Реферат: Языкознание и этногенез славян

Сутьконцепции — древнее знакомство славян со Средним Дунаем, древнее обитаниеславян в непосредственной близости от Дуная и Центральной Европы. При этом поднималисьпринципиальные теоретические вопросы, затрагивающие не только языкознание(подвижность праславянского ареала, сосуществование разных этносов внутрипраславянского ареала и другие). Именно это сознание неразрывной связи задачязыкознания, истории, археологии в этой проблеме дает нам право говоритьсредствами своей науки об этногенезе славян, а, скажем, не о глоттогенезе, таккак последнее означало бы искусственное отмежевание судеб языка от судеб егоносителей.

Чтопослужило мотивом обращения к среднедунайской теории праславянского ареала? Воснову этой концепции легли, прежде всего, многолетние изученияславянско-индоевропейских лексических (этимологических) изоглосс, вообще — двусторонних лингвистических связей, и древних заимствований, т.е. одностороннихотношений. К этому побуждала постепенно вскрываемая в ходе подготовкиЭтимологического словаря славянских языков (вышло 18 выпусков) сложностьбалто-славянских отношений, с одной стороны, и изоглоссные связи праславянскоголексического и языкового материала с западными индоевропейскими языками — сдругой. Общения древних славян с древними италийцами (т.е. латинянами иродственными им племенами) до миграции последних на Апеннинский полуостров,связи древней славянской металлургической терминологии с соответствующейлексикой не только латинского, но также германских и кельтских языков в рамкахпредполагаемого нами центральноевропейского культурного района — это древниесовместные культурноязыковые переживания, предшествующие более поздним праславянскимзаимствовованиям из германского и кельтского, которые (особенно — кельтскиеконтакты) также уместнее локализовать на более южных и более западныхтерриториях, чем это обычно делалось до сих пор, т.е. по концепции — в Паннониии Подунавье.

Квышесказанному имеет самое прямое отношение такое положение нашей концепции,как самобытность праславянского как индоевропейского диалекта (группыдиалектов) и возможность более глубокой датировки самостоятельного егосуществования (слово «датировка» применяется здесь с минимальнымипретензиями на хронологическую абсолютность). Что касается самобытности исамостоятельности славянского языкового типа, то она нуждается в нашей зашитене в силу слабости концепции, а, как увидим ниже, по причине неутихающихстремлений подвергнуть именно этот тезис острой дискуссии [1].

Акцентируязападные контакты праславянского, мы не упускаем из виду и контактов восточных,подразумевая раннюю и, возможно, неоднократную инфильтрациюцентральноевропейского, придунайского населения на север и северо-восток, наУкраину. Об этом говорят и археологические материалы, и лингвистические(этимологические) разыскания славяно-иранских и славяно-индоарийских отношенийскифского времени. На основании этого мы говорим о довольно раннем освоенииПриднепровья, хотя споры здесь ведутся, причем дискуссионная участь не миновалаи славянский статус имени города Киева, к которому мы еще вернемся.

«ВозвратТрубачева к теории Шафарика» о наддунайской прародине славян (примерно такзвучит это в формулировке чехословацких коллег) мотивирован достижениямитеоретического языкознания, индоевропеистики, этимологических исследований.Сюда относится и сатэмный (следовательно, фонетически более продвинутыйсравнительно с более архаическим кентумным и, значит, близкий к инновационномуцентру, а не периферии индоевропейского ареала) статус славянского, далее — возможности социо- и этнолингвистики, позволившие нам истолковать какестественный феномен относительно позднее появление этнонима славяне(пресловутое неупоминание классических греческих и римских авторов о славянах),над чем бился еще Шафарик, и многое другое. И все-таки, несмотря на то чтопочтенный наш предшественник не имел в своем распоряжении нынешних достиженийнауки, которыми располагаем мы, порой кажется, что и сейчас эти идеи отстаиватьне легче, чем в его время. Дело отнюдь не в недостаточной солидностиположительной аргументации концепции, а в определенной, так сказать, склонностиумов видеть вещи в традиционном свете.

Так,в своих статьях из этой серии я уже не один раз попытался развить иаргументировать тезис о длительном существовании славянского этноса в Европе(так Шафарик) специальными этнолингвистическими доводами о длительнойдоэтнонимической стадии, когда этнос обходился более элементарной самоидентификациейтипа 'мы', 'свои', 'наши' и славянами стал называться не сразу, почему его и«не заметили» греческие и римские авторы ранней эпохи (хотя труднопоручиться, что не славяне скрывались, например, под именем паннонцев первыхвеков нашей эры в сочинениях античных авторов). Мой западногерманский оппонентУдольф все это прочел и остался при своем убеждении, как явствует изнижеследующей цитаты; "… если бы славяне действительно должны были уже вдоисторическое время населять крупную область к северу или (в последнее времяпо О.Н. Трубачеву) к югу от Карпат, то тогда нам должно было бы быть сообщенооб этом из античных источников" [2]. Все-таки научный диалог иногда, ксожалению, слишком напоминает беседу двоих, каждый из которых слушает только себя.

Всовременной науке неуклонно прокладывают себе дорогу идеи древней диалектнойсложности праславянского языка, однако как трудно бывает лингвистам свыкнутся сэтими идеями и притом — вовсе не потому, что нет фактов (факты есть, и ихдовольно много), а потому, что для этого нужно расстаться с привычными идеями,на которых учились поколения. Югославская лингвистка В. Цветко-Орешникпосвятила значительную часть своей диссертации моим славяно-иранскимлексическим исследованиям и даже благоприятно оценила выделяемый в них феноменpolono-iranica (т.е. когда ряд лексических иранизмов являются очевиднопраславянскими, но группируются вокруг польского языка). И все-таки она так ине решила для себя главный вопрос: «Можно ли для времени, когда былипредположительно осуществлены эти заимствования (в последнем случае явно еще вдревнеиранскую эпоху), считаться с такой сильной или столь четкой географическидифференциацией праславянского языка?» [3].

Темне менее все яснее делается методологическая, можно сказать — интердисциплинарная,важность понимания древней сложности языка, а возможно также и культуры.Правда, на этом пути уменьшаются надежды на то, что мы получим однозначныеархеологические подтверждения, но такие подтверждения и раньше встречалисьредко, что же говорить сейчас, когда сложности (многокомпонентности)внутриязыковой реконструкции по идее может противостоять (хотя может и непротивостоять!) сложность результатов реконструкции археологической. Из тогоположения, что для обеих дисциплин приобретает сомнительность прежний постулатпервоначального единства (языка, культуры), можно извлечь положительнуюинформацию. Неоднозначные корреспонденции языкознания и истории культуры такжезаслуживают того, чтобы к ним специально присмотреться.

Возвращаяськ своей основной — «дунайской» — теме, отмечу, что она иногдаквалифицируется как «вызов» археологии: "… это вызов, накоторый археология должна будет дать ответ — положительный илиотрицательный" [4]. Ну, что же, в каждой новой работе, концепции естьэлемент вызова, хотя я в данном случае меньше всего думал о вызове археологии.В конце концов, здесь можно усмотреть скорее вызов языкознанию, но не этоглавное. Мне известны спокойные и заинтересованные высказывания о моейдунайской концепции лингвистов, которые сами занимаются праславянским языком иимеют о нем свои, отличные суждения [5]. Важно, что «ветер перемен»уже коснулся многих — прежде тихих — заводей науки о праславянском языке, и этоесть самый неумолимый вызов нам всем — вызов науки. О праславянских диалектахзаговорили. Н.И. Толстой обратил внимание на малоизвестную карту праславянскихдиалектов 1913 года Д. П. Джуровича, причем сделал это лишь сейчас, ввосьмидесятые годы, хотя сам этот библиографический раритет попался ему наглаза очень давно [6]. Он отмечает, в частности, что Джурович, как и черезполвека после него Трубачев в своей схеме праславянских диалектов 1963 г.,говорит о древней близости серболужичан и предков восточных славян. Вдействительности же лингвистических схем размещения праславянских диалектовсейчас еще больше, чем называет Толстой (он приводит там еще схемы Фурдаля иШевелева, основанные на сравнительно-исторической фонетике, но не дает«схему возможного диалектного членения позднепраславянского языка довеликой миграции славянских племен» Шустер-Шевца 1977 года [7].

Посколькудунайская концепция означает, естественно, «вызов» концепциямпрародины славян к северу от Карпат, в адрес дунайской концепции началипоступать возражения сторонников прикарпатской и приднепровской концепций. Так,по словам моего западногерманского оппонента в вопросах прародины, «О.Кронштайнер и О.Н. Трубачев могли бы уже при беглом осмотре гидронимов древнейПаннонии увидеть, что они при сравнении с их современными формами обнаруживаютсвою позднюю славизацию: так, в названии реки Enns нет никаких признаковнормального славянского развития в форму *Onьsa, а Mur/Mura, название одной изкрупнейших рек этого региона, показывает отсутствие славянской эволюции *-o-> -а-» [8]. Что ж, значит, на «вызов» немедленно последовалответный вызов, поэтому не будем уклоняться. Начнем с того, что река Эннс,впадающая в Дунай справа, к западу от Вены, находится на территории римскойпровинции Норик, а не в Паннонии. Не в моих намерениях было также оспариватьсоседство со славянскими названиями неславянских, таких, скажем, как Enns иMur. Теперь перейдем к Паннонии, точнее — к римской провинции Pannonia prima,расположенной вокруг озера Балатон, которая, видимо, дала название остальнымримским провинциям к востоку и к югу — Pannonia Valeria, Pannonia Savia,Pannonia Secunda. Название исторической области Pannonia давно убедительнообъяснено как производное от вероятного местного названия *Раnnona,иллирийского соответствия слову со значением 'болото' в несколькихиндоевропейских языках, ср. др.-прус. pannean 'болото' [9]. *Pannona означало,таким образом, по-иллирийски 'Болотный город' и этот город был, надо думать,идентичен славянской княжеской резиденции кирилло-мефодиевских времен — *Блатьнъ градъ, с точным тогдашним немецким соответствием *Mosa-purc [10]. Еслиосновной древний город страны назывался 'город при болоте', то скорее всего'Болотом' назывался сам Балатон (наиболее заболочены берега южного — МалогоБалатона, близ которых и находился Блатенград = Мозабург = Залавар). Опускаядетали (по-своему тоже интересные, скажем, то, что в венг. Balaton, названиеозера, отражено не столько само древнее славянское название этого озера,которым был, скорее, чистый апеллатив Болото, праслав. *bolto, а уже названиеБолотного города), остановимся на факте, что Pannonia значило, таким образом,'страна Болота' (или 'страна Болотного города', названия области по городу нетакая редкость в древности) и что эта иллирийская номинация теснейшим образомпродолжается в древней местной славянской номинации. Имеем ли мы после этогоправо говорить о «поздней славизации» Паннонии?

Мойколлега в ГДР, видный ономаст Э.Эйхлер, высказался недавно довольно скептическиоб обсуждаемой тут дунайскославянской концепции: "… на мой взгляд, вдунайском регионе отсутствуют типично праславянские гидронимы" [11]. Приэтом осталось не совсем ясным, что он подразумевает под «типичнопраславянскими гидронимами». Если имеются в виду развитые гилронимическиемодели, то в такой специфической области, как Среднее Подунавье, заметим, давнопереставшее быть славянским, их, возможно, и не имеет смысла ожидать. Но вПодунавье, действительно, представлены славянские гидронимы, которые следуетотнести к простейшему (т.е. древнейшему) типу, — это выступающие в ролигидронимов гидрографические термины (то, что Краэ называл«Wasserworter» и относил, как известно, к древнейшим образованиям вгидронимии): праслав. *struga 'струя', *bъrzъ 'быстрый', *bystrica 'быстраярека', *potokъ 'поток', *sopotъ 'источник, родник', *toplica 'теплая вода',*kaliga 'грязь, тина', *bolto 'болото' и другие подобные. Мы наблюдаем при этомнередко практическое тождество гидронимов и соответствующих нарицательных слов,что также нужно считать признаком древней гидронимической номинации. Помимоэтого, и к западу и к востоку от Среднего Дуная до сих пор представлены (иотмечены там с начальных веков венгерской письменности) также характерныесловообразовательные типы и модели славянской гидронимии: 1) суффиксальныепроизводные (*berzьnica, *leshьnica, *shchavica, *rechina, *niza, *tъrnava), 2)префиксальные сложения (*perstegъ), 3) двуосновные сложения (*konotopa).Разумеется, серьезного внимания в этой связи заслуживают и достоверные примерыисконнославянских водных названий с примыкающих моравских и словацкихтерриторий дунайского бассейна, ср. словац. Poprad < *po-pre,dъ [12], чеш. (морав.) Punkva < праслав. *ponikъva,праславянский характер образования которых трудно подвергнуть сомнению.

Думаю,что с развитием концепции праславянской диалектной сложности обостритсяисследовательский интерес к племенным названиям у славян. Он и сейчас ужезаметно оживился, но этнонимы могут дать нам еще гораздо больше информации дляраскрытия своего и чужого понимания этих образований, их происхождения ивторичного осмысления. Ярким примером могут служить имя племени ободритов,мнения о нем в литературе и реальные его связи.

Ободриты(Abodriti, Obodriti западных источников) обычно объясняются в связи с названиемреки Odra (так раньше думали и мы: *ob-odr-iti 'пo обоим берегам Одераживущие'). Однако наиболее известные западнославянские ободриты локализуются встороне от Одера — в низовьях Эльбы. Следовать за объяснением, по которомуObodriti — это словообразовательно зафиксированное языком ответвление ободрян(955 г.: Abatareni), якобы изначальных жителей по Одеру [13], все-таки непредставляется убедительным, да и сама связь с Одером — рекой и названием,скорее вторично славянизированными на северо-западе, становится все менеевероятной. Между прочим, франкские анналы начала IX в. знают также ободритов(Abodriti, род. мн. Abodritorum) на Дунае «по соседству с болгарами вДакии». Последние ободриты снабжаются в анналах эпитетом Ргаеdenecenti,что недвусмысленно значит по-латыни 'грабящие и убивающие, убивающие с грабежом'.Снабжается там этот эпитет пояснениями: Abodriti (в тексте: legatesAbodritorum) — qui vulgo Praedencenti vocantur, что можно понять только как«ободриты, называемые в народной речи грабителями» (прочие кривотолкиздесь опускаем, см, о них [14]). Вся загвоздка в этом латинском пояснениианналиста — «в народной речи»: франкские историографы знали своихбеспокойных славянских соседей, из живого племенного языка которых можетпроисходить этот устрашающий этноним-эпитет, по способу образования да и посмыслу напоминающий имя неукротимых лютичей. Не окажется ли тогдапостулировавшаяся в литературе связь с западнославянским Одером ученымконструктом? (тем более сомнительна была бы связь с незначительной Одрой вПодунавье, бассейн Савы [15], не говоря уж о речушке Одра в ВерхнемПоднепровье). Что касается «народной речи», в которой ободритыпонимались как 'грабители', то думать можно только о связи с вариантомславянского глагола *ob(ъ)drati 'ободрать, ограбить' (как думал еще А. Брюкнер)[16]. Отметим, что при этом убывание этимологической понятности 'имениободритов «в народной речи» можно было бы предположить по мереудаления их от Дуная на север, к Балтике.

Вчисло необходимых задач широких этногенетических исследований выдвигаетсяинтердисциплинарный аспект типологии этногенеза, цель которого — в раскрытиинеуникального характера славянской языковой и этнической эволюции и динамики,ибо до тех пор, пока славянский этногенез будет трактоваться как нечтоуникальное в своем роде, он рискует оставаться плохо доказуемым явлением.Подробнее у меня написано об этом в последних частях серии «Языкознание иэтногенез славян», опубликованных в «Вопросах языкознания» за1985 г. Там избран аспект типологических германо-славянских аналогий. Так, однаиз германских аналогий поучительна тем, что подсказывает неуместность точныххронологических датировок появления славянского этноса. Другая такая аналогияпомогает сформулировать мысль об отсутствии следов древнегоиндоевропейско-неиндоевропейского двуязычия в Европе как на германском, так ина славянском материале. Следующая германо-славянская аналогия касается нетолько и не столько языка, сколько всей этнической динамики, и выражается вобщем для ряда индоевропейских этносов движении на Север с последующимивозвратами на Юг. Она вписывается (здесь я целиком доверяюсь консультацииархеолога [17]) в древнюю экспансию культуры воронковидных кубков на север врезультате сильного постгляциального потепления, но и в более поздние эпохиподкрепляется выразительными свидетельствами, указывающими на «притокнаселения южного происхождения», т.е. конкретно со Среднего Дуная, вбассейн Одера в бронзовый век. Здесь не все относится к германским параллелям,которые сводятся к лингвистическим доводам о вторичном приходе германцев в Скандинавиюс юга, но всегда важно бывает опереться на аналогии. А самое, быть может,важное здесь — это указание польского археолога на четкое различие западной — одерской — зоны и восточной, вислинской, в смысле упомянутого притока с Дунаяименно в одерскую зону эпохи бронзы [18], указание, небезразличное для судьбыпольских теорий праславянского автохтонизма на Одере и Висле.

Наконец,к числу германо-славянских аналогий принадлежит формирование названий руды ижелеза и весь эпизод культуры железа. И германцы, и славяне начинали культуруосвоения железа с болотного железняка. Об этом говорит не только происхождениеславянского слова *ruda, собственно 'красная' (имеется в виду 'красная земля' — о буром болотном железняке), с этимологическими соответствиями в германском. Обэтом же говорит этимологическое тождество железо 'металл' и железа 'комочекорганический (а первоначально также и неорганический)', опять-таки объяснимоетолько на фоне культуры комочкообразного болотного железа. На этом же фоневпервые обосновывается культурно-этимологическая изоглосса лат. ferrum 'железо'(*dhersom) — нем. Druse 'сросшийся кристалл' (сюда и Druse 'железа', ср. вышежелезо — железа) — русск. дресва и близкие.

Подходяк концу настоящего очередного краткого очерка лингвистических проблемэтногенеза, подчеркнем еще раз, что сейчас не имеет смысла спорить в принципепротив возможности включения аллоэтнических компонентов в славянский этнос, впраславянский ареал. Это не означает, однако, что надо широко отворить воротавсем и всяким версиям, лишь бы в них утверждалась гетерокомпонентность славян иих языка. Напротив, и перед научной критикой в этой области встают болеесложные и ответственные задачи. На IX Международном съезде славистов в Киевечехословацкий лингвист старшего поколения К. Горалек специально посвятил свойдоклад критике теории восточных влияний в праславянском языке [19]. Видимо, онвыступил очень своевременно, потому что о таких влияниях пишут в последнеевремя все более и более охотно, и тут, действительно, нужна критика. Особенновезет здесь славному городу Киеву, под знаком 1500-летия которого проходилпоследний съезд славистов. Тысячу пятьсот лет назад — это время праславянское,т.е. наша тема, поэтому позволим сказать себе здесь несколько слов также обэтом. Упомянем здесь новую попытку вернуться к осмыслению одного из названийКиева у Константина Багрянородного (X в.) — Sambatas в связи с древнееврейскимназванием субботы и еврейско-хазарскими влияниями [20]. Эта мысль неновая ипонятная, хотя и окружена она преувеличениями вроде того, что в Киевскойобласти Целый ряд рек носят название того же происхождения ('субботние,стоячие'). Все-таки для появления иноязычной гидронимии нужен соответствующийэтнический слой в течение длительного времени, ср. тюркские названия вод на югеУкраины… Но откровенно плохо дело обстоит тогда, когда правильные,современные идеи и принципы пытаются распространить на собственные оплошностиконкретного анализа. Так, совсем недавно один автор, справедливо возражаяпротив мысли о «чистом» этносе славянства, принялся этимологизироватьназвания города Киева [21]. Очевидную связь *kyjevъ < *kyjъ он отверг иобратился к иноязычным названиям этого города — др.-исл. Kaenugardr, нем, стар.Chungard, полагая, что открыл в нем тюркское племенное название Kun, изварианта которого якобы и происходит Кы-евь. Автору этому осталось неизвестно,что германское, норманское Kaenugardr — это всего лишь отражение славянского*Куjаnъ (род. мн.) gordъ 'город людей Кия [22]. Окончательно запутывает себямолодой ученый ссылками на средневековые латинские формы Cygow, Kygiouia, где g- распространенная графема для j, и в целом никакого тюркского kugu 'лебедь'здесь нет и в помине. Тем самым рухнуло и построенное ad hoc этногенетическоездание «потомков оставшейся в среднем Поднепровье части венгерскойорды», которые «смешались с пришедшим в середине XI в. родственнымполовецким племенем куев (ковуев)».

Войтив эти детали меня вынудила необходимость развеять заблуждение, а также твердаяуверенность, что мелочей не существует.

СКиевом более или менее все ясно, остается пожелать, чтобы такая же ясностьустановилась с более древними эпохами формирования славянства. Я думаю, чторади этой ясности работаем все мы. Лингвисты, со своей стороны, немало сделалидля воссоздания праславянского языка и его словарного состава. Не может поэтомуне удивить, когда довольно известный американский славист X. Лант в коротенькойстатье «On Common Slavic» вдруг заявляет, что раннепраславянский,реконструируемый в этимологических словарях, «is entirelyhypothetical», протославянский — «a pure abstraction» [23].Именно так, росчерком пера, без доводов охарактеризованы конкретнейшие труды,основанные на огромном количестве фактов. Посмотрим, какая же у авторасобственная положительная программа; возможно, свою реконструкцию онаргументировал солиднее. Увы, нас ждет разочарование, тем более острое, чтосейчас в Соединенных Штатах уровень сравнительного языкознания довольно высок.Автор явно путается в диалектной характеристике праславянского: то ратует (сопозданием) против бездиалектной концепции праязыка, то говорит про какую-то«абсолютную однородность до VIII в» Недовольный чужими гипотезами иабстракциями вот какую «доказательную» картину славянского этногенеза(или чего-то другого взамен) рисует он сам: «группа из 500 или 1000индивидуумов, живущих особняком» или несколько таких групп (охотников,скотоводов), захваченных кочевой аварской империей в качестве«подневольных земледельцев, ставших пограничниками (анты — на востоке, винды- на западе)» или «военными моряками» (склавины); около 550-800гг. благодаря их успеху и мобильности распространилась единая (homogenized)lingua franca по всей Восточной Европе. Даже о киммерийцах рискованныутверждения, будто они как особый этнос никогда не существовали и это был«подвижный конный отряд», но о киммерийцах мы не знаем почти ничего,во всяком случае — в сравнении с тем, что мы знаем и что мы способнывосстановить с фактами в руках о славянах древности, о которых нам тут пишутпохуже, чем о киммерийцах. Остается признать, что мы не так часто встречаемсясо случаями, когда, как в данном примере, с безответственностью распоряжаютсясамобытностью и самостоятельностью славян, что побуждает нас и в чисто научномобсуждении этногенеза и параметров его исследования отвести видное местонапоминаниям о научной этике и научной добросовестности.

Списоклитературы

1.Чехословацкий индоевропеист А. Эрхарт, сознательно не претендуя на новизну,отдает предпочтение концепции, которую он формулирует как происхождение праславянскогоиз «протобалтийского диалектного континуума», возлагая всюответственность за праславянские языковые отличия на контакты с иранским. См. Erhart A. U kolebkyslovanskych jazyku//Slavia, rocn. 54. Ses. 4. 1985, 337 и сл.

2. Udolph J. Kritisches und Antikrittsches zur Bedeutungslavischer Gewassernamen fur die Ethnogenese der Slaven // ZfslPh. XLV. 1.1985, 49.

3. Cvetko-Oresnik Varja. Zu neuren iranisch-baltoslawischenIsoglossen-Vorschlagen // Linguistics XXIII. Ljubljana, 1983, 242.

4. Bialekova Darina. IX. medzinarodny zjazd slavistov // Slovenskaarcheologia XXXII. 1. 1984, 241.

5. Bimbaum H. A typological view of Serbo-Croatian: somepreliminary considerations // 3бopник Матице Српске за филологиjу и лингвистику XXVII-XXVIII. Нови Сад, 1984-1985, 79, сноска 5.

6.Толстой Н.И. Из история славистики. Опыт карты првславянских диалектов Д.П.Джуровича. 1913 г. // Там же, 789 и сл.

7. Schuster-Sewc H. Zur Bedeutung des Sorbischen und Slowenischenfur die slawische (hitorisch-vergleichende Sprachforschung // Slovanskojezikoslovje. Nahtigalov zbornik ob stoletnici rojstva. Ljubljana, 1977, 444.

8. Udolph J. Kritisches ..., 51.

9. Vasmer M. Schriften zur slavischen Altertumskunde undNamenkunde. Berlin; Wiesbaden, 1971. Bd. II; 892.

10. См. о последних: Kiss L. Foldrajzi neveketimologiai szotara. Budapest, 1978, 80, s.v. Balaton.

11. Eihler E. (Рец.:] G. Schramm. Eroberer undEingesessene. Geographische Lehnnamen als Zeugen der Geschichte Sudosteuropasim ersten Jahrtausend n. Chr. Stuttgart, 1981// ZfSl. Bd. 30. H. 2. 1985, 298.

12. Ondrus S. Meno rieky Poprad je slovansko-slovenske //Slovenska rec 50. 2. 1985, 102 и cл.

13. Moszynski L. Z zagadnien slowotworstwa praslowianskich nazwplemiennych // Etnogeneza i topogeneza Slowian. Warszawa; Poznan, 1980, 65 и cл.

14. Boba L. «Abodriti que vulgo Praedenecentivocantur»or «Marvani Praedenecenti»? // Palaeobulgarica / Старобългаристика VIII, 2, 1984, 29 и cл.

15. Dickcemann E. Studien zur Hydronymie des Savesystems. II.Heidelberg, 1966, 55.

16. Cм. Kunstmann H. Zwei Beitragezur Geschichte der Ostseesleven. 1. Der Name der Abodriten // WdS XXVI, 2,1981, 399. Собственная идеяКунстмана о происхождении славянского племенного названия из греческогоапеллатива 'apatris мн. 'apatrides 'безродные' (Там же, 402 и cл.) по меньшеймере сомнительна.

17.Сафронов В.А., устная консультация 24.1.1985 г.

18. Bukowski Z. Problematyka osadnicza dorzecza Odry, Wisly i Buguw II i w 1 pol. I tysio,clecia p.n.e. jako jeden z elementow poznawczych dlabadan nad topogeneza, Slowian // Archeologia Polska, XXIX. 2. 1984, 298.

19. Horalek К. К etnogenezi Slovanu. Prispevek ke kritice teorieorientalnich vlivu v praslovanstine // Ceskoslovenska slavjstika 1983 (отд. отт.).

20.Архипов А.А. Об одном древнем названии Киева // Вопросы русского языкознания.V. Изд-во МГУ, 1984, 224 и cл.

21.Яйленко В.П. Тюрки, венгры и Киев: к происхождению названия города //Этногенез, ранняя этническая история и культура славян. М., 1985, 40 и сл.

22. Schramm G. Die normannischen Namen fur Kiev und Novgorod //Russia mediaevalis. V. 1. Munchen, 1984, 76 и сл.

23. Lunt Horace G. On Common Slavic // Зборник Матице Српске за филологиjу и лингвистикуб XXVII-XXVIII. Нови Сад, 1984-1985, 417 и сл., особенно420-422.

24.О. Н. Трубачев. ЯЗЫКОЗНАНИЕ И ЭТНОГЕНЕЗ СЛАВЯН.