Реферат: Обыденный язык

Всвоей аргументации философы часто прибегали к ссылкам на то, что мы говорим ичто не говорим или, точнее, что мы можем и что не можем сказать. Такиеаргументы имеются в сочинениях Платона и широко представлены в работахАристотеля.

Впоследние годы некоторые философы, будучи чрезвычайно обеспокоены природой иметодологией своей профессиональной деятельности, придавали аргументамподобного рода большое значение. Другие же философы опровергали их. Споры одостоинстве этих аргументов не дали поучительных результатов, поскольку обестороны искажали существо проблемы. Я же хочу сформулировать ее в неискаженномвиде.

Обыденный

Вэтом споре повторяется одно выражение, а именно «употребление обыденногоязыка» (the use of ordinary language). Часто — и совершенно ошибочно — егозаменяют выражением «обыденное употребление языка» (ordinarylinguistic usage). Некоторые сторонники такого подхода утверждают, что всефилософские проблемы связаны с употреблением обыденного языка или что всефилософские проблемы решаются или могут быть решены посредством рассмотренияобыденного употребления языка.

Откладываяна время разбор понятия употребление языка, я хочу начать с противопоставлениясловосочетания «употребление обыденного языка», казалось бы,похожему, но на деле совершенно другому словосочетанию «обыденноеупотребление выражения »..."". Когда говорят об употребленииобыденного языка, слово «обыденный», имплицитно или эксплицитнопротивопоставляется «необычному», «эзотерическому»,«техническому», «поэтическому», «символическому»или иногда «архаичному». «Обыденный» означает«общий», «современный», «разговорный»,«общеупотребительный», «естественный»,«прозаический», «несимволический», «понятный обычномучеловеку» и противопоставляется обычно словам и выражениям, которые умеютупотреблять лишь немногие люди, — таким, как технические термины илиискусственная символика юристов, теологов, экономистов, философов, картографов,математиков, специалистов по символической логике и игроков в королевскийтеннис. Четкой границы между «общим» и «необщим»,«техническим» и «нетехническим», «устаревшим» и«современным» не существует. Является ли слово «карбюратор»общеупотребительным или нет? Можно ли сказать, что слово «бахрома» входу у обычного человека — или же только у обычной женщины? Как быть с«непредумышленным убийством», «инфляцией»,«коэффициентом» и «вне игры»? С другой стороны, ни у когоне вызовет сомнения, к какой стороне этой ничейной земли следует отнести слова«изотоп» или «хлеб», «материальная импликация»или «если», «бесконечное кардинальное число» или«одиннадцать», «считать» или «полагать». Границы«обыденного» размыты, однако обычно мы не сомневаемся в том,принадлежит или не принадлежит какое-то конкретное слово или выражениеобыденному языку.

Нов другом выражении — «обыденное употребление выражения»..."" — слово «обыденный» противополагается не«эзотерическому», «архаичному», «специальному»,но «нетипичному» («non-stock») или«нестандартному». Мы можем противопоставить типичное или стандартноеиспользование столового ножа для рыбы или сфигмометра какому-то нетипичномуиспользованию этих предметов. Типичное применение ножа для рыбы состоит в том,чтобы с его помощью разрезать рыбу; однако его можно использовать дляразрезания семенного картофеля или в качестве гелиографа. Сфигмометр, насколькоя знаю, может использоваться для проверки давления в шине, хотя это егоприменение не является стандартным. Независимо от того, относится ли прибор илиинструмент к общеупотребительным или специальным, существует различие между еготипичным и нетипичным применением. Каким бы ни был термин — в высшей степенитехническим или нетехническим, — существует различие между его типичным инетипичным употреблениями. Если термин является исключительно техническим, тобольшинство людей не будет знать его типичного употребления, как и, afortiori[2], какого-либо нетипичного его употребления (если таковое имеется).Если же он является общеупотребительным. то почти все знают его типичноеупотребление, а большинство людей также и некоторые его нетипичные употребления(если таковые существуют). Есть много слов — таких, как «of»,«have» и «object» — которые не имеют одного типичногоупотребления, как не имеют единственного типичного употребления и слова«string», «paper», «brass» и«pocket-knives». Многие слова не имеют нетипичных употреблений. К нимотносится, на мой взгляд, слово «шестнадцать»; то же самое можносказать и о «бледно-желтом нарциссе». Не имеют нетипичных употреблений,вероятно, и запонки для воротничка. Нетипичными являются, например,метафорическое, гиперболическое, поэтическое, широкое и специально узкоеупотребления слова. Кроме того, что мы противопоставляем типичное употреблениенекоторым нетипичным употреблениям, мы часто хотим противопоставить типичноеупотребление какого-то выражения некоторым подразумеваемым, предлагаемым илирекомендуемым его употреблениям. Противоположность здесь не между правильнымупотреблением и неправильными употреблениями, но между правильным употреблениеми тем, что предполагается или рекомендуется в качестве правильного.

Когдамы говорим об обыденном или типичном употреблении слова, нам не надо давать емукакие-то дополнительные характеристики, например одобрять, рекомендовать или подтверждатьего. Мы не должны ссылаться на его типичность или что-то на ней основывать.Слова «обыденный», «стандартный» и «типичный»могут просто указывать на какое-то употребление, не описывая его. С философскойточки зрения они бесполезны, и без них можно с легкостью обойтись. Говоря обобыкновенном ночном стороже, мы просто указываем на ночного сторожа, который,как мы знаем, в рабочее время обычно находится на работе; при этом мы несообщаем о нем никакой информации и не воздаем должное его надежности. Говоря остандартном написании слова или о стандартной ширине колеи британских железныхдорог, мы не характеризуем, не рекомендуем и не поощряем написание слова илиширину колеи; мы указываем на то, что наши слушатели поймут без раздумий.Иногда, естественно, такое указание не достигает цели. Иногда типичноеупотребление слова в одном месте отличается от его типичного употребления вдругом месте, как, например, происходит со словом «suspenders»[3].Иногда типичное употребление слова в одно время отличается от его типичногоупотребления в другое время, — так изменилось употребление слова«nice»[4]. Спор о том, которое из двух или пяти употреблений словаявляется типичным, не есть философский спор о каком-либо одном из этихупотреблений. Следовательно, с философской точки зрения он не представляетинтереса, хотя его решение является иногда предварительным условиемкоммуникации между философами.

Еслия хочу рассказать о нетипичном употреблении некоего слова или ножа для рыбы, тонедостаточно бывает сослаться на него с помощью выражения «его нетипичноеупотребление», поскольку у него может быть несколько нетипичныхупотреблений. Чтобы привлечь внимание моего слушателя к какому-то конкретномунетипичному употребление этого слова или предмета, я должен охарактеризоватьего, например описать особый контекст, относительно которого известно, что этослово употребляется в нем нетипичным способом.

Хотяэто всегда можно сделать, для типичного употребления некоего выражениянеобходимость в таком описании редко (разве что в философских спорах, когдаколлеги-философы изо всех сил притворяются, будто они понятия не имеют о еготипичном употреблении) возникает трудность, о которой, разумеется, они напрочьзабывают, когда учат его употреблению детей или иностранцев или же наводят онем справки в словарях.

Теперьпонятно, то обучение обыденному или типичному употреблению выражения необязательно есть обучение употреблению обыденного или распространенноговыражения, хотя и может быть таковым; точно так же, как обучение стандартномуупотреблению инструмента необязательно есть обучение применению домашнейутвари. Слова и инструменты, будь то необычные или общеупотребительные, вбольшинстве своем имеют типичные употребления и при этом также могут иметьнетипичные употребления или не иметь их.

Философ,который утверждает, что определенные философские проблемы связаны с обыденнымили типичным употреблениями определенных выражений, при этом не должен,следовательно, придерживаться точки зрения, согласно которой эти проблемысвязаны с употреблением обыденных или разговорных выражений. Он можетпризнавать, что существительное «бесконечно малые» отнюдь неотносится к словам, употребляемым обычным человеком, и все же утверждать, чтоБеркли изучал обыденное или типичное употребление понятия «бесконечномалые», а именно стандартный (если не единственный) способ, в котором этослово использовалось специалистами-математиками. Беркли изучал не употреблениеразговорного слова, но правильное или стандартное употребление достаточно эзотерическогослова. Мы не противоречим себе, говоря, что он изучал обыденное употреблениенеобыденного выражения.

Ясно,что это же можно сказать о многих философских дискуссиях. В философии права,биологии, физике, математике, формальной логике, теологии, психологии и грамматикедолжны изучаться технические понятия, и для выражения этих понятий используютсяболее или менее экзотические слова. Несомненно, изучение данных понятийсвидетельствует о попытке с помощью нетехнических терминов прояснитьтехнические термины той или другой специальной теории, но сама эта попыткавключает в себя обсуждение обыденных или типичных употреблений этих техническихтерминов.

Несомненнотакже, что изучение философами типичных употреблений выражений, используемыхвсеми людьми, более важно, нежели изучение ими типичных употреблений выражений,которые используют только специалисты, например ученые или юристы. Специалистыразъясняют ученикам типичные употребления своих искусственных терминов, говоряс ними в неэзотерических терминах; им не приходится объяснять также типичныеупотребления этих неэзотерических терминов. Нетехническая терминология являетсяв этом смысле основополагающей для технических терминологий. Таково жепреимущество твердых денег над обменными чеками и билетами, таковы же и связанныес ними неудобства, напоминающие о себе, когда осуществляются большие и сложныесделки.

Несомненно,наконец, что некоторые основные проблемы философии обусловливаютсясуществованием логических неясностей, характерных не для той или иной специальнойтеории, но для мышления и рассуждения всех людей — как специалистов, так инеспециалистов. Понятия причина, очевидность, знание, ошибка, должен, могу и т.д. употребляются не только какой-то отдельной группой людей. Мы употребляем ихдо того, как начинаем разрабатывать специальные теории или следовать этимпоследним: мы не могли бы разрабатывать такие теории или следовать им, если быуже заранее не умели употреблять эти понятия. Они принадлежат к началам всякогомышления, включая мышление специалиста. Но это не означает, что все философскиепроблемы связаны с такими основополагающими понятиями. И впрямь архитектордолжен позаботиться о материале для здания, однако это не должно бытьединственным предметом его заботы.

Употребление

Рассмотримтеперь следующий момент. Словосочетание «обыденное (т. е. типичное)употребление выражения »..."" часто произносят с ударением наслове «выражение» или на слове «обыденное», а слово«употребление» при этом остается в тени. Должно иметь место обратное.Важнейшим здесь является слово «употреблением».

Вопрос,заданный Юмом, относился не к слову «причина» (cause), а купотреблению этого слова. Точно так же он относился и к употреблению слова«Ursache»[5]. Ведь употребление слова «причина» совпадает супотреблением слова «Ursache», хотя сами эти слова различны. ВопросЮма не был таким вопросом о единице английского языка, который чем-то отличалсябы от вопроса о соответствующей единице немецкого языка. Функции английскогослова не являются ни английскими, ни континентальными. То, что я делаю сосвоими ботинками, произведенными в Ноттингеме, а я в них хожу, не есть нечтопроизведенное в Ноттингеме; однако это не произведено также ни в Лейстере, ни вДерби. Мои операции с шестипенсовой монетой не имеют ни обработанных, ни необработанныхграней; они вовсе не имеют граней. Мы могли бы обсудить, что я могу и что немогу сделать с этой монетой, а именно что я могу или не могу на нее купить,какую сдачу я должен отдать или взять за нее и т. д. Но подобная дискуссия небудет касаться даты [производства], составных частей, формы, цвета илипроисхождения монеты. Речь идет о меновой стоимости этой или любой другоймонеты того же достоинства, а не о самой этой монете. Обсуждение носит ненумизматический, а коммерческий или финансовый характер. Перенос ударения наслово «употребление» помогает прояснить тот важный факт, чтоисследованию подлежат не какие-то другие характеристики или свойства слова,монеты или пары ботинок, но только функции этих или других предметов, скоторыми мы производим такие же операции. Вот почему столь ошибочноклассифицировать философские вопросы как лингвистические или женелингвистические.

Мнекажется, что философы усвоили себе манеру говорить об употреблении выражений идаже возвели такого рода разговоры в ранг добродетели только в последние годы.Наши предки, было время, говорили вместо этого о понятиях или идеях,соответствующих выражениям. Во многих отношениях эта идиома была очень удобна,и для большинства ситуаций хорошо было бы ее сохранить. Впрочем, у нее был инедостаток: она побуждала людей затевать платоновские или локковские споры остатусе и происхождении этих понятий или идей. Создавалось впечатление, будтофилософ, который хочет обсуждать, скажем, понятия причины, бесконечно малых илираскаяния, обязан сначала решить, обладают ли эти понятия внекосмическим илитолько психологическим существованием, являются ли они интуитивно постижимымитрансцендентными сущностями или же даны только в личной интроспекции.

Позднее,когда философы восстали против психологизма в логике, в моду вошла другаяидиома: стали говорить о значениях выражений, а «понятие причины»было заменено на «значение слова „причина“ или любого другогослова с тем же значением». Эта новая идиома была также открыта дляантиплатоновских и антилокковских придирок; однако ее самый большой недостатоксостоял в другом. Философы и логики того времени пали жертвами характерной — иошибочной — теории значения. Они сконструировали глагол «означать»,которым обозначили отношение между выражением и некоей другой реальностью.Значение выражения они считали реальностью, именем которой является данноевыражение. Поэтому считали (или были близки к такому мнению), что исследованиезначения выражения «Солнечная система» — то же самое, что и исследованиеСолнечной системы. В какой-то мере реакцией против этой ошибочной точки зрениябыло то, что философы стали предпочитать идиому «употребление выражений»… является причиной ..." и "… солнечная система""Мы привыкли говорить об использовании безопасных английских булавок, перил,столовых ножей, символов и жестов. Эта знакомая идиома не только не имеетничего общего, но даже и намека на общность ни с какими странными отношениямини к каким странным реальностям. Она обращает наше внимание на передаваемыепосредством научения процедуры и техники обращения с вещами или использованиявещей, не вызывая нежелательных ассоциаций. Обучение тому, как следуетобращаться с веслом для каноэ, дорожным чеком или почтовой маркой, не являетсязнакомством с какой-то дополнительной реальностью. Не является таковым иприобретение навыка употребления слов «если», «должен» и«предел».

Уэтой идиомы есть еще одно достоинство. Там, где можно говорить об уменииобращаться, распоряжаться и использовать, можно говорить и о неправильном обращении,распоряжении и использовании. Правила соблюдают или же нарушают, кодексыосуществляют или обходят. Научиться использовать выражения — как и монеты.марки, чеки и клюшки, — значит научиться делать с ними одно и не делать другое,а также узнать, когда можно и когда нельзя делать что-то. Среди вещей, которыемы узнаем в ходе освоения употребление языковых выражений, то, что можноприблизительно назвать «правилами логики». Так, хотя мать и отец обамогут быть высокого роста, они оба не могут быть выше друг друга, и хотя дядимогут быть богатыми или бедными, толстыми или тонкими, они не могут бытьмужчинами или женщинами, но только мужчинами. Хотя было бы неправдоподобносказать, что понятия, идеи или значения могут быть бессмысленными илиабсурдными, вполне правдоподобно было бы утверждать, что некто может датьопределенному выражению абсурдное употребление. Практикуемый или предлагаемыйспособ употребления выражения может быть логически незаконным или невозможным,но универсалия, состояние сознания или значение не могут быть логическизаконными или незаконными

Употребление и полезность (utility)

Сдругой стороны, обсуждение употреблений выражений часто бывает неадекватным.Люди склонны понимать значение слова «употребление» в том смысле,который безусловно допустим в английском языке, а именно как синоним«полезности». Они полагают, следовательно, что обсуждать употреблениевыражения значит обсуждать, для чего или в каком смысле оно полезно. Иногдатакие соображение плодотворны с философской точки зрения. Но легко видеть, чтообсуждение употребимости чего-то в одном смысле (versus бесполезности) в корнеотличается от обсуждения его употребимости в другом смысле (versusнеправильного употребления), т. е. способа, метода или характера егоупотребления. Женщина-водитель может усвоить, в чем состоит полезностьзапальной свечи, однако это не означает, что она научится соответствующимоперациям с запальной свечой. Она не имеет (достаточных) навыков и компетенции,необходимых для манипуляции с запальной свечой, в отличие от навыков, которыенеобходимы для операций с рулем, монетами, словами и ножами. Запальные свечи вее машине сами себе хозяева. Или, скорее, у них вообще нет хозяина. Они простоавтоматически функционируют, пока не перестают функционировать. Они полезны,даже необходимы для нее. Но она не умеет обращаться с ними.Напротив, человек,который научился насвистывать мелодии, может не считать это занятие полезнымили хотя бы приятным для других людей или для себя самого. Он справляется, хотяи не всегда, со своими губами, языком и дыханием и, более опосредовано, также спроизводимыми им нотами. Он умеет свистеть и может показать, а возможно, ирассказать нам о том, каким образом ему это удается. Однако насвистываниемотивов — бесполезное занятие. Вопрос: «Как ты регулируешь дыхание илидвижение губ, когда свистишь?» требует положительного и развернутогоответа. Вопрос же: «Каково употребление, в чем состоит полезностьсвиста?» вызывает отрицательный и односложный ответ. Первый вопрос, в отличиеот второго, касается технических деталей. Вопросы об употреблении выражениячасто, хотя и не всегда, являются вопросами о способе обращения с ним, а не отом, для чего оно нужно человеку, который употребляет его. Они начинаются с«как», а не с «зачем». Последнего рода вопросы могут бытьзаданы, но в этом редко бывает необходимость, потому что ответ в данном случаеобычно очевиден. В чужой стране я не спрашиваю, для чего нужны сантим илипесета. Спрашиваю же я о том, сколько таких монет должен отдать за какой-топредмет или сколько монет смогу получить в обмен на полкроны. Я хочу знать,какова их меновая стоимость, а не то, что они нужны для покупки вещей.

Употребление и обычай

Гораздоболее коварным, чем смешение способа употребления с полезностью, являетсясмешение «употребления» (use), т. е. способа действия с чем-то, и«обычая» (usage). Многие философы, нацеленные преимущественно напроведение логико-лингвистических различении, ничтоже сумняшеся говорят так,словно «употребление» и «обычай» являются синонимами. Это простогрубейшая ошибка, и ее можно извинить разве лишь в том случае, если вспомнить,что в устаревшем выражении «use and wont»[6] слово «use»можно, пожалуй, заменить словом «usage», что «used to»действительно обозначает «accustomed to» и что испытывать плохоеобращение означает страдать от дурного обычая (to be hardly used is to sufferhard usage).

Слово«usage» обозначает обычай, практику или моду. Обычай может иметьлокальное или широкое распространение, быть устаревшим или современным,сельским или городским, вульгарным или классическим. Обычай не может бытьнеправильным — так же, как не может быть неправильной традиции или неправильноймоды. Методы изучения лингвистических обычаев суть принадлежность филологии.

Напротивтого, способ обращения с лезвием бритвы, словом, дорожным чеком или веслом дляканоэ есть некая техника, умение или метод. Освоить эту технику — значитузнать, как делать что-то конкретное; это не предполагает социологическихобобщений, даже социологических обобщений относительно других людей, которыепроизводят такие же или другие действия с лезвиями бритв, словами, дорожнымичеками или веслами каноэ. Робинзон Крузо мог выяснить для себя, как следуетизготовлять и метать бумеранг; но это открытие ничего не сообщило бы ему о техавстралийских аборигенах, которые действительно делают и используют бумерангиименно таким образом. Описание фокуса не есть описание всех фокусников, которыевыполняют или выполняли этот фокус. И напротив, чтобы описать тех, кто владеетсекретами этого фокуса, мы должны быть в состоянии каким-то образом описать самфокус. Госпожа Битон рассказывает нам, как готовить омлеты, но ничего несообщает о парижских поварах. Бедекер же может поведать нам о парижских поварахи о тех из них, кто готовит омлеты. Однако если бы он захотел рассказать нам,как они готовят омлеты, ему пришлось бы описывать их технологию так же, как этоделает госпожа Битон. Описание обычаев предполагает описание употребления, т.е. способа или технологии действия. более или менее широко принятой практикидействия, которая и есть обычай.

Существуетважное различие между использованием бумерангов, луков со стрелами и весел дляканоэ, с одной стороны, и использованием теннисных ракеток, канатов дляперетягивания, монет, марок и слов — с другой. Последние являютсяинструментами, которые связывают людей, т. е. инструментами общей деятельностиили соревнования. Робинзон Крузо мог раскладывать пасьянс, но не мог играть втеннис или крикет. Так, человек, который учится пользоваться тенниснойракеткой, загребным веслом, монетой или словом, конечно, имеет возможностьнаблюдать других людей, использующих те же вещи. Он не может овладеть навыкамиподобных действий, требующих участия нескольких людей, не узнавая о другихлюдях, которые (правильно или неправильно) выполняют эти же действия, — и внормальном случае он приобретает такие навыки, наблюдая за тем, как практикуютих другие люди. И все же приобретение навыков не есть некое социологическоеисследование и не нуждается в последнем. Ребенок может научиться использованиюпенни, шиллингов и фунтов дома и в деревенском магазине, и его владение этиминехитрыми навыками не станет более совершенным, если он услышит о том, как вдругих местах и в иные времена люди использовали и сейчас используют (или жеплохо используют) свои пенни, шиллинги и фунты. Совершенное умение употреблятьчто-то не предполагает исчерпывающего или даже относительно полного знания обобычае, даже когда умелое пользование предметами действительно предполагаетопределенное знание о практических навыках некоторых других людей. В детственас учили использовать множество слов, но не учили историческим илисоциологическим обобщениям относительно людей, их употребляющих. Если знаниепоследних вообще пришло, то пришло позднее.

Преждечем продолжить, мы должны отметить, что между использованием весел для каноэили теннисных ракеток, с одной стороны, и использованием почтовых марок,английских булавок, монет и слов — с другой существует важное различие.Теннисной ракеткой владеют с большим или меньшим совершенством, и даже чемпионпо теннису стремится совершенствовать свое мастерство. Однако можно сказать, снекоторыми несущественными оговорками, что монеты, чеки, марки, отдельныеслова, кнопки и шнурки для ботинок не открывают простора для таланта. Человекили знает или не знает, как использовать их и как использовать их правильно.Конечно, литературная композиция или аргументация могут быть более или менееискусными, но романист или адвокат знают значения слов «кролик» или«и» не лучше, чем обыкновенный человек. Здесь нет места для«лучше». Сходным образом чемпион по шахматам маневрирует более умело,чем дилетант, однако допустимые движения фигур он знает не лучше последнего.Оба они знают их отлично или. скорее, просто знают.

Безусловно,квалифицированный шахматист может описать допустимые движения фигур лучше, чемнеквалифицированный Однако он выполняет эти движения ничуть не лучшепоследнего. Я обмениваю полкроны не лучше, чем вы. Мы оба просто производимправильный обмен. И все же я могу описать такие действия более совершеннымобразом, нежели вы. Знание о том, как следует действовать, отличается от знанияо том, как рассказать об этих действиях. Этот момент становится важным, когдамы обсуждаем, скажем, типичный способ использования слова «причина»(если допустить, что такой способ существует). Врач знает его типичноеупотребление так | же хорошо, как и любой другой человек, но он, возможно, несумеет ответить на вопросы философа, касающиеся этого употребления.

Чтобыизбежать двух немаловажных смешений — «употребления» с«полезностью» и «употребления» с «обычаем», — япытаюсь использовать, interalia[7], вместо глагола и существительного«use» (употреблять, употребление) слова «employ» и «empoyment»(применять, применение). Поэтому я говорю следующим образом. Философам частоприходится описывать типичный (или, реже, нетипичный) способ применениявыражения. Иногда такое выражение принадлежит к диалекту, иногда — к какому-тотехническому словарю, а иногда представляет собой нечто неопределенное. Описаниеспособа применения выражения не требует информации о преимущественной илинезначительной роли такого способа его применения и ничего не выигрывает оттакой информации. Ведь философ, как и другие люди, уже давно научился применятьэто выражение и пытается описать то, что уже умеет.

Техникине суть моды — но могут быть модными. Некоторые из них бывают модными или жеимеют распространение по каким-то другим причинам. Ведь не случайно способыприменения слов, как и монет, марок и шахматных фигур, имеют тенденциюсохранять свою тождественность во всем сообществе и на протяжении длительноговремени. Мы хотим понимать и быть понятыми и учимся родному языку у старших. Ибез всякого давления со стороны законов и словарей наш словарный запас имееттенденцию к единообразию. Причуды и идиосинкразии в этих вопросах вредяткоммуникации. Причуды и идиосинкразии в отношении почтовых марок, монет идвижении шахматных фигур исключаются ясно сформулированными законами. Визвестной мере аналогичные требования предъявляются к многим техническимсловарям — будучи сформулированными, например, в руководствах и учебниках.Хорошо известно, что эти тенденции к единообразию допускают исключения. Однакопоскольку естественным образом существуют многочисленные весьмараспространенные и почтенной давности лексические обычаи, философ иногда можетпозволить себе напомнить читателям о способе применения выражения, указывая нато «как говорит всякий», и на то, «как не говорит никто».Читатель рассматривает способ применения, которому он давным-давно научился, иукрепляется [в нем], когда узнает, что на его стороне большие батальоны. Всущности, конечно, это указание на численное превосходство философскибессмысленно, да и с точки зрения филологии рискованно. Вероятно, при этомстремятся прояснить логические правила, имплицитно управляющие каким-топонятием, т. е. способом употребления какого-то выражения (или любого другоговыражения, выполняющего ту же функцию). Может быть, употребление этоговыражения для выполнения данной конкретной функции широко распространено, но влюбом случае это не представляет интереса для философии. Анализ функции несводится к массовому наблюдению: последнее не поможет анализу функций. Номассовое наблюдение нуждается иногда в помощи этого анализа.

Преждечем закончить обсуждение употребления выражения «употребление выражения»..."", я хочу привлечь внимание к одному интересному моменту.Мы можем спросить, знает ли какой-то человек, как следует и как не следуетупотреблять определенное слово. Но мы не можем спросить, знает ли он. какупотреблять определенное предложение. Когда группа слов приняла форму какой-тофразы, мы можем спросить о том, знает ли он, как следует употреблять эту фразу.Но когда ряд слов еще не принял формы фразы, мы можем спросить о том, знает ли он,как надо употреблять входящие в нее слова, но не о том, знает ли он, какупотреблять этот ряд. Почему мы даже не можем спросить, знает ли он, какупотреблять определенное предложение? Ведь мы говорим о значениях предложений,казалось бы, точно так же, как и о значениях входящих в них слов; поэтому еслизнание значения слова означает знание того. каким образом оно употребляется, томожно было бы ожидать, что знание значения предложения будет знанием того, какследует употреблять предложение. Однако данное рассуждение явно неверно.

Повариха,приготовляющая пирог, использует соль, сахар, муку, фасоль и бекон. Онаиспользует (пусть иногда и неправильно) эти продукты в качестве ингредиентов.Но она не использует сам пирог. Пирог не есть ингредиент. Она использует также(хотя и в другом смысле и, может быть, неправильно) скалку, вилку, сковороду идуховку. Это орудия, с помощью которых она готовит пирог. Но пирог не есть ещеодно орудие. Пирог приготовлен неплохо или хорошо из ингредиентов с помощьюинструментов. Повариха использовала те и другие для приготовления пирога, ноэтот последний нельзя отнести ни к ингредиентам, ни к инструментам. В некоторомсмысле (но лишь в некотором) предложение неплохо или хорошо построено из слов.Для этого их использует говорящий или пишущий. Он составляет из словпредложение. Таким образом, предложение как таковое не есть то, что онупотребляет правильно или неправильно, вообще — употребляет или не употребляет.Композиция не есть часть себя самой. Мы можем попросить человека сказать что-то(например, задать вопрос, отдать команду или рассказать анекдот), используяопределенное слово или фразу, и он будет знать, что именно его попросилисделать. Но если мы просто попросим его произнести или записать какое-тоопределенное слово или фразу, он увидит, в чем состоит разница между этойпросьбой и предыдущей. Ведь сейчас ему говорят не употребить, т. е.инкорпорировать, но просто произнести или записать слово или фразу. Предложениясуть то, что мы говорим. Слова и фразы суть то, с помощью чего мы говорим.

Бываютсловари, в которых собраны слова или лексические обороты. Но нет словарей, вкоторых были бы собраны предложения. И это объясняется не тем, что такиесловари были бы бесконечно большими, а значит, практически неосуществимыми. Напротивтого, работу над ними нельзя даже начать. Слова и обороты находятся под рукой,как бы в резервуаре, и люди могут использовать их, когда хотят сказать какие-товещи. Но сами высказывания об этих вещах не являются вещами, которыесодержались бы в резервуаре, к которому люди могли бы обратиться, если бызахотели сказать эти вещи. То, что слова и обороты могут, а предложения немогут быть употреблены неправильно, поскольку предложения в этом смысле немогут быть употреблены вовсе, полностью согласуется с тем важным фактом, чтопредложения могут быть построены правильно или неправильно. Мы можем излагатьвещи плохо или грамматически неверно и можем сказать вещи грамматическиправильные, но не имеющие смысла.

Отсюдаследует

,что имеется большая разница между тем, что подразумевается под «значениемслова или фразы», и тем, что подразумевается под «значениемпредложения». Понять слово или фразу — значит знать, как ониупотребляются, т. е. уметь заставить их играть свою роль в широком кругепредложений. Но понять предложение — не значит знать, как заставить егоисполнить свою роль. Это пьеса без роли.

Естьсоблазн предположить, что вопрос: «Как соотносятся значения слов созначениями предложений?» является мудреным, но осмысленным, и что оннапоминает вопрос: «Каково отношение меновой стоимости моего шиллинга кменовой стоимости конверта с моей зарплатой?» Но такое предположениеневерно с самого начала.

Еслия знаю значение слова или лексические обороты, то знаю нечто вроде неписаныхправил или неписаного кодекса или общего рецепта. Я научился корректноупотреблять это слово в неограниченном множестве разных обстоятельств. В этомсмысле мое знание напоминает то, что я знаю, когда знаю, каким образомпользоваться ножом или пешкой в шахматной игре. Я научился использовать этослово или действие всегда и повсюду, где для него имеется поле применения. Идеяже возможности повсюду использовать какое-то предложение принадлежит к разрядуфантастических. Предложение не имеет роли, которую оно могло бы снова и снова исполнятьв разных пьесах. Оно вообще не имеет никакой роли, если только не предполагать,будто пьеса тоже играет какую-то роль. Знать, что оно означает, не значит знатьнечто вроде кодекса или совокупности правил, хотя оно и требует знания кодексовили правил, которые управляют употреблением составляющих его слов или фраз.Имеются общие правила или рецепты построения определенных видов предложений, ноне общие правила или рецепты построения конкретных предложений вводе«Сегодня понедельник». Знание значения предложения «Сегодняпонедельник» не есть знание общих правил, кодексов или рецептов,управляющих употреблением этого предложения, поскольку нет такой вещи, какиспользование, а значит, и неоднократное использование этого предложения. Ядумаю, что это связано с тем фактом, что предложения и предложения, являющиесячастями сложного предложения, имеют смысл или не имеют смысла, тогда как этогонельзя сказать о словах, и что квазипредложенкя могут быть абсурдными илибессмысленными, а квазислова не являются ни абсурдными, ни бессмысленными, нолишь лишенными значения Я могу говорить глупые вещи, но слова не могут быть ниглупыми, ни неглупыми.

Философия и обыденный язык

Моднаяфраза «употребление обыденного языка» может вызвать у некоторых людеймысль о существовании философского учения, согласно которому: а) всефилософские исследования производятся в отношении к общеупотребительным, а не кболее или менее техническим. академическим или эзотерическим терминам, б)вследствие этого все философские дискуссии должны формулироваться исключительноиз посредством общеупотребительных слов. Этот вывод ошибочен, хотя а егозаключении есть своя правда. Даже если бы было верно (а это не так), что всефилософские проблемы связаны с нетехническими понятиями, т. е. со способомиспользования общеупотребительных выражений, то из этого (ложного) допущения неследовало бы, что обсуждение этих проблем должно вестись или лучше всего вестина языке английских, французских или немецких присяжных.

Изтого факта, что филолог изучает те английские слова, которые имеют кельтскоепроисхождение, не следует, что он должен говорить о них или наилучшим образомскажет то, что должен сказать о них, словами кельтского происхождения. Изфакта, что психолог обсуждает психологию остроумия, не следует, что оннепременно должен проявлять остроумие в своих текстах. Ясно, что в своихсочинениях он не обязан блистать остроумием.

Вбольшинстве своем философы использовали многие технические термины прежней илисовременной логической теории. Иногда мы хотим, возможно, чтобы они были чутьболее скептичны. Но мы не упрекаем их за использование этих техническихсредств. Если бы они пытались обойтись без последних, нам пришлось бы пожалетьоб их многословии.

Однакорабская приверженность жаргону, будь то унаследованный или изобретенныйсамостоятельно, является, конечно, плохим качеством для любого автора — ифилософа, и нефилософа. Она уменьшает число людей, которые могут понять егосочинения и подвергнуть их критике, что может направить его мысли по изолированномуруслу. Употребление жаргона, которого можно избежать, свидетельствует о дурныхлитературных манерах и плохой педагогической тактике, а кроме того, наноситвред уму самого мыслителя.

Этоотносится не только к философии. Чиновникам, судьям, теологам, литературнымкритикам, банкирам и возможно, главным образом, психологам и социологам, можнодать хороший совет — всеми силами стараться писать ясно и прямо. И тем не менееГоббс, обладавший добродетелью ясного и прямого письма, был не стольфилософичен, как Кант, которому ее недоставало, а поздние диалоги Платона, хотяони и более трудны для перевода, отличаются достоинствами, отсутствующими вранних диалогах. Да и простоты изложения миллевского обоснования математикинедостаточно, чтобы убедить нас предпочесть ему более эзотерическую теориюФреге.

Корочеговоря, не существует обязанности воздерживаться от эзотеризма, которая aprioriили специально налагалась бы на философов, но существует обязанность, общая длявсех мыслителей и писателей: она состоит в том, чтобы стараться мыслить иписать как можно более энергично и ясно. Но ясность изложения не всегдасвидетельствует о силе мысли, хотя обычно эти два качества идут рука об руку.

Междупрочим, глупо было бы требовать, чтобы язык специальных журналов был таким жеэкзотерическим, как язык книг. Можно рассчитывать на то, что коллеги будутупотреблять и понимать специальные термины друг друга. Но книги пишутся нетолько для коллег. Судья не должен говорить с присяжным на том же языке, накаком может говорить со своими коллегами. Иногда, но действительно лишь иногда,ему можно было бы посоветовать обращаться даже к своим товарищам по профессии ик себе самому на том языке, на каком он должен обращаться к присяжному. Всезависит от того, являются ли употребляемые им технические термины помощникамиили помехой для дела. Скорее всего, они окажутся помехой, если являютсянаследием того времени, когда сегодняшние вопросы даже не возникали. Именно этооправдывает регулярные и благотворные восстания философов против философскогожаргона своих предшественников.

Имеетсяеще одна причина, по которой философы иногда должны избегать техническихтерминов специалистов в других областях. Даже когда философ рассматриваетосновные понятия, скажем физической теории, его задача обычно состоит в том,чтобы установить логические пересечения, которые существуют между понятиямиэтой теории и понятиями математики, теологии, биологии или психологии. Оченьчасто основная проблема философа связана с определением этих пересечений. Решаятакого рода проблемы, он не может попросту использовать понятия одной из этихтеорий. Он должен отстраниться от обеих сравниваемых теорий и обсуждать ихпонятия в терминах, которые не принадлежат ни к одной из них. Он можетпридумать собственные термины, но, стремясь облегчить понимание, можетпредпочесть и понятия обычного человека. Они обладают необходимойнейтральностью, даже если им недостает той частичной кодификации, котораядисциплинирует специальные термины, используемые профессионалами. Употреблениетаких «меновых» терминов регламентировано не столь жестко, какупотребление бухгалтерских терминов, но когда нам надо определить коэффициентыобмена разных валют, мы обращаемся к «меновым» терминам. Переговорымежду теориями могут и должны вестись с помощью дотеоретических понятий.

Досих пор, надеюсь, я скорее успокаивал, нежели провоцировал. Сейчас я хочусказать две вещи, спорные с точки зрения философии.

(а)Имеется особая причина, в силу которой философы, в отличие от другихпрофессионалов и специалистов, отбрасывают intoto[8]все технические терминысвоих предшественников (за исключением некоторых технических терминовформальной логики), — причина, в силу которой слова, относящиеся к жаргонуэпистемологов, этиков, эстетиков и т. д., кажутся скорее грунтовымиоднолетками, нежели выносливыми многолетними растениями. Эта причина состоит вследующем. Профессионалы, которые используют технические термины бриджа, права,химии и водопроводного дела, учатся использовать их отчасти по официальныминструкциям, но в большей мере благодаря своему участию в специальныхтехнических процедурах и непосредственных операциях со специальными материаламиили объектами. Они самостоятельно знакомятся с упряжью, будучи вынуждены ездитьна своих (незнакомых нам) лошадях.

Нодругое дело — термины самой философии (за исключением терминов формальнойлогики). Не существует особой области знания или умения, в которой философыexofficio[9] становятся специалистами, кроме, конечно, самого философствования.Мы знаем, посредством какого рода специальной работы овладевают понятиямипрорезывание, деликт, сулъфаниламид и посадка клапана. Какая же специальнаяработа должна быть проделана философами, чтобы овладеть соответственнопонятиями познание, ощущение, вторичные качества и сущности? Какие упражнения итрудности научили их тому, как следует употреблять эти термины, чтобы неупотреблять их неправильно?

Аргументыфилософа, содержащие эти термины, рано или поздно приобретают тенденцию кбессмысленному круговращению. Ничто не может заставить их указывать на север, ане на северо-восток. Игрок в бридж не может легкомысленно и бездумно играть спонятиями прорезывание и ренонс. Если он пытается заставить их работать удобнымдля себя образом, то они оказывают сопротивление. В этом отношении неофициальныетермины повседневного дискурса напоминают специальные термины. Они тожеупираются, если их используют неверно. Нельзя сказать, будто некто знает, чтонечто имеет место, когда в действительности это не так; точно так же, какнельзя сказать, что игрок в бридж, начинающий партию, объявил ренонс.Употреблению глагола «знать» нам пришлось учиться в нелегкой школеповседневной жизни, а использованию выражения «объявить ренонс» — застолом для бриджа. Подобной трудной школы, в которой можно было бы научитьсяупотреблению глаголов «познавать» и «ощущать», несуществует. Поэтому философские аргументы, которые, как считается, должныразвертывать эти единицы, не выигрывают и не проигрывают никаких сражений, ведьфилософы вовсе не выводят их на поле боя. Значит, обращение от философскогожаргона к тем выражениям, должному употреблению которых нам всем пришлосьнаучиться (как шахматист выучил возможные движения фигур), часто имеет смысл.Обращение же от официального языка науки, игры или права к словарю обычного человекачасто (если не всегда) будет выглядеть смешным. Одной из противоположностейслова «обыденный» (в выражении «обыденный язык») являетсявыражение «жаргон философов».

(б)Сейчас мы обсудим совсем другой, весьма важный сегодня момент. Обращению ктому, что мы говорим и не говорим или можем и не можем сказать, часто упорнопротивостоят сторонники и столь же упорно способствуют противники однойконкретной доктрины. Это доктрина, согласно которой философские споры могут идолжны решаться посредством формализации противоположных тезисов. Теорияявляется формализованной, если она переведена с естественного языка(нетехнического, технического или полутехнического), на котором былапервоначально создана, на тщательно продуманный символический язык, подобный, например,языку «PrincipiaMathematica». Утверждается, что логика теоретическойпозиции может быть подчинена правилам посредством распределения ее неформальныхпонятий между содержательно нейтральными логическими постоянными, поведениекоторых в выводе регулируется набором правил. Формализация заменит логическиеголоволомки логическими проблемами, поддающимися решению с помощью известных ипередаваемых посредством обучения процедур исчисления. Таким образом, одной изпротивоположностей слова «обыденный» (в выражении «обыденныйязык») является слово «символический» (notational).

Некоторыеиз тех, кому мечта поборника формализации представляется всего лишь мечтой — ая принадлежу к их числу, — утверждают, что логика повседневных утверждений, идаже логика утверждений ученых, юристов, историков и игроков в бридж, впринципе не может быть адекватно представлена посредством формул формальнойлогики. Так называемые логические постоянные, отчасти благодаря продуманномуограничению, действительно имеют рассчитанную логическую силу. Однаконеформальные выражения и повседневного, и технического дискурса имеютсобственные нерегламентированные логические возможности, которые нельзя безостатка свести к логическим возможностям марионеток формальной логики. Названиеромана А. Е. У. Мэйсона «Они не должны быть шахматистами» имеетпрямое отношение и к техническим, и к нетехническим выражениям профессиональнойи повседневной жизни. Это не означает, что изучение логического поведениятерминов несимволического дискурса не облегчается благодаря использованиюсредств формальной логики. Конечно, формальная логика здесь помогает. Так жеигра в шахматы может помочь генералам, хотя и нельзя заменить военные действияпартией в шахматы.

Яне хочу обсуждать эту важную проблему в деталях. Я хочу только показать, чтосопротивление одной из форм обращения к обыденному языку предполагает программыформализации. Лозунг «назад к обыденному языку» может быть девизомтех людей, которые избавились от мечты о формализации (хотя часто его провозглашениедиктуется другими соображениями). В этом смысле данный лозунг должны отвергатьтолько те, кто надеется заменить философствование вычислением.

Вердикт

Должнали философия, в конечном счете, рассматривать употребление выражений? Спроситьтак — значит просто спросить, относятся ли к философии обсуждения понятий,скажем, понятий свободны выбор, бесконечно малые, число или причина.Разумеется, на этот вопрос следует ответить положительно. Такие рассмотрениявсегда предпринимались и не оставлены и поныне.

Выигрываемли мы или проигрываем, старательно твердя, что занимаемся изучением типичногоупотребления, скажем, слова «причина», — это в значительной мерезависит от контекста наших обсуждений и от интеллектуальных привычек людей, скоторыми мы дискутируем. Конечно же, это весьма многословный способ сообщить отом, чем мы заняты, а кавычки, конечно, неприятны для глаза. Но важнее этихмелочей то, что поглощенность вопросами о методах имеет тенденцию отвлекать насот следования самим методам. Как правило, излишне беспокоясь о своих ногах, мыбежим хуже, а не лучше. Поэтому позвольте нам хотя бы через день произноситьпонятие причинность, а не исследовать его. Или, еще лучше, позвольте нам в этидни не говорить о нем вовсе, а просто использовать его.

Однакосия многословная идиома имеет и большие преимущества, возмещающие указанныйнедостаток. Если мы занимаемся проблемами восприятия, т. е. обсуждаем вопросы,касающиеся понятий зрения, слуха и обоняния, то нас могут вовлечь в решениепроблем оптиков, нейрофизиологов или психологов, и мы можем даже сделать этотошибочный шаг сами. Поэтому полезно постоянно напоминать себе и другим о том,что мы стараемся объяснить, как употребляются некоторые слова, а именно такие,как «видеть», «просмотреть», «слепой»,«делать видимым» и многие другие подобные выражения.

Ипоследнее. Я вкратце сказал об изучении способов использования выражений и ихописании. Но эти способы многомерны, и лишь некоторые их стороны представляютинтерес для философов. Различия в стилистических красотах, риторическойубедительности и социальной уместности должны быть предметом рассмотрения, нотолько не философского; философы могут заняться этими аспектами разве лишьperaccidens[10]. Черчилль допустил бы грубый риторический промах, если бы в место: «We shall fight them on thebeaches...» сказал: We shall fight them on thesands..."[11]. Слово«sands» навело бы на мысль о детских праздниках в Скегнесе. Но такогорода неправильное употребление слова «sands» не должно интересоватьфилософов. Нас интересует неформальная логика использования выражений, природагрубейших логических ошибок, которые люди совершают или могут совершить,определенным образом составляя группы слов, или, если говорить болеесодержательно, та логическая сила, какой обладают выражения в качествесоставных частей теорий и точки опоры конкретных аргументов. Вот почему в своихдискуссиях мы спорим с выражениями и одновременно об этих выражениях. Мыпытаемся зафиксировать то, что показываем, привести в систему те самыелогические законы, которые мы при этом подмечаем.

Г.Райл.

Список литературы

[1] Ryle G. Ordinary Language // Philosophy and Ordinary Language,Urbana, 1960, pp. 108-127. Переводвыполнен И. В. Борисовой.

[2]Тем более (лат.) — Прим. перев.

[3]Подтяжки (амер.); подвязки для чулок (брит.). — Прим. перев.

[4]Милый; уст. притворно-застенчивый, жеманный. — Прим. перев.

[5]Причина (нем.) — Прим. перев.

[6]Wont- уст. обыкновение, привычка. — Прим. перев.

[7]Ко всему прочему, между прочим (лат.) — Прим. перев.

[8]Вцелом (лат.) — Прим. перев.

[9]Пообязанности, по должности (лат.) — Прим. перев.

[10]Случайно (лат.) — Прим. перев.

[11]Beach- берег, взморье, пляж; sand — песок; р1. песчаный пляж; песочница. В обоихслучаях подразумевается — «Мы дадим им бой на берегу...». — Прим.перев.