Реферат: Борисъ зайцевъ преподобный сергїй Радонежскій

БОРИСЪ ЗАЙЦЕВЪ

ПРЕПОДОБНЫЙ

Сергїй

Радонежскій

Y.M.C.A.-PRESS

PARIS-1925


// титул


Религіозная Библіотека

Америк. Христіанского Союза Молодыхъ Людей

Printed in France


// оборот титула


ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРГІЙ РАДОНЕЖСКІЙ.

_____

Св. Сергій родился болѣе шестисотъ лѣтъ назадъ, умеръ болѣе пятисотъ. Его спокойная, чистая и святая жизнь наполнила собой почти столѣтіе. Входя въ него скромнымъ мальчикомъ Варѳоломеемъ, онъ ушелъ одной изъ величайшихъ славъ Россіи.

Какъ святой, Сергій одинаково великъ для всякаго. Подвигъ его всечеловѣченъ. Но для русскаго въ немъ есть какъ разъ и насъ волнующее: глубокое созвучіе народу, великая типичность — сочетаніе въ одномъ разсѣянныхъ чертъ русскихъ. Отсюда та особая любовь и поклоненіе ему въ Россіи, безмолвная канонизація въ

1

народнаго святого, что наврядъ-ли выпала другому.

Сергій жилъ во времена татарщины. Лично его она не тронула: укрыли лѣса радонежскіе. Но онъ къ татарщинѣ не пребылъ равнодушенъ. Отшельникъ, онъ спокойно, какъ все дѣлалъ въ жизни, поднялъ крестъ свой за Россію и благословилъ Димитрія Донского на ту битву, Куликовскую, которая для насъ навсегда приметъ символическій, таинственный оттѣнокъ. Въ поединкѣ Руси съ Ханомъ имя Сергія навсегда связано съ дѣломъ созиданія Россіи.

Да, Сергій былъ не только созерцатель, но и дѣлатель. ^ Правое дѣло, вотъ какъ понимали его пять столѣтій. Всѣ, кто бывали въ Лаврѣ, поклоняясь мощамъ Преподобнаго, всегда ощущали образъ величайшаго благообразія, простоты, правды, святости, покоящійся здѣсь. Жизнь «безталанна» безъ героя. Героическій духъ средневѣковья, породившій столько святости, далъ здѣсь блистательное свое проявленіе.

И естественно, что мѣрою отношенія къ Сергію мѣрили само общество, самый народъ. Однихъ взволнуетъ, умилитъ, другимъ отвратенъ обликъ неземной, идущій въ жизнь и просвѣтляющій ее. Имъ Сергій врагъ.

2

Онъ врагъ всѣмъ ненавистникамъ Христа, всѣмъ утверждающимъ себя и забывающимъ объ Истинѣ. Ихъ очень много въ наше время, когда «раздраніе» міра зашло такъ далеко. Татары, можетъ быть, не тронули-бы Сергія, если-бъ и добрались до Лавры: у нихъ было уваженіе къ чужой религіи. Митрополитъ Петръ получилъ отъ Узбека охранительную грамоту для духовенства. Нашъ вѣкъ, въ сознаніи полнѣйшей правоты разгромилъ Лавру, надругался надъ мощами Сергія — ибо поверхность вѣка нашего есть ненависть ко Христу, мѣшающему быть преступникомъ и торгашемъ. Но не во власти вѣка затемнить образъ Преподабнаго. Народъ, въ округѣ, создалъ ужъ легенду, что истинныя его мощи ушли въ землю — до поры до времени святой опять уединился, какъ уходилъ отъ міра грубаго при жизни. Такъ это или нѣтъ, но несомнѣнно, обликъ Сергія, — теперь и въ ореолѣ мученичества, — свѣтитъ еще чище, еще обаятельнѣй. Вѣдь и Христосъ побѣдилъ, бывъ распятъ.

Автору казалось, что сейчасъ особенно умѣстенъ опытъ — очень скромный — вновь, въ мѣру силъ, возстановить въ памяти знающихъ и разсказать незнающимъ дѣла и жизнь великаго

3

святителя, и провести читателя чрезъ ту особенную, горную страну, гдѣ онъ живетъ, откуда свѣтитъ намъ немеркнущей звѣздой.

Присмотримся-же къ его жизни.

    

4

ВЕСНА.

Конечно, мало знаемъ мы о людяхъ тѣхъ временъ. И дѣтство Сергія — въ домѣ родительскомъ — для насъ въ туманѣ. Все-же общій нѣкій духъ можно уловить изъ сообщеній Епифанія, ученика Сергія, перваго его біографа (1).

По древнему преданію, имѣніе родителей Сергія, бояръ Ростовскихъ Кирилла и Маріи, находилось въ четырехъ верстахъ отъ Ростова Великаго, по дорогѣ въ Ярославль, — тамъ, гдѣ теперь заштатный Варницкій монастырь (2). Родители, «бояре знатные», повидимому, жили просто, были люди тихіе, спокойные, съ крѣпкимъ и серьезнымъ складомъ жизни. Хотя Кириллъ не разъ сопровождалъ въ Орду князей Ростовскихъ, какъ довѣренное, близкое лицо, однако самъ жиль небогато. Ни о какой роскоши, распущенности позднѣйшаго помѣщика и говорить нельзя. Скорѣй напротивъ, можно думать, что домашній бытъ ближе къ крестьянскому: мальчикомъ Сергія (а тогда — Варѳоломея) посылали за лошадьми въ поле. Значитъ,

5

онъ умѣлъ и спутать ихъ, и обратать. И подведя къ какому-нибудь пню, ухвативъ за чолку, вспрыгнуть, съ торжествомъ рысцою гнать домой. Быть можетъ, онъ гонялъ ихъ и въ ночное. И конечно, не былъ барчукомъ.

Родителей можно представить себѣ людьми почтенными и справедливыми, религіозными въ высокой степени. Извѣстно, что особенно они были «страннолюбивы». Помогали бѣднымъ и охотно принимали странниковъ. Вѣроятно, въ чинной жизни странники — то начало ищущее, мечтательно-противящееся обыденности, которое и въ судьбѣ Варѳоломея роль сыграло.

Есть колебанія въ годѣ рожденія святого: 1314—1322 (3). Жизнеописатель глухо, противорѣчиво говоритъ объ этомъ. И яснѣй — о чудесахъ, сопровождавшихъ приходъ праведника. Въ одно изъ воскресеній, по его разсказу, мать пришла къ обѣднѣ, стала вмѣстѣ съ женщинами, въ притворѣ. Началась Литургія. Незадолго до чтенія Евангелія, вдругъ, среди тишины и молчанія, младенецъ крикнулъ у нея во чревѣ. Многіе обратили на это вниманіе.

На херувимской вскрикнулъ онъ еще сильнѣе, а когда священникъ возгласилъ «вонмемъ! святая святыхъ!» — то при новомъ крикѣ младенца мать едва не упала отъ страха и начала плакать. Въ церкви слышали эти крики. Женщины спрашивали ее, гдѣ-же ребенокъ, но она въ крайнемъ смущеніи могла только заявить, что ребенокъ не съ ней, а въ ней. Случай этотъ сильно подѣйствовалъ на Марію. Она дала обѣтъ, если родится

6

дитя мужскаго пола, посвятитъ его служенію Богу.

3 мая у ней родился сынъ. Священникъ далъ ему имя Варѳоломея, по дню празднованія этого святого.

Особенный оттѣнокъ, отличающій его, продолжаетъ лежать на ребенкѣ.

«Когда матери случалось насыщаться мясной пищею, то младенецъ не бралъ сосцовъ ея, то-же повторялось, и уже безъ причины, по средамъ и пятницамъ».

Мать сначала безпокоилась, думая, что онъ нездоровъ. Но ребенокъ былъ и веселъ, и покоенъ. Тогда Марія, присмотрѣвшись, бросила совсѣмъ мясную пищу. Онъ-же бралъ охотно грудь, кромѣ среды и пятницы.

Семи лѣтъ Варѳоломея отдали учиться грамотѣ, въ церковную школу, вмѣстѣ съ братомъ Стефаномъ. Стефанъ учился хорошо. Варѳоломею же наука не давалась. Какъ и позже Сергій, маленькій Варѳоломей очень упоренъ, и старается, но нѣтъ успѣха1. Онъ огорченъ. Учитель иногда его наказываетъ. Товарищи смѣются и родители усовѣщеваютъ. Варѳоломей плачетъ одиноко, но впередъ не двигается.

И вотъ, деревенская картинка, такъ близкая, и такъ понятная черезъ шестьсотъ лѣтъ! Забрели куда-то жеребята (4), и пропали. Отец послалъ Варѳоломея ихъ разыскивать. Навѣрно, мальчикъ ужъ не разъ бродилъ такъ, по полямъ, въ лѣсу, быть можетъ, у прибрежья озера ростовскаго, и кликалъ ихъ, похлопывалъ бичемъ,

7

волочилъ недоуздки. При всей любви Варѳоломея къ одиночеству, природѣ, и при всей его мечтательности, онъ, конечно, добросовѣстнѣйше исполнялъ всякое дѣло — этою чертой отмѣчена вся его жизнь.

Теперь онъ — очень удрученный неудачами — нашелъ не то, чего искалъ. Подъ дубомъ встрѣтилъ «старца черноризца, саномъ пресвитера». Очевидно, старецъ его понялъ.

— Что тебѣ надо, мальчикъ?

Варѳоломей сквозь слезы разсказалъ объ огорченіях своихъ, и просил молиться, чтобы Богъ помогъ ему одолѣть грамоту.

И подъ тѣмъ-же дубомъ сталъ старецъ на молитву. Рядомъ съ нимъ Варѳоломей — черезъ плечо недоуздки. Кончивъ, незнакомецъ вынулъ изъ-за пазухи ковчежецъ, взялъ частицу просфоры, благословилъ ею Варѳоломея и велѣлъ съѣсть.

— Это дается тебѣ въ знакъ благодати и для разумѣнія Священнаго Писанія. Отнынѣ овладѣешь грамотою лучше братьевъ и товарищей.

О чемъ они бесѣдовали дальше, мы не знаемъ. Но Варѳоломей пригласилъ старца домой. Родители приняли его хорошо, какъ и обычно странниковъ. Старецъ позвалъ мальчика въ моленную, и велѣлъ читать псалмы. Ребенокъ отговаривался неумѣніемъ. Но посѣтитель самъ далъ книгу, повторивши приказаніе.

Тогда Варѳоломей началъ читать, и всѣ были поражены, какъ онъ читаетъ хорошо.

А гостя накормили, за обѣдомъ разсказали и о знаменіяхъ надъ сыномъ. Старецъ снова подтвердилъ,

8

что теперь Варѳоломей хорошо станетъ понимать св. Писаніе и одолѣетъ чтеніе. Затѣмъ прибавилъ: «Отрокъ будетъ нѣкогда обителью Пресв. Троицы; онъ многихъ приведетъ за собой къ уразумѣнію Божественныхъ заповѣдей».

Съ этого времени Варѳоломей двинулся, читалъ уже любую книгу безъ запинки, и Епифаній утверждает — даже обогналъ товарищей.

Въ исторіи съ его ученьемъ, неудачами, и неожиданнымъ, таинственнымъ успѣхомъ, видны въ мальчикѣ нѣкоторыя черты Сергія: знакъ скромности, смиренія есть въ томъ, что будущій святой не могъ естественно обучиться грамотѣ. Заурядный братъ его Стефанъ лучше читалъ, чѣмъ онъ. Его больше наказывали, чѣмъ обыкновеннѣйшихъ учениковъ. Хотя біографъ говоритъ, что Варѳоломей обогналъ сверстниковъ, но вся жизнь Сергія указываетъ, что не въ способностяхъ къ наукамъ его сила: въ этомъ вѣдь онъ ничего не создалъ. Пожалуй, даже, Епифаній, человѣкъ образованный и много путешествовавшій по св.2 мѣстамъ, написавшій житія свв. Сергія и Стефана Пермскаго, былъ выше его какъ писатель, какъ ученый. Но непосредственная связь, живая, съ Богомъ, обозначилась ужъ очень рано у малоспособнаго Варѳоломея. Есть люди, внѣшне такъ блестяще одаренные — нерѣдко истина послѣдняя для нихъ закрыта. Сергій, кажется, принадлежалъ къ тѣмъ, кому обычное дается тяжко, и посредственность обгонитъ ихъ — зато необычайное раскрыто цѣликомъ. Ихъ геній въ иной сферѣ.

9

И геній мальчика Варѳоломея велъ его инымъ путемъ, гдѣ менѣе нужна наука: уже къ порогу юности отшельникъ, постникъ, инокъ ярко проступили. Больше всего любитъ онъ службы, церковь, чтеніе священныхъ книгъ. И удивительно серьезенъ. Это уже не ребенокъ.

Главное-же: у него является свое. Не потому набоженъ, что среди набожныхъ живетъ. Онъ впереди другихъ. Его ведетъ — призваніе. Никто не принуждаетъ къ аскетизму — онъ становится аскетомъ и постится среды, пятницы, ѣстъ хлѣбъ, пьетъ воду, и всегда онъ тихій, молчаливый, въ обхожденіи ласковый, но съ нѣкоторой печатью. Одѣтъ скромно. Если-же бѣдняка встрѣтитъ, отдаетъ послѣднее.

Замѣчательны и отношенія съ родными. Конечно, мать (а можетъ, и отецъ), давно почувствовала въ немъ особенное. Ей-ли, имѣвшей знаки до рожденія его, и внутренно отдавшей его Богу, не почувствовать? Но вотъ, казалось, что онъ слишкомъ изнуряется. Она его упрашиваетъ не насиловать себя. Онъ возражаетъ. Можетъ быть, изъ за его дареній тоже выходили разногласія, упреки (лишь предположеніе): но какое чувство мѣры! Сынъ остается именно послушнымъ сыномъ, житіе подчеркиваетъ это, да и факты подтверждаютъ. Находилъ Варѳоломей гармоничность, при которой былъ самимъ собой, не извращая облика, но и не разрывая съ тоже, очевидно, ясными родителями. Въ немъ не было экстаза, какъ во Францискѣ Ассизскомъ. Если-бы онъ былъ блаженнымъ, то на русской почвѣ

10

это значило-бъ: юродивый. Но именно юродство ему чуждо. Живя, онъ съ жизнію, семьей, духомъ родного дома и считался, какъ и съ нимъ семья считалась. Потому къ нему непримѣнима судьба бѣгства и разрыва.

А внутренно, за эти годы отрочества, ранней юности, въ немъ накоплялось, разумѣется, стремленіе уйти изъ міра низшаго и средняго въ міръ высшій, міръ незамутненныхъ созерцаній и общенья непосредственнаго съ Богомъ.

Этому осуществиться надлежало ужъ въ другихъ мѣстахъ, не тамъ, гдѣ проходило дѣтство.

11

ВЫСТУПЛЕНІЕ.

Трудно вообще сказать, когда легка была жизнь человѣческая. Можно ошибиться, называя свѣтлые періоды, но въ темныхъ, кажется, погрѣшности не сдѣлаешь. И безъ риска станешь утверждать, что вѣкъ четырнадцатый, времена татарщины, ложились камнемъ на сердце народа.

Правда, страшныя нашествія тринадцатаго вѣка прекратились. Ханы побѣдили, властвовали. Относительная тишина. И все-же: дань, баскаки, безотвѣтность и безправность даже предъ татарскими купцами, даже передъ проходимцами монгольскими, не говоря ужъ о начальствѣ. И чуть что — карательныя экспедиціи: «егда рать Ахмулова бысть», «великая рать Туралыкова» — а это значитъ: зарева, насилія, грабежъ и кровь.

Но и въ самой Россіи шелъ процессъ мучительный и трудный: «собираніе земли». Не очень чистыми руками «собирали» русскую землицу Юрій и Иван (Калита) Даниловичи. Глубокая печаль исторіи, самооправданіе насильниковъ —

12

«все на крови!». Понималъ или нѣтъ Юрій, когда при немъ въ Ордѣ мѣсяцъ водили подъ ярмомъ его соперника, Михаила Тверского — что дѣлаетъ дѣло исторіи, или Калита, предательски губя Александра Михайловича? «Высокая политика», или просто «растили» свою вотчину московскую — во всякомъ случаѣ ужъ не стѣснялись въ средствахъ. Исторія за нихъ. Черезъ сто лѣтъ Москва незыблемо поднялась надъ удѣльною сумятицей, татаръ сломила и Россію создала.

А во времена Сергія картина получалась, напримѣръ, такая: Иванъ Данилычъ выдаетъ двухъ дочерей — одну за Василія Ярославскаго, другую — за Константина Ростовскаго — и вотъ и Ярославль, и Ростовъ подпадаютъ Москвѣ. «Горько тогда стало городу Ростову, и особенно князьямъ его. У нихъ отнята была всякая власть и имѣніе, вся-же честь ихъ и слава потягнули къ Москвѣ».

Въ Ростовъ, воеводою, прибылъ нѣкій Василій Кочева, «и съ нимъ другой, по имени Мина». Москвичи ни передъ чѣмъ не останавливались. «Они стали дѣйствовать полновластно, притѣсняя жителей, такъ что многіе ростовцы принуждены были отдавать москвичамъ свои имущества поневолѣ, за что получали только оскорбленія и побои, и доходили до крайней нищеты. Трудно и пересказать все, что потерпѣли они: дерзость московскихъ воеводъ дошла до того, что они повѣсили внизъ головою ростовскаго градоначальника, престарѣлаго боярина Аверкія… и оставили на поруганіе. Такъ поступали они не

13

только въ Ростовѣ, но по всѣмъ волостямъ и селамъ его. Народъ ропталъ, волновался и жаловался. Говорили… что Москва тиранствует».

Итакъ, разоряли и чужіе, и свои. Родители Варѳоломея, видимо, попали подъ двойное дѣйствіе, и если Кириллъ тратился на поѣздки въ Орду съ княземъ (а къ поѣздкамъ относились такъ, что уѣзжая оставляли дома завѣщанія), если страдалъ отъ «Туралыковой великой рати», то, конечно, Мины и Кочевы тоже были хороши. На старости Кириллъ былъ вовсе разоренъ, и лишь о томъ мечталъ, куда-бы выйти изъ ростовской области.

Онъ вышелъ поселенцемъ въ село Радонежъ, въ 12 вер. отъ Троице-Сергіевой Лавры (5). Село Радонежское досталось сыну Калиты, Андрею, а за малолѣтствомъ его Калита поставилъ тамъ намѣстникомъ Терентія Ртища. Желая заселить дикій и лѣсистый край, Терентій далъ переселенцамъ изъ другихъ княжествъ льготы, что и привлекло многихъ. (Епифаній упоминаетъ густыя имена ростовцевъ: Протасій Тысяцкій, Іоаннъ Тормасовъ, Дюденя и Онисимъ, и др.).

Кириллъ получилъ въ Радонежѣ помѣстье, но самъ служить уже не могъ, по старости. Его замѣщалъ сынъ Стефанъ, женившійся еще въ Ростовѣ. Младшій сынъ Кирилла Петръ тоже женился. Варѳоломей продолжалъ прежнюю жизнь, лишь настоятельнѣй просился въ монастырь. Если всегда его душа была отмѣчена особеннымъ влеченіемъ къ молитвѣ, Богу и уединенію, то можно думать, что и горестный

14

видъ жизни, ея насилія, неправды и свирѣпость лишь сильнѣе укрѣпляли его въ мысли объ уходѣ къ иночеству. Возможно, что задумчивый Варѳоломей, стремясь уйти, и чувствовалъ, что начинаетъ дѣло крупное. Но представлялъ-ли ясно, что задуманный имъ подвигъ не одной его души касается? Что уходя къ медвѣдямъ Радонежскимъ, онъ пріобрѣтаетъ нѣкую опору для воздѣйствія на жалкій и корыстный міръ? Что отъ него отказываясь, начинаетъ длительную, многолѣтнюю работу просвѣтлѣнія, облагораживанья міра этого? Пожалуй, врядъ-ли. Слишкомъ былъ онъ скроменъ, слишкомъ погруженъ въ общенье съ Богомъ.

Въ самой исторіи ухода снова ярко проявился ровный, и спокойный духъ Варѳоломея.

Отецъ просилъ его не торопиться.

— Мы стали стары, немощны; послужить намъ некому; у братьевъ твоихъ не мало заботы о своихъ семьяхъ. Мы радуемся, что ты стараешься угодить Господу. Но твоя благая часть не отнимается, только послужи намъ немного, пока Богъ возьметъ насъ отсюда; вотъ, проводи насъ въ могилу, и тогда никто не возбранитъ тебѣ.

Варѳоломей послушался. Св. Францискъ ушелъ, конечно-бы, отряхнулъ прахъ отъ всего житейскаго, въ свѣтломъ экстазѣ ринулся-бы въ слезы и молитвы подвига. Варѳоломей сдержался. Выжидалъ.

Какъ поступилъ-бы онъ, если-бы надолго затянулось это положеніе? Навѣрно, не остался-бы.

15

Но несомнѣнно, какъ нибудь съ достоинствомъ устроилъ-бы родителей и удалился бы безъ бунта. Его типъ иной. А отвѣчая типу, складывалась и судьба, естественно и просто, безъ напора, безъ болѣзненности: родители сами ушли въ монастырь (Хотьковскій, въ трехъ верстахъ отъ Радонежа; онъ состоялъ изъ мужской части, и женской) (6). У Стефана умерла жена, онъ тоже принялъ монашество, въ томъ-же Хотьковѣ. А затѣмъ умерли родители. Варѳоломей могъ свободно осуществить замыселъ.

Онъ такъ и сдѣлалъ. Вѣрно, всетаки привязанъ былъ къ семьѣ: и въ этотъ часъ, послѣдній пребыванія въ міру, вспомнилъ о Петрѣ, братѣ, имущество оставшееся завѣщалъ ему. Самъ-же отправился въ Хотьковъ, къ Стефану. Какъ будто не хотѣлось дѣйствовать и тутъ безъ одобренья старшаго. Стефана убѣдилъ, и вмѣстѣ тронулись они изъ Хотькова въ недалекіе лѣса.

Лѣсовъ тогда было достаточно. Стоило пожелать, и гдѣ угодно можно было ставить хижину, копать пещеру и устраиваться. Не вся земля принадлежала частнымъ лицамъ. Если собиралось нѣсколько пустынниковъ, и нужно было ставить церковь, прочно осѣдать, то спрашивали разрѣшенье князя, и благословеніе у мѣстнаго святителя. Освещали церковь — и обитель возникала.

Варѳоломей и Стефанъ выбрали мѣсто въ девяти верстахъ отъ Хотькова. Небольшая площадь, высившаяся какъ маковка, позже и названная Маковицей. (Преподобный говоритъ о себѣ:

16

«азъ есмь Сергіе Маковскый»). Со всѣхъ сторонъ Маковица окружена лѣсомъ, вѣковыми соснами и елями. Мѣсто, поразившее величіемъ и красотой. Лѣтопись-же утверждаетъ, что вообще это особенный пригорокъ: «глаголеть-же древній, видяху на томъ мѣстѣ прежде свѣтъ, а иніи огнь, а иніи благоуханіе слышаху».

Тутъ братья поселились. Сложили изъ вѣтвей шалашъ («прежде себѣ сотвориста одриную хизину и покрыста ю»), потомъ срубили келійку и «церквицу». Какъ они это дѣлали? Знали-ли плотничество? Вѣроятно, здѣсь, на Маковицѣ, пригласивъ плотника со стороны, и учились рубить избы «въ лапу». Въ точности мы этого не знаемъ. Но въ подвижничествѣ Сергія дальнѣйшемъ это плотничество русское, и эта «лапа» очень многознаменательна. Въ сосновыхъ лѣсахъ онъ возросъ, выучился ремеслу, черезъ столѣтія сохранилъ обликъ плотника-святого, неустаннаго строителя сѣней, церквей, келій, и въ благоуханьи его святости такъ явственъ ароматъ сосновой стружки. Поистинѣ преподобный Сергій могъ считаться покровителемъ этого великорусскаго ремесла.

Какъ остороженъ и неторопливъ Варѳоломей въ выполненіи давняго намѣренья, такъ-же онъ скроменъ и въ вопросѣ съ церковью. Какъ назовутъ ее? Онъ обращается къ Стефану. Стефанъ вспомнилъ «троекратное проглашеніе» во чревѣ матери, и слова таинственнаго старца, встрѣченнаго имъ подъ дубомъ: церковь должна быть во имя Св. Троицы. Варѳоломей принялъ это. Такъ

17

дѣло его жизни, столь уравновѣшенно-покойное, приняло покровительство Тріединства, глубочайше внутренно-уравновѣшенной идеи христіанства. Далѣе мы увидимъ, что у Сергія былъ культъ Богоматери. Но всетаки, въ пустыняхъ Радонежа не Пречистая и не Христосъ, а Троица вела святого.

Митрополитъ Өеогностъ, къ которому отправились они, пѣшкомъ, въ Москву, благословилъ ихъ и послалъ священниковъ съ антиминсомъ и мощами мучениковъ — церковь освятили.

Братья продолжали жить на своей Маковицѣ. Но жизнь ихъ не совсѣмъ ладилась. Младшій оказался крѣпче и духовнѣй старшаго. Стефану пришлось трудно. Можетъ быть, онъ и вообще пошелъ въ монахи подъ вліяніемъ смерти жены. Возможно (и почти навѣрно) — у него характеръ тяжкій. Какъ бы то ни было, Стефанъ не выдержалъ — суровой, и дѣйствительно «пустынной» жизни. Вѣдь уединеніе полнѣйшее! Едва достать необходимѣйшее. Пили воду, ѣли хлѣбъ, который приносилъ имъ, временами, вѣроятно, Петръ. Даже пройти къ нимъ нелегко — дорогъ, да и тропинокъ не было.

И Стефанъ ушелъ. Въ Москву, въ Богоявленскій монастырь, гдѣ жили легче. Варѳоломей-же въ полномъ одиночествѣ продолжалъ полуночный свой подвигъ.

  

18

ОТШЕЛЬНИКЪ.

Недалеко отъ пустыни жилъ игуменъ-старецъ Митрофанъ (7), котораго Варѳоломей, повидимому, зналъ и ранѣе. Въ лѣтописи есть упоминаніе, что Варѳоломей «на обѣдню призываша нѣкоего чюжого попа суща саномъ или игумена старца, и веляше творити литургію». Возможно, именно игуменъ Митрофанъ и приходилъ къ нему для этого. Однажды онъ попросилъ игумена пожить съ нимъ въ келіи нѣкоторое время. Тотъ остался. И тогда отшельникъ открылъ желаніе свое — стать инокомъ. Просилъ о постриженіи.

Игуменъ Митрофанъ 7-го окт. постригъ юношу (8). Въ этотъ день Церковь празднуетъ свв. Сергія и Вакха, и Варѳоломей въ монашествѣ сталъ Сергіемъ, — воспринялъ имя, подъ которымъ перешелъ въ Исторію.

Совершивъ обрядъ постриженія, Митрофанъ пріобщилъ Сергія св. Таинъ. Затѣмъ остался на недѣлю въ келіи. Каждый день совершалъ литургію, Сергій-же семь дней не выходя провелъ въ «церквицѣ» своей, молился, ничего не «вкушалъ»,

19

кромѣ просфоры, которую давалъ Митрофанъ. Всегда такой трудолюбивый, теперь Сергій, чтобы не развлечься, прекратилъ всякое «подѣліе». Съ устъ его не сходили псалмы и пѣсни духовныя. А когда пришло время Митрофану уходить, просилъ его благословенія на жизнь пустынную.

— Ты уже уходишь и оставляешь меня одинокимъ. Давно я желалъ уединиться и всегда просилъ о томъ Господа, вспоминая слова Пророка: се удалихся бѣгая, и водворихся въ пустынѣ. Благослови-же меня, смиреннаго, и помолись о моемъ уединеніи.

Игуменъ поддержалъ его и успокоилъ, сколько могъ. И молодой монахъ одинъ остался среди сумрачныхъ своихъ лѣсовъ.

Можно думать, что это — труднѣйшее для него время. Тысячелѣтній опытъ монашества установилъ, что тяжелѣе всего, внутренно, первые мѣсяцы пустынника. Не легко усваивается аскетизмъ. Существуетъ цѣлая наука духовнаго самовоспитанія, стратегія борьбы за организованность человѣческой души, за выведеніе ея изъ пестроты и суетности въ строгій канонъ. Аскетическій подвигъ — выглаживанье, выпрямленіе души къ единой вертикали. Въ такомъ обликѣ она легчайше, и любовнѣйше соединяется съ Первоначаломъ, токъ божественнаго безпрепятственнѣй бѣжитъ по ней. Говорятъ о теплопроводности физическихъ тѣлъ. Почему не назвать духопроводностью то качество души, которое даетъ ощущать Бога, связываетъ съ Нимъ.

20

кромѣ избранничества, благодати, здѣсь культура, дисциплина. Видимо, даже натуры, какъ у Сергія, ранѣе подготовленныя, не такъ скоро входятъ въ русло, и испытываютъ потрясенія глубокія. Ихъ называютъ искушеніями.

Если человѣкъ такъ остро напрягается вверхъ, такъ подчиняетъ пестроту свою линіи Бога, онъ подверженъ и отливамъ, и упадку, утомленію. Богъ есть сила, дьяволъ — слабость. Богъ — выпуклое, дьяволъ — вогнутое. У аскетовъ, не нашедшихъ еще мѣры, за высокими подъемами идутъ паденія, тоска, отчаяніе. Ослабшее воображеніе впадаетъ въ вогнутость. Простое, жизненно-пріятное кажется обольстительнымъ. Духовный идеалъ — непостижимымъ. Борьба безнадежной. Міръ, богатство, слава, женщина… — и для усталаго миражи возникаютъ.

Отшельники прошли чрезъ это всѣ. Св. Василій Великій, вождь монашества, оставилъ наставленіе пустынникамъ въ борьбѣ со слабостями. Это — непрерывное тренированье духа, — чтеніе слова Божія и житій святыхъ, ежевечернее размышленіе о своихъ мысляхъ и желаніяхъ за день (examen de conscience католиковъ), мысли о смерти, постъ, молитва, воспитаніе въ себѣ чувства, что Богъ непрерывно за тобою смотритъ, и т. д.

Св. Сергій зналъ и пользовался наставленіями кесарійскаго епископа, но все-же подвергался страшнымъ и мучительнымъ видѣніямъ. Жизнеописатель говоритъ объ этомъ. Возникали предъ нимъ образы звѣрей и мерзкихъ гадовъ. Бросались

21

на него со свистомъ, скрежетомъ зубовъ. Однажды ночью, по разсказу Преподобнаго, когда въ «церквицѣ» своей онъ «пѣлъ утреню», чрезъ стѣну вдругъ вошелъ самъ сатана, съ нимъ цѣлый «полкъ бѣсовскій». Бѣсы были всѣ въ остроконечныхъ шапкахъ, на манеръ литовцевъ (9). Они гнали его прочь, грозили, наступали. Онъ молился. («Да воскреснетъ Богъ, и да расточатся враги Его»). Бѣсы исчезли.

Въ другой разъ келія наполнилась змѣями, — даже полъ онѣ закрыли. Снаружи раздался шумъ, и «бѣсовскія полчища» какъ будто пронеслись по лѣсу. Онъ услышалъ крики: «Уходи-же, прочь! Зачѣмъ пришелъ ты въ эту глушь лѣсную, что хочешь найти тутъ? Нѣтъ, не надѣйся долѣе здѣсь жить: тебѣ и часа тутъ не провести; видишь, мѣсто пустое и непроходимое; какъ не боишься умереть здѣсь съ голоду, или погибнуть отъ рукъ душегубцевъ-разбойниковъ?»

Видимо, болѣе всего подвергался Сергій искушенію страхомъ, на древнемъ, мило-наивномъ языкѣ: «страхованіямъ». Будто слабость, куда онъ впадалъ, брошенный братомъ, была: сомнѣнія и неувѣренность, чувство тоски и одиночества. Выдержитъ-ли, въ грозномъ лѣсу, въ убогой келіи? Страшны, навѣрно, были осени и зимнія метели на его Маковицѣ! Вѣдь Стефанъ не выдержалъ-же. Но не таковъ Сергій. Онъ упоренъ, терпѣливъ, и онъ «боголюбивъ». Прохладный, и прозрачный духъ. И съ нимъ Божественная помощь, какъ отзывъ на тяготѣнье. Онъ одолѣваетъ.

22

Другія искушенія пустынниковъ какъ будто миновали его вовсе. Св. Антоній въ Өиваидѣ мучился томленьемъ сладострастія, соблазномъ «явствъ и питій». Александрія, роскошь, зной Египта и кровь юга мало общаго имѣютъ съ Өиваидой сѣверной. Сергій былъ всегда умѣренъ, простъ и сдержанъ, не видалъ роскоши, распущенности, «прелести міра». Святитель-плотникъ радонежскій огражденъ отъ многаго — суровою своей страной, и чиннымъ дѣтствомъ. Надо думать, что вообще пустынный искусъ былъ для него легче, чѣмъ давался онъ другимъ. Быть можетъ, защищало и природное спокойствіе, не-надломленность, не-экстатичность. Въ немъ рѣшительно ничего нѣтъ болѣзненнаго. Полный духъ Св. Троицы велъ его суховатымъ, одиноко-чистымъ путемъ среди благоуханія сосенъ и елей Радонежа.

Такъ прожилъ онъ, въ полномъ одиночествѣ, нѣкоторое время. Епифаній не ручается за точность. Просто, и прелестно говоритъ онъ: «пребывшу ему въ пустыни единому единствовавшу или двѣ лѣтѣ, или болѣ или меньши, Богъ вѣсть». Внѣшнихъ событій никакихъ. Духовный ростъ и созрѣваніе, новый закалъ предъ новою, не менѣе святой, но усложненной жизнію главы монастыря и дальше — старца, къ голосу котораго будетъ прислушиваться Русь. Быть можетъ, посѣщенья рѣдкія и литургіи въ «церквицѣ». Молитвы, трудъ надъ грядкою капусты, и жизнь лѣса вокругъ: онъ не проповѣдывалъ, какъ Францискъ, птицамъ, и не обращалъ волка изъ

23

Губбіо, но, по Никоновской лѣтописи, былъ у него другъ лѣсной. Сергій увидѣлъ разъ у келіи огромнаго медвѣдя, слабаго отъ голода. И пожалѣлъ. Принесъ изъ келіи краюшку хлѣба, подалъ — съ дѣтскихъ вѣдь лѣтъ былъ, какъ родители, «страннопріименъ». Мохнатый странникъ мирно съѣлъ. Потомъ сталъ навѣщать его. Сергій подавалъ всегда. И медвѣдь сдѣлался ручнымъ.

Но сколь ни одинокъ былъ Преподобный въ это время, слухи о его пустынничествѣ шли. И вотъ, стали являться люди, прося взять къ себѣ, спасаться вмѣстѣ. Сергій отговаривалъ. Указывалъ на трудность жизни, на лишенія, съ ней связанныя. Живъ еще былъ для него примѣръ Стефана. Всетаки — уступилъ. И принялъ нѣсколькихъ: немолодого, съ верховьевъ рѣки Дубны Василія Сухого. Земледѣльца Якова, братія назвала его Якута; онъ служилъ въ родѣ разсыльнаго. Впрочемъ, посылали его рѣдко, въ крайности: старались обходиться во всемъ сами. Упоминаются еще: Онисимъ, дьяконъ, и Елисей, отецъ и сынъ, земляки Сергія, изъ Ростовской земли. Сильвестръ Обнорскій, Меѳодій Пѣшношскій, Андроникъ.

Построили двѣнадцать келій. Обнесли ихъ тыномъ, для защиты отъ звѣрей. Онисима, чья келья находилась у воротъ, Сергій поставилъ вратаремъ. Келіи стояли подъ огромными соснами, елями. Торчали пни только что срубленныхъ деревьевъ. Между ними разводила братія свой скромный огородъ.

24

Жили тихо, и сурово. Сергій подавалъ во всемъ примѣръ. Самъ рубилъ келіи, таскалъ бревна, носилъ воду въ двухъ водоносахъ въ гору, мололъ ручными жерновами, пекъ хлѣбы, варилъ пищу, кроилъ и шилъ одежду, обувь, былъ, по Епифанію, для всѣхъ «какъ купленный рабъ». И навѣрно, плотничалъ теперь уже отлично. Лѣтомъ и зимой ходилъ въ той-же одеждѣ, ни морозъ его не бралъ, ни зной. Тѣлесно, не смотря на скудную пищу (хлѣбъ и вода), былъ очень крѣпокъ, «имѣлъ силу противу двухъ человѣкъ».

Былъ первымъ и на службахъ. Службы начинались въ полночь (полунощница), затѣмъ шли утреня, третій, шестой и девятый часъ. Вечеромъ — вечерня. Въ промежуткахъ частыя «молебныя пѣнія» и молитва въ келіяхъ, работы въ огородахъ, шитье одежды, переписыванье книгъ и даже иконописаніе. Литургію служить приглашали священника изъ сосѣдняго села, приходилъ и Митрофанъ, постригшій въ свое время Сергія. Позже онъ тоже вошелъ въ составъ ратіи — былъ первымъ игуменомъ. Но прожилъ недолго, вскорѣ умеръ.

Такъ изъ уединеннаго пустынника, молитвенника, созерцателя вырасталъ въ Сергіи и дѣятель. Игуменомъ онъ еще не былъ, и священства не имѣлъ. Но это уже настоятель малой общины, апостольской по числу келій, апостольской по духу первохристіанской простоты и бѣдности, и по роли исторической, какую надлежало ей сыграть въ распространеніи монашества.

   

25

ИГУМЕНЪ.

Такъ шли года. Община жила неоспоримо подъ началомъ Сергія. Онъ велъ линію ясную, хоть и не такъ суровую, и менѣе формалистическую, чѣмъ напр. Ѳеодосій Кіево-Печерскій, ставившій подчиненіе себѣ основой. Ѳеодосій требовалъ точнѣйшаго исполненія приказаній. Но Өеодосій, не снимавшій власяницы, выставлявшій себя на съѣденье комарамъ и мошкамъ, былъ и въ аскетическомъ подвигѣ страстнѣе — это опять иной обликъ. Жизненное-же, и устроительное дѣло Сергія дѣлалось почти само собой, безъ видимаго напора. Иногда-же, какъ въ исторіи съ игуменствомъ, какъ будто даже противъ его воли.

Монастырь росъ, сложнѣлъ, и долженъ былъ оформиться. Братія желала, чтобы Сергій сталъ игуменомъ. А онъ отказывался.

— Желаніе игуменства, говорилъ, есть начало и корень властолюбія.

Но братія настаивала. Нѣсколько разъ «приступали» къ нему старцы, уговаривали, убѣждали.

26

Сергій самъ вѣдь основалъ пустынь, самъ постороилъ церковь; кому-жъ и быть игуменомъ, совершать литургію.

(До сихъ поръ приходилось приглашать священника со стороны. А въ древнихъ монастыряхъ обычно игуменъ былъ и священникомъ).

Настоянія переходили чуть ли не въ угрозы: братія заставляла, что если не будетъ игумена, всѣ разойдутся. Тогда Сергій, проводя обычное свое чувство мѣры, уступилъ, но тоже относительно.

— Желаю, сказалъ: лучше учиться, нежели учить; лучше повиноваться, нежели начальствовать; но боюсь суда Божія; не знаю, что угодно Богу; святая воля Господа да будетъ!

И онъ рѣшилъ не прекословить — перенести дѣло на усмотрѣніе церковной власти.

Митрополита Алексія въ то время не было въ Москвѣ. Сергій съ двумя старѣйшими изъ братіи пѣшкомъ отправился къ его замѣстителю, епископу Аѳанасію, въ Переяславль-Залѣсскій (10).

Явился онъ къ святителю рано утромъ, передъ литургіей, палъ на колѣна и просилъ благословенія. Въ вѣкъ, когда святые ходили пѣшкомъ, и когда къ Лаврѣ врядъ-ли и проѣзжая была дорога, когда къ епископу, навѣрно, обращались безъ доклада, мало удивляетъ, что епископъ спросилъ скромнаго монаха, запыленнаго, въ грязи, кто онъ.

Все-же имя Сергія было ему извѣстно. Онъ безъ колебаній повелѣлъ принять игуменство. Сергій ужъ не могъ отказываться. Все произошло

27

просто, въ духѣ того времени. Аѳанасій со своими священнослужителями тотчасъ пошелъ въ церковь, облачился, велѣлъ Сергію вслухъ произнести Символъ вѣры, и осѣнивъ крестомъ, поставилъ въ иподіакона. За Литургіей Сергій былъ возведенъ въ іеродіакона. Священство получилъ на другой день. И еще на слѣдующій — самъ служилъ Литургію, первый разъ въ жизни. Когда она окончилась, епископъ Аѳанасій произнесъ надъ нимъ молитвы, полагающія во игумена. Затѣмъ, послѣ бесѣды въ келіи, отпустилъ.

И Сергій возвратился, съ яснымъ порученіемъ отъ Церкви — воспитывать, вести пустынную свою семью. Онъ этимъ занялся. Но собственную жизнь, въ игуменствѣ, не измѣнилъ нисколько: такъ-же продолжалъ быть «купленымъ рабомъ» для братіи. Самъ свѣчи скатывалъ, варилъ кутью, готовилъ просфоры, размалывалъ для нихъ пшеницу.

Въ пятидесятыхъ годахъ къ нему пришелъ архимандритъ Симонъ изъ смоленской области, прослышавъ о его святой жизни. Симонъ — первый принесъ въ монастырь и средства. Онѣ позволили построить новую, болѣе обширную, церковь Св. Троицы.

Съ этихъ поръ стало расти число послушниковъ. Келіи принялись ставить въ нѣкоторомъ порядкѣ. Дѣятельность Сергія ширилась. Былъ введенъ богослужебный уставъ Өеодора Студита, тотъ-же, что и нѣкогда въ Кіево-Печерской Лаврѣ.

28

Сергій постригалъ не сразу. Наблюдалъ, изучалъ пристально душевное развитіе прибывшаго. «Прикажетъ», говоритъ Епифаній, «одѣть пришельца въ длинную свитку изъ грубаго, чернаго сукна, и велитъ проходить какое-нибудь послушаніе, вмѣстѣ съ прочими братіями, пока тотъ не навыкнетъ всему уставу монастырскому; потомъ облечетъ его въ одежду монашескую; и только послѣ испытанія пострижетъ уже въ мантію и дастъ клобукъ. А когда видѣлъ, что который-либо инокъ опытенъ уже въ духовномъ подвигѣ, того удостоивалъ и св. схимы».

Не смотря на постройку новой церкви, на увеличеніе числа монаховъ, монастырь все строгъ и бѣденъ. Типъ его еще — «особножитный». Каждый существуетъ собственными силами, нѣтъ общей трапезы, кладовыхъ, амбаровъ. Несомнѣнно, кое-что изъ собственности появилось — напр., у арх. Симона, у Пересвѣта и др. До времени Сергій не запрещалъ этого. Но за духовной жизнью братіи наблюдалъ пристально, и велъ ее. Вопервыхъ, былъ духовникомъ — ему исповѣдывались. Онъ опредѣлялъ мѣру послушанія, сообразно силамъ и способностямъ каждаго. Это — внутреннее его общеніе. Но слѣдилъ и за внѣшней дисциплиной. Было положено, что у себя въ келіи инокъ проводитъ время или за молитвой, или за размышленіемъ о своихъ грѣхахъ, провѣркой поведенія, или за чтеніемъ св. книгъ, переписываніемъ ихъ, иконописью — но никакъ не въ разговорахъ.

По вечерамъ, иногда даже ночью, окончивъ

29

свои молитвы, Преподобный обходилъ келіи и заглядывалъ въ «волоковыя» (11) оконца. Если заставалъ монаховъ вмѣстѣ, то стучалъ имъ палкою въ окошко, а на утро звалъ къ себѣ, «увѣщевалъ». Дѣйствовалъ спокойно, и не задѣвая, болѣе всего стараясь убѣдить. Но иногда налагалъ и епитиміи. Вообще-же, видимо, обладалъ даромъ поддерживать благообразный и высокій духъ просто обаяніемъ облика. Вѣроятно, какъ игуменъ, онъ внушалъ не страхъ, а то чувство поклоненія, внутренняго уваженія, при которомъ тяжело сознавать себя неправымъ рядомъ съ праведникомъ.

Трудолюбіе мальчика и юноши Варѳоломея оставалось неизмѣннымъ и въ игуменѣ. По извѣстному завѣту ап. Павла, онъ требовалъ отъ иноковъ труда, и запрещалъ имъ выходить за подаяніемъ. Въ этомъ рѣзкое отличіе отъ св. Франциска. Блаженный изъ Ассизи не чувствовалъ подъ собой земли. Всю недлинную свою жизнь онъ летѣлъ, въ свѣтломъ экстазѣ, надъ землей, но летѣлъ «въ люди», съ проповѣдью апостольской и Христовой, ближе всѣхъ подходя къ образу самого Христа. Поэтому и не могъ, въ сущности, ничего на землѣ учредить (учредили за него, другіе). И трудъ, то трудолюбіе, которое есть корень прикрѣпленія, для него не существенны.

Напротивъ, С