Реферат: Введение в грамматическое учение о слове

§ 1. Основные причины разногласий вобласти современной грамматики

Акад.А.И. Соболевский часто цитировал слова Готфрида Германна: «Duas res longesunt difficillimae — lexicon scribere et grammaticam» («Два делаособенно трудны — это писать словарь и грамматику») [1]. И действительно,составление грамматики любого языка сопряжено с величайшими трудностями — теоретическимии практическими. Объем и задачи грамматики не очерчены с достаточной ясностью.Приемы грамматического исследования у разных лингвистов очень разнородны. Так,в грамматике современного русского языка разногласий и противоречий больше, чемво всякой другой науке. Почему так? Можно указать две общие причины. Одна — чисто практическая. Грамматический строй русского языка плохо изучен. Освещениемногих грамматических вопросов основывается на случайном материале. Важнейшиестороны грамматической структуры русского языка, например относительноеупотребление глагольных времен, виды русского глагола, категория залога,значения предлогов, функции союзов, типы синтагм, способы их сочетания ираспространения, модальные типы предложений, приемы сцепления предложений,проблемы сочинения и подчинения в строе предложений, остаются недостаточнообследованными. Фактически языковой материал, на который опираются русскиеграмматики самых разных направлений, беден и однообразен. Многие светлые идеи,открытые прежней грамматикой или вновь выдвигаемые общим языкознанием, ненаходят применения в современных грамматических учениях. Поэтому необходимо припостроении грамматической системы современного русского языка глубжеиспользовать грамматическое наследство и шире привлекать свежие факты живогоязыка. Другая причина блужданий современной грамматики — в отсутствии прочныхтеоретических основ, в отсутствии определения или точного описания основныхграмматических понятий, особенно понятий слова и предложения. Сила ученияПотебни в значительной степени зависела от того, что Потебня в своихграмматических построениях опирался на глубокое понимание основныхграмматических категорий — категорий слова и предложения. Если эти центральныепонятия сбивчивы, грамматика превращается в каталог внешних форм речи или вотвлеченное описание элементарных логических категорий, обнаруживаемых в языке.Акад. А.А. Шахматов, приступив к работе над синтаксисом русского языка, преждевсего подверг лингвистическому анализу само понятие предложения.

Такимобразом, исследователь грамматики современного русского языка обязан раскрытьсодержание тех грамматических понятий, которые он кладет в основу своегопостроения.

§ 2. Грамматика, ее объем и ее задачи

Терминграмматика — даже в лингвистической литературе — употребляется в двухзначениях: и как учение о строе языка, и как синоним выражения «стройязыка».

Подграмматикой обычно понимают систему языковых норм и категорий, определяющихприемы и типы строения слов, словосочетаний, синтагм и предложений, и самыйотдел лингвистики, исследующий эту систему. В грамматике как учении о строеязыка чаще всего намечают три части: 1) учение о слове и его формах, о способахобразования слов и их форм; 2) учение о словосочетании, о его формах и еготипах; 3) учение о предложении и его типах, о компонентах (составных частях)предложений, о приемах сцепления предложений, о сложном синтаксическом целом(фразе). Учение о грамматической структуре слов, о формах слов, об образованиислов и форм слов обычно называется морфологией и отделяется от синтаксиса какучения о словосочетании и предложении.

«Морфологияпредставляет, так сказать, инвентарь отдельных категорий слов и их форм, асинтаксис показывает все эти слова и формы в их движении и жизни — в составеречи», — так формулировал эту точку зрения проф. В.А. Богородицкий [2].Против такого деления грамматики есть серьезные возражения, так как границымежду морфологией и синтаксисом очень неустойчивы и неопределенны. Частьграмматических явлений, относимых к морфологии, легко находит себе место всинтаксисе и лексикологии. Синтаксис не может обойтись без учения о слове как осоставной части предложения. «Всякое изменение слова по заданиюпредложения понятно лишь на его общем фоне и не может рассматриваться отдельноот него» [3].

Другаячасть морфологии, исследующая и излагающая методы образования слов, может войтив лексикологию, т.е. учение о словаре, о закономерностях изменения лексическойсистемы языка. Таким образом, положение морфологии как науки о строении иобразовании слов и форм слов оказывается непрочным. Ф. де Соссюр писал:«Отделяя морфологию от синтаксиса, ссылаются на то, что объектом этогопоследнего являются присущие языковым единицам функции, тогда как морфологиярассматривает только их форму… Но это различие — обманчиво… формы и функцииобразуют целое, и затруднительно, чтобы не сказать невозможно, их разъединить.С лингвистической точки зрения у морфологии нет своего реального исамостоятельного объекта изучения: она не может составить отличной отсинтаксиса дисциплины» [4]. Мысль о том, что морфологию следует свести ксинтаксису, стала общим местом некоторых направлений лингвистики. Так,например, С.Д. Кацнельсон заявляет: «Иллюзия независимости и автономностиформы слова привела к отрыву морфологии от синтаксиса. Поддаваясь иллюзии,наука долго рассматривала слово как исходный пункт грамматического анализа.Между тем, форма слова есть лишь частный случай словосочетания, проявляющийсяздесь лишь в более сложном и искаженном виде. Форма слова подлежит поэтомусведению к формам словосочетания, так же как морфология в целом подлежитсведению к синтаксису» [5].

Наэтой же почве возникает противопоставление синтаксиса лексикологии. С этойточки зрения происходит пересмотр отношений между синтаксисом и лексикологией.Некоторые лингвисты склонны и синтаксис, и лексикологию считать частямиграмматики. Акад. И.И. Мещанинов пишет: «Учение о слове, выделяемое вособый раздел (лексикология), не может быть взято из грамматического очерка.Нельзя учение о формальной стороне слова с его значимыми частями (морфемами)отделять от учения о значимости самого слова… Изъятие лексикологии изграмматического очерка вредно отражается и на историческом понимании языковыхкатегорий». Поэтому И.И. Мещанинов предлагает делить грамматику (за вычетомфонетики) на лексику (учение о слове в отдельности и о словосочетанияхлексического порядка) и синтаксис (учение о слове в предложении и о предложениив целом) [6]. Сама по себе мысль о тесной связи грамматики и словаря не нова.

Акад.Л.В. Щерба так проводил пограничную черту между описательной грамматикой исловарем: «В описательной „грамматике“ должны изучаться лишьболее или менее живые способы образования форм слов и их сочетаний; остальное — дело словаря, который должен содержать между прочим и список морфем» [7].Однако эта схема слишком прямолинейна. Она не затрагивает общего вопроса оскрещении и взаимодействии грамматики и лексики, а только очерчивает автономныеобласти той и другой.

Ширеэта проблема освещена в «Курсе общей лингвистики» де Соссюра. ДеСоссюр указывал на взаимопроникновение грамматических и лексических форм изначений в живой системе языка. «Логично ли исключить лексикологию изграмматики? На первый взгляд может показаться, что слова, как они даны всловаре, как будто бы не поддаются грамматическому изучению, которое обычнососредоточивается на отношениях между словами. Но множество этих отношенийможет быть выражено с таким же успехом словами, как и грамматическимисредствами» (с. 130).

Сточки зрения функции лексический факт может сливаться с фактом грамматическим.Так, различение видов (совершенного и несовершенного) в русском языке выраженограмматически в случае спросить — спрашивать и лексикологически в случаесказать — говорить (ср.: брать — взять; ловить — поймать). «Множествоотношений, обозначаемых в одних языках падежами или предлогами (илипроизводными прилагательными), выражается в других языках сложными словами(франц. royaume des cieux, церк.-слав. царство небесное, нем. Himmelsreich),или производными (франц. moulin a vent, русск. ветряная мельница, польск.wiatr-ak), или, наконец, простыми словами (франц. bois de chauffage и русск.дрова, франц. bois de construction и русск. лес).

»Всякоеслово, не являющееся простой и неразложимой единицей, ничем существенно неотличается от члена фразы, т.е. факта синтаксического: распорядок составляющихего единиц низшего порядка подчиняется тем же основным принципам, как иобразование словосочетаний" (с. 131). «Взаимопроникновениеморфологии, синтаксиса и лексикологии объясняется по существу тожественнымхарактером всех синхронных фактов» (с. 131). Однако лексика не покрываетцеликом грамматику.

Лексикаи грамматика «как бы два полюса, между которыми развивается вся языковаясистема, два встречных течения, по которым направляется движение языка: с однойстороны. склонность к употреблению лексикологического инструмента — немотивированного знака, с другой стороны, предпочтение, оказываемоеграмматическому инструменту — правилу конструкции» [8].

Ещерешительнее зависимость грамматики от словаря утверждали Г. Шухардт и Н.Я.Марр. Акад. Марр писал: «Морфология… включает в себя не только такназываемые грамматические категории, но также и словарь… Законы семантикизатрагивают ближе всего сущность морфологии, потому что было бы недостаточносказать, что в морфологии лишь отражается состояние общественной организации, — само состояние образования этой организации и ее общественных идей отлагается вморфологии» [9]. Г. Шухардт высказывался в том же духе, заявляя, что сутьграмматики состоит в учении о значениях и что словарь является лишь алфавитныминдексом к грамматике [10].

Ивсе же безраздельное включение лексикологии в грамматику представляетсянедостаточно мотивированным. У лексикологии как учения о составе и системесловаря, о закономерностях исторических изменений систем лексики и ихвнутренних взаимоотношениях с условиями быта, производства, с формамиматериальной культуры и социальных мировоззрений остается свой материал, свойметод и свой объект исследования. «Словарь овеществляет данную в языке имышлении тенденцию к сознательному охвату отдельных предметов, свойств,явлений, процессов; грамматика же вырастает на основе тех общих связей, которыеобъединяют предметы, явления и т.д.… Вот почему такие конкретные значения,как дом или дерево и т.п., не могут по самой природе своей быть представлены вграмматике, а, с другой стороны, общие категории вроде бытия или сущностинаходят отражение в слове исторически позже, чем в грамматике, на ступени,когда научная мысль открывает эти категории как отдельные конкретные моментыуниверсальной связи вещей и явлений в природе» [11]. Однако в реальнойистории языка грамматические и лексические формы и значения органическисвязаны, постоянно влияют друг на друга. Поэтому изучение грамматического строяязыка без учета лексической его стороны, без учета взаимодействия лексических играмматических значений невозможно.

Еслипризнать права лексикологии на самостоятельность — за пределами грамматики, тообласть грамматики становится областью почти безраздельного господствасинтаксиса. Но и в самом синтаксисе центральная его часть — учение об основныхсинтаксических категориях, об основных синтаксических единицах (ословосочетании, о предложении, о сложном синтаксическом целом, о синтагме каккомпоненте этого сложного целого), об основных синтаксических отношениях (оботношениях модальности, об отношениях между членами предложения и об отношенияхмежду предложениями) — будет окружена со всех сторон побочными, вводнымитемами, задачами и проблемами, которые не связаны непосредственно с изучениемсловосочетания и предложения. Эти вопросы группируются вокруг своих центров — учения о слове и его формах, учения о морфологических элементах и категориях,управляющих их связью, и т.п. Понятно, что и тут нередко вскрываетсясинтаксическая сущность морфологических категорий, но здесь выступают и другиеформы и отношения, в которых сказывается синкретическая природа языка и которыелишь с большой натяжкой могут быть удержаны в системе синтаксиса.

Всвязи с этим само понятие синтаксиса становится расплывчатым, неопределяемым.

Представляетсяболее целесообразным при изложении грамматики современного русского языкаисследовать и группировать грамматические факты исходя из грамматическогоизучения основных понятий и категорий языка, определяющих связи элементов и ихфункции в строе языка. А такими центральными понятиями являются понятия слова ипредложения. Они соответствуют «основным единицам языка» [12]. Этиединицы исторически изменчивы и во всякой живой языковой системе соотносительныи дифференциальны. Словосочетание как единица языка обладает меньшейсамостоятельностью и определенностью, чем слово и предложение. Кроме того,понятие словосочетания не соотносительно с понятием предложения. Целые разрядысловосочетаний, ставших устойчивыми фразеологическими единицами, структурносближаются с словами (ср.: вверх дном, спустя рукава, бить баклуши и т.п.).Напротив, в свободных фразах основным конструктивным элементом оказывается тоже слово с его разнообразными грамматическими формами и лексическимизначениями. Словосочетание — это сложное именование. Оно несет ту женоминативную функцию, что и слово. Оно так же, как и слово, может иметь целуюсистему форм. В области лексики этому понятию соответствует понятие о фразеологическойединице языка.

Ф.де Соссюр заметил: «На первый взгляд кажется подходящим уподобить огромноеразнообразие фраз не меньшему разнообразию особей, составляющих какой-нибудьзоологический вид; но это иллюзия: у животных одного вида общие свойства гораздосущественнее, нежели разъединяющие их различия; напротив того, в фразахпреобладает различие, и если поискать, что же их связывает на фоне всего этогоразнообразия, то натолкнешься, не желая этого, опять же на слово с егограмматическими свойствами» [13]. Однако это не значит, что теориясловосочетания не может быть особым разделом грамматики. Типы словосочетаний,формы и правила их построения — необходимая часть грамматического учения. Ноэта часть ближе к грамматическому учению о слове, чем к учению о предложении[14]. Таким образом, наиболее рациональным делением грамматики (если невключать в нее фонетику) было бы деление ее на: 1) грамматическое учение ослове, 2) учение о словосочетании, 3) учение о предложении, 4) учение о сложномсинтаксическом целом и о синтагмах как его составных частях.

Впрочем,третий и четвертый разделы грамматики большинством лингвистов объединяются,хотя такое объединение чаще всего приводит к двусмысленности илинеопределенности таких понятий, как «предложение», «фраза»,«синтагма».

Понятно,что каждый из этих основных объектов грамматики должен изучаться одновременносо стороны форм и функций. «Материальная единица существует лишь в мерусвоего смысла, в меру той функции, которою она облечена» [15].

§ 3. Смысловая структура слова

Проблемаслова в языкознании еще не может считаться всесторонне освещенной. Не подлежитсомнению, что понимание категории слова и содержание категории словаисторически менялось. Структура слова неоднородна в языках разных систем и наразных стадиях развития языка. Но если даже отвлечься от сложных вопросовистории слова как языковой категории, соотносительной с категорией предложения,в самом описании смысловой структуры слова еще останется много неясного.«До сих пор в области языка всегда довольствовались операциями надединицами, как следует не определенными», — заявлял Ф. де Соссюр, касаясьвопроса о слове [16]. Лингвисты избегают давать определения слова илиисчерпывающее описание его структуры, охотно ограничивая свою задачу указаниемлишь некоторых внешних (преимущественно фонетических) или внутренних(грамматических или лексико-грамматических) признаков слова. При одностороннемподходе к слову сразу же выступает противоречивая сложность его структуры иобщее понятие слова дробится на множество эмпирических разновидностей слов.Являются «слова фонетические», «слова грамматические»,«слова лексические».

Фонетическиеграницы слова, отмечаемые в разных языках особыми фонологическими сигналами(например, в русском языке силовым ударением и связанными с ними явлениямипроизношения, оглушением конечных звонких согласных и отсутствием регрессивнойассимиляции по мягкости на конце), бывают в некоторых языках (например, внемецком) не так резко очерчены, как границы между морфемами (т.е. значимыми частямислов — корневыми или грамматическими элементами речи) [17]. С другой стороны,фонетическая грань между словом и фразой, т.е. тесной группой слов, во многихслучаях также представляется неустойчивой, подвижной. Например, во французскомязыке «слова фактически ничем не выделяются», а в звуковом потокеобособляются «группы слов, выражающие в процессе речи единое смысловоецелое», так называемые «динамические, или ритмические, группы»[18].

Еслирассматривать структуру слова с грамматической точки зрения, то целостность иединство слова также оказываются в значительной степени иллюзорными.

A.Noreen определял слово так: это «независимая морфема» (un morphemeindependant), которую наше языковое чутье воспринимает как целое по звуку изначению, так что она или ощущается неразложимой на более мелкие морфемы(например, здесь, почти, там), или — в случае, если это можно сделать, — онавоспринимается независимо от значения этих более мелких, составляющих ееморфем". В этом последнем случае, при понимании и употреблении слова, помнению Норейна, не думают или не хотят думать о значении его составных частей[19]. Но и это определение чересчур шатко. В высказывании надо было приоткрытьсундук, а не открывать его совсем приставка при- очень заметно выступает как значимаяединица речи. Кроме того, под определение Норейна решительно не подходятслужебные слова, но легко подводятся целые словосочетания. Проще всего вграмматической плоскости рассматривать слово как предельный минимум предложения(Sweet, Sapir, Щерба). «Слово есть один из мельчайших вполне самодовлеющихкусочков изолированного „смысла“, к которому сводитсяпредложение», — формулирует Сепир [20]. Однако не все типы слов содинаковым удобством укладываются в эту формулу. Ведь «есть очень многослов, которые являются только морфемами, и морфем, которые иногда еще являютсясловами» [21]. Слово может выражать и единичное понятие, конкретное,абстрактное, и общую идею отношения (как, например, предлоги от или об или союзи), и законченную мысль (например, афоризм Козьмы Пруткова: «Бди!»).Правда, глубокая разница между словами и морфемами как будто обнаруживается втом, что только слово способно более или менее свободно перемещаться в пределахпредложения, а морфемы, входящие в состав слова, обычно неподвижны [22] (однакоср., например: лизоблюд и блюдолиз, скалозуб и зубоскал или любомудр имудролюб; но щелкопер и перощелк — величины разнородные). Способность словапередвигаться и менять места внутри предложения различна в разных языках.Следовательно, и этот критерий самостоятельности и обособленности слова оченьзыбок, текуч. В таких языках, как русский, отличие слова от морфемыподдерживается невозможностью вклинить другие слова или словосочетания внутрьодного и того же слова. Но все эти признаки имеют разную ценность в применениик разным категориям слов. Например: никто, но: ни к кому; некого, но: не укого; потому что, но: я потому не писал, что твой адрес потерял и т.п. (ср.:есть где, но негде; нездоровится, но: не очень здоровится при отсутствии словаздоровится и т.п.).

Такиемодальные («вводные») слова и частицы, как знать (Ай, моська, знать,она сильна, что лает на слона), дескать, мол и т.п., вовсе не способны бытьпотенциальным минимумом предложения и лишены самостоятельного значения. В этомотношении даже союзы и предлоги счастливее. Например, у Тургенева в повести«Бретер»:

— Лучков неловок и груб, — с трудом выговорил Кистер: — но…

— Что: но? Как вам не стыдно говорить но. Он груб и неловок, и зол, исамолюбив… Слышите: и, а не но…

Илиу того же Тургенева в «Фаусте»:

— Вы говорите, — сказала она наконец: — читать поэтические произведения иполезно, и приятно… Я думаю, надо заранее выбрать в жизни: или полезное, илиприятное, и так уже решиться раз навсегда. И я когда-то хотела соединить и то идругое… Это невозможно и ведет к гибели или к пошлости.

Такимобразом, и с грамматической (а также лексико-семантической) точки зренияобнаруживается разнообразие типов слов и отсутствие общих устойчивых признаковв них. Не все слова способны быть названиями, не все являются членамипредложения.

Дажеформы соотношений и отношений между категориями слова и предложения в даннойязыковой системе очень разнообразны. Они зависят от присущих языку методовобразования слов и методов связывания слов в более крупные единства. «Чемсинтетичнее язык, иначе говоря, чем явственнее роль каждого слова в предложенииуказывается его собственными ресурсами, тем меньше надобности обращаться, минуяслово, к предложению в целом» [23]. Но, с другой стороны, в структуресамого слова смысловые элементы соотносятся, сочетаются друг с другом по строгоопределенным законам и примыкают друг у другу в строго определеннойпоследовательности. А это значит, что слово, состоящее не из одного корневогоэлемента, а из нескольких морфем, «есть кристаллизация предложения иликакого-то отрывка предложения».

Нафоне этих противоречий возникает мысль, что в системе языка слово есть толькоформа отношений между морфемами и предложениями, которые являются основнымифункциональными единицами речи. Оно есть «нечто определенным образомоформленное, берущее то побольше, то поменьше из концептуального материала всеймысли в целом в зависимости от „духа“ данного языка» [24].Удобство этой формулы состоит в том, что она широка и расплывчата. Под нееподойдут самые далекие грамматические и семантические типы слов: ислова-названия, и формальные, связочные слова, и междометия, и модальные слова.Ей не противоречит и употребление морфем в качестве слов. Например, уБелинского: «Между русскими есть много галломанов, англоманов,германоманов и разных других „манов“. В русском переводе (Н.А.Шишмаревой) романа Ч. Диккенса „Наш общий друг“: „Насколько емуизвестно, он вовсе не расположен к централизации да и вообще к какой бы то нибыло изации“.

Однакоформула Сепира удобна, но малосодержательна. Она не уясняет нипредметно-смыслового содержания слова, ни способов выражения и кристаллизацииэтого содержания в слове. Она лишь направляет и обязывает к уяснению всехэлементов смысловой структуры слова. Очевидно, что при все многообразииграмматико-семантических типов слов в их конструктивных элементах много общего.Различны лишь сложность и соотношение разных смысловых оболочек в структуреслов, а также функциональное содержание и связанное с ним грамматическоеоформление разных видов слов. Недаром Ф. де Соссюр писал: „Слово, несмотряна трудность определить это понятие, есть единица, неотступно представляющаясянашему уму, нечто центральное во всем механизме языка“ [25].

Ненадо лишь придавать преувеличенное значение формальным противоречиям ипереходным типам, а следует глубже вникнуть во все элементы смысловой структурыслова. Именно по этому пути шли такие замечательные лингвисты, как В.Гумбольдт, А.А. Потебня, Н.Я. Марр, Л.В. Щерба.

Приописании смысловой структуры слова рельефнее выступают различия между основнымисемантическими типами слов и шире уясняется роль грамматических факторов вразных категориях слов. Пониманию строя слова нередко мешает многозначностьтермина „значение“. Опасности, связанные с недифференцированнымупотреблением этого понятия, дают себя знать в таком поверхностном и ошибочном,но идущим исстари и очень распространенном определении слова: „Словамиявляются звуки речи в их значениях“ (иначе: „Всякий звук речи,имеющий в языке значение отдельно от других звуков, являющихся словами, естьслово“) [26]. Если бы структура слова была только двусторонней, состоялалишь из звука и значения, то в языке для всякого нового оттенка в мыслях ичувствованиях должны были бы существовать или возникать особые, отдельныеслова.

Вдействительности же дело обстоит иначе. „Великим заблуждением, — говоритФ. де Соссюр, — является взгляд на языковой элемент просто как на соединениенекоего звука с неким понятием. Определить его так — значило бы изолировать егоот системы, в состав которой он входит; это повело бы к ложной мысли, будтовозможно начинать с языковых элементов и из их суммы строить систему, тогда какна самом деле надо, отправляясь от совокупного целого, путем анализа доходитьдо заключенных в нем элементов“ [27]. Но в языковой системе и звуки речизначимы, осмыслены. На это указывал еще В. Гумбольдт. Правда, „лишь вредких случаях, — говорил В. Гумбольдт, — можно распознать определенную связьзвуков языка с его духом. Однако даже в наречиях (того же языка) незначительныеизменения гласных, мало изменяющие язык в общем, по праву могут быть относимы ксостоянию духа народа (Gemutbeschaffenheit) [28]. По мнению В. Гумбольдта,связь звуковой формы с внутренними языковыми законами достигает высшего пределав проникновении их друг другом [29].

Однакотолько в относительно редких случаях звукоподражаний, звуковых метафор исвоеобразных звуковых жестов естественная связь звука и значения очевиднанепосредственно [30]. Но опосредованная внутренними отношениями языка каксистемы разнообразных смысловых элементов, она может быть открыта по разнымнаправлениям. Само понятие фонемы и фонологической системы языка основано напризнании громадной роли звуковой стороны в смысловой структуре языка вообще ислова в частности. В этом отношении даже эксперименты футуристов не лишеныпринципиального значения. Ведь В. Хлебников искал “способа изучать заменузначения слов, вытекающую из замены одного звука другим» [31].

Итак,уже звуковая форма слова оказывается источником разнообразных смысловыхоттенков.

Ещесложнее и разнообразнее те воплощенные в звуковой комплекс слова элементы мыcлиили мышления, которые прикрываются общим именем «значения».

Общеизвестно,что прежде всего слово исполняет номинативную, или дефинитивную, функцию, т.е.является средством четкого обозначения, и тогда оно — простой знак, илисредством логического определения, тогда оно — научный термин.

Слова,взятые вне системы языка в целом, лишь в их отношении к вещам и явлениямдействительности, служат различными знаками, названиями этих явленийдействительности, отраженных в общественном сознании. Рассматриваемые толькопод этим углом зрения слова, в сущности, еще лишены соотносительных языковыхформ и значений. Они сближаются друг с другом фонетически, но не связаны ниграмматически, ни семантически. С точки зрения вещественных отношений связьмежду стол и столовая, между гость, гостинец и угостить, между дуб и дубина,между жила в прямом номинативном значении и глаголами зажилить, ужилить и т.д.оказывается немотивированной и случайной.

Значениеслова далеко не совпадает с содержащимся в нем указанием на предмет, с егофункцией названия, с его предметной отнесенностью (gegenstandliche Beziehung)[32].

Втой мере, в какой слово содержит в себе указание на предмет, необходимо дляпонимания языка знать обозначаемые словами предметы, необходимо знать весь кругсоответствующей материальной культуры. Одни и те же названия в разные эпохиобозначают разные предметы и разные понятия. С другой стороны, каждаясоциальная среда характеризуется своеобразиями своих обозначений. Одни и те жепредметы по-разному осмысляются людьми разного образования, разногомировоззрения, разных профессиональных навыков. Поэтому одно и то же русскоеслово как указание на предмет включает в себя разное содержание в речи разныхсоциальных или культурных групп.

Необходимостьсчитаться при изучении истории слов с историей обозначаемых ими вещейобщепризнана [33].

Какназвание, как указание на предмет слово является вещью культурно-исторической.«Там, где есть общность культуры и техники, слово указывает на один и тотже предмет; там, где она нарушается, дробится и значение слова» [34].

Функциональныеи социально-бытовые связи вещей отражаются на исторической судьба названий.

«Имясвидетельствует, что общественный разум уже пытался назначить этому предметуопределенное место в единстве более общего целого», — сказал Лотце.

Однаколегко заметить, что далеко не все типы слов выполняют номинативную, илидефинитивную, функцию. Ее лишены все служебные слова, в смысловой структурекоторых преобладают чисто грамматические значения и отношения. Номинативнаяфункция чужда также междометиям и так называемым «вводным» словам.Кроме того, местоименные слова, хотя и могут быть названиями, но чаще всегоявляются эквивалентами названий. Таким образом, уже при анализе вещественныхотношений слова резко выступают различия между разнымиструктурно-семантическими типами слов.

Переходот номинативной функции словесного знака к семантическим формам самого словаобычно связывается с коммуникативной функцией речи.

Впроцессе речевой коммуникации вещественное отношение и значение слова могутрасходиться. Особенно ощутительно это расхождение тогда, когда слово неназывает предмета или явления, а образно его характеризует (например: живыемощи, колпак — в применении к человеку; баба — по отношению к мужчине, шляпа — в переносном значении и т.п.).

Вэтом плане слово выступает как система форм и значений, соотносительная сдругими смысловыми единицами языка.

Слово,рассматриваемое в контексте языка, т.е. взятое во всей совокупности своих форми значений, часто называют лексемой [35].

Внезависимости от его данного употребления слово присутствует в сознании со всемисвоими значениями, со скрытыми и возможными, готовыми по первому поводу всплытьна поверхность. Но, конечно, то или иное значение слова реализуется иопределяется контекстом его употребления. В сущности, сколько обособленныхконтекстов употребления данного слова, столько и его значений, столько и еголексических форм; при этом, однако, слово не перестает быть единым, оно обычноне распадается на отдельные слова-омонимы. Семантической границей словаявляется омоним. Слово как единая система внутренне связанных значенийпонимается лишь в контексте всей системы данного языка. Внутреннее единствослова обеспечивается не только единством его фонетического и грамматическогосостава, но и семантическим единством системы его значений, которое, в своюочередь, определяется общими закономерностями семантической системы языка вцелом.

Языкобогащается вместе с развитием идей, и одна и та же внешняя оболочка словаобрастает побегами новых значений и смыслов. Когда затронут один член цепи,откликается и звучит целое. Возникающее понятие оказывается созвучным со всемтем, что связано с отдельными членами цепи до крайних пределов этой связи.

Способыобъединения и разъединения значений в структуре слова обусловлены семантическойсистемой языка в целом и отдельных его стилей. Изучение изменений в принципахсочетания словесных значений в «пучки» не может привести к широкимобобщениям, к открытию семантических законов — вне связи с общей проблемойистории общественных мировоззрений, с проблемой языка и мышления. При инойточке зрения «само значение слова продолжало бы оставаться темным инепонятным без восприятия его самого в общем комплексе всего миропониманияизучаемой эпохи» [36].

Русскому(как и другому) национальному языку свойственна своеобразная системаобразования и связи понятий, их группировки, их расслоения и их объединения в«пучки», в комплексные единства. Объем и содержание обозначаемыхсловами понятий, их классификация и дифференциация, постепенно проясняясь иоформляясь, существенно и многократно видоизменяются по мере развития языка.Они различны на разных этапах его истории.

Характернойособенностью русского языка является тенденция к группировке слов большимикучками вокруг основных центров значений.

Словокак система форм и значений является фокусом соединения и взаимодействияграмматических категорий языка.

Ниодин язык не был бы в состоянии выражать каждую конкретную идею самостоятельнымсловом или корневым элементом. Конкретность опыта беспредельна, ресурсы жесамого богатого языка строго ограничены. Язык оказывается вынужденным разноситьбесчисленное множество значений по тем или другим рубрикам основных понятий,используя иные конкретные или полуконкретные идеи в качестве посредствующихфункциональных связей. Поэтому самый характер объединения лексических играмматических значений в строе разных типов слов неоднороден. Например, вформальных, связочных словах (как предлоги и союзы) грамматические значениясоставляют сущность их лексической природы. Структура разных категорий словотражает разные виды отношений между грамматикой и лексикой данного языка.

Вязыках такого строя, как русский, нет лексических значений, которые не были быграмматически оформлены и классифицированы. Понятие бесформенного слова ксовременному русскому языку неприложимо. В. Гумбольдт писал:«Грамматические отношения могут быть присоединены мысленно (hinzugedacht),если даже они не всегда имеют в языке знаки, и строй языка может быть такогорода, что неясность и недоразумения избегаются при этом, по крайней мере, доизвестной степени. Поскольку, однако, грамматические отношения имеютопределенное выражение, в употреблении такого языка существует грамматикасобственно без грамматических форм» [37]. Тому же учил Потебня. Итак,понятие о слове как о системе реальных значений неразрывно связано с понятиемграмматических форм и значений слова.

Лексическиезначения слова подводятся под грамматические категории. Слово представляетсобою внутреннее, конструктивное единство лексических и грамматическихзначений. Определение лексических значений слова уже включает в себя указанияна грамматическую характеристику слова. Грамматические формы и значения словато сталкиваются, то сливаются с его лексическими значениями. Эту тесную связь,это глубокое взаимодействие лексических и грамматических форм и значенийподчеркивали в последнее время все крупнейшие лингвисты, особенно настойчивоШухардт [38], Н.Я. Марр [39], Л.В. Щерба (см. его предсмертную статью«Очередные проблемы языковедения» — «Известия АН СССР»,Отд. литературы и языка, 1945, т. 4, вып. 5; Избранные работы по языкознанию ифонетике, т. 1. Л., 1958) и А.И. Белич (О jезичкоj природи и jезичком развитку.Београд, 1941).

Семантическиеконтуры слова, внутренняя связь его значений, его смысловой объем определяютсяграмматическим строем языка.

Эд.Сепир тонко заметил: «В аналитическом языке первенствующее значениевыпадает предложению, слово же представляет меньший интерес. В синтетическомязыке… понятия плотнее между собою группируются, слова обставлены богаче, новместе с тем обнаруживается общая тенденция ограничивать более узкими рамкамидиапазон конкретного значения отдельного слова». Понятно, чтосемантический объем слова, и способы объединения значений различны в словахразных грамматических категорий. Так, смысловая структура глагола шире, чемимени существительного, и круг его понятий подвижнее. Еще более эластичнызначения качественных прилагательных и наречий. Широта фразовых связей словатакже зависит от его грамматической структуры.

Различияв синтаксических свойствах слова, в особенностях его фразового употреблениянаходятся в живой связи с различиями значений слова. Например, в современномязыке слово черт не имет качественных значений. Но в простом разговорном стилерусского литературного языка конца XVIII — первой половины XIX в. слово черт сособым предложным управлением обозначало: мастер, знаток, мастак на что-нибудь,в чем-нибудь. Например, у Державина: "[Я] горяч и в правде черт"(«К самому себе»). В водевиле А. Шаховского «Два учителя илиasinus asinum fricat»:

— Я уверен, что вы исправите его нравственность.

— О, мадам, я черт на нравственность [40].

Вводевиле Л. Ленского «Стряпчий под столом» [1834]:

Ясам черт по дарованью,

Страшенв прозе и в стихах [41].

Ср.у П.А. Вяземского в «Старой записной книжке» анекдот о моряке ицарице Екатерине:

Порассеянию случилось, что, проходя мимо его, императрица три раза сказала ему:

— Кажется, сегодня холодно.

— Нет, матушка, ваше величество, сегодня довольно тепло, — отвечал он каждый раз.- Уж воля ее величества, — сказал он соседу своему, — а я на правду черт [42].

Самособой разумеется, что семантическое развитие языка находится в зависимости отлексического и морфологического инвентаря его, инвентаря основ-корней,словообразовательных элементов и грамматических категорий.

Путисемантической эволюции слов нередко определяются законами развитияморфологических категорий.

Акад.М.М. Покровский еще в ранней своей диссертации «Семасиологическиеисследования в области древних языков» [43] выставил такой тезис:«Всевозможные морфологические типы nominum actionis (т.е. обозначенийдействий), по мере своей продуктивности, получают в конце концов все тезначения, которые этому классу имен свойственны, т.е. обозначения процесса,результата, орудия и места действия» [44].

Известно,что слово, принадлежащее к кругу частей речи с богатым арсеналомсловоизменения, представляет собой сложную систему грамматических форм,выполняющих различные синтаксические функции. Отдельные формы могут отпадать отструктуры того или иного слова и превращаться в самостоятельные слова(например, формы существительного становятся наречиями).

Грамматическимизаконами определяются приемы и принципы связи и соотношения морфем в системеязыка, способы их конструктивного объединения в слова. Сдвиг в формахсловообразования изменяет всю систему лексики.

Грамматическиеформы и отношения между элементами языковой системы определяют грань,отделяющую слова, которые представляются произвольными, не мотивированнымиязыковыми знаками, от слов, значения которых более или менее мотивированы.Мотивированность значений слов связана с пониманием их строя, с живым сознаниемсемантических отношений между словесными элементами языковой системы.

«Несуществует языков, где нет ничего мотивированного; но немыслимо себепредставить и такой язык, где мотивировано было бы все. Между двумя крайнимиточками — наименьшей организованностью и наименьшей произвольностью — обретаются всевозможные разновидности» [45]. Различия междумотивированными и немотивированными словами обусловлены не только грамматическими,но и лексико-семантическими связями слов. Тут открывается область новыхсмысловых отношений в структуре слова, область так называемых «внутреннихформ» слова.

«Внутреннейформой» многие лингвисты, вслед за В. Гумбольдтом и Штейнталем, называютспособ представления значения в слове, «способ соединения мысли созвуком».

Словокак творческий акт речи и мысли, — учит Потебня, — включает в себя, кромезвуков и значения, еще представление (или внутреннюю форму), иначе «знакзначения». Например, в слове арбузик, которым ребенок назвал абажур,признак шаровидности, извлеченный из значения слова арбуз, и образует еговнутреннюю форму, или представление [46].

Представление- «непременная стихия возникающего слова». Слово с живымпредставлением — образное, поэтическое слово. «Представление — необходимая(для быстроты мысли и для расширения сознания) — замена соответствующего образаили понятия» [47].

Поопределению А. Марти, внутренняя форма слова есть «сопредставление»,или «созначение», которое образует посредствующее звено между звукамии значениями. Это — образный способ выражения того или иного значения,обусловленный психологическими или культурно-историческими особенностямиобщественной среды и эпохи [48]. Внутренняя форма слова ни в какой мере не совпадаетсо значением слова (ср. внутреннюю форму и значение слова тупой в выражениитупое упорство), хотя она и помогает уяснить идеологию и мифологию языка илистиля, связи и соотношения идей, образов и представлений в языке.

Ведь«язык состоит, наряду с уже оформленными элементами, главным образом изметодов продолжения работы духа, для которой язык предначертывает путь иформу» [49].

Во«внутренних формах» слова отражается «толкованиедействительности, ее переработка для новых, более сложных, высших целейжизни» [50]. С этим кругом смысловых элементов слова связаны и сложныесловесные композиции поэтического творчества. «Элементарная поэтичностьязыка, т.е. образность отдельных слов и постоянных сочетаний… ничтожнасравнительно с способностью языка создавать образы из сочетаний слов, всеравно, образных или безобразных» [51].

«Внутренниеформы» слов исторически изменчивы. Они обусловлены свойственным языку тойили иной эпохи, стилю той или иной среды способом воззрения на действительностьи характером отношений между элементами семантической системы.

«Внутренняяформа» слова, образ, лежащий в основе значения или употребления слова,могут уясниться лишь на фоне той материальной и духовной культуры, той системыязыка, в контексте которой возникло или преобразовалось данное слово илисочетание слов.

Выбортой или иной «внутренней формы» слова всегда обусловлен идеологическии, следовательно, культурно-исторически и социально.

«Взависимости от обстоятельств совершенно различные этимоны выражений (т.е. внутренниеформы) могут образовать соединяющую связь между звуком и тем жезначением», — писал А. Марти [52]. «Внутренние формы» потому иназываются внутренними, что они не имеют постоянных чувственных индексов, они — подвижные и изменчивые формы смысла, как он передается или изображается.

Легкозаметить, что «внутренние формы» в разных категориях слов проявляютсяпо-разному. На такие типы слов, как слова служебные, слова модальные, до сихпор понятие внутренней формы, в сущности, и не распространялось, хотя в ихобразовании и употреблении сказывается громадная роль внутренних форм.

Вовнутренних формах слова выражается не только «толкованиедействительности», но и ее оценка.

Словоне только обладает грамматическими и лексическими, предметными значениями, нооно в то же время выражает оценку субъекта — коллективного или индивидуального.Само предметное значение слова до некоторой степени формируется этой оценкой, иоценке принадлежит творческая роль в изменениях значений.

Экспрессивнаяоценка нередко определяет выбор и размещение всех основных смысловых элементоввысказывания. «Языком человек не только выражает что-либо, он им выражаеттакже и самого себя», — говорил Георг фон Габеленц.

Словопереливает экспрессивными красками социальной среды. Отражая личность(индивидуальную или коллективную) субъекта речи, характеризуя его оценкудействительности, оно квалифицирует его как представителя той или инойобщественной группы. Этот круг оттенков, выражаемых словом, называетсяэкспрессией слова, его экспрессивными формами. Экспрессия всегда субъективна,характерна и лична — от самого мимолетного до самого устойчивого, отвзволнованности мгновения до постоянства не только лица, ближайшей его среды,класса, но и эпохи, народа, культуры.

Предметно-логическоезначение каждого слова окружено особой экспрессивной атмосферой, колеблющейся взависимости от контекста. Выразительная сила присуща звукам слова и ихразличным сочетаниям, морфемам и их комбинациям, лексическим значениям. Слованаходятся в непрерывной связи со всей нашей интеллектуальной и эмоциональнойжизнью.

Словоявляется одновременно и знаком мысли говорящего, и признаком всех прочихпсихологических переживаний, входящих в задачу и намерение сообщения.

Экспрессивныекраски облекают значение слова, они могут сгущаться под влиянием эмоциональныхсуффиксов. Экспрессивные оттенки присущи грамматическим категориям и формам.Они резко выступают и в звуковом облике слов, и в интонации речи.

Легкопривести примеры экспрессивного напряжения слова при посредстве осложненныхсуффиксальных образований. У Вельтмана: «Слуги жили свинтусами, ходилизамарантусами» («Приключения, почерпнутые из моря житейского»);у Д.И. Писарева в статье «Генрих Гейне»: «На развалинах старогофеодализма утвердилась новая плутократия, и бароны финансового мира, банкиры,негоцианты, фабриканты и всякие надуванты вовсе не были расположены делиться снародом выгодами своего положения» [53].

Экспрессивнаянасыщенность выражения зависит от его значения, от внушительности еговнутренней формы, от степени его смысловой активности в общей духовнойатмосфере данной среды и данного времени [54].

Ch.Bally («Le language et la vie», 1913), описывая борьбу двух тенденцийв языке — интеллектуальной и экспрессивной, так разграничивает сферы инаправление их действия: «Тенденция экспрессивная обогащает языкконкретными элементами, продуктами аффектов и субъективизма говорящего; онасоздает новые слова и выражения; тенденция интеллектуальная, аналитическаяустраняет эмоциональные элементы, создает из части их формальныепринадлежности».

Нов самих грамматических, особенно синтаксических, категориях также заложеныяркие средства экспрессивного выражения. Достаточно напомнить о тех тонкихэкспрессивных красках и нюансах, которые создаются употреблением — прямым ипереносным — глагольных категорий времени, наклонения, лица или таких общихграмматических категорий, как род и число. «Аффективность проникает вграмматический язык, вынимает из него логическое содержание и его разрушает…Логический идеал всякой грамматики — это иметь одно выражение для каждойотдельной функции и только одну функцию для каждого выражения. Если бы этотидеал был осуществлен, язык имел бы такие же точные очертания, как алгебра…Но фразы — не алгебраические формулы. Аффективный элемент обволакивает иокрашивает логическое выражение мысли» [55]. Этот аффективный элемент,почти свободный от интеллектуальных примесей, больше всего дает себя знать вмеждометиях.

Всемногообразие значений, функций и смысловых нюансов слова сосредоточивается иобъединяется в его стилистической характеристике. В стилистической оценкевыступает новая сфера смысловых оттенков слов, связанных с их индивидуальным«паспортом». Стилистическая сущность слова определяется егоиндивидуальным положением в семантической системе языка, в кругу егофункциональных и жанровых разновидностей (письменный язык, устный язык, ихтипы, язык художественной литературы и т.п.). Дело в том, что развитой языкпредставляет собою динамическую систему семантических закономерностей, которымиопределяются соотношения и связи словесных форм и значений в разных стиляхэтого языка. И в этой системе смысловых соотношений функции и возможностиразных категорий слов более или менее очерчены и индивидуализированы.

Индивидуальнаяхарактеристика слова зависит от предшествующей речевой традиции и отсовременного соотношения смысловых элементов в языковой системе и в ее стилевыхразновидностях.

Вэтом плане слова и их формы получают новые квалификации, подвергаются новойгруппировке, новой дифференциации, распадаясь на будничные, торжественные,поэтические, прозаические, архаические и т.п. Эта стилистическая классификацияслов обусловлена не только индивидуальным положением слова или соответствующегоряда слов в семантической системе литературного языка в целом, но и функциямислова в структуре активных и живых разновидностей, типов этого языка. Развитойлитературный язык представляет собой весьма сложную систему более или менеесинонимичных средств выражения, так или иначе соотнесенных друг с другом.

Крометого, необходимо помнить, что «периоды развития языка не сменяютсяпоочередно, как один караульный другим, но каждый период создает что-то новое,что при незаметном переходе в следующий составляет подкладку для дальнейшегоразвития. Такие результаты работы различных периодов, заметные в данномсостоянии известного объекта, в естественных науках называются слоями; применяяэто название к языку, можно говорить о слоях языка, выделение которыхсоставляет одну из главных задач языковедения» [56]. Эти различныелексические и грамматические слои в каждой системе языка также подвергаютсяпереоценке и приспособляются к живой структуре литературных стилей. Понятно,что стилистическую переквалификацию проходят и лежащие за пределамилитературного языка разные диалектные пласты речи. Конечно, указанием всех этихфункций и оттенков смысловая структура слова не исчерпывается. Так, не принятыв расчет «приращения смысла», которые возникают у слова в композициисложного целого (монолога, литературного произведения, бытового диалога) или виндивидуальном применении, в зависимости от ситуации. Широкая областьупотребления слова, разные оттенки эмоционального и волевого воздействия,жанрово-стилистические различия лексики — все это сознательно оставлено встороне. Все разнообразие присущих слову возможностей фразеологическогораспространения также не было предметом настоящего рассмотрения. За норму взятослово, свободно перемещаемое из одного словесного окружения в другое, всовокупности его основных форм и значений. От значений слова необходимоотличать его употребление. Значения устойчивы и общи всем, кто владеет системойязыка. Употребление — это лишь возможное применение одного из значений слова,иногда очень индивидуальное, иногда более или менее распространенное. Употреблениене равноценно со значением, и в нем скрыто много смысловых возможностей слова.

Однакодля грамматического учения о слове этот общий очерк смысловой структуры словадостаточен. Необходимо лишь дополнить его описанием типов устойчивыхсловосочетаний, которые располагаются рядом со словом как семантические единицыболее сложного порядка, эквивалентные слову.

§ 4. Основные типы фразеологических единицв русском языке

Акад.А.А. Шахматов в своем «Синтаксисе русского языка» настойчивоподчеркивал чрезвычайную важность вопроса о неразложимых сочетаниях слов нетолько для лексикологии (фразеологии), но и для грамматики. «Подразложением словосочетания, — писал А.А. Шахматов, — разумеем определениевзаимных отношений входящих в его состав элементов, определение господствующегои зависимых от него элементов. Между тем подобное разложение для некоторыхсловосочетаний оказывается невозможным. Так, например, сочетание два мальчика сточки зрения современных синтаксических отношений оказывается неразложимым»[57]. В неразложимых словосочетаниях связь компонентов может быть объяснена систорической точки зрения, но она непонятна, не мотивирована с точки зренияживой системы современных языковых отношений. Неразложимые словосочетанияпредставляют собою пережиток предшествующих стадий языкового развития. А.А.Шахматову было ясно тесное взаимодействие лексических и грамматических форм изначений в процессе образования неразрывных и неразложимых словосочетаний. Так,А.А. Шахматов отмечал, что «сочетание определяемого слова с определениемво многих случаях стремится составить одно речение; но большею частью оба членасочетания, благодаря, конечно, их ассоциации с соответствующими словами внеданных сочетаний, сохраняют свою самостоятельность». Например, в словосочетаниипочтовая бумага оба слова сохраняют свою самостоятельность вследствие теснойсвязи с употреблением их в сочетаниях типа почтовый ящик, почтовое отделение, содной стороны, и писчая бумага, белая бумага и т.п. — с другой [58]. «Ночасто такая реальность нарушается, и наступает еще более тесное сближение обоихсочетавшихся слов» (ср. ни синь пороха вместо ни синя пороха). Указав нато, что от речений типа железная дорога, Красная Армия образуются целостныеприлагательные железнодорожный, красноармейский, где железно-, красно-оказываются неизменяемой частью сложных слов, А.А. Шахматов ставит вопрос:«Можно ли считать железная в железная дорога определением? Не надлежит липризнать железная дорога и тому подобные сочетания неразложимыми по своемузначению, хотя и разложимыми грамматически словосочетаниями? [59]. Такимобразом, А.А. Шахматов предполагает, что семантическая неразложимость словеснойгруппы ведет к ослаблению и даже утрате ею грамматической расчлененности. Всвязи с семантическим переосмыслением неразложимой словесной группы находятся иее грамматические преобразования. Например, выражение спустя рукава, ставшиидиоматическим целым, превратилось из деепричастного оборота в наречие.»Но переход деепричастия в наречие имеет следствием невозможность определитьрукава в данном сочетании как винительный падеж прямого дополнения" [60].Следовательно, «исконные объективные отношения могут стираться ивидоизменяться, не отражаясь на самом употреблении падежа». Вместо живогозначения остается немотивированное употребление.

Изменениеграмматической природы неразложимого словосочетания можно наблюдать и ввыражении от нечего делать [61].

Вопросо разных типах фразеологических единиц, сближающихся со словом, у А.А.Шахматова остается неразрешимым. Тесная связь этих проблем фразеологии свопросами грамматики бросалась в глаза русским грамматистам и до акад. А.А.Шахматова.

Проф.Н.К. Кульман высказывался за необходимость разграничения «грамматическогои фразеологического материала», так как в устойчивых, застывшихфразеологических оборотах способы выражения синтаксической связи нередко бываютархаичными, оторванными от живых категорий современного языка. Так, например,можно было бы найти формы сослагательного наклонения в выражениях: Я сказал,чтобы ты пришел; Не бывать бы счастью, да несчастье помогло; Приди мы, этого неслучилось бы и т.п. Но «правильнее в таких случаях становиться на точкузрения тех категорий, которые связаны в других языках с известными формами, а вданном языке только выражаются теми или другими фразеологическимиоборотами» [62].

Необходимопристальнее вглядеться в структуру фразеологических групп, более четкоразграничить их основные типы и определить их семантические основы, ихотношение к слову.

Несомненно,что легче и естественнее всего выделяется тип словосочетаний абсолютнонеделимых, неразложимых, значение которых совершенно независимо от ихлексического состава, от значений их компонентов и так же условно ипроизвольно, как значение немотивированного слова-знака.

Фразеологическиеединицы этого рода могут быть названы фразеологическими сращениями. Они немотивированы и непроизвольны. В их значении нет никакой связи, дажепотенциальной, со значениями их компонентов. Если их составные элементыоднозвучны с какими-нибудь самостоятельными, отдельными словами языка, то этоих соотношение — чисто омонимическое.

Примеромфразеологического сращения является разговорное выражение собаку съел (вчем-нибудь). Он собаку съел на это или на этом, в этом, т.е., занимаясьтаким-то делом, он мастер на это, или он искусился, приобрел опытность,искусство. В южновеликорусских или украинских местностях, где собака мужскогорода, прибавляют сучкой закусил (с комическим оттенком). А.А. Потебня считалэто выражение по происхождению народным, крестьянским, связанным сземледельческой работой. Только «тот, кто искусился в этом труде, знает,что такое земледельческая работа: устанешь, с голоду и собаку бы съел»[63]. Этимология Потебни нисколько не уясняет современного значения этой идиомыи очень похожа на так называемую «народную этимологию». Неделимостьвыражения съел собаку (в чем-нибудь), его лексическая непроизводность яркоотражается в его значении и употреблении, в его синтаксических связях.Например, у Некрасова в поэме «Кому на Руси жить хорошо» читаем:

Заводскиеначальники

Повсей Сибири славтся —

Собакусъели драть.

Здесьинфинитив драть выступает в роли объектного пояснения к целостной идиоме собакусъели в значении: мастера (что-нибудь делать). Такое резкое изменениеграмматической структуры фразеологического сращения обычно связано с утратойсмысловой делимости. Так, выражение как ни в чем не бывало в современном языкеимеет значение наречия.

Междутем еще в русском литературном языке первой трети XIX в. в этом словосочетаниивыделялись составные элементы и было живо сознание необходимости глагольногосогласования формы бывал с субъектом действия.

Например,у Лермонтова в повести «Бэла»: «За моею тележкою четверка быковтащила другую, как ни в чем не бывала, несмотря на то, что она была доверхунакладена»; у Д.Н. Бегичева в «Семействе Холмских»: «КнязьФольгин, как будто ни в чем не бывал, также шутил».

Кажетсясамо собою понятным, почему неделимы те фразеологические сращения, в составкоторых входят лексические компоненты, не совпадающие с живыми словами русскогоязыка (например: во всю Ивановскую; вверх тормашками; бить баклуши; точитьлясы; точить балясы и т.п.). Но одной ссылки на отсутствие подходящего слова влексической системе современного русского языка недостаточно для признания идиоматическойнеделимости выражения. Вопрос решается факторами семантического порядка.

Чистовнешний, формальный, хотя бы и лексикологический подход к фразеологическимсращениям не достигает цели. Изолированное, единичное слово, известное только всоставе идиомы и потому лишенное номинативной функции, не всегда являетсяпризнаком полной смысловой неразложимости выражения. Например: дело не терпитотлагательства; совесть зазрила; мозолить глаза; мертвецки пьян и т.п.

Точнотак же грамматический архаизм может быть легко осмыслен при наличиисоответствующей категории или соотносительных форм в современном языке;например: положа руку на сердце; сидеть сложа руки; средь бела дня; на босуногу и т.п.

Грамматическиеархаизмы чаще всего лишь поддерживают идиоматичность выражения, но не создаютего. Ср. (пуститься) во все тяжкие и т.п.

Основнымпризнаком сращения является его семантическая неделимость, абсолютнаяневыводимость значений целого из компонентов. Фразеологическое сращениепредставляет собой семантическую единицу, однородную со словом, лишеннымвнутренней формы. Оно не есть ни произведение, ни сумма семантическихэлементов. Оно — химическое соединение каких-то растворившихся и с точки зрениясовременного языка аморфных лексических частей.

Приэтой семантической неразложимости целого иногда сопутствует сохранение внешнихграмматических границ между частями фразеологического сращения. Этосвоеобразный след былой лексической расчлененности словосочетания.

Семантическоеединство фразеологического сращения часто поддерживается синтаксическойнерасчлененностью или немотивированностью словосочетания, отсутствием живойсинтаксической связи между его морфологическими компонентами. Например: таксебе; куда ни шло; была ни была; то и дело; хоть куда; трусу праздновать; дивудаться; выжить из ума; чем свет; как пить дать (ср. у Чехова в рассказе«Бабы»: Дело было ясное, как пить дать); мало ли какой; из рук вон(плохо); так и быть; шутка сказать; себе на уме (у Чехова в «Скучнойистории»: «Умышленность, осторожность, себе на уме, но нет нисвободы, ни мужества писать как хочется, а стало быть, нет и творчества»).

Такимобразом, фразеологические сращения являются только эквивалентами слов, ониобразуют своеобразные синтаксически составные слова, выступающие в роли либо частейпредложения, либо целых предложений. Поэтому они подводятся под грамматическиекатегории как целостные семантические единицы. Но полного паралеллизма междуграмматическими и лексическими изменениями их состава нет. Однако сохранениеграмматических отношений между членами фразеологического сращения — лишьуступка языковой традиции, лишь пережиток прошлого. В фразеологическихсращениях кристаллизуется новый тип составных лексических и синтаксическихсредств.

Еслив тесной фразеологической группе сохранились хотя бы слабые признакисемантической раздельности компонентов, если есть хотя бы глухой намек намотивировку общего значения, то о сращении говорить уже трудно. Например, втаких разговорно-фамильярных выражениях, как держать камень за пазухой, выноситьсор из избы, (у кого-нибудь) семь пятниц на неделе, стреляный воробей, мелкоплавает, кровь с молоком, последняя спица в колеснице, плясать под чужую дудку,без ножа зарезать, язык чесать или языком чесать, из пальца высосать, первыйблин комом — или в таких литературно-книжных и интеллигентски-разговорныхфразах, как плыть по течению, плыть против течения, всплыть на поверхность ит.п. — значение целого связано с пониманием внутреннего образного стержняфразы, потенциального смысла слов, образующих эти фразеологические единства.Таким образом, многие крепко спаянные фразеологические группы легкорасшифровываются как образные выражения. Они обладают свойством потенциальнойобразности. Образный смысл, приписываемый им в современном языке, иногда вовсене соответствует их фактической этимологии. По большей части, это — выражения,состоящие из слов конкретного значения, имеющие заметную экспрессивную окраску.Например, положить, класть зубы на полку — в значении: голодать, ограничить доминимума самые необходимые потребности. Ср. у Тургенева в «Нови»:«Я еду на кондиции, — подхватил Нежданов, — чтобы зубов не положить наполку». Ср. выражение уйти в свою скорлупу и у Чехова — обнажение егообраза: «Людей, одиноких от натуры, которые, как рак-отшельник или улитка,стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете немало» («Человек вфутляре»).

Пониманиепроизводности, мотивированности значения такого фразеологического единствасвязано с сознанием его лексического состава, с сознанием отношения значенияцелого к значениям составных частей.

Однаков этих сложных единствах возможны и такие элементы, которые являютсяупаковочным материалом. Они заменимы, тем более что фразеологические единстване всегда образуют застывшую массу неотделимых элементов. Иногда части фразеологическогоединства отделяются друг от друга вставкой иных слов.

Такимобразом, от фразеологических сращений отличается другой тип устойчивых, тесныхфразеологических групп, которые тоже семантически неделимы и тоже являютсявыражением единого, целостного значения, но в которых это целостное значениемотивировано, являясь произведением, возникающим из слияния значенийлексических компонентов.

Втаком фразеологическом единстве слова подчинены единству общего образа,единству реального значения. Подстановка синонима или замена слов, являющихсясемантической основой фразы, невозможна без полного разрушения образного илиэкспрессивного смысла фразеологического единства. Значение целого здесьабсолютно неразложимо на отдельные лексические значения компонентов. Оно как быразлито в них и вместе с тем оно как бы вырастает из их семантического слияния.

Фразеологическиеединства являются потенциальными эквивалентами слов, и в этом отношении онинесколько сближаются с фразеологическими сращениями, отличаясь от нихсемантической сложностью своей структуры, потенциальной выводимостью своегообщего значения из семантической связи компонентов. Фразеологические единствапо внешней, звуковой форме могут совпадать с свободными сочетаниями слов. Ср.устно-фамильярные выражения: вымыть голову, намылить голову (кому-нибудь) взначении: сильно побранить, пожурить, сделать строгий выговор — и омонимическиесловосочетания в их прямом значении: вымыть голову, намылить голову. Ср.:биться из-за куска хлеба и биться (с кем-нибудь) из-за куска хлеба; бить ключом(жизнь бьет ключом) и бить ключом (ударять по чему-нибудь); взять за бока(кого-нибудь) в значении: заставить принять участие в деле — и то жесловосочетание в прямом значении; брать в свои руки в значении: приступить к руководству,управлению чем-нибудь и брать в руки (что-нибудь) и другие подобные.

Фразеологическоеединство часто создается не столько образным значением словесного ряда, сколькосинтаксической специализацией фразы, употреблением ее в строго фиксированной грамматическойформе.

Например,шутливо-фамильярное, носящее отпечаток школьного жаргона выражение нольвнимания обычно употребляется в функции сказуемого. Ср. у Чехова в рассказе«Красавица»: «Медик пьян как сапожник. На сцену — ноль внимания.Знай себе дремлет да носом клюет».

Нередковнутренняя замкнутость фразеологического единства создается специализациейэкспрессивного значения.

Кчислу фразеологических единств, обособлению и замкнутости которых содействуютэкспрессивные оттенки значения, относятся, например, такиеразговорно-фамильярные выражения: ему и горюшка мало!; плакали наши денежки!;держи карман или держи карман шире!; что ему делается?; чего изволите?; час отчасу не легче!; хорошенького понемножку (ирон.); туда ему и дорога! Ср.: жирнобудет! («Нет, жирно будет вас этаким вином поить. Атанде-с!» — Островский, «Утро молодого человека»); чем черт не шутит?; и пошел ипошел!; наша взяла!; ума не приложу!; над нами не каплет!; и дешево и сердито!(первоначально — о водке). Ср. у Салтыкова-Щедрина в «Помпадурах»:«Над дверьми нахально красуется вывеска: „И дешево и сердито“.

Отдельнодолжны быть рассмотрены целостные словесные группы, являющиеся терминами, т.е.выступающие в функции названия. Прямое, логически оправданное отношение терминак обозначаемому им предмету или понятию создает неразрывность фразовойструктуры, делает соответствующую словесную группу эквивалентом слова. Спознавательной точки зрения, между составными терминами — научным илитехническим — и таким же номенклатурным ярлыком, например названиемкакого-нибудь явления, предмета, — большая разница, но в бытовом языке этаразница часто стирается. Естественно, что многие из такого рода составныхназваний, переходя по закону функциональной семантики на другие предметы,процессы и явления, однородные с прежними по функции, становятся не тольконеразрывными, но и вовсе немотивированными единствами. Многие составные терминыпревращаются в фразеологические сращения (ср.: железная дорога, грудная жаба ит.п.).

Вфразеологических единствах грамматические отношения между компонентами легкоразличимы. Они могут быть сведены к живым современным синтаксическим связым.Это естественно. Потенциальная лексическая делимость как основной признакфразеологического единства естественно предполагает и синтаксическуюразложимость сочетания. Таким образом, и здесь грамматические формы и отношениядержатся устойчивее, чем лексико-семантические. Здесь сохраняется, так сказать,морфология застывших синтаксических конструкций, но их функциональное значение резкоизменяется. В той мере, в какой фразеологические группы этого типа являютсясемантически неделимыми единицами, приходится считать их и синтаксическинесвободными, хотя и разложимыми, слитными словосочетаниями.

Этоположение получит особенную ясность и выразительность, если применить его к темгруппам фразеологических единств, которые представляют собою союзные илипредложные речения.

Таковы,например, союзные речения, чаще всего образующиеся из непроизводного союза,предложной формы имени существительного со значением времени, места или причиныи указательного местоимения или из союза и указательного местоимения сподходящим по значению предлогом: до тех пор пока, с тех пор как, в то времякак, с того времени как, ввиду того что, по мере того как, между тем как, послетого как, потому что, до того, что, несмотря на то что, вместо того чтобы ит.п. Сюда же примыкают союзы, включающие в себя наречия образа действия,сравнения или сравнительной степени: подобно тому как, прежде чем, так что, такчтобы, даром что и другие подобные. Наконец, можно отметить составные союзы измодальных частиц: едва только, лишь только, чуть лишь. Ср.: не то чтобы, добробы, как будто бы и т.п.

Всеэти служебные слова семантически неразрывны, функционально неделимы, хотя с этимологическойточки зрения производны. Эта аналогия бросает свет на синтаксическую природуфразеологических единств (ср. фразеологическое сращение так как).

Рядомс фразеологическими единствами выступают и другие, более аналитические типыустойчивых сочетаний слов. Фразеологические единства как бы поглощаютиндивидуальность слова, хотя и не лишают его смысла: например, в выраженияхразговорной речи глаз не казать, носу не казать потенциальный смысл глаголаказать, не встречающегося в других контекстах, еще ощутим в структуре целого.

Нобывают устойчивые фразеологические группы, в которых значения слов-компонентовобособляются гораздо более четко и резко, однако остаются несвободными.Например: щекотливый вопрос, щекотливое положение, щекотливое обстоятельство ит.п. (при невозможности сказать щекотливая мысль, щекотливое намерение и т.п.);обдать презрением, злобой, взглядом; обдать взглядом ласкающего сочувствия ит.п. (при семантической недопустимости выражений: обдать восхищением, обдатьзавистью и т.п.).

Всамом деле, большая часть слов и значений ограничена в своих связяхвнутренними, семантическими отношениями самой языковой системы. Эти лексическиезначения могут проявляться лишь в связи с строго определенным кругом понятий иих словесных обозначений. При этом для такого ограничения как будто бы нетоснований в логической или вещной природе самих обозначаемых предметов,действий и явлений. Эти ограничения создаются присущими данному языку законамисвязи словесных значений. Например, слово брать в значении: овладевать,подвергать своему влиянию; и в применении к чувствам, настроениям не сочетаетсясвободно со всеми обозначениями эмоций, настроений. Говорится: страх берет,тоска берет, досада берет, злость берет, ужас берет, зависть берет, смех берет,раздумье берет, охота берет и некоторые др. Но нельзя сказать: радость берет,удовольствие берет, наслаждение берет и т.п.

Такимобразом, круг употребления глагола брать в связи с обозначениями чувств инастроений фразеологически замкнут.

Фразеологическисвязанное значение трудно определимо. В нем общее логическое ядро не выступаетрельефно, как в свободном значении. Фразеологически связанное значение,особенно при узости и тесноте соответствующих контекстов, дробится наиндивидуальные оттенки, свойственные отдельным фразам. Поэтому чаще всего такоезначение не столько определяется, сколько характеризуется, освещается путемподбора синонимов, которые могут его выразить и заменить в соответстввующемсочетании.

Едвали нужно еще раз добавлять, что многие слова вообще не имеют свободныхзначений. Они лишены прямой номинативной функции и существуют в языке лишьтолько в составе фразеологических групп — их лексическая отдельностьподдерживается лишь наличием словообразовательных родичей и слов-синонимов.Можно сказать, что лексическое значение таких слов определяется местом их влексической системе данного языка, их отношением к синонимическим рядам слов исловесных групп, их положением в родственном лексическом или грамматическомгнезде слов и форм. Таково, например, в современном языке слово потупить. Оновыделяется из устойчивых словесных групп: потупить взор, взгляд, глаза;потупить голову. Оно утверждается наличием слова потупиться, которое обозначаетто же, что потупить глаза, голову. Оно, наконец, воспринимается на фонесинонимических фраз: опустить глаза, опустить голову.

Различияв онтологическом содержании свободных и связанных значений настолько велики исущественны, что их неразличение приводит к искажению всей смысловой структурыслова. Можно думать, что степень свободы и широты фразеологических связей словадо некоторой степени зависит и от его грамматической структуры. Наиболеемногообразно и свободно комбинируются номинативные значения существительных,особенно конкретного, вещественного характера. Затем идут переходные глаголы,вслед за ними непереходные. Необходимо отметить, что в русском литературномязыке со второй половины XVIII в. все более широко распространяются сочетанияглаголов с отвлеченными именами существительными в качестве субъектов действия.Почти на одном уровне с глаголами находятся свободные связи имен прилагательныхв основных номинативных значениях. В категории наречия только наречия качестваи степени, отчасти времени и места, располагают более или менее широкимивозможностями словосочетания; остальные разряды наречий очень связаныфразеологически. Фразеологические группы, образуемые реализацией несвободных,связанных значений слов, составляют самый многочисленный и семантически вескийразряд устойчивых сочетаний слов в русском языке. Тип фраз, образуемыхреализацией несвободных значений слов, целесообразнее всего назватьфразеологическими сочетаниями. Фразеологические сочетания не являютсябезусловными семантическими единствами. Они аналитичны. В них слова снесвободным значением допускают синонимическую подстановку и замену,идентификацию. Аналитичность, свойственная словосочетанию, может сохраняться ипри ограничении контекста употребления несвободного слова лишь в одной-двухфразах.

Например,разговорное слово беспросыпный употребляется лишь в сочетании со словомпьянство; также возможно словосочетание беспросыпно пьянствовать. Синоним этогослова беспробудный, нося оттенок книжного стиля, имеет более широкие фразовыесвязи: спать беспробудным сном; беспробудное пьянство. В этих примерахпрозрачность морфологического состава слов беспросыпный и беспробудный, связьих с многочисленными морфологическими гнездами поддерживает их лексическиезначения, их некоторую самостоятельность.

Отличиесинтетической группы или фразеологического единства от фразеологическогосочетания состоит в следующем. В фразеологическом сочетании значениясочетающихся слов в известной степени равноправны и рядоположены. Даженесвободное значение одного из слов, входящих в состав фразеологическогосочетания, может быть описано, определено или выражено синонимом. Вофразеологическом сочетании обычно лишь значение одного из слов воспринимаетсякак значение несвободное, связанное. Для фразеологического сочетания характерноналичие синонимического, параллельного оборота, связанного с тем же опорнымсловом, характерно сознание отделимости и заменимости фразеологическинесвободного слова. Например: затронуть чувство чести, затронуть чьи-нибудьинтересы. затронуть гордость и т.п. (Ср.: задеть чувство чести, задеть гордостьи т.п.).

Средитесных фразеологических групп, образуемых реализацией так называемых»несвободных" значений слов, выделяется два типа фраз: аналитический,расчлененный, допускающий подстановку синонимов под отдельные члены выражения,и более синтетический, близкий к фразеологическому единству.

Фразеологическиегруппы или фразеологические сочетания почти лишены омонимов. Они входят лишь всинонимические ряды слов и выражений. Для того, чтобы у фразеологической группынашлось омонимическое словосочетание, необходимо наличие слов-омонимов длякаждого члена группы. Однако сами фразеологические сочетания могут бытьомонимами фразеологических единств, или идиом (сращений). Например: отвестиглаза (от кого-нибудь) — фразеологическое сочетание; отвести глаза (кому-нибудь)- фразеологическое единство. Ср.: Я с усилием отвел глаза от этого прекрасноголица; «Александр долго не мог отвести глаз от нее» (Гончаров,«Обыкновенная история»). Но: «Г-н Спасович решительно хочетотвести нам глаза» (Достоевский, «Дневник писателя», 1976,февраль); «Обходительность и ласковость были не более как средство отвестипокупателям глаза, заговорить зубы и всучить тем временем гнилое, линючее»(Гл. Успенский, «Книжка чеков»).

Вфразеологических сочетаниях синтаксические связи слов вполне соответствуютживым нормам современного словосочетания. Однако эти связи в нихвоспроизводятся по традиции. Самый факт устойчивости и семантическойограниченности фразеологических сочетаний говорит о том, что в живомупотреблении они используются как готовые фразеологические единицы,воспроизводимые, а не вновь организуемые в процессе речи. Следовательно,грамматическое расчленение ведет к познанию лишь этимологической природы этихсловосочетаний, а не их синтаксических форм и функций в современном языке.

Такимобразом, с учением о слове органически связаны наблюдения над сращениями слов,над фразеологическими единствами и фразеологическими сочетаниями. Этинаблюдения привидят к выводу, что в русском языке широко распространяютсясинтаксически составные слова («речения», фразеологические сращения)и разнообразные типы устойчивых фразеологических единиц, которые обособляютсяот свободных словосочетаний и примыкают к лексическим единицам [64].

§ 5. Основные структурно-семантическиетипы слов

Ужеиз предложенного описания слова видно, что структурно-семантические типы словнеоднородны и что эта неоднородность строя слов больше всего зависит отхарактера сочетания и взаимодействия лексических и грамматических значений.Семантические типы слов не размещаются в одной плоскости. Укрепившееся врусской грамматике с XVIII в. деление слов на знаменательные и служебныеинтересно как симптом сознания структурной разнородности разных типов слов.

Отмечалосьсемь отличительных признаков служебных слов: 1) неспособность к отдельномуноминативному употреблению; 2) неспособность к самостоятельному распространениюсинтагмы, или словосочетания (например, союз и, относительное слово который,предлоги на, при и т.п. неспособны сами по себе, независимо от других слов, никонструировать, ни распространять словосочетание, или синтагму); 3)невозможность паузы после этих слов в составе речи (без специальногоэкспрессивного оправдания); 4) морфологическая нерасчлененность илисемантическая неразложимость большинства из них (ср., например, у, при, ведь,вот и т.п., с одной стороны, и потому что, чтобы, затем что, хотя и т.п. — сдругой); 5) неспособность носить на себе фразовые ударения (за исключениемслучаев противопоставления по контрасту); 6) отсутствие самостоятельного ударенияна большей части первообразных слов этого типа; 7) своеобразие грамматическихзначений, которые растворяют в себе лексическое содержание служебных слов. Этоделение слов на знаменательные и служебные под разными именами — лексических иформальных слов (Потебня), полных и частичных (Фортунатов) — было принято вовсех работах по русской грамматике. Наряду с этими двумя общими категориямислов русского языка издавна намечалась исследователями и третья категория — междометия.

Традиционнымрешением вопроса об основных семантико-грамматических классах слов являютсяразные учения о частях речи. Но в этих учениях — при всей их пестроте — неучитываются общие структурные различия между основными типами слов. Все частиречи размещаются в одной плоскости. Об этом еще В.А. Богородицкий писал:«Необходимо обратить внимание на соподчинение одних частей речи другим,что в школьных грамматиках игнорируется, причем все части речи ставятся на однулинию» [65].

Выделениючастей речи должно предшествовать определение основных структурно-семантическихтипов слов.

Классификацияслов должна быть конструктивной. Она не может игнорировать ни одной стороны вструктуре слова. Но, конечно, критерии лексические и грамматические (в томчисле фонологические) должны играть решающую роль. В грамматической структуреслов морфологические своеобразия сочетаются с синтаксическими в органическоеединство. Морфологические формы — это отстоявшиеся синтаксические формы. Нетничего в морфологии, чего нет или прежде не было в синтаксисе и лексике.История морфологических элементов и категорий — это история смещениясинтаксических границ, история превращения синтаксических пород вморфологические. Это смещение непрерывно. Морфологические категории неразрывносвязаны с синтаксическими. В морфологических категориях происходят постоянныеизменения соотношений, и импульсы, толчки к этим преобразованиям идут отсинтаксиса. Синтаксис — организационный центр грамматики. Грамматика,имманентная живому языку, всегда конструктивна и не терпит механических деленийи рассечений, так как грамматические формы и значения слов находятся в тесномвзаимодействии с лексическими значениями.

Анализсмысловой структуры слова приводит к выделению четырех основныхграмматико-семантических категорий слов.

1.Прежде всего, выделяется категория слов-названий, по традиционному определению.Всем этим словам присуща номинативная функция. Они отражают и воплощают в своейструктуре предметы, процессы, качества, признаки, числовые связи и отношения,обстоятельственные и качественно-обстоятельственные определения и отношениявещей, признаков и процессов действительности и применяются к ним, указывая наних, их обозначают. К словам-названиям примыкают и слова, являющиесяэквивалентами, а иногда и заместителями названий. Такие слова называютсяместоимениями. Все эти разряды слов образуют главный лексический играмматический фонд речи. Слова этого типа ложатся в основу синтаксическихединиц и единств (словосочетаний и предложений) и фразеологических серий. Онислужат основными членами предложения. Они могут — каждое в отдельности — составлять целое высказыванье. Слова, относящиеся к большей части этихразрядов, представляют собою грамматические и объединенные комплексы, илисистемы, форм. С разными формами или видоизменениями одного и того же словасвязаны разные функции слова в строе речи или высказывания.

Поэтомув применении к этим классам слов особенно уместен термин «частиречи». Они образуют предметно-смысловой, лексический и грамматическийфундамент речи. Это — «лексические слова», по терминологии Потебни, и«полные слова», по квалификации Фортунатова.

2.Частям речи противостоят частицы речи, связочные, служебные слова. Этотструктурно-семантический тип слов лишен номинативной функции. Ему несвойственна «предметная отнесенность». Эти слова относятся к мирудействительности только через посредство и при посредстве слов-названий. Онипринадлежат к той сфере языковой семантики, которая отражает наиболее общие,абстрактные категории бытийных отношений — причинных, временных, пространственных,целевых и т.п. Они ближайшим образом связаны с техникой языка, ее осложняя иразвивая. Связочные слова не «материальны», а формальны. в них«вещественное» содержание и грамматические функции совпадают. Ихлексические значения тождественны с грамматическими. Эти слова лежат на гранисловаря и грамматики и вместе с тем на грани слов и морфем. Вот почему Потебняназывал их «формальными словами», а Фортунатов — «частичными».

3.Заметно отличается от двух предшествующих структурных типов третий тип слов.Это модальные слова. Они также лишены номинативной функции, как и связочныеслова. Однако многие из них не принадлежат в той степени, как связочные,служебные слова, к области формально-языковых средств. Они более«лексичны», чем связочные слова. Они не выражают связей и отношениймежду членами предложения. Модальные слова как бы вклиниваются или включаются впредложение или же прислоняются к нему. Они выражают модальность сообщения одействительности или являются субъектно-стилистическим ключом речи. В нихнаходит свое выражение сфера оценок и точек зрения субъекта на действительностьи на приемы ее словесного выражения. Модальные слова отмечают наклон речи кдействительности, обусловленный точкой зрения субъекта, и в этом смысле отчастисближаются с формальным значением глагольных наклонений. Как бы введенные впредложение или присоединенные к нему модальные слова оказываются за пределамии частей речи, и частиц речи, хотя по внешности могут походить и на те, и надругие.

4.Четвертая категория слов уводит в сферу чисто субъективных — эмоционально-волевых изъявлений. К этому четвертому структурному типу словпринадлежат междометия, если придать этому термину несколько более широкоезначение. Интонационные, мелодические своеобразия их формы, отсутствие в нихпознавательной ценности, их синтаксическая неорганизованность, неспособностьобразовать сочетания с другими словами, их морфологическая неделимость, ихаффективная окраска, непосредственная связь их с мимикой и выразительным жестомрезко отделяют их от остальных слов. Они выражают эмоции, настроения и волевыеизъявления субъекта, но не обозначают, не называют их. Они ближе кэкспрессивным жестам, чем к словам-названиям. Вопрос о том, образуют лимеждометия предложения, остается спорным [66]. Однако трудно отрицать замеждометными выражениями значение и обозначение «эквивалентовпредложения».

Итак,имеются четыре основные структурно-семантические категории слов в современномрусском языке: 1) слова-названия, или части речи, 2) связочные слова, иличастицы речи, 3) модальные слова и частицы и 4) междометия.

По-видимому,в разных стилях книжной и разговорной речи, а также в разных стилях и жанраххудожественной литературы частота употребления разных типов слов различна. Но,к сожалению, этот вопрос пока находится лишь в подготовительной стадииобследования материала.

§ 6. Слово и его грамматические формы

Различиямежду основными типами слов и в их грамматических функциях, в их грамматическойприроде, в их формах. Многозначность термина форма породила ряд научныхнедоразумений, гибельно отразившихся на развитии русской грамматической науки[67]. Понятие формы слова отождествлялось с формальным признакомграмматического значения. Иногда же форма слова просто смешивалась сокончанием. Чаще под формой слова понималось внешнее морфологическое выражениеграмматического значения в строе отдельного языка. Форма слова, по Фортунатову,- это формальная примета грамматической функции в строении отдельного слова.Она заключается во флексии (внешней или внутренней), в ее отсутствии(отрицательная форма), если это отсутствие служит признаком грамматическогозначения слова, или в словообразовательном аффиксе. «Присутствие в словеделимости на основу и аффикс дает слову то, что мы называем его формой», — писал акад. Ф.Ф. Фортунатов [68]. Согласно такому пониманию формы, одни словаимеют форму (например, вод-а), другие бесформенны, лишены формы (например,несклоняемое существительное пальто, наречия здесь, тут, дома, завтра и т.п.).Слова, имеющие форму, являются грамматическими. Они-то и рассматриваются вморфологии как учении «о формах отдельных слов по отношению к отдельнымсловам». Все остальные слова, не имеющие форму, считаютсянеграмматическими. Они остаются за пределами морфологии, хотя и могут сновавыплыть в синтаксисе — в связи с изучением форм словосочетания. Такое пониманиеформы слова отражается и на содержании терминов: формы словоизменения и формысловообразования.

Формысловоизменения — это флексии падежей и спряжения, под которым понимаетсяизменение глагола по лицам (а следовательно, и числам), временам и наклонениям,иначе говоря, это формы слов как частей предложения. Формы словообразования — это чередования звуков основы, суффиксы, приставки, посредством которыхобразуются новые слова или лексически видоизменяются уже существующие слова,иначе говоря: это формы слов как отдельных знаков предметов мысли, другие формыотдельных знаменательных слов, не формы словоизменения (например: вод-а,во'д-ы, вод-ица, вод-ичка, вод-ка и т.п.). По различию форм слова устанавливаютсяи грамматические классы слов. С точки зрения Фортунатова, приходится признаватьналичие языков, вовсе не имеющих форм, языков бесформенных. Но такое пониманиеформы слова как отдельного морфологического элемента в составе отдельного словаочень узко. Оно уже отвергнуто большинством лингвистов. С ним боролись еще В.Гумбольдт и Потебня. Его формализм и односторонность в современной лингвистикеобщепризнаны. Так, проф. Ж. Вандриес, пользуясь термином морфема дляобозначения формы, в которой выражена грамматическая категория, относит кморфемам решительно все языковые элементы, выражающие грамматические отношения(аффиксы, их порядок в слове или во фразе, чередование гласных, внутреннююфлексию, ударение, тон, нулевые морфемы, служебные слова, порядок слов) [69].

Такимобразом, здесь под понятие грамматической формы подводятся все средствавыражения грамматических отношений в языке. Близкие к этому взгляды награмматическую форму разделял и акад. А.А. Шахматов. Для Шахматова в содержаниеграмматической формы входили не только формы словоизменения и словообразования,не только порядок слов, ударение, интонация, связь с другими словами, но ислужебные слова и даже корни слов в той мере, в какой они выражают невещественные, реальные, а сопутствующие грамматические представления [70]. Бытьможет, целесообразнее вместо употребления термина форма в этом значениипользоваться термином формальный признак, или внешний выразитель грамматическойкатегории. Так и поступает проф. Л.В. Щерба. В статье «О частях речи врусском языке» он пишет: «Внешние выразители категорий могут бытьсамые разнообразные: „изменяемость“ слов разных типов, префиксы,суффиксы, окончания, фразовое ударение, интонация, порядок слов, особыевспомогательные слова, синтаксическая связь и т.д.… Признаки, выразителикатегории, могут быть положительными и отрицательными: так,»неизменяемость" слов как противопоставление «изменяемости»также может быть выразителем категории, например, наречия. Противополагаяформу, знак содержанию, значению, я позволю себе называть все эти внешниевыразители категорий формальными признаками этих последних… Существованиевсякой грамматической категории обуславливается тесной, неразрывной связью еесмысла и всех ее формальных признаков" [71].

Всвязи с этими лингвистическими теориями развивается понимание форм слова какдополнительных формальных значений слова, сопровождающих основное (лексическое)его значение. С этой точки зрения уже нельзя говорить не только о языках, неимеющих формы, но в применении к языкам такого строя, как русский, и о словах,не имеющих формы, или бесформенных. Всякое слово оформлено уже тем, что ононесет известные грамматические функции, занимает определенное место вграмматической системе языка, подводится под ту или иную грамматическуюкатегорию. Во многих философских теориях языка под формой разумеется заложенноев смысловой структуре слова представление его вещественного содержания в свететой или иной грамматической категории и в ее семантических пределах.

А.А.Потебня так формулировал эту мысль: "… слово заключает в себе указаниена известное содержание, свойственное только ему одному, и вместе с темуказание на один или несколько общих разрядов, называемых грамматическимикатегориями..." [72]. «Грамматическая форма есть элемент значенияслова и однородна с его вещественным значением» [73]. Это грамматическоезначение осознается на фоне системы языка в целом. "… Нет формы,присутствие и функция коей узнавалась бы иначе, как по смыслу, т.е. по связи сдругими словами и формами в речи и языке" [74].

Врусском языке нет бесформенных слов, так как лексическое значение всякого словаподводится под ту или иную грамматическую категорию, так как грамматическоезначение органически входит в смысловую структуру каждого слова, находя выражениев его речевом употреблении. К этому кругу явлений применимы слова Гегеля (в«Науке логики»): «Содержание не бесформенно, а формаодновременно содержится в самом содержании и не представляет собою нечтовнешнее ему». В связи с этим необходимо вспомнить и запись В.И. Ленина в«Конспекте книги Гегеля „Наука логики“: „Формасуществовенна. Сущность формирована. Так или иначе в зависимости и отсущности...“ [75]. Этот принцип лежит в основе всего грамматическогоучения о слове.

Однакоспособы выражения грамматических значений и самый характер этих значенийнеоднородны у разных семантических типов слов. Так, междометия почти несвязываются с другими словами. Они лишены флексий, суффиксов и префиксов. Онипо большей части морфологически неразложимы. Являясь эквивалентами предложений,они обычно замыкаются в отдельное высказыванье, осознаются как своеобразныйаффективный и логически не расчлененный тип эмоционального высказыванья.Грамматическая природа модальных слов определяется отношением их лексического значенияк модальности того предложения, в которое они „вводятся“. Чем ужекруг синтаксических связей слова, чем ограниченнее его грамматическиевидоизменения, чем неразложимее его морфологический состав, тем синкретичнееего природа, тем неразрывнее в нем связь лексических и грамматических значений.

Связочныеслова характеризуются явным преобладанием грамматических значений надлексическими. В этом отношении они однородны с морфемами. Многообразиевыражаемых ими грамматических отношений между понятиями (ср., например,значения предлога в или союза что) расширяет их семантический объем так, что посвоей многозначности они превосходят все другие типы слов. однако их значенияособого рода. В них грамматические значения тождественны с лексическими.Внутренняя дифференциация частиц речи обусловлена различиями их синтаксическихфункций в составе простого предложения или сложного синтаксического целого.

Картинаграмматических и лексических соотношений и взаимодействий резко меняется припереходе к частям речи. Легко заметить, что в некоторых частях речи как бынарушен параллелизм в развитии грамматических и лексических значений иоттенков. В них лексические значения являются центром смысловой структуры словаи сохраняют свое внутреннее единство, несмотря на разнообразные грамматическиевидоизменения слова (например: добрый, доброго, добрым, о добром и т.п.).Прежде всего это наблюдение можно применить к тем частям речи, которыесклоняются или спрягаются. Так, спрягаемое слово или глагол представляет собоюсложную систему многочисленных грамматических видоизменений одного и того жеслова (пишу, пишешь, ты писал, я писал бы, пиши, писать, ты написал бы, напишуи т.п.). Склоняемое слово, обозначающее предмет, обладает системой формсклонения (сад, сада, саду, о саде, сады, садов и т.п.). Следовательно, многиеслова представляют собою систему форм, являющихся как бы видоизменением одногои того же слова. Грамматическими формами слова называются те видоизмененияодного и того же слова, которые, выражая одно и то же понятие, одно и то желексическое содержание, либо различаются дополнительными смысловыми оттенками,либо выражают разные отношения одного и того же предмета мысли к другимпредметам того же предложения. А.А. Шахматов в своем „Курсе историирусского языка“ очерчивал круг форм слова более узко:»Грамматическими формами называются те видоизменения, которые получаетслово в зависимости от формальной (не реальной) связи его с другимисловами". По другому определению того же А.А. Шахматова, «разные видыслова, отличающиеся между собой формальным значением (познаваемым только изсвязи с другими словами), называются его грамматическими формами» [76].Понятие форм слова было положено в основу грамматического учения о слове акад.Л.В. Щербой [77]. Л.В. Щерба, между прочим, указывал на то, что формами словамогут быть не только простые синтетические видоизменения слова, но и сочетанияслов, сложные (аналитические) формы. Л.В. Щерба писал: «Надо отличатьобразования обозначений новых понятий и образование обозначений оттенков одногои того же понятия или связанных с ним подобных представлений». «Вкаждой группе обозначений оттенков одного и того же понятия имеется слово (илиформа), которое создается основным». (Так, им. пад. ед. ч.существительного, например город, учитель, является такой же формой, как иостальные падежные формы того же слова. Но в силу своей назывной функции онвоспринимается как представитель всей группы падежных форм, составляющих однослово). «Формами следует, между прочим, считать такие сочетания слов, которые,выражая оттенок одного основного понятия, являются несвободными, т.е. в которыхнепеременная часть сочетания, выражающая оттенок, употреблена не в собственномзначении. Здесь, как и везде в языке (в фонетике, в „грамматике“ и всловаре), надо помнить, что ясны лишь крайние случаи. Промежуточные же в самомпервоисточнике — в сознании говорящих — оказываются колеблющимися,неопределенными. Однако это-то неясное и колеблющееся и должно больше всегопривлекать лингвиста, так как здесь именно подготовляются те факты, которыепотом фигурируют в исторических грамматиках, иначе говоря, так как здесь мыприсутствуем при эволюции языка» [78]. О слове как системе или комплексесосуществующих, функционально объединенных и соотносительных форм еще раньшеучил проф. И.А. Бодуэн де Куртенэ. Он настаивал на том, что даже те формыслова, которым традиционно присваивается роль представителей всех других формслова (им. пад. существительных и прилагательных, глагольный инфинитив), немогут существовать вне связи и соотношения с другими формами. «Нельзяговорить, — писал И.А. Бодуэн де Куртенэ, — что известная форма данного словаслужит первоисточником для всех остальных и в них „переходит“. Разныеформы известного слова не образуются вовсе одна от другой, а просто сосуществуют.Конечно, между ними устанавливается взаимная психическая связь, и они другдруга обусловливают и путем ассоциации друг друга вызывают. Но с одинаковымправом мы можем говорить, что форма вода переходит в форму воду, как инаоборот, форма воду — в форму вода» [79]. Таким образом, в кругу частейречи отдельные категории (или классы) слов представляют собой замкнутые,построенные по строгим правилам грамматики системы форм, чаще всего вращающихсяв пределах парадигмы (склонения, спряжения, степеней сравнения). Формы слов врусском языке образуются, в основном, теми же способами, что и слова: 1)посредством сложения слов или форм слов (например: буду читать — сложная,аналитическая форма будущего времени глагола читать; самый красивый — сложнаяаналитическая форма превосходной степени прилагательного красивый и т.п.); 2)посредством окончаний и суффиксов (например: стена — стенка; выиграть — выигрывать; рука — руки — руке и т.п.); 3) посредством префиксации (делать — сделать; бледнеть — побледнеть; скверный — прескверный и т.п.); 4) посредствомкомбинированного применения суффиксации и префиксации (например, в выражениипредобрейшей души человек форма предобрейший принадлежит к системе форм словадобрый); 5) посредством звуковых чередований, чаще всего в связи с суффиксацией(включая сюда ударение, например: год — го'да — года'): села — сёла;заподозрить — заподазривать; 6) посредством изменений ударения (избы' — и'збы;руки' — ру'ки и т.п.). Понятно, что формами одного слова могут стать и бывшиепрежде совсем обособленными разные слова. Это седьмой способ образования слов.Например: человек — люди; брать — взять; укладывать — уложить; садиться — сестьи т.п. (подробнее см. в моей статье «О формах слова» — «ИзвестияАН СССР». Отд. литературы и языка, 1944, т. 3, вып. 1).

Суффиксы,образующие формы слов (например: вода — водица — водичка; убить — убивать ит.п.), можно назвать формообразующими в отличие от суффиксов, образующих новыеслова (например: учитель — учительский, учительство и т.п.), т.е. от суффиксовсловообразующих. Аффиксы, с помощью которых активно производятся новые слова иформы, являются живыми, продуктивными; аффиксы, выделяемые в словах и формах,но не образующие новых форм и слов, считаются непродуктивными и иногда дажемертвыми — в зависимости от степени и характера своей выделяемости.

Нетолько к средствам словообразования, но и к средствам словоизменения илиформообразования (к окончаниям, формообразующим суффиксам и префиксам) следуетприлагать критерий продуктивности и непродуктивности.

Представителямиженевской лингвистической школы очень остроумно было замечено, что в грамматикепонятие «мертвого», непродуктивного почти отождествляется с понятием«считаемого», обнимаемого числом. То, что может быть сочтено, непродуктивно.Например, группа глаголов бороть, колоть, полоть, пороть исчерпана приведеннымипримерами. Это — глагольная «пыль» (по выражению де Соссюра). Новыеглагольные типы не возникают по этому образцу. Напротив, то, что живо, — продуктивно, не подлежит числовому обозначению и выражению в грамматике.

Н.В.Крушевский различие между непродуктивными и продуктивными категориямисловообразования и формообразования сводил к процессам«воспроизводства» и «производства». «Мы не можемсказать, что слово волчий имеет такую форму только потому, что оно постоянновоспроизводится; оно производится по образцу своих структурных, а нематериальных родичей». «Что же касается до форм, которыевоспроизводятся как члены рядов, то они мало-помалу эмансипируются от своихсистем, теряя все более и более признаки наружного и внутреннего с своимипрежними родичами, и приобретают самостоятельность» (например, замуж,поделом) [80].

Сэтой точки зрения целые большие серии синтетических форм в современном русскомязыке придется признать непродуктивными.

Всовременном русском языке грамматическая структура многих слов и формпереживает переходную стадию от синтетического строя к смешанному,аналитико-синтетическому, и как в лексике слова перерастают в идиомы и фразы,так и в грамматике слово может обрастать сложными, аналитическими формами,своего рода грамматическими идиоматизмами.

Вопрособ аналитических элементах в русском литературном языке был поставлен И.А.Бодуэном де Куртенэ на строго научную почву еще в семидесятых годах прошлогостолетия [81]. Эта же проблема попутно затрагивалась неоднократно В.А.Богородицким, который очень остроумно связывал факты грамматического«аналитизма» с развитием идиоматических сращений, с «переходомцелого выражения как бы в одно слово определенной формы, где смысл отдельныхчастей уже стушевывается (род опрощения)» [82]. В качестве иллюстрациипроф. Богородицкий указывал на описательную форму превосходной степениприлагательных самый высокий. Точно так же проф. Богородицкий — вслед заБодуэном де Куртенэ — отмечал распад системы склонения имен существительных врусском языке (ср. рост и расширение употребления предлогов в соединении спадежными формами).

Оченьнаглядно очертил положение русского языка в системе аналитических исинтетических языков Н.В. Крушевский. В аналитических языках оттенки понятийвыражаются преимущественно с помощью префиксов.

Врусском языке, по мнению Н.В. Крушевского, есть признаки смешанной, переходнойстадии от синтетического строя к аналитическому. «На такие формы, как оволке, наилучший, самый лучший, где оттенок идеи выражается и префиксом, исуффиксом, следует смотреть как на формы переходные от настоящих синтетических(ср. старинное Кыевh) к аналитическим (ср. болгарское добр, по-добр, най-добр;франц. grand, plus grand, le plus grand и др.)» [83].

Ксожалению, в последующей грамматической традиции вопрос о соотношении, смешениии взаимодействии аналитических и синтетических форм слов, об усилении и ростеаналитизма в грамматической системе русского языка заглох. Между темраспространение аналитических форм в русском языке связано с усложнениемсистемы формообразования, с изменением грамматических границ слова и егообъема, с ростом фразеологических единств и сращений. Из грамматического словавырастают грамматические идиоматизмы и аналитические словосочетания. Флексиизамещаются лексическими элементами, которые образуют новые грамматические формы[84]. Все это не может не отражаться и на структуре словаря. Аналитическиеформы слова, лексикализуясь, становятся самостоятельными словами или идиомами(ср., например, наречия налету, наяву и т.п.; ср. предлоги по части, по линии,в отношении и т.п.).

Итак,система грамматических форм неоднородна у разных типов слов.

Понятно,что слова, представляющие собою системы грамматических форм, резко отличаютсяот слов, в которых с морфологической точки зрения признаки слова и формы словасовпадают (таковы, например, наречия верхом, сегодня, завтра, всегда и т.п.).

Различияв грамматической структуре разных частей речи обусловлены различиями ихсинтаксических функций. А эти различия, в свою очередь, органически связаны ссистемой основных грамматических категорий, которые определяют стройпредложения и его эволюцию. В зависимости от строя предложения находится исостав частей речи. Еще А.А. Потебня заметил: «Существенный признакпредложения в наших языках состоит в том, что в предложение входят части речи:если их нет, то нет и нашего предложения» [85]. Различия в образовании,употреблении и значении слов и форм слов отражают дифференциацию частей речи.

Всеэто взаимосвязано и находится в постоянном движении, отражая эволюцию языка имышления. И.А. Бодуэн де Куртенэ писал об этом: «Жизнь слов и предложенийязыка можно было бы сравнить с perpetuum mobile, состоящим из весов,беспрестанно осциллирующих (колеблющихся), но вместе с тем подвигающихсябеспрестанно в известном направлении… Нет неподвижности в языке… Статикаязыка есть только частный случай его динамики или скорее кинематики» [86].

Грамматическоеучение о слове прежде всего должно выделить те общие категории, которыенамечаются или обозначаются в системе основных типов слов современного русскогоязыка, особенно в системе частей и частиц речи как существеннейшихконструктивных элементов предложения.

§ 7. Система частей речи и частиц речи врусском языке

Изобщих структурно-семантических типов слов русского языка наиболее резко иопределенно выступают грамматические различия между разными категориями слов всистеме частей речи. Деление частей речи на основные грамматические категорииобусловлено: 1) различиями тех синтаксических функций, которые выполняют разныекатегории слов в связной речи, в структуре предложения; 2) различиямиморфологического строя слов и форм слов; 3) различиями вещественных(лексических) значений слов; 4) различиями в способе отражениядействительности; 5) различиями в природе тех соотносительных и соподчиненныхграмматических категорий, которые связаны с той или иной частью речи. Не надодумать, что части речи одинаковы по количеству и качеству во всех языках мира.В системе частей речи отражается стадия развития данного языка, егограмматический строй. При выделении основных частей речи необходимо помнитьзавет И.А. Бодуэна де Куртенэ:

«Крайненеуместно измерять строй языка в известное время категориями какого-нибудьпредшествующего или последующего времени… Видеть в известном смысле безвсяких дальнейших околичностей категории другого языка не научно; наука недолжна навязывать объекту чуждые ему категории и должна отыскивать в нем толькото, что в нем живет, обусловливая его строй и состав» [87]. «Следуетбрать предмет исследования таким, каким он есть, не навязывая ему чуждых емукатегорий».

Втрадиционной русской грамматике, отражающей влияние античных изападноевропейских грамматик, сначала насчитывалось восемь, затем девять,теперь же — со включением частиц — обычно выделяется десять частей речи:

1)имя существительное; 2) имя прилагательное; 3) имя числительное; 4)местоимение; 5) глагол; 6) наречие; 7) предлог; 8) союз; 9) частицы и 10)междометия.

Крометого, причастия и деепричастия то рассматриваются в составе форм глагола, тоотносятся к смешанным, переходным частям речи, то считаются особыми частямиречи (в таком случае число частей речи возрастает до двенадцати).

Количествочастей речи в учениях некоторых лингвистов еще более возрастает. Так, акад.А.А. Шахматов вводил в круг частей речи префикс (например, пре-, наи- и т.п.) исвязку. У него получалось четырнадцать частей речи. Если этот переченьдополнить разными другими претендентами на роль частей речи, выдвигавшимися впоследнее время (например, категорией состояния, распознаваемой в словах можно,нельзя, надо, жаль и т.п. [88], вопросительными словами и частицами [89],частицами уединяющими, вроде и — и, ни — ни, или — или, относительными словамии т.п.), то число частей речи в русском языке перешагнет за двадцать.

Нос той же легкостью, с какой растет число частей речи в грамматических теорияходних лингвистов, оно убывает в концепциях других.

Многиеграмматисты (например, Потебня, Фортунатов, Пешковский) отрицали у числительныхи местоимений наличие грамматических признаков особых частей речи, указывая нато, что числительные и местоимения по своим синтаксическим особенностям близкик таким грамматическим категориям, как имена существительные, прилагательные инаречия. При этой точке зрения количество основных, самостоятельных частей речиуже уменьшается на две и сводится к восьми.

Однакои среди этих восьми частей речи также оказываются сомнительные, неполноправные.Легче всего оспорить право называться частью речи у междометий. «Как бы нибыло велико значение междометия в речи, в нем есть что-то, что его обособляетот других частей речи, оно явление другого порядка… Оно не имеет ничегообщего с морфологией. Оно представляет собой специальную форму речи — речьаффективную, эмоциональную или иногда речь активную, действенную; во всякомслучае оно остается за пределами структуры интеллектуальной речи» [90].

Кромемеждометий, из группы частей речи легко выпадают служебные слова. «Многиеиз частей речи наших грамматик не что иное, как морфемы (т.е. выразители чистограмматических отношений), — пишет Ж. Вандриес. — Таковы частицы, называемыепредлогами и союзами» [91].

Исследователи(например, проф. Кудрявский), придерживавшиеся взгляда Потебни на полный семантическийпараллелизм частей речи и членов предложения, всегда отказывали в звании частейречи служебным, связочным словам, т.е. предлогу, союзу и частице. У такихисследователей количество частей речи ограничивается четырьмя основными:существительным, прилагательным, глаголом и наречием. Если лингвистическийскептицизм простирается дальше, то подвергается сомнению право наречий название самостоятельной части речи. Ведь одни разряды наречий находятся в теснойсвязи с прилагательными (ср. включение качественных наречий на -о в системуимен прилагательных у проф. Куриловича), другие — с существительными, третьи неимеют ярко выраженных морфологических признаков особой категории. В основенекогда принятого последователями акад. Фортунатова грамматического деленияслов по различиям словоизменения на: 1) падежные (веселье); 2) родовые(веселый, -ая, -ое, весел, -а, -о, служил, -а, -о) и 3) личные (веселюсь,веселишься и т.п.) лежало именно такое недоверчивое отношение к«грамматичности» наречия. Таким образом, уцелеют лишь три части речи:имя существительное, имя прилагательное и глагол. Но еще в античнойграмматической традиции существительные и прилагательные подводились под однукатегорию имени. И в современных языках они часто меняются ролями. «Междуними нет четкой грамматической границы; их можно соединить в одну категорию — категорию имени, — заявляет Ж. Вандриес и заключает: — Продолжая этот отбор, мыприходим к тому, что существует только две части речи: глагол и имя. К нимсводятся все остальные части речи» [92].

«Именаи глаголы — это живые элементы языка в противоположность его грамматическиморудиям» [93] (вроде предлогов, союзов и т.п.).

Изрусских грамматистов никто еще не дошел до такого ограничения частей речи, но вфортунатовской школе высказывалось мнение, что глагол не соотносителен сименами существительными и прилагательными и что в морфологии можно управитьсяи без категории глагола. Проф. М.Н. Петерсон в своих ранних работах по русскойграмматике в изложении словоизменения так и обходился без учения о глаголе какособом грамматическом классе [94]. Лишь в своих новых «Лекциях посовременному русскому литературному языку» (1941) он вынужден был признатьглагол как категорию, «обозначающую признак, протяженный во времени».

Таковыколебания в учении о частях речи. Между разными взглядами лингвистов по этомувопросу — «дистанция огромного размера». Поэтому многим авторамграмматик старое учение о частях речи кажется совершенно скомпрометированным. Амежду тем к какой-то системе классификации слов приходится прибегать приизложении грамматики любого языка. Поэтому в грамматиках не редкость заявлениявроде следующего: «Учение о частях речи принадлежит к числу наименееразработанных частей грамматики. Традиционная трактовка частей речи считается всовременной лингвистике неудовлетворительной. Однако отсутствие сколько-нибудьустановившихся научно обоснованных новых точек зрения на этот вопрос заставляетнас в этом отношении держаться в рамках традиции» [95].

Выделениеосновных структурно-семантических типов слов помогает внести некоторую ясностьв учение о частях речи. К частям речи не принадлежат ни модальные слова, нимеждометия, ни связочные слова или частицы речи. Круг частей речиограничивается пределами слов, способных выполнять номинативную функцию илибыть указательными эквивалентами названий.

Средиэтих слов «человек узнает одно слово как прилагательное, другое — какглагол, не справляясь с определениями частей речи, а тем же, в сущности,способом, каким он узнает в том или ином животном корову или кошку» [96].

Частиречи прежде всего распадаются на две большие серии слов, отличающихся одна отдругой степенью номинативной самостоятельности, системами грамматических форм ихарактером синтаксического употребления.

Водной серии оказываются категории имен, категория местоимений и категорияглагола, в другой — категория наречия. В современном русском языке наречиясоотносительны с основными разрядами имен и глаголов. Но связь наречий сименами теснее, чем с формами глагольных слов. В современном русском языкепроисходит непрестанное передвижение именных форм в систему наречий.

Измененияв строе русского языка, связанные с историей связки (так называемого«вспомогательного» глагола), привели к образованию особой части речи- категории состояния. Эта часть речи возникла на основе грамматическогопреобразования целого ряда форм, которые стали употребляться исключительно илипреимущественно в роли присвязочного предиката. Под эту категорию состояниястали подводиться «предикативные наречия» (типа можно, совестно,стыдно и др. под.), оторвавшиеся от категории прилагательных краткие формы(вроде рад, горазд), некоторые формы существительных, подвергшиесяпереосмыслению (например, нельзя, пора и т.п.).

Таккак связка пережиточно сохраняла некоторые формальные свойства глагольногослова, то на развитии категории состояния заметно сказалось влияние категорииглагола.

Чтокасается категории имен, то в русском языке ясно обозначаются различия междуименами существительными и прилагательными. От этих категорий в историирусского языка (особенно с XII-XIII вв.) обособилась категория количественныхслов — категория имени числительного. Напротив, древний богатый классуказательных слов, местоимений в истории русского языка подвергся распаду,разложению. Большая часть местоименных слов слилась с категориями именприлагательных и наречий или превратилась в частицы речи, в грамматическиесредства языка. В системе современного языка сохранились лишь реликтыместоимений как особой части речи (предметно-личные местоимения). Такимобразом, система семи основных частей речи, свойственных современному русскомуязыку, может быть представлена в такой схеме:

I.Имена: 1) существительное, 2) прилагательное и 3) числительное.

II.4) Местоимение (в состоянии разложения).

III.5) Глагол.

IV.6) Наречие.

V.7) Категория состояния.

Системачастей речи в структуре предложения сочетается с системой частиц речи:

1)Частицы в собственном смысле.

2)Частицы-связки.

3)Предлоги.

4)Союзы.

Кчастицам речи примыкают одной стороной модальные слова, образующие особыйструктурно-семантический тип слов.

Проф.А. Белич [97] думает, что модальные слова следовало бы объединить с частицами,предлогами, союзами в категории реляционных (т.е. выражающих отношения)слов-частиц. Действительно, среди модальных слов наблюдается большая группачастиц с разнообразными модальными значениями. Однако эти модальные частицы неисчерпывают и не определяют грамматическую природу всех вообще модальных слов.Модальные слова находятся во взаимодействии как с частицами речи, так и сразными категориями частей речи. Но синтаксические функции и семантическаяструктура большинства модальных слов иного рода, чем частей речи и частиц речи.В живом языке, как правильно заметил и проф. А. Белич, нет идеальной системы соднообразными, резкими и глубокими гранями между разными типами слов.Грамматические факты двигаются и переходят из одной категории в другую, нередкоразными сторонами своими примыкая к разным категориям. Такие же сложныесемантические взаимодействия наблюдаются и в кругу модальных слов.

Грамматико-семантическаядифференциация внутри междометий также довольно разнообразна, как покажетдальнейшее изложение.

Задачапоследующего изложения — уяснить грамматическую природу основных типов слов всовременном русском языке, описать систему частей речи с присущими каждой изних грамматическими формами и категориями, раскрыть функции частиц речи,наметить главные семантические разряды внутри категорий модальных слов имеждометий.

Примечания

1.Критический разбор труда А. Дювернуа. — «Материалы для словарядревнерусского языка». СПб., 1896, с. 8.

2.Богородицкий В.А. Общий курс русской грамматики. М. — Л., 1935, с. 207.

3.Мещанинов И.И. Общее языкознание. М., 1940, с. 35.

4.Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М., 1933, с. 130.

5.Кацнельсон С.Д. Краткий очерк языкознания. Л., 1941, с. 34.

6.Мещанинов И.И. Общее языкознание, с. 37.

7.Щерба Л.В. Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких наблюдений. — Вкн.: Восточнолужицкое наречие. Пг., 1915.

8.Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 129.

9.Марр Н.Я. Избранные работы, т. 1. Л., 1933, с. 189-190.

10. Schuchardt-Brevier H. Halle, 1928, S. 135.

11.Кацнельсон С.Д. Краткий очерк языкознания, с. 24.

12.См.: Калинович М. Поняття окремого слова. — «Мовознавство», 1935, №6.

13.Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 108.

14. Bloomfield L. Language. N.Y., 1933, p. 177-178.

15.Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 133.

16.Там же, с. 111.

17. Trubezkoy N. Grundzuge der Phonologie. Prag, 1939, S. 34, 241-242.

18.Щерба Л.В. Фонетика французского языка. Л., 1937, с. 81, 77.

19.Noreen A. О словах и классах слов. — В кн.: Nordisk Tidskrift, 1879, p. 23. Ср.его же: Vart sprak, 7, p. 36.

20.Сепир Э. Язык. М.- Л., 1934, с. 28. Ср.: Щерба Л.В. Восточнолужицкое наречие,с. 75.

21.Вандриес Ж. Язык. М., 1937, с. 178.

22. Mathesius W. O potencialnosti jewuv jazykovych. Praha, 1911. Ср.: Noreen A. Einfurung in diewissenschaftliche Betrachtung der Sprache. Halle, 1923, S. 433-438.

23.Сепир Э. Язык, с. 85-86.

24.Там же, с. 26.

25.Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 111.

26.Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языковедение. Лекции 1899/1900 г. М., 1900, с.187, 186 [т. 1, с.132].

27.Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 113.

28. Von Gumboldt W. Uber die Verschiedenheit des menschlichenSprachbaues, S. 272.

29.Ср.: Аскольдов С.А. Концепт и слово. — В кн.: Русская речь. Под ред. Л.В.Щербы, вып. 2. Л.,1928, с. 41.

30. Carnoy A. Le science du mot. Louvain, 1927, p. 21-22.

31.Хлебников В. Неизданные произведения. М., 1940, с. 329.

32.Шор Р.О. Кризис современной лингвистики. — В кн.: Яфетический сборник, т. 5. Л., 1927, с. 67.

33. Schuchardt-Brevier H., S. 117.

34.Шор Р.О. Язык и общество. М., 1926, с. 76.

35.Виноградов В.В. Современный русский язык, вып. 1. М., 1938, с. 110-111.

36.Мещанинов И.И. Новое учение о языке. М., 1936.

37. Ср. статью В. Гумбольдта (Uber das Endstehen der grammatischenFormen und ihren Einfluss auf die Ideenentwicklung). Ср. у Потта в кн.:W. v. Humboldt und die Sprachwissenschaft (1876, S. 297).

38. Schuchardt-Brevier H., S. 135.

39.Марр Н.Я. Избранные работы, т. 1. с. 198-190.

40.Старый русский водевиль. 1819-1849 гг. М., 1936, с. 73.

41.Там же, с. 320.

42.Вяземский П.А. Старая записная книжка. М., 1929, с. 93.

43.Покровский М.М. Семасиологические исследования в области древних языков. М.,1895.

44.Ср.: Покровский М.М. Несколько вопросов из области семасиологии. — «Филологическое обозрение», 1897, т. 12, кн. 1, с. 64.

45.Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 128.

46.Потебня А.А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2. Харьков, 1888, с. 6-7[17].

47.Там же, с. 7 [18].

48. Marty A. Untersuchungen zur Grundlegung der allgemeinenGrammatik und Sprachphilosophie. Halle, 1908.

49. Von Humboldt W. Uber die Verschiedenheit..., S. 75.

50.Потебня А.А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905, с. 21.

51.Там же, с. 104.

52. Uber Subjektlose Satze. — «Vierteljahrsschrift furwissenschaftliche Philosophie», Bd. 8.

53.Писарев Д.И. Собр. соч., т. 2. Спб., 1900, с. 277.

54. Sperber H. Uber den Affekt als Ursache der Sprachveranderung(1914). Ср. также: Bachman Arm. Zur psychologischen Theoriedes sprachlichen Bedeutungswandels (1935).

55.Вандриес Ж. Язык, с. 146-148.

56.Бодуэн де Куртенэ И.А. Некоторые общие замечания о языковедении и языке. Спб.,1871 [Избранные труды по общему языкознанию, т. 1. М., 1963, с. 67].

57.Шахматов А.А. Синтаксис русского языка, вып. 1. Л., 1925, с. 271 [278].

58.Там же, с. 303 [308].

59.Там же, с. 303 [309].

60.Там же, с. 307 [313].

61.Там же, с. 399.

62.Кульман Н.К. [Рец. на кн.:] Кошутич Р.И. Граматика русского jезика, т. 2.Београд, 1914. — «Изв. Отд. рус. языка и словесности АН», 1915, т.20, кн. 2, с. 329.

63.Потебня А.А. К истории звуков русского языка, вып. 4. Этимологические и другиезаметки. Варшава, 1883, с. 83.

64.Подробнее см.: Виноградов В.В. Основные понятия русской фразеологии каклингвистической дисциплины. — В кн.: Труды Юбилейной научн. сессии ЛГУ. Л.,1946 [или в статье «Об основных типах фразеологических единиц в русскомязыке». — В кн.: А.А. Шахматов. 1864-1920. Под ред. С.П. Обнорского. М.,1947].

65.Богородицкий В.А. Общий курс русской грамматики, с. 104.

66. Ries J. Was ist ein Satz? Prag, 1931, S. 114-115.

67.См.: Виноградов В.В. современный русский язык, вып. 1; Галкина-Федорук Е.М.Понятие формы слова. — «Труды ИФЛИ», 1941, т. 9.

68.Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языковедение. Лекции 1899/1900 г., [т. 1, с. 73].

69.Вандриес Ж. Язык, с. 76-92.

70.См. Бернштейн С.И. Основные вопросы синтаксиса в освещении А.А. Шахматова. — «Изв. Отд. рус. языка и словесности АН», 1922, т. 25; Грамматическаясистема А.А. Шахматова. — «Русский язык в школе», 1940, № 4.

71.Русская речь, вып. 2. Л., 1928, с. 7-8 [Избранные работы. М., 1957, с. 64-65].

72.Потебня А.А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, [с. 35].

73.Там же, с. 29 [39].

74.Там же, [c. 45].

75.Ленин В.И. Полн. собр. соч. Изд. 5, т. 29, с. 129.

76.Шахматов А.А. Курс истории русского языка, ч. 3. Учение о формах. Лекции1910/11 г. Спб., 1911, с. 4-5.

77.Щерба Л.В. Восточнолужицкое наречие; приложение к этой книге «Некоторыевыводы из моих диалектологических лужицких наблюдений» [см. эту статью вкн.: Избранные работы по языкознанию, т. 1. Л., 1958]; его же статья «Очастях речи в русском языке» [в кн.: Избранные работы по русскому языку.М., 1957].

78.Щерба Л.В. Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких наблюдений,тезисы 4, 5 и 7.

79.[Рец. на кн.:] Чернышев В.И. Законы и правила русского произношения. — «Изв. Отд. рус. языка и словесности АН», 1907, т. 12, кн. 2, с. 495[т. 2, с. 143].

80.Крушевский Н. Очерк науки о языке. Казань, 1883, с. 116 и 123.

81.Бодуэн де Куртенэ И. Глоттологические (лингвистические) заметки, вып. 1.Воронеж, 1877, с. 31.

82.Богородицкий В.А. Очерки по языковедению и русскому языку. Изд. 3. Казань,1910, с. 16.

83.Крушевский Н. Очерк науки о языке, с. 112-114.

84.Ср.: Жирмунский В.М. Развитие строя немецкого языка. — «Изв. АНСССР». Отд. обществ. наук, 1935, № 4 (отдельно: Л., 1935); его же: Отфлективного строя к аналитическому. — В кн.: Вопросы немецкой грамматики висторическом освещении. М. — Л., 1935.

85.Потебня А.А. Из записок по русской грамматике, т. 1-2, с. 64 (71).

86.Венгеров С.А. Критико-биографический словарь, т. 5. Спб., 1897. Ср.: Щерба Л.В.И.А. Бодуэн де Куртенэ. Некролог. — «Изв. Отд. рус. языка и словесностиАН», 1930, т. 3, кн. 1, с. 325-326.

87.Бодуэн де Куртенэ И.А. Некоторые общие замечания о языковедении и языке, с. 26[т. 1, с. 74].

88.Щерба Л.В. О частях речи в русском языке. — В кн.: «Русская речь»,вып. 2, с. 18 [Избр. работы по русскому языку, с. 74].

89.Там же.

90.Вандриес Ж. Язык, с. 114.

91.Там же, с. 116.

92.Там же.

93.Там же, с. 130.

94.Петерсон М.Н. Русский язык. М., 1935; его же: Современный русский язык. М.,1929.

95.Зиндер Л.В., Строева-Сокольская Т.В. Современный немецкий язык. Л.- М., 1941,с. 65.

96. Jespersen O. The Philosophy of Grammar. N.Y., 1924, p. 62 [Есперсен О. Философияграмматики. М., 1958].

97.Белич А. [Рец. на кн.:] Виноградов В.В. Современный русский язык, вып. 1-2. Л.,1938. — «Iужнословенски филолог», Београд, 1938-1939, кн. 17, с. 259.Ср. также статьи Куриловича (Derivation lexicale et derivation syntaxique. Contribution a latheorie des parties de discours. — «Bulletin de la societe de linguistiquede Paris», 1936, t. 37) [см. в его кн.: Очерки по лингвистике. М., 1962, с.57-70], М.В. Сергиевского (Современные грамматические теории в Западной Европеи античная грамматика. Вопросы грамматики. — «Уч. зап. 1 МГПИИЯ»,1940, т. 2).

Список литературы

В.В.Виноградов. Введение в грамматическое учение о слове.