Государственной библиотеки СССР имени

В. И. Ленина), а также с исправлениями и до-

полнениями, сделанными поддиктовку писателя

его женой, Е. С. Булгаковой.


Часть первая


...Так кто ж ты, наконец?

- Я - часть той силы, что вечно хочет

зла и вечно совершает благо.

Гете. "Фауст"


Глава 1


Никогда не разговаривайте с неизвестными


Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на

Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, оде-

тый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс,

свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом

лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной ро-

говой оправе, второй - плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой

человек в заломленной на затылок клетчатой кепке - был в ковбой-

ке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз,

председатель правления одной из крупнейших московских литератур-

ных ассоциаций, сокращенно именуемой Массолит, и редактор толсто-

го художественного журнала, а молодой спутник его - поэт Иван Ни-

колаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.

Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бро-

сились к пестро раскрашенной будочке с надписью "Пиво и Воды".

Да, следует отметить первую странность этого страшного майско-

го вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной

Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час,

когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив

Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, - ник-

то не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была ал-

лея.

- Дайте нарзану, - попросил Берлиоз.

- Нарзану нету, - ответила женщина в будочке и почему-то оби-

делась.

- Пиво есть? - Сиплым голосом осведомился Бездомный.

- Пиво привезут к вечеру, - ответила женщина.

- А что есть? - Спросил Берлиоз.

- Абрикосовая, только теплая, - сказала женщина.

- Ну, давайте, давайте, давайте!..

Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло

парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать,

расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Брон-

ной.

Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлио-

за. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгно-

венье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой,

засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но

столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патри-

арших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что

его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: "Что это

со мной? Этого никогда не было... Сердце шалит... Я переутомился.

Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск..."

И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого

воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой го-

ловке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджа-

чок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимовер-

но, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям

он не привык. Еше более побледнев, он вытаращил глаза и в смяте-

нии подумал: "Этого не может быть!.."

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражда-

нин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А

когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево раствори-

лось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

- Фу ты черт! - Воскликнул редактор, - ты знаешь, Иван, у меня

сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюци-

нации было, - он попытался усмехнуться, но в глазах его еще пры-

гала тревога, и руки дрожали.

Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произ-

неся довольно бодро: "Ну-с, итак..." - повел речь, прерванную

питьем абрикосовой.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело

в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала

большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил,

и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько

не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей

поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю

поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот те-

перь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем

чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что

именно подвело Ивана Николаевича - изобразительная ли сила его

таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он соби-

рался писать, - но Иисус в его изображении получился ну совершен-

но как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же

хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох

ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе

не существовало на свете и что все рассказы о нем - простые вы-

думки, самый обыкновенный миф.

Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень

умело указывал в своей речи на древних историков, например, на

знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного

Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании

Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сооб-

щил поэту, между прочим, и о том, что то место в 15-й книге, в

главе 44-й знаменитых тацитовых "Анналов", где говорится о казни

Иисуса, - есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.

Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось но-

востью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на не-

го свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая

абрикосовую воду.

- Нет ни одной восточной религии, - говорил Берлиоз, в кото-

рой, как правило непорочная дева не произвела бы на свет бога. И

христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего

Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на

это-то и нужно сделать главный упор...

Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по

мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в кото-

рые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень

образованный человек, - поэт узнавал все больше и больше ин-

тересного и полезного и про египетского озириса, благостного

бога и сына неба и земли, и про финикийского бога фаммуза, и

про мардука, и даже про менее известного грозного бога виц-

липуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в мексике.

Вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рас-

сказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку виц-

липуцли, в аллее показался первый человек.

Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно,

разные учреждения представили свои сводки с описанием этого

человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в

первой из них сказано, что человек этот был маленького роста,

зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй - что че-

ловек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на

левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у

человека не было.

Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не

годится.

Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и

росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что

касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые ко-

ронки, а с правой - золотые. Он был в дорогом сером костюме, в

заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо за-

ломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в

виде головы пуделя. По виду - лет сорока с лишним. Рот какой-то

кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый по-

чему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом -

иностранец.

Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт,

иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на со-

седней скамейке, в двух шагах от приятелей.

"Немец", - Подумал Берлиоз.

"Англичанин, - подумал Бездомный, - ишь, и не жарко ему в

перчатках".

А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окайм-

лявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впер-

вые и что оно его заинтересовало.

Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно от-

ражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила

Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла на-

чали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся,

прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.

- Ты, Иван, - говорил Берлиоз, - очень хорошо и сатирически

изобразил, например, рождение иисуса, сына божия, но соль-то в

том, что еще до иисуса родился еще ряд сынов божиих, как, ска-

жем, фригийский аттис, коротко же говоря, ни один из них не

рождался и никого не было, в том числе и иисуса, и необходимо,

чтобы ты, вместо рождения и, скажем, прихода волхвов, описал

нелепые слухи об этом рождении... А то выходит по твоему рас-

сказу, что он действительно родился!..

Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его ико-

ту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в

этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец

вдруг поднялся и направился к писателям.

Те поглядели на него удивленно.

- Извините меня, пожалуйста, - заговорил подошедший с ино-

странным акцентом, но не коверкая слов, - что я, не будучи зна-

ком, позволяю себе... Но предмет вашей ученой беседы настолько

интересен, что...

Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось,

как приподняться и раскланяться.

"Нет, скорее француз..."- Подумал Берлиоз.

"Поляк?.."- Подумал Бездомный.

Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же

слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее

понравился, то есть не то чтобы понравился, а... Как бы выра-

зиться... Заинтересовал, что ли.

- Разрешите мне присесть?- Вежливо попросил иностранец, и

приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся

между ними и тотчас вступил в разговор.

- Если я не ослышался, вы изволили говорить, что иисуса не

было на свете?- Спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой

левый зеленый глаз.

- Нет, вы не ослышались, - учтиво ответил Берлиоз, - именно

это я и говорил.

- Ах, как интересно!- Воскликнул иностранец.

"А какого черта ему надо?"- Подумал Бездомный и нахмурился.

- А вы соглашались с вашим собеседником?- Осведомился не-

известный, повернувшись вправо к Бездомному.

- На все сто!- Подтвердил тот, любя выражаться вычурно и

фигурально.

- Изумительно!- Воскликнул непрошеный собеседник и, почему-

то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал:-

простите мою навязчивость, но я так понял, что вы помимо всего

прочего, еще и не верите в бога?- Он сделал испуганные глаза и

прибавил:- клянусь, я никому не скажу.

- Да, мы не верим в бога, - чуть улыбнувшись испугу ин-

туриста, ответил Берлиоз.- Но об этом можно говорить совершенно

свободно.

Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже

привизгнув от любопытства:

- вы атеисты?!

- Да, мы атеисты, - улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный

подумал, рассердившись: "вот прицепился, заграничный гусь!"

- Ох, какая прелесть!- Вскричал удивительный иностранец и

завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.

- В нашей стране атеизм никого не удивляет, - дипломатиче-

ски вежливо сказал Берлиоз, - большинство нашего населения со-

знательно и давно перестало верить сказкам о боге.

Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумлен-

ному редактору руку, произнеся при этом слова:

- позвольте вас поблагодарить от всей души!

- За что это вы его благодарите?- Заморгав, осведомился

Бездомный.

- За очень важное сведение, которое мне, как путешествен-

нику, чрезвычайно интересно, - многозначительно подняв палец,

пояснил заграничный чудак.

Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на

путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно

обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по

атеисту.

"Нет, он не англичанин..."- Подумал Берлиоз, а Бездомный

подумал: "где это он так наловчился говорить по-русски, вот что

интересно!"- И опять нахмурился.

- Но, позвольте вас спросить, - после тревожного раздумья

спросил заграничный гость, - как же быть с доказательствами

бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?

- Увы!- С сожалением ответил Берлиоз, - ни одно из этих

доказательств ничего не стоит, и человечество сдало их в архив.

Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства

существования бога быть не может.

- Браво!- Вскричал иностранец, - браво! Вы полностью по-

вторили мысль беспокойного старика иммануила по этому поводу.

Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а

затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное

шестое доказательство!

- Доказательство канта, - тонко улыбнувшись, возразил об-

разованный редактор, - также неубедительно. И недаром шиллер

говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удо-

влетворить только рабов, а штраус просто смеялся над этим до-

казательством.

Берлиоз говорил, а сам в это время думал:"но, все таки, кто

же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?"

- Взять бы этого канта, да за такие доказательства года на

три в соловки!- Совершенно неожиданно бухнул Иван николаевич.

- Иван!- Сконфузившись, шепнул Берлиоз.

Но предложение отправить канта в соловки не только не по-

разило иностранца, но даже привело в восторг.

Именно, именно, - закричал он, и левый зеленый глаз его,

обращенный к Берлиозу, засверкал, - ему там самое место! Ведь

говорил я ему тогда за завтраком: "вы, профессор, воля ваша,

что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно не-

понятно. Над вами потешаться будут".

Берлиоз выпучил глаза. "За завтраком... Канту?.. Что это он

плетет?"- Подумал он.

- Но, - продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза

и обращаясь к поэту, - отправить его в соловки невозможно по

той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах

значительно более отдаленных, чем соловки, и извлечь его оттуда

никоим образом нельзя, уверяю вас!

- А жаль!- Отозвался задира-поэт.

- И мне жаль!- Подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и

продолжал:- но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет,

то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем

вообще распорядком на земле?

- Сам человек и управляет, - поспешил сердито ответить без-

домный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.

- Виноват, - мягко отозвался неизвестный, - для того, чтобы

управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый,

хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить,

как же может управлять человек, если он не только лишен возмож-

ности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно корот-

кий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже

за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, - тут

неизвестный повернулся к Берлиозу, - вообразите, что вы, на-

пример, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою,

вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... Кхе...

Кхе... Саркома легкого...- Тут иностранец сладко усмехнулся ,

как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, -

да, саркома, - жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, - и

вот ваше управление закончилось! Ничья судьба кроме своей со-

бственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать,

вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шар-

латанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и

третье - совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это

кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-

то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном

ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более

никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что

человек соберется с"ездить в кисловодск, - тут иностранец при-

щурился на Берлиоза, - пустяковое, казалось бы, дело, но и это-

го совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возь-

мет - поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете,

что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что

управился с ним кто-то совсем другой?- И здесь незнакомец рас-

смеялся странным смешком.

Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про

саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучать

его. "Он не иностранец! Он не иностранец!- Думал он, - он пре-

странный суб"ект... Но позвольте, кто же он такой?"

- Вы хотите курить, как я вижу?- Неожиданно обратился к

Бездомному неизвестный, - вы какие предпочитаете?

- А у вас разные, что ли есть?- Мрачно спросил поэт, у ко-

торого папиросы кончились.

- Какие предпочитаете?- Повторил неизвестный.

- Ну, "нашу марку", - Злобно ответил Бездомный.

Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и пред-

ложил его Бездомному:

- "наша марка".

И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в

портсигаре именно "наша марка", Сколько сам портсигар. Он был

громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при от-

крывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треуголь-

ник.

Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: "нет, иностранец!",

А Бездомный: "вот черт его возьми! А?"

Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз

отказался.

"Надо будет ему возразить так, - решил Берлиоз, - да, чело-

век смертен, никто против этого и не спорит. А дело в том,

что..."

Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил ино-

странец:

- да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо

то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще

не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

"Какая-то нелепая постановка вопроса..."- Помыслил Берлиоз

и возразил:

- ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне

известен более или менее точно. Само собой разумеется, что,

если на бронной мне свалится на голову кирпич...

- Кирпич ни с того ни с сего, - внушительно перебил не-

известный, - никому и никогда на голову не свалится. В част-

ности же, уверяю вас, вам он ни в коем случае не угрожает. Вы

умрете другой смертью.

- Может быть, вы знаете, какой именно?- С совершенно есте-

ственной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то

действительно нелепый разговор, - и скажете мне?

- Охотно, - отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взгля-

дом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробор-

мотал что-то вроде:"раз, два... Меркурий во втором доме... Луна

ушла... Шесть- несчастье... Вечер - семь..."- И громко и радо-

стно об"явил:- вам отрежут голову!

Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного не-

известного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:

- а кто именно? Враги? Интервенты?

- Нет, - ответил собеседник, - русская женщина, комсомолка.

- Гм...- Промычал раздраженный шуточкой неизвестного берли-

оз, - ну, это, извините, маловероятно.

- Прошу и меня извинить, - ответил иностранец, - но это

так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать

сегодня вечером, если это не секрет?

- Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на садовую, а потом в

десять часов вечера в массолите состоится заседание, и я буду

на нем председатальствовать.

- Нет, этого быть никак не может, - твердо возразил ино-

странец.

- Это почему?

- Потому, - ответил иностранец и прищуреными глазами по-

глядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно

чертили черные птицы, - что аннушка уже купила подсолнечное

масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание

не состоится.

Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.

- Простите, - после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая на

мелющего чепуху иностранца, - при чем здесь подсолнечное ма-

сло... И какая аннушка?

- Подсолнечное масло здесь вот при чем, - вдруг заговорил

Бездомный, очевидно, решив об"Явить незванному собеседнику вой-

ну, - вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в ле-

чебнице для душевнобольных?

- Иван!..- Тихо воскликнул Михаил Александрович.

Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.

- Бывал, бывал и не раз!- Вскричал он, смеясь, но не сводя

несмеющегося глаза с поэта, - где я только не бывал! Жаль толь-

ко, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизо-

френия. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван николаевич!

- Откуда вы знаете, как меня зовут?

- Помилуйте, Иван николаевич, кто же вас не знает?- Здесь

иностранец вытащил из кармана вчерашний номер "литературной

газеты", И Иван николаевич увидел на первой же странице свое

изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще

радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ни-

чуть не обрадовало поэта.

- Я извиняюсь, - сказал он, и лицо его потемнело, - вы не

можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.

- О, с удовольствием!- Воскликнул неизвестный, - здесь так

хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.

- Вот что, миша, - зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторо-

ну, - он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант,

перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет...

- Ты думаешь?- Встревоженно шепнул Берлиоз, а сам подумал:

"а ведь он прав!"

- Уж ты мне верь, - засипел ему в ухо поэт, - он дурачком

прикидывается, чтобы выспросить кое-что. Ты слышишь, как он

по-русски говорит, - поэт говорил и косился, следя, чтобы не-

известный не удрал, - идем, задержим его, а то уйдет...

И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.

Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках ка-

кую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хоро-

шей бумаги и визитную карточку.

- Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл пред-

ставить себя вам. Вот моя карточка, паспорт и приглашение при-

ехать в Москву для консультации, - веско проговорил неизвест-

ный, проницательно глядя на обоих литераторов.

Те сконфузились. "Черт, все слышал"- Подумал Берлиоз и веж-

ливым жестом показал, что в пред"явлении документов нет надоб-

ности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел раз-

глядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово

"Профессор" и начальную букву фамилии- двойное "В".

- Очень приятно, - тем временем смущенно бормотал редактор,

и иностранец спрятал документы в карман.

Отношения таким образом были восстановлены, и все трое сно-

ва сели на скамью.

- Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор?-

Спросил Берлиоз.

- Да, консультантом.

- Вы- немец?- Осведомился Бездомный.

- Я-то?..- Переспросил профессор и вдруг задумался.- Да,

пожалуй, немец...- Сказал он.

- Вы по русски здорово говорите, - заметил Бездомный.

- О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество язы-

ков, - ответил профессор.

- А у вас какая специальность?- Осведомился Берлиоз.

- Я - специалист по черной магии.

"На тебе!"- Стукнуло в голове у Михаила Александровича.

- И... И вас по этой специальности пригласили к нам?- За-

икнувшись спросил он.

- Да, по этой пригласили, - подтвердил профессор и по-

яснил:- тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные

рукописи чернокнижника герберта аврилакского, десятого века,

так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире

специалист.

- А-а! Вы историк?- С большим облегчением и уважением спро-

сил Берлиоз.

- Я - историк, - подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к

городу:- сегодня вечером на патриарших прудах будет интересная

история!

И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор

поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошеп-

тал:

- имейте в виду, что иисус существовал.

- Видите ли, профессор, - принужденно улыбнувшись, отозвал-

ся Берлиоз, - мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому

вопросу придерживаемся другой точки зрения.

- А не надо никаких точек зрения!- Ответил странный профес-

сор, - просто он существовал и больше ничего.

- Но требуется же какое-нибудь доказательство...- Начал

Берлиоз.

- И доказательств никаких не требуется, - ответил профессор

и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал:- все

просто: в белом плаще...


Глава 2


понтий пилат


в белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской

походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца

нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца ирода

великого вышел прокуратор иудеи понтий пилат.

Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового

масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах

этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору

казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду,

что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая

струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с

прокуратором в ершалаим первая когорта двенадцатого молни-

еносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю

площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о

том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивал-

ся все тот же жирный розовый дух. О боги, боги, за что вы на-

казываете меня?

"Да, нет сомнений! Это она, опять она, непобедимая, ужасная

болезнь гемикрания, при которой болит полголовы. От нее нет

средств, нет никакого спасения. Попробую не двигать головой".

На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и

прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в

сторону.

Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента.

Не удержавшись от болезненной гримасы, прокуратор искоса, бегло

проглядел написанное, вернул пергамент секретарю и с трудом

проговорил:

- подследственный из галилеи? К тетрарху дело посылали?

- Да, прокуратор, - ответил секретарь.

- Что же он?

- Он отказался дать заключение по делу и смертный приговор

синедриона направил на ваше утверждение, - об"Яснил секретарь.

Прокуратор дернул щекой и сказал тихо:

- приведите обвиняемого.

И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое ле-

гионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека

лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разор-

ванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с

ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом

у человека был большой синяк, в углу рта- ссадина с запекшейся

кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокура-

тора.

Тот помолчал, потом тихо спросил по-арамейски:

- так это ты подговаривал народ разрушить ершалаимский

храм?

Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его

шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокуратор был как

каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью голо-

вой.

Человек со связанными руками несколько подался вперед и

начал говорить:

- добрый человек! Поверь мне...

Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая

голоса, тут же перебил его:

- это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В

ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это

совершенно верно, - и так же монотонно прибавил:- кентуриона

крысобоя ко мне.

Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион,

командующий особой кентурией, марк, прозванный крысобоем, пред-

стал перед прокуратором.

Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат леги-

она и настолько широк в плечах, что совершенно заслонил еще

невысокое солнце.

Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни:

- преступник называет меня "добрый человек". Выведите его

отсюда на минуту, об"ясните ему, как надо разговаривать со

мной. Но не калечить.

И все, кроме неподвижного прокуратора, проводили взглядом

марка крысобоя, который махнул рукою арестованному, показывая,

что тот должен следовать за ним.

Крысобоя вообще все провожали взглядами, где бы он ни по-

являлся, из-за его роста, а те, кто видел его впервые, из-за

того еще, что лицо кентуриона было изуродовано: нос его некогда

был разбит ударом германской палицы.

Простучали тяжелые сапоги марка по мозаике, связанный пошел

за ним бесшумно, полное молчание настало в колоннаде, и слышно

было, как ворковали голуби на площадке сада у балкона, да еще

вода пела замысловатую приятную песню в фонтане.

Прокуратору захотелось подняться, подставить висок под

струю и так замереть. Но он знал, что и это ему не поможет.

Выведя арестованного из-под колонн в сад. Крысобой вынул из

рук у легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, бич и,

несильно размахнувшись, ударил арестованного по плечам. Движе-

ние кентуриона было небрежно и легко, но связанный мгновенно

рухнул наземь, как будто ему подрубили ноги, захлебнулся воз-

духом, краска сбежала с его лица и глаза обессмыслились. Марк

одною левою рукой, легко, как пустой мешок, вздернул на воздух

упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо вы-

говаривая арамейские слова:

- римского прокуратора называть - игемон. Других слов не

говорить. Смирно стоять. Ты понял меня или ударить тебя?

Арестованный пошатнулся, но совладал с собою, краска вер-

нулась, он перевел дыхание и ответил хрипло:

- я понял тебя. Не бей меня.

Через минуту он вновь стоял перед прокуратором.

Прозвучал тусклый больной голос:

- имя?

- Мое? - Торопливо отозвался арестованный, всем существом

выражая готовность отвечать толково, не вызывать более гнева.

Прокуратор сказал негромко:

- мое - мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты

есть. Твое.

- Иешуа, - поспешно ответил арестант.

- Прозвище есть?

- Га-ноцри.

- Откуда ты родом?

- Из города гамалы, - ответил арестант, головой показывая,

что там, где-то далеко, направо от него, на севере, есть город

гамала.

- Кто ты по крови?

- Я точно не знаю, - живо ответил арестованный, - я не по-

мню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец...

- Где ты живешь постоянно?

- У меня нет постоянного жилища, - застенчиво ответил аре-

стант, - я путешествую из города в город.

- Это можно выразить короче, одним словом- бродяга, - ска-

зал прокуратор и спросил:- родные есть?

- Нет никого. Я один в мире.

- Знаешь ли грамоту?

- Да.

- Знаешь ли какой-либо язык, кроме арамейского?

- Знаю. Греческий.

Вспухшее веко приподнялось, подернутый дымкой страдания

глаз уставился на арестованного. Другой глаз остался закрытым.

Пилат заговорил по гречески:

- так ты собирался разрушить здание храма и призывал к это-

му народ?

Тут арестант опять оживился, глаза его перестали выражать

испуг, и он заговорил по гречески:

- я, доб...- Тут ужас мелькнул в глазах арестанта оттого,

что он едва не оговорился, - я, игемон, никогда в жизни не со-

бирался разрушать здание храма и никого не подговаривал на это

бессмысленное действие.

Удивление выразилось на лице секретаря, сгорбившегося над

низеньким столом и записывающего показания. Он поднял голову,

но тотчас же опять склонил ее к пергаменту.

- Множество разных людей стекается в этот город к празд-

нику. Бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы,

- говорил монотонно прокуратор, - а попадаются и лгуны. Ты,

например, лгун. Записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так

свидетельствуют люди.

- Эти добрые люди, - заговорил арестант и, торопливо при-

бавив:- игемон, - продолжал:- ничему не учились и все перепута-

ли, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта

будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он

неверно записывает за мной.

Наступило молчание. Теперь уже оба больных глаза тяжело

глядели на арестанта

- повторяю тебе, но в последний раз: перестань притворяться

сумасшедшим, разбойник, - произнес пилат мягко и монотонно, -

за тобою записано немного, но записаного достаточно, чтобы тебя

повесить.

- Нет, нет, игемон, - весь напрягаясь в желании убедить,

заговорил арестованный, - ходит, ходит один с козлиным пер-

гаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пер-

гамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написа-

но, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пер-

гамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал.

- Кто такой?- Брезгливо спросил пилат и тронул висок рукой.

- Левий матвей, - охотно об"Яснил арестант, - он был сбор-

щиком податей, и я с ним встретился впервые на дороге в виф-

фагии, там, где углом выходит фиговый сад, и разговорился с

ним. Первоначально он отнесся ко мне неприязненно и даже оскор-

блял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой,

- тут арестант усмехнулся, - я лично не вижу ничего дурного в

этом звере, чтобы обижаться на это слово...

Секретарь перестал записывать и исподтишка бросил удивлен-

ный взгляд, но не на арестованного, а на прокуратора.

-...Однако, послушав меня, он стал смягчаться, - продолжал

иешуа, - наконец бросил деньги на дорогу и сказал, что пойдет

со мной путешествовать...

Пилат усмехнулся одною щекой, ос