Реферат: Обряды, обычаи и конфликты молодежного возраста

Глава 4. Обряды, обычаи и конфликты молодежного возраста

(В изданной книге соответствует страницам со 151 по 196)


Перехода в социальную группу молодежи деревенские подростки в старину чаяли, наверное, более всего в своей жизни. Именно это время все наши деревенские информанты вспоминают как самое интересное и счастливое, какой бы сложной, трудной и голодной ни была обстановка в России их молодости. Но особенно это обстоятельство подчеркивали те информанты, кому довелось жить до образования колхозов, когда полноценно функционировала традиция праздников, бесёд и вечеринок с песнями и танцами, гаданиями, обрядами повышения привлекательности у лиц противоположного пола. Жизнь современной молодежи пожилые информанты всегда характеризуют как скучную и неинтересную, хотя сама молодежь так не считает.

Достигнув молодежного возраста, юноши и девушки «в норме» приобретали все трудовые навыки, которыми владели взрослые. Девушки умели ухаживать за скотом, готовить пищу, кроить, шить и вышивать, в случае болезни или смерти матери могли взять на себя все трудовые обязанности, исполнявшиеся взрослой хозяйкой. Девушкам из бедных семей настоятельно рекомендовалось заработать свое приданое самостоятельно на лесозаготовках, участвуя в валке леса на зимней делянке вместе с отцом и братьями. Юноши могли выполнять любые мужские хозяйственные работы, осваивать ремесленные специальности, уходить с взрослыми в отход на заработки, охоту, промысел рыбы. Но полноценными взрослыми они все же не считались. Для них были обязательны нормы общественного поведения молодежи, прежде всего посещение молодежных бесёд. Специфически молодежными были также ритуалы гаданий о будущем брачном партнере и особые ритуалы любовной магии. Особую роль молодежь играла и на традиционных сельских праздниках. Переходность состояния в этом периоде заключалась в том, что молодые люди еще не обладали правами личного представительства на общественных сходах и собраниях, не могли сами распоряжаться большей частью самостоятельно заработанных средств, не говоря уже о средствах совокупного дохода семьи. Для молодежи оставались запретными многие формы поведения взрослых. Юноши, например, не могли до свадьбы отращивать бороду, употреблять спиртное, играть при родителях в карты и т.д.

^ 4.1. Обрядность перехода в молодежный статус

Девушки в разряд молодежи в крестьянской среде переходили не по достижении какого-то определенного возраста, как писали многие исследователи, а только после наступления первых регул. Материал на данную тему автор пытался опубликовать еще в 1987 г., однако редактор вычеркнул его из статьи (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д, 1105), посчитав, что об этом писать неприлично. В результате статья вышла купированной (Логинов, 1988). В наше время статьи об обрядах и обычаях, связанных с регулами, пишутся не только маститыми исследователями (Агапкина, 1996; Листова, 1996), но даже подростками из клуба «Юных археологов и этнографов» города Петрозаводска (Михайлова, 2000).

У русских Карелии не устраивался специальный праздник по поводу первых регул девушки. Многие мамы даже не заговаривали с дочерьми о том, что тем придется столкнуться с их приходом. В таких семьях у девочек первые регулы обычно вызывали испуг (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 97). Потом, правда, вспоминались разговоры со сверстницами на эту тему, и наступала некоторая ясность. Регулы среди водлозеров назывались «месячно», а иносказательно «краски» (То же, л. 54, 97–98). Следы от регул на своей одежде девушка скрывала от окружающих, но своим подругам и матери она, наоборот, демонстрировала их. Правда, матери об этом требовалось говорить не прямо, а фразой типа: «Мама, посмотри, у меня тут на рубаху нашло». Иначе можно было от родительницы и затрещину получить. За предоставление доказательства взросления мать давала дочери первый ее фартук. Появляться на улице без фартука девушке-крестьянке было едва ли не верхом неприличия. Начало ношения фартука было знаком (неким «маркером») перехода в социально-возрастную категорию девиц. «Маркером» того, что девочка стала девушкой, было также надевание первый раз в жизни рубашки с узкой полоской вышивки красным по белому по краю подола. Лишь выйдя из репродуктивного возраста и став старухой, женщина вновь могла появляться на людях в рубашке с невышитым нижним краем.

Подруги-подростки, узнав новость, радовались за товарку либо завидовали, потому что их на молодежные бесёды пока еще не допускали, а попасть туда им очень хотелось. При первом посещении молодежной бесёды (в Водлозерье их именовали «вечеринками» и «клубами»1) девушка обязана (курсив наш) была иметь на себе рубашку со следами месячной крови. В старину обычай позволял любому парню, следившему за тем, чтобы подростки не проникали в их компанию, потребовать от девушки на бесёде поднять передник и продемонстрировать такие следы. В Заонежье, по свидетельству П. Н. Рыбникова, девушки со следами «красок» на одежде ходили не только на первую в их жизни бесёду, но значительно дольше (Рыбников, 1865, с. 30). Скорее всего, это не была пресловутая крестьянская неопрятность, как показалось Рыбникову, а нечто более значимое, сакраментальное. Если появляться на улице в одежде со следами регул запрещалось, а на бесёды девушки приходили именно в такой одежде, в этом, видимо, был какой-то глубокий магический смысл. Получив право посещать вечеринки, девушка также получала право подводить брови углями, красить щеки соком клюквы, повышать свою половую привлекательность за счет украшений и нарядной одежды и вообще вести себя так, как ведут себя девушки, завлекающие кавалеров. До того подобное поведение было под самым категорическим запретом, пресекалось в зародыше всеми взрослыми членами деревенской общины. Поведение человека, не соответствующее его возрастному статусу, считалось чреватым бедами для общины в целом.

Достаточно долгое сохранение следов от первых регул на одежде девушки (кроме ожидания первой молодежной бесёды) выходило за рамки повседневного обычая водлозеров. Следы от регул застирывались в повседневности сразу, «пока не застарело». Такую одежду запрещалось стирать не только в проточной воде реки или ручья (Мазалова, 1995, с. 71), но и в любом озере, в котором ловят рыбу. Категорически запрещалось сжигать одежду со следами регул в огне – этим можно было навести порчу. «Подкладки» со следами крови запрещалось выбрасывать куда попало. Считалось, что если до подкладки доберутся собаки, кошки или курицы, то регулы станут болезненными, а способности женщины рожать детей будет нанесен урон (особенно когда эту одежду поклюют курицы – НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 98). Подкладки требовалось закопать там, «где никто не ходит». Нельзя не согласиться с О. Михайловой, что здесь мы имеем явное сближение народного отношения к одежде и материи со следами регул с отношением к последу после рождения ребенка или животного (Михайлова, 1995, с. 36).

Ответить, почему нельзя стирать одежду со следами регул в чистой воде реки или озера, наши информанты не смогли, хотя делались предположения, что «водяной обидится, не пошлет больше рыбы». По этой причине женщину с регулами не только не брали ловить рыбу, но даже не позволяли ей прикасаться к сетям и другим рыболовным принадлежностям при сборах на рыбалку. Женщине или девушке в период регул запрещалось также выходить на поле, на котором шел сев зерновых или картофеля, солить капусту, рыбу, ходить в церковь или на кладбище (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 628, л. 97–98). Объяснения этим обычаям давались разные. Священник не пускал в церковь за временную нечистоту женщины или девушки, чтобы не было осквернения святыни. Покойникам, как считалось, регулы были просто омерзительны. За нарушение запрета посещать кладбище недовольные покойники якобы не только наказывали (и наказывают) нарушительницу обильным кровотечением, но и могут подстроить ей случайное, казалось бы, падение с травмой, вызвать какую-нибудь болезнь. Для излечения ушиба или болезни от провинности перед мертвыми водлозерским знахаркам приходилось трижды водить больную в полночь к окраине кладбища и вместе с ней молить покойников о прощении (То же, л. 97). Водлозеры полагали, что, если, вопреки запретам, сеять злаки и солить пищу впрок, растения, поначалу развивающиеся нормально, засохнут на корню, а засоленная капуста через некоторое время размякнет и «станет склизкой» (То же, л. 99). В наши дни не только сохраняются эти суеверия, но даже возникают новые. Например, в период регул не делают химической завивки («Больше месяца завивка не продержится, да и получится очень плохо»). Объясняют это тем, что в такой период в организме «все бывает мягкое» и «мягким становится все, к чему прикасается женщина». Во время регул водлозерские девушки и молодые женщины стараются воздерживаться от употребления спиртного, чтобы не усилилось кровотечение (То же, л. 98).

Право посещать молодежные вечеринки, а именно это изменение общественного поведения маркировало переход в группу юношей, парень в старину тоже получал не по достижении какого-то определенного возраста, а только с того дня, когда родители ему доверяли в первый раз самостоятельно вспахать поле (АНПВ, № 2/73, л. 53). Так было в Водлозерье и, скорее всего, так же дело обстояло у русских в целом по России. Как уже упоминалось, приходилось это событие примерно на возраст 15–16 лет. Новый возрастной статус немедленно отражался и в одежде. Юноша терял право появляться на людях в деревне в штанах из беленого холста, словно старик или подросток, а должен был носить крашеные штаны. С этого же дня ему дозволялось нашивать под мышку левой руки ластовицу в виде ромба из красного материала. Данный знак указывал, что люди имеют дело с юношей. Знаком полноценного женатого члена общины в старину было наличие двух красных ластовиц на мужской рубахе. Деревенский дурак, возрастной статус для которого не имел значения, ходил всю свою жизнь по деревне в подштанниках и однотонной без вышивок и красных ластовиц рубахе. Получив право посещать вечеринки, парень получал также право откладывать часть заработанных им денег на покупку выходных сапог, праздничной поддевки или жилета и гармони. Впрочем, играть на гармошке, не являясь ее собственником, можно было учиться с детства2. Толкового малолетнего гармониста молодежь и взрослые зазывали на праздники и вечеринки, невзирая на его возраст, и просили играть допоздна.

В старину юноши Водлозерья имели возможность расширять свои знакомства с представителями противоположного пола, бывая в соседних деревнях на престольных праздниках, на праздничных и воскресных бесёдах, а также на вечеринках по вторникам и четвергам. Девушки в соседние деревни ездили на праздники к родственникам, а также к свойственникам лишь в святки. У родственников они могли гостить в течение одной недели после Рождества, а на другие праздники в чужие деревни их привозили только на один-два дня. На Пасху девушка могла приглашать на три дня какую-либо из своих подруг из другой деревни. «Невеститься» с ответным визитом и гостьбой (на один-два дня) она приезжала к своей подруге в престольный праздник ее деревни или на Масленицу (ФА ИЯЛИ, № 3297/2).

Итак, «молодежный» отрезок жизни в старину считался наиболее привольным, самой природой и Богом во многом отведенным для развлечений и увеселений в свободное от участия в крестьянских работах время. Посещение бесёдных вечеринок и личное активное участие в праздничных увеселениях для молодежи носило общеобязательный, нормативный характер. Юноша или девушка, не посещающие бесёды, уклоняющиеся от активного участия в праздниках, не могли рассчитывать на удачный брак. За таковыми подозревались умственная неполноценность, явная либо скрытая физическая ущербность, которые явились бы непреодолимыми в будущем браке, в полнокровном участии в крестьянской работе, в рождении и воспитании полноценных потомков.

^ 4.2. Традиционные увеселения крестьянской молодежи

Увеселительные действия крестьянской молодежи позволялись только в определенные сроки, строго регламентированные народным крестьянским календарем. Наиболее насыщены развлечениями были периоды «летних» и зимних святок. Молодежь веселилась по праздникам и воскресеньям. Повод для устроения молодежных увеселений давали также некоторые трудовые события, например, коллективные «помочи» при уборке зерновых или постройке глинобитной печи. Устройство бесёд и молодежных вечеринок тоже регулировалось народной календарной традицией. Осенью (с 2.08. по 13.10 н. ст.) их устраивали чаще всего по воскресеньям. С наступлением крестьянской зимы, с Покрова Пресвятой Богородицы (14.10 н. ст.) их проведение приобретало регулярный характер (Куликовский, 1994а). В многолюдном Канзанаволоке отдельно снимались избы для младшей молодежи и молодежи старшего возраста. Старшие младших на свои бесёды не допускали. Избу для проведения посиделок с Покрова снимали уже не «повечерно», а на весь зимний период. При этом зимние бесёды проводились не только по праздникам и воскресеньям, но и по вторникам и четвергам. О найме избы молодежь обычно договаривалась с кем-либо из одиноких и бедных стариков. Парни деревни для уплаты за аренду избы и за керосин для лампы собирали по кругу небольшие деньги, а весной сообща могли вспахать хозяевам поле. Девушки сообща намывали избу по воскресеньям, приносили в день проведения посиделок с собой по одному полену для топки русской печи и по одной калитке для хозяев (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/14). С приходящих из других деревень парней за посещение вечеринки всегда взимались деньги, девушек из других деревень пускали бесплатно.

Порядок на вечеринках поддерживался авторитетом взрослых хозяев избы и устоявшейся традицией не допускать драк на таких мероприятиях. Драк групп молодежи с группами взрослых, как это имело место при прославлении Христа в Поморье при обходах домов на второй-третий день от Рождества (Бернштам, 1983, с. 157), в Водлозерье не бывало. Впервые бесёды стали заканчиваться драками уже в колхозное время. Структура зарождения и протекания подобных конфликтов неплохо описана конфликтологами: запугивания и угрозы, унижение и оскорбление партнера, агрессия и т.д. (Волков, Волкова, 2005, с. 55–56). Обычно дрались парни одной деревни против парней другой либо же юноши нападали на случайного посетителя, если у него не было приятеля из местных. Драка могла быть ожесточенной, вплоть до хватания за колы. Ножи, правда, водлозеры в драках не использовали. «Пинать лежачего» тоже было не принято. Но если до этого доходило, любая девушка или случайно присутствующая женщина могла прекратить избиение, если накрывала лежащего парня своим телом. Одной из наших информанток, по ее воспоминаниям, в 1930-х гг. пришлось спрятать своего молодого родственника у себя под подолом, чтобы его не побили пьяные хозяева вечеринки (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 627, л. 2). Такого рода конфликты изначально стали носить характер межгрупповых (одиночный случайный посетитель бесёды тоже воспринимался как представитель чужой группы) конфликтов, в которых принадлежность к группе была жестко связана с проживанием ее участников в той или иной деревне. Вне вечеринок и бесёд, в частности на летних деревенских играх, между парнями разных деревень на памяти информантов острых групповых конфликтов не возникало. Вспыхиванию драк препятствовало присутствие на гуляниях немалого числа взрослых и стариков, в присутствии которых девиантное поведение молодежи было недопустимо. И все же иногда старики на праздничных гуляниях подзадоривали «петушившихся» парней и даже делали «ставки» на представителей от своей деревни (Логинов, 2006б, с. 176). Но в драку это не превращалось. Парни должны были бороться друг с другом: победителем считался тот, кто валил ловким приемом противника «на обе лопатки» или ловким рывком разрывал на нем рубаху от ворота до подола. Лишь изредка, разнимая парней, в конфликт молодежи втягивались степенные мужчины, отцы семейства. Подобный случай имел место в 1912 г. Тогда сильнейшему ведуну И. И. Медведеву из деревни Луза парни разорвали праздничную рубаху. Обиду он проглотил молча, хотя вполне мог, по словам его потомков, напустить на своих обидчиков порчу (АНПВ, № 2/73, л. 23–24). Будь он колдуном, то обряд по наведению порчи свершил бы непременно. Ведунов, в отличие от колдунов, подвластные им духи природных стихий, согласно народным представлениям, никогда не склоняют к агрессивному поведению. Антигуманными ценностными установками в представлениях народа наделялись колдуны, но никак не ведуны.

Особо стоит сказать об обычае позорить бойцов, проигравших в схватках и потасовках, развешиванием на общее обозрение их разорванных рубах. Обычай довольно широко бытовал на территории бывшей Олонецкой губернии, и, возможно, русские заимствовали его из карельской народной традиции. Карелы, например, порванные рубашки проигравших бойцов развешивали на священных елях, рядом с которыми происходили народные гуляния (Конкка А. П., 1980, с. 95) либо на заборах деревенской улицы, напротив окон проигравшего схватку бойца (Логинов, 2001, с. 233). В традициях же русских кулачных бойцов было оголять руки, плечи и грудь (нередко – раздирая на себе рубаху) зачастую еще до начала драки (Базлов, 2001).

В настоящее время в Водлозерье нет разделения молодежи на враждующие группы по деревням уже хотя бы потому, что вся молодежь проживает в одном-единственном поселении – Куганаволоке. Соперничества парней из разных деревень Водлозерья здесь не возникало, поскольку их семьи селились вперемежку друг с другом. Устойчивая группа молодых хулиганов в Куганаволоке сложилась лишь на краткий период 2004–2007 гг. Изначально это выглядело как ответная реакция парней Куганаволока на действия хулиганов из районного центра, которые отнимали деньги у молодых водлозеров при посещении ими Пудожа, избивали их. Ответ был зеркальным. В результате пудожским парням появляться в Куганаволоке тоже стало небезопасно. Конфронтация возросла настолько, что члены девиантной водлозерской группы в Пудож без сопровождения взрослых приезжать больше не могли. Однако в попытке самоутвердиться в статусе «крутых парней» члены группы начали требовать деньги также и у приезжавших погостить на Водлозеро молодых выходцев из Водлозерья, родители которых достаточно давно переселились в города. Итог был плачевным. Не имея объекта девиантного воздействия, водлозерские хулиганы однажды, опьянев, избили собственных товарищей, одного изувечили, а второму нанесли смертельные раны, после чего подожгли его дом. В этой истории ужасает и сам факт убийства, и первая реакция жителей Куганаволока. Обгоревший умирающий парень выполз из горящего дома, лежал на снегу и просил пить. Но никто из жителей не решился оказать ему помощь (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6. д. 678, л. 12–14). Пудожская прокуратура по факту приняла меры согласно закону. А для местной молодежи, надо полагать, все случившееся еще долго будет служить примером того, как поступать не следует.

Праздничные и воскресные посиделки молодежи в Водлозерье именовались «бесёдами», а посиделки во вторник и четверг назывались «вечерами», «вечорками», «вечерухами», изредка – «клубом» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1., колл. 73/9, 10, 14; колл. 133/48; колл. 184/35). По субботам вечорки не устраивали, поскольку «боялись Бога» (Там же, колл. 73/184), но иногда проводили их по понедельникам. В праздничные вечеринки на развлечения молодежи приходили смотреть родители парней и девушек. Недавно поженившиеся молодые пары тоже могли посещать бесёды в течение года со дня свадьбы. С образованием колхозов в больших деревнях создавались избы-читальни, общественные библиотеки, клубы, в которые молодежь могла собираться по вечерам бесплатно. На Пречистинском погосте, на острове Пога, в середине 1930-х гг. был проведен сельский сход, на котором молодежь настояла, чтобы Пречистинскую церковь преобразовали в клуб. Участники тех событий потом сожалели о своем решении: по вечерам собравшихся в клубе одолевал страх, а во время Великой Отечественной войны здание бывшей церкви практически было уничтожено. По настоянию представителей советской власти в 1940 г. был проведен сельский сход, который постановил ликвидировать клуб, а здание церкви разобрать и перевезти в Куганаволок, чтобы перестроить его в школу. Осуществить намерение помешала война. По воспоминаниям водлозеров, бревна от церкви попросту сгнили в Куганаволоке, лишь только частью пойдя на какую-то незначительную постройку и на дрова для отопления местного сельсовета (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 158).

Праздничные и воскресные посиделки посвящались исключительно развлечениям, танцам и поцелуйным играм. В праздник бесёда входила органической частью в состав сельского праздника, являясь вечерним его продолжением. В обычное воскресенье она проводилась как самостоятельное мероприятие. На вечеринки по вторникам и четвергам родители давали девушкам задание прясть пряжу. На них девушки ходили с прялками и куделью, а по возвращении домой должны были предъявить родителям изготовленную за вечер пряжу. Девушки приходили раньше парней. Парням на будничные вечорки тоже задавалась работа родителями. В бесёдной избе они сучили нитки для рыболовных снастей либо вязали сети (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 20). Правда, спрос за работу с них не был таким строгим, как с девушек. Те из девиц, которые имели постоянного кавалера («парочку»), занимаясь прядением, усаживались на прялки, а кавалер садился им на колени. Работать при этом, конечно, было не очень удобно, но целованию и милованию это мало мешало. Особенно если девушка занимала место у оконного проема и закидывала голову назад на подоконник, чтобы парню удобно было ее целовать. Молодежь – всегда молодежь. К концу будничной бесёды прялки и рыболовные иглы забрасывались на печь, заводились танцы и игры.

В 1920-х гг. по праздникам или воскресеньям, до прихода в бесёдную избу парней, девушки начинали игру «Просо сеяли» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 133/154). Девушки вставали в две шеренги. Под песню сначала первая шеренга приближалась ко второй и отходила назад, затем вторая к первой. Каждый раз из противостоящей шеренги брали одну девушку, охаивали ее в песне, будто бы она прясть и ткать не умеет, ласкать парня не может, после чего возвращали обратно на ее прежнее место. С приходом парней девушки занимали лавку вдоль почетной лицевой стены, парни – вдоль боковой стены. Праздничные вечеринки были наполнены играми, в которых часто присутствовали взаимные поцелуи, пелось большое количество свадебных песен, обыгрывалось «здоровканье» за руку жениха и невесты и т.д. (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 57; ф. 1, оп. 1., колл. 73/10). Играя «в круги», девушки заводили песни. Ведущий («атаман» либо «атаманша» – см. ниже) давал парню команду встать с лавки и пригласить девушку. Пройдя круг по избе, парень садился, а девушка выбирала себя другого парня, и так продолжалось до тех пор, пока все не пройдут по кругу, приглашая себе пару. Последняя пара бралась за руки и поднимала их вверх, чтобы образовались «ворота». После этого начиналась игра «в ручеек» под песню «Золотые ворота» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 107–108). В 1930-х гг. водлозеры также начали играть «в почту», передавая через «почтальона», роль которого часто исполнял ведущий праздничной бесёды или вечеринки, друг дружке записки (Там же, д. 489, л. 58). Когда народу набиралось достаточно много, играли в поцелуйные игры, например, «в голубков» (То же, л. 61). «Атаман» вызывал и усаживал на переносную лавку лицом к стене сначала парня (поворачивать голову и подсматривать ему не дозволялось), затем, спиной к нему, девушку. После этого звучала команда: «Гули-гули, раз!» Если парень и девушка поворачивали головы друг к другу, то они целовались. Если головы игроков поворачивались в разные стороны, парень уступал место другому игроку. После этого все повторялось, но к девушке вызывали парня и т.д. Иногда играли в поцелуйную игру «по кружку ходить» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/14). По команде «атамана», под песню один парень поднимался со скамейки, подходил к скамейке девушек и садился на колени к своей избраннице, если она это ему позволяла. Они целовались, затем парень поднимался и возвращался назад. Девушка, которую он целовал, поднималась, подходила к скамейке парней и делала свой выбор, после чего следовал поцелуй. Затем она возвращалась, а поцелованный парень продолжал начатую эстафету и т.д.

Своеобразной игрой был танец «болван» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 60). Имелись две его версии: «простой болван» и «круглый». Играли нечетным числом участников. Вначале все брались за руки и шли по кругу под музыку вправо, потом круг разрывался, и все беспорядочно двигались в ту же сторону. Когда музыка заканчивалась, играющие хватались за руки, чтобы образовать пары. Того, кто остался без пары, называли «болваном». В «круглом болване» игра начиналась так же, но пары начинали образовываться, как только темп музыки резко убыстрялся. Опять же «болваном», но уже «круглым», становился тот, кто оставался без пары. После игр танцевали: кадриль и лансье. На бесёдах с середины 1930-х гг. кроме старинных танцев стали танцевать городские тустеп, вальс, краковяк и новый, очень популярный для этих мест танец «кижа» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/189), а играть в поцелуйные игры стали меньше.

На праздничную бесёду девушкам нельзя было являться в поношенной будничной одежде. Если праздничных нарядов не было, их брали у более зажиточных соседей напрокат в счет отработок. Но такая девушка, естественно, не могла прослыть «покрутницей» (от слова «покрута» – одежда»). Любая покрутница в деревне автоматически зачислялась в разряд «славутниц», вне зависимости от внешних данных. Им на бесёдах парни уделяли особое внимание, с ними любезничали по поводу и без. И все же в понятие «славутность» у крестьян включались не только представления о состоятельности родителей девушки. Девушка-славутница, прежде всего, должна была обладать внешней привлекательностью (сейчас бы сказали – сексапильностью), прекрасным физическим здоровьем, умением легко выполнять любую крестьянскую работу. Славутница обязательно должна была быть рожденной в законном браке, желательно в зажиточной семье. Ценилась способность девушки весело и непринужденно держать себя в любой компании. Учитывалась также добрая слава ее родителей и всего семейного клана как честных и порядочных людей. Посещение бесёд и вечеринок в течение нескольких лет как бы наполняло девушку особой эманацией, постепенно повышавшей девичью «славу» полноценной невесты. По определению Т. А. Бернштам, словом «славутница» на Русском Севере выражали высшую степень уважения коллектива к выросшей невесте (Бернштам, 1988, с. 34). Девушки, не участвующие в бесёдных, вечериночных и праздничных увеселениях, не могли состояться в качестве славутниц (Сурхаско, 1977, с. 39). Подробно вопрос о девичьей славутности, о доброй и недоброй «славе» девушек, парней и их родителей автором был исследован на этнографическом материале Заонежья (Логинов, 1988, с. 64–69). Укажем, сославшись на М. М. Громыко, что высокий общественный статус девушки в деревне зависел от ее индивидуальной репутации, связанной, в числе прочего, с «посещением церкви и аккуратным исполнением всех религиозных предписаний» (Громыко, 1986, с. 109).

К славутницам в Водлозерье причисляли девушку, заводилу игр и танцев на вечеринках в бесёдной избе деревни, которой в молодежной среде присваивался особый ранг «атаманши» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 58). Атаманша (всегда личность с выраженным чувством лидерства) часто верховодила даже парнями деревни, снявшими избу для бесёд и вечеринок. Например, она могла приказать какому-нибудь парню своей деревни весь вечер ухаживать, приглашая на танцы и игры девушку, чей возраст уже приближался к критическому в плане замужества. Воля атаманши исполнялась, но в следующий раз этому парню в «парочку» она должна была назначить уже другую, более юную девушку. Сама же атаманша на вечеринке не столько танцевала и играла, сколько исполняла роль ведущего и распорядителя игр и танцев, которая, например, в Заонежье всегда отводилась только парню. И это была, несомненно, локальная специфика именно Водлозерья. Спорить с атаманшей на бесёде гостям не полагалось. Из девушек родной деревни на это могла отважиться лишь та, что сама хотела занять ее место. Если «группа поддержки» у нее оказывалась более весомой за счет включения в нее деревенских славутниц и пользующихся уважением парней (нередко из собственных братьев), то она вполне могла добиться успеха в своем начинании. Бывшей же атаманше с тех пор приходилось испытывать лишь чувство унижения, не позволявшее и носа казать в бесёдной избе. В конфликте между сплоченной молодежной группой и личностью даже очень амбициозной деревенской «атаманши» выигрыш всегда оставался за группой. До выяснения отношений из-за лидерства (или из-за парня) при помощи физической силы дело в условиях традиционной деревни никогда не доходило, не то что на современных городских дискотеках.

Особого рода конфликтная ситуация складывалась на бесёдах, вечеринках или на летних игрищах из-за неоправданно заносчивого поведения покрутниц. В подобных случаях парни по договоренности с атаманшей устраивали покрутнице «бойкот» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 58). Приняв решение о бойкоте, молодежь договаривались, что никто не будет приглашать весь вечер зазнайку на танец, не станет оказывать ей никаких знаков уважения, «чтобы много не задавалась». Это было групповым предупреждением девушке, что ее поведение не укладывается в допустимые среди молодежи нормы. Только правильно восприняв такое предупреждение, девушка избавлялась от продолжения унижения, очевидного всем и каждому в условиях бесёды или сельского летнего игрища. Специфические конфликты, связанные с поведением некоторых девиц во время традиционных бесёд и игрищ, можно было бы обозначить в совокупности как «гендерные конфликты бесёд и игрищ».

С наступлением периода Филиппова или Рождественского поста (28.11 – 6.01 н. ст.) будничные бесёды отменялись. В семьях с крепкими религиозными устоями девушек могли не пустить даже на воскресную бесёду. Но и на редких бесёдах периода Филиппова поста постоянные пары продолжали поддерживать свои отношения, возникали новые знакомства и завязывались симпатии. В старину существовала примета: если девушка, отправляясь на бесёду или гуляние молодежной компанией, забыла застегнуть пуговицу на своей одежде – ей предстоит познакомиться с новым парнем, обзавестись новым кавалером (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 130). Хотя Филиппов пост был не лучшим периодом для проведения бесёд и вечеринок, на завершающую его четверть приходилось время особого рода молодежных гаданий, в которых не использовалась символика воды и «вещих снов». Это не было спецификой именно Водлозерья. Календарный период с 25.01 по 6.01 н. ст. в Водлозерье (и во всем Пудожье) именовался «полусвятками», а в Заонежье – «кривыми святками» (Зеленин, 1915, с. 922; Коренной, 1915, 1916; Логинов, 2003; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 144). Так что в Пудожье, Водлозерье и Заонежье увеселения молодежи с использованием народных гаданий начинались на две недели раньше, чем это было принято в центральной и южной России. Впрочем, в Поморье «кривые святки» начинались еще раньше, со дня Николы зимнего (19.12 н. ст.). Влияние поморской традиции на водлозерскую сказывалось в том, что с Николы зимнего водлозерская молодежь не сразу отправлялась в бесёдную избу, а сначала собиралась на овинах, где танцевали «круг» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 184-48), и лишь потом направлялась на бесёду с ее праздничными танцами и развлечениями. По завершению бесёд шли гадать, но об этом будет речь в следующем разделе монографии.

Собственно Святки (7.01 – 18.01 н. ст.) в Водлозерье назывались «прямыми святками» или просто «святками». Отметим, что в «христославлениях», т.е. в воспеваниях мифа о рождения Христа, которые в Водлозерье затягивались на целую неделю, вплоть до Старого Нового года (13.01 н. ст.), молодежь не участвовала. Этим занимались старики, а также группы детей и подростков (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 149). Причем делалось это несколько иначе, чем писал об этом Г. И. Куликовский применительно к Олонецкой губернии (Куликовский, 1894а, с. 407). «Христославленники» Водлозерья смиренно входили в дома и просили разрешения «прославить Христа». Получив разрешение, читали стихи. Заканчивали их обращением к хозяевам, в которых просили подать им хлеб целым караваем, а не кусками (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 134, 149; ФА ИЯЛИ, № 3302/18, 28). Подавали же им не большие деревенские караваи, а небольшие ржаные хлебцы, именовавшиеся «култышами» или «житниками». Старикам подносили также по пачке табаку, а мелких денег, конфет или покупной снеди не давали никогда.

В первую неделю «прямых святок» в Водлозере было принято отвозить девушек в чужие деревни гостить у родни, чтобы расширялся круг знакомств, потенциальных женихов и будущих сватов. Доставлял гостью к родне и обратно обычно ее родной брат, родитель к доставке дочери в гости не привлекался. В гостях девушка не работала даже по дому, но если вечером не уходила в гости или на бесёды, то сидела и пряла привезенную с собой шерсть на своей прялке (ФА ИЯЛИ, № 3297/17). Впрочем, не ходить на бесёды гостье было трудно, поскольку в первую неделю «прямых святок» они устраивались каждый день в любой деревне. Единственное, что могло удержать девушку от таких походов, – недостаток парадной одежды: гостье на каждую новую бесёду в одной и той же деревне следовало приходить в разных нарядах. Парни в соседние деревни добирались сами, чтобы увидеть как можно больше потенциальных невест. Но там их не особо-то и ждали. Хорошо, если в деревне была родня или друг. Впрочем, дрогнуть на морозе в ожидание начала бесёды тоже долго не приходилось, поскольку в Водлозерье было принято зазывать в дома и угощать чаем чужих парней, ожидавших начала вечеринки (ФА ИЯЛИ, № 3296/30). За чаем завязывались новые знакомства. Парень, принятый в чужой деревне старым или новым другом, должен был обеспечить ему гостеприимство, когда тот в свою очередь прибудет на бесёду в его деревню. Так или иначе, но наиболее широкие возможности для знакомства молодёжи разных деревень друг с дружкой открывались именно в прямые святки, причем только в первую их неделю, пока гостьи не разъезжались по своим деревням.

В течение всех «прямых святок» молодежь развлекалась, прежде всего, тем, что переодевалась в различных полусказочных персонажей. Их на Водлозере называли «хухляками», «кухляками», «кухменями», «снарядихами» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 144–149; ф. 1, оп. 50, д. 1132, л. 39, 57; д. 1134, л. 123, д. 1135, л. 4, 7–8). Особенность местной традиции состояла в том, что в первую неделю «прямых святок», которая называлась «страшной», молодежь рядилась в устрашающих персонажей, а в ряженье второй недели («святой») преобладала свадебная тематика.

На «страшной» неделе маскировались под «покойников» и «чужаков». Лица всех ряженых скрывали маски из тряпиц с отверстиями для глаз или из редкой мешковины («липача» – ср. вепс. lipas – «лоскут»), иногда лица просто были вымазаны сажей (ФА ИЯЛИ, № 3297/19). Если в дома односельчан заходить не собирались, могли закрывать лицо платком, придерживая его двумя руками, когда кого-нибудь встречали. Наряжались в разное тряпье («ряпши» – ср. вепсск. räpsä: «делать что-либо небрежно, неряшливо») одно поверх другого так, что люди сначала шарахались в сторону, а потом начинали смеяться (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 147). Парни часто одевались девушками, а девушки – парнями. Почти всегда среди ряженых был «цыган» с «медведем» на веревке, кто-нибудь из парней изображал беременную цыганку (подкладывали на живот подушку) с корзиной в руке. Для создания шумовых эффектов хухляки привязывали к поясу несколько деревянных ложек, поварешку, мутовку. При ходьбе все это побрякивало («кыландало»). Дополнительный шум ряженые издавали, ударяя друг о друга сковородами и сковородниками, печными заслонками. Иногда в руках держали скалки, чтобы отбиваться от тех, кто захочет поднять маску и увидеть лицо хухляка. Впрочем, задирать ряженых запрещала народная традиция: случайным встречным нельзя было кидать в них снежками или толкать их руками в снег (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 4).

Ряженые на улицах появлялись после завершения бесёд. Ходили по своей деревне или в соседни