Реферат: Основные этапы истории русского языка

1

Термин«русский язык» употребляется в четырех значениях. 1) Он обозначаетсовокупность всех живых языков восточнославянской ветви от выступлениявосточных славян на историческое поприще до образования наций: великорусской,украинской и белорусской. 2) Он применяется для обозначения того письменногоязыка, который, сложившись на основе общеславянского литературного языка (такназываемого языка церковнославянского), выполнял литературные функции вКиевской и Московской Руси до образования русского (великорусского)общенационального языка. 3) Он обозначает совокупность всех наречий и говоров,которыми пользовался и пользуется в качестве родного языка русский народ. 4)Наконец, он обозначает общерусский национальный язык, язык прессы, школы,государственной практики.

Этамногозначность термина не мешает пониманию сущности дела. Такоесловоупотребление вполне оправдывается историей русского языка.

Русскийязык относится к восточной группе славянских языков. Язык восточных славянотличался от языков других ветвей славянства целым рядом особенностей.

1)фонетических (таковы, например, полногласие: молоко, борода, берег и т. п.;звуки ч на месте более древних тj, ж — на месте dj: свеча, межа и т. д.);

2)грамматических (например, в образовании отдельных падежей имен сущ.: iь — первоначально носовое — в формах род. пад. ед. ч. и вин. п. мн. ч. от словженского мягкого склонения на я; iь — в вин. пад. мн. ч. имен сущ, муж. родатипа конь и др. под.; в образовании разных падежей ед. ч. местоименного иличленного склонения имен прилагательных; в образовании основ разных глагольныхформ, например имперфекта, в образовании формы причастия наст. вр. и т. п.);

3)лексических (ср., например, употребление таких слов, как глаз, ковер, плуг,волога 'жир', паволока, клюка 'хитрость', окорок, пором, копытце 'обувь',горшек, тяжа, хорошав 'величав', щюпати и т. п.).

Языквосточных славян еще в доисторическую пору представлял собою сложную и пеструюгруппу племенных наречий, уже испытавших разнообразные смешения и скрещения сязыками разных народностей и заключавший в себе богатое наследие многовековойплеменной жизни. Сношения и соприкосновения с балтийскими народностями, сгерманцами, с финскими племенами, с кельтами, с турецко-тюркскими племенами(гуннскими ордами, аварами, болгарами, хазарами) не могли не оставить глубокихследов в языке восточного славянства, подобно тому как славянские элементыобнаруживаются в языках литовском, немецком, финских и тюркских.

ЗанимаяВосточно-Европейскую равнину, славяне вступали на территорию давних культур вих многовековой смене. Элементы древнегреческой культуры были занесены сюдаиздавна ионийцами, колонизаторами черноморского побережья. Установившиеся здеськультурно-исторические связи славян со скифами и сарматами также нашлиотражение и отслоение в языке восточного славянства.

Акад.А. И. Соболевским было указано множество палеонтологических отложений скифскойкультуры и языка в названиях мест, народностей, в именах, фамилиях и вобластной лексике на пространстве СССР. Между тем в скифской культуреобнаружены исследователями, помимо греческих влияний, еще сильные влияниянародов и языков Кавказа и Средней Азии.

Такимобразом, археологические данные, показания языка, ономастика, топонимика исвидетельства о международных — особенно торговых — связях Южной России сдревнейших времен дают основание построить историю этой страны на представлениио многовековом непрерывном преемстве ее сложной культурной жизни. КультураКиевской Руси вырастает на синтезе разнообразных традиций многовековойкультуры, отчасти унаследованных от славянских родичей, отчасти выработанных вусловиях самостоятельной жизни восточного славянства. Киевская Русь была первойзначительной попыткой разрешить задачу связи черноморской и прибалтийскойкультур в относительно устойчивой политической организации; все предыдущиегосударства Южной Руси сметены ходом исторической жизни, а восточное славянствона более широкой базе основало вековую непрерывную работу над объединениемВосточно-Европейской равнины и создало Европейскую Россию.

Сложноевзаимодействие и скрещение разных языков в среде восточного славянства яркообнаруживаются уже в смешанном составе дохристианских славянских богов. «Ославянском происхождении имени Перуна, — писал акад. Ф. Е. Корш, — теперь неможет быть речи». Известно, что киевский князь Владимир — до принятияхристианства — стремился установить свой пантеон, объявив военно-дружинныйкульт Перуна общим культом славян и объединив около Перуна целый ряд другихбогов: Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симарьгла и Мокошь. Это боги разноплеменногои разноязычного состава.

Сдругой стороны, в таких явлениях, как коляда (ср. лат. Kalendae), русалии (ср.rosalia) и т. п., можно видеть влияние, идущее с Запада. Таким образом, языквосточного славянства уже на заре своей исторической жизни выступает какноситель и объединитель сложных и разнообразных культурных традиций.

Сложностьдоисторических судеб восточнославянского языка обнаруживается и в загадочномпроисхождении самого имени Русъ, русский. Многие считали и считают его исконнымславянизмом (представители автохтонно-славянской теории). Кто выводил его изроксолан, считая их славянским племенем, смешанным с иранцами, скифо-сарматами.Кто связывал название Руси с мифическим обозначением народа Ros у еврейскогопророка Иезекииля, перенесенным затем византийцами на славян; кто искал следыэтого имени в названиях разных народов, населявших до славян Южную Русь илиприлегающие к ней страны. Были гипотезы, выводившие русское имя от финнов,литовцев, мадьяр, хазар, готов, грузин, евреев и от разных неизвестных народов.У норманистов господствует теория о связи имени Русь с финским термином«Ruotsi», которым финны называли шведов, а может быть, и вообщежителей скандинавского побережья. Некоторые лингвисты из лагеря норманистовготовы доказывать, что имя Русъ вошло в русский язык непосредственно отскандинавов, без финской помощи. Все это должно для норманистов служить опороймысли о варяжском происхождении русского государства.

Впоследнее время была даже выдвинута гипотеза о происхождении терминов Россия — Русь из двух разных культурных областей: имени Русь с севера, куда это словопринесли варяги, имени России с юга (ср. южнорусские названия с корнем Рос-,Рс-). Акад. Марр отрицал необходимость выводить происхождение имени Русъ изкакого-нибудь одного определенного племенного или национального языка. Оннаходил в нем следы яфетической стадии в развитии общечеловеческого языка. ВРуси отложились «племенные слои доисторических или протоисторических эпох,не только скифский, но и ионийский, и даже этрусский, или урартский, т. е. тотже русский...» (Н. Я. Марр).

Развитоеискусство и высокая материальная культура восточных славян, какой онаоткрывается в раскопках, утверждали исследователей в убеждении о существованиисильной самостоятельной дописьменной культуры на Руси.

Наиболееавторитетные историки и историки-географы пришли к выводу, что славянерасселялись по Восточной Европе то большими племенными союзами, то значительноменьшими группами, чем роды и племена. Славяне как бы просачиваются вокружавшую их среду других племен и народностей. «Главною особенностьюславянской колонизации всегда была „ползучесть“ ее… Вследствиеэтого постоянно изменялась граница русской земли, распадались прежниесоюзы» (С. М. Середонин). Племенные группировки славян были недолговечны,неустойчивы. Племенные имена их пестры и разнородны: в них явно преобладаюттермины либо топографического, либо политического происхождения. Дробностьпоселений, отсутствие прочных племенных союзов исключали возможность общегоязыкового единства. Развивались и нарастали местные отличия в отдельныхплеменных языках.

Однаконет основания признавать за древнерусскими племенами, перечисленными влетописном обзоре, сколько-нибудь коренное, определенно выраженное значениеособых этнографических и языковых единств. Они — продукты группировки населенияпо определенным местностям, частью вокруг определенных культурно-политическихи, вероятно, культурно-экономических центров.

Древнерусскиеплемена, о которых говорят летописцы, по своему географическому соседствуобъединялись в более или менее обширные группы, сближавшиеся в языке и вобычаях.

Следуялетописцу, историческим свидетельствам иностранных (например, арабских)писателей и опираясь на факты языка, историки русской культуры и русского языка(А. А. Шахматов, Е. Ф. Карский, Е. Ф. Будде, А. Е. Пресняков и др.) создалитеорию деления русских племен на три основные этнолингвистические группы,тяготевшие к разным культурным центрам и находившиеся в сфере распространенияразных культур. Первоначальная летопись (так называемая «Несторова»),которая является главным источником исторических соображений о расселениивосточнославянских племен по Восточно-Европейской равнине, не дает вполне яснойкартины племенного расслоения восточных славян.

Уподножья Карпат сидели хорваты белые, на юго-восток от них, в бассейне Днестра,- уличи и тиверцы (быть может, смешанное население днестровского побережья),они «приседяху» даже и до Черного моря; на север и запад от этихплемен жили в бассейне верхнего течения Западного Буга, а также правых притоковПрипяти — бужане (позднее называвшиеся волынянами); по среднему течению Днепрасели поляне; их соседи к северу, занимавшие лесное пространство междуправобережным днепровским предстепьем и Припятью, были древляне. На левомберегу Днепра, по Суле, Семи и Десне, располагались северяне, восточныепоселения которых доходили до Донецкого бассейна. Большинство исследователейобъединяет эти племена в южнорусскую группу, отличавшуюся общими языковымиособенностями — при наличии частных диалектальных различий.

Ксевернорусской группе племен принадлежали кривичи, сидевшие на верховьях Волги,Днепра и Западной Двины и разделявшиеся на кривичей полоцких, смоленских ипсковских, и словене (новгородские), сидевшие в бассейне Ильменя и Волхова.

КIX в. кривичи заняли север до Финского залива, а в начале X в. уже владеливерхним течением Волги до Ярославля, Ростово-Суздальскою и Муромскою областями,захватив многие пункты по нижнему течению р. Оки и северо-западный уголРязанской области (В. А. Городцов).

Гораздоболее неясен вопрос о восточнорусской или среднерусской группе славянскихплемен и говоров. В летописном обзоре восточнославянских племен названы не всеэти племена, а лишь главнейшие. Мелкие деления их (например: лучане, семичи,куряне и др.) оставлены без упоминания. Это обстоятельство, по мнению акад.Шахматова, «необходимо иметь в виду в особенности при разрешении вопроса оюго-востоке совр. России, о бассейне реки Дона», где сидели славяне уже вовремена хазарского владычества. Позднее, переселяясь с Дона, они смешиваются вбассейне р. Оки с вятичами. Их язык Шахматов определяет как восточнорусское илистепное (акающее) наречие.

Такимобразом, кроме славянского населения, двигавшегося из бассейна Дона,среднерусскую или восточнорусскую группу племен в собственном смысле составлялидреговичи, сидевшие за Припятью до самой Западной Двины, радимичи — по Сожу ивятичи — в бассейне Оки, по-видимому, по верхнему и среднему ее течению.

ВX в. вятичи колонизуют оба берега р. Оки, от Коломны до впадения и, вероятно,даже до владений касимовских кривичей. Вся же площадь их распространения включалав себя Тульскую область, Калужскую, южную часть Московской, центральную изападную части Рязанской области.

Восточныеславянские племена, отличаясь друг от друга обычаями, степенью культуры и еехарактером, обнаруживали большие различия и в языке. Объединяясь в политическиесоюзы, сталкиваясь на разных путях колонизационных передвижений, племенасмешивались между собою, смешивались и их наречия, говоры. Так, северяне,достигши до устьев Дона, а затем — под напором тюркских кочевников — вверх поДону перейдя в бассейн Оки, встречаются тут с ранее пришедшими сюда кривичами.Вятичи распространяются к северу от Оки на Волгу и, оттесняя кривичей,смешиваются с ними.

Всеже вопрос об особенностях племенных наречий и говоров восточного славянства досих пор остается не вполне ясным. Уже в русской письменности XI в. рельефновыступают диалектальные отличия в говорах отдельных областей. Новгородскиепамятники XI в. отражают смешение ч и ц, близость iь к и и некоторые другиечерты севернорусской фонетики и морфологии. К новгородскому говору был близокговор полоцко-смоленский. Гораздо позже (в памятниках XIII-XIV вв.)засвидетельствованы своеобразные особенности псковского говора (смешение ш — с,ж — з, мена ч и ц и др.). Эти говоры (новгородский, псковский и полоцко-смоленско-витебский)соответствовали племенным объединениям словен и кривичей. Эта группа говоровсеверо-западного угла древней России явно обособлялась от остальныхвосточнославянских говоров особенностями фонетического и грамматического строя.Отмечались и своеобразия их словаря, а также некоторая близость их лексики кзападнославянским языкам. Таковы, например, севернорусизмы: прилагательноесторовый вм. здоровый (ср. сторовье), которое находит себе параллели вкашубско-словенских и лужицких говорах, обрин из обрим (ср. древне-польск.obrzym); имена Ян, нередкое в Новг. I Летописи, Матей (там же, ср. чешскоеMatej), Домаш и нек. др. Были указаны проф. Н. М. Петровским «целых дваразряда личных имен, свойственных в России почти исключительно новгородскойобласти и своими суффиксами близких к таким, которые среди нерусскогославянства употреблялись в подавляющем большинстве случаев на западе исравнительно редко на юге» (Н. М. Петровский). Эти личные имена ссуффиксом е,ta, распространенные преимущественно у западных славян (например,новг. Петрята, Гюрята и т. п.), а также имена и прозвища с не вполне привычнымдля русского уха сочетанием -хн- (например: Смехно, Прохно, Вахно, Жирохно,Олухно и т. п. уменьшительные и ласкательные имена).

Гораздоболее спорным является вопрос о языковых особенностях других древних племенных,а позднее, в X-XI вв., государственно-областных объединений и деленийвосточного славянства. Акад. А. И. Соболевский, обособляя северо-западную ветвь(Новгород, Псков и Полоцко-Смоленскую землю), считал прочие говоры древнейшейэпохи — говоры южной, западной и северо-восточной части древней Руси — «почти тождественными»: все их отличительные черты заключались вразличной звуковой окраске очень немногих слов (дъжжъ и дъжчъ) и в различныхокончаниях очень немногих форм (Юсме и Юсмо). На самом же деле диалектальноедробление и тут было резче и разнообразнее.

Однаков начале IX в. политическая жизнь восточного славянства выступает перед намиразбитой на два обособленных мира — южный и северный. Северный черезраздвинутую им финскую массу выходит на путь непосредственных сношений соскандинавами. Южный втянут в круг византийских и хазарских отношений и первымвыходит из глуши племенного быта на новые пути боевой и торговой международнойжизни. Культурная связь с хазарами находит отражение и в древнерусском языке,например в имени Каган или Хакан, применяемом к русскому князю в «Слове озаконе и благодати» митр. Илариона и в «Слове о полку Игореве»,в названии Киева Самбатас (свидетельство Константина Багрянородного). Строитсяядро Русской земли силами Южной Руси. Данные языка и археологических раскопокговорят о позднем и слабом проникновении византийского культурного влияния вСеверную Русь и, во всяком случае, об отсутствии его здесь в VII-X вв.

Этозависело, конечно, от культурно-политических своеобразий северного славянскогобыта, а не от норманского влияния. Влияние скандинавской культуры искандинавских языков на славян не было велико. Работы И. И. Срезневского, С.Бугге, Ф. Брауна, А. Норрена, Б. Сыромятникова, Е. А. Рыдзевской в областиязыка показали, что славяне приняли весьма мало элементов скандинавскойкультуры и, наоборот, сами многое передали скандинавам.

Вто время как в северо-западных и южных объединениях восточных славян ранообнаруживаются резкие языковые отличия, об особенностях наречия восточнорусовприходится строить догадки, исходя из показаний современных южновеликорусскихговоров. На эти догадки пока еще полагаться трудно, так как происхождениеосновной отличительной черты южновеликорусского наречия — аканья — остается ещене вполне ясным: время возникновения аканья не установлено. Во всяком случае,те языковые особенности, которые приписываются акад. А. А. Шахматовымвосточнорусской группе, проявились в письменных памятниках очень поздно.Культура и образованность в древней Руси сосредоточивались преимущественно вобластях, занятых наречием северным (центры — Новгород, Псков, Ростов,Владимир) и южным (центры — Киев, Чернигов, Переяславль и др.).

Чтобыстать на высоте тех задач, которые предъявлены были славянам условиямисоседства и требованиями культурной жизни, им необходимо, было сгруппироватьсяв племенные союзы и получить начатки государственной организации.

Вборьбе с иноязычными врагами, главным образом с тюркскими кочевниками,восточнославянские племена сплачиваются в крупные государственные объединения.На место племен является новая историческая единица — область, земля,княжество. Областные объединения славян не совпадают с племенными. Ониперекрещивают их. К XI в. политический союз русских племен привел к образованию13 княжеств (Киевского, Черниговского, Новгород-Северского, Переяславского,Галицкого, Волынского, Полоцкого, Смоленского, Муромо-Рязанского,Владимиро-Суздальского, Турово-Пинского, Новгородского, Тьмутараканского),большая часть которых (все, кроме Галицкого, Волынского, Рязанского,Новгородского) объединила разные племенные группы и говоры.

Киевскоегосударство стало собирателем восточнославянских племен. На далеком отСкандинавии юге варяжские выходцы быстро ассимилировались в восточнославянскойэтнографической среде.

ВXI в. осуществилось в древней Руси коллективное единодержавие киевскойдинастии, и тогда же родилась идея единства Русской земли, идея единстварусского языка. Киев стал вооруженным лагерем слагавшейся «империиРюриковичей». Образование русского государства вовлекло отдельные русскиеплемена в общую политическую жизнь. Под влиянием этого политического единения,живого общения между племенами, стирались их этнографическая и диалектальнаяобособленности. Несмотря на широкое географическое распространениевосточнославянских племен, несмотря на то, что одни из них (восточные)втягивались в сферу хазарской культуры, другие (северные) занимали районыбалтийской культуры, наконец, третьи (южные) оставались в сфере культурывизантийской и черноморской, — культурное единение восточнославянских земель,вовлеченных в «империю Рюриковичей», укрепило их языковые связи иопределило надолго общность их языковой жизни.

Можнопредполагать, что начатки восточнославянской письменности предшествоваливозвышению Киева как политического и культурно-просветительного центра. ОднакоКиев, сделавшись самым обширным городом Европы (по свидетельству Титмара,1019), соперником Царьграду (по словам Адама Бременского), стал центромвосточнославянской культуры и колыбелью общерусского языка. В этоммеждународном городе вырабатывался «общий» язык восточнославянскойимперии, своеобразное «койнэ», в котором стирались и умерялись резкиедиалектальные особенности разных восточнославянских племен. В основе языкаКиева лежала речь южнорусских славян, но этот городской язык, выполнявшийсложные культурно-политические и образовательные функции, подверженныймеждународным влияниям и отражавший разнообразие культурной жизни высшихклассов, был отличен от речи сельских жителей земли полян не только по словарюи синтаксису, но и по звуковым особенностям. В нем было много иноязычныхэлементов, культурных, общественно-политических, профессиональных и торговыхтерминов. Он включал в себя слова разных славянских диалектов.

ЯзыкКиева влиял на язык других городских центров. «Городские слои Новгорода,Ростова, Смоленска и других городов под влиянием прибывших с юга княжескихдружинников, княжеских тиунов, торговых людей и духовенства могли сглаживать теили иные областные особенности своей речи», усваивая общерусский язык (А.А. Шахматов). За городом должна была идти и деревня.

Объединяющаяроль языка Киева сказалась в истории русского языка XI-XII вв. и даже началаXIII в. Акад. А. А. Шахматов приписывал влиянию государственного единствазначительную общность языковой жизни древней Руси XI-XIII вв., несмотря даже наразвивающуюся с конца XI-начала XII в. тенденцию к феодальному обособлениюотдельных политических организаций. Объединяющее влияние сложившегося в Киевеобщерусского языка можно видеть в тех общих явлениях, преимущественнолексических и морфологических, но также и звуковых, которые охватили все говорырусские в такую эпоху, когда отдельные ветви восточных славян уже значительнообособились, расселившись на огромном пространстве Восточной Европы. К числутаких общих явлений относятся: падение глухих (ъ, ь) и переход их в о и е;утрата беспредложного употребления местного падежа имен существительных; заменаформы им. над. формой вин. над. в именах м. рода (кроме названий лиц), а во мн.числе и в именах ж. рода; смешение твердого и мягкого склонениясуществительных; утрата двойств, числа; утрата в народных говорах формимперфекта и аориста, утрата достигательного наклонения и т. п.

2

Образованиеобщерусского языка создавало все необходимые условия для возникновениядревнерусского литературного языка. В эпоху средневековья письменность былатесно связана с культовым языком, который являлся в то же время языкомсредневековой науки. Общеславянский письменный язык начало свое получил запределами Руси. Он формировался из славянского языкового материала припосредстве высокой греческой литературной и филологической культуры.

Организациягосударственной власти у европейских народов, отходивших от родового быта,обычно осуществлялась посредством прививки христианской культуры и цивилизации,вовлекавшей варварские народности в орбиту политического влияния ЗападнойРимской или Византийской империи. Римско-германское миссионерство боролось свизантийским. Восточнославянские племена оказались в сферевизантийско-христианской культуры. Греческий язык не получил на Востоке тогоисключительного господства, какое имел на Западе латинский. На Западе никогдаместо латинского языка как языка культа и науки не уступали языку варварскому.Византия же не противодействовала славянам усваивать богатства византийскойкультуры при посредстве своего славянского литературного языка.

Простоеприменение греческого алфавита, хотя бы и осложненного новыми знаками, кпередаче славянского языка не могло удовлетворить славян в то время, как вМоравии созрела идея создать огромную славянскую империю. Так возникаетславянский алфавит, составленный греческим миссионером и ученым филологомКириллом (Константином) с миссионерскими целями. Славянский язык наряду сгреческим, латинским и еврейским становится литературным языком, языкомхристианского культа. Он начинает развиваться как язык цивилизации илитературы, обогащенный греческими и латинскими элементами.

Созданиеславянского литературного языка и принятие славянами христианства сбогослужением на славянском языке было самым значительным культурным фактором,объединившим на время в IX-XI вв. все славянство. Выступая на арену широкойевропейской жизни, славянство добивается равноправия своего литературного языкас греческим и латинским — двумя международными языками европейскогосредневековья.

Воспринявидеологическое богатство греческого и латинского языков, усвоив сложные формысинтаксического построения, отчасти созданные по нормам византийской риторики,старославянский язык, опиравшийся на болгарскую фонетико-морфологическую базу(ср. неполногласные формы жд и шт на месте dj и тj и т. п.), вступил в рангкультурных международных языков Восточной Европы. Этот общеславянскийписьменный язык становится не только церковным, но и литературным языком всегославянского мира: в конце X и в XI в. на нем пишут, читают, проповедуют ислужат и в Новгороде, и в Киеве, и в Преславе, и в Охриде, и в Велеграде, и наСазаве. Произведения на этом языке, возникшие на юге славянства, переписываютсяи читаются и в Чехии, и на Руси, равно как и написанные в Чехии — и на Руси, ина Балканах. Нет указаний на пользование старославянским языком каклитературным у лехитских и лужицких славян. Но известны тесные политические икультурные связи поляков и верхних лужичан с чехами в X и в XI в. и культурныесвязи русских и поляков в XI в. Единство литературного языка является симптомомтесного культурно-политического единения.

Толькос того времени, когда немецкое духовенство с помощью князей в Паннонии, Чехии иМоравии добилось запрещения славянского богослужения и письменности в этихстранах, старославянский литературный язык перестал существовать как языкобщеславянский. Старославянский книжный язык был пестр по своему составу. В немскрещивались и сливались разные народно-языковые стихии славянского мира.Церковнославянский язык, кроме болгаризмов и вообще южнославянизмов, включал всебя моравизмы, чехизмы и даже (очень редко) полонизмы. Этот сложный, гибридныйхарактер древнецерковнославянского языка выражался отчасти в фонетических иморфологических колебаниях и вариациях его строя, но и еще ярче — вразнообразии его словаря, его семантики, в богатстве синонимов, в развитойсистеме значений и смысловых оттенков слов.

Процессперевода памятников византийской и западноевропейской латинской литературы настарославянский язык сопровождался творчеством новых слов для передачи новыхидей и образов или приспособлением старых слов к выражению отвлеченных понятий.Переводились сочинения церковно-богослужебные, догматические, исторические,научные, поэтические. «Славянский язык, на долю которого выпало сразувоспринять такое накопленное веками наследство чужой культуры, вышел из этогоиспытания с большою для себя честью. Его словарный запас оказался настолькообширным, что и труднейшие тексты не останавливали переводчиков» (акад. В.М. Истрин).

Понятно,что этот литературный язык, вступая на новую этнографическую почву, переходя вКиевскую Русь, проникается здесь элементами живой восточнославянской речи и всвою очередь оказывает сильное влияние на устную речь культурных слоевобщества, на общий разговорный язык Киевской империи.

Письменностьна славянском языке укрепилась на Руси в X в. Но древнейшие письменныепамятники русского языка датируются XI в. Русский письменный язык древнейшегопериода развивается в двух направлениях. С одной стороны, вырабатывается иэволюционирует, вбирая в себя элементы живой речи восточных славян, русскаяразновидность старославянского языка, славяно-русский литературный язык (такназываемый церковнославянский язык). С другой стороны, старославянской системойписьменного изображения, старославянской азбукой пользуется русскийгосударственно-деловой язык, тесно связанный с живыми наречиями восточногославянства и почти свободный от церковнославянских элементов в кругу бытовой игосударственной практики. Есть вполне определенные указания на то, что уже в XIв. возникло это двуязычие.

ВXI-XII вв. было очень живо сознание различий между общеславянским литературным(«церковнославянским») и живым русским языком. Так, переводчикХроники Георгия Амартола иногда сопоставляет литературные славянские и русскиебытовые обозначения: «седмиць рекше недiьли нашьскы»; «общимь — нашимь гласомь-повознымь'». Ср. в Хронике Георгия Синкелла: «врачьеже есть цiьлитель»; «епилипсиею яже кручиною усушаеть».

Историкирусской культуры намечают в начальной истории славянорусского языка двапериода: один — до половины XI в., характеризуется тесными литературно-языковымисвязями древней Руси не только с южным, но и с западнославянским миром; другой- с половины XI в., когда произошел слом в системе христианского мировоззрениярусского духовенства и правящих классов в сторону византийского ригоризма и аскетизма,отличается сильным ростом византийско-болгарского влияния.

КонецIX и первая половина X в. были временем оживленной письменности и литературнойработы, происходившей в славянских землях, границы которых соприкасались вX-XII вв. с пределами Южной Руси. Сношения с этими землями не были затруднены.Через эти владения с давних пор пролегали торговые пути, сближавшие Восток сЗападом. Лексика древнерусского книжного языка сохранила следы заимствованийцерковных и нецерковных терминов, сложившихся у западных соседей Киевскойземли, правители которой уже с половины X в., начиная с детей Игоря, носилиславянские, а не варяжские имена. Географические названия и названия городов взападнославянских землях нередко те же, что и в Киевской Руси. Даже в самой летописиимеется ряд слов и выражений, сближающих ее с паннонскими житиями и с остаткамидревнейшей чешской письменности. Такие слова, как папежь, оплатъкъ, перегъбы,сустуги, кмети и т. п., могли и не путешествовать предварительно в Болгарию.Целый ряд других слов встречающихся в древнейших памятниках русских, такжеможет быть оправдан западнославянским употреблением, например цесарь (а некесарь), греческий (а не 'ellenikos), груденъ, вежа, дружина, заповедь,неприязнь (дьявол, inimicus), поганый, палата, правая вера и т. п.

Акад.В. М. Истрин допускал возможность участия западных славян в развитиидревнерусской письменности и для более позднего времени, до XI в. Так,естественно предположить, что при организации переводческого дела при Ярославебыли вызваны для помощи южные, а может быть, и западные славяне.

[Ср.западнославянизмы в русском переводе Хроники Георгия Амартола: выклонитися (взначении 'высунуться'), мукарь (в значении 'мучитель'); образьник (ср. чеш.obraznik); пискуп — 'епископ'; чесновитъкъ — 'чеснок'; ячьмыкъ; крижъма и др.].

Церковно-богослужебныетексты могли перейти на Русь и до крещения всего народа. Поэтому нетдостаточных исторических оснований отожествлять начало киевской письменности икультуры с переходом болгарской литературы на Русь. Правда, язык и графикадревнейших русских рукописей свидетельствуют о сильном культурном влиянииБолгарии на русскую письменность XI-XII вв. Перешедшая к нам из Болгариидревняя церковнославянская литература составила главный фонд русской литературы.Но в составе древнерусской письменности обнаружен целый ряд переводныхпамятников с латинского языка, относящихся к трудам западнославянскихпереводчиков. Надо думать, что «официальному крещению русского народапредшествовал подготовительный период в истории русского просвещения и русскойписьменно-языковой культуры» (В. И. Ламанский). Иначе было бы необъяснимои непонятно, как из 5-7-летних ребят, крещеных со своими отцами и матерями поприказу княжескому в конце X в., мог через 30-40 лет явиться на Руси целый рядизвестных и неизвестных деятелей христианской культуры, письменности илитературы (например, Упырь Лихой, дьякон Григорий и др.). В одно или двапоколения писцов и книжников не могли сложиться такой русско-славянский илиславянско-русский язык, стиль, правописание, какие мы видим, например, вОстромировом евангелии, в Служебных Минеях 1095-1097 гг. или у первыхдревнерусских писателей.

Однакоподавляющее большинство литературных памятников, сохранившихся от Русикиевского периода, отражает византийско-болгарское влияние.

Вцерковнославянском яаыке был широко распространен принцип калькирования,буквального перевода греческих слов. Этим путем язык обогащался множествомотвлеченных понятий и научных терминов. Например беззаконие (anomia), бездушие(apsykhia), богословие (theologia), совесть (syneidesis), согласие (symphonia),предтеча (prodromos), предатель (prodotes) и др.

Этаволна отвлеченной терминологии, передававшей религиозные, нравственные,философские, научные и т. д. понятия, имела громадное значение для развитиярусской культуры.

Средисложных слов, образованных по греческому образцу уже в первые века русскойписьменности, можно отметить множество, таких, которые живы и в современномрусском языке, например: крьстоносьць, многообразие, народовластие, плотоядьнъ,раболiьпьнъ, самоличъно, несущьствьнъ и мн. др. под.

Ужев половине XI в. русские книжники могли свободно владеть общеславянским книжнымлитературным языком. Такие блестящие и разнообразные по языку и стилюдревнерусские произведения XI в., как «Слово о законе и благодати»митр. Илариона и летопись, такие замечательные памятники каллиграфическогоискусства, как Остромирово евангелие и Изборник Святослава, говорят о высотелитературно-языкового развития древней Руси XI в.

Славяно-русскийязык в феодальной Руси выполняет все важнейшие общественно-политические икультурные функции будущего национального русского литературного языка; новместе с тем это язык не национальный, а международный и притом в основномтолько письменный, т. е. язык специального назначения.

«Этобыл ставший литературным язык церковнославянский, в основе которого лежал языкстароболгарский в его обоих диалектах — восточном и западном, и с некоторойдолей языка чехо-моравского, проникшего в него еще частью в самой Моравии всамом начале славянской письменности, а частью уже позднее, в X-XI вв., подпером учеников Кирилла и Мефодия, переселившихся в Болгарию после изгнания ихиз Моравии. На этом языке русские люди впервые услыхали книжную славянскуюречь, которая, однако, была им вполне понятна… Каждый русский книжный человекусваивал этот язык, ставший для него языком литературным» (В. М. Истрин).Русская стихия с силой врывалась в этот язык.

Однакослов бытовых, обозначающих обыденные отношения повседневной жизни, в этотлитературный язык проникало мало вследствие однообразного характера начальнойславянской письменности, замыкавшейся в круге житий и поучений. Исторические иповествовательные сочинения, где чаще можно было встретить этого рода словарныйматериал, играли второстепенную роль. Например, в древнерусских памятникахвстречаются такие народные слова, как окорок, улица, мясник, мошница, насад,кочан, лавица, кадь, шелк, лохань, зобати 'есть', насочити 'найти', уранитися'рано встать', земець, корста 'гроб', мовница, наговорити (в значении'наклеветать'), обложити (об осаде), осада, пуща, пополошитися (ср.всполошиться) и мн. др. под.

Вдревней Руси не возникло отчуждения книжного языка от народного. Древнерусскиепереводчики и писатели свободно сочетали литературно-славянские слова срусскими. Кальки греческих фраз не ломали восточнославянской семантики,например, в летописном выражении: «утереть много пота за русскуюземлю» (ср. греч. 'idrota apomattesthai; ср. в «Александрии»: утеретипота).

Норусский элемент мог ярко проявить себя только в таких статьях, в которыхприходилось касаться сфер бытовой, общественной, отчасти военной. Такимобразом, славяно-русский язык не мог вовлечь.в свою систему целикомразговорную общерусскую речь. С другой стороны, общерусский язык, сложившийся вКиеве, не мог резко изменить свою семантику, свой строй и образы под влияниемязыка славяно-русского, так как уходил своими корнями в живую устную речьвосточных славян. Взаимодействие этих двух языков не могло стереть фонетических,грамматических, лексических и семантических различий между ними. ПоэтомуКиевская Русь пользуется обоими этими языками в своей письменности, но в разномобъеме и в разных идеологических сферах.

Унаследованнаяот языческих времен устная словесность и христианская литература в своемстилистическом развитии пошли разными путями. Словесность народная с еепеснями, сказками, пословицами, мифическими сказаниями, с целым рядом народныхпроизведений, еще не оторвавшихся от мифической обрядности, находила лишьслучайное и бледное отражение в славяно-русском языке, особенно с XIII в.Правда, связь древнерусского письменного языка XI-XII вв. с живой устнойвосточнославянской стихией была гораздо более крепкой и тесной. Она корениласьв самом характере раннего древнерусского христианского мировоззрения, еще неискаженного византийским аскетизмом, и в прочности дохристианскойобрядно-бытовой и народно-поэтической традиции. В эпоху художественногорасцвета Киевской Руси (XI-XII вв.) развивается светская рыцарская поэзия наобщерусском языке, зафиксированная в письменной форме. Она претендует наравноправие с клерикальной церковнославянской письменностью. Даже в конце XIIв. простой народ в самых коренных основах своей жизни держался дохристианскойстарины (Ф. И. Буслаев).

Вместес тем обычное право, юридические нормы, государственное делопроизводство, тесносвязанное с традициями живой восточнославянской речи, не могли не приспособитьславянской системы письменного изображения речи для своего закрепления. И тут проявляетсяживая струя устной русской речи, так же как и в народно-поэтическихпроизведениях.

Интересно,что в языке «Русской правды» (по древнейшему списку 1282 г.)наблюдается почти полное отсутствие церковнославянизмов. Очевидно, письменнаяпередача лишь закрепила готовый, обработанный устный текст: кодификацияпроизошла в живой речи, а не на письме (А. А. Шахматов). Писцы княжескойканцелярии в то время на Руси еще не успели выработать строго стилизованного нацерковнославянский лад письменно-делового языка (хотя они и учились грамоте поцерковнославянским книгам).

Язык«Русской правды» позволяет обнаружить и иноязычные примеси в составерусской письменно-деловой речи древнейшей поры.

Вязыке «Русской правды» в небольшом количестве встречаются скандинавизмы,например: тиун, гридь, вира, вирьник, колбяг и нек. др.

Любопытныслова, которые могут свидетельствовать о некоторой близости древнерусскогоязыка к западнославянским языкам, например убородок (мера вместимости; ср. чеш.ouborek; впрочем есть и серб. уборак); бърть (чеш. brt) и др. (Е. Ф. Карский).

Попадаютсяи тюркизмы: ногата (ср. nagt 'деньги' в Cod. Cumanicus), старица 'месячина,участок земли'; ср. тюрк. стар, товар.

Живойобщерусский язык ярко проявляется и в летописном стиле XI-XIII вв. «Что наязык нашего древнего летописца должна была налечь сила книжного языкастарославянского, — писал акад. И. И. Срезневский, — это не удивительно: всестремления образованности того времени этого требовали. Удивительно скорее то,что, несмотря на все требования образованности, русский летописец могзадерживать в своем языке его русские особенности; их так много...» [ср.,например, в лексике: хвостатися 'париться'; лапоть, лапотник; лих 'худой излой'; рубити, срубити город; ряд, усобица и т. п.].

Вязыке летописей ярко отражается быт восточных славян и связанная с нимтерминология. На основе летописи можно составить своеобразныйреально-энциклопедический словарь живой народной восточнославянской речи. Ср.такие слова, как дым (печь, очаг, откуда областное название изб дымницами),рало (плуг), вежа [1) дом; 2) палатка, балаган], одрина, баня, голубник,стреха, село, весь, погост, город и т. п.

Такимобразом, многочисленные русские летописи, в отдельных своих частях восходящие ксередине XI в., но сохранившиеся в списках XIV в. и позднейших, по языкузаметно выделяются из круга памятников, написанных на славяно-русском языке.Они содержат гораздо большее число русизмов, и некоторые эпизоды их изложенычисто русским бытовым языком.

Вместес тем южный период истории русского языка сохранил отголоски стилей народнойпоэзии, переходившей в светскую литературу.

Высшимхудожественным выражением восточнославянского народно-поэтического творчестваэпохи Киевской Руси является язык «Слова о полку Игореве» (конец XIIв.). По словам К. Маркса, «вся песнь носит христиански-героическийхарактер, хотя языческие элементы выступают еще весьма заметно» [1]. Ужеэтой характеристикой определяется смешанный тип языка «Слова о полкуИгореве».

Автор«Слова о полку Игореве» широко знаком с книжными светскими ирелигиозными произведениями, но не чуждается родных образов восточнославянскойнародно-поэтической речи (ср. близость языка «Слова о полку Игореве»к языку Ипатьевского списка летописи. Основа языка «Слова» — народно-поэтическая стихия и живая устная восточнославянская речь.

Ср.,например, с характеристикой Бояна стихи в былине о Вольге:

 

СталВольга растеть-матереть;

ПохотелосяВольге много мудрости:

Щукой-рыбоюходить ему в глубоких морях,

Птицей-соколомлетать под оболака,

Серымволком рыскать во чистых полях

(Рыбн.1, 10).

 

Издругих стилистических пластов русской речи ярче всего отражается в языке«Слова» лексика и фразеология военно-дружинного рыцарского быта,общая с летописной. Всести на конь, ездить в стремени, пить шеломом Дон, иттина суд божий, стати на болони, изломити копье свое, добыть копьем, стоять заобиду, потоптать полки, ходить по трупью, аки по мосту, повоевать жизнь, пожечьвсю жизнь и другие подобные летописные выражения почти буквально повторяются в«Слове».

Кромевоенной терминологии и фразеологии, в «Слове» с чрезвычайнойвыразительностью использованы выражения и образы охотничьего диалекта(например: дотечаше; Коли сокол в мытех бывает, высоко птиц възбивает, не даетгнiьзда своего в обиду и др.).

Характернотакже, что третью цепь образов и выражений, соединенную в языке«Слова» с военной фразеологией, составляет терминологияземледельческого быта (На Немизiь снопы стелют головами, молотят чепихаралужными, на тоцiь живот кладут, вiьют душу от тiьла. Немизiь кровави брезiьне бологом бяхутъ посiьяни, посiьяни костьми русских сынов).

Чертысельского народного быта, послужившие автору образами для кровавой битвы,показывают, как глубоко корни «Слова» тянутся к русской народности.

Большоечисло старых русизмов в дошедшем до нас тексте «Слова о полкуИгореве» заставляет предполагать, что они принадлежат первоначальномутексту «Слова» и что там русизмов было значительно больше, чем вмусин-пушкинском списке XV-XVI вв., т. е. что язык «Слова о полкуИгореве» не отличался резко от живой русской речи XII в. и от устнойнародной поэзии того времени. Даже образы, уже укрепившиеся в строе русскойкнижной речи той эпохи, в «Слове о полку Игореве» имеютнародно-поэтическую форму. Например, в переводной повести Иосифа Флавия — Стрiьлы на нiь лiьтахоу, акы дождь; в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях — идяху стрiьлы, аки дождь; в «Слове» — итти дождю стрiьлами.

Однакопри всей близости языка «Слова» в народной поэзии очень явственнасвязь его и со славяно-русским языком и со стилями византийской литературы.

Так,в сопоставлении: Боян же, братие, не десять соколов на стадо лебедiьй пущаше,нъ своя вiьщiа пръсты на живая струны въскладаше; они же сами князем славурокотаху — нельзя не усмотреть связи с церковнославянскими глоссариями, вкоторых раскрывалось образное значение выражений и символов псалтыри. Например,в Изборнике XIII в.: струны-персти. Ср. в «Слове о пророцЬх»:Глаголаше Давид, сiьдя в преисподнемъ адiь, накладая многоочитая персты наживыя струны.

Клитературно-книжной фразеологии принадлежат такие выражения «Слова»,как истягну ум крiьпостию своею и поостри сердце своего мужеством; храбраямысль носит ваш ум на дiьло; растiькашется мыслию по древу; ср. скача, славию,по мыслену древу и др. под.

Самыйзачин «Слова о полку Игореве» и название Бонна«пЬснотворцем» (греч. odopoios) находит параллели в одном из словКирилла Туровского, блестящего церковного писателя конца XII в. Сопоставлениепоэтического языка «Слова о полку Игореве» с лексикой и фразеологиейдревнего перевода библейских книг, произведенное акад. В. Н. Перетцем,обнаружило заметную зависимость «Слова» от семантикицерковно-библейской речи в отдельных выражениях и образах.

Вместес тем в языке «Слова» отражается влияние византийской литературы. ВКиевской дружинной Руси XII в. были уже мужи хитры книгам и учению,существовала уже развитая литературно-повествовательная школа, которая с ясными непосредственным разумением относилась к «еллинской словесности» иобладала своеобразным стилем, который ярко сказывается как в летописях, так и впереводе Флавия, в «Девгеньевом деянии» и в других воинских повестях.Литературный стиль этой школы, кроме византийской письменности, обязан своимпроисхождением предшествовавшему эпическому направлению дружинной литературы иисточнику живого языка русского, народного.

Дажев кругу охотничьей лексики и охотничьих образов «Слова о полкуИгореве» отмечены акад. В. Ф. Миллером следы византийского влияния.

Показательныи такие грецизмы «Слова»: паполома и пардуже 'гнездо' в изображениисна Святослава.

Крометого, в языке «Слова» встречаются и тюркизмы, например (по указаниюпроф. П. М. Мелиоранского) бусый (ср. половецк. boxag — 'серо-белый'), коган,кощей, ногата, харалуг, чага и др.

Такимобразом, в эпоху Киевской Руси русский литературный язык быстро развивается вдвух направлениях: язык народный обогащается художественным опытом книжнойлитературы; язык славяно-русский проникается стихией живой восточнославянскойречи. Промежуточное положение между этими двумя разновидностями древнерусскойлитературной речи занимает деловой язык, язык грамот и договоров.

Языкграмот далеко не всегда отражал непосредственно живую речь. В разных типахграмот с течением времени вырабатывались свои застывшие формулы, далекие отживого языка. Эти формулы повторялись иногда из века в век, хотя уже давно несоответствовали современному состоянию бытовой речи.

Стильрусских переводов с греческого, относящихся ко времени не позднее начала XIIIв., ярко показывает, на какой высоте находилась литературная образованностьКиевской Руси. На этих переводах лежит печать сознательного и самостоятельногоотношения к оригиналам, далекая от тех механических переложений, какими нередкоявлялись юго-славянские переводы. Особенно ярок и выразителен стиль«воинских повестей». Была тщательно разработана терминология ифразеология военной техники; был создан богатый арсенал образов, символов ипоэтических картин боя и воинских подвигов; сложились тонкие художественныеприемы изображения доблестных рыцарских чувств и патриотических настроений. Впереводах встречаются, для придания большей картинности и ясности мысли, такиефразеологические вставки, которым нет соответствий в оригинале.

Этавысокая культура русского языка, основанная на взаимодействии народныхвосточнославянских и книжных славяно-русских («церковнославянских»)элементов, передается и последующей литературе Северо-Восточной Руси (ср.,например, язык «Слова о погибели русской земли», XIII в.).

Нов общем в период, предшествовавший образованию Московского царства (XI-XIV вв.- века пергамена), спрос на книжную мирскую поэзию был очень ограниченбезграмотностью низших слоев общества, далеко еще не сполна приведенных кхристианству. Письменность, оказываясь преимуществом христианизированныхклассов — духовенства (монашеского на своих верхах) и княжеско-боярской идружинной среды, чаще всего служила орудием новой веры. Эстетику мирянина,поскольку она не удовлетворялась церковью, питало устное, песенно-сказочноетворчество. Но и для эпоса, и для новеллы отсутствовала живая потребность впередаче на письмо. Литературное писание было «священно».Господствующая стихия в древнерусской письменности — это публицистика нарелигиозной подкладке. Развитие публицистической речи было связано с ростомвизантийского влияния на славяно-русский язык.

Исследователямидревнерусской культуры (например, акад. Н. К. Никольским) отмечен роствизантийского влияния в древнерусском литературном языке с XII в., особенно вобласти церковной письменности. Греческие образы, эпитеты, метафоры в русскихпроизведениях XII в. составили необходимый результат заимствования изгреко-славянских памятников, сроднившихся с русским мировоззрением исделавшихся целью, идеалом для русских авторов (ср., например, зависимость языка«Поучения» Владимира Мономаха от языка «Заветов XIIпатриархов»).

В«Послании» русского духовного писателя XII в. Климента Смолятича Фомепресвитеру есть указание, что образованные русские книжники XII столетия моглисвободно цитировать наизусть из византийских «схедографических»лексиконов (т. е. из орфографических и стилистических словарей) на альфу и навиту (и, конечно, на другие буквы алфавита) даже по 400 примеров подряд.

Усилениевизантийско-книжной струи в церковных стилях славянорусского языка было связанос вытеснением и стеснением народно-поэтической стихии в нем. Несмотря на это,славяно-русский язык служил могучей культурно-объединяющей силой в периодразвивавшегося в XII- XIV вв. (после упадка «империи Рюриковичей»)феодального раздробления древней Руси.

Несомненнатесная преемственная связь литературно-языкового развития Северо-Восточной(Ростово-Суздальской, а затем Московской) Руси с Русью Киевской. Язык, накотором писаны древнерусские книги религиозного, повествовательного, исторического,научного содержания, был общелитературным языком русского севера, юга и запада.

Языклитературных произведений, язык славяно-русский, остаётся межгосударственным,общерусским языком в период феодальной раздробленности. На почве этого языкаразвиваются методы научного изложения, вырабатывается отвлеченная философскаятерминология, эволюционируют приемы поэтического выражения и риторическоговоздействия. Между тем распадающийся на поместно-территориальные диалекты языкделовой письменности отражает и изображает действительность для удовлетворенияпрактическим потребностям «как план или карту, а не как картину» (А.А. Потебня).

3

Дляэпохи раннего феодализма характерны территориальная замкнутость и разобщенностьэкономической и политической жизни и в связи в этим — территориальнаяраздробленность восточнославянских наречий и говоров. Объединяющие тенденцииослабевают. Племенные говоры и наречия восточного славянства, прошедшие сквозьсложный процесс смешения с языками дославянского населения Восточной Европы,по-новому кристаллизуются в границах феодальных территорий.

Неподлежит сомнению, что образовавшийся в главном культурном центре древней Руси,в Киеве, тип общего русского языка был устойчивее и определеннее в самом Киеве,чем в зависимых городах, например таких, как Новгород, Галич или Смоленск. Языкцентра более крепко оберегал свои орфографические и грамматические нормы. Вобластных государствах диалектальные черты выступали свободнее и резче.

Досередины XII в. центростремительные тенденции в речи восточного славянства,поддержанные образованием «империи Рюриковичей» и мощным влияниемкиевского политического центра, мешали резкому обособлению отдельныхфеодально-областных языков. Но с конца XI в. распад «империи Рюриковичей»и рост феодальной раздробленности ведут к углублению различий междуюжнорусскими и севернорусскими говорами. Процессом, в котором это языковоедробление восточного славянства на отдельные ветви сказалось чрезвычайно ярко,было так называемое падение глухих (ъ и ь), протекавшее со второй половины XIIв. Исчезновение слабых глухих повело к переходу сильных в гласные полногообразования; позднее всего произошло прояснение глухих в сочетаниях с плавными.В южнорусском языке «падение глухих» завершилось во второй половинеXII в. (ср. удлинение е в слоге перед выпавшими ъ и ь в Добриловом евангелии1164 г.), в севернорусском — в половине XIII в. (ср. сохранение ър, ьр, ъл вМилятином евангелии 1215 г.). Следствия этого процесса обнаруживаются различнодля южнорусского и севернорусского наречий [ср.: 1) разную судьбу сочетаний ръ,рь, лъ, ль между согласными; 2) различную судьбу звонких согласных, за которымиисчезали глухие; 3) разную историю о, е в слоге перед выпавшим полукратким; 4)сильное развитие «второго полногласия» в севернорусском и другиепоследствия «падения глухих», неодинаково протекавшие на севере и югедревнерусской территории]. Образование феодально-областных государственныхязыков привело к новой группировке восточнославянских наречий, которая затем, взависимости от политической судьбы разных отдельных феодальных объединений,завершилась возникновением трех национальных языков — великорусского,украинского и белорусского.

Феодально-областнымиизменениями в составе и структуре восточнославянских языков создавалась базадля последующего схождения местных наречий в национальные языки.

ВXII в. уже очень рельефно сказывается в памятниках этофеодально-территориальное обособление восточнославянских говоров. Так,рукописи, появившиеся в Галицко-Волынском княжестве, со второй половины XII в.отражают новое правописание, явно противопоставленное киевскому иприспособленное к местным особенностям живой речи (например, своеобразноеупотребление iь на месте долгого е, жч и др.). Возникновение новогоправописания в Галиче свидетельствует о том, что Галицко-Волынское княжествостремится стать независимым от киевского центра даже в таких вещах, какправописание. Эта тенденция сказывается и в своеобразиилитературно-художественного стиля, развивавшегося в Галицко-Волынской области.

ВГалицко-Волынской области уже в домонгольский период выработалась литературнаяманера, отражавшаяся с XII в. и на произведениях других областей Руси (можетбыть, и на «Слове о полку Игореве»). Еще акад. И. В. Ягич высказалгипотезу, что «на юге России, где духовное просвещение поддерживало болеетесные сношения с Константинополем и южными славянами, господство чистогоцерковного языка продолжало быть сильнее и сознательнее, чем на далеком севере,завязавшем очень рано сношения с западным иноземством».

И.И. Срезневский отметил в Новгородских летописях до XV в. более разговорную,народную окраску языка и сильную примесь областных севернорусизмов.

Понаблюдению акад. Б. М. Ляпунова, Новгородская летопись XIII-XIV вв. кишитполногласными формами. С. П. Обнорский с этой народной окраской новгородскоголитературного языка ставил в связь отсутствие славянизмов в языке «Русскойправды».

Различияязыка, например, Новгорода и Рязани состояли не только в фонетических иморфологических особенностях (ср. отраженья аканья в рязанских памятниках,формы, род. пад. местоим. мене, тебе, себе; смешение iь и и в новгородскихпамятниках; в них же смешение формы род. и дат.-местн. пад. от слов женскогорода на -а; формы местн. пад. на и от твердых мужских основ и т. д.), но и всвоеобразиях словаря. Так, для новгородских деловых памятников характернызаимствованные из Западной Европы термины мореплавания и судоходства: шкипер,буса, ребела и т. п.; названия мер: ласт, берковеск и др. под. Кроме того,рельефно выступают и свои новгородские слова и значения: в дернь или в одерень,собина, рядовичи, кром (arx), посад 'город', ларец (arca), шелоник, голоменныйи т. п.

ЯзыкПсковской области характеризуется целым рядом шепелявых звуков(обнаруживающихся в смешении ч-ц, ш-с, ж-з, иногда щ вместо шц), своеобразнымиизменениями в произношении конечных е и а после мягких согласных,совернорусским жч, а позднее целой группой явлений, отражающих белорусскоевлияние на язык древнего Пскова: твердым р, аканьем, меной у и в, заменой фчерез х и др. История Псковской земли объясняет все разнообразие ее говоров:здесь происходила борьба новгородского влияния с влиянием Литовско-русскогогосударства.

Феодально-областныедиалекты, разрушившие, видоизменившие и смешавшие структуру и границы восточнославянскихплеменных языков, мало изучены. (Ср. работы акад. А. А. Шахматова о языкеновгородских и двинских грамот, работы акад. А. И. Соболевского огалицко-волынском, псковском и полоцко-смоленском говорах, проф. Н. М.Каринского о языке Пскова и его области и нек. др.).

Разницав словарном составе феодально-областных языков почти не была предметомспециального лингвистического изучения. Так, показательно, что автора«Хождения Арсения Селунского» (XV в.) проф. А. В. Марков на основанииданных лексики памятника считал белорусом, акад. С. П. Обнорский — болгарином,а акад. А. И. Соболевский — московским приказным.

Правда,к некоторым заключениям о составе, структуре и соотношении русскихтерриториальных диалектов средневековья можно прийти на основании изученияразличий в крестьянских диалектах позднейшей эпохи. Иногда в географическихграницах областных народных говоров отражаются следы феодально-государственныхделений. Исторический анализ областных словарей помогает открыть в крестьянскойлексике пережитки феодальной разобщенности. Однако, как показалидиалектологические исследования (акад. А. А. Шахматова, А. И. Соболевского,проф. Д. К. Зеленина, Н. М. Каринского и др.), позднейшие колонизационныепередвижения, социально-экономические факторы и политические перемены, влияниеобщенационального русского языка сильно изменили картину географическогораспределения территориальных диалектов феодальной эпохи, особенно в областиюжновеликорусской.

«Наибольшеестирание диалектических границ не только в области морфологии и фонетики, но ив области лексики наблюдается в так называемых переходных или всредневеликорусских говорах, больше всего подвергнутых влиянию литературногоязыка и являющихся продуктом относительно недавнего времени» (Ф. П.Филин). Именно в этой средневеликорусской полосе возникли феодальныегосударственные объединения, которые затем стали центрами складывающейсявеликорусской народности.

Образованиекрупных феодальных государств немало содействовало взаимному сближению ислиянию в один народ нескольких политико-экономических, этнографических илингвистических единиц. В период роста национальной концентрации великорусовоколо Ростова, Суздаля, Владимира, затем Москвы по окраинам Великоруссиинаходились сложившиеся крупные политические организации, почти независимые отсреднерусского центра: великие княжества Тверское, Рязанское, Нижегородское, ана северо-западе — «народоправства» Великого Новгорода и Пскова,автономные во внутренних делах.

4

Колыбельювеликорусской народности была область Ростово-Суздальская, из которой вырослоМосковское государство. В течение двух столетий — со второй четверти XIV,кончая первой четвертью XVI в. — Москва объединила все области, занятыесевернорусами, и восточную половину среднерусских княжеств.

Москванаходилась в центре великорусской территории на стыке разных диалектальныхгрупп. На юге и западе от Москвы в непосредственном соседстве с городомпростирались южновеликорусские поселения, на севере и востоке — северновеликорусские. Этнографический состав самого московского населения былпестр и разнороден. При начале политического роста Москвы в ней разные слоиобщества говорили по-разному, одни — по севернорусски, другие — акали. Акад. А.А. Шахматов высказал предположение, что высшие классы Москвы в XIV-XV вв.пользовались преимущественно севернорусским наречием. «Московскаякультурная жизнь преемственно была связана с севернорусскими центрами;боярство, духовенство, дьяки потянулись в Москву из Владимира, Ростова,Суздаля, Переяславля и других старших городов». Но ни в XIV, ни в XV в.Москва не могла еще выработать своего языка, создать «койнэ»,общегосударственный язык. Диалектальные различия русского языка все ещерасценивались как равноправные, несмотря на быстрый рост влияния государственногоязыка Москвы.

Вконце XV — начале XVI в. удельные княжества одно за другим поглощаютсяМосковским государством (в 1463 г. Ярославль, в 1474 г. Ростов, в 1485 г.Тверь, в 1517 г. Рязань). Теряют свою вольность и становятся областямиМосковского царства вольные севернорусские «народоправства» (Новгородв 1478 г., Вятка в 1485 г., Псков в 1510 г.). Таким образом, в начале XVI в. изфеодального союза областей, в известной степени самостоятельных, образовалосьМосковское государство. В языке этого государства долго еще сказывались следыобластного разъединения, которые сгладились только в XVII в. Например, Новгороддо половины XVI в. сильно влиял на московскую культуру, поставляя Москве илитераторов, и живописцев, и ученых, а иногда и политических деятелей. НоМосковское государство, естественно, должно было насаждать в присоединенныхобластях свой общегосударственный язык, язык правительственных учреждений, языкмосковской администрации, бытового общения и официальных сношений.

Феодально-областныедиалектизмы не могли быть сразу нейтрализованы московским приказным языком.

ВXVI в. осуществляется грамматическая нормализация московского письменногоязыка, который становится единым общегосударственным языком Московскогоцарства. В XVI в. среди областных разветвлений русского письменного языканаиболее выделялись два типа: новгородский и рязанский. Но они уже не могливыдержать конкуренции с языком московских приказов, хотя и не могли не влитьнекоторых своеобразий своей языковой культуры в общевеликорусский язык.

Первыепереводы произведений западноевропейских литератур, сделанные, несомненно, вМосковской Руси, относятся ко второй половине XV в. и принадлежат попреимуществу Новгороду. В начале второй четверти XVI в. новгородские переводысходят со сцены. Переводная деятельность сосредоточивается в Москве, котораяусваивает новгородские «европеизмы», новгородские культурныезавоевания в сфере языка. Язык Москвы не только вбирает в себя областные слова,создавая из них богатую синонимику, но он с конца XV в. постепенно европеизируется,сначала освоив старые новгородские достижения. Для московского языкапредшествующего периода, по сравнению с новгородскими европеизмами, былихарактерны заметные следы тюрко-татарских заимствований, чуждых Новгородскойобласти, например, алтын, армяк, кафтан и т. д.

Вобласти грамматики московский письменно-деловой язык XVI в. представляетсягораздо более регламентированным, чем языки Новгорода или Рязани, в которыхсвободно проявляются местные особенности живой речи. В связи с этим московский письменныйязык кажется консервативным. Он ближе по своему грамматическому строю кславяно-русскому языку. Есть основания думать, что в связи с великодержавнымипритязаниями Московского царства на роль Великорусской империи, на роль«третьего Рима», московский деловой язык с конца XV — начала XVI в.подвергался сознательной архаизации и регламентации по образцу литературногославяно-русского языка (ср., например, преобладание в XVI в. форм дат. над.местоимений тебiь, себiь при господстве народных тобiь, собiь в XV в.).

Споловины XVI в. язык Москвы подвергается (по-видимому, в связи с социальнымипереворотами времен Ивана IV) сильному влиянию акающих говоров и воспринимаетосновные черты южновеликорусского вокализма. Язык высших слоев московскогообщества теряет ряд особенностей, восходивших к государственному языку старыхвеликодержавных центров Северо-Восточной Руси (Ростова, Суздаля, Владимира),например оканье, употребление им. над. в функции винительного при инфинитиве(ср. шутка сказать) и др.

Вмосковском языке XVI в. развиваются новые фонетические и морфологическиеявления, которые свидетельствуют об усиливающемся влиянии южновеликорусскойнародной стихии на складывающийся общий язык великорусской народности. Таковы:переход имен на -ко и -ло (Степанко, Михаила, Данило, запевало) в категориюличных слов на -а; проникновение безударных окончаний -ы, -и в им. над. мн. ч.слов ср. рода; распространение женских окончаний дат., тв. и предл. пад. мн. ч.-ам (-ям), -ами (-ями), -ах (-ях) в других типах склонения и др.

Такимобразом, московский приказный язык, почти свободный от церковнославянизмов, кначалу XVII в. достиг большого развития и имел все данные для того, чтобывступить в борьбу за литературные права с языком славяно-русским. Этот деловойязык применялся не только в государственных и юридических актах, договорах ипр., но на нем же велась и почти вся корреспонденция московского правительстваи московской интеллигенции, на нем же писались статьи и книги самогоразнообразного содержания: своды законов, мемуары, хозяйственные, политические,географические и исторические сочинения, лечебные, поваренные книги и т. д.Расширяя круг своих стилистических вариаций, этот язык постепенно усиливаетсвои притязания на литературное равноправие с языком славяно-русским. Элементыэтого языка проникали в традиционный литературный и славяно-русский язык иподготовляли создание общенационального литературного русского языка.

Однакодо середины XVII в. деловой язык московских приказов в сущности не был языкомни художественной, ни тем более философской и научной литературы в собственномсмысле. Только со второй половины XVII в. эволюция русского литературного языкарешительно вступает на путь сближения с московским приказным языком и с живойразговорной речью образованных слоев русского общества, сокрушая системуславяно-русского языка, который в Северо-Восточной Руси сам пережил сложнуюэволюцию.

5

Славяно-русскийязык в Северо-Восточной Руси сначала продолжал развивать южнорусские, киевскиетрадиции, хотя и подвергался натиску со стороны совсем иных диалектов живойвосточнославянской речи.

Однакообластные видоизменения славяно-русского языка не ломали ни его основноголексического состава, ни его грамматического строя. К концу XIII — началу XIVв. различия между грамматическим строем славяно-русского языка играмматическими особенностями живых народных говоров углубились, так какграмматика живой речи эволюционировала гораздо быстрее (ср. утрату формимперфекта, аориста, широкое развитие видовых различий и другие явления живойречи).

Розньмежду литературным книжным языком, объединявшим в своем составе три главныхэлемента — церковнославянский, греческий и русский народный, и между живымрусским разговорным языком особенно резко обозначилась с XIV в. «До техпор, пока в народном языке сохранялись древние формы, т. е. до XIII столетия,оба они находились еще в некотором равновесии и оказывали взаимное друг надруга влияние» (И. И. Срезневский). Различие двух языков еще болееусилилось под влиянием той реформы, которая происходила в славяно-русском языкес конца XIV в. в течение XV-XVI вв. и которая известна под именем «второгоюжнославянского влияния».

Реформаславяно-русского языка падает на время наиболее оживленных сношений Руси сВизантией и ее церковно-книжными центрами — Константинополем и Афоном — навторую половину XIV в. После ослабления этих связей в XII-XIII вв. онивозобновились с новою силою под влиянием тех перемен, которые в XIV в.происходили на русской территории (начало создания Московского государства,образование Литовско-русского, судьба Киева и т. д.). Реформа славяно-русскогоязыка отражает идею государственного и культурного объединения русскихфеодальных областей в мировую славянскую державу, которая должна воспринятькультурное наследство угасавших южнославянских государств и Византии.

Процессроста и централизации Московского государства совпал со сменой техники книжногодела. Пергамен уступает место бумаге, а уставное письмо — полууставу. Меняетсяпонятие литературности и расширяется его объем. Идеи государственнойцентрализации и национального объединения ослабляют исключительностьрелигиозного мировоззрения. Идейный подъем великорусского общества сказываетсяв необычайно быстром расширении состава письменности. «Южнославянскоевлияние» с конца XIV в. отвечало назревшей потребности. Размеры пришлой сославянского юга литературной продукции были настолько велики, что исследователи«второго южнославянского влияния» (например, акад. А. И. Соболевский)считают возможным говорить о расширении состава русской письменности почтивдвое.

Новаяструя византийско-южнославянского влияния, несшая с собою пышную риторику,политические, религиозные и философские идеи юго-славянских государств,обнаруживается в древнерусском литературном языке конца XIV в. и расширяется врусской письменности XV-XVI вв. Укрепляется своеобразный болгарский(терновский) живописный и украшенный стиль риторического «плетениясловес».

Усиливаетсятенденция к сближению синтаксических и фразеологических формцерковнославянского языка с греческим. Изысканно-книжная южнославянская лексикаи фразеология, полная тропов и фигур, насыщенная образами церковной лирики,широким потоком вливается в славянский язык. Устанавливаются новыеархаистические нормы славяно-русской графики и орфографии на основеюжнославянской, которая, в свою очередь, опиралась на графику греческую.Создается особая огласовка русских слов, далекая от живой речи, создаетсяособый полууставной почерк и особая манера иллюстрирования книг.Славяно-русский язык рукописей до половины XIV в. богат общерусскими и местнымиособенностями живой речи. Напротив того, церковнославянский язык многихрукописей половины XV в. как бы избегает резких орфографических русизмов, нозато не свободен от древних и поздних болгаризмов. Все это ведет к строгойунификации литературно-книжного языка, уничтожая разнобой как продуктисторических смен и феодального разобщения областных диалектов.

ИзСербии, где перекрещивались славянская, византийская и романская стихии,прививаются к русскому литературному языку идеология и стилистика европейскогорыцарства.

ВРоссию переносится значительное количество новых переводных сочинений, подвлиянием которых формируются новые стили литературного языка и появляются новыеоригинальные сочинения. В период этого расцвета славянизированного языкарусская литература оказалась увеличившеюся почти вдвое, унаследовавлитературные богатства Юго-Славии и Византии, отличавшиеся разнообразием иудовлетворявшие всевозможным потребностям и вкусам культурной верхушки общества.

Вновом риторическом стиле XV-XVI вв. расширялись и обогащались выразительныесредства русского литературного языка. Так, по наблюдениям В. О. Ключевского,Епифаний Премудрый в Житии Стефана Пермского для характеристики своего героянабрал в одном месте 20 разных эпитетов, в другом 25. Разрабатывается областьсинонимов и синонимических оборотов.

Поворотк книжно-риторическому, славянизированному стилю, вызванный «вторымюжнославянским влиянием» с конца XIV в., является чрезвычайно важнымэтапом в истории русского литературного языка. Без правильной оценки егостановится непонятным то большое количество славянских элементов, слов иоборотов, которое до сих пор существует в русском литературном языке. Ведь вXI-XIII вв. влияние русской народной среды резко меняло состав и стройстарославянского языка на Руси, его все больше русифицируя и демократизируя.Теперь же, с ростом московского самодержавия, с возникновением идеи«Москва — третий Рим», славяно-русский язык претендует наисключительное значение в сфере высокой литературной идеологии. Величиелитературного диалекта, отгороженного от повседневного делового языка и живойречи простых людей, должно было символизировать высоту новой политическойидеологии и культурный блеск великорусского государства, выраставшего из недрфеодализма.

УченикМаксима Грека Зиновий Отенский (XVI в.) так формулировал новые тенденциилитературно-языкового развития; «Я думаю, что это лукавое умышление…людей грубых смыслом возводить в книжные речи от общих народных речей, тогдакак по моему прилично книжными речами исправлять общенародные речи, а некнижныя народными обесчещивать».

Курбскийв предисловии к «Новому Маргариту» просит читателя внести в языкнеобходимые исправления: «аще гдЬ погрЬшихъ в чемъ, то-есть, не памятаючикнижныхъ пословицъ словенскихъ, лЬпотами украшенныхъ, и вмЬсто того будепростую пословицу введохъ...».

БояринВасилий Тучков, перерабатывая первичный, непритязательный очерк Жития МихаилаКлопского в новом книжно-риторическом стиле макарьевских «Четьих-Миней»,заменяет, например, русское слово ширинка церковнославянским убрус и считаетнужным во введении подчеркнуть свое знакомство с риторикой, философией исофистикой. В высоком книжно-риторическом стиле образуются искусственныенеологизмы по архаическим моделям, куются сложные слова (типа великозлобство,зверообразство, властодержавец, женочревство и т. п.).

Этотвысокий славянизированный язык, противопоставляемый «простой речи»,«просторечию», все же считается русским. Даже южнославянскиереформаторы церковнославянского языка в XIV — в начале XV в. готовы былипризнать конструктивной основой нового общеславянского языка именно русскуюкнижную его редакцию. Так, Константин Костенческий в «Сказании ославянских письменах» выдвигает на первое место «тончайший икраснейший» русский язык.

Показательно,что сделанные в период «второго южнославянского влияния» в XIV-XV вв.переводы с греческого, безразлично кем бы они ни были сделаны и каков бы ни былих текст (наполнен болгаризмами или нет), обыкновенно называются в русскихсписках переводами на русский язык, на русские книги (например, повесть оСтефаните и Ихнилате переведена «с греческих книг на русский язык» ит. п.). Таким образом, славяно-русский язык и русская народная речь осознаютсякак стилистически, эстетически и идеологически неравноценные исоциально-дифференцированные стили — диалекты единого русского языка. Ивсе-таки — при пышной риторике византийского типа — новый стиль «плетениясловес» не вовсе чуждался народной речи и прибегал нередко к поговоркам ипословицам живого языка. Новый стиль славяно-русского языка XV-XVI вв. былпродуктом глубоко самостоятельного отношения к южнославянской традиции.

Так,Нил Курлятев, ученик Максима Грека, упрекал митрополита Киприана — одного изсоздателей нового южнославянского стиля — в недостаточном знанииславяно-русского языка: «Митрополит Киприан по гречески гораздо не разумели нашего языка довольно не знал же; аще с ними един наш язык, сиречьсловенский, да мы говорим по своему языку чисто и шумно, а они говорятмоложаво, а в писании речи наши с ними не сходятся».

Вновом риторическом стиле славяно-русского языка иногда пестрели краски живойрусской бытовой речи. Так, в Житии Стефана Пермского (начала XV в., автор — Епифаний Премудрый) обращенные в христианство пермяки пересыпают своюцерковно-книжную речь к волхву Пиму разговорно-бытовыми словами и выражениями.Это резкое «смешение высокого слога с низким, это несоответствиеискусственного языка с грубым цинизмом быта» вообще характерно для стилистическойманеры Епифания (акад. А. С. Орлов). Местами Епифаний допускал совершенно живуюречь. Так, в противовес московскому насмешливому прозвищу Стефана«Храп», т. е. добивающийся всего «нахрапом», наглымнаскоком, Епифаний убеждает читателя, что Стефан «не добивалсявладычества, ни вертелся, ни тщался, ни наскакивал, ни накупался, нинасуливался посулы».

Точнотак же в русской исторической беллетристике XVI в. создался стиль, которыйобъединил всю пестроту предшествующих приемов книжного повествования в однородную,цветистую одежду, достойную величавых идей «третьего Рима» и пышностивсероссийского самодержавства. Но сознание преимущества своей национальности,по словам А. С. Орлова, заставляло книжников не так уже сторониться своейнародной песни и живого просторечия. Народно-поэтические мотивы и образы вошлив этикетную речь XVI в., например в язык воинских повестей этого времени.

Точнотак же в языке Ивана Грозного, по выражению акад. А. С. Орлова, звучит всягамма разнообразных тонов — «от парадной славянщины до московскогопросторечия».

Этотизощренный риторический стиль славяно-русского языка XV-XVI вв. удовлетворялхудожественным вкусам и идейным запросам господствующих классов Московскогогосударства, его социальных верхов. Демократические круги грамотеевразрабатывали даже в области религиозно-учительных сюжетов, идеологическиприкрепленных к славяно-русскому языку, иные стили, близкие к живой речи, кбытовому «просторечию».

Так,в житийной литературе XV-XVI вв. «простые словеса» нередкорассматриваются как особый стиль народно-русского языка, типичный длядемократической среды и резко отличный от украшенного слога. «НаписативкратцЬ простыми словесы» (ркпсь собр. Увар., XV в., № 266); писать«простою речию, не украшающе речи»; «простою бесЬдою»;«просто без украшения»; «просторечием якоже поселяне» (Ф.И. Буслаев) — все эти заявления и извинения писателей XV-XVII вв. достаточноярко характеризуют ту социальную среду, которая литературно разрабатывала живуюнародную речь, простой разговорный язык с примесью приказно-делового стиля.

Так,первоначальная редакция Жития Михаила Клопского (по списку XVI в.),замечательная отдельными яркими узорами бытового реализма, полна народных слови выражений: своитинъ, т. е. 'свояк'; пратеща 'мать тещи'; наземъ 'удобрение'(ср. а келью топилъ наземомъ да, коневым калом); пар, т. е. 'паровое поле';погодье 'ветреная погода'; налога, однорядка, тоня, досочить 'выпытать',скопиться и т. п. Ср.: «и он у владыки тергЬ (или дергЬ) ширинку»;волнами великими нача корабль пошибати от дна моря; у сЬнець верхъ содрати;хлЬб оспода да соль и т. п. Ср. поговорочные выражения: то у вас не князь — грязь и др. под.

Всинтаксисе господствует сочинение. Простые предложения кратки,предметно-глагольны. Почти нет подчинительных союзов. Часты присоединительныесоюзы да, а, и. «Нередко встречается соединение предложений [с] помощьюсоюзов сочиняющих — а и и, когда требовалось бы предложение подчиненное… Нераз попадается опущение связи при сочетании предложений — »и видЬ старцасЬдяща пишетъ" (спис. Царск.)… часто сливаются предложения разговорные сповествовательными без всякого отделения их — «и реч старець Феодосiю зовиих хлЬба iасть занеже издалеча пришли да сЬли за трапезою» (И. Некрасов).

Широковводятся в литературную речь областные диалектизмы. Ср. в Житии ПафнутияБоровского (ркпсь Соловецк. библ., № 614, сп. 1569 г.): «и видит тамо впотоки бесчисленно множество рыбъ ихъ же мЬстная рЬчь сижики обыченарицати».

Разновидностиэтого смешанного языка, сочетающего элементы славяно-русской речи сприказно-деловым языком и с живой народной, нередко областной речью, были оченьразнообразны и пестры — в зависимости от социальных расслоений грамотнойдемократической среды.

Отславяно-русского языка этими демократическими стилями был заимствован иоблюбован целый ряд грамматических и лексических особенностей, которыепредставляли собою как бы квинтэссенцию литературности для низших слоев города,приобщившихся к книжной культуре. Это формы аориста и имперфекта с смешениемлиц и чисел (особенно часто употреблялись формы на -ше и -ша в значении всехлиц и чисел), деепричастия на -ще и -ше, -вше, церковнославянские формыпричастий, некоторые синтаксические обороты вроде дательного самостоятельного,наиболее употребительные в церковно-книжной письменности слова и выражения:аще, рече, свЬща, трижды и т. п.

Этистили литературного языка, близкие к просторечию, естественно, вступают в связьи взаимодействие с московским приказным языком, который в отдельных своихжанрах почти сливался с живой разговорной речью средних слоев общества.

Например,служащие посольского приказа в XV-XVII вв. собирали сведения о заграничныхполитических событиях, происшествиях, лицах, местах, о быте, нравах другихнародов и рассказы об этом, «сказки» вносили в свои «статейныесписки». Тут вырабатывался своеобразный повествовательный стиль на основеживой русской речи. Рассказы, почему-нибудь особенно занимательные, выходили застены канцелярий и получали большее или меньшее распространение. Язык этихстатей — почти всегда русский; изложение — самое простое, деловое, недопускающее сомнений в том, что перед нами запись устных сообщений, а неперевод написанных на иностранном языке рассказов (А. И. Соболевский). Ср.синтаксис (запись XVI в.): "… былъ в ЦариградЬ трусъ съ Николина дниосенного до крещенiа. Полатъ вельми много пало, и стЬны градныя много пало. Ицарь вельми устрашился, да патрiарху велЬлъ молебны пЬти; да съ тЬхъ мЬстътрусъ престалъ".

Нечуждались элементов устной речи и другие жанры письменно-делового языка. Так,большая часть статей «Домостроя» (XVI в.) писана живым русским языкомпочти без влияния церковнославянской стихии. Встречаются нередконародно-поговорочные выражения. Бытовая лексика разнообразна, конкретна ибогата реальными значениями и оттенками. Иногда в перечислении выстраиваетсявереница тщательно дифференцированных обозначений из одного и того жесемантического ряда. Например: «и пришед да сняв платейце, высушить ивымять и вытереть и выпахать хорошенько, укласть и упрятать, где то живет».Или: «а про всяку вину ни по уху, ни по видению не бити, ни под сердцекулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ни каким железным илидеревянным». Ярко выступает вещный антураж быта и связанный с ним словарь.Нередко язык принимает форму лаконических афоризмов или лозунгов (например:«со всяким управа без волокиты»; «всегда в устрое, — как в райвойти» и т. п.) или расцвечивается игрой слов, острым сопоставлениемсинонимов или омонимов, слов с родственными основами (например: «а двор быбыл по томуже везде бы крепко горожен, или тынен, а ворота всегда приперты, асобаки бы сторожливы, а слуги бы стерегли, а сам государь или государыняпослушивают ночи»).

Такимобразом, в русской письменности XVI — первой половины XVII в. бытуют иразвиваются разнообразные стили, разграниченные между собою как особыесоциальные и жанровые диалекты и в то же время находящиеся в постоянномвзаимодействии друг с другом и с живой разговорной речью разных слоев общества.Обозначается процесс национализации русского литературного языка. Онобостряется и разнообразится усилением западноевропейского влияния на русскийязык.

Латинские,западноевропейские струи, просачивающиеся главным образом через Польшу, Литву иНовгород, все сильнее действуют на русский литературный язык XVI — начала XVIIв. Синтаксис подвергается влиянию латинского языка (см. язык кн. И. М.Катырева-Ростовского).

Переломв истории русского литературного языка с XVI в. имеет своим следствием утратуинтереса к старым переводам как древнейшим (IX-X вв.), так и более поздним(XIII-XV вв.). «Но с того же времени появляются, — и чем ближе к концуXVII в., тем все в большем количестве, — новые переводы, и с греческого, иособенно с латинского, польского и немецкого языков» (А. И. Соболевский).Переводная литература усиливает процесс «обмирщения» славяно-русскогоязыка и сближает его с приказным языком.

ВXVI-XVII вв. основные кадры переводчиков состояли из двух групп: 1) изпереводчиков посольского приказа и 2) из образованных монахов. Никакойспециализации в кругу переводческого дела не было. И приказные и духовные лицапереводят все, что им велят. Но переводчики посольского приказа пользуютсяпреимущественно русским деловым языком, монахи — славяно-русским. В зависимостиот профессионально-языковых навыков переводчика сочинения, относящиеся квоенному искусству, анатомии, географии, истории или другой области науки,техники или даже к разным жанрам художественной литературы, оказываютсяпереложенными то на церковнославянский, то на русский деловой язык. Нососредоточение переводческой деятельности в Москве все же содействовалоунификации основных стилей-диалектов переводной литературы.

Заведениекнигопечатания (XVI в.) было одним из наиболее значительных культурныхпредприятий, направленных к объединению областных феодальных особенностей и ксозданию общих литературно-языковых норм для всего Московского государства.

Процессвытеснения письменных территориальных диалектов московским приказным языком,претендовавшим на значение общенациональной русской нормы, завершается в XVIIв.

6

ВXVII в. русский литературный язык вступает в новую фазу своего развития. В немусиливается процесс концентрации общенациональных элементов.

Хотяв русском письменном языке в XVII в. еще очень явственны следы былогофеодального разобщения, но особенно резкая местная, диалектальная примесь клитературной речи становится социальным признаком «словесности»низших, подчиненных общественных групп. Московский государственный язык всеболее упорядочивает в своей структуре смешение и столкновение севернорусских июжнорусских диалектальных особенностей.

ВXVII в. со всей решительностью встает вопрос о перераспределении функций обоихписьменных языков: книжного русско-славянского и более близкого к живой,разговорной речи русского — делового, административного. В государственномписьменно-деловом языке к этому времени были устранены резкие диалектальныеотличия между Новгородом и Москвой.

ВXVII в. устанавливаются фонологические нормы общерусского государственногоязыка (аканье на среднерусской основе, различение звуков iь и е под ударением,севернорусская система консонантизма, освобожденная, однако, от резкихобластных уклонений вроде новгородского смешения ч и ц, и т. д.).

Окончательноукореняется целый ряд грамматических явлений, широко распространенных в живойнародной речи как севера, так и юга, например окончания -ам (-ям), -ами (-ями),-ах (-ях) в формах склонения имен существительных мужского и среднего рода, атакже женского рода типа кость, формы на -ья типа друзья, князья, сыновья и т.п., деревья, каменья и т. п.

ВXVII же веке в русском литературном языке сформировалась категорияодушевленности, включив в себя как имена лиц мужского и женского пола, так иназвания животных (до этого выделялись в особый грамматический разряд именсуществительных лишь слова, обозначавшие лиц мужского пола). Семантический ростнационализирующегося языка протекает стремительно.

Нелишено значения, что в XVII в. исчезает система присоединительного счета вобозначениях составных чисел, характерная для русского языка до XVII в. (ср.,например, в актах XVI в.: на тысечу и на триста и на шестьдесят и на четырерубли — 1501 г.; сто тысячь и семь тысячь и шестьсот и сорок и четыре денгиотоманские — 1503 г., и т. п.).

Московскийделовой язык, подвергшись фонетической, а еще больше грамматическойрегламентации, решительно выступает в качестве русской общенациональной формыобщественно-бытового выражения. Например, в деловом языке XVII в. устраняетсячередование г||з, х||с (а также уже раньше вымиравшие к||ц) в формах склонения(ср. в грамотах XVI в.: по сроцiь на нашем человiьцiь, по дензiь, при недрузiь,в послусех и т. п.); выходят из живого письменно-бытового употребленияэнклитические формы личных местоимений: ми, ти, мя, тя и т. п.

Такимобразом, к концу XVII в. устанавливаются многие из тех явлений, которыехарактеризуют грамматическую систему русского литературного языка XVIII-XIX вв.

Процессобразования русского национального языка был связан с «обмирщением»просвещения. Славяно-русский язык семантически обновляется, подвергаясь влияниюзападноевропейских языков и еще теснее сближаясь с народной речью, а те егостили и разновидности, которые были проникнуты клерикальным духом, постепенно(к концу XVII — началу XVIII в.) вытесняются с командных высот культурной жизни.

Расширениюживой народной струи в системе литературного языка содействовали новыедемократические стили литературы, возникавшие в среде грамотной посадскоймассы.

ВXVII в. на основе диалектов купечества, мелкого служилого дворянства, посадскихлюдей и крестьянства создаются новые типы литературного языка, новые родыписьменности. Ремесленники, торговцы, низший слой служилых людей — посадскиелюди до XVII в., в сущности, не имели своей литературы.

Вполовине XVII в. средние и низшие слои общества (низшее духовенство, городскоекупечество, служилые люди, грамотное крестьянство) пытаются установить своиформы литературного языка, далекие от книжной религиозно-учительской и научнойлитературы, свою стилистику [2], на основе которой реалистически перерабатываютсюжеты старой литературы (ср., например, повести «Слово о благочестивомцаре Михаиле» или «Сказание о древе златом и о златом попугае и оцаре Михаиле, да о царе Левкасоре»). Эти новые стили литературного языкашироко пользуются изобразительными средствами и лексикой устной русскойсловесности, в частности сказки. Например, в повести «Слово облагочестивом царе Михаиле» (Лен. б-ка, № 943, XVII в., из собранияУндольского) можно подметить местами ритмичность речи и стремление к созвучиям- рифмам. В конюшне стояше — повинных к нему меташе, много дивися царскому наконе сидению — и чудного коня течению и др. под. В «Сказании о древезлатом...», кроме созвучий, постоянны повторения слов и формул.Славянизмов книжной речи в этих стилях относительно немного, да и те почтиисключительно ходячие, шаблонные. Например, в указанной выше повести«Слово о благочестивом царе Михаиле»: аще, зело, вельми, формыаориста от глаголов ити и производных от него с приставками, рещи и некоторыедругие, причем окончания единственного и множественного числа путаются: и нихтона него не смiьяша сесть, царь на нем не iьздиша; и вельможи много дивисяцарскому на коне сиденью, и т. п.

Характеренсинтаксис, почти вовсе свободный от подчинения предложений: Извоздник жепоклонився царю и поиде к желiьзной конюшне, где конь стоит, и ударивъ кулакомъпо замкомъ, замки всiь с пробоев долой спадоша и др. под.

Синтаксическаяперспектива подчинения и включения предложений отсутствует. Например, врукописи из собрания Ундольского № 943: «И походил по двору и виде, крепкостерегут, и рече» и т. п.

Влексике разговорные выражения причудливо сочетаются с книжными: «Василейтялъ мечемъ и отсiьче обiь руцiь»; «Царь Василей не могъ ничемотнятца и сотворил ухищрение»; «начал вельми сердитоватъ, аки левъревуще» и т. п.

Изсреды низших и средних классов русского грамотного общества XVII в. идут первыезаписи произведений устной народной словесности и близкие им подражания,пересказы (например, «Повесть о бражнике», «Повесть о цареАггее...», «Сказка о некоем молодце, коне и сабле»,«Сказание о молодце и девице», «Горе-злосчастие» и нек,др., которых роднят свободное отношение к книжной традиции, стиль, близкий кнародной словесности и живой речи, реализм).

Борьбас традициями старого книжного языка ярче всего обнаруживается в пародии,которая была широко распространена в русской рукописной литературе конца XVIIв. Пародировались литературные жанры, различные типы церковнославянского иделового языка. Таким путем происходило семантическое обновление старыхязыковых форм и намечались пути демократической реформы литературной речи. Вэтом отношении характерен, например, язык пародий-лечебников конца XVII — начала XVIII в., отражающих манеру народных сказок-небылиц.

Появляютсяпародии и на разные жанры и стили высокой церковно-книжной письменности. Таков,например, «Праздник кабацких ярыжек». В языке этой пародии-сатирывторой половины XVII в., с одной стороны, находит отражение книжная славянскаятерминология и фразеология церковных служб и песнопений (стихир, прокимнов,паремий, тропарей, псалмов и канонов и т. п.), подвергающаяся пародическому«выворачиванию наизнанку». В связи с этим широко представлены иморфологические славянизмы (формы аориста — погибе, лишихся и т. п.;церковнославянские формы звательного падежа: кабаче непотребне, истощителю и т.д.; падежные формы со смягчением заднеязычных: в человеце, в велицеи и др.под.).

Ногораздо ярче и шире в языке этой «службы кабаку» обнаруживается живаянародная речь, не чуждая севернорусских диалектизмов (например: на корчмеиспити лохом; уляпался; с радением бажите, т. е. желаете, требуете; стряпаетеоколо его, что черт у слуды; в мошне ни пула и т. п.).

Многонародных поговорок, нередко рифмованных, например: был со всем, а стал ни счем; когда сором, ты закройся перстом; было да сплыло; люди в рот, а ты глот;«крапива кто ее ни возьмет, тот руки ожжет» и т.д.

К«Празднику кабацких ярыжек» по своей пародийной направленностипримыкает «Повесть о попе Савве», которая заканчивается «смешнымикосом безумного попа», пародирующим стиль церковного акафиста:«Радуйся, шелной Сава, дурной поп Саво..., радуйся, что у тебя бараденкавырасла, а ума не вынесла»; «радуйся породны русак, по делам воистинутак» и т. д.

Пародируютсястарые формы не только литературного славяно-русского, но и делового языка(ср., например, язык «Калязинской челобитной»). И тут подспорьемслужит язык народной поэзии, например стиль небылиц, прибауток, пословиц и т.л. В литературу пробивают себе дорогу преследуемые церковью формы устногоскоморошьего творчества.

Жанрыстарой литературы преобразуются, наполняясь реалистическим бытовым содержаниеми облекаясь в стилистические формы живой народной речи. Так, «Азбука оголом и небогатом человеке», написанная пословичной рифмованной прозой,чрезвычайно интересна для характеристики литературных стилей посадских имладших служилых людей с их диалектизмами, с их разукрашенным, но образнымпросторечием, с их редкими славянизмами и частыми вульгаризмами. Например:ерыщетца у меня по брюху; ерзнул бы за волком с собаками да не на чем и т. п.

Такимобразом, во второй половине XVII в., когда роль города становится особеннозаметной, в традиционную книжную культуру речи врывается сильная и широкаяструя живой устной речи и народно-поэтического творчества, двигающаяся изглубины социальных «низов». Обнаруживается резкое смешение истолкновение стилей и диалектов в кругу литературного выражения. Начинаеткоренным образом изменяться взгляд на литературный язык. Демократические слоиобщества несут в литературу свой живой язык с его диалектизмами, свою лексику,фразеологию, свои пословицы и поговорки. Так, старинные сборники устныхпословиц (изданные П. К. Симони и обследованные В. П. Адриановой-Перетц)составляются в среде посадских, мелких служилых людей, городских ремесленников,в среде мелкой буржуазии, близкой к крестьянским массам. Ср., например, такиепословицы: кабалка лежит, а детинка бежит; голодный и патриарх хлеба украдет;казак донской, что карась озерной — икрян да сален (характеристика донской«вольницы»); поп пьяный книги продал, да карты купил; красная нужда — дворянская служба (насмешка над привилегированным положением высших сословий);не надейся попадья на попа, имей своего казака и т. п.

Лишьнезначительная часть пословиц, включенных в сборники XVII — начала XVIII в.,носит в своем языке следы церковно-книжного происхождения. Например, «Адамсотворен и ад обнажен»; «жена злонравна мужу погибель» и др.«Огромное же большинство пословиц, даже и выражающих общие моральныенаблюдения, пользуются целиком живой разговорной речью, которая стирает всякиеследы книжных источников, если таковые даже в прошлом и были» (В. П.Адрианова-Перетц).

Языкпосадской интеллигенции — приказных служащих, плебейской, демократической частидуховенства — предъявляет свои права на литературность. Рамки литературной речишироко раздвигаются. Устно-поэтическая традиция народного творчества вплотнуюпридвигается к литературе и служит мощным источником национальнойдемократизации русского литературного языка.

Ноживая народная речь сама по себе еще не могла стать базой общерусскогонационального языка. Она была полна диалектизмов, которые отражали старуюфеодально-областную раздробленность страны. Она была оторвана от языка науки,который формировался до сих пор на основе славяно-русского языка. Она быласинтаксически однообразна и еще не освоилась со сложной логической системойкнижного синтаксиса. Генрих Лудольф, автор «Русской грамматики»(Оксфорд, 1696), так изображает значение славяно-русского языка: «Длярусских знание славянского языка необходимо, так как не только священноеписание и богослужебные книги у них существуют на славянском языке, но непользуясь им, нельзя ни писать, ни рассуждать по вопросам науки иобразования». «Так у них и говорится, что разговаривать надопо-русски, а писать по-славянски».

Отсюдапонятно, что русский национальный язык в XVII и XVIII вв. образуется на основесинтеза всех жизнеспособных и ценных в идейном или экспрессивном отношенииэлементов русской речевой культуры, т. е. живой народной речи с ее областнымидиалектами устного народнопоэтического творчества, государственного письменногоязыка и языка старославянского с их разными стилями.

Нов XVII и даже в начале XVIII в. средневековое многоязычие еще не былопреодолено, контуры национального русского языка лишь обозначились. Например, всочинениях такого крупного писателя XVII в., как протопоп Аввакум, наблюдаетсятонкая и сложная система сцепления, сопоставления и взаимопроникновения живыхнародных и славяно-русских выражений. Славяно-русские образы здесь приобретаютяркую народную окраску (тотчас ограбят до нага и сволокут ризу святогокрещения; и бес блудной в души на шее седит, кудри бедной расчесывает и др.под.). Живая устная речь с присловьями, поговорками и пословицами, рифмованнымиафоризмами у Аввакума нередко совсем заслоняет и оттесняет церковнославянизмы.Иногда же русизмы и славянизмы синонимически сопоставляются: бысть же я…приалчен, сиречь есть захотел; зело древо уханно, еже есть вони исполненоблагой; на высоких жрал, сиречь на горах болванам кланялся и др. под. В местахже патетических и религиозно-торжественных старославянский язык выступает уАввакума в обнаженном виде.

Самстарославянский язык в XVII в. переживает сложную эволюцию. XVII в. — это времяпоследнего, предсмертного расцвета традиционного средневекового мировоззрения.Вступление Московского государства в круг широких международных связей иотношений обострило старинную идею о значении Москвы в истории христианскогомира: Москва — третий Рим, последняя столица.

Всвязи с этим, а отчасти в противовес надвигающейся на русский язык волнеевропеизации усиливается в литературе реакционных кругов монашества и боярствариторическое «плетение словес», возрождаются традиции византийскоговитийства (культ греческого языка в школе Епифания Славинецкого, братьяЛихуды). Еллино-славянские стили отличались «необыкновенноюславянщизною» (ср., например, склонность их к сложным торжественнымсловам: рукохудожествовать, гордовысоковыйствовати и т. п., обилие грецизмов,фраз, составленных по византийскому образцу, запутанные синтаксическиеконструкции и др.). Однако переводы с греческого в XVII в. вообще не имелиуспеха среди читателей и дошли до нас в ограниченном числе списков, частотолько в автографах переводчиков. За пределами исправления славянского текстасвященного писания, богослужебных книг и религиозно-учительной литературыгреческое влияние на литературу Московской Руси XVII в. не было сильным.

Культурно-общественноезначение греческого языка, знание которого признается вовсе не обязательным идаже не нужным для интеллигента XVIII в., падает. Еллино-славянские стилитеряют всякое значение в начале XVIII в., принимая узкий,профессионально-церковный или научно-богословский характер.

Напротив,резко усиливается влияние на славянский язык украинского литературного языка,подвергшегося воздействию западноевропейской культуры и пестревшего латинизмамии полонизмами. Юго-Западная Русь становится во второй половине XVII в.посредницей между Московской Русью и Западной Европой.

Известно,что с развитием капитализма «прежняя местная и национальная замкнутость исамодовление уступают место всестороннему обмену и всесторонней зависимостинародоа как в области материального, так и в области духовного производства.Плоды умственной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием»[3]. Главная роль в процессе языкового обмена переходит из одной страны кдругой в соответствии с общим ходом экономического и культурного развития.

Украинскийлитературный язык раньше русского вступил на путь освобождения от засильяцерковнославянских элементов, на путь европеизации. Там раньше развились такиелитературные жанры, как виршевая поэзия, интермедии и драмы. Там, острее инапряженнее — в борьбе с насильственной колонизацией — протекал процесснационализации славяно-русского языка. Юго-западное влияние несло с собою врусскую литературную речь поток европеизмов. За счет греческого языкавозрастает культурно-образовательная роль языка латинского, который былинтернациональным языком средневековой европейской науки и культуры. Онподготовляет почву для сближения русского литературного языка сзападноевропейскими языками (ср. латинизмы в русском языке XVII в. — в кругутерминов математики: вертикальный, нумерация, мультипликация, т. е.'умножение', фигура, пункт, т. е. 'точка', и т. п.; в географии: глобус, градуси др.; в астрономии: деклинация, минута и др.; в военном деле: дистанция,фортеция; в гражданских науках: инструкция, сентенция, апелляция, капитулы; вриторике и пиитике: орация, конклюзия, аффект, фабула, конверзация и др. под.).

Помимолексики и семантики влияние латинского языка отразилось и на синтаксическойсистеме русского языка — на конструкции книжного периода.

Влияниезападноевропейской культуры сказывалось и в распространении знания польскогоязыка в кругу высших слоев дворянства. Польский язык выступает в ролипоставщика европейских научных, юридических, административных, технических исветско-бытовых слов и понятий. При его посредстве происходит секуляризация,«обмирщение» научного и технического языка, а в придворном иаристократическом быту развивается «политесс с манеру польского».Через Польшу проникает занимательная светская литература.

Такимобразом, русский язык начинает обогащаться необходимым для народа, выступившегона европейское поприще, запасом европеизмов, однако приспособляя их к традициями смысловой системе национального выражения. Европеизмы выступают как союзникинародного языка в его борьбе с церковно-книжной идеологией средневековья. Они необходимыдля расширения семантической базы формирующегося национального языка. Любопытенсопутствующий явлениям заимствования процесс просеивания и отбора чужих слов.Например, церковнославянский язык XVII в. в переводе «ВеликогоЗерцала» испещрен польскими и латинскими выражениями (кроль, поета, уринаи т. п.), которые в позднейших списках заменяются или глоссами (к секутором,сиречь прикащиком; авватися, сиречь начальная мати...; дробина, сиречь лествицанебесная), или русскими и славяно-русскими словами (гай — лес, кокош — петел ипр.).

Русскийлитературный язык экстенсивно раздвигает свои пределы. Объединяя феодальныедиалекты и вырабатывая из них общерусский разговорный язык интеллигенции наоснове столичного говора, литературный язык в то же время овладевает материаломзападноевропейской языковой культуры.

Внедрах Московского царства, средневекового по всему стилю царского ипридворного верха, неудержимо нарастает секуляризация государственной жизни иполитических воззрений. Усвоение иноземной военной и торгово-промышленнойтехники, ряд новшеств, как попытки кораблестроения, организации врачебногодела, устройства почтовых сообщений и т. п., реорганизация государственногоуправления, складывающегося в новый политический тип светской полицейской государственности,- все это производило коренной перелом в направлении и общем укладегосударственной жизни, было связано с проникновением новых понятий и обычаев вбыт и духовный кругозор русских людей, приучало к новым приемам мысли исоздавало потребность в обновлении средств и способов ее выражения.Разоблачалась и падала старая культура средневековья. На смену ей выдвигаласьнациональная культура новой России.

7

Процессвыработки новых форм национального русского выражения происходит на основесмешения славяно-русского языка с русской народной речью, с московскимгосударственным языком и с западноевропейскими языками. Ознакомлению синтернациональной научной терминологией и выработке русскойнаучно-политической, гражданской, философской и вообще отвлеченной терминологииXVIII в. содействует укрепляющееся значение латинского языка (ср. калькированьелатинских слов: искусство — experientia; вменение — imputatio; обязательство — obligatio; договоры — pacta; страсть — affectus; отрицательный — negativus и т.п.).

Языковыеновшества светско-культурного типа легче могли войти в приказный язык, чем вславяно-русский. С системой государственно-делового языка свободно сочеталисьзападноевропейские слова и выражения, относящиеся к разным областямобщественно-политической жизни, административного дела, науки, техники ипрофессионального быта.

ЯзыкПетровской эпохи характеризуется усилением значения государственного,приказного языка, расширением сферы его влияния. Этот процесс являетсясимптомом растущей национализации русского литературного языка, отделения егоот церковно-книжных диалектов славянорусского языка и сближения с живой устнойречью. В переводной литературе, которая составляла основной фонд книжнойпродукции первой половины XVIII в., господствует приказный язык. Заботыправительства о «внятном» и «хорошем стиле» переводов, осближении их с «русским обходительным языком», с «гражданскимпосредственным наречием», с «простым русским языком» отражалиэтот процесс формирования общерусского национального языка. Славяно-русскийязык вытесняется приказным языком из области науки. Симптоматичен приказ ПетраI Ф. Поликарпову, переводившему «Географию»: "… высоких словсловенских класть не надобеть, но посольского приказу употреби слова".

ВПетровское время бурно протекает процесс смешения и объединения — несколькомеханического — живой разговорной речи, славянизмов и европеизмов на основегосударственно-делового языка. В этом кругу выражения формируются новые стили«гражданского посредственного наречия», литературные стили,занимающие промежуточное положение между возвышенным славянским слогом ипростой разговорной речью.

Степеньпримеси славяно-русского витийства оценивалась как признак красоты или простотыстилей русского литературного языка. Характерно распоряжение Петра синоду:"… написать… на двое: поселяном простяе, а в городах покрасивее длясладости слышащих". Сам славяно-русский язык подвергается глубокомувоздействию деловой, приказной речи. Он демократизируется и в то же времяевропеизируется. По словам К. С. Аксакова, в языке Стефана Яворского и ФеофанаПрокоповича «ярко является характер тогдашнего слога — эта смесьцерковнославянского языка, простонародных и тривиальных слов, тривиальныхвыражений и оборотов русских и слов иностранных». Например, в церковныхпроповедях того времени обычны такого рода слова и выражения: «фельдмаршалвойска Давыдова, експеримент, екстракт, екзерциции воинские» и т. п. Вконструкции речи, конечно не всегда, но заметен латинизм. Таким образом,приказный деловой язык становится центром системы формирующегося новогонационального литературного языка, его «посредственного» стиля.

Однакосамый этот приказный язык, отражая строительство новой культуры и старыетрадиции в Петровское время, представляет собой довольно пеструю картину. Однимкраем он глубоко внедряется в высокие риторические стили славяно-русскогоязыка, другим — в пеструю и кипящую стихию народной речи с ее областнымидиалектизмами. Феодальные областные диалекты, глубоко просочившиеся в приказныйязык, образуют богатый инвентарь бытовых синонимов и синонимических выражений.Например, в «Книге лексикон или собрание речей по алфавиту, с российскогона голанский язык» (1717) выстраиваются в один ряд группы такихслов-синонимов: пень, колода, чурбан, отсечек (195); хижка, шалаш (69);постронка, пристяжь, или 'веревка у шор' и т. п. Лексика народной речи, сосвоей стороны, становится в синонимический параллелизм со словаремславяно-русского языка. Происходит бурное смешение и стилистическинеупорядоченное столкновение разнородных словесных элементов внутрилитературного языка, пределы которого безмерно расширяются. Процесспереустройства административной системы, реорганизация военно-морского дела,развитие торговли, фабрично-заводских предприятий, освоение разных отраслейтехники, рост научного образования — все эти исторические явлениясопровождаются созданием или заимствованием новой терминологии, вторжениемпотока слов, направляющихся из западноевропейских языков: голландского,английского, немецкого, французского, польского и итальянского (ср. в сфереадминистративной: ранг, патент, штраф, полицмейстер, ордер, камергер, канцлер,арестовать, конфисковать и т. п.; в военном деле: брешь, бастион, гарнизон,пароль, лафет, юнкер, вахтер и т. д.). Научно-технические стили деловой речи вэто время с периферии перемещаются ближе к центру литературного языка.Политехнизация языка усложнила и углубила систему приказного языка.Политическая и техническая реконструкция государства отражается в реорганизациилитературного языка. Профессионально-цеховые диалекты бытовой русской речипривлекаются на помощь и вливаются в систему письменного делового языка. Сдругой стороны, живая устная речь города, язык общежития — в связи севропеизацией быта — наполняется заимствованиями, пестрит иностранными словами.Возникает мода на европеизмы, распространяется среди высших классовповерхностное щегольство иностранными словами.

Приотрыве от культуры средневековья естественно было излишнее увлечениеевропеизмом. Польские, французские, немецкие, голландские, итальянские словаказались тогда многим более подходящим средством выражения нового европейскогосклада чувств, представлений и социальных отношений. Петр I вынужден был отдатьприказ, чтобы реляции «писать все российским языком, не употребляя иностранныхслов и терминов», так как от злоупотребления чужими словами «самогодела выразуметь невозможно».

Такимобразом, из приказного языка постепенно вырастают новые стилинаучно-технического языка, новые стили публицистической и повествовательной литературы,гораздо более близкие к устной речи и более понятные, чем старые стилиславяно-русского языка. Но культурное наследство славяно-русского языка,возникшая на его почве отвлеченная терминология и фразеология, его богатаясемантика и его конструктивные средства служили мощным источником обогащениянационального русского литературного языка в течение всего XVIII в. Символомсекуляризации гражданского языка, символом освобождения русского литературногоязыка от идеологической опеки церкви была реформа азбуки (1708). Новаягражданская азбука приближалась к образцам печати европейских книг. Это былкрупный шаг к созданию национального русского книжного языка. Значение этойреформы было очень велико. Славяно-русский язык терял литературные привилегии.Он низводился на роль профессионального языка религиозного культа. Отдельныеего элементы вливались в систему национального русского языка. Усиливаласьпотребность в более четком разграничении церковнославянских и общенациональныхформ и категорий русской книжной речи. За разрешение этой задачи взялся В. К.Тредиаковский, который подверг глубокой критике фонетические и морфологическиеоснования славяно-русской речи, указав на отличия народного русского языка.Тредиаковский развивал мысль о необходимости писать и печатать книги «позвонам», т. е. в соответствии с фонетикой живого разговорного языкаобразованных кругов русского общества.

Потребностьнационально-языкового самоопределения, сознание важности общенациональногоязыка как органического элемента самобытной русской культуры ярко звучат и втеоретических высказываниях Тредиаковского о связи литературы с народнойпоэзией, о языке словенском как «языке церковном», который «внынешнем веке у нас очень темен» и «ныне жесток… слышится», онеобходимости единого и общего национального («природного») русскогоязыка. («И так всем одного и того же общества должно необходимо и богуобеты полагать, и государю в верности присягать, и сенаторов покорно просить…и на площади разговаривать, и комедию слушать, и у купца покупать… и работныхлюдей нанимать.… и на слуг кричать, и детей обучать… все сие токмо чтоприродным языком»). В атмосфере столкновения и смешения разноязычных иразностильных элементов в русском литературном языке первой трети XVIII в. восходяти развиваются своеобразные ростки новых национальных стилей повествования илирического выражения. Они представляют оригинальное сочетание русской народнойи западноевропейской культуры художественного слова. Углубляется связьлитературы художественной речи с устной народной словесностью. Структуракнижного стиха изменяет свои силлабические формы, тонизируясь по русскимнародно-поэтическим и западноевропейским литературным образцам. Однако языкпетровской государственности еще не мог стать общенациональным языком. Он былстилистически не организован. В разных его жанрах царила пестрая смесьграмматических и лексических категорий книжно-славянского языка сразговорно-русскими. Стремительный наплыв западноевропейской, научной итехнической терминологии, ломая старые методы образования научных понятий изстарославянских элементов, приводил к «диким и странным слованелепостям».

К40-50-м годам XVIII в. потребность стилистической регламентации и нормализациинового русского литературного языка становится все более ощутимой и неотложной.

В.К. Тредиаковский одним из первых выдвинул вопрос об общенациональной нормелитературного выражения, об «общем употреблении». Но где искать этунорму, и что такое общее употребление? «С умом ли общим употреблениемназывать, какое имеют деревенские мужики, хотя их и больше, нежели какое цветету тех, которые лучшую силу знают в языке?» — спрашивал Тредиаковский. — «Ибо годится ли перенимать речи у сапожника, или у ямщика? А однако всесии люди тем же говорят языком, что и знающие..., но не толь исправнымспособом». «Лучше полагаться в том на знающих и обходительствомвыцвеченых людей, нежели на нестройную и безрассудную чернь».

ТакТредиаковский под влиянием французских аристократических теорий ищет нормыобщенационального русского языка в речи «двора в слове наиучтивейшего ибогатством наивеликолепнейшего», в речи «благоразумнейших министров ипремудрых священнначальников», в речи «знатнейшего и искуснейшегодворянства». Между тем русский двор вовсе не имел своего оригинального стилянационального выражения. А собственный язык Тредиаковского носил явныйотпечаток приказно-канцелярской и духовной среды с примесьюсеминарско-схоластической учености.

8

Новыеосновы нормализации русского литературного языка заложены великим русским учеными поэтом М. В. Ломоносовым. Ломоносов объединяет в понятии «российскогоязыка» все разновидности русской речи — приказный язык, живую устную речьс ее областными вариациями, стили народной поэзии — и признает формыроссийского языка конструктивной основой литературного языка, по крайней мередвух (из трех) основных его стилей. Ломоносов точно и ясно ориентируется всовременном ему хаосе стилистического разноязычия. Он призывает к«рассудительному употреблению чисто российского языка», обогащенномукультурными ценностями и выразительными средствами языка славяно-русского и кограничению заимствований из чужих языков. От степени участия славянизмовзависит различие стилей русского литературного языка (высокого, посредственногои низкого). Ломоносов высоко оценивает семантику славяно-русского языка исвойственные ему приемы красноречия. Кроме того, из славянского языка вошло врусскую литературную речь «множество речений и выражений разума». Сним связан язык науки. Отказ от славянизмов был бы отказом от несколькихстолетий русской культуры. Однако Ломоносов предписывает «убегать старых инеупотребительных славенских речений, которых народ не разумеет». Такимобразом, славяно-русский язык впервые рассматривается не как особаясамостоятельная система литературного выражения, а как арсенал стилистических ивыразительных средств, придающих образность, величие, торжественность иглубокомыслие русскому языку.

Оценивреальное соотношение языковых сил в русской литературной речи первой половиныXVIII в., Ломоносов устанавливает систему трех стилей литературы, очерчивает ихграницы, их лексические и грамматические нормы.

Простойили низкий стиль целиком слагается из элементов живой разговорной русской речи,даже с примесью простонародных выражений. Средний стиль состоит из слов и форм,общих славяно-русскому и русскому языкам. В высокий слог входят славянизмы ивыражения, общие русскому и славяно-русскому языкам. Каждый из трех стилейсвязан со строго определенными жанрами литературы. Так, к высокому стилю былиприкреплены героические поэмы, оды, трагедии, праздничные речи о важныхматериях. Остальные жанры могли свободно пользоваться чисто русским языком.Теория трех стилей ввела в узкие стилистические рамки употреблениеславяно-русского языка, хотя еще сохранила для него средневековый пьедестал.Она сильно ограничила применение иностранных слов. С именем Ломоносова связаноупорядочение русской технической и научной терминологии, ее русификация.Нормализация русского литературного языка предполагала грамматическую регламентациюстилей. Грамматические категории славяно-русского языка, уже вымершие в общемупотреблении (например, формы аориста, имперфекта, деепричастия на -ще, формысо смягчением заднеязычных и т. п.), окончательно сдаются в архив. Сохраняютсялишь те славяно-русские формы, которые были приняты в деловом государственномязыке. Это обновило и демократизировало весь грамматический строй русскоголитературного языка.

«Новымсловам ненадобно старых окончаниев давать, которые не употребительны».Кроме того, Ломоносовым систематизированы фонетические и грамматическиеразличия между высоким и простым стилями, причем был открыт в простой слогширокий доступ грамматическим формам живой устной речи. В «Российскойграмматике» Ломоносова, хотя и в общих контурах, впервые была представленашироко и самостоятельно разработанная грамматическая система русского языка вее стилистических вариантах. Намечался грамматический стержень национальногорусского языка.

Семантиканародного языка стала основной движущей силой литературного развития. НоЛомоносов не разрешил всех противоречий и трудностей, которые тормозилиразвитие национального русского языка. Структура среднего стиля осталась неясно очерченной. Стихия живой народной речи была стилистически не упорядочена.Нормы употребления областных диалектизмов не определены и не ограничены.Теоретически считая социальной базой литературной речи язык Москвы, самЛомоносов допускал в своей грамматике и в своих произведениях многосевернорусских диалектизмов, отклоняющихся от московской нормы. Проблемаевропеизмов, как необходимого элемента русской национальной языковой культуры,за пределами научного языка также не получила всестороннего освещения влитературной деятельности Ломоносова. Вопрос об единой общенациональной нормерусского языка, очевидно, еще не мог быть решен.

Междутем процесс европеизации высшего русского общества усиливался. Французский языкстановится официальным языком придворно-аристократических кругов, языкомсветских дворянских салонов. Борьба за национальные основы русскоголитературного языка неизбежно выдвигала задачу создания «светских»стилей самого русского литературного языка. Именно в этом направленииразвивалась литературная деятельность другого великого русского писателясередины XVIII в. — А. П. Сумарокова — и его школы.

Сумарокови его школа не только обогащают русский язык новыми формами лирической идраматической речи, но и в значительной степени преодолевают четыре замеченныеими препятствия на пути развития общенационального русского языка.

1.Вводятся ограничения для литературного употребления областных народных слов ивыражений. В качестве твердой национальной нормы выдвигается язык столичнойобразованной среды, московское интеллигентское (преимущественно дворянское)употребление. В связи с этим Сумароков объявляет себя противником«Российской грамматики» Ломоносова. «Грамматика Ломоносованикаким ученым собранием не утверждена, и по причине, что он московское наречиев колмогорское превратил, вошло в нее множество порчи языка». Наряду сдиалектизмами запрещаются вульгаризмы. Характерно, например, заявление Ф.Мамонова в предисловии к переводу «Любови Псиши и Купидона» Лафонтена(1769): «Благородный стиль всегда привлечет меня к чтению, а низкимисловами наполненный слог я так оставляю, как оставляю и не слушаю тех людей,которые говорят степною речью и произношением». Таким образом,культивируется средний литературный стиль и выдвигается лозунг олитературиванияразговорной речи. Простой слог приближается к среднему.

2.Объявляется борьба «подъяческому», приказно-бюрократическому языку,его «скаредному складу». Приказный язык, уже Ломоносовымнивелированный и разнесенный по рубрикам русского и славянского языка, теряетодну за другой свои литературные позиции. Исполнив свою историческую миссию, оннизводится на роль профессионально-канцелярского диалекта. Он признаетсяпротивным «обычаю», т. е. лингвистическому вкусу светскогообразованного общества. «Подьячие… точек и запятых не ставят… длятого, чтобы слог их темнее был, ибо в мутной воде удобнее рыбу ловить»."… подьячие… высокомерятся любимыми своими словами: понеже, точию, якобы, имеет быть, не имеется и прочими такими".

Литературныйязык ориентируется на язык светского общества. Все это ведет к еще большемурасширению функций среднего стиля, не регламентированного Ломоносовым.

3.Реорганизуется структура высокого слога. Расшатываются его славяно-русскиеосновы, еще так крепко связанные у Ломоносова с «пользой книгцерковных». Ломоносовский высокий стиль характеризуется как «многоречие»,«многоглаголание тяжких речей», «пухлое и высокопарное». Воснову высокого слога Сумароковым и его школой кладется европейский стильфранцузского классицизма, однако сильно национализированный.

4.Сумароков и его школа ведут яростную борьбу с галломаниейпридворно-аристократического круга и его дворянских подголосков, с языкомсветских щеголей, пересыпавших свою речь французскими (а иногда немецкими)словами. Они видят в этом макароническом жаргоне опасность утраты национальногосвоеобразия русского языка. Сумароков не был пуристом. Он сам вводил новыеслова и значения. Он допускал необходимые иностранные заимствования, но былпротивником порчи языка ненужной чужеземной примесью (см. «Об истреблениичужих слов в русском языке», «Эпистолу о русском стихотворстве»).

ОднакоСумароков не разрушает, а лишь видоизменяет теорию трех стилей. Но и выдвинутаясумароковской школой норма литературного языка не выдержала испытания истории.

Фонвизин,Державин, Новиков, Радищев с разных сторон и в разных направлениях открываютлитературе новые средства выражения и новые сокровища живого слова. Онипроизводят сложную перегруппировку языковых элементов. Их творчество неумещается в рамки теории трех стилей. Возникает разрыв междуформально-языковыми схемами литературы и живой семантикой языка народного.

Углублениенациональных основ русского литературного языка особенно заметно в поэзииДержавина, который, синтезируя стили ломоносовской и сумароковской школы,иногда достигал высокой степени народности реалистического мастерства. Пословам Белинского, «с Державина начинается новый период русской поэзии…В его стихотворениях нередко встречаются образы и картины чисто русскойприроды, выраженные со всею оригинальностию русского ума и речи… ПоэзияДержавина была первым шагом к переходу вообще русской поэзии от риторики кжизни...». Поэзия Державина не осуществила синтеза всех живых элементовобщерусской литературной речи, но подвергла их новому смешению. И в этомброжении и смешении еще определеннее и резче выступили и схематизм теории трехстилей, и контуры уже возникающего общерусского национального языка.

ВлияниеЛомоносова, Фонвизина и Державина отразилось и на языке Радищева, который,вырабатывая революционный публицистический стиль материалистическогонаправления, широко пользовался риторикой и фразеологией славяно-русскогоязыка, но изменял их смысловую направленность. Вместе с тем Радищев многоечерпает из сокровищницы живого родного слова и народной поэзии, свободносмешивая народные элементы со словяно-русскими и западноевропейскими и непридерживаясь традиционной рецептуры учения о трех стилях. Он стремитсясодействовать развитию в России просвещения «на языке народном, на языкеобщественном, на языке российском».

ВXVIII в. русский язык окончательно утверждается в науке, которая, впрочем, ещеочень долго — до 30-40-х годов XIX в., до прилива революционно-демократическойинтеллигенции, а в отдельных областях почти до эпохи Великой Октябрьскойсоциалистической революции — сохраняла следы своего первоначального симбиоза сцерковно-книжной культурой средневековья.

Кконцу XVIII в. разработка национального русского языка достигает большойглубины. Учение о трех стилях давало возможность широко вовлекать в структурулитературной речи и накопленный веками запас славяно-русизмов, и неистощимыесокровища родного слова. Воздействие западноевропейских языков, принявшее ввысших дворянских и придворно-бюрократических кругах антинациональный характергалломании, для русского языка в целом послужило мощным импульсом семантическогоразвития и обогащения; ковались новые формы выражения для передачи понятий,созданных западноевропейской культурой; расширялся круг значений прежних слов(например, в сфере обозначения чувств, настроений, оттенков душевной жизни, ихкачественных определений, в сфере выражения социальной и психологическойатмосферы общественного быта, светского этикета и т. п.; ср. значения такихслов, как плоский, тонкий, живой, трогательный, развлечение, расположение и т.п.): вырабатывались приемы отвлеченного научно-технического и публицистическогоизложения (ср., например, значения таких слов и выражений: отвлечение — abstractio, abstraction; отвлеченный — abstractus. abstraite, предрассудок — prejuge; непроницаемость — impenetrabilite; переворот — revolution; подразделение- subdivision и т. п.).

Кконцу XVIII в. процесс европеизации русского языка, осуществлявшийсяпреимущественно при посредстве французской культуры литературного слова, достигвысокой степени развития. Старокнижная языковая культура вытеснялась новоевропейской.Русский литературный язык, не покидая родной почвы, сознательно пользуетсяцерковнославянизмами и западноевропейскими заимствованиями.

Однако- при всем богатстве и разнообразии форм литературного выражения — вобщерусском национальном языке еще не было твердых норм — ни грамматических(особенно синтаксических), ни словарных, тем более что высокий слог иприкрепленные к нему жанры старели или заметно эволюционировали в сторонусближения с живой разговорной речью, а простой слог с его вульгаризмами идиалектизмами уже не отвечал развитому вкусу европеизированной дворянскойинтеллигенции. Все острее к концу XVIII-началу XIX в. ощущалась потребность вреорганизации литературного языка, в отмене жанровых ограничений, в созданиисредней литературной нормы, близкой к разговорному языку образованногообщества, свободной как от архаизмов славяно-русского языка, так и отвульгаризмов простонародной речи и способной удовлетворить «благородныйвкус» просвещенного русского европейца.

Надразрешением этой задачи в разных направлениях работали многие писатели концаXVIII и начала XIX в. (Новиков, Капнист, Дмитриев, Карамзин и др.). Особенноезначение для истории русского языка имела литературная деятельность Н. М.Карамзина, с именем которого современники связывали создание «нового слогароссийского языка».

9

Процессобразования «нового слога российского языка» был связан с борьбойпротив старой книжной традиции, носившей еще слишком глубокий отпечатокцерковнославянского влияния, и против специально-технических иприказно-канцелярских уклонений литературного стиля, шедших еще из Петровскойэпохи. Национализация русского литературного языка обязывала к выработке языкасветского общежития — по типу новоевропейских языков. Не педант и не ученый,представитель узкой специальности, а светский человек провозглашается творцом исудьей языка общежития, языка цивилизации. На русскую почву пересаживаютсяпринципы позднего французского классицизма, но приобретают здесь совершеннооригинальный характер. «В людской толпе, составленной из глупцов ипересыпанной педантами, — говорил Вольтер, — всегда имеется маленькое отдельноестадо, называемое хорошим обществом». В понятии «хорошегообщества» Карамзин — в отличие от Пушкина — не объединял интеллигенции и простогонарода. Это светское хорошее общество — законодатель норм литературноговыражения. Карамзин и его сторонники выдвигали задачу — образовать доступныйширокому читательскому кругу один язык «для книг и для общества, чтобыписать, как говорят, и говорить, как пишут». Для этого необходимы:тщательный отбор наличного языкового материала и творчество новых слов иоборотов (ср. неологизмы самого Карамзина: влюбленность, промышленность,будущность, общественность, человечность, общеполезный, достижимый,усовершенствовать и др.).

Языкпреобразуется под влиянием «светского употребления слов» и«хорошего вкуса» европеизированных верхов общества. Изменяютсясинтаксис и фразеология. Из литературного словаря исключается большая частьслов ученого языка, восходящих к церковнославянизмам. Архаические ипрофессиональные славянизмы и канцеляризмы запрещены (вроде: учинить, изрядствои т. п.). В литературном употреблении избегаются специальные термины школы,науки, техники, ремесла и хозяйства. Накладывается запрет на провинциализмы ина слова фамильярно-просторечные или простонародные.

Вэтой реформе нельзя не видеть развития и углубления национально-объединяющихтенденций, направленных на освобождение литературного языка от пережитковфеодального прошлого. Но путем соскабливания шероховатостей и демократическихугловатостей язык сокращается и даже обесцвечивается. Обнажается социальныйфонд «приличных» светских выражений, обобщенных и лишенныхиндивидуального колорита. Устраняются слишком резкие или слишком простые, грубыеи низкие «идеи» и формы их выражения. Действительность облекаетсяриторическим покровом «цветов слога», «полувуалем»описательных выражений и метафор. Из поэзии почти изгнаны прямые обозначениябытовых вещей и действий, их реальные имена; они заменены перифразами. Поэтимеет в своем распоряжении меньше 1/3 общерусского словаря.

ПоследовательКарамзина П. И. Макаров заявлял: «Вкус очистился; читатели не хотят, нетерпят выражений, противных слуху; более двух третей русского словаря остаетсябез употребления». «Новый слог Российского языка» постояннонаходится в опасности ограничить свои материалы одними общими местами. Не даваяточного, полного и глубокого отражения действительности, он риторическисхематизирует и логически классифицирует общие впечатления от действительностии основанные на них абстрактные идеи. Это отвлеченное искусство слова, лишенноеживого пульса поэтического творчества.

Грамматикапреобразуется одновременно в том же направлении. Сокращаются или стилистическипереоцениваются старые морфологические категории высокого слога. Грамматическаясвобода простого слога парализуется. Устанавливается строгий порядок словприменительно к строю «новоевропейской фразы». Отступления от негодолжны быть стилистически или риторически оправданы. Фраза сжимается. Онарассчитана на наименьшую затрату внимания. Регламентированы приемы построениясложных синтаксических объединений, периодов. Число употребительных союзовсокращено (ср. исключение даже таких книжных союзов, как ибо, якобы, в силутого что, ежели и др.). Точно определены формы синтаксической симметрии всоотношении членов периода. Интонации живой речи широко врываются влитературный язык. Карамзинский стиль создан для того, чтобы все замыкать визящные светские формулы, объяснять и популяризировать. Научный языкприспособляется к языку повествовательной прозы.

«Новыйслог Российского языка» не был достаточно демократичен. Но работа,проделанная Карамзиным в области литературной фразеологии и синтаксиса,поистине грандиозна. Карамзин, пишет В. Г. Белинский, «преобразовалрусский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщиныи приблизив к живой, естественной, разговорной русской речи». "…Карамзин старался писать, как говорится. Погрешность его в сем случае та, что онпрезрел идиомами русского языка, не прислушивался к языку простолюдинов и неизучал вообще родных источников". Поэтому язык самого Карамзина далеко нерусский: он правилен, как всеобщая грамматика без исключений и особенностей,лишен русизмов или этих чисто русских оборотов, которые одни дают выражению иопределенность, и силу, и живописность. Русский язык Карамзина относится кнастоящему русскому языку, как латинский язык, на котором писали ученые среднихвеков, — к латинскому языку, на котором писали Цицерон, Саллюстий, Гораций иТацит.

ШколаКарамзина осознала необходимость устранить разобщенность между тремя стилямистарой литературы, их жанровую обособленность. Она противопоставиладиалектологически разграниченным трем стилям литературы разнообразиесалонно-светских стилей, отличающихся «не словами или фразами, носодержанием, мыслями, чувствованиями, картинами, цветами поэзии».

Карамзинвыдвинул проблему единства семантической системы русского языка, включенной вкруг европейского просвещения.

Карамзиндал русскому языку новое направление, по которому пошли такие замечательныерусские писатели, как Батюшков, Жуковский, Вяземский, Баратынский. Даже языкПушкина многим был обязан реформе Карамзина, которая легла в основу новойграмматической нормализации литературного языка (ср. грамматику Н. И. Греча).Слог Карамзина, по словам современников, «стал слогом всех» (С. П.Шевырев). Однако это было не совсем так.

Отсутствиеширокого демократизма и народности, пренебрежение к «простонародному»языку и его поэтическим краскам, слишком прямолинейное отрицаниеславяно-русской языковой культуры, еще продолжавшей снабжать словарнымматериалом язык науки и техники, а образами и фразеологией стили художественнойпрозы и особенно стиха, излишнее пристрастие к европеизмам в области фразеологиии синтаксиса, наконец, надоедливая легкость, сглаженность и манерностьизложения в языке Карамзина — не удовлетворяли разные слои современногорусского общества. Уже была осознана широкими кругами необходимостьдемократизации и всестороннего самобытного национального развития языкалитературы — научной, политической и художественной — в соответствии срастущими вширь и вглубь общественными потребностями. Сам Карамзин принужденбыл изменить свое отношение к старорусскому и славяно-русскому языку, когдаглубже понял исторические основы национального русского языка, работая над«Историей государства российского». Карамзинское разрешение проблемынародности в русском языке не могло удовлетворить передовые слои русскогообщества.

Вокруг«нового слога Российского языка» закипела общественная борьба.«Рассуждение о старом и новом слоге Российского языка» (1803, 2-еизд. 1818) А. С. Шишкова — реакционного сторонника церковно-книжной культуры, — несмотря на примесь политических инсинуаций (намеки на связь «новогослога» с «языком и духом чудовищной французской революции») и напорочную методологию «корнесловия», все же вскрыло ряд существенныхнедостатков карамзинской реформы, связанных с недооценкой культурного наследияславянизмов, с непониманием исторической роли славяно-русского языка и еговыразительных средств, а также с аристократическим отношением к народной речи ик народной поэзии. Благодаря работам Шишкова были глубже осознаны соответствияв строе и словаре русского и церковнославянского языков, точнее определилисьсемантические границы между русским и западноевропейскими языками.

Ещеболее глубоко это несоответствие карамзинской реформынационально-демократическим основам русской литературной речи было раскрытокритиками из лагеря декабристов и примыкающей к ним передовой интеллигенции.«Из слова же русского, богатого и мощного», карамзинисты, — по словамВ. К. Кюхельбекера, — «силятся извлечь небольшой, благопристойный,приторный, искусственно-тощий, приспособленный для немногих язык… Без пощадыизгоняют из него все речения и обороты славянские и обогащают его… баронами,траурами, германизмами, галлицизмами и барбаризмами». «Да создастсядля славы России поэзия истинно русская… Летописи, песни и создания народные- лучшие, чистейшие, вернейшие источники для нашей словесности». Итак,проблема средней стилистической нормы общенационального русского литературногоязыка не была разрешена Карамзиным, так же как не был решен им и вопрос ослиянии языка письменного с разговорным. Творчество таких великих писателейначала XIX в., как Грибоедов и Крылов, двигалось по другим направлениям,увеличивая стилевое разнообразие литературной речи, вовлекая в системулитературных стилей поэтические достижения живой разговорной речи и фольклора.В передовой литературе начала XIX в. вопрос о новом русском литературном языке,об общерусской норме литературного выражения тесно связывается с вопросом онародности, о национальном развитии, о роли живой народной речи в структуреобщенационального языка.

Широкоевторжение в литературу устной народной стихии как основы для организациилитературного языка знаменовало собою новый этап в борьбе за общий и единыйлитературный язык, доступный широким массам. Язык Крылова, по словамБелинского, представляет собой такое неисчерпаемое богатство идиомов, русизмов,составляющих народную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное,самородное богатство, что «сам Пушкин не полон без Крылова в этомотношении».

Крыловвозводит народную речь на высшую ступень литературного достоинства. В егобаснях живая устная речь обнаруживает всю широту и глубину своих стилистическихвозможностей. Язык Крылова воспринимался как свободный поток просторечия,пробившийся из недр народного самосознания и разрушивший преграды и нормыкарамзинской и европейско-аристократической культуры слова. Крылов широковводит в строй литературного повествования синтаксис устной речи с егонеправильностями и ее выразительным лаконизмом. Он с необыкновенным искусствоми лукавой иронией смешивает книжные слова и выражения с разговорными. Его стильменяется в зависимости от темы, сюжета, экспрессии. И в этом простом слоге,растворившем в себе книжные элементы, Крылов «выразил целую сторонурусского национального духа, создав художественную галерею ярких национальныхпортретов» (П. А. Плетнев). Его афоризмы приобрели значение народныхпословиц (Ай, моська, знать она сильна, что лает на слона; как белка в колесе;слона-то я и не приметил; услужливый дурак опаснее врага и мн. др.).

Указавновые пути синтеза литературно-книжной традиции с живой русской устной речью,создав художественные образы глубокого реализма, Крылов подготовил Пушкину путьк народности. Но Крылов не разрешил вопроса о норме национального русскоголитературного языка — норме, на фоне которой сознавалось бы и свободноразвивалось все многообразие жанровых и индивидуально-художественных стилейлитературы. Поэзия Крылова была ограничена узкой сферой басни — жанра, ещеЛомоносовым прикрепленного к простому слогу. Правда, Крылов сумел придатьпростому народному слогу басни такую смысловую глубину, силу инационально-реалистическую выразительность, перед которыми меркла безличнаяевропейская элегантность «нового слога Российского языка». Но длясоздания общенациональной нормы требовались классические образцы национальногорусского выражения в самых разнообразных жанрах. Эта историческая задача нашлаполное решение в творчестве великого русского поэта А. С. Пушкина, который посправедливости считается создателем современного русского литературного языка.

10

Вязыке Пушкина вся предшествующая культура русской литературной речи нашларешительное преобразование. Язык Пушкина, осуществив всесторонний синтезрусской национально-языковой культуры, стал высшим воплощениемнационально-языковой нормы в области художественного слова. Стремительно пройдячерез школу Карамзина и его сторонников, Пушкин в сотрудничестве с декабристаминамечает новые пути развития национального русского языка: «Все должнотворить в этой России и в этом русском языке», творить на основе «совершенногознания свойств русского языка». Народная словесность с начала 20-х годовстановится для Пушкина наиболее ярким выражением духа русского языка, егонациональных свойств. Народность для Пушкина менее всего походила напростонародность речи. Народность языка, по Пушкину, определяется всемсодержанием и своеобразием национальной русской культуры. Поэтому она можетбыть вполне оценена «одними соотечественниками». Пушкин признаетевропеизм, но только оправданный «образами мыслей и чувствований»русского народа. Эти принципы были не отвлеченными правилами пушкинскойстилистики, но плодом глубокой оценки современного поэту состояния русскоголитературного языка. Они определяли метод творческой работы великого поэта.Пушкин объявляет себя противником «искусства, ограниченного кругом языкаусловленного, избранного», искусства аристократического. «Зрелаясловесность» должна иметь своей основой «странное (т. е. самобытное,отражающее творческую оригинальность народа. — В. В.) просторечие». В этойширокой^ концепции народности находили свое место и славянизмы, и европеизмы,если они соответствовали «духу русского языка» и удовлетворяли егопотребностям, сливаясь с национальной семантикой. «Простонародноенаречие», сближенное с книжным, славяно-русским, — «такова стихия,данная нам для сообщения наших мыслей».

Продолжаяпо разным направлениям разрабатывать «неистощимый рудник языкаславянского», Пушкин, однако, освобождал русский литературный язык от оковцерковной идеологии. Например, в таких церковнославянских образах выраженпоэтом призыв к революционной борьбе, к народному восстанию:

 

Ужельнадежды луч исчез?

Нонет! — мы счастьем насладимся,

Кровавойчашей причастимся —

Ия скажу: «Христос воскрес!»

 

Пушкинсливал слова и обороты церковнославянского языка с живой русской речью. Натаком соединении он создал поразительное разнообразие новых стилистическихсредств в пределах разных жанров. Он воскрешал старинные выражения с яркимколоритом национальной характеристики. Но Пушкин предупреждал, «что славенскийязык не есть язык русский и что мы не можем смешивать их своенравно...».

Впределах общенациональной языковой нормы возможно бесконечное функциональноеразнообразие слов и оборотов. Но для этого необходимо «чувствосоразмерности и сообразности». «Истинный.вкус состоит не вбезотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувствесоразмерности и сообразности», — писал Пушкин. Этот принцип решительнопротивопоставляется как учению о трех стилях — с прикрепленным к каждому из нихкругом слов и оборотов, так и принципу классового отбора слов и выражений в«новом слоге Российского языка». Установив общенароднуюлитературно-языковую норму, Пушкин разрушает все преграды для движения влитературу тех элементов русского языка, которые могли претендовать наобщенациональное значение и которые могли бы содействовать развитиюиндивидуально-художественных композиций и стилей. Те же принципы Пушкинприменяет и к европеизмам. В раннем языке Пушкина много галлицизмов (например,в области фразеологии: воин мести, сын угрюмой ночи, листы воспоминанья и др.;в синтаксических конструкциях:

 

…Грустный, охладелый,

Инынче иногда во сне,

Онисмущают сердце мне…

 

идр.).

Пушкинот них освобождает свой язык. Он противник «калькирования» чужихвыражений, перевода их слово в слово. Он борется с синтаксическимигаллицизмами. Но Пушкин не отвергает «галлицизмы понятий».«Ясный, точный язык прозы, т. е. язык мыслей» в русской литературепервой четверти XIX в. еще не существовал. "… ученость, политика, философияеще по-русски не изъяснялись". И тут. было чему поучиться на материалефранцузского языка, имевшего богатую и стройную систему выразительных средствдля языка прозы — художественной, научной, публицистической. Вовлекая в русскуюречь европеизмы, Пушкин исходит из семантических закономерностей самогорусского языка и из его культурных потребностей.

 

Нопанталоны, фрак, жилет

Всехэтих слов на русском нет.

 

Принципвсенародной общности языка ведет к отрицанию излишних заимствований.Употребление специальных терминов в общелитературной речи тоже ограничиваетсяПушкиным. «Избегайте ученых терминов, — писал Пушкин И. В. Киреевскому (от4 февраля 1832 г.), — и старайтесь их переводить». Процесс образованиянового демократического национально-литературного языка был связан со смысловымуглублением н образно-идеологическим обогащением живой русской речи. Пушкинпроизводит выбор живых форм словообразования, определяет новые принципысмешения разговорно-русских конструкций с книжными.

Пушкинотбирает и комбинирует наиболее характеристические и знаменательные формынародной речи, семантически сближая литературный язык с «чистым иправильным языком простого народа».

Отэтого чистого и правильного языка народа, от языка народной поэзии Пушкин резкообособлял жеманный язык мещанской полуинтеллигенции, «язык дурногообщества». Понятно, что областные этнографические особенности народнойречи, узкие провинциализмы Пушкиным лишь в редких случаях включались влитературную норму. Из областных наречий и говоров Пушкин вводил в литературулишь то, что было общепонятно и могло получить общенациональное признание.Пушкинский язык чужд экзотики областных выражений, избегает ненужныхарготизмов. Он почти не пользуется профессиональными и сословными диалектамигорода, его средних и низших слоев. Пушкинскому языку в общем чужды резкоеприемы социально-групповой и профессиональной диалектизации.

Втом же направлении смысловой емкости при предельной простоте Пушкин реформируетсинтаксис литературного языка. Краткие, сжатые фразы (обычно 7-9 слов) чащевсего с глагольным центром, логическая прозрачность и в то же времяэкспрессивная глубина в приемах сочинения и подчинения предложений рельефнооттеняют быстрое движение острой и ясной мысли. Итак, в языке Пушкина впервыепришли в равновесие основные стихии русской речи. Конечно, деталиграмматического строя, противоречивые тенденции семантического развития еще небыли до конца урегулированы. Но в основном вопрос о общенациональной языковойнорме был разрешен. Пушкин окончательно похоронил теорию и практику трехлитературных стилей. Открылась возможность бесконечногоиндивидуально-художественного варьирования литературных стилей. Широкаянациональная демократизация литературной речи давала простор росту и свободномуразвитию индивидуально-творческих стилей в пределах общелитературной нормы. Современи Пушкина русский литературный язык входит как равноправный член в семьюзападноевропейских языков.

ПослеПушкина стала вполне ясна широким массам та истина, что «литература естьглас народа; она не может быть привилегиею одного класса, одной касты…Основание народного единства есть язык; стало, он должен быть всем понятен,всем доступен!» (Н. И. Надеждин).

«Приимени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте… В нем, какбудто в лексиконе, заключилось все богатство, сила н гибкость нашего языка. Онболее всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все егопространство» (Н. В. Гоголь).

Доведядо высокого совершенства лирический стих, Пушкин дал классические образцы языкаповествовательной и исторической прозы. Но проблема «метафизического»(т. е. отвлеченного, философско-книжного, научного и публицистического) языка,который, по словам Пушкина, находился в то время «в диком состоянии»,Пушкиным была лишь намечена. Непосредственным преемником и продолжателемпушкинской языковой реформы был Лермонтов. Он пускает в широкий демократическийоборот лучшие достижения романтической культуры поэтического слова и углубляетсемантическую систему литературного языка. Создав новые формы сжатого иобразного выражения мыслей и сложных чувств, Лермонтов осуществляет тотнациональный синтез повествовательного и «метафизического»,отвлеченно-книжного языка, к которому стремился Пушкин. Язык Лермонтоваоказывает сильное влияние не только на последующие стили художественнойлитературы, но и — вместе с языком Гоголя — на язык журнально-публицистическойпрозы, который получает новое направление и развитие в 30-40-х годах влитературной деятельности Белинского.

11

К30-40-м годам аристократическая культура литературного языка, господствовавшаяво второй половине XVIII-в начале XIX в., теряет свой престиж. Образуютсяновые, более демократические нормы литературного выражения. Основное ядронационального русского языка сложилось. На фоне этой национально-языковойобщности приобретают особую рельефность и особое значение идеологические икультурно-эстетические различия стилей и жанров. Но уже в 30-50-х годах,несмотря на все социальные различия и внутренние противоречия разныхлитературных стилей, обозначаются пять общих тенденций языкового развития.

1.Намечается еще большее ограничение славяно-русской языковой традиции в кругулитературной нормы. С разных сторон предлагалось «расторгнуть дружбурусского слова со славянским» в словаре и грамматике. Церковнославянизмы,не ассимилировавшиеся с интеллигентской разговорной речью, нуждались встилистическом оправдании своего употребления.

2.Так как общее представление о норме литературной речи в связи с творчествомПушкина глубоко вошло в общественное сознание, то сближение литературного языкас живой устной речью протекает все более стремительно в разных направлениях.Возникает задача — переплавить разнородные элементы живой устной речи так,чтобы они влились в общенациональный фонд словесного выражения. На этой почвевозникает неудовлетворенность старыми словарями русского языка («СловариАкадемии Российской» 1789-1794, ч. I-VI и 1806-1822, ч. I-VI), которые попреимуществу канонизировали лексику славяно-русского языка и столичной интеллигентскойразговорной речи, крайне ограничивая материал из языка широких демократическихмасс, особенно из крестьянского языка и из профессиональных диалектовгородского мещанства. «Толковый словарь» Даля был вызван к жизниэтими новыми демократическими тенденциями литературно-языкового развития.

Характернозаявление Н. И. Надеждина (в статье «Европеизм и народность», 1836г.): "… никакое сословие, никакой избранный круг общества не может иметьисключительной важности образца для литературы… Основание народного единстваесть язык", который должен быть всем понятен, всем доступен.

3.В связи со стремлением к установлению норм общей разговорной речи приобретаетособенную остроту вопрос о значении областных (крестьянских) диалектизмов, офункциях их в литературном языке и о пределах их употребления.

Карамзинскаяреформа стеснила круг областных выражений в литературном языке. Но с 30-40-хгодов диалектизмы, особенно южновеликорусские, начинают все сильнее и ширепросачиваться в литературную речь.

Передовыеписатели 30-60-х годов настойчиво развивают ту мысль, что литературно-ценнымиявляются лишь такие диалектизмы, которые имеют шансы стать национально-общими.Произведения Гоголя с необыкновенной яркостью показали, какое богатствохудожественных, характеристических и вообще выразительных средств скрыто вобластной народной речи — при умелом ее использовании.

Гогольи в публицистических статьях призывал к изучению народных наречий: "… самнеобыкновенный язык наш… беспределен и может, живой как жизнь, обогащатьсяежеминутно..., выбирая на выбор меткие названья из бесчисленных своих наречий,рассыпанных по нашим провинциям..." («В чем же, наконец, существорусской поэзии и в чем ее особенность»). Народный язык и фольклор, пословам Гоголя, — «сокровшце духа и характера» русского народа. Однаков приемах литературного применения диалектизмов в русской литературе с 40-хгодов было много извращений и уклонений, с которыми боролись и Белинский, иДобролюбов, и Чернышевский. Растущая демократизация литературного языка имеласвоим следствием постепенное внедрение необходимых пли удачно примененныхобластных крестьянских слов и выражений в общий язык (например, наклевываться — о деле; огулом; прикорнуть; осечься; мямлить и др.).

4.Более тесное взаимодействие между литературным языком и устной речью приводит красширению литературного употребления слов и оборотов из разныхпрофессиональных диалектов и жаргонов как городского, так и деревенского языка(например, бить по карману — из торгового диалекта; втереть очки — из шулерскогоарго; мертвая хватка — из охотничьего языка; спеться — из певческого диалекта,и др.). И в этом направлении творчество Гоголя, а затем Некрасова, Достоевскогои Салтыкова-Щедрина сыграло решающую роль.

5.С 30-40-х годов происходит перераспределение функций и влияния между разнымижанрами русского литературного языка. Стих уступает свою ведущую роль прозе, ав прозе выдвигаются на первый план стили газетно-журнальной, публицистическойречи. Публицистический язык формируется не на основе стилей официально-канцелярскойречи, с которой он был раньше особенно тесно связан, а на основе синтеза языкахудожественной прозы с языком философии и науки. Вопрос о научно-философскойтерминологии и фразеологии встает со всей остротой еще в 20- 30-х годах. «Мнемозина»,«Московский телеграф», «Московский вестник»,«Литературная газета», «Современник», «Отечественныезаписки» и затем снова «Современник» намечают последовательныеэтапы истории русской публицистической речи.

Большоезначение для формирования публицистического языка имела работа над философскойтерминологией в кругах русской интеллигенции, увлекавшейся философией Шеллингаи Гегеля (ср. возникновение в 20- 40-х годах таких слов и терминов,представляющих собою кальки соответствующих немецких выражений: проявление,образование, односторонний, мировоззрение, целостность, последовательный,последовательность, обособление, целесообразный, самоопределение и др.).

Интереск общественно-политическим и социально-экономическим наукам проявляется вшироком развитии и распространении соответствующего круга понятий, выражений итерминов: пролетариат, гуманность, пауперизм, действительность (вместо прежнегослова существенность) и др.

Усиливаетсявзаимодействие между общелитературной речью и языком общественных наук. Вразвитии публицистической речи и в углублении семантической системы общегоязыка особенно велика была роль Белинского. Работа над отвлеченно-философскими,общественно-политическими или литературно-эстетическими терминами и понятиями,образование ясной и выразительной журнальной фразеологии, отбор синтаксическихформ живой разговорной речи, пригодных для стиля рассуждения, стилистическаядифференциация книжных конструкций — вся эта реформаторская деятельностьБелинского имела громадное значение для последующей истории русскоголитературного языка.

Всвязи с этими переменами в структуре литературной речи в 30-50-х годахстановится особенно актуальным вопрос о научно-популярном языке. Симптоматично,что Гоголь, откликнувшись на этот вопрос, намечает общие контуры языка русскойнауки, который, по мысли Гоголя, должен строиться независимо от языка«немецкой философии». Отличительными чертами русского научного языкаГоголь признает реализм и лаконизм. Ему должна быть присуща способность неописывать, но отражать, как в зеркале, предмет. «Своим живым духом»он станет доступен всем: «и простолюдину и не простолюдину».

Всвязи с работой русского общества над языком науки и публицистики, в связи срасширением и углублением семантической системы русского литературного языкаснова встает вопрос о значении и границах заимствований из иностранных языков.

Вэтой проблеме различаются две стороны. Одна обращена к традициям старогокнижного языка, нередко чуждавшегося народности. В нем было много излишнихевропеизмов салонного типа (особенно в фразеологии). Происходитдемократическая переоценка старых заимствований (ср. статьи В. Г. Белинского,позднее В. И. Даля: «О русском словаре», «Напутное слово» идр.). С другой стороны, русский литературный язык продолжал расширять свойинвентарь интернациональной терминологии и фразеологии.

12

Развитиерусского языка во второй половине XIX в. происходит в основном под знаком всерасширяющегося влияния научной и газетно-публицистической прозы.

Вовторой половине XIX-начале XX в. нормы литературно-интеллигентского языкаопределяются влиянием журнально-публицистической, газетной и научно-популярнойречи. Русский язык становится способным к самостоятельному выражению сложныхнаучных и философских понятий — без посредства иностранных заимствований. Вэтом отношении чрезвычайно показательны такие признания русского интеллигента,приписанные И. С. Тургеневым в «Дыме» Потугину (относительносамостоятельного русского «переваривания» понятий, выработанныхзападноевропейской культурой): «Понятия привились и освоились; чужие формыпостепенно испарились, язык в собственных недрах нашел, чем их заменить, — итеперь ваш покорный слуга, стилист весьма посредственный, берется перевестилюбую страницу из Гегеля, — не употребив ни одного неславянского слова».Словарь русского литературного языка обогащается множеством отвлеченныхвыражений и понятий в соответствии с ростом общественного самосознания.Например, к середине XIX в. относится образование таких слов: бесправие,бесправный, крепостник, крепостничество, собственник, самодеятельность,самообладание, самоуправление, направление, содержательный,бессодержательность, впечатлительный, впечатлительность, выразительный, среда(общественная) и мн. др.

Вжурнально-публицистических и газетных стилях возникают и вырабатываются теоттенки словоупотребления, те различия в подборе слов и выражений, в ихзначениях, те экспрессивные своеобразия, которыми определялосьобщественно-идеологическое расслоение разных социальных групп, партийнаягруппировка интеллигенции. Известно, например, какое значение имела в языкереволюционно-демократической интеллигенции терминология и фразеология Дарвина ивообще материалистического естествознания (ср. у Добролюбова: «Средивыродившихся субъектов человеческой породы замечателен был бы экземпляр» ит. п.; ср. в речи Базарова в «Отцах и детях» Тургенева:«Посмотрите, к какому разряду млекопитающих принадлежит сия особа» идр.).

Вразвитии публицистических стилей и в их влиянии на дальнейшую историюлитературного языка особенно велика была роль Добролюбова, Чернышевского иСалтыкова-Щедрина. Через сферу газетно-публицистической речи распространялись иукреплялись в разных слоях русского общества социально-политические термины,лозунги, афоризмы (ср. быстрое и широкое распространение крылатых слов и меткиххарактеристик из сочинений Салтыкова-Щедрина: административный восторг; чегоизволите; головотяпы; карась-идеалист; недреманное око; эзоповский язык;благоглупости и мн. др.).

Языкжурнальной публицистики находится в тесной связи и взаимодействии с научнымязыком. Понятно поэтому, что в литературную речь второй половины XIX — началаXX в. входит множество слов и понятий из области разных наук и специальностей,приобретая в общем языке новые значения. Например: аграрный, артикуляция,аберрация (первоначально — астрономический и оптический термин), аггломерат,внушение, предумышленный, причинность, кристаллизация, умственный горизонт,экземпляр и мн. др. Ср. в области фразеологии: привести к одному знаменателю;центр тяжести; отрицательная величина; по наклонной плоскости; вступить в новыйфазис; достигнуть апогея и др.

Понятно,что в результате этого влияния научной и журнально-публицистической речи наобщелитературный язык в нем сильно расширяется запас интернациональной лексикии терминологии. Например, получают право гражданства такие слова: агитировать,интеллигенция, интеллектуальный, консервативный, максимальный, минимальный,прогресс, рационализировать, коммунизм, интернационал, культура, цивилизация,реальный, индивидуальный, радикал и мн. др.

Семантическийперелом в системе русского языка сказывается и на отношении кцерковнославянизмам. Пройдя через преломляющую среду научного илижурнально-публицистического языка, элементы старого славяно-русского языкасемантически обновлялись. Они наполнялись новым содержанием (ср., например,значение таких слов, составленных из славяно-русских морфем: представитель,непререкаемый, общедоступный, всесокрушающий, отождествить, мероприятия и др.).

Теже слова и выражения, которые сохраняли свою связь с церковно-книжнойтрадицией, приобретали разные экспрессивные оттенки — в зависимости от стиля,сюжета, а также от идеологии той или иной общественной группы. За пределамикультового языка и опиравшихся на его риторику стилей церковной и официально-правительственнойречи церковнославянизмы к концу XIX в. уже представляют лишенную внутреннегоединства массу лексических и фразеологических осколков. Вгазетно-публицистическом языке революционно-демократической интеллигенции былраспространен прием иронического употребления церковнославянизмов (ср.,например, в языке Помяловского, Салтыкова-Щедрина).

Такимобразом, в семантической системе русского литературного языка постепенноотмирают пережитки средневековой мифологии. Общий язык в своем развитии следуетза ходом науки. Углубляется и расширяется не только система значений иоттенков, но увеличивается и объем литературного словаря. Знаменательны такиесоотношения цифр: в «Словаре Академии Российской» (1806-1822)содержалось 51388 слов; в «Словаре церковнославянского и русскогоязыка» (1847) уже было помещено 114749 слов; «Толковый словарь»В. И. Даля выходил за пределы 200 000 слов.

Вэтом расширении словарного фонда сравнительно небольшая часть приходилась надолю заимствований, большая же часть была продуктом русского народноготворчества. Правда, высшие классы нередко пытались отгородить литературный языкот народного стеной западноевропейских заимствований.

Нарядус этой тягой к загромождению литературного языка излишними заимствованиями, внекоторых буржуазных стилях журнально-публицистической, газетной иофициально-деловой речи развивается манера искусственно-книжного, синтаксическизапутанного изложения. Описательная, пышная фраза заслоняет простое названиепредмета, понятия. Термины отрываются от вещей. Паутина фраз облекаетдействительность.

Достоевскийв «Дневнике писателя» дал меткую ироническую характеристику этомуприему словоупотребления: "… если теперь иному критику захочется пить,то он не скажет прямо и просто: принеси воды, а скажет, наверное, что-нибудь втаком роде:

Привнесито существенное начало овлажнения, которое послужит к размягчению более твердыхэлементов, осложнившихся в моем желудке".

Номогучим противоядием против этой искусственно-книжной фразеологии былиреалистические стили русской художественной литературы, достигшей в это время — под влиянием творчества Пушкина, Лермонтова и Гоголя — небывалого расцвета.Тургенев, Гончаров, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Островский, Л.Толстой, Чехов — вот цепь вершин, по которым движется развитие языка русскойхудожественной литературы.

Содействуясближению литературного языка с народной речью, очищая литературную речь отвсякого лексического и фразеологического мусора, намечая новые пути словесноготворчества, художественная литература обогащает инвентарь общей литературнойречи новыми образами, меткими словами, фразами, новыми выразительнымисредствами. В общий оборот входит множество цитат, изречений, названий разныхтипов и характеров (например: обломовщина; от ликующих, праздно болтающих;жупел; мягкотелый интеллигент; лишние люди; кисейная барышня; мещанскоесчастье; человек в футляре; Иудушка; бывшие люди и мн. др.).

Реалистическиетрадиции художественной речи дожили до эпохи социалистической революции,несмотря на попытки символистов их разорвать. Громадную роль в развитииреалистического языка, идущего от классиков XIX в., сыграло творчествоГорького. Русская художественная литература питалась соками народноготворчества, народного языка н народной поэзии. В демократических стиляхгазетной и публицистической речи второй половины XIX — начала XX в. такжепродолжал развиваться процесс расширения литературного языка в сторону устнойгородской и деревенской речи. В произведениях Л. Толстого с 70-80-х годовкрестьянская речь служила стилистической опорой его языка. Рост общественногоинтереса к народной поэзии служит для Л. Толстого «залогом возрождения внародности» (письмо к Н. Н. Страхову от 3 марта 1872 г.). Симптоматичнозамечание Гл. Успенского о народной речи: «Оригинальность и самобытностьнародной речи, во многом совершенно еще не понятная для так называемой чистойпублики..., делает эту речь и это народное слово совершенно свободным, незнающим никаких стеснений… Это преимущество народного разговора, важное самопо себе, приобретает особенную важность и интерес ввиду того огромногоматериала, взятого непосредственно из жизни, который имеет в своембесконтрольном распоряжении эта свободная народная мысль, выражающаяся всвободном слове».

Конечно,много народных, профессиональных, нередко даже областных слов и оборотов неслис собой в литературу и писатели — выходцы из народа, из демократических низовобщества. Большое значение имел также выход в свет «Толковогословаря» В. И. Даля. Этот словарь представлял собой своеобразнуюэнциклопедию народной жизни XIX в. Даль выдвигал задачу: «Выработать изнародного языка язык образованный». Но эта задача была неосуществима вусловиях капиталистического быта, в которых так глубока была пропасть междугородом и деревней, между разными классами общества, между трудом физическим иумственным.

Русскийлитературный язык до эпохи социалистической революции находился в более тесномвзаимодействии с разговорным языком города, с его разными диалектами ижаргонами, чем с языком деревни. Процесс наполнения литературной речи идиомами,фразами и словами из профессиональных диалектов и жаргонов, резкообозначившийся в 30-50-е годы, во второй половине XIX в. продолжает развиватьсяболее напряженно и в разных направлениях. Фабрично-заводские,индустриально-технические диалекты принимают участие в этом процессе. Нопреобладают жаргонно-профессиональные элементы, лежавшие ближе к бытовомуобиходу и общему кругу интересов дворянства и буржуазии, интеллигенции иполуинтеллигенции. Литературная речь быстро ассимилирует и окружает новымизначениями попадающие в нее формы экспрессивно-жаргонной речи (например, изворовского арго: валять дурака, тянуть волынку и др.; из актерского арго: этотномер не пройдет, задать бенефис и т. п.; из арго музыкантов: играть первуюскрипку, попасть в тон, сбавить тон и др.; разделать под орех — из языкастоляров и т. п.).

Напочве смешения разнообразных элементов разговорной речи с книжными возникаетпринцип своеобразного сращивания просторечных морфем с литературно-книжными,например: глупистика, болтология, очковтирательство, злопыхательство,пенкосниматель и др. Вообще же для системы буржуазных стилей русского языкахарактерна стилистическая неупорядоченность. Идеологический разброд, расширениеобъема понятия литературности, столкновение архаических и революционныхтенденций мешают строгой кодификации стилей.

Однаково второй половине XIX в. осуществляется стабилизация грамматической системырусского языка. Обозначается процесс выравнивания грамматических категорий.Выходят за пределы литературной нормы диалектальные, «поместные»черты старой грамматики (вроде им. пад. мн. ч. существительных среднего рода наы — и и т. п.). Укрепляется целый ряд общерусских явлений, демократизирующихграмматическую систему литературного языка (например, широко распространяется-а к формах им. пад. мн. ч. существительных мужского рода: профессора,инспектора, дисканта и т. п.). Вместе с тем сильнее обозначается поворот каналитическому строю (ср. широкое развитие предложных конструкций, ростотвлеченных значений в системе предлогов и т. п.). Общему углублениюсемантической системы соответствует осложнение синтаксических связей, особенносреди форм подчинения.

13

Резкийсдвиг в русском языке произошел в эпоху социалистической революции. Ликвидацияклассов приводит к постепенному отмиранию классовых и сословных диалектов.Уходят в архив истории слова, выражения и понятия, органически связанные состарым режимом. Разительны изменения в экспрессивной окраске, сопровождающейслова, относящиеся к сословным или сословно окрашенным социальным понятиямпрошлого, дореволюционного быта, например: господин (теперь — за пределамидипломатического языка — всегда с эмоцией враждебности и иронии), барин,благотворительность, чернь, жалованье и др.

Социалистическаяреконструкция государства, рост марксистско-ленинских идей, создание единойсоветской культуры — все это находит отражение в языке, в изменении егосемантической системы, в бурном рождении советских неологизмов.

Вширокий общественный оборот входят слова, понятия, фразеология марксистскойнауки об обществе (ср., например: снять противоречия, диалектика,диалектический подход, борьба классов, эксплуататорские классы, ликвидацияпаразитических классов, капиталистическое окружение, пережитки капитализма всознании, производительные силы, коллективизация хозяйства, коллективный труд,производительность труда, мелкособственнические навыки и др.).

Языккоммунистической партии, ее вождей оказывает глубокое влияние наобщелитературную речь [ср., например, вошедшие в общее употребление лозунги иафоризмы: головокружение от успехов; гнилой либерализм; детская болезньлевизны; догнать и перегнать (капиталистические страны в успехах хозяйственногостроительства); кто кого; лучше меньше, да лучше и др.].

Новая,социалистическая культура меняет структуру русского языка в тех областях его,которые более других допускают приток новых элементов — в словообразовании,лексике и фразеологии. Новые формы политической организации, новый быт,социалистическая идеология — все это ведет к массовому образованию новых слов ипонятий или к глубокому семантическому изменению множества прежних слов ивыражений (ср., например: совет, комсомол, ударник, ударничество, пятилетка,колхоз, колхозник, единоличник, самокритика, вредительство, чистка, ударныетемпы, стахановское движение и мн. др.). Осуществляется принципиальнаяидеологическая перестройка национального русского языка на социалистическихначалах.

Современныйлитературный язык берет все лучшее из тех языковых формаций, которые и дореволюции. служили целям культурного объединения и развития, отбрасывая всеклассово-чуждое, и усваивает новые (как русские, так и западноевропейские)слова и обороты, вызванные к жизни советской действительностью — строительствомновой жизни на социалистических началах.

Распространениематериалистических и атеистических идей, борьба с религиозными предрассудкамисужает круг живых церковнославянизмов и поддерживает традицию ироническогоприменения церковнославянской лексики и фразеологии, уже прежде нашедшую яркоевыражение в публицистическом языке революционно-демократической интеллигенции(ср. образование таких слов, как аллилуйщик, аллилуйский и т. п.).

Внапряженной борьбе за социалистическое строительство рождается много слов сэмоциональными суффиксами, пригодных для того, чтобы заклеймить те или иныеотрицательные явления, например: учредилка (ср. курилка, предварилка и др.),уравниловка, обезличка, рвач и др.

Вместес тем укрепляются качественно новые типы словообразования, например типсокращенных и сложносокращенных слов (совнарком, совдеп, замнарком, зам, зав,комбриг, помбух и др.). Понятно, что с общим культурным подъемом страны, с еестремительным техническим развитием растет в современном русском языке фондинтернациональной лексики. Он насчитывает больше 100 000 интернациональныхслов. С ростом науки и техники связан процесс стремительного обогащения ирасширения специально-технических языков. Те элементы профессиональной лексики,которые имеют узко-технический характер, остаются, конечно, принадлежностьюязыка той или иной специальности. Но в условиях социалистического строительствавопросы производства перестают быть узко-техническими, специальными, ониприобретают широкое общественное значение. Поэтому множество технических слов итерминов входит в литературную норму, занимая видное место в общенациональномязыке, например: трактор, комбайн, блюминг, пропеллер, кабина, врубовая машина,шарикоподшипник, диспетчер, приводной ремень, короткая волна, кинофикация и мн.др. Вместе с тем из разговорного языка рабочих масс распространяется многопрофессиональных слов и выражений, получивших широкое общественно-политическоесодержание, например: спайка, смычка, увязка, зажим, чистка, звено, звеньевой идр. под.

Социализмвпервые создает предпосылки для подлинной всеобщности национального языка какнациональной формы социалистической культуры. Грани между социальнымидиалектами постепенно стираются. Живая устная речь широких масс подымается наболее высокий культурный уровень, сближаясь с языком советской интеллигенции.

Впервые годы революции низовой язык городских масс хлынул в литературную речь,прорвав запруды буржуазной «литературности». К эпохе революцииосновное ядро низового городского языка состояло из стилей устной речи, свойственныхмелкой буржуазии, мелкому служилому люду, рядовым чинам армии и рабочим. Кэтому просторечию были близки разные арго (например, арго деклассированных),снабжавшие живой язык города экспрессивными словечками, выражениями иоборотами. Армия, моряки и рабочие явились главными проводниками этих токовнизовой городской речи в литературный язык первого периода революционной эпохи.Но культурный рост демократических масс — в процессе строительства новой,социалистической культуры — привел к коренному изменению норм их разговорнойречи, к сближению их с общим разговорным языком советской интеллигенции.Правда, в области городского просторечия еще заметны резкие диалектальныеразличия. В современном городском языке еще рельефно выступает несколькообособленных арго. Но они уже не влияют столь решительно, как в первые годыреволюции, на общелитературную норму.

Общийразговорный язык впитывает и постепенно поглощает мелкие диалекты, вытесняя их.В русском языке после революции — в противоположность предыдущим этапам истории- не происходит распада, не усложняется его социально-диалектнаядифференциация, не умножаются говоры. Наоборот, отчетливо выступаютобъединительные тенденции, происходит общенациональная концентрация русскогоязыка. Пролетарская революция, уничтожив эксплуататорские классы, вызвалаширокую демократизацию разговорного и отчасти письменного (газетного,публицистического, научно-популярного) языка.

Пристрастиек диалектизмам и арготизмам, подхваченным у люмпенпролетариата, быстро изжилосебя. Оно встретило резкий отпор со стороны великого пролетарского писателя — А. М. Горького.

Всоциалистической культуре быстро исчезает пропасть между городом и деревней.Сближение местной речи с литературным языком происходит в процессе культурногоразвития крестьянских масс, из среды которых, так же как из рабочей среды,вырастают новые кадры советской интеллигенции. Литературная речь становитсяорганическим элементом мышления передового крестьянства. Проблема борьбылитературного языка с местными говорами теряет свою остроту, так как основнаямасса крестьянства уже не противопоставляет себя в языковом отношении городу.Элементы диалектальной лексики не создают резкого отчуждения областныхдиалектов от общенационального языка, но, вливаясь в литературную речь,постепенно ассимилируются ею.

Частьдиалектизмов усваивается литературным языком и растворяется в нем. Конечно,гораздо устойчивее фонетические и морфологические различия между областныминаречиями и говорами.

Нои тут картина современных отношений между говорами неясна. Почти не изученыдиалектальные и этнографические перегруппировки народных говоров послереволюции. Процесс эволюции национального русского языка советской эпохиотражает быстрый рост советской культуры. «Борьба за чистоту, за смысловуюточность, за остроту языка есть борьба за орудие культуры. Чем острее этоорудие, чем более точно направлено, тем оно победоносней» (М. Горький).

Вэпоху всеобщего кризиса капитализма русский язык, вооруженный новыми идеямисоциалистической реконструкции общества, становится наиболее активным очагоммеждународных языковых влияний. Интернациональное значение приобрели, например,слова совет, большевик, колхоз и др. Множество советских терминов и выражений«калькируются», т. е. буквально передаются на разных языках мира(например, ударник — нем. Slossarbeiter, англ, shoc-worker, франц. ouvrier dechoc; социалистическое соревнование — нем. Sozialistischer Wettbewerb., англ. Socialistcompetition, франц. emulation socialiste и др.

Ещев 1919 г. Ленин говорил: «Мы достигли того, что слово „Совет“стало понятным на всех языках» [4].

Список литературы

1.Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXII, стр. 122.

2.М. Я. Сперанский. Эволюция русской повести в XVII в. «Труды Отделадревнерусской литературы», I. Л., 1934, стр. 138.

3.К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. V, стр. 487.

4.В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 37.

5.В. В. Виноградов. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА.

еще рефераты
Еще работы по языкознанию, филологии